Шанхай 1935 | ходы игроков | Ветка Фэй Чжана

Гранатами коммунистов (а точнее, единственного увиденного Фэй Чжаном) в доме не выкосило по той простой причине, что ни одна брошенная из-за противоположного дома граната (если такие были) не попала в маленькое окошко в южной стене хижины.

Впрочем, красному это помогло мало: в один прыжок нагнав коммуниста, уже распахнувшего дверь во дворик, Фэй Чжан замахнулся саблей и наискось рубанул по спине, длинной широкой полосой от основания шеи. Коммунист пронзительно крикнул и повалился на пол домика, а Фэй Чжан сразу же отскочил от дверного проёма, так как за ним в крошечном дворике между двумя деревянными клетями с бочек, приставленных к бревенчатой стенке, слезали два коммуниста, поднимая пистолеты на капитана. Увидев, что капитан скрылся за толстым косяком, стрелять они не стали а, судя по звуку, отступили в другую клеть домика.

- Давай, давай, иди сюда, козёл! - послышался голос с южным акцентом из западной клети.

Солдаты Фэй Чжана в это время заняли позиции в клети: двое встали у восточной двери, двое у северного окна, в паре метров от которого была сплошная стена дома старосты, и ещё один - рядом с Фэй Чжаном, у западной двери.

Огонь центрального и западного отделения ослаб: видимо, на левом фланге и по центру коммунистов тоже удалось прижать к земле. Только сейчас Фэй Чжан заметил, что не слышно и пулемёта и вообще стрельба с северного края деревни тоже ослабла: похоже, что там наступило небольшое затишье. Равно как и здесь - если только капитан сейчас не прикажет своим бойцам подниматься в новую атаку.

- Потерпи, ублюдок! - в ответ коммунисту крикнул Фэй Чжан. Затем капитан сообщил одному из солдат, чтобы тот передал приказ левому и центральному отделениям идти на штурм по окружности, заходя по левой стороне деревни.

Фэй Чжан застыл у косяка, высовываться он не собирался. Коммунисты тоже сюда не полезут. Надо сейчас ждать пока солдаты не окружат этот дом. Тогда можно понадеятся, что ту часть дома разнесут гранатами или хотя бы враг отвлекется.
"Вернусь, обязательно напьюсь в доску" - пообещал себе капитан, - "так чтобы потом два дня умирать от похмелья, вся эта ситуация того стоит"

Капитан сплюнул в пол. Мельком уловил глаза солдата напротив, в них застыл вопрос- что делать дальше? Знаком капитан показал, что надо ждать.

Наступило короткое затишье, только на время, которое требовалось посыльному передать распоряжения капитана другим отделениям. А потом они рванули вперёд. Капитан ничего этого не видел, только слышал крик десятков солдат, изо всех сил бегущих к стене дома, из окошка которого наверняка глядел ствол, а то и два, винтовок коммунистов, и к заборчику огорода с западной части дома, за которым уж тоже наверняка засели красные, а потом капитан услышал, как в западной клети дома гулко разорвалась граната, кинутая туда с улицы, и выстрелы сразу же следом, и крики раненых коммунистов обрываются, и слышен радостный голос сержанта Цюэ:
- Готовы ублюдки!.

Западнее дома стрельба всё ещё продолжалась, но тоже стихала – похоже, что и там бравые бойцы Фэй Чжана сумели оттеснить красных дальше к центру деревни, к дому старосты, куда сбегались все отступающие коммунисты. Стена этого дома была совсем рядом, всего в каких-то метрах двух от северного окна клетушки, в которой засел Фэй Чжан со своими бойцами, и, если прислушаться, можно было расслышать какой-то шум внутри дома или во дворе, неразборчивые крики и распоряжения из-за стены, и тут – и прислушиваться не надо было – до Фэй Чжана донеслось пение.

Несколько десятков человек пели, пели мрачно и решительно, без аккомпанемента, хриплыми и осипшими от криков голосами, пели нестройно, выбивался то один голос, то другой, вмешивались какие-то посторонние голоса, отдававшие какие-то распоряжения, и редкие одиночные выстрелы из винтовок перекрывали пение:

Вставай, кто рабом стать не желает!
Из своей плоти Великую стену поставим!
Для судьбы нации грозный час наступил,
И из груди рвётся клич наш последний:
Вставай! Вставай! Вставай!


Коммунисты пели разные песни, и солдаты Фэй Чжана пели разные песни, а зачастую и те, и другие пели одно и то же, но этой песни капитан ещё не слышал, и не слышали её и его солдаты, и сейчас, стоя в тесной каморке бедного крестьянского дома, на полу которой лежал зарубленный коммунист, солдаты оглядывались на Фэй Чжана и прислушивались к тому, что доносится из-за крепкой стены дома старосты, и им, похоже, тоже становилось немного не по себе.

И тут из-за стены послышался выстрел, и сразу же песня потонула в испуганных женских и мужских криках, воплях на непонятном капитану Фэю языке ло-ло и пронзительном детском рёве, и тут же раздалась ещё пара выстрелов, и громкий поставленный голос скомандовал заткнуться всем, и крики угасли, притихли, а приостановившиеся было коммунисты продолжили своё тягучее, нестройное, но вместе с тем мрачно-торжественное пение, перекрывающее детский и женский плач и причитания, доносящиеся из-за стены:

Нас миллионы, но сердцем мы едины,
Под огнём канонады смело мы в бой пойдем,
Вперёд! Вперёд! Вперёд!

