Истинный полдень несет слабость | ходы игроков | Удача?

Закончив петь, Вельма злобно уставилась на свидетелей своей секундной слабости. Ее губы искривились, словно она надкусила лимон, глаза мгновенно высохли и сузились, выражая неприязнь и гнев.
- Это...это мое место! Здесь я предпочитаю находиться одна, один на один со своими мыслями - вас здесь не место! - схватив лютню, она резко встала и, сверкнув очами, удалилась прочь, оставив вас в замешательстве.
- Не берите в голову, это ее нормальное состояние. Она может "загореться" за секунду, поорать ее любимое занятие, будто доктор прописал буравить меня не менее чем на сантиметр в день. А она и рада стараться - буравит и буравит, ну да ничего...все хорошо будет - сделав приличный глоток из изящного фужера, хозяин дома удалился следом за женой. Кажется его речь стала более осмысленной и раскованной, что наводило на мысли о содержимом фужера.
Было тихо. Казалось звуки обходят особняк стороной, избегая противоборства с Вельмой, ведь равной ей в крике вы еще не встречали. Деревья вяло покачивались на ветру, ловя своими кронами свежий морской бриз. Пахло сиренью и немного духами, лето обещало быть долгим и запоминающимся. Вы вновь остались вдвоем, предоставленные друг другу и свободе.

Резкий крик и злобное бурчание уходящей Вельмы заставили меня улыбнуться. Что-то странное было в ней. Отталкивающее, а теперь и завораживающее. Словно она хотела что-то сказать, но каждый раз внутреннее противоборство отнимало силы.
Поджав под себя ноги, я прислушалась к эху голоса внутри себя. «Все будет хорошо». И солнце будет вечно светить на голубом небе, прогоняя усталые облака и скучные дожди. И тепло теперь навсегда покроет тело пушистым одеялом, не позволяя холоду проникнуть внутрь и сжечь мечты. И одежда будет цветной и яркой, украшая, а не уродуя. И еды будет целая куча, самой разной и необыкновенно вкусной. А любовь… она появится, со временем. Стоит лишь подождать.
Именно это было в голосе опьяневшего мужа фурии. Казалось, он давно стал каким-нибудь мудрецом, который с улыбкой принимает и понимает все яростные порывы своей жены. А мне все не хотелось верить. Дождю случится упасть, орошая засушенную землю. Холод найдет брешь, застывая инеем на мерзнущих руках. Одежда превратиться в измочаленные пылью тряпки, порванные и лишь слегка прикрывающие озябшее тело. И на завтрак, обед и ужин будет одна корка хлеба, схваченная из прилавка зазевавшегося продавца. А любовь… ей не место в этом мире. Горбун знал это. И это знаю я.
Резко повернув голову, я наткнулась на мальчика. Он, будто робкая тень везде скользил рядом. Взгляд больших глаз такой внимательный, такой печальный. И тоненькая борозда по щекам. Ну а как же… не верит малыш в этот призрак счастья.
Улыбнувшись, я дотронулась рукой до уха мишки, которого сжимал мальчик и тихо прошептала:
- Знаешь, я тоже не верю.
Резко одернув руку, я завалилась на траву, распластавшись как довольный, сытый кот, и промурлыкала в сказочную тишину запомнившиеся слова:

И нету покоя и праздника боле,
Уже не вкусить мне сладости сна.
Никто не узнает про женское горе,
Ничто не осушит скорбь сразу до дна.

Голос рвался, как струна. Но тишину обмануть мне удалось. Не хотелось в ней вязнуть. Не хотелось позволять ей подступить слишком близко.
- А пока разве плохо то, что уже есть? – Задумчиво продолжила я свои размышления с немым пацаненком. – Еда, одежда, забота. И я теперь даже не знаю, стоит ли уходить… может, подождать еще денек и Чудо протянется. Хотя бы на чуть-чуть.
Снова усевшись, я легко и звонко рассмеялась, сама не понимая чему. Мальчик напоминал мне статуэтку. Стеклянную. Красивую, но невероятно хрупкую. Как же он выжил?
- Малыш, ты помнишь свое имя?

