Запах мертвых цветов | ходы игроков | Абеляр

В Лендае, как и в любом другом городе, служба начиналась очень рано. Солнце обычно заставало монахов уже проснувшимися и трудящимися. Абеляр встал необычайно рано даже как для священника. За горами вспыхивало темно-синее, светлеющее небо. Весенняя прохлада медленно отступала, оставляя землю в ожидании солнечного тепла.
Монастырь, который находился рядом с Церковью, дремал, погруженный в спокойные, умиротворенные сны своих обитателей. Где-то прощебетал бекас, который начинал свою утреннюю охоту в небольшом водоеме. Хрипло квакнула лягушка. Тишина горной долины навалилась на Бальтазара, кутая его в свой непроницаемый, спокойный кокон.
Покинув келью и выйдя во двор, священник усердно произнес утреннюю молитву. Душистые розы, дремлющие по бокам большого дома, мерцали росистыми слезами. Мир дышал, он жил и трепетал. В нем горел праведный огонь, разворачивающийся золотым, сусальным заревом. Абеляр не заметил, как проснулись его соратники. Дружно выйдя на огород, они тихо зашептались, обсуждая насущные, глубокие вопросы. Работа двигалась уверенно и еще до восхода солнца грядки были прополоты.
Удалившись в прохладу кельи, Абеляр приготовился к утреннему звону колоколов, когда едва ощутимое чувство тревоги пробралось под кожу священника.
Золотая полоса восходящего солнца пробралась в маленькое окошко, оставив на полу размытую полоску. В ней кружились пылинки, вытанцовывая неведомые фигуры. Сильный, северный ветер колыхнул нежную ольху, заставив ее согнуться. И именно тогда раздались крики.
- Пожалуйста! Верните ее! Прошу вас… прошу вас! Пожалуйста! Моя дочь… верните ее, верните…
Женский, высокий голос надрывался за окном Абеляра, срываясь то на плачь, то на истерические захлебывания.

"Нет, это просто недопустимо", - подумал я. Нарушать покой монастырских келий?
Я не чувствовал ни малейшей тени негодования или раздражённости. Таких чувств не могло быть у человека, вставшего на путь служения Господу, но странное чувство тревоги медленно охватывало меня, едва заметная дрожь всё же пробралась в моё тело.
"Молиться надо и за врагов. Да они даже благодетели наши! Нападками своими они укрепляют дух наш и тело", - вспомнил я, и волнение поначалу завладевшее мной как рукой сняло.
Чистая благодать наполнила душу, я взял со стола распятие и вышел на улицу.

На аккуратно подстриженной, ухоженной лужайке сидела женщина. Слегка пухлая, в песочном платье, облегающем жировые складки. Седые волосы растрепанными, засаленными космами свисали до плеч, а в глазах ее горело безумие. Это была Жаклин – домохозяйка и мать прекрасной Рози, которая являлась самой желанной невестой всего города. Жаклин часто посещала церковь, будучи женщиной полной веры в Бога и его благодать. А вот ее дочь Абеляру под святыми сводами видеть не доводилось.
Увидев его, Жаклин тут же вскочила с травы и подбежала к Бальтазару.
- О святой отец! Святой отец!
Зарыдав, женщина упала перед священником и обхватила его ноги. Ее массивное, блестевшее от пота лицо покрывал целый град слез.
- Пожалуйста, помогите мне, святой отец! Молю вас! Моя дочь! Моя Рози… она пропала. Ее похитили. Это те чужестранцы, что прибыли к нам в город, я уверенна… прошу вас, святой отец, вы же знаете какой послушной она была. Какой примерной и честной. Она не заслужила этого, отче, нет. Пожалуйста, прошу вас…
Сорвавшись на сплошной хрип и плач, Жаклин сжала ноги Абеляра еще крепче, уткнувшись в них лицом.