"Пусть поют" - злорадно подумал капитан. Он вышел из дома и приказами распорядил всех своих людей по полукругу за укрытиями. Гоминьдановцы без особого сопротивления взяли в полу-окружение дом старосты.
Капитан расположился напротив центрального входа и прокричал вражеским солдатам:
- Где ваш командир!? Пусть выйдет, объявляю переговоры!

Воспользовавшись затишьем, капитан распорядился перегруппировать войска и осмотрел занятую часть деревни, встретившись с лейтенантом Хуном, чьи бойцы, наступая с севера (тоже пешими, верхом на пулемёт лейтенант решил не лезть), соединились с бойцами Фэй Чжана.

Лейтенант Хун, голый до пояса и в мокрых до середины бедра штанах сидел на крылечке дома и терпеливо переносил перевязку плеча, куда был ранен шальной пулей. По словам лейтенанта, коммунисты здорово прижали их к земле пулемётом, и обойти красных получилось, как и у Фэй Чжана, только по берегу реки. Пулемёт, тем не менее, достать всё равно не удалось, и замолчал он, видимо, как только у коммунистов кончились патроны. Что ещё хуже, отряд коммунистов человек в пятьдесят, воспользовавшись тяжёлым положением наступавших бойцов НРА, пошёл в контратаку и сумел прорваться на север, где уже совсем рядом начинались горы. Тем не менее, в доме старосты должно было оставаться немало народу.

Немало коммунистов осталось лежать и на улицах – по беглым подсчётам, совокупно бойцы капитана Фэя и лейтенанта Хуна перебили с сотню красных и, стало быть, в здании оставалось с полсотни человек – не то чтобы очень много для просторного двухэтажного дома с широким внутренним двориком, но, учитывая, что и оставшихся селян коммунисты тоже туда согнали, наверное, там сейчас было не продохнуть.

Так думал капитан, оглядывая высокую каменную стену дома с воротами за крепкими дверьми, возле которых, однако, не стояло ни каменных львов, ни висело куплетов «чуньлянь» на красной бумаге – всё у этих лоло не как у людей. Коммунисты не спешили вылезать под пули гоминьдановцев, но похоже, расположились за коньками двухскатных крыш, венчающих боковые постройки дома, и за окнами главного двухэтажного здания на северной стороне, с балкона которого всё так же болтался выжженный солнцем красный флаг.

Сюда бы миномёт-другой – раз, два, пара-тройка снарядов по набитому людьми строению, и дело в шляпе – но миномётов у конного отряда капитана Фэя не было, а значит, крепкое здание могло потребоваться штурмовать, и кто знает, сколько солдат бы ещё полегло, – ведь потери уже были значительные, треть сотни уже выбыла из строя, кто раненый, а кто и, как это называется, безвозвратно. А потому капитан вызывал коммунистов на переговоры.

Деревянная дверь с почерневшими от времени медными кольцами приоткрылась, но наружу никто вылезать не спешил, резонно опасаясь пули в лоб.
– Чего надо? – из-за двери послышался хмурый и грубый голос, говоривший с южным акцентом.

Капитан был рад увидеть Хуна, живого и здорового. Лейтенант был на голову выше Фэй Чжана, в плечах шире и мускулистее. Он, морщась, сидел с повязкой на плече, накачанные мускулы бугрились под его смуглой кожей.
- Свяжись с командованием, доложи о прорвавшейся группе коммунистов. Пусть снарядят еще одну роту в погоню.

Капитан выглянул из-за укрытия и прокричал навстречу голосу:
- Коммунист! В округе нет не единого вашего солдата, вы окружены. Ты не выберешься отсюда никогда, все окна и двери простреливаются нашими солдатами! Мне ничего не стоит дождаться минометов, пока вы будете дохнуть в этом доме-тюрьме. Выходи! Бросай оружие!

Долго не было ответа из-за двери, напряжённо наблюдали бойцы Фэй Чжана, выглядывая из-за углов зданий, за приоткрытой дверью - что-то будет? ответит коммунист или нет? прикажут им сейчас бросаться на стену, подсаживать друг друга, забираясь вверх, под пулями - или выгорит всё, и сдадутся коммунисты?

- Дай нам подумать, - послышался, наконец, голос из-за двери. - Дай нам подумать час.

- Э, нет! - прокричал Фэй Чжан, - даю на размышление двадцать минут! Увижу какое-то передвижение или стрельбу, прикажу атаку! Мы ведь все не хотим помирать, правда!
Фэй Чжан стер рукавом каплю пота, стекавшую с седого виска. Мысли напряженно роились в его голове. От коммуниста можно чего-угодно ожидать. Но так или иначе, враг не настолько свихнулся, чтобы покинуть укрытие на пули гоминьдановцев.

Капитан приказал окружить здание и держать под прицелом все входы выходы. Хуну поручил составом в 25 человек занять дозор вокруг деревни на случай атаки извне.

