Ночной экспрессЪ | ходы игроков | - Зазеркалье / Служебные помещения

Элла чувствовала, что что-то было не так. Не только чужие мысли теснили сейчас её мозг, но, и свои предательски раскрылись, того не желая. Так вышло. Словно препарировали, выпотрошили всё – тело, внутренности, душу. Не схватить, не вернуть обратно - Элла потерялась среди этих бесконечных образов, ощущений, эмоций. Начав нападение, забыла о защите, так глупо и опрометчиво, внезапно…

Снова вагон. Отшатнулась от Даши, с еще большим отвращением и удивлением глядя на официантку. Теперь знает многое. Не всё, но того было достаточно. Но и она знает тоже.
- Чёрт. – Только и сказала, оседая на диван. А про себя подумала – «Дерьмо…»
И что-то и сказать больше нечего.
Отвернулась, закрыв лицо рукой. Тяжело дышит, дрожит, словно снова снаружи в ледяной стуже оказалась. Гадко, подробности Дашиной биографии были исключительно неприятными, и более того. Чувствовала всё это внутри себя, давилась от отвращения. Захотелось пойти и помыться, а потом еще и еще, лишь бы смыть всю эту черноту гадкой подлости, эгоизма… Цепочка могла еще продолжаться долго, если бы Элла не ощутила на губах что-то теплое, скользкое и солёное. Дотронулась пальцами – кровь. Алые капли блестят в свете хрустальных люстр. Слабые капилляры в носу? Не выдержали нервного перенапряжения - финальный удар за вторжение на чужую территорию. С Владом было легче.
Теперь Эллу охватил приступ злости – должно быть, слишком долго побывала в Дашином мирке, распробовала подробности. Не к добру. За всю свою неудачу захотелось выпустить на кого-то пар.

И было на кого. Всё рядом, не отходя от кассы.

Схватив со столика салфетку (с подтеками разлившегося чая, разумеется), приложила к носу, вытирая теплую кровь. Торопливо догнала Дашу, ответив на взгляд, полный ненависти, не менее приятным взглядом. Паша сейчас и не существует. Даром, что под два метро ростом. Для девушки в этот миг, мир сузился до единственного существа – официантки Дарьи, которая теперь в глазах Эллы была пульсирующим красно-бурым пятном, сгустком всего ужасного, отвратительного и враждебного. Каждое слово, произнесенное ей, разлеталось черными, жирными насекомыми, сплошное жужжание, шипение, никаких букв, или связной речи… Выхватила лишь отдельные фразы, взорвалась:
- Хотите спасти ваш персонал? Успокоить? Лишите их своего общества, вот будет тогда хорошо! Покайтесь, уйдите в монастырь, или чего там нужно, чтобы ваши грехи хоть как-то отпустили, я не знаю! – Элла понимала, что со злостью надо заканчивать, но никак не могла успокоиться: с каждым словом, раздражение только нарастало. Сквозь сжатые зубы выдавливаются горячие слова. - И вот что! С вами я никуда не пойду, и делать, как вы желаете, я тоже не буду, потому что не верю ни вам, Дарья, ни вашим якобы добрым намерениям! То, что Вы предлагаете – это бред, прекратите ввязывать окружающих в свои гадкие планы!
- И ты, Паша, конечно, можешь поступать, как тебе угодно… - Наконец уделила внимание и юноше, однако глядела по-прежнему на официантку. - …Но если интересно моё мнение…То держись подальше от этой женщины – я не знаю, что она задумала на этот раз, но очень сомневаюсь, что это действительно может помочь кому-то еще, кроме неё самой!

Стоп. Держи себя в руках.
Очнулся внутренний голос? Разум вышел из комы? Кардиограмма в норме?
Элла уже хотела уйти, хлопнув погромче вагонной дверью, чтобы удалиться от всего этого бреда, куда-нибудь. Ведь не зря она всё это затеяла. У неё была цель вообще-то. Это был Хизз. И она теперь знала, где он. Но внезапное тревожно чувство остановило Эллу, схватив за шиворот, так, что остановилась на полушаге. Ведь нельзя забывать, что кое-что пошло не так. Злость, спровоцированная отчаяньем – это было плохо. Элла снова чувствовала себя одиноко и потерянно – тоже плохо. Бездействие обернулось ошибкой – крайне плохо.

Но хуже всего было не это. А то, что позволив Даше вторгнуться в свою душу, она невольно показала то, чего ей знать не следует. И плевать Элла хотела на свои тайны, они не имели никакого значения. Но эта тайна была не её. Вот, что самое худшее.

Но Павлу не дали побыть в одиночестве и нескольких минут. Нет, он решительно не хотел обращать внимание на творившееся вокруг него безобразие. Так что до него даже не сразу дошло, что кто-то тянет его за локоть. Сначала был ступор, потом страх (вдруг это что-то страшное), а затем, оглянувшись, все это сменилось любопытством пополам с жалостью (Даша уж была очень не в себе).Мозг Павла лихорадочно работает, отчего на лице видно какое-то отсутствие эмоций. Спокойно ыслушивает ее. Значит она хочет, чтобы я представился Наблюдателем. Эх, Пашок, очередная авантюра, которая когда-нибудь сведет тебя в могилу (Тут он немного улыбнулся) Буду рыцарем на коне, так сказать. Спасу всех. Поехали!.. Подавив глупую в такой ситуации улыбку, он спросил у Даши: А что мне конкретно придется делать? Обязанности? Что-то особенное?

И посмотрел маг на дело пальца своего корявого. И решил он: "ну нифига себе, а я думал его уже ничего не проймет". Однако, Гарри с Гораном, вмешались сломав весь кайф от любования повзрослевшим Рачевским (целый Лобстеров теперь). Константин Евгеньевич поморгал обескураженно:

-А у некоторых чувства такта... Это между прочим, мое воспоминание было и... куда меняет? Он сиськи себе отрастит и соблазнять меня возьм... Ой, бл... идинах*й! -последняя фраза предназначалась дракону и прозвучала совершенно беззлобно.
Так, пожалуй, разговаривают с заигравшимся щенком, ухватившим Вас за штанину. Мягким, пушистым. Что ж... какой щенок, такой и хозяин.

Пока лился "чистый напалм" блондин успел прослушать часть лекции о пляжах и табличках. Интриговало. Нет, был у него один знакомый шаман. Настоящий. Якут, уйгур... или еще что-то в этом роде. Еще до того как окончательно спиться, он устроил Константину Евгеньевичу экскурсию в ближнюю умбру. Другой план бытия, верхнюю тундру, как хотите, так и называйте. Вот только обратно туда как-то не хотелось.

-Блин, ну ты конь.... нарекаю тебя... вот, придумал! Крокопудра! Зверь хоть и хищный, но не лишенный юмора... нравится? Дрезину тоже нах, товарищи... и, кстати, Гарри, солнышко... с двенадцатым ударом местная водяра превратится... хотя, тебе не привыкать. А я вот лучше...

"Ща! Бдут тебе ощущения... я, правда, сам пока не знаю какие..."

Константин Евгеньевич выудил из-за пазухи подарочек Гарри. С тех самых пор как подхватил у мальчугана в уютной комнатке машиниста. Надо же, а думал расколотил...
-Сейчас пилюлюку примем и нам не страшен серый волк. Настраивайся, проводник-перемещатель. Если наш дятел меня не отравит - так и быть... первый пойду. Хоть минутку на рожи ваши не смотреть.
Откупорив бутылку, маг шумно выдохнул.
-Ну, что б нам всем удачно взорваться! Ваше здоровье!

- И тебе птенчик…чтоб не зажиться! – Это Гарри, ухмыльнулся пернатым чудом. Рыгнул почесываясь в темноте, алым глазом подмигнув блондину, помахал игриво коготками. Средний пальчик поднял, оскалив пасть озябшим псом, нехитрый жест изобразил поднимаясь. Сгорбившись, направился к дрезине
- …Гнида - Над болотами взметнулось сочное эхо, да и принялось швыряться ругательствами, разыгрывая такой вот пин-понг подлунный, в одну персону - Сволота учёная, тараканы, что б вас.. недобитые…ты же гляди, баба глотку разевает…
«Зевает-прозябает-унывает…» Дробью гулкой, цепочка слов ядовитых во мраке летит, под визгливый аккомпанемент ломающегося железа, сочный пинок опустевшей банки, смачный всплеск жадной воды. Эха вскрик. Кильку в большое плавание отпустили. И под звездами, в разрывах туч, ощущая морозное дыхание зимы-девицы на щеке. Траурная белизна, звонкий блеск убегающих путей железнодорожных, покрасневшее лицо Влада, украшенное ядовитым румянцем, каплями пота на грязном лбу. Воспаленные глаза. Озноб.
В воздухе посиневшем…
Горан съежился, отошел со вздохом чуть подальше, ощутимо приуныв.То ли и в самом деле обиделся, решив рожу свою упрятать, то ли просто, расчувствовался припомнив молодость. Яркие насыщенные дни. Открытия…

…И рельсы на прогалине, покрытые темно-зеленым мхом шпалы, козья тропинка упорно в гору карабкающаяся, под сенью листвы. Там дальше, впрочем, леса уже отступали, оставляя место ноздреватому, камню, усердно источенному острыми ветрами. Беспокойная гладь моря вдалеке, сверкает раскаленным золотом сквозь оплавленный ультрамарин, рыжий горизонт соединяется с пенной волной. Тяжелые грозовые тучи набрякли, сочно-фиолетовые, обещают ливень. Капли влаги на губах, соленый привкус. Припоминается запах растворенного в воздухе озона, густой, хоть ложкой его мешай. Напряженный. И линия электропередачи перед глазами. Высоковольтная. Не вязалась с этим местом совершенно, но куда-то убегала деловито: ржавые опоры, обвисшие провода, воспаленная фантазия Сальвадора Дали, случайно осуществившаяся в сей изуродованной местности. Улыбчивый череп перекрещенный костями, как полагается. Серебристая будка, скалящаяся вырванным нутром. Но провода всё ещё живы, тянутся жадными пальцами к позабытым городам, уносят гудящее электричество в изумрудную даль. Властелин Колец здесь бы не сняли, хоббиты отчего-то, упорно не представлялись в такой вот глуши, но Сталкер пожалуй…

Булькнуло болото беспокойно. Костя прихлебнул из бутылочки. Ожидание…
Оцарапало глотку, ухнуло в груди, р-р-раз, и стайкой мошек в глаза, полезли подробности, ненужные совершенно, докучливые, в отяжелевшей голове: Гарри на дрезину вскарабкался, дернул ручку, что-то извлекая из кармана. Влад, на землю прилег. Плохо дело. Дракон на «рыбалку» отправился, прожорливое создание, сверкнул золотой чешуёй и в болото занырнул, чавкающим всплеском окрестности обдав …
…Жжение, фальшивым набатом выбивает сердце в ушах. Царь-колоком громкоголосым, немым от рождения, Царь Пушки выстрелом, которой и стрелять-то не пришлось. Опьянение. Коктейль «Отвертка», «Ерш», «Пина-Калада» кокосовой лужей во рту, растекается патокой, сливаясь в одно, обнимая обожженный язык, выворачивает нежно кишки наизнанку, напоминая испепеляющим жаром, о недавнем пляже. В реальности хуже. Волнуется земля, колышется воздух, соплями звёзды перед глазами плачут, вздыхая, алюминиевыми каплями серной кислоты. Захотелось! И не куда-то там, а именно в кусты, по нужде…как там барышни стыдливые говорят, жеманно поджимая губки: Да-а-арагой, мне нужно в дамскую комнату…
- Девчонки …ые…- Снова Гарри, и горсть черных перьев на белом снегу. – Хоть бы одна гнида, помогла драной птичке, так нет же, жопы ведь отвалятся, машинисту помочь, который вывести может!
Сусанин местного разлива. Капли крови, грязный бинт. Толкает дрезину, пытается заставить работать, а та ни в какую. Раскорячилась на рельсах, мучительно пищит, не двигается с места, упирается…
…И кружение, как на аттракционе. Советский парк, улыбчивые пионеры из гипса, ржавый «Сюрприз», глупая качеля, крутит по кругу центробежная сила, швыряет, размалывая тела в фарш, Костю пристегнули шутовкой цепочкой толщиной в мизинец (будто-спасет), и давай веселить. Только не смешно, хоть волком вой, совсем не весело в этом кондовом раю. Опьянение, уродливым клоуном, по голове кувалдой треснуло. Слишком скоротечное, но машинист на мелочи не разменивается. Сколько в этой туше килограммов? Сотня точно наберется и больше, а ведь одна капля никотина как известно…Чугунная бутылка в руках гнет к земле, улыбчивые лица сволочных детей, шарики разноцветные в воздухе лопаются, царапают запотевший мозг проносящиеся мимо поезда…Больно.

Горан вдалеке присел, скрестив ноги по-турецки, студеные облачка пара в воздух сосредоточенно принявшись выдыхать. Боится. Нож выпал из дрожащей руки, по лбу капля пота сползла, обнял себя руками. Шепчет: «Ещё есть время»
Охапка драгоценных секунд… Высокая магия, высокая цена, легче сказать, труднее осуществить, а ночь бормочет под луной, выгибается, мучимая бессонницей, бредит. Задыхаясь в жарких простынях. Общает хрипло: – За всё будет расплата. За все.
Для проводника, реальность тоже подробностями выворачивается, так бывает, когда страх гнилыми зубами нутро точит: дрожат руки, клейкий холодок в груди. Распространяется по костям, промозглой ртутью. Калейдоскоп событий. Заметил вынырнувшего ящера добывшего себе таки, жирного червяка. Обрадованный Джек к дракончику подошёл, попытался присоединиться незаметно к позднему ужину, так нет же, хитрая бестия дохнула огоньком, прогоняя собаку. Ретривер обиделся, отскочил, ящерица принялась ржать, демонстративно медленно лакомясь живчинкой. Жизнь зверей…И нож в руке Горана, голубоватое лезвие.
- Почему всегда такой скверный выбор, магия и чудеса, только собственной болью покупаются?...- Произнес. Мучаясь сомнениями.
Никто не ответил, только ветер дохнул, откуда-то всё же сумев принести, автомобильный выхлоп и запах бензина. Цивилизации, далекий привет …

…А там ветер приносил аромат далекого моря, океанский бриз льдистый, смешанной с солёным запахом теплой крови. Упал, разбив губы, неудачно подвернул ногу. Бутылка отлетела в сторону, опьянение было приятым. Одуряюще громко рычали сверчки, проникая в череп, раскаленной дрелью. Сосредоточенно мычали провода, источая тонкий аллюминиевый запах, заставляющий волосы на голове вставать дыбом. Одуванчики устремились к облакам, извечно пушистые странники. Запомнилась табличка, сотворенная местным безумцем: «не спать горячке» Такое вот бессмысленное послание, выведенное белой краской, на потемневшей деревянной доске. Моток проволоки, искореженный кузов автомобиля. Как попал? Какой неведомый вихорь занес сюда? Мелкая сосна, украшенная зловеще черными иглами уже прорастала сквозь корпус, стремясь к солнцу. Горан – Исфраил, его величество, валялся мешком дерьма испытывая к себе острое отвращение. Стыдился, и продолжал валяться. После дождя, воздух пел, отзываясь звонкой дрожью в желудке. Нужно было выбираться, открыть проход и уйти. Но вместо этого продолжал выкрикивать в пьяную синеву:
- Ну и кто мне откроет проход, бля…Может боженька? Ну и где же твои знаки, отче. Ты!...
Ничтожество… Поезда Компании здесь не ходили. Но мелкие шнырливые твари, с интересом глядели на растянувшегося господина, повторяя бездумно обрывки услышанных ранее фраз: «Зачем мы ждем? Кого? Беги! Дорогая. Бля. Кто откроет проход. Ход. Умираю. Мор. Спасите. » Писклявые бессмысленные голова. Божественное послание.
Горькое чувство обмана, предательства, было тогда. И сейчас на поезде, под блеск шампанского…Желтый взгляд остановился на согбенной фигуре Кости, нужно было вспомнить. Горячо, холодно, как в игре, уже теплее…неприятно. Платить всегда неприятно. А там, дальше…

Косте было плохо, отчаянно мутило, даже Микериил притих, оглушенный внезапной мукой. Жидкость согрела, жидкость кишки свернула в тугой комок, пульсирующих внутренностей. Бордовой вспышкой взорвалась перед глазами. Рвота к горлу поднялась, но что-то изменилось. Сквозь физическую боль, проникло жжение. Муки содрогающейся плоти…на воспаленной щеке, в сломанном пальце, по всему телу. Мягкий поцелуй, холодные мурашки, анестезия. Можно было пошевелить рукой, улыбнуться, даже в глазах сквозь слезы, теплее в ночи стало, пронзило веки нежным лучом невидимое солнце, что-то новое в груди родилось. Здоровое, сильное, радующее, как в детстве. Распространилось. Ласковым дыханием далекой весны. Но тошнота…целая россыпь симптомов отравления. Челка на глазах, чешется голова, кожа...завиваясь густо, отрасли волосы наливаясь силой. Ниже плеч, как у того красавчика потного, из журнала для голубых.

Гарри заржал, быть может точно зная, как действует жидкость. А Горан тот не понял, даже не увидел, занятый мрачными мыслями, поднялся, расчертив ножом прямую линию, снова сел, укрывшись ото всех. Никаких эффектов, никаких танцев у огня. Высокая магия не требует Голливудских побрякушек. Нож в руке, со страхом на серое лезвие смотрят желтые глаза. Ничего и никогда не дается даром…всегда оплата, Цена. Обратился к Косте, надеясь, что тот услышит и поймет все правильно. Взмахнул рукой, любуясь блеском, нежное прикосновение стали было почти приятным, колючим, но успокаивающим.
- Константин Евгеньевич… вот линия, пять шагов, по ней. Пройдите сейчас, ох…- нахмурился, облизнув горькие губы, наклонил голову - Вот туда идите, и не останавливайтесь ни за что. Рачевского возьмите…если захотите конечно…мараться. Вязаться. Его жалко..День вашей смерти тринадцатое число. Т.е. что за хрень!
Закашлялся:
- Вас встретят, я подстраховался, все будет хорошо. Я же проводник…есмь пути открывающий, во мраке ночи предательской вопреки…Дерьмо! Вы пройдите по линии, и оставте мне вещь, сейчас. Самую важную для вас вещь, можно дребедень какую, но нужна сокровенная. Ключи или перо, то, что значимо для вас – содрогнулся –…в общем, нужно что-то, что поможет мне вас узнать. Сначала может плохо быть, но это недолго продлится, может пару минут. И всё. Строго по линии идете. Важно.. Мы будем в тепле на поезде…И собаку поближе к себе держите, Джек поможет, если огонь... Я проведу вас сам, вопрос доверия…Элла…так и не понял, кто вы, хочу понять… Принять свою судьбу, мой хизз ученик…всегда приходится платить. Идите сюда, я расскажу о Руфи жене Вооза, Мегилат Рут…Твою мать! Не то…я о желтом огне хотел сказать, он оберегает…вы его уже видели, если будет жечь, не сопротивляйтесь, это значит…Скорее идите! Мало времени, если делаешь шаг в обрыв, уже нельзя…
Притих. Последние слова осыпались шепотом, ветер унес, облглодав окончание фразы. Да ещё и Гарри, в самый неподходящий момент, высморкаться решил, харкнув под ноги. Косте.
- Иди-иди хрен моржовый, проваливай шамун. Гарри любит жаркое погорячее, надеюсь Великий огонь поджарит тебя до корочки, гнида толстозадая, пропекись как следует – Хохотнул. Подошел поближе, воспользовавшись минутной беспомощностью мага. Подмигнул круглым глазом, выдыхая густую вонь. – …Ух ты маленькая, выпила почти весь бутылёк, его снаружи применяют, а Белоснежка внутрь. Молодца! Хвалю! Лови хренов пирожок!
Далее последовал глухой удар в челюсть, сопровождаемый булькающим смехом машиниста, под жизнерадостный звон разбивающихся о землю снежинок, Гарри отобрал свою бутылку, деловито выплеснув бесценную жидкость на себя любимого.
- Крокопудра мать его так...ну-ну, будет тебе ещё сахарная пудра в подарочек, жрать замучаешься. Сладенькая…

.....

Мир сузился, до размеров бордового прямоугольника, иллюзорно-красного царства, замкнутого вагона. Полезла душная вонь из всех щелей, вопреки стерильному запаху прохладного кондиционера, понесло разлагающейся плотью, гнильцой душистой. Взметнулись черные тени, принявшись корёжиться на земле, черт с ангелом насторожились, нравился им назревающий скандал. Тишина сгустилась, до звона в ушах. Захлестнула пространство. Внимательная, как кошка выжыдающая у мышинной норы.
Впрочем…Даша умела принимать удары, блеск глаз, минутная слеза злая, кулаки до боли сжатые, губы дрогнули. Тяжелое биение обиженного сердца. И отпустило. Выдохнула себе под нос, распушив челку. Улыбнулась.
- Я думаю всё от нервов, дорогие мои, тяжелая ночь,…-Улыбка более похожая на оскал, расщепила казалось, белоснежное лицо надвое: рот кривился, в попытках показать дружелюбность, глаза пронзали бесконечно холодными иглами. Эллу.
Паша лишний здесь. Не для него игра, но он важная фигура. В Дашином плане.
Расплылась в любезности, расстегнув верхнюю пуговку на блузке, как бы невзначай. Молодое красивое тело, медальончик виде сердечка, лифчика кружевная лямка, бархатная кожа, персиковая, ароматная. Голубая жилка на шее. Женщина. Перешла сейчас в режим, "смерть мужикам", порхнула длиннющими ресницами, лореалевская тушь.
- От вас ничего ровным счетом не потребуется, мой дорогой. Пойдемте в ресторан, там для нас приготовят завтрак. Ну…- всплеснула ладошкой – Послушаете людей, скажете, что всё будет хорошо, что персонал в безопасности и проблемы Компании их не коснутся, что их выпустят в Москве с миром, они ведь только на это и надеются. Наблюдатель-то наш, разочаровывает куда больше…А вы страждущим дадите Пашенька такого Спасителя, какого все они ждут! Высокого, уверенного в себе, отстранегного. Гордого! Не так уж много людей вообще-то осталось, но они не слепые котята ведь, понимают что с пассажирами делается. Беспокоятся…А это плохо. Разговоры рождаются, слухи. А Компания любопытства не поддерживает, в любом коллективе существует категория крыс.... Вы им подарки подарите, все ведь знает что Наблюдатель раздает дары, звездный час ваш будет, людей спасете родненький. Это не малого стоит!

Выдохнула, дрожащей рукой с ковра осколки кружки принявшись собирать. Порезалась. Закусила палец, тонкая струйка крови белую кожу алой дорожкой прочертила, жадно впитали красную жидкость цветы на ковре, заплетаясь лианами. Припомнился листок, и лицо на нём. Рок. Порыв гнилого ветра, безнадежность. Впрочем, есть ещё надежда, маленький кусочек. Пока круг не успел замкнуться, для Даши.
- Аи свла, как смешно. Браво, бис! Скажем мы, однако, не найдешь чего ищешь, ох ссса, совсем не найдешь, увы тебе. С глупцом этим, или без него, червя жалкого. Но игра, ххорошша, браво!
Явился Агриэль. Демонстративно в ладоши похлопал, скручивая карту. Чисто рыцарь, двухметрового роста, складной фигуры господин. Пахнет ладаном, переоделся, посвежел. Арабский платок на голове, куфия, траурно чёрная скрывает лицо. Угольно цвета дишдана, украшена серебряной вышивкой, затейливыми узорами. Дорогая накидка бишт. Шаровары. Всё сплошь черное, только серебро драгоценно переливается, сражаясь с вычурным блеском золота, источаемым упрямым интерьером. Повеяло солнцем, саудовской аравией, неторопливыми дюнами, нежно обнимаюшими жаркое тело пустыни, быть может верблюдами, кораблями песков и вечными странниками бедуинами шагающими сквозь раскаленное марево рыжего полдня.