Малыш, зачарованный и немного сонный, резко отпрянул от взлетевшей Вельмы, которой для полного антуража не хватало только ступы и метлы – настолько ее взгляд стал пронзительным и резким, голос – высоким и гневным, а действия – неожиданными и холодными. Перепады настроения. Мальчик впервые в жизни видел такое – чтобы человек так быстро и так радикально менялся, преображался, будто бы примерял маски перед зеркалом.
Раз!
И ты уже другой. Так ведь не бывает. В настоящей жизни.
Во сне бывает всё.
И деревья будто бы шепчут сладкие слова, и легкий ветерок нежно касается твоего плеча, ласково гладит тебя по вымытой головке, проводит своими невидимыми нитями-пальчиками по мягкой коже и убегает прочь, словно играясь с тобой в детские озорные игры. И солнышко пушисто светит лучиками-бликами, то прячась за белые облака, то выглядывая из-за них и посылая на тебя свои рыжие ленточки. Сочная зелень, спокойствие и умиротворение. Малыш стоит, глядя в нежно-голубое небо. И маленькая слезинка устало катится по щеке.
Почти не чувствуя, утер капельку тыльной стороной ладошки.
Голос девочки с самого начала показался ему очень добрым и ласковым, но когда она запела…
Она сидела над его кроватью, шепотом рассказывая на ночь сказки и напевая чарующим голосом колыбельные. Он засыпал только тогда, когда она затихала и безмолвно покидала его комнату. Ему еще долго снились эти сказки, и их герои частенько заглядывали к нему в гости через открытое окно – они плясали и радовались в его снах, и он там был, и там были его братья, и была она. Викки. Сны. Они несут нам радость и счастье, которого не хватает в жизни реальной. Пусть даже маленькую щепотку благополучия, пусть крохотный кусочек любви – нам этого хватает. Нам хватает того, что у нас появилось, но чего у нас никогда не было.
Сны. Они окружают нашу жизнь, схожую с маленькой горящей свечкой, зависшей в пустоте. Они защищают ее, нависая над ней разноцветным полотном сказок и сумбурных картин из другой жизни. И поэтому мы не гаснем, а продолжаем двигаться во тьме, на ощупь.
Зная, что когда-нибудь нам все это приснится. Но там все будет по-другому.
Она это обещала.
Мальчик отрицательно повел головой. Мик. Его звали Мик. Но он этого не помнил. Все звали его «Мелким».
Малыш уселся рядом с девочкой. Грустно посмотрел на нее из-под светлых волосиков, ниспадающих на лоб, на глаза. Перевел взгляд на небо. Внезапно улыбнулся. Аккуратно дернул ее за плечико и указал тоненьким пальчиком на странное облако, плывущее по небосклону.
Оно было похоже на кораблик. Плавные, расплывчатые черты вполне узнаваемы – вот мачта, вот парус, а вот корма. Мальчишка пальцем дорисовал на облаке людей. Ее. И себя. Этот корабль – большой и добрый сон. И они плывут на нем по голубым волнам. Так он думал.
Может быть, он был прав? Кто знает?

Наступил вечер. Тихо и негаданно, будто без приглашения пришел. Пьяный фонарщик кряхтя и охая принялся разжигать фонари, дай бог к утру управиться...
Ужин. Буквально пир на весь мир. Боже, чего там только не было, казалось, ваш желудок готов был принять столь щедрые дары в любых количествах. Это было не так. Объевшись и едва волоча ноги, вы отправились спать. Теплая уютная постель без блох и вшей. Запах лаванды и васильков. Веки налились свинцовой тяжестью, вот-вот и чудесный сон погрузит вас в чарующий мир сказок.
- Прет хрошая ма-ик-йя! - пьяный в стельку хозяин дома ввалился в комнату. Пошатываясь и периодически матерясь он неуверенной походкой направился к кровати "приемышей". - Род-д-дная моя, солнышко...красота ж ты ж ИК! Суда ити! - широко раскинув руки и яростно хлебнув какого-то пойла, он попытался ухватить Шуми за ногу и притянуть к себе. Рассуждать о его намерениях не имело смысла - все было кристально понятно.