Вокруг опять стихло, Ох, опять эта треклятая тишина.

13:31

Входа-выхода у сыхэюаня было два, один на западе, выходящий на "главную площадь" деревеньки (не по фэн-шую, но чего ещё от этих лоло ждать), на другом конце которой затаился Фэй Чжан с бойцами, и второй, узкий, у юго-восточного угла, рядом с берегом реки. Главный выход перекрыть труда не составляло, а со вторым ситуация несколько осложнялась тем, что между восточной стеной здания и берегом реки была только узкая, в несколько метров, полоска песчаного берега, на которой бойцам Фэй Чжана залечь было негде, поэтому восточную стену контролировать не получалось. Впрочем, с востока коммунистам прорываться было некуда - пытаться под пулями переправиться через быструю и в этом месте глубокую реку только чтобы выйти на начинающиеся с другой стороны луга было бы безумием похлеще "Коммунистического манифеста".

Пока ждали, провели и перекличку - всего в строю осталось сорок семь человек. Прибавить к этому отряд лейтенант Хуна - будет семьдесят два. Трое тяжелораненых, шесть легких, сейчас перевязывают. В плен взято пятнадцать человек коммунистов, в основном тоже ранены все. Местных удалось найти пятерых, прятались по погребам (и неизвестно, сколько там ещё их прячется, пока каждый дом проверишь). По-китайски не говорит никто, перепуганы все до ужаса. С пару десятков местных убитые лежат на дороге к деревне. Лежат на солнышке, никто убирать их не спешит. И ребёнок, которого Фэй Чжан видел на руках у коммуниста, вместе с ними лежит - упал вместе с красным, виском о полено какое-то приложился. Мальчик, кстати, был, лет четырёх, наверное, от роду. Лежит сейчас там же, где и коммунист, не до них сейчас никому.

Фэй Чжан глянул на часы. Половина второго. Время истекло. От коммунистов - ни ответа, ни привета, ничего, глухая тишина над пыльной залитой солнцем площадью и белыми стенами дома старосты с красным флагом, болтающимся под черепичной крышей с загнутыми углами. Никого и на балконе второго этажа. Впрочем, не провалились они сквозь землю - поднимаются макушки поверх скатов крыши над постройками, обрамляющими двор.

Итак, штурмовать? Но как - бойцов меньше пятидесяти, а их минимум пятьдесят. Пускай с оружием у них и хуже, но зато позиция - скольких успеют положить, пока бойцы будут лезть на высокие, в полтора человеческих роста, стены, скольких положат в неизбежной рукопашной внутри тесного для сотни бойцов (а ведь и местные тоже там) здания? Даже если удастся их там всех перебить, то сколько останется своих - пятьдесят, тридцать? И молчат коммунисты, не спешат сдаваться, не спешат и идти на самоубийственный прорыв. И на что надеются?

Фэй Чжан решил ждать. Штурмовать это самоубийство, а жизнь не такая уж дерьмовая штука как ни крути. Капитан отдал приказ сообщить по радио в штаб о запросе минометного расчета, хоть и сильно не надеялся что там ответят положительно.
Фэй Чжан прошел к пленным коммунистам. Присел на корточки перед одним из них и ткнул ножнами сабли в подбородок:
- Кто здесь есть из командующего состава среди пленных? Куда отправилась прорвавшаяся группа ваших солдат? Фэй Чжан пристально уставился в лицо коммунисту.

Приказав радисту связаться со штабом разведывательного батальона (в отношении местонахождения которого Фэй Чжан уверен был разве что в том, что он сейчас далеко), капитан направился проведать пленных.

Пленные коммунисты лежали на солнце у бревенчатой стены деревенского дома. Могли бы посадить их к стене дома напротив, в тенёк, но специально посадили сюда, пускай поджарятся, подготовятся: во дворце начальника Пятой канцелярии ада князя Янь-ло ещё не так им жарко будет.

Красные были в основном раненые, истекающие кровью, - но никто не спешил перевязывать врагов: ни бинтов, ни иных медицинских принадлежностей не спешил им давать никто - чего зря добро переводить. Поэтому коммунисты помогали себе сами - сняв грязные рубахи и разодрав их, перевязывали друг друга как могли, исподлобья подглядывая на пятерых гоминьдановских солдат, которые, сняв сейчас тяжёлые шлемы и закатав рукава гимнастёрок до локтя, опираясь на винтовки, стояли и сидели на бочках поодаль, покуривая папироски, наблюдали за страданиями красных да переговаривались между собой.

Завидев Фэй Чжана, коммунисты встревоженно обернулись на него и остановили свою возню. Капитан подошёл к одному из них, бритому наголо смуглому южанину, раненому в ногу, голый загорелый торс которого пересекал шрам от сабельного удара, и принялся расспрашивать того. Коммунист с тупой ненавистью глянул в глаза Фэй Чжану, а потом, набрав слюны, смачно харкнул ему в лицо.

Фэй Чжан медленно утер лицо рукавом. Затем молниеносно выхватил клинок и срубил врагу голову. Капитан постарался сделать этот удар наиболее сильным, чтобы коммунист умер мгновенно. Да и остальным урок будет, и перед солдатами своими чтобы не посрамиться.

