Поцелуй Кентавра | ходы игроков | (День первый) Валерий Озерский

Как утонула Офелия Шекспира, так и Валерий Самуилович Озерский тонул в трясине своей памяти. Он погружался всё глубже и глубже, где уже нет ни родной звезды где-то в созвездии Кассиопея, ни яркой запятой "поцелуя Кентавра". Ничего, кроме...

- Давай, папа! Быстрее!
Автомат выплюнул кредитку, дважды мигнув зелёным светодиодом. Арендованный на два часа винтокрыл автоматически открыл дверцу салона, в который тотчас же с криками и смехом ринулись дети. На переднее пассажирское сидение грациозно забралась Наташа с сыном на руках, и Озерский щелкнул её съёмным цифровым объективом, оставив фотографию жены и ребёнка в блоке личного коммуникатора. На память.
Глава семейства сел за приборную панель и сжал кистью управляющий джойстик. По мановению руки зашелестели промасленные внутренности машины; захрустела потревоженная обивка кресла; завыли сквозняки в открытом ангаре. Проверив тягу, Валерий поднял винтокрыл в воздух, выведя его из открытых створок ангара в белую завесу Тура. Целую минуту в обзорном окошке были видны лишь лопасти машины, но вскоре альтиметр перешёл на трёхзначные числа, и дрожащая туша винтокрыла вынырнула из тумана. Бортовой компьютер щелкнул, убрал крен и включил автопилот, символизируя начало занимательной экскурсии. Под аппаратом плескалась молочная гладь, а в небе люминесцировала сочными красками атмосфера Тура.
- Как красиво... Это ведь северное сияние, папа? Как в книжке!
Вопросы, открытые от удивления рты детей, вновь вопросы. Улыбки. На лице жены и, возможно, на лице Валерия.
На очередном витке Наталья что-то сказала, но при работающем винтокрыле сложно разобрать тихую речь. Озерский переваливается через поручень, ближе к жене:
- Что?
- Ответь, Валера...

- Ответь, Валера. Мы уже вызвали транспорт... У твоего подъезда, через десять минут. Валерий Самуилович, ответь, чёрт тебя раздери! - Надрывается хриплый голос в динамике селектора. - цубчик здесь. Вопросы задаёт...

Наваждение развеялось. Красный дисплей будильника показывает 6:45. За вентиляционным люком в мозаичном потолке исправно вертятся серые лопасти. Душно: кто-то выкрутил ручку на панели термостата. Под телом раздетого до трусов Озёрского хрустят синтетические листы, прилипшие к потной коже: какие-то графики, схемы, отчёты, и кентавр знает, что из этих распечаток актуально и пригодится в будущем. Тихо. Лишь селектор хрипит. И в нём Валерий слышит отзвук смеха из сновидения...

Дети. Екатерина, Катюшка с темными кудрями, веселая, живая - в мать вся. Анна, Анюта, задумчивая, более светленькая, улыбчивая - в меня. И Гришка, совсем еще карапуз грудной, едва-едва бегать начал - девчонки его всем вместе тащат на руках, тискают по очереди. Смеются все, заливисто, ярко. И даже Наташа. Быстрей, - кричат, - быстрей!
- Бегу, - сонно промямлил в ответ, проводя онемевшей ладонью по заспанному, лежалому лицу, усыпанному бисеринками соленого пота. Повернулся, громко похрустев рабочими документами и собственными позвонками, просопел.
- Да бегу я, бегу, - снова пробурчал, руками веки растирая с силой. Промелькнули остаточные сновидения, обрывки их, детали маленькие. Серебряный браслетик на руке жены. Сахарные зубы дочурок, тыкающих своими тоненькими пальчиками в иллюминатор. Большие испуганные глаза сынишки.
- Бегу, - шепнул тихонько, как-то не задумываясь, для кого, собственно. И куда. Куда бежишь?
Вскочил, хрустнул матрацем, простыней прошуршал, подошёл к селектору, вдавил кнопку пальцем. Не подумав даже, ляпнул:
- Кто у аппарата? - не был это Анджей, не был. И не Майкл из четвертой лаборатории. И не его ассистент, как его там.. забыл. Как-то на "И" зовут.. да и неважно это совсем! Не они. Кто-то другой, наверное? Транспорт вызвал. Транспорт-транспортом, а представиться забыл! А честный трудяга спросонья даже сообразить не может - то ли это он заработался, то ли у кого-то из его знакомых перепой серьезный на фоне катастрофы - аж до потери голоса..