- Ах, да. Что-то припоминаю…Как же там…Нараил Иаков Агриил, великий шутник собственной персоной? – Даша подняла бровь, поглядев на Эллу, кажется, даже кивнула благодарственно.– И совсем силы лишенный к тому же, господин мой. Но как же так, простите мне нескромный вопрос?
- То наш удел, егерей, порыв гиблого ветра, который несет по жизни. Рассс ты знаешь так много, благородная сья, неушшели не ведаешшь, что нашему имени, мы не рабы ныне? Судьбу сссвою пишешь, зовешь себе смерть, аи влах, давай поссмотрим, как далеко, сумеешь ты лживая змея ускакать. Убьешь братсса, и сама сгинешь. Плохо сгинешь. Точно знаем…
- Плевать. Уж если об обещаниях, наблюдатель отдал мне свои вещи и Кай. Неужто, помимо того что он ничтожество, ещё и врун?
- Нееееет – Агриэль засмеялся сухо – Зачем врун? Почему? Кай дать тебе мы не в силах, бедный-бедный Нараил слаб, открыть комнатку можем. Ты не найдешь там чччего ищешшшь, а мы посмеемся, глядя как ты свершаешь свой рок. Сья.
- Посмотрим – Даша кивнула – Тогда пойдемте мои дорогие…позавтракаем…

Официантка уже двинулась к двери, когда погас свет. Внезапно, буднично, спокойно. Чуть жарче сделалось в вагоне, чуть теплее. За окнами пронеслась цепочка огней, осветила на миг бордовое нутро экспресса, и исчезла безвозвратно, оставив на сетчатке глаза, полыхающие очертания фонарей.
Даша прикрыла глаза, испуганно ойкнув, на секунду, ей показалось…
- Ссса клупая змея, ты ведь ссснаешь, что Ликвидаторы всссегда приходят в свой черед, ссакончить дела Компании и верных слуг отблагодарить? – Весело спросил Агриэль – Как шше там коворят…? Ой. Под покровом темноты, зло крадётся. Кашшшдый зверь меня боится, кашшдая душа стремиться. Убежать в ничто, так кто я? Ликвидатор ссаявляю что могилочка для вас, у меня найдется…
Далее уже не сумев удержаться, сухо рассмеялся, прижимая ладонь к лицу.
- Народный примитив, Господин мой! – негодующе фыркнула Даша, хотела сказать что-то ещё…Но в это время, вернулся давишний, прокуренный мужчина, как бы невзначай, желая присоединиться к людям. Посветил фонариком себе под ноги, обдав окружающих, густой вонью никотина.
- Вот решил зайти, сказать, что завтрак готов, такие дела, ушло электричество…Бывает…
Обратился к Паше, доверительно заглядывая в глаза:
- Вы уж не серчайте, что мы не признали Вас…Вот фото, это моя Нюрочка…
Протянул маленькую фотографию, изображающую девочку лет пяти, в костюме пчелки.
- Вы бы помогли, а? – С надеждой, унизительной и робкой.

Пошевелился в своей бутылке Костик-Младший. Почувствовал, как ослабевает сдерживающие чары, аккуратно протянул тонкий ус, желая вытолкнуть пробку. Позвал на помощь, тех, что посильнее….

-П-прафта?... с...снаруши? тьфу... - усмехнулся сквозь слезы из под волос. -Кфуто... пля! Офигеть!

Покачнулся, встал. Как на палубе в шторм. Гламурный пират Константин Евгеньевич, Почти Джек Воробей, капитан Джек Воробей, и его ручной попугай Крокопудра. И не ручной попугай Гарри, совсем не ручной.

-Гаффи? Я уже один фаз тебя .... сука!-С усмешкой, зло. Очень веселый блондин, смешливый. - Я тебя снофа туда отправлю. Плять!

Снова качнулся, взмахнув руками, вылив изо рта струйку крови в грязь. Поднял с земли зуб. Заметил стекло в ладошке. Выдернул скупым движением и прибрал в карман. Очень запасливый блондин.

-Кфокопудфа! Дуй сюта... - махнул дракону. - Не обижай собака... он не наф. Его фернуть надо... Двек! К ноге... нефуй жфать всякую двянь! Фам тепя хозяйка покормит... мля... Фачевский? Ну ты то мог бы сам догадафся... Строимфя, детки!

Продолжая раскачиваться - весь мир, одна сколькая палуба - направился к Горану.

-Нафяльник, ты меня на треффоть проферяешь? Ха... - и внезапно очень серьезно. - Я понял. И говорили женщины: благословен Господь, что Он не оставил тебя ныне без наследника!

Сказал чисто, без пришепетывания. Посмотрел на Гарри расталкивающего дрезину. Спрятал перо в карман. Не пригодится стало быть. Что ж... Подкинул на ладони, поймал, протянул проводнику... зуб.

-Вещь... лифная. От сепя отфываю! Ты только фуй за нами? Понял? Сфазу! -Крепко сжал плечо.

Оторвал кусок от рубашки. Подвязал волосы, подставляя шторму лицо. Нехорошее лицо - совершенно невменяемого человека. Или пьяного в хлам. глаза горят, рот перекошен недоброй усмешкой.
Тест на трезвость, как и сказал: пройти по рее в 9 баллов.
Подошел к линии.

-Ну... поехали!

- Эй, Паша, ты меня вообще, что ли не слушал? – Элла помахала ладонью, обращая на себя внимание. Неужели он совсем-совсем не понимает, что всё происходящее здесь, это не веселый приключенческий роман? – Вынь из ушей вату, или чего там у тебя! Это всё бред какой-то. Ты ведь не знаешь, во что ввязываешься! – По скромному мнению Эллы, Павел походил на Наблюдателя, не более, чем самосвал на спичечный коробок, то есть, вообще никак. Надо ли упоминать, что сама идея казалась ей кощунственной, ведь для неё Наблюдатель здесь только один – это Горан и более никто не имел права претендовать на эту роль, особенно Паша.

Напряжение не спадало, тем более, когда появился Агриэль (Элла не могла не отметить красоту черных одеяний, но в то же время как-то чисто по-женски возмутилась про себя, что теперь не одна она носит этот цвет) – уже почти не слушая их разговора с Дашей, решила, что пора уходить. Дальше, куда угодно, только бы успокоиться, привести мысли в порядок, потому что…
- Не смей называть его ничтожеством! – Не выдержала Элла, позабыв, что до этого обращалась к Даше на «вы».

Вот именно поэтому. Всё зашло слишком далеко. Но выключившийся свет и появление мужчины, задержали девушку в вагоне еще на пару мгновений.
Сейчас! Удачный момент! Она расскажет всё, обличит Дашу и все её темные дела, прекратит этот неудачный спектакль, всё станет ясно и понятно. Но.
Элла посмотрела на фотографию – чего делать не стоило: внутри что-то защемило и разбилось на тысячу маленьких осколков – она больше не могла, просто не имела права отбирать у людей надежду. Но в то же время, всё это было категорически неправильно. С этим никак нельзя было примириться.
- Послушайте. – Элла подняла на человека взгляд слезящихся глаз, пытаясь донести нужную информацию. Проблема была в том, что она понятия не имела, о чем надо говорить. Здесь её всё равно никто не слушал. Даже если бы она сказала правду - поверили бы ей? – Прекратите слепо верить всему, что вам говорят – вы обманываете сами себя…
Закусила губу. Не стала продолжать. Элла поняла, что дрожит, хотя в вагоне стало ощутимо теплее. Это не озноб.
Повторила напоследок, обращаясь, видимо, ко всем, перед тем как оттеснить мужчину от двери и перейти в следующий вагон:
- Я в этом участвовать не стану. Вот где мне ваша ложь и притворство. – И показала, где, приложив ребро ладони к шее.

Уходя, от души хлопнула дверью – это надо было сделать, для душевного успокоения, для выражения твердости своих убеждений и намерений. Разумеется, она спешила не завтракать - сейчас даже самое вкусное блюдо показалось бы плесневелыми объедками.
Элла продолжала нервно комкать в руках салфетку – она уже не ощущала соли на губах, значит, кровотечение остановилось. Оставшись наедине с металлическим грохотом колёс, в густой темноте, она снова чувствовала себя проглоченной хищным китом. Узкий коридорный проход сужался, давил со всех сторон, а бесконечно далёкая дверь утопала в холодных тенях демонического состава. Девушка шла почти на ощупь, интуитивно, сжав в кулаке янтарный кулон – она понимала, что довольно глупо идти туда, в то купе, но ведь не зря она всё это сделала – проникла в Дашин разум, это было для чего-то нужно. Элла не могла поступить иначе, ей хотелось увидеть Хизза – ведь даже если с ним там ничего плохого не случится (а ведь в этом тоже быть уверенным нельзя), то наверняка ему там очень и очень плохо. Немудрёные мысли воспалённого разума. В такой ситуации Элла едва ли бы смогла сложить два и два. Холодность рассудка – важное преимущество, но вспышка ярости её этого лишила.

А еще она не могла перестать думать о Горане – хоть и верила, что он обязательно придет, но этого тоже нельзя было знать наверняка. Где он сейчас? Что с ним? Как бы она могла ему помочь? Имела ли она право вообще думать о подобном?

«Я бесполезная, никчемная, от меня никакого толку, я всё делаю не так, я…»

И все же она чувствовала, что нужна ему.
Это было, должно быть, излишне самонадеянно, но лишь это и придавало сил.

...



Буран под дождём. Шаг первый.

На выходе станции метро «К…ская», есть две достопримечательности, серый обшарпанный вестибюль, Ленин как водится в профиль мозаикой, желтая краска на стенах кляксами, гул эскалаторов. Это проза. Лирикой же парк. Густой, меланхоличный, царапает небо узловатыми сучьями желтых клёнов, протягивается к людям изломанными тенями своими бархатно-синими. Сквозь натужный лязг трамваев, студентов смех серебряный стайками порхающих, шумит листва настоящим лесом заливается , в объятиях сырой осени. Оазис городской, танцует под сводом серых туч вдохновенно укрывая эту улицу ароматами нездешнего лета. Того самого, что ушло в прошлое безвозвратно, и с фотографии потемневшей передаёт грустный привет, оказываясь странным образом много лучще настояшего. Вздыхают постаревшие вязы, тополи шумят ревматическими кронами, роняют ажурные листья клены, прогоняя снулых голубей, томятся в любое время года. В ритме вальса к слову сказать. …

Вторая достопримечательность. Буран.

Буран. Это пес. Помесь эрделя с дворнягой, седьмая кровь на молоке, потомственный «аристократ». Жизнь Бурана подходит к концу, он прожил на улице восемь лет, что весьма немалый срок для бездомного пса, и сегодня должен умереть. Раньше, частенько можно было видеть Бурана недалеко от летнего кафе «Рапсодия», деловито выпрашивающим у посетителей, очередную порцию объедков из серии «чего помясистее», - такая вот работа, составлять компанию сторожу да заигрывать с прохожими, кувыркаясь радостным щенком в грязи, благодарственно улыбаться в своей собачьей манере всем тем самаритянам, что одаривают страждущую душу внезапными деликатесами. Перепадали блины, пельмени и даже объедки сочных шашлыков. Бывало.
Под сенью разлапистых кленов, любуюсь льдистыми лужицами, мозаикой неба раздробленной, под аккомпанемент печальных воробьёв, попсовые вскрики музыки, собака мечтательно поедала человечью еду и чувствовала себя хорошо.
Вздыхая…
Сегодня пес лежит недалеко от кафе, под прикрытием строительного мусора глядит воспаленными глазами, растворяясь в прохладе серых корпусов, дожидается кончины, облизывая сухой горячий нос. Проносятся сотни ног по мокрым дорожкам, спешат, куда-то убегая ботинки, шпильки, кроссовки и сапоги. Одни пахнут пирогами, доброты сдобой, от вторых пованивает агрессией крепким ударом тяжелого носка. Сторож Сидорович потерялся, а пес не успевает за событиями, прилег в тени отдохнуть ибо болен. Все спешат. Деревья роняют желтые слезы, вздыхают под дождем почуяв близкие холода, томятся. Работяги укладывают бордовые зонтики в грузовик, стулья, пластмассовые столы, швыряют. Кафе «Рапсодия» закрывается по случаю зимы.
Пес многое повидал в своей жизни, смерть его не пугает, но мучают душу воспоминания. Непривычные. О собственной кличке например, овеянной славой звездных полетов. Судьбе собачей, весьма неплохой по уличным меркам – отмороженный хвост, сломанная лапа, подбитый глаз, плешивый бок. Это нормально. Бывает и хуже, прожил восемь лет, для бездомного пса на улице…Одна беда, воспоминания, сырыми каплями, из глаз просачиваются, жирными слепнями вьются. Донимают.

Припоминаются люди, имена, названия, коричневые ботинки, и звонкий мальчик, растворившийся в никогда. А ещё Большая ошибка, которую не дано псу не понять, а человеку уже не исправить. Проносится правительственная волга черного цвета, и коричневые ботинки снова , поставленные каблуками друг к другу, веером.. Буран рычит, роняя злые слезы, судорожно дергает со свистом, облезшим боком, пытается укусить собственную память, прогоняя образ жгучего мальчика, зовет на помощь. Скулит. Мужчина, материализовавшийся из воздуха, приносит облегчение.
Грязный блондин из ниоткуда, сальные волосы, кровь на лице, помятый жизнью, послюнявленный судьбы пастью. Как сказал бы Буран сметливый. На мгновения, сияющая полоса света под ногами. Поскуливая, пес поднялся, неуверенно прыгая на трех лапах, подбежал к прохожему. Обнюхал, как водится, изумился: «Значит всё?!» Почуял. Запах чуда ломит клыки, так не бывает, и это хорошо, Буран чихнул подавая лапу, грязную мокрую, почти по человечьи. Припомнил. В объятиях желтых кленов плакала женщина в платочек, давно…
- Уже всё, - ответом. Наблюдатель рядом, высокий, спокойный. Протянул полупрозрачную ладонь, желтая тень, погладил собаку по голове, кивнул. Пахло от Наблюдателя елками, зимой и чем-то до боли знакомым мокрому псу, инстинкты молчали убаюканные этим ненастоящим запахом, а на душе было хорошо. Отрадно. Повеяло домом, колбасой пахучей, ютом ласковым, ботинками приснопамятными и смешливым мальчиком, который донимал в мыслях, Бурана сильнее всего
«-А мы увидимся?» – последний вопрос, жар поднялся в груди, выгибая тушку, но это уже не имело смысла. Смысл имел только мальчик, тот самый.
- Я не смерть – спокойный ответ – Но всё может быть. Знаешь, ребенок вырос, а ботинки ставит точно так же как его отец, веером. Не вижу смерти, не знаю дня, не буду наблюдать, значит, у него все закончится хорошо. Утешься и передавай привет Косте, ему идти дальше, твой путь завершен…А может наоборот. Прощай, теперь уже навсегда.
«- Привет!» - тявкнул Буран, засыпая. – «И прощай...»
А потом ухмыльнулся про себя: «…Ну надо же, как отец!»
Дождь усилился, линия исчезла. В сером сумраке, серые люди перемалывали ногами серые дни. Парк грустил и томился, падали с неба снежинки, замечательно белые, звонкие, обещание хорошей чистой зимы в себе таящие. Первые. Буран впрочем уже издох, выдохнув напоследок: «Гвыыиии- митюша….»

И вот теперь они на остановке, грязно-серая будка, выщербленная дорога убегающая за горизонт, колышется лист объявления: «Сдаю квартиру». Скукоженной бахромой. На ржавом железе, синяя надпись баллончиком: «ХРЕН» и рисунок соотвествующий. Ниже нацарапано - «Томка шалава дает всем!»
Стучит дождь по железу. Это шаг второй, за ним темнота. Ещё не время, необходимо ждать. В воздухе нависают плаксивые тучи, Урмиил Мельхиор, поправив тунику свою белоснежную присел на скамеечку. Воняет мочой, аммиаком, дерьмом и пивом, и елочками конечно, куда же без них! На земле валяется пьянчужка. Сизое лицо, ухмылка в три зуба:
- А…ё...че...бляааа… - Встрепенулся. Мутными глазами блондина посверлил, хохотнул, и снова спать улегся.
Рядом с «телом» чуть в стороне примостился проводник, поманил Костю в густую вонь. Поглядел сквозь правую руку лукаво, полупрозрачную ладонь разорванную пятнами черноты.
- Скоро приедет в автобус, полпятого. Вы войдете в него, и вернетесь туда, куда пожелаете. Сядете возле окна, расслабитесь и будете дома к вечеру, покормите рыбок, согреете себе чай – Желтый глаз на Костика глядит – Сможете жечь людей, привлекать самок, альфа-обезьян в стаде берет себе все бананы. Или отправитесь со мной дальше, посмотрим…Я задам только один вопрос, и на один вопрос отвечу. Всё просто.
Кивнул, выпрямляясь. Похрустел суставами, ненастоящий человек, пошевелил пальцами на ноге поправляя лямку сандалии. Перевязь меча, рыжие кудри, бомж принялся тихонько ямщика напевать, дрыгая в так песни ляжкой.
- Вам здесь нравится? Хорошее место, правда, я специально его выбрал. Для Вас. Его кстати Костей зовут – указал на певца тонким пальцем – ...Тоже. Но вас я помню, давно это было…
Засмеялся.
- Мы посреди дороги. В дождь. Мне хорошо. Нам хорошо. Дайте ладонь, я вытащу стекло – Протянул руку – Все думал о чем вас спросить, долго думал было время, хотел задать вопрос о том, кто же вы: позер, шут, дурак, боец, одиночка? Или все сразу? Но решил иначе. Позади вас боль, впереди неизвестность, болезненная, быть может, однако Гарри нельзя изменить даже при помощи смерти. У него больше нет шанса, он сдохнет черной кучей перьев там, на своей дрезине. Или…
- Иииили чЁ? – продрал глаза третий Костя, осклабился, пустив слюну – Ааа я сцать хочу между прочим! Пацсаны…У вас опохмелиться нннетт…Ну и лааадно, тут говорят тарелки, ииик, летают. ШпЫонские!
Снова захрапел. Наблюдатель продолжил.
- Я хочу видеть вас своими глазами, и услышать ответ, находясь не в форме проводника. Это важно. – Прикрыл веки отрешившись - Гарри хочет вас убить. Он остался в Малой Вишере сейчас. Если вы скажете вернуться за ним, я вернусь. Скажете не возвращаться, он останется там и скорее всего погибнет, ибо использовал свой второй шанс. Я в своем праве, вы своём, так как же мне поступить, маг? Бросить или спасти? Ваше слово решающее.
- Клаааавка, кошка драннааая…ик…нести опохмелиться! Поцсаны, позовите Клавку, а…?

Элла.

Дверь захлопнулась, словно почуяв эмоции Эллы, вырвалась из ладони, треснув по ушам одиночным выстрелом. Колыхались тени впереди, расстилаясь жирными кошками на ковре. За окнами неслась зима, в объятиях бесконечно белых равнин, полз сияющий шар Луны. Не прогоркший блин чахоточно желтый. Не мутный глаз позеленевшего трупа. Не пародия. Но Полновесная царица в полнеба шириной, гордо шествовала среди зимы, в ореоле солнечного света. Золотом топленым умывая окрестности.
Девушка могла узнать эту зиму, он её уже видела. Там в окне, и сейчас в салатовом полумраке пустующего вагона. Валялся пепел на ковре, никотин колечками колыхался Снежные барханы текли за окнами, долгим-долгим морем, стремились. В никуда….
Снулая атмосфера поезда, пропитанная запахом гнили, прислушивалась к девушке внимательным злым ухом. Что-то шевельнулось, отголоски шепота….Бордовая тень, отделившись от ковра, мягко поблескивая жирными боками направилось следом за Эллой, дожидаясь, когда девушка уйдет от живых подальше. Хихикнули черти. Переглянулись ангелы. Задрожали бра. Курицами. Впрочем…Разгневанный Агриэль, швырнув горсть песка под ноги, с силой дернул Эллу в ближайшее купе.
- Ты что себе позволяешь, свла?! Глупая!!! – бесцеремонно толкнул девушку на полку, да так, что та ударилась локтем. -Азшшшх. Забыла где находишшся? Неужто плевать на братса, он тебя защищал, куриные твои мозги. Саи! Что ты себе позволяешь, отребье Евы, клупая ты самка!?
Подошел к двери, щелкнув замком. Аккуратно положил карту на соседнюю полку, присел сам, скрестив руки на груди.
- Зачем ты слишшшь женщину? Хочешь быть как Влад, тааа? Кататься на этом расчудесном поезде всегда, вместе с доброй коспошшой Дашей по кругу? Клупая самка! Живо бери, дурная:
Протянул зажатый в руке нож. Кривой. Костяной.
- Ты ссслабая дурная никчемная жженщина и нам не научить тебя за одну ночь. Даже за тысячу ночей, в твоей дырявой голове, знания не поместить! Жаба…Но этот ношшь особый, он сссам шелает крови обидчика. Скоро твой Кай истощится, и ты останешься ни с чем, если продолшишшь телать клупости так быстро. Тумаешь, это Кай тебя предал? Ты сама предаешь силу, которой не умеешь пользоваться. Совсем! Даша научится быстрее тебя, намного быстрее.
Встал, поглядев в окно, надолго замолчал. Тихо прошептал:
- Ты нам противна и нет ссслов, чтобы описать, насколько насс тошнит от таких как вы. Ничтошшные псы…Но это вопрос чести…- поглядел на Эллу – Нападай сья, покашши что ты мошшешь. Вай. У тебя есть наше Имя. Наш гнев. Ношшь, который желает крови. И Кай. Сссделай нам больно, дай хоть одну царапину. Сья! Воссненавидь и пожелай зла. Нападай! При помощи Кай. И не позорь насс своими сопливыми воспоминаниями, хейла, напротив, ссаставь нас испугаться. Сделай больно. Нападай!... Или сдохнешшь тут, мы ссакроем тебя в этой комнате и подоштем низких. Братса здесь нет. Твоими эмоциями воняет всё вокруг. Низкие это любят. Они придут бысстро.

Вот странная вещь: почему, когда кто-то говорит о твоих недостатках, тем более, которые тебе самому прекрасно известны, то все равно становится ужасно неприятно? Элла, выронив на пол купе многострадальную салфетку, полусидела на койке и давилась от подкатившей вдруг к горлу обиды: почему, почему столько оскорблений? Всё это было чертовски унизительно. Если много тыкать пальцем в незажившую рану, то с каждым разом она будет болеть сильнее. Рана, состоящая внутри Эллы исключительно из гнева и негатива, пульсировала ярко-алым пятном. Да, в словах Агриэля было много правды – горькой и беспощадной, но признаваться об этом вслух, девушка не собиралась. По крайней мере, не обо всём. Да, она отчаянно винила себя за случившееся, и смириться с этим не могла, хоть и старалась. Но ведь даже в мыслях не было, чтобы что-то пошло не так! Оправдываться бесполезно.
- Я уверена, - выдохнула Элла, поднимаясь на ноги, - Что не ошибается лишь тот, кто ничего не делает!
Она выхватила из рук Агриэля нож и теперь держала, с силой сжав в кулаке.