Фэй Чжан, немного постоял размял плечи. Волна ненависти прокатывалась сейчас по его телу. Опустив саблю, с которой еще стекала жидкая кровь, он подошел к следующему солдату коммунистов:
- Для вас это урок! нельзя оскорблять старшего по званию, даже если он враг! Здесь есть среди присутствующих командный состав! Отвечайте!!!

Слова Фэй Чжана, стоявшего над коммунистами с окровавленной саблей, гулко разнеслись по пыльному проулку. Установилась тишина: Фэй Чжан медленно переводил испытующий взгляд с одного пленного на другого, те глядели на Фэй Чжана со страхом и злобой.

- То есть нам вас уважать, а вы нам даже сраных бинтов не даёте? - пронзительно вдруг вскрикнул молодой коммунист с замотанным тряпьём плечом.
- Молчи, Сяован, молчи! - надрывно крикнул другой, раненый в живот, поднимаясь на локте, и добавил что-то по-кантонски, чего Фэй Чжан не понял.
Встрепенулся и заорал что-то на кантонском третий, четвёртый закричал на путунхуа с южным акцентом:
- Нам всё равно конец!
И пятый, резко дёрнув его за плечо, развернул к себе и заорал в лицо что-то по-кантонски.

Поднялся дикий гвалт, в котором Фэй Чжан не мог разобрать уже ни одного слова, не мог отличить кантонский от путунхуа, видел только, как кричат друг на друга и на Фэй Чжана пленные, и стоял с окровавленной саблей подле их и обезглавленного трупа их товарища. Один из бойцов Фэй Чжана оглянулся на командира и поднял стволом вверх винтовку-маузер - пальнуть, мол, раз для острастки?

- Отставить огонь! - приказал Фэй Чжан.
Капитан продолжил разговор с коммунистами:
- Мы не звери. Мне нужна информация. Это спасет ваши жизни. Смысла вас убивать у меня нет. Помощь мы окажем тому, кто сообщит имя командующего и скажет куда направлялась прорвавшаяся рота.

Фэй Чжан сейчас бы не отказался от спиртного. Любого. Самого дешевого. На Севере Китая делают байгар. Или в Уйгурии. Капитан бы выпил. Слишком угнетающе сказывалась на него вся эта война, жара и коммунисты.
Как все заебало! Убить всех этих ублюдков! Но надо держать разум холодным. Неужели старею? Нет. Просто немного спокойствия и все. Все вернется на свое место.

Капитан испытующе посмотрел на следующего коммуниста. Терпеть плевки....

Когда Фэй Чжан начал говорить, то и ему самому, и стоявшим подле него бойцам показалось, что дело это пустое - пытаться перекричать десяток глоток, орущих что-то друг на друга, хватающих друг друга за плечи и волосы, чуть ли не бить друг друга лезущих.

Но Фэй Чжан всё-таки говорил, и мало-помалу его поставленный громкий голос пробился через галдёж, заставил коммунистов снова обернуться на него, и последнюю часть своей фразы Фэй Чжан договаривал в установившейся тишине.

- Я скажу! Я скажу! - вызвался молодой раненый в плечо коммунист, тот же, что и крикнул первым в прошлый раз. Его товарищ попытался было прикрикнуть на него, но боец Фэй Чжана угрожающе наставил на него ствол винтовки, и пленный испуганно замолк.

- Я скажу! - повторил молодой коммунист. - Но, господин капитан, обещайте, что окажете нам всем медицинскую помощь и дадите воды, а его и вот его, - коммунист показал на товарищей, один из которых был ранен в живот, а другой - в голову и грудь и лежал без сознания, - их пристрелите. Имейте милосердие, господин капитан!

Капитан подошел к раненному коммунисту.
- Говори! Ты знаешь, что я хочу знать!
В знак того, что он держит свое слово, Фэй Чжан отдал несколько поручений: дать медикаменты раненным пленным, но не много, так, чтобы раньше времени не подохли, раненных добить, желательно ножами, но тот, кто слишком слабонервный, может использовать и пулю.

У капитана давно уже выработалась привычка экономить патроны, а все из-за этой скотобойни в тридцать втором. Тогда их было так мало, не то, что сейчас... Эти желторотые и не понимают этого даже.

Медлить с приказами Фэй Чжана никто не спешил: двоих тяжелораненых отнесли за угол дома (раненый в живот особо не сопротивлялся, а второму, без сознания, было и вовсе всё равно) и, судя по отсутствию выстрелов, прирезали там. Другой солдат побежал за эскадронным санинструктором.

- Я не знаю, куда они прорвались, но их ведёт командир отряда Сяо Жуфэн, - начал пленный юноша. - В деревне остался комиссар отряда по имени Чэнь Фу. Он был не в ладах с командиром и настаивал на том, чтобы оборонять деревню, хотя мы шли на соединение с войсками Линь Бяо. Я не знаю, почему. Перед тем, как вы напали на нас, он собрал нас на митинг в центре деревни и сказал, что в этой деревне мы примем решительный бой с вашими войсками. Командир не выступал.