- Где они? - спросил я, оглядываясь в поисках чужестранцев, - успокойтесь, пройдёмте в церковь, мы примем меры.
"Похищение детей? Это скверный признак. Давно такого не было. Кажется я читал о подобных практиках в Средневековье, в любом случае надо посоветоваться с епископом".
Стараясь успокоить безудержно рыдающую Жаклин, я совершил крёстное знамение над её головой.
- Вставайте, мы сейчас же пройдём к епископу и церковь сделает всё, чтобы отыскать вашу дочь, пожалуйста, вставайте.
"Верую в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли", - начал я мысленно.

- Их тут нет. – Горько сказала Жаклин на вопрос о чужестранцах. – Они зарылись в свои норы, словно демоны.
Услышав, как Абеляр сказал о помощи, женщина разрыдалась еще больше и принялась без остановки благодарить священника. С трудом поднявшись на ноги, она поплелась за ним под своды церкви.



Пыльная ветхость дохнула в лицо ладаном. Теплый, мускусный запах заведомо успокаивал и приносил в душу благоговение. Тишина бродила между рядами деревянных, искусно вырезанных стульев. На каждом из них мастера древности вытесывали священные картины из жизни Христа.
Высокие стены поднимались вверх и тонули под куполом, опутываясь легким, сизоватым дымом. На колонах, подпирающих переходы потолка, были слеплены фигуры апостолов и ангелов.
В центре стоял золоченый алтарь, рядом с которым находилась ваза пышных, свежих, кроваво-алых роз.
Вставленные в окна витражи, созданные еще в 13 веке, пропускали сквозь себя тусклый, раздробленный на радугу свет солнца.
Эта церковь не отличалась особым богатством, но дух Веры поселился тут настолько рьяно, что трудно было не воспылать праведной любовью к Господу и его детям.

У алтаря стоял епископ. Простая, ничем не отличающаяся от мирской ряса, окутывала худощавое, но сильное тело. Длинная борода терялась на поясе и несла в себе благородную седину. Он стоял, закрыв глаза и тихо шевеля губами так, что сама тишина прислушивалась к его беззвучному шепоту. Но стоило Абеляру и Жаклин подойти поближе, как епископ медленно обернулся к ним и с потревоженной улыбкой спросил:
- Что произошло, сын мой?

Боль Жаклин очень задела меня. Не помочь ей сейчас не в моих силах.
Я лёг ниц перед алтарём. Это называлось прострация - выражение полного смирения перед Богом и сораспятие Христу.
Думаю епископ понял, о чём это свидетельствовало. Мы, как католики латинского обряда, совершаем подобное в крайне редких случаях.
Я встал.
- Христос наделил пастырей благодатным даром безошибочности в вопросах веры и нравственности, - начал я, - но сегодня детей нашей паствы стали похищать. Позвольте подать интенцию Папы о миссии.
Интенция, о которой я сказал, гласила о службе народу, чтобы он освещался Святым Духом, отзывался на зов Господа, наполнялся верой. О защите народа.
- Дабы предотвратить дальнейшие похищения, я готов посвятить себя этому делу. Я готов взяться за него с целью защитить народ. Я не могу смотреть как слуги Сатаны несут страдания в него, сея боль в наших душах, наслаждаясь беспомощностью паствы.

Старый епископ внимательно слушал Абеляра. При этом лицо его обрело гримасу страдания и боли, что часто можно было заметить на морщинистом лице.
Подойдя к Жаклин, он склонил перед ней голову и печально молвил, обращаясь к Абеляру:
- Сын мой. Пути Господни ведут к пониманию только при насыщении духа любовью к Нему. Мы все дети, имеющие достойное, родительское покровительство Христа. И не мудрено, что порой дети теряют свой путь и сбивают предназначение. Их души будут в опасности, а тела угнетены раболепием мирской суеты. Твое желание праведно, в тебе горит огонь неиссякаемой веры и это оружие, которому нет цены. Но, сын мой, ты многого не знаешь, и, прежде чем примешь решение, мне нужно очистить твой разум, указав на Истину.
Улыбнувшись, епископ осторожно приобнял Жаклин и усадил ее на одну из скамеек. Наклонившись к ней, он начал что-то тихо спрашивать. Женщина, лицо которой до сих пор было залито слезами, смиренно отвечала служителю Бога. Через несколько минут разговора, Жаклин радостно выдохнула и схватила епископа за рясу, благодарно теребя.
Оставив женщину сидеть с закрытыми глазами, епископ подошел к Абеляру.
- Ее сердце открыто для Бога. Она пребывает в молитве за свою дочь, и мы не должны ей мешать.
Задумавшись на несколько минут, он осторожно сказал:
- Сын мой, этот мир не так прост, как кажется. Здесь каждая тварь Господня живет бок о бок с исчадиями Сатаны. Ты выявил желание подать интенцию и помочь своему народу. Нам очень не хватает людей, в чьей душе нет места страху, но те вещи, которые я хочу тебе рассказать, могут расколоть твое сердце и залить его болью. Уверен ли ты в своих словах? Хочешь ли ты наполниться верой Господней, как чаша наполняется живой водой?