Вот так. Все просто и прозаично. Тонкая струна арфы, которая пела мне мелодию дивной, прекрасной жизни зафальшивила и оборвалась.
Дура.
Зачем надеяться и ждать. Всегда одно и то же. Холод. Боль. Голод. Боль. Боль. боль…
Душа болит. Где-то там, в области крыльев. Я всегда представляла себе, что душа – это дивная, перламутровая и разноцветная бабочка. Прозрачное тельце, в котором скопились все цвета сирени и васильков. Огромные, сверкающие крылья, на которых мерцающей пыльцой застыли блестки радуги. Свободная. Красивая. Ни то что я. И вот сейчас что-то надломило самый кончик крыла. Оторвало кусок неземной, живой сущности.
Обида… нет, не на то, что старый пьяница покусился на мое целомудрие. Пфф. Как будто не видали. На улицах хватает быдлоты, жаждущей совокупляться. И не раз мне случалось наталкиваться на них, отбиваясь, крича, умоляя и плача. Кроме злости и бессильной ненависти больше ничего не осталось.
Пус-то-та.
Нет, не та обида сейчас просыпается вместе со мной в приятно-пахнущей, чистой постели. Обида за то, что я поверила. Позволила себе поддаться искушению и нырнуть в мечту. Стала слабой. Наивной. Как глупо. Обида на себя, что не защитила, не уберегла. Ведь кто, кроме меня будет этим заниматься? Нужно было сразу, при первой же возможности, обокрасть и убежать. Но твердая самонадеянность и переливы сказки замуровали разум. Отдали тело под власть импульсивному сердцу.
Дура.
Фальшивая мелодия внутри. Фальшивая. Ложь на обветренном лице. Красивая жизнь за цену, которую я не могла, не хотела отдавать. Лучше там, снаружи. Лучше та мантра, нацарапанная пальцами в грязно-желтом снегу «Холод. Боль. Голод. Боль.» Лучше так.

Спокойно открылись темные глаза, смахнув с ресниц сон. И не было слез, их выпили трущобы. И не было страха, его сожрали бродяги. Была ненависть и ярость, горящая внутри костром. Догорающие угольки вспыхнули с новой силой, поднимая горячим вихрем цветастую бабочку, которая теперь всегда будет летать криво. Ну и пусть. Пусть криво. Главное, что будет.
Резко скатившись с кровати, я завизжала на всю силу, которую могли выдать мои легкие. Подбежала к «папе» и пихнула его коленом в пах.
- Урод! Сволочь… ты.. ублюдок. – Тихое змеиное шипение.
Прости, малыш, если разбудила тебя. Прости. Ты еще посмотришь на воздушные кораблики. Сможешь натянуть белые паруса в индиговой лазури.
Тут же стремительно отскочив от пьяницы, я загнано оглянулась по сторонам, ища что-то твердое, тяжелое и, желательно, острое.