Капитан благодарно кивнул пленнику. Но что может знать такого этот юнец-жертва пропаганды?
- Может ты знаешь, сколько человек засело в этом здании у комиссара? Или сколько у них боеприпасов?
Фэй Чжан даже изобразил на своем лице подобие доброжелательного выражения.

Если половина трехсотенного отряда коммунистов прорвалась, то в здании старосты осталась жалкая горстка. Это радовало.

24.10.1935 11:13
Шанхай, китайская часть города,
Дачи-лу, квартира капитана Хун Яндуна

Сегодня капитану Фэю опять приснилась эта чёртова сычуаньская деревушка, но, по счастью, сон кончился как раз перед тем, как должна была начаться самая мерзкая его часть: та, с миномётами.

Да, с миномётами. Они с лейтенантом Хуном тогда заняли позиции вокруг окопавшихся в доме старосты коммунистов и вызвали подкрепление, а сами приготовились к обороне. Не зря приготовились: ночью красные попытались прорваться, отчаянно лезли с дрекольем в руках под пули, опять прикрывались местными – всё бесполезно, были отбиты, забились назад в дом, устлав переулки трупами. Вторая часть отряда красных нападать не стала – скрылась в горах, их потом ещё долго гнали на север. И после этого ещё два дня сидели коммунисты в своей крепости, а гоминьдановцы – вокруг неё, а между ними на жарком сычуаньском солнышке лежали трупы убитых красных, и ни сами бойцы Фэй Чжана не убирали их, ни коммунистам не давали: так вам, гадам.

А через два дня подошло подкрепление с миномётами, и дом старосты расстреляли вместе со всеми коммунистами и их заложниками. Можно было бы прекратить стрелять после того, как особо удачный выстрел попал, видимо, в кухню, и в здании занялся пожар – но стреляли, тупо и озлобленно колотили, не щадя снарядов, и расстреливали выбегающих из дверей, перелезающих через стены, бросающихся в последнюю отчаянную атаку коммунистов. А потом, когда от дома старосты остались одни головёшки да груды кирпича, собрались и пошли дальше на север, дальше гнали Мао.

Хорошо, что Фэй Чжан сейчас был в Шанхае. Приснись ему этот сон ночь назад, не было бы никого, чтобы его разбудить, и досмотрел бы он его до миномётов и головёшек. Но в соседней комнате засмеялась чему-то Фэй Мэй, заспорила громко и радостно с Си Ши, «Нет, отдай!» - закричала требовательно, «Ну нет!» - со смехом воскликнула Си Ши, и Фэй Чжан проснулся. И понял, что не в Сычуани он никакой, а в Шанхае, в квартире бывшего сержанта и бывшего же лейтенанта, а теперь вот равного ему по чину – капитана Хуна, товарища его боевого.

Одиннадцать часов утра было на часах: поздно, но после вчерашних возлияний с этим русским можно было ещё и дольше проспать. Да и куда торопиться теперь. И что делать теперь. Фэй Чжан встал с дивана в гостиной, на котором спал, прошёл к окну, выглянул.

Капитан Хун жил в шикумэне – кирпичном доме типичной шанхайской постройки, с подъездами на одну-три квартиры, с переулками между домами, выходящими на главную улицу через фигурную арочку с воротами, и маленькими душными двориками, куда переулки сходились.

Шикумэней в Шанхае было много: не меньше половины жителей города (не самых богатых, но и не самых нищих) жили в этих тесных, но по-своему уютных домиках:

Вот и Хун Яндун купил себе квартиру в одном из шикумэней в китайской части города, но совсем близко от границы Концессии и Старого города, и в этой квартире уже с год как жила его жена Си Ши вместе с их первенцем, Хун Цзяном (ещё года парню не исполнилось) и с дочкой Фэй Чжана, пока сам Фэй Чжан с Хун Яндуном мотались по Сычуани. Вскоре после злополучной деревни лоло пути Фэя и Хуна разошлись: Хуна сначала перевели в Цзянси, а затем он, как Фэй узнал, перевёлся из армии поближе к семье, в шанхайскую полицию, где повышение и получил. Но в полицию непростую, а в Корпус поддержания мира.

Корпус поддержания мира никакой полицией, в общем-то, не был, а был самой настоящей армейской частью, величиной эдак с жирную бригаду, и назывался так лишь потому, что по условиям мирного договора 1932-го года Китаю не разрешалось держать в Шанхае и окрестностях своих войск. Вот и выворачивались как могли.

Сейчас капитан Хун уже был на службе, а жена, сын, Мэй и капитан Фэй – дома, и можно было чем-нибудь заняться, хотя дел особенных и не было.

Фэй оттянул ворот тельняшки в которой уснул вчера, едва добравшись до кровати. Из окна подул свежий воздух, выгоняя из головы остатки сна. Капитану ( до майора оставалось не более недели), регулярно снились кошмары, такие как сегодня - конкретные воспоминания редко, а в основном непонятные образы и страхи, от которых Фэй Чжан вскакивал посреди ночи в холодном поту.
Фэй Чжан одел белый чаншан (он всегда уважал и соблюдал традиции своего народа), и вышел в ванную комнату, умыться и сбрить двухдневную щетину.
Капитан не следил за новостями в газетах и по радио уже много месяцев. Не участвовал в обсуждении местной и мировой политики. Ему было все равно.
Фэй взглянул в зеркало. Как же он посерел и осунулся за это время: темные круги под глазами, волны седых волос теперь уже по всей голове и горизонтальный маленький шрам под глазом - наследие осколка гранаты.