Невольно мне вспомнилась фреска "Domini Canes", изображающая двух собак, что стерегут отару овец...

Осмысливая слова епископа, я впервые почувствовал себя Пастырем. Тем Пастырем, который защищает свою паству от неведомого, а не толкует об истинности догматов. Нет, я не отрицал о необходимости прежде всего нести слово Господа в народ. Нет, я не разуверился в своих воззрениях, но желание защитить народ Божий от исчадий Сатаны не давал мне покоя уже много лет.
Ещё издавна монахи-сподвижники уходили в пустыни, горы, непролазные чащи. Эта картина в моём воображении по-настоящему завораживала: ведь именно там, вдали от сует нашего мира, беспрепятственно витало мракобесье. Именно против него боролись монахи-католики. Искушения, боль, жажды - испытания нашей веры, испытания нашего духа и любви к Богу.
Я помню как хотел уйти в сподвижники. В тот раз я так же стоял перед этим алтарём, так же завораживающе струился свет сквозь безоблачно красивые, сотворённые работой мастера витражи, преломляясь на те божественные лучи, что воспитывали в нас благоразумие и смирение, лучи, под которыми росла вера, лучи, внушавшие нам святость Святого Духа, лучи, озаряющие меня сейчас непреложно-чистой Истиной Господней, так же дышало тело моё успокаивающим и очищающим запахом ладана, проникающего в меня, несущего святость и особую облагораживающую, праведную частицу Господа.
Разум мой прояснился и...
- Я хочу наполниться верой Господней, как чаша наполняется живой водой. Как жаждущий и алчущий истины наполнится ею. Как ищущий обретёт искомое.

Епископ не улыбнулся и не кивнул. Лицо его не выразило счастья и благодарности, как и чего бы то еще. В нем читалась лишь непоколебимая уверенность и вера, цена которой года бесконечного и упорного труда. Он лишь положил свою старую, сухую ладонь на плечо ученика и повел его за собой.
В дальней стене, находящейся справа от алтаря, была дверь, которая вела в покои епископа. Отворив ее, они попали в простую, серую комнату, где находилась лишь простая кровать, стол с Библией и маленькое окошко. Пройдя туда, епископ подошел к небольшой дверце, которая находилась в противоположной стене. Из складок рясы выскользнул маленький, ржавый ключик. Щелкнув в замке, он открыл дверь, и епископ повел Абеляра дальше, по темным, каменным коридорам.
Вскоре они спустились в небольшую, квадратную комнату, стены которой были увешаны ужасными картинами, изображающими отродьев дьявола. Мелькали клыки и рога, хвосты, горящие в темноте, оскаленные пасти волков. Эти картины вселяли животный ужас, от которого по телу разносилась дрожь. Тяжелые, деревянные полки этой комнаты были уставлены древними фолиантами, ухоженными и очищенными от пыли. Посреди нее стоял дубовый стол и пара скамеек.
Указав рукой на одну из них, епископ подошел к полке и достал оттуда небольшую, темно-багровую книгу. На ней находилась позолоченная надпись на неизвестном языке. Положив книгу на стол, епископ прикрыл глаза и тяжело, грустно начал свой рассказ:
- Этот мир, сын мой, как я уже и говорил, не настолько прост. Рядом с нами живут создания Сатаны, и они больше всего хотят завладеть нами. Многие года церкви обучали Охотников, которые уничтожают нечисть. Это вампиры, оборотни и даже демоны. Я знаю, тебе будет трудно поверить мне, но наполни свое сердце терпением. Кроме всех этих тварей, на земле есть Иссушители. Они худшее, что было сотворено Люцифером. Их сила бесконечна, их алчность не знает границ, а питаются они человеческими душами. Представь, сын мой, что твоя душа обречена на вечные муки в теле демона и нет ей пути в рай. Она будет томиться, страдать, разрывая связь с Господом нашим. Именно это ждет всех тех, кого постигнет участь быть рядом с Иссушителями. Они не знают пощады, они выпивают любого, кто встретится им на пути. В них тысячи жизней застыли между раем и адом. Это худшее, что можно пожелать человеку.
Прервавшись, епископ открыл фолиант и повернул его к Абеляру, указывая на пожелтевшее, старое изображение молодого джентльмена времен средневековья. Он выглядел обычным человеком, а на лице его играла улыбка.
- Они выглядят как мы, прячась за личиной людей. И найти их очень трудно. Только истинная вера может помочь. А теперь послушай меня, сын мой. Вчера вечером, в наш город прибыли не люди, назвавшиеся чужестранцами, но иссушители, в груди которых пустота.
Отклонившись назад, священник стал ожидать реакции Абеляра на свою тяжелую повесть.