- Если я такая никчемная, и ничего не могу, то почему вы сами не остановите Дашу? Ведь то, что она делает… это нельзя! Ненавидеть всех - легко!! Но это мерзко, это разъедает изнутри. Я сейчас злюсь, это правда, но… Но ненависть… мне не нравится!… я не такая!

И, резким движением выбросила руку с ножом вперёд и вверх, навстречу высокой фигуре, особо никуда не целясь, даже зажмурившись. Снова испытывает судьбу, отдавшись на милость Кай. Такую изменчивую и непостоянную удачу, которую надо подчинить, укротить, сделать своим сообщником, а не противником. Ведь сейчас они вместе: Элла, и эта новая, незнакомая сила, согревающая кровь, дарующая возможности, с которыми девушка пока не справляется. Агриэль был близко. От тёмного силуэта, в тесном купе, Эллу разделяло расстояние, едва ли превышающее вытянутую руку. И все равно она не знала, был ли хоть один шанс задеть его ножом.
Но всё же, Элла верила, где-то в глубине души, что всё получится, что не является никчемным существом, и она должна это доказать. Сейчас. В этот момент. Прежде всего – себе самой. Девушка ненавидела проигрывать, но прекрасно знала, что в случае неудачи важно только одно: подняться, и повторить попытку. Но сейчас… Сейчас Кай должен работать так, как она пожелает!

-Для меня? -блондин улыбнулся.

Очень грустная улыбочка вышла. Как-то поубавилось в ней сарказма, обычного Костиного вызова всему и вся, подкожной ядовитой подколки. Собачку пожалел, что ли? Или рыбки по больному задели? Не было никогда у Кости рыбок.
Сел. Протянул руку.

-Ну и свинья же ты... ассс.... больно! Ведь, такой момент и то... неужели я такой персонаж несамодостаточный? Гарри значит...
Блондин задумался. Упала непослушная прядь, выбившаяся из наспех подвязанного хвоста, закрыла правый глаз. Прокуренный палец поскреб щетину.

-Гарри... видишь ли, тут какое дело. Первое что приходит в голову: я тебе скажу Гарри спасти, я хороший. Мне за это, на конечной плюшка будет. "Пожалел чудище железнодорожное, страшидло страхолюдное... сердце у тебя доброе." Это раз, но это и не все. Давай с другой стороны посмотрим. Гарри ведь не такая уж и дрянь. Видишь, средство для роста волос мне... подогнал.

Вздох... тяжелый. Как отражение собственных мыслей, тяжелых, как... как вздох, блин. Очень сложно подбирать метафоры когда у Вас в ладони ковыряют осколком бутылочного стекла.

-И эту дрезину он себе сам выбрал... вот скажи, кто я такой что бы у него это отобрать? Не отвечай, риторический вопрос. Понимаешь, свобода воли и все такое... разве не за это воюем? Видишь, и я опять хороший... справедливый. Очень тонко чувствующий. И суровый... блин, все бананы мои. Хах...

Проводил взглядом пролетевший листик. Как там было у Лермонтова? Константин Евгеньевич не помнил. Никогда он этого отморозка не любил.

-Это было два. Мдя... и все не то. Видишь ли, я конечно не уверен, но, по-моему, на этом гребаном поезде еще остались люди. И я туда не просто так лезу. Я, в общем-то, хочу чтобы на этот раз хоть кто-то доехал. И, что бы там не думали в компании по поводу ротации кадров, для этого нужен один маразматичный пингвин, и я не про твоего "братссса" сейчас говорю. А если понадобится...

Пауза. Расс... Два... Три, ах ссса... елоссська Кори!!! Тьфу, привидится же такое.

-А если понадобится, я его потом сам убью.

-Эй, тезка... где Клава-то твоя? Щас позовем, но к тебе тоже дело будет. Клава! Клава!!! Ну, чо на? Тут человеку плохо... слышь, уфолог? Собака видишь? Держи... выпей за помин души собачьей. А как протрезвишься пойдешь и похоронишь нормально. Усек?

Элла.

Никуда особо не целясь, нож поранил туго свернутый матрас, - желтый поролон однако лезвие не удовлетворил и ярко-алая царапина, как бы невзначай, украсила ладошку Эллы. Тупая боль, бордово тягучая, какая бывает, когда порежешься случайно шершавым листом бумаги. Неприятно. Яркими бисеринками, показалась кровь. Карминово-красная. Немного. Но всё же кровь
Кай, ненадолго пробудившись, зевнул сонным котом устраиваясь где-то в глубине сознания сытым зверем. Кай приласкали, хотели с ним дружить. Доброе тепло распространилось по телу, согрело кости, внутренности и душу, отзываясь на Зов. Но трудиться, капризная сила не собиралась, - слишком мало эмоций вложила Элла в свой порыв, слишком мало желания.
…Взметнулись тени. Кажется, сноп искр из глаз. Золотисто- бронзовых. Вновь поманила несуществующая тропинка в лесную глушь, взрываясь мелодичными ударами колоколов в голове. Полегчало на душе, и только-то.

Агриэль ловко отскочил, подставив девушке подножку, отвесил обидный подзатыльник.
- Ох сья, это не тооо. Ты, таше имя наше не представила! – Прошипел сердито, срываясь на крик – Сссссовсем не то шшшеее ТЫ! КЛУПОЕ ОТРОДЬЕ ОБЕЗЬЯНЬЕЙ ССАМКИ !!!!
Отшвырнул хрустальную вазочку со стола. Притих резко, обняв себя руками, застыл мраморным изваянием.
- Клупая курица. Ай свла. Нам не в любви нушшно признание твоё, нам нушшна ярость. Ну и тряпка шше, ох сссаааа -Ярость Агриэля, как кубик льда, серая кислота концентрированная. Проедает обидой. Нахмурился.
- Ой нет, ой нет, тебе нушшен стимул шья…Та-та, мы полагаем тут нушшшен стимул, бесс него тебе не обойтись. Мы так спокойны и терпеливы с тобой, но ты сссовсем не понимаешь нас, шья. Ой-вой, лайвья, совсем-совсем. Доброму учителю Нараилу остаётся лишь вздохнуть, он был так ссснисходителен к обезьяньей самке, ну что же нам телать, если нет мозгов у девчонки?... Таааа-тааааа, ты все ещё не понимаешь правил. Хорошо. Ох сья…

Ссутулился, глядя под ноги себе. Резко дернулся, выбрасывая руку по направлению к Элле. Миг. И в шее застряла тонкая иголка, шип, серебристо-кусачий. Мгновенный укол... и мягкое головокружение обнимает пушистыми лапами. Бережно потрепав по голове, Агриэль усадил девушку возле окна.
- Вот так и посиди, почтенная. – Снежные просторы в темноте. Бег...Словно и нет стекла. Преломление льдинок. Сквозь пышный бархат тяжелых занавесок, блестит витой шнурок в лунном свете. Ламбрекены. Белые поля тянутся, искрясь золотом неспешно под сенью звезд, манят неизвестностью. Поезд приятно потряхивает, мягкой сказкой реальность оборачивается. Согревающее тепло Кай в животе, мягкий холодок от шеи распространяется. Как будто адкое ситро, миллионом пузырьков в носу лопается. Спать не хочется, рукой не взмахнуть, свинцом налилось тело, не шевельнуться, песок на языке. И смех в груди, глупый.
Агриэль. Смешной лапушка Агриэль, среди своих разрисованных верблюдов мерещится, весь поезд такой смешной, пластмассовой игрушкой, в руках малыша-переростка, кружится. Чух-Чух-Чух клубочками пара в небо, радость возносится.

Агриэль понимающе кивнул, кажется, даже улыбнулся под своим шарфом. Звякнул чем-то. Рассмеялся.
- Старшего червя ссдесь нет, поэтому придется тебе Кай на его младшем брате отрабатывать. Васс сла, вот ему и ссатавай вопросы. Один червь. Один шанс, сья. Всего лишь один!
На пороге красуется бутылочка с Костей-Младшим. Смешная, пузатая. Веселая и Костик в ней бьется, глупое имя. Костик-Гвоздик, самое-то для червяка, Агриил прав. В этом купе для Эллы сейчас всё смешно. Вспоминается разбитая бутылка Горана, рраз и вдребезги, кровавым пятном на снегу, очень весело! Шато Лафит какого-то там года, ха-ха-ха, Даша за него готова душу дьяволу продать. Глупая, старая Даша. Ха-ха- ха смеется про себя.
- Мы должны открыть официантке дверь. Потом вернемся. Минут черессс пять…Один маленький червь, замученный заклинаниями и магией братссса червь. Бедное насекомое. Оно хочет кушать. Либо ты Коссстика победишь, либо он поушшинает ссскоро.
Бросил щепоть песка под ноги.
- Нисские не придут. Пока что, нет. Только Косссстя здесь. Или ты научишшшься пользоваться Кай…или подохнешшшь в объятиях младшего мага. Добрая вшвьягла, всё просто. Идти вам обоим некуда.
На пороге замялся.
- Ох саи! Клупые ше какие мы... Дашшша устраивает сссавтрак, совсем забыли, нам что-нибудь принести тебе? Тумаю бутерброд с сыром подойтет. Ну пока! Компания принадлежит человекам, только вы сссами, спасаете и убиваете себя. Желаем удачи. Ссахватим бетурброд, та-та с сыром.
Хлопнула дверь. Затихли шаги. За окнами летел мир. Жирно чпокнув, выскочилаа пробка из бутылки, червяк впрочем, показываться не спешил. Боялся. И всё вместе, это было очень, Очень смешно.

Костя.

Слово «здесь», означает, что они сидят на остановке. Ждут свой автобус в данный момент. И только-то…
- Боюсь, Константин Евгеньевич, такими темпами, я начну вас уважать. Это плохо. –
Грустно сказано. Летучая фраза. Время жвачкой, бугристо слюнявой пережеванной меж зубов много раз, тянется. В осеннюю пору. Легкими пальцами, трогает ржавое железо, унылый дождь. Шепчет. Сельский район, разбитое шоссе, грязная, осиротевшая земля в пакле потемневшей травы буро-коричневой, взлетает к небу волнами, превозмогает. Глубинка. Облетает желтой листвой неторопливо березовая рощица напротив, нищие деревья изломанные тянутся к людям, костлявыми сучьями. Под свинцовым пологом туч, мерзнет жиденький лес, прозябая на пенсии. Уже не в Петербурге. Расплакавшейся акварелью выцвел парк, облачком сизого пара изо рта, улетел в осень. Уже не в городе, которого нет.
- Нааачальник, ик. В лучшем виде сделаю! – повисло в воздухе счастливое восклицание. – По высшему разряду, ять!
Восторженный блеск глаз, крепкий перегар, счастливое заверение, что всё будет "чики-пуки". Растворились в пространстве. Поменялись декорации, растеклись прозрачными каплями по стеклу, впрочем, избитое нутро печальной остановки, осталось кажется, точно таким как было. И скучный дождь, по-прежнему падает с неба, пузырится в коричневых лужах. Зарядил надолго, быть может навсегда…Вместо слова «Хрен», красуется более ёмкое послание
« Хер!». Пахнет мокрой травой, гнилью болотной и всё той же мочой, неистребимый запах цивилизации, подмигивающий пивными осколками.
Ползет по шассе разбитый «Пазик», дребезжит ржавым ведром, одышливо взбирается на горку старенький труженик.
- Это наш номер! – Улыбается проводник, потянув Костю за собой.- Идемте, идемте, это специально для вас Волшебник, мой подарок! Свобода, выбор…и что-то ещё...

Тесная коробка, разбитый салон. «Кушайте семечки вместе с кожурой». Объявление. И тут же маркером, дописано- «*уй!» Рассеянный свет в клубах пыли, запашок псины липкий витает в воздухе. Впрочем, какой воздух? Перемешанная чужими легкими, раз разом, теплая масса пропитанная ароматом лука, нестиранных носков и едкого пота. Мускусом преет. Местная публика неказистая. Парочка «пацанов реальных» скучает на первых местах. Один старательно вытянул ноги в проходе, - сидеть неудобно, зато смотрится круто – кроссовки «Аедасс» марают коричневый дермонтин жирной грязью, посылающий весь мир в ад рокер, демонстрирует с принта на футболке, голый зад...
- О, бля. Москва пожаловала. Гыыы. Вась, гляди, каких красотунчиков в наши края занесло! – Осклабился. Что-то ещё присовокупил, касательно второго транспортного и буржуев столичных, однако, за хрюканьем охрипшего радио, слова были не слышны. Пыльный динамик выкрикивал обрывки фраз ноющим голосом:
«…Сегодня на зоне я…Прощай семья…Житьё моё…Как вороньё…»
И дальше и дальше, в том же духе, тюремная романтика заливающаяся гитарой.
«Вася» старательно высунув язык, карябает на спинке сиденья голую женщину. П
- Пшел нах, мудило очкастый! Слушай, как правильно слово «камасутра» пишется?
Нехотя, «мудила очкастый» убирает ноги, демонстративно долго и тяжело. Роняет лениво пошлый анекдот, что-то про евреев и гомиков там, показывает средний палец дружку, сплевывая кожуру от семечек на пол. Смачно добавляет в спину Костику:
- С*ки зажравшиеся!

Проводник улыбается, наслаждаясь атмосферой, тянет блондина за собой, приглашая сесть на задние места. Автобус едет, проваливается в ямы, усердно собирая трещины на асфальте – дребезжащие сиденья, износившиеся от сотворения мира кажись, прыгают словно на пружинах, норовя выскользнуть из под задницы. Потолок напротив, желает треснуть по макушке. Такие вот американские горки, в режиме нон-стоп.
- Присаживайтесь, пожалуйста, как вы заметили, люди видят нас по другому. Интересно, не так ли? – Помассировал облепленную чернотой, полупрозрачную кисть, отворачиваясь к окну- Сначала я хотел провести вас вдоль старой линии электропередач, там где брошенные рельсы да старый тракт, но решил что такой способ перемещения в пространстве, вам будет привычнее. Ведь вы устали, и…
Что-то ещё добавил, однако вскрикнувший динамик, заглушил тихую фразу.
«…А когда на нарах, третий срок мотал...Клоп, сучара мелкий сдал меня ментам, ай сдал меня ментам…ай бля, да сдал меня меня…!!!»
Всхлипнула жалостливо гитара, автобус снова подпрыгнул. Поддатый дядька впереди, моргнул удивленным глазом оборачиваясь к Косте, оглушительно рыгнул, и снова лег спать. Перекрестилась бабушка с ведром картошки. Хихикнули молодые девчушки, донесся обильный мат «реальных пацанов» с первых мест.
- В *зду его Вась! Сказал же в *зду!!! – гуляет по салону.
- Нам совсем недолго ехать, возможно, финишировать будет трудно. – проводник кивнул самому себе – Вы так и не ответили прямо. Что ж…да будет так. Теперь остаётся лишь принять последствия вашего решения, ведь в конце-концов, отвечать придется не перед своим начальством или низкими на конечной станции. Ответ, вы, будете нести только перед самим собой. Поезд должен был исполнять желания, так задумывалось изначально, но, как и всё, к чему касаются руки людей и нелюдей, изобретение это получилось довольно омерзительным.
Замолчал, глядя в исполосованное дождем окно. Снова послышался мат «реальных пацанчиков». На сей раз, жертвой внимания двух рокеров, стал неудачливый подросток, наподобие Влада.
- Или ты *.ука нам сейчас сам отдаешь, или до дома, считай не дошел козлина!
- Ты че угребок, не секешь, что дедушка Ленин завещал делиться, нах! Вась, смотри какие у него цацки? А может быть, он ещё и еврей, а?
В тишине, сопровождаемой рокотом двигателя, никто не шевельнулся, не поспешил придти на помощь терпящему бедствие подростку. То ли всем было начхать заранее, то ли и в самом деле, испугались двадцатилетних отморозков.
«…И по малолетству, загремел на зону. Жизнь сгорела ниткой фитиля…»
В тон происходящему, откликнулось радио

- Знакомая ситуация, правда? – Вздохнул проводник – И что вы будете делать, Костя? Ехать осталось недолго. Вы готовы умереть? Не в далеком и далеком, и даже не завтра и не через час. Умереть сейчас. И ожить. Ради блага других, тех самых, которые этого даже не оценят. Пожертвовать собой и пойти дальше, увидеть мир моими глазами. Вы самодостаточны. Здесь нет никого, кто бы мог вам помешать. Дарю тишину. И знание. Нет Гарри, нет Микериила (опасайтесь его). Это только ваши. Пять шагов....
Полупрозрачная ладонь, легла на плечо Кости.

…Далее удар. Оглушительный звон. Рев. И мягкая тишина. Целую вечность, кажется не было ничего, вселенная умерла, поглотив саму себя выгоревшей звездой. Затем прорезался бордовой вспышкой крик. Костя валялся в автобусе, кто-то по соседству отчаянно вопил. Треснул плафон под локтем. Желтый огонь облизывал дермонтин, подбираясь к блондину. Вывернутая под неправильным углом нога, почти не болела. Ничего не болело. Только в голове ощущался звон, да жидкость теплая, безвкусная, наполняла разбитый рот. Льдистая темнота воцарилась во вселенной. И ещё жар. Адский жар воющего огня. Среди всей какофонии звуков, выделялся чистый тенорок молодого шансонье:
«….Ай да жизнь, на зоне непутевая, да сгорела ниткой фитиля.»
- Здесь находится маг – раздался чистый голос неподалеку – У него есть свет. Он сам выберет, кому жить, а кому умереть. Вас восемь. Костя девятый. Спасти можно только восьмерых. Всё просто. Один останется на съедение огню и темноте.
- И тем, кто шшшшивет нишшше! – раздался низкий, чавкающий голосок.

Ничего не получилось, но кого сейчас это волнует? Я произношу фразы вслух, или думаю, что произношу. Не понимаю, как это выходит, но так только смешнее. Я не буду никого ненавидеть – это очень грустно! Когда ты плохой, с тобой никто не хочет дружить, все обзывают тебя противными словами.
Эээээй, Костя-младший-из-бутылки, давай дружить? А? Я буду тебе хорошим другом, меня зовут Элла. Ты, вроде, и так знаешь, но я тебе просто напоминаю, ведь мы друзья и всем должны друг с другом делиться! Этот смешной Агриил сказал, что ты хочешь меня съесть? Это не правда, да? Он всё врет! Это шутка такая, ахаха! Друзья не едят друг друга, такого не может быть. Весёлая шутка! Он на самом деле ведь хороший, принесёт мне бутерброд! Я поделюсь с тобой, раз ты голоден, мне не жалко. Ты любишь бутерброды с сыром? …

А ещё меня что-то колет в шею, помоги, посмотри, что там? Это так забавно, кажется, я не могу встать! Ну, что за комедия? Я как кукла, ахаха! Ты знаешь, Костя-младший, это такие маленькие пластиковые люди, у них застывшие глаза, и искусственные волосы. Они шевелят руками и ногами, только если человек их заставит. А еще они говорят:
Ма-ма.
Вот так, по слогам. Ма-ма. Ма-ма. Ма…
У меня хорошо получается? Я очень стараюсь!
Тут темно, как в кладовке. Где крысы. Старые игрушки иногда относят в кладовку. Вот так выбрасывают и всё! Мне очень смешно, а тебе? У тебя когда-нибудь были игрушки, Костя-младший? Хочешь я расскажу тебе о своих? Это было в детском саду. Такой загон для маленьких людей, его еще забором огораживают. Шел дождь, крупный такой и немножко солёный. Я гуляла, и нашла его. У него были уши от плюшевого кролика, лицо от собаки, и змеиное тело, мягкое. На много метров. И вот я тяну его, тяну, а оно все не вытаскивается! Ахаха! Прошёл час, или три. Мне пришлось пойти и взять ножницы, чтобы отрезать тело. Ну, ты понимаешь, оно стало таким длинным, что я не могла просто взять его себе! И я отрезала, а он мне говорит:
- Больно же!
А я говорю:
- Простите, пожалуйста, господин игрушка, я не хотела вас обидеть! Я назову вас Теодором-Леопольдом-Эверестом, можно?
Он сказал мне ДА и жили мы долго и счастливо.

Костя-младший, ты всё еще слушаешь? Прости, я кажется, соврала тебе! Ну, так вышло, хаха. По-моему, всё-таки этого не было. Мне всё еще что-то колет в шею. Это весело, и бодрит, но, мне кажется, что что-то не так! Я ведь не всегда была такой, я ведь живая и могу двигаться? Ты помнишь меня? Я ходила там, снаружи, и шёл снег. Он холодный и белый. Смотри, вон та тень на стене похожа на сову! Ты видел сову, Костя-младший? По-моему, это плохой знак, надо три раза плюнуть через плечо и кинуть соль. Но я не могу, значит, теперь все будет плохо.

Я смеюсь от осознания этого. Кажется, я должна что-то сделать? Что же, что же, что же? Это такая загадка, я люблю загадки! Ах, нет-нет, не подсказывай, так не честно! Я знаю!!! Если не знаешь, что отвечать – говори: Пушкин.
Пушкин!
По-моему не то.
Надо тебя победить! Ахахахаха!!! Костя-младший, я вызываю тебя на дуэль! Перчатку бросать не буду, не ношу.
Но мы ведь друзья, и если ты умрешь, я очень, очень расстроюсь. Я буду плакать. И не смогу съесть бутерброд.
Давай лучше так! Ты тихо посидишь в бутылке, а я сделаю вид, что не заметила тебя! Видишь, как все весело получается? И мы сможем дружить всегда! Никто не умрет! Ни-ког-да!
И всё-таки, что-то тут не так. Я не могу понять, что. Будто я какая-то другая. Хочу быть прежней! Но вино отравлено, и мне не выбраться! В бокале яд! Мне больше нет спасенья! Теперь оно внутри. Ты съешь меня и будешь отравлен тоже! Не делай этого, ты же мой друг!!! Я сейчас умру со смеху, а ты? Я пытаюсь шевелить руками и ногами. Но у меня не получается. Я - кукла, и нужен человек, чтобы заставить меня двигаться.

…

Я этот человек. Двигайся, Элла. Я могу всё, стоит лишь только захотеть. Я хочу! Очень, могу даже татуировку сделать «Я хочу мочь!» - вот как я хочу! Вот только перестану смеяться, и всё сделаю! Да! Я не кукла. Слышишь, Костя-младший, я вспомнила! Я сейчас встану и подойду к тебе. Возьму бутылку в руки. Закрою крышкой. И мы будем друзьями. Навеки!