Умывшись, капитан, вернулся в свою комнату. Настроение было хуже некуда из-за этого треклятого сна. Фэй Чжан открыл ящик, висевший на стене и достал оттуда бутылку сливового вина с красной этикеткой... Немного подумав, он решил не пить с утра. Да и вообще в его жизни стало слишком много алкоголя.

Фэй вышел в общую комнату, где уже все были. Си Ши с ребенком и Мэй. Капитан поздоровался с женщиной и обнял дочь. Маленькая, даже для своих одиннадцати лет, но разговорчивая и безумно подвижная. Капитан ласково потрепал розовые бантики на ее черных волосах.
- Ну как тебе? Нравится здесь? - спросил он у дочери.

— Конечно, нравится! — энергично кивнула маленькая Мэй. — А тебе нравится у нас в Шанхае? («у нас в Шанхае, во как!») Наверное, лучше, чем в Ганьсу? Папа, а… а Си Ши не хочет брать меня в кино!
— Не хочу и не буду, — решительно сказала Си Ши, с милого круглого лица которой, впрочем, не сходила улыбка. Си Ши вообще была хороша собой — точёная фигурка, тонкие аккуратно выщипанные и подведённые брови, модно завитые туго уложенные смоляные пряди волос до плеч, перехваченные на лбу заколкой с кокетливой бабочкой. Сама Си Ши была из провинции Аньхой, но в Шанхае жила уже три года (приехала, получается как раз после приснопамятной войны), работала машинисткой в какой-то конторе и давно уже приспособилась к шанхайской жизни, к красивой одежде и причёскам и современным, с лёгким западным флёром, манерам, так что только выговором своим аньхойским и незнанием шанхайского диалекта выдавала происхождение из провинции, ну а если молчала, так и вовсе не отличить её было от коренной шанхайки. — Капитан Фэй, ваша дочь без ума от этой Жуань Линъюй!

Фэй Чжан не знал, кто такая Жуань Линъюй. Он где-то слышал это имя, но не интересовался.

— Жуань Линъюй! — недоуменно повторила Си Ши, увидев непонимание в глазах капитана.
— Жуань Линъюй, папа! — ещё более недоуменно сказала Фэй Мэй. — Ты что, не знаешь Жуань Линъюй?

Откуда было Фэй Чжану знать какую-то Жуань Линъюй. Вспомнился лейтенант по фамилии Жуань, ещё со времён погони за красными через весь Китай. Этот лейтенант был единственный носитель этой фамилии, которого Фэй Чжан знал. Лейтенант Жуань был чёртовым пройдохой, объедавшим своих бойцов. Они у него постоянно ходили в рванье, потому что у него были связи с интендантами и он как-то договаривался по поводу продажи обмундирования на сторону. Навряд ли он был родственник этой Жуань Линъюй. Он был ранен где-то в провинции Гуанси, увезён в госпиталь, а потом в часть не вернулся. Чёрт его знает, может, и сдох.

— ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ ЖУАНЬ ЛИНЪЮЙ??? — ошарашенно выпалила Фэй Мэй, во все глаза таращась на отца. — Это же самая великая актриса мира!
— Не слушайте её, капитан Фэй! — перебила Мэй Си Ши. — Вы что, правда, ничего не слышали? Это актриса. Она совершила самоубийство.
— В марте! — перебила Си Ши Мэй.
— Там очень мутная история… — начала было Си Ши.
— Её довели до смерти бандиты! — снова перебила Си Ши Мэй. — Зелёная банда!

Вот про Зелёную банду Фэй Чжан слышал. Это были торговцы опиумом, оружием и людьми, крышевавшие чуть ли не весь шанхайский бизнес и распространявшие своё влияние далеко за пределы этих сфер деятельности. Глава Зелёной банды, Ду Юэшэн, так и вовсе был чуть ли не личным другом генерала Чан Кайши и даже главой национального бюро по борьбе с опиумом — и это крупнейший шанхайский наркобарон! Вряд ли можно найти более показательный пример плачевного, унизительного состояния, в котором теперь пребывает Поднебесная, — человек, сделавший несметное состояние на пристрастии людей к дурманному зелью, возглавляет организацию по борьбе с ним же! Впрочем, одного важного положительного качества у Ду Юэшэна было не отнять — он не любил коммунистов и именно он в сотрудничестве с Чан Кайши вырезал почти всех шанхайских коммунистов в ходе приснопамятной чистки апреля 1927-го года. За это и был назначен на теперешний пост.

И Фэй Мэй знает и про Зелёную банду тоже! Вот уж действительно настоящая маленькая шанхайка растёт.