В глазах у меня потемнело. В голову острыми жгучими щупальцами заползала боль. Я представлял себе, как человеческая душа гниёт заживо в демоне, иссушаясь и отталкиваясь от всего святого. Это немедленно стоит прекратить! Это самые невыносимые муки, какие только можно вообразить себе!
- Как их можно найти? Как можно защититься от них? Как можно защитить невинных людей от них?

Епископ серьезно улыбнулся. Его радовал энтузиазм молодого священника Абеляра.
- Найти их можно с помощью Веры, сын мой. Обратившись к Господу нашему с молитвой. Он наставит тебя, покажет верный путь. Защититься от них куда сложнее и для этого одной лишь веры мало. Но кое-чем я могу в этом помочь.
Поднявшись со скамьи, епископ направился к большому, бронзовому сундуку, который стоял в углу комнаты. Открыв его, он достал оттуда завернутый в холстину сверток. Поднеся сверток к столу, епископ развернул его, и в бликах свечей засияли древние, священные предметы.
Небольшое зеркальце в медном, позеленевшем переплете. Оно вилось, показывая причудливые, но простые фигуры. Само стекло было черным, оно не давало отражений.
Второй вещью в свертке был длинный меч, с рубином в рукояти. А рядом с ним лежал маленький, деревянный крестик.
- Сын мой. Эти артефакты не имеют цены. Им полторы тысячи лет. Зеркало поможет защитить тебе свою душу, или душу того, кто будет рядом с тобой от Иссушителей. Оно создаст вокруг тебя кокон. Но будь осторожен – кокон этот недолговечен. Меч сможет ранить Иссушителя, оставив на нем раны, которые не заживут. А крестик позволит тебе вытащить души из убитого демона, посылая их на небеса. Готов ли ты принять эти подарки и защитить людей?

Вот оно...
Я слышал как стучало моё сердце. Я чувствовал все свои жилы, по которым оно гнало кровь, наполняя тело живительной влагой, я чувствовал, как из сердца, вместе с кровью, толчками движется благодать, священный трепет от близости исполнения моей мечты. В свои тридцать с лишком лет я ощущал себя мальчиком, погружаясь в далёкие воспоминания детства...