-Ну, что... Допрыгался? - вздох.
Не Меркиил, не Мельхиор и даже не апостол Петр. Не обольщаемся. Улыбаемся и машем, ребята. Голос собственный, но... и это важно... со стороны.
Дальше будут только голоса. Потому что темно.
-Не хочу, не хочу, не ХОЧУ!!!! НЕТ!!!! я что вам, Киану Ривз? Суки! Не хочу.... - истерика.
Ситуация забавная. Смешная... по-своему. Специфический железнодорожный юмор стремительно входящий в моду.
-"Среди вас Маг!" Ну, не с*ка ли, а?
-Еще какая... не понял он типо, я же ясно сказал...
-... Гарри нужен. - хором.
-Блин, не про то сейчас... Да что тут выбирать-то? Старушка свое отбегала, пожила и хватит. Гопота? Этим и начинать не стоило... мужик скопытился, пацан - чмо... водила... водила определенно м*дак....
-О да, а все бабы - проститутки, к этому ведешь?
-Угадал, противный...
-Это все тренажер. Виртуальная реальность.Смоделированные ощущения. Все ненастоя...
Попытка пошевелить ногой вызывает нестерпимую боль. Она вышибает из головы все мысли и голоса, заставляя давиться и харкать скопившейся кровью.
-Не хочу, нет, нет, нетнетнет!!!!!!!!-истерика.
-Тише, тише... - усталость.
-Так значит, никого не спасать? - удивление.
-А как же я? - страх.
-А ты тоже гнида... - равнодушие.
-Гнида. Редкая. Паразит. "Я защищаю человечество" Долг, обязанность, чистые идеалы... сколько ты людей угробил, фашист? Собачку пожалел? Собачку, да? А врача в гнилом купе бросил? Как его звали-то хоть? Не помнишь? А коньяк его жрал... во имя чистых идеалов жрал. Сколько твоя галстук дерьмовый стоит? Людей он научился поджигать... а кого ты счастливым сделал?
-Но я...
Головка от х*я!
-Но если...
-"Если я не спасу свою задницу некому будет спасать человечество", верно? Хоть мне то не ври... себе. Клал ты на человечество.
-А оно?
-А оно вот. Это значит "здесь", как тебе любезно объяснили. В этом автобусе твое человечество. Целых восемь человечеств.
-Внимае! Вопрос:
-Кто...
-В черном...
-Ящике! - хором.
-И если ты сейчас купишь себе билетик, да хоть бы и трупами двух этих п*дарасов, кого ты сможешь спасти?
Только стук собственного сердца и музыка Гаврилина. Почти не еще уже не... тишина. Оказывается все это время за кадром собственный голос читает стихи:

Как конквистадор в панцире железном,
Я вышел в путь и весело иду,
То отдыхая в радостном саду,
То наклоняясь к пропастям и безднам.

Порою в небе смутном и беззвездном
Растет туман... но я смеюсь, и жду,
И верю, как всегда, в мою звезду,
Я, конквистадор в панцире железном.

И если в этом мире не дано
Нам расковать последнее звено,
Пусть смерть приходит, я зову любую.

Я с нею буду биться до конца
И, может быть, рукою мертвеца
Я лилию добуду голубую...

Знание остается крошечной гаснущей искоркой, где-то на дне остывающих углей, в мангале на предыдущей станции.
Коротко, тезисно.
Весь мир в этом автобусе. Такой каким он есть. Хочешь - спасай. Другого не будет.
Он может спасти только восьмерых. А сколько смогут спасти эти восемь? Если хотя бы одного... ему будет достаточно.
А если мир, который он спасает не попытается вытащить из горящего автобуса одного старого падонка... значит ему, Константину Евгеньевичу действительно пора сдохнуть. Ибо это будет значить, что очень много лет оон страдает полной и бесполезной фигней.
Зачем спасать плесень не давая ей шанса стать чем-то большим... хотя бы лишайником каким-нибудь.

Можевеловой веточкой...

-Я спасаю всех... и пусть дальше решают сами.

Я ежик. Я упал в реку. Пусть река сама несет меня...

Я...

Костя.

Мысли в голове, слов брожение. Миллион лет назад, или быть может вчера, пурга выла человеческим голосом, сокрушаясь. Кресты деревянные, памятники серебряные, сельское кладбище. Разбитый автобус, валялся неподалеку, ржавым боком приминая асфальт растерзанный. Пузырилась кровь на губах, ярко алая, жидкость соленая вытекала меж разбитых зубов. Осколков острых. А когда иссякла кровь, остался только огонь, некоторое время облизывающий почерневшие останки человеческие, по инерции. Чуть позже, унылые санитары сложили тела, прикрыв кости желтым брезентом. Покурили как водится, матернулись, только и всего, бычки в грязь затоптали. Смачно…Никаких мешков для трупов, «лыжники» валялись вперемешку, менты шутили, сально и черно, натужное веселье воздух пропитало. Гарью. Жирная грязь пузырилась на обочине, радужными лужицами, бензиновыми. И только снег продолжал падать.
Костя знал, отыне его вселенная делится на два, как в старом задачнике – здесь трупы, а где-то живые люди, вот и посчитай, что на что выйдет. Там. Покинули автобус, чинно как полагается, даже бабка которой предстояло умереть от инсульта через пару лет, вышла в объятия уставших санитаров. Неопознанного мужчину, единственного, который умудрился загнуться от инфаркта, похоронили здесь же, на зорькинском кладбище. Никто его не знал, никто не сокрушался. Номерок, пирамидка деревянная, единицу на два поделили. Здесь мёртв, где-то жив. Что-то иссякло, разбиваясь в грязь, снежинками.

...И представим на секунду, что в одной их вселенных, идет дождь. Каплями, сферами, в прозрачных лужицах кругами. Плюх-плюх-плюх, растворенных. Костя лежит на траве, тяжело дышит, глотая соленый ветер. Разбухшие облака тяжелые, скользят в вышине, странники недоступные. И Бог с ними. Ведь такое простое занятие, ловить звенящие капли, пересохшими губами, ощущая жизнь на языке. Мельхиор - Урмиил рассказывает о термальных источниках, и о чем-то ещё. Повествует хитрый. Он знает, что Костя ничего не услышит сейчас, потому и рассказывает. Но Знание остаётся, может однажды, когда наступит большое и жирное после «после». А сейчас только трава, да острожный свист птиц, и госпожа Фиолетовая дрема, вересковые поля, серая полоска моря студеного на горизонте да запах клевера мокрого. Руины живописные, развалины городища чернеют. Пожарищем…

…И город шумый. Преломленные многоэтажки в отражениях витрин, раздробленные люди, кривые лица, шагают ковбоями двигаясь на закат. В рыжем мареве…Урмиил, в своей белой тунике презентующий Косте, новый костюм. Торжественно переданный галстук с поклоном. Бурана похоронил сторож Сидорович, в парке под дождем. Алкаш Косой валялся где-то в переходе, купив себе бутылку водки и «сникерса» батончик, пировал, поминая добродетеля. Здоровья желал.

…И снег, который падает крупными тяжелыми хлопьями над болотами Малой Вишеры. Блестят рельсы, Гарри толкает дрезину, которая не желает ехать. Шпалы скрываются под водой, машинист куда-то бредет, не желая сдаваться. Они заберут его. В глаза бросается рекламный щит «Пришло время!». Бесцветный Горан, иллюзорной тенью сгорбился, по колено в воде, держит путь. Кровь растеклась пятном ржавым на рубашке, кляксой роршаха. Урмиил кивнул блондину, - не легко будет вернуться, в этом они похожи. Мир меняется, холодный стеклянный мир, для них. В эту секунду, и в следующую. Выбор. Ломающимся стеклом хрустит.

…И пар клубами, поднимающийся над жарким бассейном: каменная кладка, ноздреватый мрамор, Костя читает истертые временем буквы «Здесь… Король повелел» Знаки. Валяется колонна, живописно сбрызнутая каплями мха. Короля нет, а доброе дело осталось, плевком в вечность. Жизнь спичкой сгорела, буквы истерлись, а горячая вода в каменной чаше, до сих пор собирается, плоть измученную согревая. Пахнет медом, дождем в воздухе, и морем. Крепкий дух, соленые губы, баночка йода в воздухе растворившаяся. Когда-то белая, сейчас серая, колонная перед глазами, перстом одиноким. Деликантный Мельхиор ушел подальше, едва различим силуэтом, виднеется вдали.
Он сказал: «Смойте всё грязь, и очиститесь, смерти больше нет» Положил чистую одежду и ушел, только дождь остался, круглая ванна каменная да журчание ручья, пузырьков лопающихся звон. И клубы пара в это мокрой вселенной. Птичка сизо фиолетовая, присела на камень, глазком желтым моргнула, пискнула: « Ну-и-ч-чееево?» Поздоровалась с человеком, встрепенувшись улетела.…Вопрос остался. Ну и чего?

- Ну чего, Гондоныч, метнись на кухню быстренько, да принеси Гарри водочки поскорее!
Вагон-ресторан. Вот так без перехода, бордовые шторки и снулая роскошь, несущегося на всех парах в неведомую Москву, Экспресса. Темно. Свечи горят в подсвечниках, блестят, освещая путь маяком… Костя пробежал по инерции пару шагов, затем остановился, нелепо взмахнув в воздухе руками. Пахло жареным. Гарри устроился за столом, положив ноги на белую скатерть, состредоточенно жрал, запихивая ветчину в клюв. – Живо говорю, принеси мне водки, Консерва, чего так долго, мать его?! Мудилы драные, совсем ни на что не годитесь…Жопа чуть не лопнула от холода, клопы толстозадые, не могли раньше пропустить? Или хотите чтобы я утонул!? Лентяи мать его так, жопоголовые. Стараться надо!…
Дракон стащил со стола маслину, устроился на шее, обвившись теплым воротником. Микериил молчал, успокоившись. Надолго ли? Неизвестно…Старая компашка, старые декорации. Горан согнулся в три погибели, перед глазами Кости промелькнуло лицо проводника, воспоминанием. Избитая физиономия, сломанный нос, кровоподтеки сизо-фиолетовые, зелень синяков. Так было надо. Было. А может и будет? Неизвестно. Костя помнит, задом наперед события…пьяный киномеханик крутит пленку, стряхивает пепел на фотографии, картинки выгорают, химическим дымком.
Сейчас, согнувшись в три погибели, поковылял Горан куда-то по направлению к служебным помещениям, дернул дверь на себя, прошипел сдавленно, ойкнул. Дальше пошел. Прочь из вагона ресторана выбираясь.Влад, комаром зудящим, потребовал врача.
- Я умираю - простонал – Мне нужен врач. Мне плохо. Воспаление легких наверное, да…
Закашлялся. Гарри хихикнул, наливая рюмку.
- Ну тогда, что б тебе подохнуть удачно, гнида! – Предложил тост - Ну чего Снежок, ты же не в обидке, что я тебе по жопе надавал? Вооот. А будешь плохо себя вести ещё раз отделаю, паразита драного. Детишек нужно воспитывать Ну-ну, не злись девочка. Женихи любить не станут. Садись. Откушать изволь, обезьяна прямоходящая. Давай-давай, набивай клюв, пока бесплатно дают!

...И Гарри. Который, всегда оставался самим собой. Чихнул Джек, осколок Малой Вишеры, собаке тоже предстояло многое ещё понять, осознать и вырости, потеряв невинность свою бездумную. Разум - это ответственость, тяжелая, как лохматые ноги Горри, ломающие стол мимоходом. Машинисту впрочем плевать, пересел за другой, выругался грязно, что-то потребовал себе вновь. Пес побежал за проводником. Влад ныл. События шли по порядку, даже слишком....Костя чувствовал себя хорошо. Как с иголочки. Все цело, всё зажило, а дырка есть, слюнявая во рту, щербина пустая. Отсутствует зуб. Волосы обросшие, мокрые, на лоб падают, прядями светлыми. Лист в волосах запутался, трапинка пахучая. Чего-то слишком, а что-то бесследно...пропало.


Элла и Червяк.

Костя Младший покинул бутыль, чинно и неторопливо. Тонкое тело суставчатое, щупальцев синеватый блеск, густая вонь болотная. Поганками. Красные тени стаей воронья взметнулись, затопив жиденькое купе, мазанул по глазам яркой вспышкой семафор за окном, кровью, тесную комнатку заливая. Как в дешевом ужастике, отчего-то…Впрочем показалось, и труп зеленый на соседней полке не лежит, и крови нет. Не воют волки в подворотнях, не подкрадывается слащавый вампир, желая укусить нежно. Всё чисто на горизонте. Только Костик застыл, медузой равнодушной, стрекательные щупальца распустил, к двери неторопливо подполз, развернулся. Застыл. Дверную ручку усами дернул, пятная стены голубоватыми каплями фосфоресцирующего дерьма. И снова грибами в воздухе запахло, влажным мхом закисшим, бледными шляпками голубоватыми, плесенью. Невидимый оркестр насторожился, готовясь вот-вот озвучить «страшные моменты»

Веселье потихоньку начинало сходить на нет, поезд тряхнуло, зубы клацнули в темноте. Элле хорошо, но уже не очень радостно, так бывает. Червяк замерцал фиолетово синим, потом бордовым, потом ярко красным, сочным. Обернулся, тупой шишкой головы, на девушку уставившись, коброй меланхоличной, принялся из стороны в сторону раскачиваться. Видел ли он там что, или нет…Однако. Рраз! И щупальце метнувшееся резко, клок волос вырвало на голове, тонким крючком шею оцарапав. Боль, тягучая ржавая, наждачно раскаленная, долгая, хлынула проворной ртутью царапину наполняя. Наверное, попросил заткнуться...
Как ни странно полегчало, можно было шевельнуть рукой, почувствовать вновь, равнодушные пальцы заставить себя слушаться... Проснулся Кай, насторожился, ленивым псом будку насиженную покидая. Червяк застыл. Резко об стенку вдруг ударился, стянул со стола скатерть ажурную, тонкими усиками матрас к себе потянул. Разорвал. Щупальцами-усами, вытряхивая клочья поролона. Снежинками, в шаре хрустальном, взметнулся пух.

Чирикнул весело, воробьём весенним. И снова на девушку уставился, выгнувшись запятой. Словами обозначились в голове эмоции, путанные, неправильные, чужеродные. Похожие на осклизлых младенцев, зарождающихся в утробе матери мертвой. «Хочу. Простите. Пушкин. Простите. Хочу!»
Острое щупальце, на сей раз, коленку до крови оцарапало, разодрав джинсы. Зазубренные волоски, острый крючок на конце. Снова дернулся червяк, о стенку ударился всем весом, восьмеркой выгибаясь. Попрыгунчик. Липкое ворчание, напомнило мозг
«Простите. Можно? Хочу. Хочу! Пушкин. Можно? Больно. Больно.!!!!
Задрожал, теперь уже о дверь принялся биться. Хорошо так биться. Грохот заполнил комнату, мокреть вонючая по стенам разлетелась, густыми каплями. Треснула бутылка разбиваясь, звон в голове картинками отозвался.

…Грибница, сырая и тихая, переходы тоннели, эхо осторожное, миллиард звуков. Кай манит Эллу наверх, приглашает подняться, дойти до конца, узнать. Это нужно, но не сейчас. Колокол умолкает обиженно. Кто-то по соседству бормочет, младенцем олигофреном заливаясь обиженно: Больно. Пушкин. Больно. Простите. Хочу.
И переходы мерещатся, темные, мрачные, сырые…Необходимо двигаться вниз, ползти, растекаясь волной, Грибница. Дом. Лес. Мягкие уютные тени, охота и покой.
И ещё раз и ещё. Методично повторяя бессмысленную связку слов. Всхлипывает в голове детский плач: Больно-Пушкин-Хочу....
Снова купе. Снова Костик чирикает. О стены бьется. На Эллу глядит. Опять. На сей раз, походя, царапает лоб. Кусачим шмелем, нападая. Остановился. Восьмеркой выгнулся, фиолетово-синим, изумрудно зеленым, переливаясь. Как будто на дне океана, мерцает червяк всеми цветами радуги, гирляндой новогодней освещая ночь. Поезд качается лениво. Парит, словно над рельсами. Странный полет, болезненный как кошмар, навеянный теплыми простынями по утру. За окнами зима, а здесь волной плещется мокрый воздух. Красный-синий-фиолетовый, кораллами на отмели…и Костик выгибается, в такт невидимому течению.

-Фафи фуй! -возразил нежелательный пассажир №2, наконец вернувший себе это звание.

Выдержал паузу, изучая лунку от зуба, подвижным длинным (вот уж точно) языком и добавил:

-Как мифка лапу! Я сам тефя уфью!

Погрозил птичке пальчиком, улыбнулся ехидно. "На кой спасал?! Исключительная сволочь... родственная душа"
Сдул со лба непослушную прядь. Костя... костя... кинь че нить... киньченить... Костя Кинчев... мдя... в пору идти шорты выбирать. Прическа забавляла мага. Заставляя вспомнить беспутную, веселую молодость. Молодость безвозвратно и очень глупо просаженную. Первую сигарету, первый пакет пива... вот это вот: "АаАааАаааАаааааа..."под гитару до утра...ну, или пока соседи не плеснут из окна чем-нибудь несвежим. Первые эксперементы с сознанием, с реальностью... с совестью.

Бэк ту скул, юрс мазер...

Вот и школьную форму выдали. С иголочки. Двубортный, приталеный. Запонки с камушком. Причем, есть мнение что с натуральным. Ниточка к ниточек, опять же есть мнение что без лазера заморского тут никак не обошлось. Дефицит. Фарса!
У подъезда в таком уже точно не посидишь.
Бардовый галстук с золотыми узорами в виде огурцов (они же "сопли индийские", они же, это если совсем по научному "пейсли") лучше было внимательно не рассматривать. Чарующий узор так и норовил, волшебным образом, увлечь в глубины нерваны. Послать всю эту железнодорожную сансару в пхову и брахмой припечатать. Аминь.

Встряхнул головой, отгоняя привязчивое наваждение. Остатки того сна, который и вправду оказался неплохим лекарством - хоть раз угадали. Устраивая в голове весь тот сумбур, что скопился за время путешествия.
Может чего путного сложится.
А пока... назвался Друзем, полезай в черный ящик. Кто-то тут очень рвался людей спасать.

-А ты фотки трефни, фсе как рукой фнимет. - это уже Рачевскому.- Только снафяла фьешь фто нипуть. А то окофеешь махом! И фоопфе... ты радофаться не пропофал? Ты вывой фоопшето. А это не у фсеф полуфяется...

Огляделся, повертел головой в поисках собаки, рассеянно Крокопудру за ухом почесывая, словно радар настраивал - тонкой доводкой.
-Джефа, Джеф, Джеф... кис-кис... тьфу... утя-утя... блин... да фтоф такое?
Найдем собаку, найдем и хозяйку. Гарри спасли, будем Горану личную жизнь устраивать.

Растеклась болью рана на шее, помогло ведь, снова можно двигаться! Элла тотчас попыталась встать, но ватные ноги подкосились, и девушка упала на колени, в проход между койками. Позабылись уже все те слова, что только что она пыталась рассказать, канули в небытие и Теодор-Леопольд-Эверест, и разговоры о дружбе… Но нет, видно не весь бред из головы ушел, раз услышав «Пушкин» Элла машинально начинает шептать, вбитые в голову фразы, еще со школьной программы.

Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.

Шепчет, словно заклинание. На лице заревом отражаются флуоресцентные блики. Тёмные волосы блестят изумрудом, морской синевой, алыми кораллами…

Еду, еду в чистом поле;
Колокольчик дин-дин-дин...

(в такт испуганному сердцу)

Страшно, страшно поневоле
Средь неведомых равнин.

По щеке растекается густая капля, спасибо червю, пушинки из матраса щекочут нос. Элла заворожено глядит на Костю-младшего, и кажется ей, что не в поезде она сейчас, а на дне морском - и что не колёса стучат, а далёкий шумный прибой. И даже будто соль на губах чувствуется – но это не она. Это кровь. Девушка тревожно замолкает, пытаясь собрать мысли воедино. Читать стихи червю? Бред, бред, бред!!! Чего ему нужно? Зачем он здесь, как выйти отсюда?

Чужеродный организм, ненужный здесь, лишний, опасный. Но ведь и сам боится отчаянно, Элла слышит слова, хаотично, бьется Костя-младший о дверь, мешая мыслить, думать и что-то предпринимать. Разноцветно мерцают остатки бутылки – теперь нет надежды отправить его под надёжную пробку.
- Тебе не место здесь… ты это и сам понимаешь. – Элла вытерла кровь со лба, чувствуя как внутри затаился липкий страх. Опасно, опасно! – Тебе надо вернуться туда, откуда ты пришел!
Она не может подняться с колен, чугунная гиря навалилась на ноги. Кай нужен, чтобы червь её понял. Если вообще возможно договориться с подобным существом. Тесная ловушка купе начинала душить, словно и вправду здесь повсюду вода и не хватало кислорода.
- Надо вернуться…

Костя.

Тамбур холодный, прокуренный, грязный, тени по полу…птицами распластались, порхают на поворотах, среди бычков. Волнуются. Колёса гремящие, сумрак фиолетово-сизый, жирными стайками летних голубей, курлыкает. Впрочем нет…откуда бы? Шизофрения. Лето сгнило, осыпалось ворохом мертвых листьев под ноги, мыльным пузырем лопнуло, ошметками пены грязной. Плевками. Ночь воет, захлебывается, плачет, всхлипывает каплями дождя разбивается, по стеклу, серебристыми зигзагами редких снежинок. Всполохи огней за окнами, бельмами глаз незрячих проносятся, обжигают. Мимолетные. Морозный ветер зимой скованный, звонкого льда хруст на пределе слышимости, густая табачная вонь, колышется вяло седыми спиралями завиваясь. Голубоватая дымка, лениво-монохромная. Надымил Горан, заметив Костю отсалютовал правой рукой покалеченной, бинтиком грязно-алым, небрежно перемотанной поверх гноя кровавого. Здесь же и стоит в тамбуре, прислонившись к стене спиной, вертит нож в руках умело. Сигарета маячком в губах тлеет, одиноким красным огоньком, протуберанцем, мать его так, а проводник играет с ножом, не глядя, снова и снова подбрасывает, ловит, и опять подбрасывает, и опять ловит левой рукой…заметил Костю, в глупой улыбке расплылся, нож о пол ударился, наблюдатель руки в стороны развёл.
- Салют всем страдальцам, скитальцам и потеряльцам! - протянул пачку сигарет измятую, прочитал вслух - «Курение, причина развития сердечно сосудистых заболеваний!» Урааа мы все умрем! Чур я в домике, не трогайте проводника, курите и заболевайте на здоровье, людям все равно начхать на свою жизнь…Одолжил сигареты на кухне, согласно пункту "хрень 1" имею право.
Потряс в воздухе бутылкой коньяка:
- И на это тоже имею право. Авансом так сказать, чуть не сдох же…Хенесси…дерьмо, а я лошадок люблю, Иго-го...
Хмыкнул, поправляя перепачканную кровью рубашку. Пожал плечами:
- А вы прекрасно выглядите Константин Евгеньевич спасший всех разом, гребанный последний герой этого реалити-шоу под названием Жизнь. Рыцарь ордена Хрен Собачий! Ну и как, покорили свой Олимп…(кашльнул)…, сильно там дует, на вершине-то?

Рассмеялся, отхлебывая из бутылки. Отвернулся к окну, залюбовавшись зимой.