— Она играла всяких там… — Си Ши манерно помахала ладонью в воздухе, — падших женщин и… всяких…
— Она лучшая актриса мира! — опять перебила Си Ши Мэй. — Сейчас в кино идёт её последний фильм, «Национальные обычаи»! Там про…
— Я не разрешаю вашей дочери ходить на её фильмы, — перебила Мэй Си Ши. — Они развратны и…
— А сама ходила, а сама ходила!!! — возмущённо взвилась Си Ши Мэй.
— Сяофэй, я ведь уже взрослая!
— Ах так? Ах так! — Фэй Мэй, насупившись, сжала кулачки, но вдруг порывисто обернулась к отцу. — Папа, пойдём сегодня в кино? Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!!! Тебе всё равно нечего делать! Если там будет что-то плохое, ты закрой мне глаза ладонью!

Фэй Чжан вообще-то смутно представлял, что такое кино и все с этим связанное. Что-то похоже на театр. Хотя что такое театр капитан знал не лучше кино. Актеры играют роли в придуманных историях.
- почему бы и нет, - улыбнулся капитан, - пойдем все вместе. А когда начинается показ?
В принципе, делать действительно было нечего, поэтому Фэй Чжан решил посмотреть на чудеса техники, а заодно и на почившую актрису, которая была связана с "зелеными бандами".
Для такого человека, как Фэй, ничегонеделание было тяжелым крестом. Капитан уставал от безделья, как никто другой. А еще он боялся стать ненужным стране, которой так долго служил. Его уже несколько месяцев не вызывали в штаб и не присылали служебные телеграммы.
-" странно почему одиннадцатилетней девочке нравятся актрисы, играющие такие роли, подумал Фэй, - наверное мало я ей уделяю внимания".

— Мы пойдём на Наньцзин-лу, на Наньцзин-лу! — обрадованно воскликнула Фэй Мэй. Си Ши недовольно покачала головой, показывая, что потакания детским капризам одобрить не может. А Фэй Мэй, не обращая на неё внимания, продолжала верещать, схватив отца за рукав чаншана: — Мы пойдём на Наньцзин-лу, папа, на Nanjing Road, да? А… — Фэй Мэй сделала большие глаза, — ты знаешь, там же есть магазин «Синьсинь», то есть "The Sun", мы с Си Ши ходили туда два месяца назад, там та-а-акое вкусное мороженое!!! Но Си Ши больше меня туда не брала, потому что она вредная как ядовитая змея! А мы туда обязательно-обязательно пойдём! И пойдём на Вайтань, да? The Bund! Я там долго-долго-долго не была, а там так здорово, и по реке плавают корабли, и так много всего! А потом пойдём в «Да Шицзе», пойдём в «Да Шицзе», "The Great World", там та-а-а-ак здорово, там акробаты выступают и лотереи, и конкурсы с призами!

Отпускные закончатся быстро, понял Фэй Чжан.

— На рикше, на рикше, на рикше!!! — вопила Фэй Мэй, припрыгивая по тротуару перед отцом, когда капитан с дочкой выходили из ворот лилуна*. Си Ши с ними не пошла, сказав, что не может оставить одного маленького сынишку. — Не хочу на противном трамвае! На рикше, на рикше, на рикше! Rickshaw, rickshaw! — вспомнила Фэй Мэй английское слово, протягивая руку, чтобы остановить неспешно крутящего педали возницу.

Пришлось сесть на велорикшу. Не так уж оно и дорого было, конечно, но на трамвае было всё-таки куда дешевле, да и быстрей, должно быть, тем более что по дневному времени вагоны были не то чтобы битком набиты.

— Шифу! — по-хозяйски обратилась девочка к вознице, усаживаясь на бархатное, пусть и протёртое порядком, но с золотой бахромой, сиденье коляски. — Make walkee Nanjing Road side! Chop-chop go!

Фэй Мэй торжествующе оглянулась на отца, видимо испытывая гордость за свои познания в иностранных языках. Фэй Чжан понял, что говорила дочка сейчас на англо-китайском пиджине — недоязыке из английских и китайских слов, сваленных вперемешку безо всякой грамматики. На нём шанхайские лаоваи общались с китайцами, вот и маленькая Фэй Мэй тоже где-то понабралась этих слов и хвасталась этим, хотя уж, конечно, могла бы с рикшей и по-китайски изъясниться.

— Can do, missy! — в тон девочке откликнулся смуглый рикша, обнажив в широкой улыбке тускло блестнувшие стальные зубы — чуть ли не пол-челюсти у него было таких.

— Я ведь похожа на иностранку, правда?! — обернулась девочка к отцу. На иностранку, конечно, похожа она не была ни капли. — When we're out together dancing cheek to cheek! — уморительно пропела Фэй Мэй, но вдруг осеклась на полуслове и схватила отца за рукав. — Папа! Папа! Это же песня из нового американского фильма! Я слышала по радио, новый музыкальный фильм, давай пойдём на него, ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

Про великую китайскую актрису Жуань Линъюй Фэй Мэй, похоже, уже позабыла.