"Тёмно-синее небо сверкало несметным множеством созвездий. Под ярким светом луны далеко простиралась живописная равнина с неприступными горами, обдуваемая приятной ночной прохладой, снимавшей усталость, накопленную за день. Высокая трава колыхалась, млела на ветру, расходясь волнами по долине.
Юный Бальтазар зачарованно смотрел на звёзды, восхищаясь тем, как чудесно устроен мир Творца. Сегодня епископ рассказал ему об устройстве Вселенной. Мальчик искал и находил во всём пышущем великолепии милостивый и заботливый, отеческий взгляд Творца.
"И почему взрослые не замечают такого красивого неба? Почему люди воюют под ним?" Мысли медленно текли по нему, заволакивая разум и постепенно погружая его в сладкую дрёму. "Всем хватит места под этим благодатным небом. Надо только рассказать им...", но глаза закрывались, и мысли улетучивались в далёкую страну грёз..."

И сейчас Абеляр ощущал себя мальчиком с заветной мечтой, с великой мечтой, достойной праведного апостола.
- Я готов защитить народ Божий от исчадий Адовых, епископ. Но, как сказал Папа Римский, сила в единстве. Неужели остальные жители так никогда и не узнают об иссушителях? Ведь многие из них, из моей паствы тоже хотели бы защитить других.

Епископ понуро опустил голову. В его тусклом, внезапно угасшем взгляде, с легкостью можно было прочитать боль за тот крест, что он несет в своей жизни. Старческие, сухие руки задрожали, а в глазах его замерцала соленая влага.
- Как бы я хотел, чтобы создания Божьи узнали о тех, кто живет рядом с ними бок о бок, – голос епископа трепетал, но он становился все сильнее и тверже. – Как бы я хотел, чтобы все они поднялись под знаменем Веры и скинули с себя паразитов, охвативших их сердца. Как бы я хотел, чтобы каждый новый день тварь сатаны умирала на лезвие правды и истины, чтобы дети жили, не боясь потерять самое дорогое, что у них есть. Как бы я хотел, сын мой, чтобы тысячи жизней, заключенные в груди Иссушителей, стали свободны и обрели тот покой, который заслужили после веков мучений.
Он поднял опущенную голову, и на лице его было написано злое бессилие.
- Но это невозможно. Людьми легко управлять, а вера их слаба. Чтобы стать лицом к лицу с демоном, нужно верить, что за твоей спиной блестит взор Господа нашего. Нужно знать, что ангельское крыло укроет и защити. Без страха, без сомнений, но лишь с уверенностью и крепким духом. Это не позволено каждому человеку. Ты ведь и сам долгое время не был готов и знаешь это.
Встав со скамьи, епископ оправил складки своей рясы и грузно опустил руки на стол, нависая над Абеляром, словно скала.
- Есть знающие, но их немного. И больше быть не должно. То бремя, что я возложил на тебя… от этого мое сердце замирает, а душа плачет. Но нельзя позволить тварям ходить по этой земле. Абеляр, нельзя позволить им попасть в церковь. Если они узнают, что под ней находятся пещеры, в которых сокрыт Левиафан, то наш мир погибнет. Это существо столь могущественно, что убить его нельзя. Нам нужно защитить его вечный сон и уничтожить Иссушителей.

Только сейчас осознав всю тяжесть бремя, возложенного на меня, я оставил в стороне свои детские воспоминания и настроение.
- Могу я собрать из жителей этого города новую паству, которая сумеет вместе одолеть иссушителей и защитить церковь? Могу я внести в сердца их слово Господа?

Епископ задумался. На лицо его проникли смутные сомнения, которые коверкали обычно светлые черты.
- Я думаю, ты можешь это сделать, сын мой. Но мы не должны вспугнуть Иссушителей. Они не должны понять, что о них стало известно. У меня есть кое-что.
Снова поднявшись, епископ, кряхтя, направился к одной из полок. Достав оттуда маленькую, вычурную шкатулку, он поставил ее перед Абеляром. Под крышкой оказалось ровно три крестика из ярко-белого, почти снежного металла.
- Они принесут в души избранных понимание и веру. Выбери троих людей. Надень на них эти святые кресты, и они пойдут за тобой. Они поверят тебе, они поймут, что Господь возложил на них работу, достойную их жизни. Но помни, это должны быть только три избранных человека. Остальные люди не должны знать о демонах, иначе ярость их будет уничтожающа.