Неслись ажурные опоры, кружева темные мостов, очертания городов уснувших, кособокие силуэты. Махали поезду приветственно, подмигивали шлагбаумами, кланялись казалось и отставали, в этой долгой безуспешной гонке, не в силах нагнать разбежавшийся состав. «Вперед вперед!" Удачи желали...
А когда города исчезали, бриллиантовая темнота снова вступала в свои права, и тогда во всем мире оставались бесконечно одинокие равнины нетронутые жизнью, где не было ни деревьев, ни людей, только широкий колодец ночи нависал над рельсами фиолетово синим мраком, да звезды, окрашивали снег в траурно серебристые тона. «Одни..одни» шептали. Тогда состав полз одинокий, казалось бы во всей вселенной зверь, лишенный света и огней, мертвый давным-давно, потерянный. В царстве гнили. А потом снова летели поселки, мосты, и осколки жизни чужой. Чередовались.
- А будь здесь светло, я бы только рожу свою увидел, да вашу, не приведи Бог. Бррр! У нас есть ещё пять минут. Вы не хотите сыграть в слова? Старая, покрытая плесенью игра, прямо как вы, из пыльного сундука...Ну что…Значит будет буква «А» Амстердам…всегда хотел туда попасть. А у вас буква «М» , значит Москва. Поезд в Москву едет, но здесь не получится выйти там, где зашли. А я вот понял вдруг…

Просочился Влад бледный в тамбур, состроил кислую мину по привычке. Горан кивнул:
- А я вот понял вдруг, что это плохо, тенью-то быть. Вот жил-жил себе не тужил, а если Ему снова тело отдам меня уже не будет. Странно как-то. Вы простите, я болтливое дерьмо вам вставиться не даю, у вас «С»… - затянулся тяжело – А смерть это хреново. Мы одно целое, только я тень, костюм, стоял на этой чертовой станции и понимал, как мало остается, как будто ветер, в голове…и ничего, куском масла себе таял на сковородке. Маргарином да.. Наверное это и есть смерть? Умру и оживу, для Урмиила ничего не изменится, а для меня…
Замолчал, нахмурившись.
- Нууу а скоро приедем-то уже? – Понудил Влад, переминаясь с ноги на ногу - Гг-глупости какие-то, и... И воняет здесь, фу…Кхм, как в притоне, с позволения сказать. И холодно!
- А вот Влад с другой стороны…знаете, греки считали что мозги, а не ведь не в голове-то находятся..
- В задницу пройди знаешь ли! – Обиделся Влад - Сначала тянете человека не пойми куда, а п-потом ерундой страдаете. И вообще, почему так темно?
- И не в заднице даже, Владушка, они думали что в груди. И бьются себе, тук-тук-тук, когда ты извилинами скрипишь, а у нас с Джеком нет сердца, мы бессердечные с ним твари поэтому нас никому не жалко. Мы проходные…персонажи-то.
Потрепал ретривера, прикладываясь к бутылке.
- Я его не доделал, в тепле ему плохо, все делаю через задницу. Но буква «Ж» не вдохновляет, пусть «Т» будет, а это Тверь, Тамбов..Камберра вот. А вы знаете, что знаменитый город Канберра, перевода-то не имеет вообще. Историки себе мозги сломали, пока пытались понять, откуда это название взялось? А вам, красивому такому дяде, тоже мозги придется поломать. Если дальше пойдете, тогда нужно спрятаться будет, на карнавале-то. Знаете что такое кар-на-вал? Это обман. Низкие людей не должны видеть, мы правила создаем чтобы нарушать а низкие, они очень высокие даже, только вот как в песне, знаете: «И чем добрее Гулливер, тем лилипуты злее» Это старый уговор, низкие запоминают, а вы замаскируетесь, тогда они не увидят вас, если повезет, до самый смерти не встретитесь с ними…А вообще я умирать-то не боюсь…иногда приходилось. Но это будет занавес. Знаете как в анекдоте…Ну я забыл в общем, забыл в каком анектоде, ну его к черту без разницы! Вы вот тоже анекдот ходячий, решили красиво сдохнуть, а все меня отговаривали, герой херов… Я ширинку должен подтянуть и на дно, как полагается, с песней и слезами. А мне не хочется со слезами. В Малой Вишере хреново было, а потом я понял, вот она жизнь – по колено в дерьме и снег падает, сверху, а там где-то звезды. Ну подумаешь звезды! Мертвые сонца, пустые символы, как розовый рассвет с толсожопыми херувимчиками румянными. Только все равно,так как есть. Черно, страшно, сопли текут, жопа мерзнет, а..красиво. И Гарри свою тележку толкает. Сизиф проклятый, …ять…И вы тоже Сизиф. И говно тоже. Да и я....
- И кто здесь Гарри помянуть осмелился, курочки? – Рыкнул машинист весело, вваливаясь.- Ну что девочки-припевочки, птичке нужна та самая, которая у нас волшебница значит! Драная поганая звездочка, самая красивая девочка, которая мне дверцу откроет секретную. Поезд едет, а Гарри внутри, ха ха, это непорядок. Гарри спасибо должен сказать, его ведь по работе подменили, добрый человек наверное поезд-то ведет…так отблагодарить надо. К хреновой матери собачьей! Мудака!!!!
-…я запутался в этих сложных ассоциациях – Горан докурил, доставая новую сигарету машинально – Вы дядя Костя не знаете, «волшебница» это я, или вы?

Элла.

Костик-Младший замер на месте, прислушиваясь к девушке. Задумчивый, меланхоличный червь, переливающийся всеми оттенками синего. Буйство красок: от нежнейшей лазури, солнцем отмелей угретых, - до насыщенного сапфира темно фиолетового. Где вечная зима представлялась, изуродованные рыбины и одинокие глубины, гниющие безжизненным песком, покинутый всеми живыми мрак осязаемо тяжкий, нависающий сводами, да кораллы упорно тянущиеся к луне…Так думал Червь или Элла. А может быть оба они. И шли года, миллион лет быть может, проведенных в тесном купе, где только волны неторопливо вздыхали, своими непонятными горестями томясь. Сквозь череду однообразно синих дней плыл поезд, за окнами плескался снег, много-много белого снега средь проводов и ажурных опор, блеска стального. А поезд летел, как будто на крыльях, разбивая жизни…кто-то ехал на этой полке до Эллы, очертания полупрозрачной девушки. Мнились... Поезд убегал и девушка исчезала, серая незнакомка протягивающая Элле руку. И не было в той итории ничего плохого или хорошего. Она была. В синих тонах…девушка пила чай из подстаканника с надписью «РЖД» гравировкой изящной, путался свет в бархатных портьерах, за окнами, тоже синих. Разбивались снежинками звонкие кристаллы «Бамм!» и вдребезги. А незнакомка плыла. «Надежды правый берег» было слово, которое она разгадала, а улыбнувшись Элле, растворилась в ночи…много-много людей, посетивших поезд и оставивших здесь кусочки жизней своих, представлялись историями. В коробке четырехугольной. Здесь: признания в любви шепчущие, звон гитары, заливистый смех. Здесь царила не только смерть. Жизнь тоже оставила свой след, кто-то покидал Экспресс счастливым…бесконечно давно, как будто сто лет назад, радужные сны задремавших вагонов...Но костюмы людей были современны, за окном неслись автомобили чадные, и время путалось восьмеркой, не зная куда ему бежать…На мгновение, случилось так, что тенью жила Элла. Час, два или всю жизнь, проведя на полке. И лежало впереди море, блестел червь, воздух наполнял рокот несуществующих волн, в том самом месте, где нервно вспыхивал старый маяк. А потом что-то изменилось. Тряхнуло. Свет моргнул. И наваждение исчезло, остался только Костик-Младший.

Изваянием. Застыл. Нежно чирикнул что-то, бархатным голоском, мяукнул тоненько и…снова Эллу оцарапал, длинной плетью студенистой собственного щупальца, пустил кровь. Ярко-алая царапина на лбу, распухла, тонкая дорожка красная на лбу. Потекла. Вторая. Чуть пониже. Две раны теперь лоб Эллы украшают, болят, ноют, крапивой обжигают. А Костик, удовлетворившись сим делом злым, кивнул девушке, почти осмысленно помахав щупальцами. Чириканье пронзительное наполнило купе, ритмичное, заливающееся. Набором звуков. Что-топроизнести червь силися, о чем-то сообщал. Затем вдруг подпрыгнул, под потолок рванулся, гнойно-салатовым засветился, блеснув ярко, поспешил исчезнуть в вентиляционном отверстии. Последний раз мурлыкнул и исчез под потолком.
Бросились в глаза бутылочные осколки, окружностью уложенные, распахнулась дверь, явился Агриэль, фыркнув недовольным спаниэлем.
-Твоя судья шья, твоя сссудьба, теперь твой ухашшер не оставит нассс, берегисссс. – Видно было, что высокому, статному Агриэлю не по себе. То ли Костик его пугал, то ли беспросветная темнота, вагон затопившая. И тишина ещё была…особая, гулкая, кричащая. Изредко вскрикивали колеса, но в целом...тихо...
- Братесс учит добром, он мурлыкает котенком и тумает что все хорошо будет, претворяется дураком. Кудах-кудах. - Скрипел Агриэль- Но это не так ссай вла…люти любят выставлять оценки. Ай сья, ошибаются они. Мы учим злом, вся шшиснь зло, и вессде сло, поэтому, ты липо научишься, либо сдохнешь, шья, а другого нет. Итем, мы отведем тебя, и дерши рот на замке сья. Мы не любим шшалобщиков. Сссахара сдесь нет, идем клупая сья, братесс вернулся. Надеюсь твой шшенский вонючий яссык будет немногословен. Ему необяссательно снать о,…-Рассмеялся сухо, - О том, какие мы с тобой расспрекрасные друссья нынче, и как ссславно провели вместе время. Хотя шаль, что насекомое не убило тебя. Шшаааль. Но оно ещё мошет, вполне мошшет. На карнавале времени будет полно. Вы ссспасаете себя сами, а если ты хочешь сдохнуть – буть уверена сья, Экссспресс удовлетворит твоё желание. А мы порадуемся. Потому что ликвидация это единственный выход правильный. Но машина желаний ещё работает. Пока работает, тай всла. Чего ты хочешь сссья, сдесь все исполняется. Клупая курица. Так хорошо исполняется, что кушшшшать замучаешься сья, свои мечты.
-…Оооо, а вот и вы мои милые! – Показалась в коридоре пышущая счастьем Даша, освещающая себе путь фонарем. – Но так пойдёмте же вместе, возьмем, что нам полагается!

Да, так всегда и бывает. Проходит время, стираются воспоминания. Сейчас Элла есть, а потом не будет. Всё уходит, все изменяется, тянется в вечность бесконечная череда событий. Плохих, хороших, радостных и грустных – всё утекает проточной водой в реке, скрываясь за горизонтом. Когда Элла перестанет существовать, – а это в любом случае неизбежно - изменится ли мир? Станет ли ветер дуть по-другому, или снежинки изменят свою форму – а, может, секунды вдруг будут чуть длиннее – кто знает? Она не первая, она не последняя, кто слышит ритмичный стук тяжелых колес о ледяные рельсы, кто борется с добром и злом внутри себя, тщетно пытаясь обрести свою истинную сущность, отчаянно желая стать хотя бы чуточку счастливее.

Элла болезненно охнула, когда Костя-младший в очередной раз одарил её кровавой меткой. Нахмурилась, продолжая зачарованно глядеть, как произносит червь свою нехитрую речь, и скрывается под потолком в вентиляции. Ушел, а ощущение океанского дна осталось, девушка чувствовала себя скверно, словно и вправду на волнах укачало. Цветные узоры еще мерещились перед глазами, когда купе снова окунулось в душную темноту. Элла, нетвердо опираясь на дрожащие руки, заползла на нижнюю койку, подтянув колени к себе. Сжалась, грустно всхлипнув. Странное дело, ей даже начал нравится этот несчастный Костя-червяк, даже жалко, что уполз. Кажется, не самое скверное существо на этом проклятом Экспрессе.

Девушка обхватила колени руками, и даже не обернулась, когда открылась дверь, и на пороге нарисовался Агриэль. Это, к слову, о существах неприятных. Послушав немного очередных оскорблений в свой адрес, нашла в себе силы подняться. Глухо хрустнули под сапогами осколки разбитой бутылки.
- Держать рот на замке, да? – Элла, пошатываясь, подошла к двери, схватившись рукой за косяк, чтобы не упасть. Подняла голову, заглянув Агриэлю в глаза, постаралась, чтобы голос звучал твёрдо. – А что, боитесь чего-то? Я врать не стану, если спросит – расскажу.

Выскользнула из купе, прислонившись к холодной стенке, ведь кое что никак не хотело уходить из головы:
«Сдохнуть? Почему он сказал именно это?.. Я вовсе не желаю умирать, это ведь не правда! Мне нравится жить, да-да-да, нравится!»
Но, что-то внутри вдруг усмехнулось в ответ на мысли, колючей тьмой распространилось по всему телу. Элла этого очень боится. Того, что запрятано глубоко, но всегда стремится выползти на поверхность. Что-то очень нехорошее, разъедающее душу. Плохие, неправильные мысли. Те самые, что не раз заставляли Эллу становиться на самый край, где под ногами только высота, секунды полёта и…
Девушка вздрогнула, запуская руки во взлохмаченные волосы.
«Нет, не, нет, не думай об этом, не здесь, нет!!!» Даже головой потрясла, чтобы перестать мыслить в подобном ключе.
- Я не умру! – Воскликнула она, может быть даже излишне громко, прерывая звенящую тишину пустого вагона. – Не дождетесь!

Зажмурившись от яркого света фонаря, Элла сжала кулаки. Царапины саднило, но, в целом, ничего страшного не произошло. Вот только от голоса Даши, и этого её противного «Милые» и «вместе!» уже начинало порядком подташнивать. А еще Элла прекрасно знала, что если эта женщина чему-то рада, жди беды. От этого стало ещё хуже.
- Хорошо. – Пробормотала сквозь зубы, подавив в себе вопрос, чего это Дарье, интересно, полагается. Впрочем, этот вопрос был не один: он терялся в целом ворохе других, неприятных и занудных восклицаний. – Идём.
Обернулась на Агриэля, обращаясь сейчас, скорее, к нему, чем к официантке.
Не дожидаясь, пойдет ли кто следом, Элла нетвердым шагом, одной рукой держась за стену, направилась к выходу из вагона. И ничего хорошего это всё не предвещало. Девушка это знала так же точно, как сумму два плюс два.

Константин Евгеньевич (да, до ближайшей грязной лужи именно так "их превосходительство... или даже светлость, Сам... Константин Евгеньевич) вместо ответа лишь хмыкнул, да Рачевского по плечу похлопал. Не подойдет, мол?

-Я уже вообще ни в чем не уверен. Вот взять хотя бы нашу птичку... помнишь, игра такая была? "Петух или курочка". Вот та же фигня, там же перья кругом. Непонятно.

Маг хитро прищурился и подмигнул непонятно кому.

-А что? Пошли...- блондин пинком открыл дверь и направился вперед по вагону, продолжая вещать на ходу. -Водворим нашего марабу обратно в гнездышко и на карнавал. Только не надо мне тут... Я ванильку исключительно в глазированных сырках люблю... которые за 7,50. Звезды ему, блин. To bee, or not to bee...

Только змеи сбрасывают кожу,
Чтоб душа старела и росла.
Мы же, брат, со змеями не схожи...
Вот и славно... тра-ла-ла!

А кто меня в автобус сунул? Ты Горан, старый интриган... и не вешай мне лапшу на уши. Умирать? Когда-нибудь, обязательно.... но не сегодня! Кстати о смерти... Вроде же тут где-то ходила. Какая-то она у нас… ну я не знаю. То ли дело у Пратчета, а тем более у Геймана. Видел, какая лапочка? А эта – бука букой… ни посидеть тебе по-человечески. А с чувством юмора… помнишь тот анекдот? Я не смерть, я импотенция! Хоть бы хмыкнула… дохлый номер. А до чего уж меня не любит. Хотя… понять можно. Из-за какой-то закарючки, а все теперь: печати, подписи, все как полагается. Абзац.

Константин Евгеньевич не сбавляя хода перехватил у шедшего навстречу официанта рюмку коньяку, опрокинул и занюхал драконом, от которого тут же и прикурил.

-Смотри, я даже шепелявить забыл… так «о фем эфо я?». План, план нужен. Вот у меня он был. Но, нужен глобальный. Стратегический. Мозг нужно подключать. Мозг, кстати, древние греки считали устройством для охлаждения внутренних жидкостей и регуляции давления. Холодный клюв, горячее сердце. И возвращаясь к теме сердца, или где там у вас, ребята, мозг? Горан, ты Кая своего проведать не хочешь? Как же ее зовут-то?! Никак не запомню… я сразу сказал, что она девочка умная. А у нас, мужики... – тут он с сомнением посмотрел на Гарри. – ...Вшестером мозгов от силы на троих набирается…

Затяжка: облачко дыма медленно, со вкусом, в потолок.

-…и то полтора моих.

Геология для Влада.

Давным-давно жил был на белом свете мальчик Влад. Болтал ногами босыми под столом, глобус пузатый разглядывал вечерами, скрипучими фломастерами карты дальних стран рисовал, а ещё мечтал вырасти геологом. Папа у Влада горы покорял, странствовал тропинками запутанными, мерз в снегах, звездами колючими любуясь, в тайге дремучей плутал от медведей злых спасаясь, а ещё жил на улице Белозерной 4 вместе с новой семьей, и работал бухгалтером. От геологии, был далек честный труженик Семен Рачевский примерно так же, как далек полярный медведь от слона, лечил трудовую язву честно нажитую, и смотрел по телевизору передачу «В мире животных», подсчитывая дни до зарплаты…
Восьмилетний Владушка, пускающий мыльные пузыри и "выгуливающий" золотую рыбку в ржавом корытце ядовито салатовой ванны, об этом впрочем не знал. Рисовал картинки, выдумывая страшнючих монстров, из темноты за живыми подглядывающих, сам пугался этих сказок, засыпал, в постели потея, и представлял себе отца, с которым непременно однажды отправится в Большое путешествие. Ведь мама сказала, что он в горах, но когда-нибудь вернётся, устав от бездомной жизни, придет домой, снимет шляпу пыльную и подарит мальчику компас, тысячу дорог прошедший. А потому. Писал Влад тайные письма, отмечал маршрут, которым двигается экспедиция на Север красной ручкой, изучал полезные ископаемые и точно знал – Жизнь, прекрасная штука, дорога под звёздами к счастью ведущая, печенюшками сладкими вымощена обильно, и нужно только вырости поскорее, чтобы кем-то значительным и расчудесным стать. Миллионы профессий открыты!

Официант вздрогнул. Что-то неприятное припомнилось, наморщив лоб, поглядел на блондина, пытаясь расслышать ускользающий разговор.
«- И то, полтора моих…»
Одинокий фонарь за шторками промелькнул, глаза обжигая оранжевым светом, нахохлившийся сумрак прогнал ненадолго. Ангелы, черти, геология. Что-то вырисовывалось в голове, радужным облаком несмелым…Бальхезред, фотографии, Даша. Влад тяжко зевнул, усталость ощущая на сердце. Самоуверенный тип этот блондин….все они здесь самоуверенные. Через чур.

-А чезанахрен спешка такая? Думаете вы тут самый умный да, мозговитый мужиченка и все дела, батенька? – Приподнял бровь проводник, рассмеявшись - Ни-ни, катитесь вы к черту со свей человечьей магией, Константин Евгеньевич! Никуда вы птичку Гарри уже не проведете, забыли моих пафосных братиков и собственные фокусы? Эта дверь закрыта, запечатана и кирпичной стеной заложена. А ещё динамитом взорвана, и китайским скотчем для верности запечатана. И если у вас нет в кармане персонального льва, или пары Джокеров скажем, то…Кхххрр!!!! (озвучил громко, разводя в сторону руки ) Унитаз уже смыли. Однако, к слову о туалетах, вернуться к тому купе нам придется, разнесчастный Ник заварил кашу. Ну так пойдемте…навстречу моему Каю и слезливой истории рассказанной доброй госпожой Дашей. У меня есть прекрасный план, как Госплан на двадцать лет вперед, вот такой прекрасный…план-то у меня есть!
- А если наша драная девочка расстарается, ась? – рыкнул Гарри, посылая Косте воздушный поцелуй. – Если с мотивацией, бля, к делу подойти? Цветы, шоколадные конфеты, подзатыльник крепкий, коли не впечатлится. Бабы они ведь народ такой, ломучие, но сметливые сучки. У красивых девочек логики нет, чтобы планы строить Снежок. Так что не раззевай особо клюв, Гарри любит горяченьких, но обидиться не приведи Бог, ох как может…
Слабо встрял Влад. Снова ляпнув, первую попавшуюся глупость:
- А я в ту-туалет кстати хочу…только боюсь один…м мм-может кто п-подождет меня? - На самом деле, очень хотелось ему чтобы прекратили они все ссориться. Но в качестсве плана…подходило.- Му-мужики, ааа?

...И Припомнилась Владу школа, темная, сумеречная, в памяти среди желтых ив. И мрачный туалет, гордость всея третьего этажа. Уголок взрослости, ГКЧП, как его ещё называли! Почему именно так прозывался вонючий и зассанный толчок на три очка, Влад точно не знал. Но старшеклассники очень уважали это место. Зеленый кафель, мутное зеркало трещинами улыбающееся, ржавые потеки на потолке, а между тем, пещера Аладдина: там можно было курить, неумело зажимая сигаретку в зубах, опасливо выдыхать табачный дым в гнилую пасть форточки старой, рассуждая о буферах Таньки с первой парты, или скажем, отобрать деньги у какого-нибудь первоклашки, предварительно вытряхнув содержимое портфеля в ближайшее мусорное ведро. В ГКЧП взрослели. Рассказывали пошлые истории вдыхая хлорки ядовитой порывы, матерились, корябали на свежей штукатурке философские надписи «У Косого маленький член» Смеялись. Харкали под ноги. Списывали потихоньку. Ссали конечно. В общем, всего по чуть-чуть. Владу тоже довелось там бывать. Дважды.
В-первый раз, когда его заперли старшеклассники в ГКЧП на два урока. Математику и географию. Второй раз, когда эти же старшеклассники, пытались заставить Влада Рачевкого вытащить из унитаза свой дневник. Впрочем, паренек не собирался этого делать в любом случае, старшеклассники здесь явно ошиблись, геология геологией но не такая уж драгоценность, ученический дневник с двойками. Вместо этого он разбил главарю нос, и бил бит. Чувства нахлынули в тот момент странные, саднил подбитый глаз, чужая моча смешанная с хлоркой на полу, пропитывала штанину обильно, а на душе цвела гордость. Болезненная, вонючая гордость, писсуары подмигивали ободряюще, и даже вода в сливе шумела весело. Обещая новую жизнь. Влада и в самом деле больше не трогали, считали больным, возле виска крутили, но не трогали, разбитая коленка, синяк на пол-лица – пошли в оплату собственной свободы. Горький у этой свободы был вкус,..и прекрасный.