Щелчок в динамике, хриплый голос на линии:
- Слава б... Как ты? Вы в порядке? Бе-бернар Дешан* у аппарата. Срочно приезжайте на верфь! Анджей... - Бернар умолк на секунду и тяжело выдохнул в сетку микрофона. Динамик со стороны Озерского возмущенно затрещал. - Профессор Котовский мёртв. Цубчик** собирает нас в конференц-зале. О запуске "Надежды" говорить будем. Я... я выслал транспорт к твоему подъезду. Приезжай, Валерий Самуилович.

Треволнения коллеги не коррелировали с зелёным спокойствием апартаментов Валерия Озерского. Город спал и спали софиты. Казалось, что здесь нет места смертям, астероидам и неотложным делам.

- В порядке, - уверил незнакомца с той стороны. Представился тот. Вспомнил вдруг его, сразу же. Да, "бортовик". Усердный, с прямыми руками. Программист рукастый. Волнуется чего-то. Голос как-то изменился, что ли, - слушайте, Бернар, я не совсем..
Котовский. Мёртв. Будто бы оборвали что-то внутри. Взяли так, дернули. И прямо по живому, с мясом..
Сесть захотелось вдруг. Упасть на стул. И закурить. Или даже выпить. И не потому, что горе человеческое, не потому, что успел Анджей ему стать закадычным другом и верным товарищем - не без этого, конечно. Но дело-то не в том. Котовский был, наверное, единственным человеком, который знал цену Озерскому и его работе - по-настоящему, без лживых масок, без вранья. Страх вспучился ледяным маслянистым пузырем где-то в животе, надулся, пустил своих крошечных братьев-пузырьков вверх по пищеводу - неприятное жжение покатилось. Изжога. Опять. Волнение какое-то - и сразу же бьет.
Но.. всё же. Плевать на изжогу. На работу, на проекты все. Где моё человеческое сострадание?
"Какого обаянья ум погиб, соединенье знанья, красноречья.."
Сглотнул, застав себя бессмысленно пялящимся в громадный провал окна, толстую линзу, через которую изумрудное сияние Центавра В проникало в его мир, растягивало длинные полоски черных теней, обреченно падающих на пол, ложилось мерно на липкую от пота кожу. Здесь было тихо, это был маленький край его, Озерского, вселенной. И вот, только что, поступило сообщение оттуда, из центра. Всколыхнуло, может, общественность, и многие сегодня наденут траурные черные цвета - а до края вселенной всё доходит как-то вяло, слабенько. Гаснут волны. Нет, конечно, это трагедия! Удар, конечно же, удар, - но удар не туда и не такой силы.
Валера думал о чем-то. О чем-то.. мрачном. О чем - сам не понял, не успел просто. Не отжимая кнопки стоял. Опомнился. Сказал рассеянно:
- Эм.. Как?.. То есть.. да, да. Я буду. Спасибо, - отпустил клавишу селектора. Постоял еще немного, словно бы собирая картинку воедино. Смерть Котовского шокировала, но он принял это как факт. Его нет. И на него надеяться уже нельзя.
О запуске "Надежды", говоришь. Очень, очень не вовремя. Неприятности всегда неожиданны. Особенно - такого масштаба.
Зашлепал голыми ступнями в ванную, быстро помылся, бриться даже не стал - машина же под окнами уже стоит, надо торопиться, негоже водителя заставлять ждать! Оделся, стоически проигнорировал манящий блеск кофейного аппарата - лишь прихватил кредитку со стола, кое-какие бумаги отчетные сгреб и в папку запихнул вместе с парочкой графиков - вдруг придется показывать начальству, еще и возвращаться потом за ними...
Выскочил из подъезда, вертя головой в поисках машины. Приступ изжоги подавил, проглотив таблеточку, не запивая. Вроде легче. Где машина?