- Да пребудет воля Господа, - я совершил крёстное знамение и встал на колени, чтобы прочитать Символ Веры.
Реальность ошеломляла. Я знал, что Исчадья Адовы существуют среди нас, но чтобы они принимали физическую форму? Надо сегодня же, пока ещё полдень начать искать людей, достойных вместе со мной понести это бремя. Я задумался. Возложить ещё и на других этот тяжкий груз? Но мысль эта быстро исчезла, заменившись другой. Вместе мы сумеем противостоять козням Сатаны.

Затем я встал, и с твёрдой решимостью ответствовал:
- Я готов, Святой Епископ.

Улыбнувшись, отец положил руку на голову Абеляру и тихо сказал:
- Да защитит тебя Святой дух на земле. Да защитит он тебя во тьме сомнений и в страхе забвения. Да поможет он тебе тогда, когда солнце зайдет за хмурые тучи. И каждый священник, что несет в себе зародыш Веры, будет молиться о тебе. Будет звать тебя к Свету, отдавая свои силы и свою любовь. Господь Бог не покинет тебя, его рука будет на твоем челе лежать так же, как сейчас лежит моя.

Они вышли назад в холл церкви. У алтаря стояла на коленях Жаклин, продолжая молиться о своей дочери. Ее глаза были плотно зажмурены, тихий шепот не тревожил покой священных стен, он лишь отражался, преломляясь, и становился наполненным истиной верой.
Епископ остановился у дверей, бросая прощальный взгляд своему ученику. Он протянул ему сверток, в котором лежали все священные предметы из подземелья.
- Найди тех, кому поведаешь о своей миссии до заката. Этой ночью прольется очень много крови. Слишком много.
Отвернувшись, епископ закрыл за собой дверь, и растворился в кельи.

Немедленно приняв все священные предметы, я снарядил ими себя. Крест повесил на шею, зеркало засунул за пазуху. Не было в рясе карманов. Меч прикрепил за поясом - по традиции это была простая верёвка. Не стоило оставлять его в келье. К тому же Жаклин говорила, что незнакомцы как демоны прячутся днём.
Последний раз оглядев священные стены, я трижды перекрестился и вышел.
Вышел и направился к жителям, присматриваясь преимущественно к людям, которых никогда не видел в церквях. Мою нынешнюю паству изложение событий бы как минимум шокировало. Каждого я приветствовал искренней молитвой, глядя в глаза после завершения оной. Взгляд мой был ласкающий, отеческий, но вместе с тем немного грустный, серьёзный. Я старался увидеть в людях прежде всего надежду на благую жизнь на этом свете, или хотя бы тень задумчивости. Задумчивости над смыслом этой жизни. Над судьбой. Или, в крайнем случае, - потерянную надежду. Ведь надежду я хотел вернуть народу божьему.

Лица мелькали мимо, отводя в голове скребущую печаль. Отчаяние, грусть, буденность – это выело этих людей изнутри, оставляя лишь слепок, отпечаток душ. Они были пусты и взгляд Господа не падал на темные уголки их сознаний.
Сердце Абеляра молчало, не отмечая никого из тех, кого он видел знамением избранного. И постепенно внутрь начала заползать безнадежность.
Но ей недолго было суждено греть внутренности своим лицемерием.
Впереди, на одной из лавочек, притаившихся у самой дороги северной части Лендая, сидела молодая девушка, закутанная в длинное, черное платье. Ее смолянистые волосы были заплетены в косу, а на довольно симпатичном лице блуждала усталость. Она сидела, опустив голову на руки, полная боли и грусти. Но кроме всего прочего именно над ней Бальтазар вдруг увидел легкий, призрачный нимб. Святое кольцо растворилось в мгновение ока, оставляя уверенность в том, что она одна из избранных.