…- Даже если бы дядя Костя был нормальным магом, а не вечно унылым двоешником- второгодником которого выперли из Хогвартса за хроническую пьянку. Даже тогда, он не открыл бы тебе проход! – Пояснил Горан, заглядывая в бутылку и допивая остатки коньяка – А он дерьмовый маг. Хрен ли ты к нему пристал?…Ну рыцарь, супергерой, мать его так, думал нормального кого пришлют! А неее, к чертовой матери! Посылка не дошла до места назначения, хорошего по дороге украли. А прислали этого…шутника с сырками. И марки нет, чтобы назад отправить…черт. Дайте кто-нибудь опохмелиться, нечем дышать. Слишком здесь темно, ничего не вижу. Дети…но кто берет фотографии чужих детей в дорогу?
Закашлялся Горан согнувшись в три погибели, нехорошо закашлялся. Надолго. Кровь текла из разбитой головы, глаза блестели слезами. Дрожал осиновым листом, по осеннему бледным. Пугал видно Наблюдателя Тот-Самый вагон и ковер ярко алый цветочками, и купе, раззявленным ртом в крике открытое, зубом больным наспех запломбированным. Когда копится гной, распирает агонизирующее мясо нечистотами, вызывая муку, а пломба упорно держит дрянь, заражение заставляя вгрызаться в живую кость глубже…Темнота здесь была иного сорта, колючая, подозрительная. Горели золотом охранные надписи на стенах, тускло тлели лампы, почуяв Горана, мутью рыжей старательно коридор заливали. Моток проводков на месте бра, Косте ухмыльнулся.
- Да вышвырнуть гниду с поезда и всего делов, если работать не хочет! – Звключил машинист, извлекая из кармана брюк, мокрую пачку презервативов (впрочем не то) Обрадованно курлыкнул, найдя то что требуется – Бери маленькая моя драная девочка и делай свое дело. Ириска. «Кыс-Кыс» Погань! Доставь Гарри в кабину, или не хочешь? С*кА, трудиться!!!
Сорвался в крик…

В тот раз, когда Влад вляпался в дерьмо, он тоже сосал ириску. Правда не кис-кис, а что-то там импортное, с шоколадкой внутри и вишенкой алой. Размалывая зубами, слюняво коричневую массу, В Тот-День, Влад обнаружил что купе старца Ворона, неприлично открыто. Заходить конечно не стоило, ужасно глупые суеверия пропитывали местный коллектив, Влад уже понял. Тем сильнее был интерес…Ворох бумаг на столе, селектор старенький, книги в кожаных переплётах, папки. Влад даже не понял, как оказался здесь грызло его любопытство нехорошее. Сладенькое такое, липкой конфеткой во рту. Некоторые вещицы были неприлично антуражными, как той звезды пятиугольной рисунок на стене, обломок рога неизвестной корове принадлежавший. И старенькая бумага коричневая, плесенью покрытая с надписью латинской «Cavit.VI Balhezred. diabolicae concordia N-N-N». Красочка яркая, длинные буквы изящные пером выведенные, рука машинально сунула бумажку в карман…
Влад потрогал песочные часы, постучал пальцем по стеклу, перевернув зачем-то. Открыл толстую книгу, украшенную рисунком шестиголового козла. Еще раз рог потрогал мизинцем – теплый на ощупь, неприятно «живой», словно кожа а не кость под пальцами. И греет…А потом ойкнул, когда селектор ожил. Чей-то холодный голос произнес чушь. Для кого? Зачем?...Ворона-то все равно не было.
- От Бальхезреда лично через Сапфира-Варфаломея. Заверено. Тринадцать- Десять. Пункт второй недопустимое нарушение. Подлежит срочной ликвидации. По случаю Николая Рощина. Недопустимо. Прибыть в депо 12. Немедленно связаться. Согласно договору от года 66. Для дальнейшего расследования, есть все основания считать, что в этом деле замешаны…
Влад не дослушал. Но сделать очередную глупость успел, всплыла таки в голове смешная картинка из фильма «12 мгновений весны». Склонившись над микрофоном Владислав Семенович Штирлиц прогнусавил, зажав пальцами нос.
-Агг-га. Дда. Это «Геолог» (хрюкнул рассмеявшись) Пароль принят. Есть!

…

- Ох сья, мы за тебя глупую боимся. Не за себя. И не сса Дашу чья судьба решена.- Агриэль указал рукой в сторону официантки. Веселой и счастливой официантки, которая шла себе вперед, не прислушиваясь особо к беседе в мини-юбочке своей. Кажется, даже напевала песенку какую-то под нос, кивая головой в такт мелодии. Луч фонаря метался по коридорам, обнажая раскрытые внутренности купе, а Даша напевала себе беззаботно, высокая, крашеная блондинка. Кобылка статная.

«Там где рассветы. Там меня сегодня нету. Солнышко греет. И я напрасно ищу. Вечерами грущу. О своем потерянном рае. Оооо мой рай..ла-ла-ла»

Раздавались ликующие строчки в темноте. И вовсе не монстр: обычная женщина, ямочки даже на губах, локоны завиваются, заколка с сердечком смешная в волосах, капелька пота на лбу, помада полустершаяся. Нищенская квартирка, больная мама. Несчастливая Даша, на несчастливом поезде. Хрустальные бра, шаловницы тонкоголосые, переливались в лучах фонаря топленым золотом вспыхивая, жуть колыхалась под ногами, порой обдавая могильной стынью. Раз. Элле показалось что в купе кто-то сидит, осклизло черный силуэт сгорбившийся – жирные бока, огнем опаленные блестели мокро, жареным мясом пахнуло вдруг… Агриэль напрягся. Наваждение исчезло. Не было там никого. Только две полки, мягкое купе.
- Не понимаешь ты сья, ничего, а квохчешь. Тумаешь осадишь нассс и будешь счассстлива? Ох сья…Братесс боится. Не за сссебя. Боится что у него сссил не хватет, зло тебе причинить. А ему придесса. Или Экспресс тебя не отпустит. Ихла. Только жертвой выкупишь свою шизнь, или сдохнешь. Та-та, или ссдохнешь. Егерей – судьба сначит. Лучше сдохнуть, чем здесь остаться. Мы говорим. Ой сссаааа, лучше сдохуть. Поезд прогнил, его надлежит сжешь до основания, тай свла, ибо он ссарашает лютей. Он ссарасен и дрянь тянется за ними. Даше в Компании это поняли, и испугались саметь. Братесс должен будет предать тебя, чтобы ты вышла шшивойю. Только так сья…И никак иначе. Он Наблюдательсь. В самый слой твой момент, он сссмотреть будет. И не смошет отвернуться. Судьба такая.

"...О мой рай. Я твоя Герда а ты мой Кай. Сердце ледяное. И такое чужое…Но приезжай в мой рай, оттай дорогой мой Кай…»

Раз, только Даша обернулась, указав лакированным пальчиком в окно. Россия. В других окнах отражалась зима, бесконечные равнины снежные под чужими звездами мерцающие, а здесь в сумерках блестели кособокие домики и пыхтели дымом печные трубы. Какой-то вокзал, кажется, миновали. Рельсы, поезда грузовые, электрички бледно-зеленые. В ближайшую садились люди, спящие на ходу. Толстый мужчина с портфелем, на Эллу кажется поглядел – в слезливых глазах зависть отразилась, фирменный поезд, бордовые шторки, а ему вкалывать весь день, и на электричке трястись, черт знает сколько ещё.
Огрызки домов, огрызки жизней. Карандашами. Длинными тенями. Экспресс замедлился, тонкий свисток даже послышался, пение локомотива.
Обожгло колено разодранное, мимолетной болью. Прикосновением словно. Где-то неподалеку Костик- Младший пропозл, сообщив девушке, о местоположении своем - вытянулся коридор темной кишкой, проводов мотки, червям, мрачные уголки, плесень темная – и Костик, сосредоточенно к своей цели ползущий.
- И это мой рай…- Улыбнулась официантка. – Экспресс чудо. А господин Ворон нынче не у дел. Но с помощью Кай, я сумею его заменить…возможно сумею. Вы ведь должны понимать, такое сокровище нельзя уничтожать. Если у меня будет сила, Компания возможно найдет для меня настоящую службу. Поезд страшный, но уверена, если проветрить как следует, все удастся. Лоск, шик…атмосфера девятнадцатого века, люди будут платить большие деньги, знаете ли дорогие мои, чтобы прокатиться. А мы..мы их обслуживать будем, как следует. И подороже…
- Нееееет, то нееееет. – Прошептал Агриэль – Люди будут платить большие деньги чтобы ссабыть о поессде и никогда не помнить. Ведь это болесснь. Сссарасная болесснь…И ее нельссся излечить. Идемте, благородные куриссы. Брат сдесь. Он принял решение.

Слова били больно, острым ножом взрезая душу.
Зло… жертва…сдохнешь…прогнил… предать… Судьба

- Судьба… - Элла даже остановилась, проникнувшись значимостью простого слова из шести букв. – Это значит…что ничего изменить нельзя? Но… почему? Нет, нет-нет-нет… - Уже шепотом, испуганно. – Я так не хочу, почему всё так получается?

До неё вдруг только сейчас отчетливо дошло, что всё оказывается ненужным – слова, действия, решения… Судьба – и всё тут. Приговор. Она не может и не хочет принимать это как данность, но уже видится Элле, словно поезд едет не вдоль российских дорог, и проплывающие за окном лица – миражи воспаленного сознания; а падает вниз, в огромную, беспросветную бездну, у которой нет конца и края. И всё это уже случилось, есть только дорога – туда, и ни шагу обратно. Наверное, где-то вначале был такой момент, когда ещё что-то можно было изменить, но Элла упустила его. И теперь, похоже, всё.

Отчего-то стало страшно и неистово стучащее сердце в груди, так и просилось выпрыгнуть наружу. Страшно от бессилия, от предопределенности, и потому, что всё идет не так. Ей захотелось тотчас скорее увидеть Горана, сказать, что она не стоит того, чтобы он терзал себя мучениями, ведь ёй становится нестерпимо больно, от одной мысли об этом. Впрочем, это если слова Агриэля были правдой. Но, даже если это не так, Элле всё равно хотелось его увидеть – скорее, сейчас же, потому что успела соскучиться, волновалась, и казалось ей, что теперь каждая безвозвратно утекающая секунда имела значение.

На фоне переживаний Эллы, от которых её бросало то в жар, то в холод, радостное щебетание Даши по поводу будущих планов, звучало просто… невыносимо.
- А я надеюсь, что эта чертово «сокровище» будет валяться кучей ржавого металла на свалке в Аду, где ему самое и место! И никто, никогда, больше не попадется в эту ловушку из гнили, крови и проклятых бархатных занавесок в золоте!!! Исполняет желания, говорите? – Элла до боли сжала кулаки, повысив голос. - Так вот я сейчас, от всего сердца, при свидетелях, искренне желаю, чтобы этот рейс Ночного Экспресса был последним!
Она тяжело дышала, едва держась на ногах. Болезненно саднило оцарапанную коленку. По пылающей щеке щекотно проскользила капля теплой крови. Элла спешно вытерла её тыльной стороной ладони.
-Хватит искалеченных судеб и рухнувших надежд. Хватит жертв и смертей. Я хочу, чтобы это всё прекратилось. Я хочу, чтобы мы увидели рассвет и новый день. Здесь же кругом одна тьма…

А еще она хотела, чтобы Горан перестал страдать. Она думала об этом давно, ещё с тех пор как там, в холодном тамбуре, среди проносящейся мимо темноты и ледяного ветра, видела его несчастные и одновременно с тем, прекрасные, золотые глаза.
Но вслух это озвучивать не стала, ведь она и так уже сказала много лишнего.

Не смотря ни на что, надо идти. Вперёд, что бы там ни было. Просто потому, что назад уже дороги нет. Напрасно провожают поезд завистливым взглядом посторонние люди – ведь если бы они знали, что на самом деле происходит внутри – то никогда бы не захотели подобной участи.

-Гарри, солнышко, ты чего? Если бы я хотел работать...

Константин Евгеньевич развел руками, прищелкнув пальцами, широко улыбнулся щербатым ртом.

-...Меня бы тут не было. Работал бы я вот этими руками. Вкалывал. Взъ*бывал... на Ордена Ленина замечательном заводе "Красная... ммм.... звезда" -название завода блондин произнес с чувством, от сердца, никаких сомнений в своем намеренении не оставляя. -Не учился, так ворочай, в жопу *банный рабочий! Это тебя, Гарри в первую очередь касается.

Затянулся сладко, сладко. Ведь сколько К. Е. без сигаретки на рельсах маялся. Мок, мерз, хлюпал носом. Можно теперь пофорсить немножко? Можно? Нужно! От отморожения здорово помогает, ибо душу греет.

-И ведь тут какое дело? Я бы рад тебе помочь, чесслово. Засунуть тебя в твою кочегарку, да поглубже, поглубже... к топке поближе. Горан, подтверди, я для Гарри все что хочешь... на край света. Но... - блондин снова развел руками, на этот раз горестно.-...динамит, печать, кирпич - ничего не устоит перед магией любви.... хе-хе... но вот перед китайским скотчем я бессилен. Все, без вариантов.

Тяжело вздохнул нежелательный пассажир. Виски помассировал. Виски... ну или коньячку еще рюмочку. Обернулся к проводнику.

-А ты не напомнишь, зачем мы его спасали тогда? Если только из-за моей кармы, то нафига мне карма без зубов? Ладно пристроим птичку куда-нибудь. К кухне поближе... излагай пока план свой, о великий дух мятежный! Заодно Влада проводим... мне тоже надо!

Топленой медью ресницы блестели в жидком свете фонарей, за окном пролетающих. Даша глядела на Эллу, секунд двадцать даже слушала кажется, а потом…огонек интереса в глазах потух, уступив место чему-то мечтательному и далекому. Прибывала Даша уже не на поезде в сумерках потерянная душа среди тусклого запаха преющей мертвечины, а где-то там, в прекрасном и сияющем будущем своем. В том далеком мире воображаемом, где смеялись радостно хрустальные бра, девичьими голосами перекликаясь между собой, где рояль разливался тенором властным, и шампанского звон, янтарную ночь наполнял. Лощеные призраки вокруг Даши, галантно преклоняли головы, улыбались одобрительно, протягивая бледные руки свои. Деньги протягивая. Уважение, в лучах яркого света. Дарья Саврасова собственной персоной шла по ресторану, легким кивком головы на приветствия отвечая – изящное колье, бордовое платье, бриллианты в серьгах, локоны золотые. Шик. Торжество. Вся она была сейчас там, где-то в собственных грезах затерявшаяся муза, художница, утонувшая в собственной картине…за окнами шел снег, давно уже электричка растворилась в темноте, унося с собой и Россию, и мужчину сонного. Пригородов призрак. Только снег и остался, перьями жемчужными ночь освещая. Брякнули лампы, рассмеявшись саркастически. Потускнела обстановка. Только купе, только коридоров пустых зев жадный, и Агриэль в своём черном одеянии. Он тоже о чем-то задумался, но делиться своими мечтами не собирался.

Поправил шарф на голове, недовольно хмыкнул и направился вперед. Отворяя двери, встречая мрак. Темное на темном, высокая фигура двигалась по коридорам, обдавая девушек жгучим презрением своим. Больше не говорил «ассасин», не убеждал, не оскорблял. Просто шагал впереди молча, понурив голову - Синие глаза, тонкие кисти в перчатках бархатных, порой проводил задумчиво ладонью по стене, трогая шторку красную, шнурок золотой, стряхивая пыль невидимую с занавесок. Рассеянно. Раз только остановился, пояснив в пустоту.
- Экерей это как шшиссснь. Тас вла! С ней нельссся бороться, нельсся противиться ей но и подчиниться нельсся тошше. Черный рок. Гнилой порыв. Ишшшлха. Темное место. Черное. Экерей это ветер тующий оттуда где шивет нишшто… Пронизывающий до костей. Сссоленый. И с ним нелься быть за одно. Нельсся сдаваться. Кто слушает Эккерей, тот обречен. Кто противиться, тот умирает. Но все мы умираем, рано или поздно. И рошшдаемся вновь. Эгерия – гнилая дорога по которой обречены шшагать, вымощена слом и страданиями, слезами и горем, и каждый шаг делает горечь во рту сильнее, но мы все равно двигаемся по ней, ссса. Эгерия – темный силуэт на улице, делающий шаг наперерез. Липкий пот по спине стекающей, болезнь, тот мужчина что схватившись за сердце, умер впереди. Экерия – это слезы отчаяния, и неожиданный стук в дверь, шальная надежда царапающая кошкой. Вера. Которая обречена быть оскверненной. Алтарь позабытого бога. Шаг, который ты сделаешь. Или не сделаешь, чтобы терзаться всю жизнь. Предательство друга, неразделенная любовь, гнилая симпатия. Это Экерей. Всегда Экерей, и дорога сссла под ногами. Дорога обновления. Перемен. Кто останавливается. Того нет. Кто опускает руки – не живет больше. Он не родится вновь, и не умрет. Потому шшшто его ушше не существует. Обречен. Как и этот поесссд. Который больше не подчиняется закону Экерей. И будет уничтожен.
...

-Да катитесь вы к черту с вашими подтверждениями, шуточками и заводами, дорогой мой Константин Евгеньевич! - Буркнул Горан – Заведите себе попугая, и пусть он вам подтверждает каждый раз, «Костя крутой! Костя, мать его так, реальный перец!» Тоже мне, звезда тюза… Идем Влад! Проверим туалет…
Вздохнув, обернулся к блондину. Облизывая сухие губы.
- Однако, вам придется потрудиться …Маг…Шутки шутками, но вы же не думаете, что выбрав правильный путь, будете щеголять теперь всю поездку в модном костюмчике с надписью на лбу «Я хороший.» Ваша магия, выбитый зуб, и автобус, выбор….это будет иметь последствия. Дырка во рту, это начало – сладкое драже в аскорбинке. Наслаждайтесь пока можете, потому что дальше…дальше будет кислее.
- Импотенция тебе пологается только для начала, девонька наша… – мурлыкнул Гарри…
- Да твою же… - оборвал Горан, ломанувшись к машинисту. Секундная заминка, возня одышливая, рык сдавленный и на красный коврик, упала аккуратненькая заточка. Проржавевшая, наглая, предательская сталь. Гарри рассмеялся, подмигнув Косте. Впрочем ойкнул от боли, выматерившись тот час же. И вроде не махал руками Горан, не демонстрировал кун-фу, эффектно приправленное Чаком Норрисом. Да и какой из него боец? Маленький рост, растрепанные волосы, бледное лицо, рука перемотанная бинтиком грязным, круги под глазами, губы дрожащие…а машинист вскрикнул, разбив когтями соседнее бра. На сей раз без последствий для Кости.
- Бляяя…*ука…Я пошутил Урмиил! Это была просто шутка, только и всего. Ты совсем охерела чтоли, звездочка драная!? Где твоё чувство юмора, гнида, в МАЛОЙ Вишере осталось? Сопля недоношенная!!! Ха! Ты же не думаешь что птичка может навредить девочке? Всадить ей в почку нож, посмотреть как дергаться будет…ха-ха-ха...Ой (взвыл) Прекрати!!! Она же меня спасла, вытащи голову из жопы. Неужели я могу навредить Белоснежке? Нешто Гарри гнида совсем? Гарри просто хотел…хм… немного пофлиртовать со свой подружкой, в знак благодарности, рабочее крестьянской! Да-да.. Бабы же это любят. Кому как ни тебе, гомику рыжему…Т.е. Ха! Так…ущипнуть за жопу всего лишь хотел, знак внимания оказать, и все…И вообще …Ко…Ку…Ну не помнит Гарри как мудака этого зовут, хрен ли мне его драная кличка!? Но даже он понял, что я пошутил, и заморыш проклятый понял, один ты дурень не в теме…Гарри добрый, Гарри шутит. Белоснежка смеется, правда? Она поняла, т.е. прости Боже, Он понял…что мы пошутили.
- Но я тоже понял – Горан грустно кивнул, протянув заточку Владу. – Возьми Влад. Тебе думаю пригодится. У Кости есть магия и чувство юмора. У Гарри шутки. Два клоуна нашли друг друга, осталось только найти им подходящий цирк. А теперь, когда все посмеялись, я хочу, чтобы дядя Костя узнал мой прекрасный план. Идемте-идемте. Вот здесь вам и придется…потрудиться!

Вздохнув, отворил дверь, ту самую, треснувшую по пальцам. Выругавшись, босыми ногами на загаженный коврик наступил, указав большим пальцем в центр.
- Здесь вы ножик нашли. Вот здесь и силу придется приложить. Вы вступите, а я продолжу. Мне нужна человеческая магия, нужен маг…хороший сильный маг, т.е. не вы вообще-то, однако других здесь нет. Нарисуйте звездочку, квадрат или сферу. Диаметром сантиметров шестьдесят-восемдесят. Надеюсь, вы умете рисовать? Да и вообще, вы же у на вроде рыцарь? Тот-который тьму побеждает, противостоит злу, расследует дела грязные…Ну так вот, тогда вам раз плюнуть наверное. Мне нужно ваше заклинание, что-нибудь сильное, такое, чтобы здесь ко всем чертям все разнесло! Да…и вы не должны его до конца доводить, самое главное! – Отворил дверь в туалет, пропуская официанта - ..Вроде чисто Влад, иди…Вы начнете магию, но, ни в коем случае до конца заклятье не доводите! Вам же интересно зачем мы Гарри спасали? На автобусе катались зачем? Мой план, Горана Урмиила стратегия. Тогда начинайте. Берите мел, фломастер или что там у вас в зубы…и творите магию. Подготовьте мне подходящее заклинание волшебник…Пожалуйста. Это поможет…

…Замолчал, неожиданно указаниями поперхнувшись. Глаза блеснули радостно, теплая улыбка лицо озарила, лучем солнца… Кости не существовало в этом мире. Ни Гарри ни Кости, никого лишнего на этой крошечной планетке Земля, не были рождены, важны и все такое …только Элла. Такая хрупкая и сильная одновременно, всего лишь девушка и…целая вселенная. Здесь сейчас, показалась. Пульсирующая плазмой звезда, энергия, муза…Дурные сравнения. Горан облизал губы, пытаясь протолкнуть сквозь зубы что-нибудь простое и человеческое, понятное, пригодное в такой ситуации. Как там герои романов обычно говорят? В тех любимых проводником книжках, где целовались пылкие любовники, на фоне заката, револьвера и розы…
«Любимая, …родная, …жизнь моя…не оставляй меня…ля-ля-ля»
Слова застыли на губах, сухарями оцарапав горло. Стоял, ковыряя пальцем ноги ковер. Огорошен был. Ликовал внутри. Простая нечаянная радость, как будто лето среди зимы наступило, и миллион опостылевших, глупых фраз, таких простых и ничтожных, прахом развеяны. И не требовались шутки, убеждения, дары. Ничего стоящего…палая листва под ногами, призрак жизни, шаблонные фразы. Пожухли. На лице Эллы кровь, в жетлых глазах Горана слезы. Радостные слезы застыли в уголках глаз. И все просто…
Очнувшись улыбнулся, глядя на Костю, - не на хмурого мужика, который Горана по большей части раздражал, а на свидетеля своей радости неожиданной, предлагая разделить собственное счастье. На Гарри поглядел. Кивнул обоим, задыхаясь восторгом. Тревогой. Стыдом. Чувствами… Отдал поклон Агриэлю. Тот, тоже в свою очередь поклонился, черными одеяниями прошелестев, оттолкнул грубо Костю, присаживаясь в купе. Вытянул ноги, скрестив руки на груди – его дело сделано.
- Сссса воняет ссдесь ччеловечченой и псиной, Ах вла. Сссаи нечистоплотные, клупые, крязные, примитивные насекомые сссдесь.
- Лифчик не жмет, родная? – пробасил Гарри из коридора, шумно принюхавшись к себе. Фыркнул – Нормальный запах, какие проблемы? Мать твою!