Кинотеатр «Пасифик» располагался у Публичного парка, по окружности которого шла дорожка для скачек, соседствуя с самым высоким зданием Шанхая, «Парк-отелем»:


Сойдя с дочкой из коляски, Фэй Чжан обратил внимание, что по тротуару по направлению к Бунду скорым шагом движется группа из десяти-пятнадцати молодых китайцев, парней и девушек, оживлённо о чём-то спорящих. В руках у одного из них был флаг Китайской Республики — «Белое солнце на Синем небе». Но Фэй Мэй не дала отцу возможности разузнать, куда спешит патриотически настроенная молодёжь, — девочка схватила отца за руку и потащила к дверям кинотеатра.

Стоя в блестящем мраморными полами и начищенными медными дверными ручками холле, глядя на расписание сеансов, Фэй Чжан мог и впрямь озадачиться — оказалось, что билет в кино стоил не дешевле хорошего обеда в Шанхае! А уж где-нибудь в нищей провинции Ганьсу на эти деньги можно было и целое отделение солдат накормить. Но мало того, Фэй Мэй ещё решительно указала на название фильма, билет на который стоил ещё дороже, чем на остальные картины, в том числе и дороже фильма с Жуань Линъюй.

— Ты что, не понима-а-аешь? — удивлённо подняла на отца взгляд Фэй Мэй. — Это же звуковой фильм! Музыкальный!

Девочка выглядела искренне удивлённой тем, как отец может не понимать таких простых и очевидных всем вещей. Делать было нечего, и Фэй Чжану пришлось купить билеты именно на фильм "Top Hat".

— Это переводится «Высокая шапка», «гао маоцзы»! — в очередной раз похвасталась знанием английского Фэй Мэй. — Вот такая шапка! — девочка ткнула пальцем в висящую на стене фойе афишу фильма:


Слова «цилиндр» девочка, похоже, ещё не знала.

Как следовало из цены на билеты, расположенный в центре Международного сеттльмента «Пасифик» был ориентирован в основном на иностранных, а не китайских посетителей. А потому перед началом картины показывали не китайскую новостную сводку, а британскую:
ссылка
ссылка
В новостях речь шла о празднике урожая в Англии, о церемонии какого-то Ордена Крестоносцев там же (все кавалеры этого ордена были ветеранами Мировой Войны), затем о каком-то автомобильном шоу и, наконец, о свадьбе какого-то члена итальянской королевской фамилии. Во втором выпуске рассказывалось о США: сначала о параде владельцев собак в Калифорнии, а затем о какой-то голливудской актрисе, чьё имя Фэй Чжану ни о чём не говорило.

После этого показали рекламу пива «Циндао», а затем начался фильм.

Фильм шёл на английском языке с китайскими субтитрами, что было как нельзя кстати, так как немалую часть картины занимали музыкальные и танцевальные номера:

ссылка
ссылка
ссылка
ссылка

Речь в фильме шла об американском танцоре-чечёточнике, который влюбился в британскую красотку, которая, однако, принимала его за другого, женатого, человека. Поэтому ухажёр всю дорогу (а действие происходило в Британии и Италии) пытался объяснить своей возлюбленной о том, кем он на самом деле является, по пути попадая во всякие забавные ситуации. Сюжет картины был, конечно, простоват, если не глуповат, но Фэй Мэй нравилось, и девочка просидела все полтора с лишним часа, широко раскрытыми глазами уставясь на экран и подпевая в такт песенкам.

Народу в зале на этом дневном сеансе в четверг было немного, что, впрочем, никак не препятствовало Фэй Мэй мешать другим немногочисленным зрителям смотреть фильм: девочка то и дело начинала комментировать отцу происходящее на экране («Тэп-дэнс, папа! Это называется тэп-дэнс!»), а один раз, заметив какое-то расхождение между словами по-английски с экрана и китайскими субтитрами, и вовсе возмутилась чуть ли не на весь зал, да так, что сидевшая тремя рядами впереди полноватая мадам европейской внешности, обернулась и ледяным тоном заявила по-английски:

— У вас прекрасные способности к языкам, юная леди. Вам нужно работать переводчицей для китайской делегации в Лиге Наций.
— И… извините, п-п-пожалуйста… — только и выдавила Фэй Мэй и, вжав голову в плечи, низко сползла по сиденью кресла, спрятавшись за спинкой следующего ряда. После этого комментаторский пыл дочки Фэй Чжана чуть поутих, и до конца сеанса она вела себя прилично.

— Правда, здорово! Правда, здоровский фильм?! — не унималась Фэй Мэй, вместе с отцом выйдя на солнечную Нанкин-роад со стаканчиком ванильного мороженого в руке. — Heaven, I'm in heaven, and ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла hardly speak! — напевала девочка, шагая вместе с отцом по тротуару мимо сверкающих витрин. — А сейчас пойдём в «Синь-синь»? Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, пойдём!

И тут Фэй Чжан заметил нечто. Краем глаза заметил только, оглядываясь по сторонам, и подумал сперва — не мерещится ли ему? Поднял голову — нет, и вправду не мерещилось — со стороны Бунда над Нанкин-роад на высоте каких-то метров десяти-двадцати летели три истребителя-биплана, летели, приближаясь к ним, только что на цель не заходили как при авианалёте. Останавливались прохожие, рикши, оборачивались на шум продавцы варёной кукурузы, со своими тележками стоявшие на тротуаре.

Истребители приближались.