Наконец-то, предназначение Творца улыбнулось мне.
Я остановился напротив неё, затем медленно сел рядом. Справа от девушки.
- Добрый вам день, дочерь моя, - вежливо поприветствовал я её, - вижу вы устали, или что-то не даёт вам покоя в мире Господнем? Будьте откровенны, я могу лишь помочь, если сами вы того захотите. Ведомо мне сам Господь направил меня к вам.
Ласкающим взором я осматривал девушку, с лёгкой, поддёрнутой печалью и благоразумия улыбкой приветственно выговаривал слова.
Прикреплённый меч висел с левого боку, и, как я надеялся, не сильно привлекал внимание прохожих. Впрочем демоны меня днём не увидят. Медный крестик висел на рясе, на виду. Я попытался вспомнить, видел ли эту девушку где-нибудь раньше, видел ли её в церкви.

Девушка казалась совершенно незнакомой. Угрюмо подняв лицо, она испуганно посмотрела на Абеляра, дернувшись от него в сторону. Она напоминала раненную птичку, сердце которой выпрыгивало от страха из груди.
- Святой отец… – тихо прошептала она, с благоговением глядя на Бальтазара.
Тут же вскочив со скамьи, она упала перед священником на колени и заплакала.
- Сам Господь послал вас ко мне, отче! Я просто не знаю, что мне делать и как жить дальше. Мой маленький братик… его убили сегодня. Я видела это… это существо. Он был в личине человека, святой отец, он был.. он был мужчиной. Красивым, статным. Он пришел к нам в дом, излучая добро. Я так обрадовалась… я пригласила его, но стоило этому существу переступить порог, как человеческий облик спал с него. Я видела клыки, святой отец, клянусь вам! Он схватил моего братика и впился ему в горло. Это… это было так ужасно…
Девушка заплакала. Казалось, все отчаяние, которое она до этого сдерживала в себе, теперь вырвалось наружу.
- Вы мне не верите, отче? Возможно, я лишь сошла с ума…

- Успокойтесь, дочь моя, встаньте, - я встал со скамьи, чтобы помочь ей подняться, - вы не сошли с ума, я верю вам, ибо, - я перешёл на вкрадчивый шёпот, перестав улыбаться, - я сам разыскиваю сейчас этих исчадий, могущих причинить ещё не мало вреда народу Господнему, - священный трепет наполнял мою душу пока я произносил эти слова, безграничная вера в Творца вытесняла всякую тревогу перед доселе неизвестными мне тварями, до краёв наполняя моё сознание умиротворением, счастьем единения с Богом.
На миг я о6озрел всё, что происходило вокруг меня с какой-то иной стороны: эти облака, разверзнутые своим неземным великолепием, тянули ввысь, завораживали, напоминая о вечном, бескрайнее небо отвлекало от земного, синева... И как я не замечал всего этого каждый день? Приветливо светящее солнце, ласкающее всё живое, всё созданное Отцом, улыбалось мне...
Я любовался пышностью небесного, казалось, веками, но на деле же пролетел всего один краткий миг.
"И что меня могло в такой ситуации нагнать на столь возвышенные мысли?" - запоздало влетела в голову мысль, и тут же исчезла, уступив место реальности.

Картина в сознании пропала, и я вновь увидел девушку, которую хотел поднять с колен. Миловидное личико, заражённое отчаянием, смолянистая коса, перекинутая через правое плечо.. Слёзы, стекавшие с щёк из прекрасных глаз, вынудили меня несколько мгновений созерцать её, прямо-таки, блистающую красу, ещё более яркую и безбрежную благодаря - невольно - тому состоянию души, в которое она оказалась ввергнутой. Только тут я понял, что стало причиной моих мыслей.

"Она сама прекрасна как Богоматерь, тугая коса медленно плыла в моём воображении как облака, свет её глаз подобен лучам солнца, осеняющих меня".

Несколько мгновений я так и стоял полуприсядя, протянув ей руки, чувствуя как бьётся её сердце, слыша её прерывистое дыхание. Стоял, потеряв дар речи, утопая в красоте этой девушки, уносясь с ней словно щепка, бурным течением реки.

- Я вам верю, - почему-то глуповато повторил я и, стараясь выйти из нелепого на мой взгляд положения, спросил, чтобы хоть как-то разорвать воцарившееся молчание- как ваше имя?

- Марисса, – без раздумий ответила девушка, улыбнувшись. В ее глазах промелькнула тревога, которая быстро сменилась ожиданием и надеждой.