А Горан-Урмиил рассмеявшись, рванулся к Элле, заключив девушку в жаркие объятия. Елками от него пахло, грязным болотом. И чем-то родным, детским теплым…Летнее утро, мягкая постель, одеяло с зайчиком, счастье, долькой лимона желтого!в кружке чая заваренное…
Прикрыл глаза, к отенком разве что не замурлыкав. Погладил девушку по голове, не спеша выпускать из объятий
- Не отпущу, Элла из Фрелла. Никогда больше не отпущу!
Возможно. Поезд действительно умел выполнять желания. На краткий миг, не было ни боли для проводника, ни потерь. И радость была, опьяняющая…не только для Горана кстати. Огласил проклятый вагон счастливый лай, у Джека прорезался голос. Ветреный ретривер бросился к хозяйке своей, обслюнявив руку. Запрыгал, завилял хвостом, лаем разразился звонким заглядывая в глаза. Чихнул. На задние лапы привстал. Взвизгнул тонко.

- А т-т-там очко плохо смывает – Влад, из туалета выглянул.
Даша цокнула презрительно, отворачиваясь к окну.
- Кай мне нужен. Только Кай! Хватит уже этих соплей. Вы обещали!

It's a kind of magic,
It's a kind of magic...

Очко, Кай, лифчик... Действительно цирк. Смехопанорама... могли бы хоть минутку помолчать?
Константин Евгеньевич и сам собственным мыслям очень удивился. Сволочной характер уже перерыл архив, загрузил отдел импровизации, сверстал, распечатал и выложил начальству на стол подобный план действий.
Но, нежелательный пассажир почему-то зажал пасть Крокопудре, прищелкнул пальцами, в так беззвучно игравшей где-то поблизости музыке, и...

It's a kind of magic,
It's a kind of magic...

...И стало тихо. По крайней мере, для тех, двоих, что стояли сейчас в обнимку, посреди проклятого вагона, проклятого поезда, проклятой... немного романтики. И немного магии.

One dream, one soul, one prize,
One goal, one golden glance of what should be,
It's a kind of magic,

-Берег на "для поспать". - пояснил Константин Евгеньевич и метко послал бычок за спину Рачевскому, туда, где плохо смывает. -Хм... действительно. Попробуй еще раз.

Снял новенький пиджак, не хватало только, что бы опять чем-то забрызгало. Ядом например. Спугнул с насиженного плеча дракона.
-Тссс...Полетай пока...

One shaft of light that shows the way,
No mortal man can win this day

-Захлопнись, Герда, мля... требовать будешь справку в бухгалтерии. Хм... Гарри... ты тоже помолчи. Агриил... -ассасин удостоился осуждающего взгляда. - Влад, дуй сюда. Тебе партийное задание... держи.

Блондин уже закатывал рукава. Ослабил галстук, поправил челку.

-Повесь где-нибудь снаружи. На бра, что ли... и дуй на кухню за свечками. Серьезно-серьезно... свечки тащи, ножик какой-нибудь... лучше без символики - одна нога здесь, другая там. Да, и коньяку захвати.

It's a kind of magic,
It's a kind of magic...

-Ну-с... приступим.

Первые аккорды, разминка для пальцев. Мелок из кармана - в воздух и поймать за спиной. Достать из-за уха у ассасина монетку и бросить ее в фонтан в Новой Голландии. Место силы, сияющая дельта.
Константин Евгеньевич проводит первую линию. Верная Машенька не смущается даже тем, что ей чертят прямо по воздуху. Линия в рисунке должна состоять из нескольких линий.

The bell that rings inside your mind,
Is challenging the doors of time,
It's a kind of magic...

Третья линия Лондонского метро, ложится справа от изящного ботинка Агриэля, упираясь в подножие Столовой Горы. Звон колоколов Нью-Гемпширского аббатства спорит с благовестом Василия Блаженного. Воды Ганга стекают по отпотевшему стеклу купейного окна.

The waiting seems eternity,
The day will dawn of sanity,
Is this a kind of magic?
It's a kind of magic,
There can be only one,
This rage that lasts a thousand years
Will soon be done

Тэнгу опускается на свой насест, только что нарисованный на правой стене, белым мелом, по красному бархату папской мантии. Между когтистых лап Гарри пробегает, забавно пыхтя маленький ежик с огромным грибом на спине. Тир'нан-Ногт'х парит над градом Китежем и греческий корабли приближаются к берегам трои.
Свечи вспыхивают сами. На могиле Неизвестного Солдата, возле стены Плача, у подножия Каабы, на вершине Чичен Ицы, в глубине подземных залов, запечатанных многотонной тушей Сфинкса.

This flame that burns inside of me,
I'm hearing secret harmonies
It's a kind of magic,
The bell that rings inside your mind,
Is challenging the doors of time,
It's a kind of magic,
It's a kind of magic...

Блондин проводит линию, в то время как слева ведет по холсту кистью веселый и пьяный фламандец, а справа касается влажной штукатурки строгий византиец. Яблоко начинает паденье, ванна наполняется, меч взлетает над путаницей канатов, молоток вбивает первый гвоздь в щит, над воротами очередного вечного града, рубанок скользит по кресту, воды расступаются...
Коньяк обжигает. Вода превращается в вино, в тот самый момент, как горячий пепел накрывает город, лед ломается под тяжелыми копытами, строгие башни скрывает пучина океана и последний кирпич занимает своей место на лестнице.

This rage that lasts a thousand years,
Will soon be will soon be,
Will soon be done,
This is a kind of magic,
There can be only one,
This rage that lasts a thousand years,
Will soon be done, done
Magic - it's a kind of magic,
It's a kind of magic,
Magic, magic, magic, magic,
Ha ha ha it's magic,
It's a kind of magic.

Тихие шаги... по улицам Вены, Кракова, Токио, Екатеринбурга, Толедо, Бостона, Тихуаны, Хайдарабада, Уханя, Припяти, Грозного, Стамбула, Аделаиды... тихий шорох в лесах Сибири, на склонах хребта Брукса, в песках Гоби... плеск Моря Лаптевых, вой ветра в Гранд Каньоне.

Щелчки пальцев.

It's a kind of magic....
.... It's a kind of magic
It's a kind of magic....
...magic

Брошенный камень застывает в воздухе, где-то замирает бабочка, ждет своего часа ураган, ложка не долетает до рта младенца... один шаг... один вздох... один удар сердца....
Когда стоишь на краю... так нестерпимо хочется, сделать последний шаг.
И тем не менее.
Щелчок пальцев, как метроном. Щелкочк пальцев как таймер. Как обратный отсчет до старта...

...magic

Элла зашла в вагон, с опечаленным видом размышляя о том, и об этом, и мысли эти были тяжелыми и безрадостными, нехотя перекатывались в голове под стук колес. Девушка чувствовала себя израненной и опустошенной, и царапины от Кости-младшего здесь были не при чем, хотя и болели неприятно, и кровь из них по-прежнему текла. Поэтому, первым делом, еще даже не успев толком обрадоваться, увидев Горана, закрыла ладонью лоб, ужасно вдруг застеснявшись собственного вида. В зеркала, конечно, по дороге, глядеться было негде, но на ощупь царапины были весьма заметными. И это, без сомнения, было ужасно, ей даже вдруг захотелось, чтобы свет снова погас, и в темноте избежала бы собственного позора…
Но тут же перестала думать о всяких глупостях, очарованно заглядевшись в те самые желтые глаза, которые для нее были самыми лучистыми и прекрасными, и горели ярче всех ламп. Это было ее Солнце, ее золотой свет, ведущий сквозь тьму, наперекор черной луне и предательским теням, спасительный маяк, заблудившимся кораблям путь указующий, вечный огонь, пламень, обжигающе горячий и тёплый одновременно...

Элла рассеянно улыбнулась, когда, оказавшись в объятиях, случайно дотронулась кончиком носа до носа Горана.

Даже если все эпитеты были преувеличены восхищенным взглядом девушки, то никакого значения это теперь не имело. Элла была счастлива, здесь и сейчас – и это была так просто, так искренне и понятно. Радостно порхали разноцветные бабочки в животе, в такт ускоренному сердцебиению. Она могла смотреть в его глаза и таять в руках вечность, и всё равно этого было бы мало. Но, что такое счастье? Лишь миг. Сейчас оно есть, а потом снова ускользнёт куда-то.
В ушах еще звенела произнесенная Гораном фраза, сладким мёдом растекаясь по венам. О, только бы так оно и было!...

… Его губы, так близко, что стоит лишь потянуться и... девушка приоткрыла даже рот, пересохший от волнения, но в тот же миг раздался лай Джека: громкие, первые слова снежного пса разбавили размеренный перестук тяжелых колёс. Элла, словно очнувшись, смутилась, покраснев, расплылась в широкой счастливой улыбке, крепко обнимая Горана в ответ, положила подбородок на плечо проводника.

- Я буду рядом... - Пообещала, теплым дыханием пощекотав на ухо. Очень тихо, чтобы слышал только он. - И... не бойся за меня... прошу!
Элла тоже зажмурилась, даже и не думая отстраняться. Одной рукой прижималась к его спине, ощущая гладкую ткань рубашки, а другую вытянула навстречу Джеку, ласково потрепав пса по голове. Как здорово, всё-таки, что тот наконец обрёл голос!
Дядя Костя, Гарри, Влад… Все становилось на свои места и Элла даже отчасти радовалась, что снова все вместе, как и раньше… Раньше? Как-то уж очень быстро она привыкла ко всему, хотя это гипотетическое «раньше» - было совсем недавно. Впрочем, сейчас ей снова хотелось, чтобы никого из них тут не было, это лишнее, ведь…

Покосилась на Дашу, ожидающую у окна. Вот уж кто точно казался неприятным и лишним. Хотя в этот момент Элла почему-то не чувствовала к ней вражды, еще не так давно наполняющей сердце девушки. Скорее жалость, почему-то.
- Неужели ты и вправду дашь ей Кай? – И снова тихо, взволнованно шепчет, едва касаясь губами уха Горана. "Ведь это опасно! - Продолжила уже мысленно. - И ты это знаешь... А я... Я узнала слишком много. Но и она тоже..." Элла сникла, прижавшись крепче, огорченно всхлипнув "Прости меня. Если бы я знала что так выйдет, я бы никогда..."

Элла тоже не желала отпускать, ведь ей было страшно, что каждая секунда может быть последней. Сейчас счастье есть, а потом уже нет. Судьба?..
…

Впрочем, труды Константина Евгеньевича, не остались незамеченными. Элла нехотя покосилась на блондина.
- Что он делает? – Тихонько спросила, припоминая свои видения из головы Даши. – Мы пойдем за Хиззом, да?..

Рельсы. Шпалы охрипшие. К горизонту серебряной рекой тянется путь. Густая ночь фиолетовая скользит, рассеянный сумрак, мелькание теней ворчливых. Не поспевают. Поезд несется вперед, колесами отбивает ритм на стыках, звонко. Лучи фар, ослепительными конусами, темноту пронзают, золотом. Снежинки порхают бабочками полуденными, разбиваются о стекло, льдинками топлеными. Предупреждают о чем-то, остановиться просят, грозят. А поезд спешит себе дальше, несется на всех парах и не замедлится даже, города позади силуэтами корявыми уснули. Акварельное полотно зябкое, сказочное.

И вдруг.

Ветер свободный, пленник случайный, гостем на Экспресс попал: сначала под звездами веселился себе, острый свет дальних планет собирая, галактик меланхоличных. В лесу гулял, завывая, над гладью реки застывшей, зеркалом льда прозрачного скованной. Любовался ветер, парил на крыльях широких, ястребом. Остывая, вобрал в себя душу ночи. А теперь на Экспресс попал, пронёсся по коридорам бордовым, тронул лампы хрустальные, вихрем. Бра, в форме лотоса египетский храм пародирующие стылой роскошью своей. Побеспокоил. Рассмеялся холодно хрусталь, преломленный свет отражая, семафоров, за окном во мрак спешащих. Светофоров. Оранжевое сияние.. Ветру дальше путь лежит. Бархатные шторки вколыхнул, золотым шнурком поигрался, пыль с дорожки красной сдул – запутанные цветы рунами, засохшая кровь, кабалистические знаки. Для кого-то дорожка последним воспоминанием стала – нож в спину, предательский удар, шмякнулся язык прикусив, зубы ломая, подбородком об пол ударился. Человек. Душа Экспресса предательство. Тамбур. Воет ночь. Окрыленный магией ветерок дальше несется, открываются двери перед ним, картины прошлог, - богатого, толстого, роскошного – вот здесь дама пожилая отдыхала, юнцу подмигивая, пышную грудь платочком душистым вытирала. А тут Ник стоял, мучаясь сомнениями своими – вихрастый парень, грыз ноготь пальца большого на руке, томился, крестик серебряный разглядывая. Как наяву. А потом выбор сделал, шагнул судьбе на встречу и исчез. Ветер вздохнул грустно. Бывает... В больших городах люди ежедневно пропадают, кто им счет ведет? «Спаси и сохрани» на крестике лишь надпись осталась, от Николая-то.

Вперед- вперед, все вперед! Летит локомотив, гордый, сильный зверь, - мост впереди, разделительная черта, старый договор. Не время терзаться сомнениями. Три-один. Ангелы, люди, черти. В своем праве.

Костик-Младший под потолком скребется, холод обжигающий земель безлюдных, почуяв. Не по нраву зима червю - серо зеленым замерцал, не рад Вихрю. Злится. А Джек счастлив, дальнего родственника встретив, залаял пронзительно, припомнил что-то смутно.
...Что? Болота Малой Вишеры туманом вздыхающие быть может, листок желтый, под дождем трепещущий. Вокзал башенками, раскрытую вход пастью... Каждый Свободный оттуда подальше держится, есть там что-то нехорошее. Звезды в вышине горделивые. Далекие и хмурые и прекрасные всем назло. Можно долго лететь, снежинками небо украшая – все равно не долетишь. Далеки планеты, недосягаемы.Тем и прекрасны.
Ветер под потолком, Элла и Горан на земле бренной. Долгое объятие, длинною в вечность и даже больше. Короткое такое. Как праздник долгожданный, ррррраз и прошел, хлопушкой взорвашись, конфетти россыпью. Проводник улыбнулся, желтыми глазами сверкнув. Отстранился.
-Не беспокойся за меня Элла. У меня есть план. Хороший план. Даше Кай. А вам жизнь. Сила не приносит счастья, спроси у Захара коли отыщем его, он мой Кай. Кай-Айвлайши. Друг. И несчастен глубоко, я знаю, проклинает меня наверное. Не бывает добра без зла, я ему зло причинил, и спас одновременно. Пятьдесят на пятьдесят, как всегда.Но у Даши будет шанс исправиться. Некоторые люди странные такие…вот только сила волшебная, их исправить может. Разбиты рюмкой, и не соберешь без клея.
Кивнул Элле, ладонь к сердцу приложил, поклонился. Горан. Румянцем бледные щеки вспыхнули, улыбка потускнела, ветер волосы взъерошил кудрявые. Дальше полетел. Неинтересно ему стало, видел истории такие сотню раз. Влюбленные встречались, и прощались, под сенью листвы осенней, или под звездами. Или под надзором солнца жаркого, в беседке ажурной, в тенях небоскребов пыльных. Но история всегда одна. Птицами в небо, улетает чувство и не удержать. Грустная судьба. Хорошо, что ветру льдистому не знакомы люди, сердца нет и навсегда один. Сам по себе. Навеки...

- Пойдем Даша, время уходит - впрочем задержался Наблюдатель, Элле напоследок улыбнулся, корочку крови на виске расковыривая – Минут через пять уйдем отсюда и не вернемся больше, подумай над костюмом, там карнавал будет. Там всегда праздник, и тени в полночь пируют. Как в Макбет прямо…призраки, рок, вина, и гротескный праздник. Экерей. Все в одну кучу, прошлое Экспресса…Не думай о своих вещах, тряпки, не большая цена за спасение. Не обременяй себя. Знаешь зачем Костик корячится? Он обманывает потому что я не могу. Договор ясного говорит. Невмешательство. Но если человек магию начинает, тогда правила не нарущены. Люди спасают людей. Так уж заведено.
Бросил Косте, заглядывая в купе.
- Я скоро вернусь, маг. Терпите. Владу нельзя одному идти. Лучше я схожу, за дрянью вашей мистической. Минуты три вам нужно продержаться. Надеюсь не лопните? Они должны понять, что вы человек. Черт. Бюрократическая машина медленно работает, но все будет. Как должно..Или не будет, тогда убьют они вас сейчас. Наверное…Надейтесь на лучшее маг, а что ещё нам остается?
Руку разбинтовал, кровью косяк пометил, по коридору к ресторану отправившись. Дашу позвал за собой, изредко что-то отмечая. Донеслось, эхом:
- В десятый день сего месяца пусть возьмут себе каждый одного агнца по семействам. И пусть возьмут крови его, и помажут на обоих косяках и на перекладине дверей в домах, где будут есть его. И будет у вас кровь знамением на домах, и увижу кровь, и пройду мимо вас, и не будет между вами язвы губительной…Идем Даша. Мое купе я тебе сам передам…

- Выпендрежник! – Гарри констатировал, и ещё что-то прибавил тихо. Ветер перьями зашелестел, слова Гарри, неожиданно робкие, в шорохе потонули непривычно. Отвернулся к окну машинист, взгрустнул, глаза Даши припомнив. Отвращение в них, гадливость даже. Так всегда. Дерьмом несет от машиниста, злостью клокочущей. Уродец всего навсего, нелепый уродец! Может поезда водить, может мир спасать - а дети все равно визжать будут, и взрослые старательно игнорировать, убеждая себя, что не бывает таких чудищ. В лаборатории им самое место, не в реальном мире... Поволоклись круглые очи дымкой, вздохнул печально. Агриэль засмеялся едко.
- Ссса приуныли все. И правильно. Мы ввсссе умрем, аи сла, гниющие наши трупы только на конечную приедут, чччерви будут их жрать, опарыши в уголках глас шевелиться. Во рту мухи яйца отложат, гнилые кишшочки вывалятся из пуза позеленевшего. Вссе обречены. Та-та. Языки посинеют, дерьмо выссыпится, вонять станет. А поесссд ехать будет, ои свлай, в Моссскву вассс привессет и тальше куда. Ха-ха. Трупами. Бог детей фараонов убил, и нас не пощадит. Сссачем ему люди, у него много их…Во тьме кумы исдохнем, много тальше ада, холод ничто глотнув. Бутем о спасении молить, а Бог не услышит. Мы для неко крысы все. Ссссачем ему мы? Да и кто «мы». Карри уродесс, никому не нужное чучело. Хаха. Так и помрет уродом, крысой блохастой. Сссверушка. И Косссстя пыльный мешок гнилой, и кому он нушшен в мире? Магия умирает, таких как он на свалку выкинут и не вспомнят. А он пыжится, ха-ха. Герои не нужны. Хайвла. Люди не любят обяссательств, потому и бродит нашш герой один. Он ссдесь маг, а там неудачник ссстарейющий. Хай-хай. Ничтошшеств собрание, десвчонка нервная и мальчик, которому в сссеркало дашше стыдно глядеться. Нет вам на сссемле места, отвернулся от вас Создатель, сссааа, потому и сюда выбросил. Обречены сдесь кататься по кругу. Потом кто-нибуть дверссу откроет, а вокруг мертвесы ссловонные и тишина. И Костика труп валяется гнилой, глаза низкие ему выедят, а косссти бросят. Коссстины косссти. Ох саи. Смешно. Смейтесь крысссы? Сссмешно ше! Братесс просил настроение вам поднять, Добрый Агрииил поднимает. Та-та-та, ободрить вассс хотим…

Что-то ещё прибавил, но вихрь дальше унесся себе. Не раслышал. Грохнул дверью с удовольствием, да и направился в ночь. Там где горизонт к небу взбирался, начинался мост. Всем мостам Мост. Ажурный король. Знаки сияли, щиты запрещающие, цифры. Ветер повернул резко, да и направился прочь от моста. Нет на Той стороне живым места. И свободным нет. Подальше нужно держаться от этого чуда, коли увидите его.

-Не надо... свечек... уже... я тут... прихватил...

Купе светится, переливаясь крошечными огоньками. Православная церковная свечка, тонехонькая рублей за 10. Клонится на бок, чуть-чуть чадит. Капля воска на боку поспевает еще немного и совсем сорвется.
Рядом чудище зеленоватого парафина. Из тех, с которыми спускаются в подвал за елочными игрушками. Раз в году. Оберег "от электрика пьяного и войны ядерной". Штука полезная, а потому скромная.
Искрится бенгальский огонек , разбрызгивая праздник. Веселый пьяный идиот, сообразивший на троих с мандаринами и шампанским, перед тем как дырку в ковре прохерачить. Огонек... чем-то на Костю-младшего похож.
Хотя, мандаринами это не от нее. Тут же - совсем несусветное ароматическое образование. Кубическое, прозрачное, с застывшими пузырьками. Релаксационно-медитативный девайс. Подарочная...
В сторонке высится черная, готичная... как обелиск. Нет, не вызовет сегодня Эльфирь Темная (она же Элька из третьего подъезда) дух Берии - Костя реквизит умыкнул. Может для 8классницы оно и лучше будет.
И еще... еще... еще... самые разные. Из праздничного торта, со свадебного стола, прямо из пальцев... из пафосного канделябра. Мерно качаются язычки пламени. И Константин Евгеньевич среди них.

- уже... я тут... прихватил...

Маг тоже говорит, трепещет, как свечка. Хотя, казалось бы, и поза расслабленная, и движения плавные. Не держит на плечах свода небесного, или там каплю ртути на кончике носа. Разговаривает, улыбается...
Только вот..
Волосы, развиваясь, поднимаются к потолку, дрожит . По венам голубые огоньки, как машинки по ночной трассе, туда-сюда, мелькают. И сами вены, вздулись, пульсируют. Дикое сочетание. Полная расслабленность и дикое напряжение - куда там штангистам. Парадокс? Магия...
-Ахриэль... ты неправ.
Струйка крови, пробиваясь из носа мага, поднимается к потолку.

-Ты знал Илью? Я в одной библиотеке школьной книжку нашел. "Герои-богоборцы в мифах и преданиях народов мира". Ему там приписывали, мол кольцо к земле, кольцо к небу и " смешать земных с небесными" п*здят...

Теперь уже облачко крови вырвалось изо рта блондина, уносясь вверх следом за предыдущими каплями. Константина Евгеньевича затрясло, выгнуло дугой и стало заметно, что ноги его пола не касались.

-Сидеть! Сидеть, сука!!!- рявкнул маг куда-то под ноги и пошел крупной рябью. Исказился, будто бы к нему поднесли, а затем резко убрали линзу. -Уф... так то лучше...

Оно подогнул ноги, усевшись по-турецки, примерно в метре от пола. Помассировал виски и глаза, под закрытыми веками. Устроил руки на коленях, причудливо сомкнув пальцы.

-...О чем я? А! ...знаешь зачем он хотел? Что бы бумкнуло. Герой... нам вся эта космическая еб*нистика до одного места. Нам достаточно того, что оно бабахнет... и будет весело. А признание и лавры... ну, ты понимаешь.