День медленно и сонно клонился к своему мрачноватому финалу, предрешенному и вполне очевидному – к ночи. Раньше малыш, едва завидев горящий на горизонте солнечный диск красновато-оранжевого цвета, сразу же искал себе надежное, темное и достаточно сухое убежище, за неимением оного – прятался прямо на улице, среди куч мусора, заныривая в пустые бочки, накрываясь грязными тряпками и, что самое важное – не дыша, не шевелясь, превращаясь в немое подобие бледного маленького существа, ангельски красивого, но дьявольски напуганного, замирал. И ждал. Ждал, когда первые лучи добродушного солнца коснутся стен норы, в которую ему довелось залезть. Ждал, и, дождавшись, радовался, чуть ли не проливая слезы счастья. Но голод мешал. И онемевшее от холода лицо, на котором замерзали слезинки. И ледяные руки, которые невозможно было вскинуть к небу в знак благодарности.
Вот и сидел там. Ждал, значится, пока отмерзнет. А потом вновь бродил целый день в поисках еды, воды и, может быть, толики человеческой любви. Бродил и чувствовал на губах вкус страха. Потому что знал – ночь вернется.
Но теперь он не боялся. Вкусно отужинав, переодевшись в ночную рубаху, достающую ему до пят, малыш спокойно лежал в постели, держа обеими руками полюбившегося ему медвежонка. Он больше не боялся – лишь отголоски страха бродили где-то там, за окном, вместе с непробиваемой мглой, которую прогоняет горящая свеча в руках хозяйки.
Он больше не боялся.
Ему хватало тепла и уюта, которыми одарили его новоиспеченные «родители» - они подарили ему все то, чего ему не хватало. И Она. Она тоже благоприятно на него повлияла. Викки. Она такая красивая. Она точно такая, какой всегда ему снилась в добрых и милых снах. Она достаточно взрослая, чтобы помочь ему, чтобы его защитить. А он слишком маленький, чтобы ее не слушать. Он открыл глаза и смотрел на ее профиль, на ее чистые волосы, мягким ворохом лежащие на белоснежной пушистой подушке. Ее локоны блестели в ночной тишине, блестели лунным отблеском. Ее маленькие ноздри тихонечко втягивали в себя воздух, а чуть пухлые губы, немного раскрытые, вытягивали его обратно.
Ее глаза были закрыты.
А он почему-то смотрел на нее и не мог оторваться. Ему не снились сны. Он не мог уснуть, будто бы чувствуя что-то, какой-то неприятный осадок. Ему показалось. Поэтому он ее коснулся. Коснулся пальчиком ее раскрытой ладони, лежащей поверх пухового одеяла. Коснулся и вновь прогнал страх.
А потом пришел он.
Все произошло необычайно быстро – он соскочил с кровати быстрее, чем мужчина стянул ее с кровати. Она ругалась. Он, крепко обнимая медвежонка, отбежал в угол, судорожно водя испуганным взглядом по лицам, присутствующим в комнате. Зажался в угол, спрятался, стал смотреть и вдруг понял.
Понял, что ошибся. Понял, и почувствовал, что горькая слеза одиноко выкатила на щеку. Понял и сообразил, что жизнь вновь началась. Настоящая, суровая реальность.
Понял, что это – не сон. Это уже давно не сон.
Зажался в маленький белый комок, прижал колени к груди, крепко обнял медвежонка. Заплакал. Беззвучно. Краснея от понимания своей слабости. Но зная, что найти в себе силы и сбежать сейчас не получится.
Сидел и плакал. Уже не смотрел. Никуда. Только в темноту, которая начинается за закрытыми глазами.
Он снова боялся.

Вспышка боли. Вырываясь ты вывихнула левую руку, жутко болит запястье, наверняка останется жуткий кровоподтек. Но это сущие пустяки по сравнению с тем, что еще может сделать с тобой чудовище, которое закусив губу и пуская слюну, пыталось тебя изнасиловать. Стиснув зубы, ты вывернулась как змея и пнула подлеца в пах, удар оказался смазанным, но хватка ослабла. Пользуясь временным замешательством и его нерасторопностью, ты откатилась в сторону.
Держась за вывалившееся хозяйство и плетя пьяный бред, "папаша" тупо уставился на Шуми. Похотливая улыбка исказило лицо страшной гримасой, не сулящей ничего благоприятного и хорошего.
Оглядевшись по сторонам в поисках хотя бы чего-то, что могло бы защитить тебя в этой ситуации, ты обнаружила лишь мягкие игрушки.
- Эээааааыыыы! - капая слюной и пошатываясь, монстр направился к тебе.

Липкое омерзение зализало внутри раны, нанесенные радостью и покоем. К черту. Пусть умрет этот дом, забитый теми призраками, что живут в нем. Вспомнились, ярко и отчетливо, слова Горбуна, когда он вспоминал своих родителей.