- Значит, верите… я не думала, что хоть кто-то сможет поверить, а теперь вы говорите, что сами разыскиваете этих существ.. я..

Девушка внезапно встала, отразившись в лучах ликующего солнца. На лице ее заиграла решимость. Солнце, которое находилось ровно над ее головой, рассыпалось золотистым маревом вокруг девушки, кутая ее в свой свет, словно нежно укрывая. На один бесконечно короткий миг Абеляру показалось, что за спиной Мариссы вознеслись к небу прозрачные, серебристые крылья.

- Святой отец! – Ее голос стал сильным и уверенным. – Прошу вас, умоляю.. во имя Господа, пожалуйста, возьмите меня с собой. Я… кроме брата у меня нет ничего важнее в этом мире, я должна найти его. Я сделаю все, чтобы помочь вам, пожалуйста.. возьмите меня с собой.

- Хорошо, моя милая, возьму, успокойтесь, пойдёмте со мной, - я постарался скрыть следы своего восхищения ею, чувствуя в какое глупое положение зашёл тогда. Стыдившись нового чувства, я повёл её дальше, выискивая ещё двух чистых сердцем, достойных предотвратить бедства Исчадий Адовых.
По дороге я рассказываю ей о тех демонах, с которыми ей пришлось столкнуться, но в меру, раскрывая постепенно, дабы не ввергнуть в шок.

День пролетел незаметно для вершителя воли Господа. Марисса выслушала Абеляра, вглядываюсь в него восхищенными, наивными, но, в тоже время, сильными глазами. Что-то в ней подсказывало, что эта девушка сделает все, лишь бы защитить то, что ей дорого. Ее вера была абсолютной, что так редко в наше время можно было встретить среди людей.
К сожалению, кроме нее Абеляру больше не удалось найти никого, кто бы соответствовал божественному знамению. Они блуждали по улицам Лендая до того времени, как на город опустился вечер.

Теплый туман опускался с гор, отсвечивая багрянцем заходящего солнца. Спокойствие города стало еще более ощутимым. Прохожих было на удивление мало, отчего создавалось впечатление некоей заброшенности.
Абеляр и Марисса оказались на одной из дальних улочек, которые уводили за город, в лесистую местность.
- Мы так и не нашли кого-то, кто подошел бы еще. А солнце уже садится. Судя по вашим рассказам, отче, ночь сильно опасна, нам надо быть готовыми к этому…
Бархатный голос Мариссы прервал резкий, звонкий смех. Между проулком, созданным двумя нависающими домами, скользнула хрупкая, худенькая тень. Во тьме блеснула пара пурпурных глаз.

"Господи", - начал я старую как мир молитву предков, весьма воинственных, и доходивших даже до Константинополя, - "Господи, помоги побить врага, не поможешь - сам побью, тогда ему будет ещё хуже".
У Господа просили все, и только мы, пастыри, славили Его; а по отдельным ответвлениям вероучения, которому следовали мои предки, просить следовало только то, чего не под силу было добыть самому. Нельзя просить хлеба - сам вырастишь, нельзя просить денег - сам добудешь. Вот и сейчас, этой короткой молитвой я давал понять Творцу, что вовсе не прошу Его о помощи, а уведомляю Его о своих действиях.
Меч из пояса быстро лёг в руки, и хоть раньше оружия я не держал, но помню, как это делал отец. Я отвёл его направо от себя, лезвием в сторону, готовясь в любой миг крутануться, хотя получится ли это я не знал. Хотя отец мой танцевал. Он самозабвенно крутился вокруг себя то в одну сторону, то в другую, а клинок в его руках выплясывал хитрый пляс, смертельный для партнёра.
- Не бойтесь дочь моя, это всего лишь жалкое исчадье, заслуживающее смерти, оно не способно причинить нам вреда, вот увидите, - сердце заполнялось тем самым праведным гневом, о котором молились в наших церквях за защитников Родины. Я впервые почувствовал себя одним из них.
Медленным шагом я начал подступать к иссушителю, и тут вспомнилась песня, которую пели мои предки во время битвы...