Наспех одетый, Валерий Самуилович миновал пролёты пустых квартир. Дом был новым, с пломбами на замках и опечатанным грузовым лифтом. Этому зданию уже не суждено принять новых жильцов в свои "роскошные" колониальные апартаменты.
Крыльцо пустой многоэтажки встретило учёного приятной свежестью: в пределах купола работает конвекция воздуха, и многочисленные градирни насыщают газовую смесь комфортным количеством водяного пара. Улица, на которую выходит фасад здания, представляет собой прямую кишку дороги, вокруг которой столпился жилой массив "Офелии". Пейзаж непримечателен: аккуратные подъезды с клумбами вечнозелёных растений, питьевые фонтанчики и тусклые абажуры фонарей. На обочине Валерия дожидается массивный четырёхколёсный электромобиль с погасшими фарами. За его рулём Озерского буравит взглядом угрюмый шатен в форме сотрудника охраны.

Найдя взглядом электромобиль, Валерий Самуилович подтянулся, перехватил папку поудобнее, поправил галстук и спешно зашагал в его сторону, одновременно пытаясь понять, что могло так расстроить человека за рулем - ранний подъем с кровати? Плохой завтрак? Несварение? Или ожидание, всё-таки? Ну, ничего. Вам за это платят, голубчик. Можно и подождать.
Уверенно дернул ручку задней двери, уселся, кряхтя, на сидение. Устраиваясь поудобнее, спросил:
- А вы от господина Дешана, да? Езжайте, он уже ждёт.

Упругие сидения с ортопедической спинкой призывали Валерия продолжить прерванный сон. В зеркале заднего вида застыл всё тот же взгляд водителя. Изучает. Не только с пресловутой угрюмостью, но и с толикой подозрения... или страха. Сложно разобрать.
- Доброе утро, Валерий Самуилович.
В дальнейшем шатен либо молчал, либо отвечал односложно.

Завёлся транспорт; ожил вал; резина зашуршала по покрытию. Служебный электромобиль вынырнул из улочки Озерского на большую трассу. Его тусклые фары били в изумрудную пустоту, а по обе стороны от дороги вырастали торцы и фасады колониальных зданий. Населявшие их люди не спали: многие окна освещены ночниками и лампами.
С моста над монорельсом Валерий заметил зарево пожара. Горел жилой дом или один из торговых центров квартала - печальное зрелище для городка, закрытого от атмосферы куполом. Водитель увлёкся созерцанием огня и едва не поплатился за своё любопытство: чудом не задев крыло транспорта, мимо пролетел многотонный мусоровоз со скоростью под 70 км\ч. Петляя зигзагами, он скрылся за мостом, оставив экипаж электромобиля в глубочайшем смятении.
...
Офис космоверфи находится к западу (условно) от башни ретранслятора, у самой окраины купола. Массивное двенадцатиэтажное здание с КПП является режимным объектом под управлением МКА.
...
Транспорт Валерия вырулил на дорожку к офису и остановился у будки с перегородкой. Двое мужчин в форме охраны перекинулись парой слов с водителем и пропустили электромобиль на внутренний двор. Здесь бродили экипированные люди, и Озерский мог заметить, что в здание стянули обе смены охраны. У некоторых персон вместо обычных шокеров из кобуры торчали рифленые рукояти револьверов.
Электромобиль остановился у парадного входа. В холле Валерия встретила статуя Циолковского, гордо взирающая на него через пенсне с постамента. Привычный путь к рабочему месту: лестница-лифт-поворот-коридор. И конференц-зал. Внутри расположились Рихтер из ЦУБа и осунувшийся Бернар. Последний встретил его словами:
- Доброе утро, мсье Озерский. Рад, что с вами всё в порядке.