Даша не заслужила! За всё то, что она сделала – давать ей то, чего она и хочет? Нет!
Пару секунд, Элла смотрела на официантку взглядом, полным неодобрения и, отчасти, нескрываемого отвращения. Но недолго. Отпустила, в нерешительности закусив губу. Взгляд смягчился, от злобы не осталось и следа. Поверила, что у Горана есть план, и так будет лучше. Решила, что он знает, что делает. Раз он хочет!
- Хорошо. – Тоже кивнула в ответ, снова переведя взгляд на Дашу. В этот момент ей хотелось понять эту женщину, и простить, быть может. Элла действительно не умела ненавидеть – до этой ночи она думала, что может. Но оказалось – нет. Наверное, это было глупо, но, разве великодушие – не признак великой силы? Кажется, она что-то об этом читала. Да, алчная официантка была Элле противна, она не одобряла её методов, действий, поступков, не понимала и не принимала её. Но не ненавидела. Это было иное. А шанс – иногда он должен быть.

Элла проводила взглядом Горана, до самой двери, вздохнула, присев на корточки рядом с Джеком. Почесала собаку за ухом, задумчиво глядя на мерцающую серебряную цепочку, которая теперь служила псу ошейником. Часы остановились и почему-то показывали полночь. Элла не удивилась. Погрузила пальцы в прохладную шерсть, желая показать своё внимание новому другу. Хорошее животное, толковое, и глаза умные – это главное.
- И с тобой я тоже буду рядом, славный ты пёс Джек! – Улыбнулась, стараясь говорить бодрым и весёлым голосом. И вдруг почувствовала, как по щеке скатилась непрошенная слеза. Смахнула тыльной стороной ладони, пока никто не увидел. Чего это она вдруг?

В тусклом свете вычурных светильников, Элла разглядела свою правую ладонь: разводы крови – это потому, что лоб вытирала слишком часто. Темная царапина ровнёхонько по Линии Сердца – это уже от ножа. Зияет дыра на колене, джинсовыми нитками наружу – и там тоже алая полоса. Всё неприятно саднит, ноет, навязчиво болит, медленно покрываясь тёмной корочкой. Пришлось встать, оставив Джека сидеть на ковре, попросить посторониться Рачевского, обойти аккуратненько Гарри, и уединиться в туалете, щелкнув замком.

«Только в зеркало не смотри!» - маленькое напутствие самой себе, которое старательно пытается выполнить, включая кран с прохладной водой. Вымыла руки, дочиста, рискнув даже использовать мыло. Щипало дико, но Элла терпела. Какая-никакая, а дезинфекция. Прошипев что-то невнятное, умыла лицо и шею, и только теперь осмелилась заглянуть в своё отражение.
- Могла бы быть и хуже. – Элла приблизилась к зеркалу, чтобы разглядеть получше царапины а лбу. Две параллельные прямые, прямо как на уроке геометрии. Только та, что ниже – поменьше. Противный Костя-младший, а если шрамы останутся?! Она ж не мужчина, которого, в принципе, все это должно украшать. Глубокомысленно решив, что ничего уж тут не поделать, достала из сумки расческу, и принялась водить по волосам, призадумавшись…

.. На оставленные в купе вещи – ей было плевать. Это не имело никакого значения. Но неужели они и вправду покинут Экспресс? У Эллы от любопытства и предвкушения чего-то неизвестного забилось сильнее сердце. Вот только, хорошими предчувствиями, похвастаться не могла. Она снова поняла, что ей страшно. Это самое отвратительное, что может быть – Элла привыкла смотреть своему страху в лицо, но это было нечто сильнее её. Сильнее воли. Это такое простое и в то же время, многозначительно слово, звучащее набатом, как приговор.
Судьба.

И потом – карнавал. Что это значит? Вместо цветных ассоциаций с пестрыми костюмами и атмосферой вечного праздника, где нет печалей и забот, а бокалы всегда наполнены янтарным шампанским, и с потолка сыпется дождем серпантин – пришли ассоциации иного рода. Сейчас это слово было ядовитым и отравленным, хищным, разрывающим на части, вскрывая плоть. Ведь не зря в английском языке слово Carnival-Карнавал, было так созвучно с Carnivorous-Плотоядный. Элла поморщилась, отгоняя ассоциации прочь. А ведь Горан уже что-то говорил про это… раньше, кажется, еще на болоте, в Малой Вишере. И Агриэль – совсем недавно. Значит, неизбежно? Элла попыталась пустить мысли в другое, более позитивное русло – подумала о костюме. Но ничего в голову не приходило, наверное, от того, что в голове девушки сейчас на все лады звенела тревожная сирена.
Опасность! Опасность! Опасность!

Элла сглотнула, выйдя из туалета в коридор. Снова к Джеку подошла, руку на холодный нос положила, чтобы страх унять. На Константина Евгеньевича взглянула, отчего-то даже не удивившись, что тот в метре от пола сидит. И свечи горят, магическим светом, и атмосфера в проклятом купе теперь какая-то совсем дурная.
В общем, что уж и говорить, Эллу снова захватила тревога, хоть и виду она не подавала, сидела себе, руки в кулаки сжимая и разжимая… и сжимая… и разжимая…

Тихая молитва от сердца, ладошки чистые, робкой лодочкой сложенные у груди. Пожелтевшие слова в клубах сладковато сандалового дыма, возносятся к небесам нехотя. За окнами пыльными дождь плачет, каплями мутными по стеклу разбиваясь, горюет. Скребутся ветви, согбенными пальцами ветхую крышу царапая. Вишнями. Шумят деревья тревожно, плохие места, плохие! Предупреждают. А внутри тихо. Празднично, по особому. Печальных икон мутные лики, скорбные глаза, большие серьезные в душу заглядывают, спрашивают - так ли живешь? Удлиненные кисти рук, нежная охра, блеск далекого миража византийского. Танцуют пылинки в мерцающем свете одиноких свечей, огоньков рассеянных. Над огнем, корона рыжая, искорками лучистыми – если веки прищурить, может это и есть Бог…?



…Сегодняшний день у Гарри активным выдался, сказал бы кто раньше, послал бы нервный машинист такого предсказателя ко всем чертям куда подальше. Предложив язык свой вонючий в жопу засунуть прямиком. Редкостная гниль вышла. Работы лишился, в болоте выкупался, подох, ожил вот теперь…план максимум выполнен. На два месяца вперед даже. Если на два тысячелетия, -купаться теперь долго не захочется, на всю жизнь желтеньких утят резиновых разлюбил Гарри, в пузырьках пенки ароматной. На всю жизнь!
Ну служба допустим, та ещё…Рельсы, темнота, громада поезда на плечах усталых. Это для нахлебников поганых, которые задницу свою в уюте казенного купе везут, для девочек там розовощеких, локомотив всего лишь груда железа. И машинист его работяга никчемный. Всяким костикам сучьим для насмешечек повод. А Гарри знает, пути-дорожки они разные бывают. Колея во мраке блестящая, бормотание радио, эфир нестабильный, изредка помехами хриплыми прерывается,- может рок-н-ролл врубят, может классику мрачную, а может кто орать будет, нудным голосом о спасении моля. По всякому-то бывает. Крикунов Гарри больше всего не любил, действовали они на нервы, отвлекали... А спина болела нещадно, выкручивало судорогой кости полые, глаза слезились. Солью. И только ночь навстречу, живописно- сизая птица летит, в настоящем времени гордая, о стекло вдребезги звездами разбивается, любимица, чаровница, сучка глазастая. Городов очертания спящих, зубами гнилыми в дёснах гноящихся. Домов, гаражей, сараев, вокзалов, избушек, развалин, логовищ человеческих. Квадратики окошечек, - кто-то в постельке нежится, третий сон досматривая, кто-то девочку ласкает свою, кто-то подыхает тихо-мирно себе, а Гарри вкалывает…И это хорошо в общем-то. Было. А теперь, как в той песенке старой…

…Потеряли своя «я» два военных корабля. Позабыли свой фарватер и не помнят где их цель…Непонятная свобода обручем сдавила грудь и не ясно что им делать, или плыть или тонуть…

Опоры наклонные бегут, вправо-влево, выгибаясь кружевами. Болты широкие, шестигранные, мощь цивилизации далекой. Богов. Титанов. Со своих алтарей пыльных свергнутых за ненадобностью. Затишье перед бурей, иллюзия спокойствия, сквозь ледяную призму, мир плывет за окном и только одинокий машинист в этом мире стоит. На платформе. Словно. И не поезд уже едет, а пейзажи за окном текут, дорожные знаки костями перекрещенные, надпись «Стоп-30» и большой красный щит «Будьте внимательны! Соблюдайте…» По ветру прахом...
На магического Костю он демонстративно не смотрел, Агриэля не слушал, баба и вовсе не волновала. Да и какая там баба? Так, замухрыжка морковная. Не развлечься даже толком. Ждал Урмиила, задумавшись глубоко. Повторяя раз за разом, позабытые строчки молитвой.

...Корабли без капитанов. Капитан без корабля. Надо заново придумать, некий смысл бытия…



И церковь припоминалась упорно, глухой бой колокола в глуши. Говорят, словно в старину былинную, срубили топором без гвоздей, часовенку эту ветхую. В проклятых местах, такой вот Китеж –Град наоборот…Обезображенная женщина, с гноящейся раной на пол лица, зачем учила его, уродца, Слову Божиему, истории земли Русской, на которою искреннее машинисту было плевать
- Погань – прошипел. Отражение в стекле, гротескно изуродованное подтвердило, адресовав почему-то ругательство, самому Гарри -«Погань ты и есть. Все верно»

Явился Горан, со свечками ароматными и круглыми часами в руке. Бледный, неловкий, но вполне довольный собою призрак. Освобожденный даже, будто мучился до этого долгой зубной болью и вдруг все прошло. Разом.
Аккуратно расставил толстые свечи по проходу, Гарри кивнул. Подозвал Агриила, принявшись шептаться в тамбуре, в основном насчет карты и цифр, разговор тихий донёсся.
- Ты точно уверен насчет значений? Считаешь, что Ник…Они знали?
- Ссссснили не ссссналиии не ссснаем мы ничего. Илью не сснаем. Ника не сснаем. Ничего не ссснаем. Пусссть прокляты они все будут!!! Сссса плохо все, вот это ссснаем. Обман. Сай вла, первый договор гласит что…
Притихли гниды, заметив интерес у машиниста, замолчали, сволочи эдакие свои умные секреты в карман заныкав, ирисками потными. Гарри зарычал утробно, плохо ему было. Вытащил из кармана отсыревшую карту голой девицы, демонстрирующей прелести свои пышные на камеру, почему-то ещё противнее стало.
…Ну а жизнь? Как свеча не ветру, воском топленым плюется. Всё было, всего в достатке. Хорошего и плохого, рожденным на сумрачной стороне к трудностям не привыкать, выжить уродцу, уже счастье. Хреново, дерьмово или так как надо. Бытие нехитрое. Образок запотевший, абажур соломенный, иллюзия уюта – обманчивой водкой на столе. Запах железа мокрого с детства в кости въелся, и не отмыться....Горечь, отрава, радиация, смола смертельная. Поезда частенько возле деревушки проезжали, по своим черным рельсам следуя в никуда – можно было монетку под колеса положить, а потом вертеть счастливо в руках, теплый блин. И этот тихий голос, в сумраке поющий себе. - Во имя Отца. И сына…Колоколом грустным.

А потом треснуло, резко и со всей дури, натужным ударом в желудке болью отозвавшимся. Стекла вскрикнули тонко, оцарапав уши обиженным звоном, и разлетелись себе дождиком прозрачным по проходу. Ворвался вихрь, снежинки слипшиеся влагой. Холод. Белым волком ветер зарычал, сквозь слепые окна, проникая, затанцевал. Подпевая самому себе
-Ууууууу!
Гарри успел пригнуться, но острые уши все равно трусливо к голове прижались, в перьях осколки заблестели.
Загорелись свечи. Погас свет. Ненастоящий огонь ярился на ветру, простой бы давно потух, а этот лишь сильнее в воск вгрызался, золотыми искрами шипя. Ветру назло.
- Простите…Я хотел эффектно наше отступление обставить…- Извинился Горан, заглядывая в купе – Идемте скорее, пора делать ноги!
-Тварь, гнида, с*кА, ненавижу урода! – Орал по привычке машинист, стылый воздух голосил в унисон. Уаааааа! Ненавижуууууу…

В проходе вьюга свирепствовала, распахивая купе. Зима пробралась таки на Экспресс да и праздновала торжество свое белой ведьмой. Широкое полотнище алой шторки, в ночь улетело, красным парусом под перезвон хрусталя отчаянный. Выпорхнуло. Горан стоял спокойный, рядом Агриэль высокий. Волосы проводника завивались на ветру, одеяния «ассасина» синими крыльями за спиной, трепетали.
-Костя! – проводник силился перекричать зиму – Вам предпоследним идти, Владу помогите, как дойдете до последней свечи, отпускайте волшбу …Не забудьте отдать мне дракона и свои вещи. Нож, мел и все остальное! Я верну вам это, …ууууйдете! (охрипший ветер, унес окончание фразы) Лучше отдайте на время, вам же лучше будет…!
- Сссса....шшшиво отдай червь! Быссстро выполняй! Насссссекомое! – Агриэль решил оконкретить.
- Элла. Иди с Агриэлем первой! До конца. Не останавливаясь – Указал рукой. – Подумай о чем-нибудь приятном и шагай первой. Только не бойся, Кай с тобой. Смотри, на мосту время идет назад. Волшебное время. Воспоминания…они могут ожить, постарайся не думать о…!
Горан указал длинным пальцем на циферблат, где узорчатые стрелки справа налево двигались неохотно. Пламя свечей, жаркой волной обнимало, снежинки таяли, реальность все дальше отдалялась оставшись на берегу. А здесь мост. И яркая, прочерченная зеленью галактик ночь, стеклом битым хрустела под ногами, горел ковер, обагренный кровью много раз. Выгорал

Гарри не собирался никого слушать. Послал в ад добротелей и побежал себе, скрипя когтями по стеклу, Бога проклиная и дьявола по привычке. Одна свеча. Две. Три. Перья шуршали…Седьмая. Туман, холод и темнота.
…Надо заново придумать некий смысл бытия. Нафига?

- Здесь так холодно… - Элла глядела в пустые окна Экспресса, ощущая битое стекло под ногами. Кожу щипал зябкий мороз. Она смотрела на часы, потом на Горана, и утвердительно кивнув головой, пообещала, что не будет бояться, и будет думать о хорошем. Положила ладонь на голову Джека, оставляя. Улыбнулась проводнику, перед тем как отвернуться и пошла вперед, поправив на плече лямку от сумки.

Чем дальше она шла, тем отчетливее в воздухе пахло душистым виноградом, сочными апельсинами; ласковый ветер, тёплый, и полузабытый, дотронулся до замерзших рук девушки, заставляя припомнить события годичной давности, влажные тропические леса Сельвы Перу. Элла была готова поклясться, что слышит сейчас не завывание студеного ветра, а весёлое щебетание птиц, радующихся весне…



Девушка заметила, что, погрузившись в воспоминания, дошла почти до конца, а на лице застыла улыбка; исчез страх, сменившись спокойствием и умиротворенностью.

Пространство вагона конвульсивно дернулось, словно птица хлопнула крыльями, тряхнула головой лошадь, вздрогнуло не желая выпускать волшебника.
Ноги ударили в пол, по ковру пошли круги, словно сухощавый маг весил, куда там вашему слону. И хотя величины эти измерялись не в килограммах, а к Ньютоновской механике отношение имели такое же, как сам Константин Евгеньевич к стюардессе международных авиалиний Нинель… Иными словами имели эти величины Ньютоновскую физику и так и эдак… блондину было сейчас от этого не легче.
-Снова между нами города… взлетные огни аэродромааа…
Шаг за шагом - между полом и узкими ботинками сверкают разряды статического электричества. В руку проводнику отправляются четки и мелок. Короткий кивок в сторону Рачевского, остальное, мол, в пиджаке.
Рачевский с пиджаком в руках. Мерно качается вагон... и тянет так, словно следом за блондином выворачивается все купе. И страшно хочется курить. И Агриэль этот... скалапендроморф... дурак.


-Константин, спешу Вам сообщить, что Вы - дурак. Ясно тебе? Ду-рак ты…
-А ты - сколопендроморф, -осадил друга Костя. Новое словечко, он подцепил в одной из тех редких, малопонятных книг, уже некоторое время копившихся у мальчишки дома, чем теперь несказанно гордился.
Книги были старые, пыльные и вели себя непорядочно. Некоторые перед грозой, часа за два, начинали пахнуть озоном. Другие самым беспардонным образом, ползали с одной полки на другую, стоило лишь отвернуться, третьи…
-Чего? –Вилкин даже опешил. –это кто выпендривается? Сам-то..
-Ой, слушай… иди уже отсюда… -Костя от самой электрички терпел без сигарет и раздражение постепенно начинало накапливаться.
-Ну знаешь! – белобрысый Вилкин подскочил, собираясь бросится на друга с кулаками, но тут же был сбит на землю
-Совсем сдурел?! –зашипел Костя, зажимая другу рот рукой – все испортишь, скалапендроморф.
Мальчишки устроились за здоровенным, с хорошего быка размером, валуном. Камень был густо покрыт лишайниками и забавно похрустывал, если на него навалиться. Вокруг морем разливались цветущие луга. Из высокой травы чуть подальше - на 10 и 15 часов, как провозгласил важничавший Костя, торчали еще две горбатых каменных спины. В центре треугольника, образованного камнями покачивалась Бурая Твирь. Так эти заросли гордо поименовал инициатор этого похода. По мнению Вилкина это была просто конопля. Действительно бурая какая-то, но вполне себе конопля. Целая поляна.
Только где-то очень далеко справа квакали лягушки. Испуганно захлопав крыльями, сорвался с гнезда какой-то степной птиц. Что бы сюда добраться Костя с Вилкиным, вышли еще с вечера и всю ночь, сначала тряслись в электричке, а потом по горло в траве брели через поля, до нитки вымокнув в росе. На дальней станции сойду… Солнце должно было показаться уже совсем скоро, но сдавать позиции ночь совершенно не спешила.
-Видал? – уже в третий раз восхищенно прошептал Костя, высунувшись из-за камня. – Ветра нет, а она шевелится!
-Не видал и видеть не хочу! Кость, ну сам подумай! Ее же даже наркоманы здесь не собирают! Видал сколько наросло? Ууу… и то стороной обходят. Пошли домой, я всем скажу, что ты до самого «Быка» дошел и не струсил.
-И что? Я ей по твоему «Быка» дарить должен? У нее папа Влад, И булыжник ей этот даром не нужен. У нее камней небось… и вообще все есть!
Влад Ольгимский , был в городе фигурой, в представлениях, да, по большому счету и в фамилии, не нуждавшейся. "Большой Влад" - этим все было сказано.
-Вот и я о том, что у нее «Папа Влад» и все есть! – передразнил друга Вилкин. – И, вообще не знаю, чего тебе в голову взбрело! Я вот ей пластинку подарю. Мне брат отдал. Ван Клиберн, между прочим! Брат из-за него к аглофабрике к фарцовщикам ходил… такой же дурак, как и ты… вот. И хватит с нее, а ты заладил…
-Да! Да заладил! Я тебе, Вилкин, сейчас в глаз дам, что бы ты не квакал… это же...
-Девчонка…
-Вилкин, извинись. Она… -Костя насупился, в круглых, пронзительно голубых глазах заплясали нехорошие искорки.
-Что она?! – белобрысого прорвало – мальчишка? Да? Да?! Девчонка она! Простая девчонка! А когда вырастет, на ней Жан женится, понятно тебе? Жан, а ты ей ни к чему не нужен, и не смотрит она на тебя, и смотреть не будет! И никакого папоротника тут нет, одна конопля бурая! Папоротник он в лесу растет, а не в поле… И вообще!!! ОН НЕ ЦВЕТЕТ!!! Понял? По…
Захлебнувшись последней фразой, Вилкин покатился по земле, зажимая рукой разбитый нос.
-Ах так? Ах-х-х… Ах ты так, да? Так? Ну и лезь туда один, а еще друг называется, что бы там… там… что б тебя….
-Проваливай – Костя снова обернулся к колышущимся стеблям.
Шаги за спиной удалялись – Вилкин шел, раздвигая высокую траву обратно в город, о чем то причитая и шмыгая носом.
-Проваливай…. Проваливай – снова повторил Костя сосредотачиваясь - а я ей его подарю… подарю… Ей.
Ужом выскользнув из-за камня, синеглазый Костя на локтях пополз к бурым стеблям.
-Все равно… все равно…
Пряный запах ударил в нос, голова предательски закружилась.
-Что бы с ног не навернуться,
Лег наш Костя на живот
Ведь не может поскользнуться,
Кто не ходит, а ползет.
Что-то больно надавило на уши, в голову ворвался недобрый хриплый шепот. Как Дедушка Сидор, подумал Костя, только злой… а дедушка Сидор был не злой…. Дедушка был…
Впереди, замаячило что-то зеленое, глаза слезись, дышать стало почти невозможно, но мальчик упрямо полз вперед. Острая боль пронзила ногу, словно кто-то когтистый со всей силы схватил за лодыжку, а потом дернул за шиворот, не давая дышать.
Сил крикнуть уже не было, из последних сил он бросил вперед руку, пытаясь нащупать, дотянуться. Черная пыль, взметнулась с земли, меж темных стеблей, вдруг ставших деревьями и опрокинувшихся набок.

***
Костю трясло. Что-то больно било его позатылку. Лицо пекло. Неприятно было чувствовать себя печеный яблоком, которое еще и куда-то катится. И курить хотелось страшно. Голос продолжал что-то бубнить, но был уже совсем не страшный. Даже противный. И этот противный писклявый голос Костю воспитывал.
-Идиот ты, Костя… и Дурак! И этот… Скалапендромофр! – Голос шмыгнул носом. – Из-за девчонки…. Мало ли у кого день рожденья, что ж теперь помирать? Вот и тащи тебя теперь по полям, да оврагам на горбу. Мама моя, мама…. Они же там, наверное, с ног сбились. А пока я тебя дотащу -вообще. Ты про тетю Наташу подумал? У нее сердце слабое, ты знаешь… ты знаешь, и все равно, лезешь непонятно куда. Вот помрешь, если? Что я ей скажу. «Здравствуйте теть Наташ, Ваш Костя помер!» Просто чудесно… замечательно просто…
Костя разлепил глаза, головой вертеть было больно, но он себя все-таки пересилил. Оказалось, что печет его, стоявшее уже в зените яркое, летнее солнце. А лежит он на куртке Вилкина, который топал впереди, тянул за собой куртку, пыхтел, причитал и шмыгал носом.
-Вилкин…. Вилкин…. –собственный голос показался чужим, и каким-то треснувшим – Вилкин.
-Чего тебе? – не оборачиваясь буркнул Вилкин, а секунду спустя, подпрыгнув, бросил куртку, отчего Костя больно стукнулся затылком о землю,– Живой? Живой?! Вот сейчас-то я тебя и убъю!!!
На глазах у белобрысого Вилкина играли солнечными бликами блестючие злые слезы.
-Вилкин… Ви-и-илкин… - Костя, слабо улыбнулся старому другу и разжал кулак – Смотри, Вилкин! Вместе подарим!

Констатинтин Евгеньевич бросает взгляд на последнюю свечку и разжимает кулак. Поехали...