Поздоровался. Очень так вежливо, тактично. Хотя это он, наверное, выслуживается. Или нет. Плохо ты понимаешь людей, Валера. И никогда не умел их различать - холуев от интеллигентов, интеллигентов от выскочек, выскочек от храбрецов. Психология для тебя - гнилое болото. Вот с техникой оно проще гораздо. Берешь в руки матричный диод и сразу видишь, где у него входы-выходы, маркировку читаешь - как книжку. Всё легко, всё просто. Или, например, принципиальная схема. Данные пишешь, проводишь простенькие вычисления. И - раз! - всё готово. Никаких тебе вопросов и мнений, двойных стандартов. Очевидно же.
Но, возвращаясь к охраннику-водителю. И утру. Не доброе оно. Ни разу.
- Доброе, - сказал, наконец, откинувшись на спинку и блаженно прикрыв глаза; мысленно отринув всё произошедшее, Валерий, как и любой другой обыкновенный человек, захотел воспользоваться драгоценными свободными минутами и дать телу еще немного отдохнуть. Вот выпил бы кофе - вот тогда бы был другой разговор. Тогда бы можно было посмотреть бумаги, вспомнить вкратце, о чем может зайти речь с "цубчиком", может быть, даже сделать кое-какие пометки, чисто для информативности схем.
Но вместо всего этого Озерский снова утонул - провалился сквозь тонкую, призрачную льдистую пленочку, оставив где-то там, снаружи, мягкий шум двигателя и шелест четырех колес, зеленое свечение Центавра В и всё страшные происшествия нашего реального, ощутимого мира.
Провалился в мир грез и сновидений. Ни капли не удивившись, обнаружил вдруг у себя в руках штурвал. И дети снова смеются, там, за спиной. И Гришка, уткнувшись руками и лбом в стекло, глядит на такой маленький мир, что расстелился под ним, словно ворсистый зеленый ковер с синими прожилками рек и игрушечными бетонными городками. Наташа преданно смотрит мужу прямо в глаза, как обычно, с легкой полуулыбкой на тонких, нежных губах. Волшебно, - подумал Валера. Этот миг был восхитителен в своей чистоте; здесь не было ничего лишнего: только семья, родные человечки, ради которых Озерский был готов на всё, и небо вокруг - бесконечное, бескрайнее небо.
Что-то вдруг изменилось. И пошло не так. Валерий Самуилович вдруг почувствовал рывок, понял, что падает - падает вперед и вниз, туда, вместе со всеми близкими - падение было мгновенным, пугающим и внезапным. Сердце, что называется, ушло в пятки, сознание сделало кульбит, смешав реальность с полусном. Удар.
Он открыл глаза, судорожно потирая лоб. Ткнулся в переднее пассажирское сидение головой - потому что не пристегнулся. Глупо так рисковать! - упрекнул сам себя, нашаривая ремень безопасности и провожая взглядом улепетывающий со скоростью ветра мусоровоз.
- Сволочи! - буркнул негодующе. Понял, что сердце колотится словно заведенная игрушечка. Понял, что от сна больше ничего не осталось - его развеял пронесшийся мимо грузовик, и винтокрыл с детьми и женой растворился в дорожной пыли, уносимой гуляющим ветром.
Не стал высказывать ничего водителю - тот сам знает, что надо дальше ехать, что этих кретинов нужно штрафовать или даже лишать прав. В это неспокойное время можно встретиться с чем (с кем?) угодно, и ко всему нужно быть готовым.
Откинулся на сидение. Помассировал закрытые веки пальцами, похрустел затекшей шеей. Проглотил еще одну таблетку "Антацидина +", на всякий случай. Успокоился немного. И замер, глядя в окно, глядя на проплывающие мимо дома, строения, склады, предприятия. Скоро всего этого не станет. Скоро всё превратится в мельчайшую пыль, развеянную по всем уголкам вселенной. Что такое "скоро" для мелкой песчинки, бывшей когда-то чем-то рукотворным? А, может, бывшей когда-то кем-нибудь? Живым и дышащим существом из плоти и крови?
Страшно. Думать страшно. А жить - еще страшнее. Особенно - в мире, который уже обречен. С точки зрения тех, кто лишен возможности покинуть Офелию вовремя - страх даже не поддается описанию. Хотя.. есть какие-то свои плюсы. Это, конечно, очень всё двояко, и говорил на эту тему кто-то, вроде бы, из классиков, мол "я не знаю ни одного человека, который не хотел бы увидеть завтрашний день" - но тем не менее. Если ситуацию рассматривать с определенной точки зрения, под определенным углом, отринув всякое сомнение.
Ты вроде бы знаешь, что скоро тебя не станет. Не вроде бы - ты уверен в этом. Распылит на атомы - и всё тут. Смирись же! Будь счастлив в свои последние дни! Извинись перед теми, кого обидел! Прости тех, кто обидел тебя! Найди мир и понимание, с собой и с окружающим миром. Сделай одолжение другим, ведь смирение - добродетель!
Но обычный человек этого никогда не сделает. Он лучше напьется вдрызг, сядет за баранку своего многотонного мусоровоза и пронесется по городу, залихватски уворачиваясь от набегающих на него столбов...
...
"Доброе утро"
- Доброе.
"С вами всё в порядке"
Хотел было ответить ироничным и кратким рассказом про небольшой казус по пути, но вдруг передумал, едва окинув взором Рихтера и Бернара. Лучше помолчать. А еще лучше - послушать. Прошёл вперед, уселся рядом с мсье Дешаном, сложил руки на столе и принял вид человека, готового всеми своими чувствами воспринимать. В двух словах - само внимание.

Несколько секунд Рихтер молча смотрел на Валерия. У агента ЦУБ вышколенный тяжёлый взгляд, призванный раздавить ложь и увиливание. Такой взгляд принадлежал Фемиде, если бы она отринула свою беспристрастность и стянула повязку с лица.
- Мсье Бернар - человек достойный. Но с чрезвычайно длинным языком, увы. Я уверен, что вы уже знаете причину, по которой вас, Валерий Самуилович, вызвали сюда в столь ранний час.
Рихтер жевал каждое слово, дегустируя слоги и буквы, прежде чем предложить его слушателям. В результате, речь агента была медленной, вкрадчивой и пестрела архаизмами. Казалось, что он ведёт не светскую беседу, а диктует распоряжение электронному секретарю.
- Ваш коллега, профессор Анджей Котовский, мёртв. Главного инженера проекта "Надежда" нашли бездыханным в собственном кабинете сегодня, в пять часов утра.
Выражение лица Рихтера будто подытожило: "Такие дела". Расцепив скрещенные руки, он сделал шаг вниз, с высокой платформы кафедры:
- Валерий Самуилович, что вам известно о событиях этой ночи? В частности, об обстоятельствах гибели пана Анджея?
Бернар вздрогнул и косо посмотрел сначала на агента, а затем и на Озерского.

Смотрит он. Молчаливо ждет. Ценит миг - а Валерий тоже ждет. Без страха, но с нотками волнения на душе. Ведь всё это не просто так.
- Догадываюсь, - сказал Валерий Самуилович, когда ему дали слово. Ведь он действительно только догадывался. Один из ведущих инженеров-конструкторов, не соврать, самого амбициозного проекта космической программы человечества может только догадываться, как связано убийство его непосредственного начальника с ним самим.
- Да, я знаю. Это.. это прискорбные вести для всех нас, - Рихтер шагнул в сторону, не отрывая от него, Озерского, взгляда. Начал говорить. Валерий сначала как будто бы не расслышал. Потом понял. Осознал, что его внесли в список подозреваемых. Так.. получается, он был убит? И.. получается, он, этот.. этот.. "человек в черном" обвиняет МЕНЯ?
- Спрошу прямо - вы в чем-то меня подозреваете? - поинтересовался Валерий, с прищуром вглядываясь в переносицу товарища Рихтера - он знал, что смотреть в глаза человека, особенно такого человека, нельзя; Озерский, к своему глубочайшему сожалению, не мог выдерживать прямой взор таких серьезных, собранных, уверенных в себе людей, но сейчас он решился. Это было просто возмутительно! Да и какой смысл? Зачем кому-то убивать Котовского? Ведь, в сущности, именно он принес спасение многим людям, которые уже, фактически, потеряли надежду. Но..
Если подумать...
Ведь "Надежда" уже готова к запуску. И Котовский мог быть помехой. Кому? И... нет, это какой-то дешевый детектив. Может быть, Рихтер просто ошибся. Может быть, он сейчас похлопает меня по плечу, извинится, мы выпьем чаю. А вечером соберем вещи и оставим позади всё это - страхи, неуверенность, печаль и уныние. Цветущая молодая Офелия погибнет вместе с тысячами людей. А Валерий Самуилович попадет домой.
Страх. Неуверенность. Ответственность. И, наверное, кошмары.
В необозримом будущем, которого может и не быть.