«Да падет Зверь на того, кто живет под крышей Дома. Да сгинет каждая душа, побрезговавшая быть человеком. Да найдет страх того, кто сумел простить себя, без права прощения. С виной на шее, как удавкой, упадет он на деревянные, вычищенные доски. И прольется первая кровь, зазывая на пиршество Богов. И каждый час со звоном курантов одна жизнь будет коверкать другую. И боль, вознесенная на Небо, прольется опаловым дождем»

Тогда было страшно слышать эти слова. Жестокие. Злые. Чужие. Страшно было смотреть на согнутого пополам уродца, который слепыми глазами смотрел в небеса. Мне всегда казалось, что этими белыми зрачками он видит куда больше, чем обычные люди. Было страшно тогда. А теперь страх вытеснила злоба.
Не доверяй человеку, который желает тебе добра. Ибо он возьмет за это непосильную плату.
Отпихнув от себя ублюдка, я оглянулась в поисках хоть какого-нибудь средства защиты, но на глаза попадались только игрушки. Краем зрения я выхватила малыша, застывшего в углу и обнимающего мишку. Испуганный, бедный малыш. Жалость схватила за глотку, но нельзя. Нельзя сейчас поддаваться ей.
Прыгнув на кровать, я резко развернулась к «папаше». Времени думать и мешкать не было. Остались только крохи секунд, за которые нужно было успеть убежать отсюда.
Подпрыгнув на пружинах, я резко бросилась вперед, бросаясь на человека всем телом. Рука крепко сжалась в кулачок, направляя его в челюсть. А пальцы другой руки растопырились, целясь в глаза. Выцарапать, выколоть, оставить стервеца слепым. А нога сама сжалась и направилась в живот. Так, как меня учили.

Вспомнив все то, чему учила улица, с ее беспощадными и жестокими законами выживания, Шуми выжидала подходящий момент. Понимая что весовые категории несравнимы и ближний бой принесет очередную порцию боли, она приготовилась к внезапному и быстрому действию, на которое пьяный наверняка не успеет среагировать. Вложив всю злобу и гнев, переполнявшие ее душу, Шуми, словно черт из табакерки, взвилась вверх прямиком к лицу обидчика. Удар попал точно в цель. Рука на секунду вспыхнула болью, которая тут же погасла, уступая место наслаждению от увиденного. Апперкот "погасил" столь яростно пылающую страсть в один миг, прихватив с собой сознание и устойчивость. Хозяин дома, словно срубленное под корень дерево, устремился вниз. Секунда и тело с грохотом рухнуло на пол. В комнате воцарилась напряженная тишина.

Едкий страх, ползучий, как обвивающая твою шею змея; колючий, как заросли шиповника, растущего за кривым покосившимся забором; впиваясь в тебя своими иголками, заставляет почувствовать себя маленьким, крохотным угольком в море пламени, что беснуется вокруг, пляшет огненно-красными искрами, танцует и дико скрипит твоими натянутыми нервами; они издают протяжный жалобный звук, как только их касается что-то извне, что-то обжигающе холодное.
Спасенья нет! – шепчет кто-то в твоей голове, - и ты не уйдешь. Тьма всегда вокруг, всегда рядом. Ее нельзя победить, с ней невозможно бороться. Она окружает тебя своим черным полотном ужаса, и нет никаких сил сопротивляться – только лишь упасть в ее объятья, позволить поглотить себя, стать еще одной жертвой кошмара.
Но страхи тоже боятся. Они боятся, когда человек начинает бороться с ними, когда он перестает их страшиться, когда он берет в руки свечу и разгоняет застоявшийся черствый мрак движением руки, храбро глядя вперед. Когда человек начинает бороться со своим страхом, последний незамедлительно отступает – ведь он тоже умеет бояться. И делает он это на зависть хорошо.
Викки. Она не боится, кажется, совсем ничего. Этот мужчина, днем казавшийся абсолютно безобидным и вполне приличным, ночью превратился в похотливое животное, в зверя, умеющего только пускать слюни и выть. Малыш видел зверей. Однажды к нему пристал один такой. Он тянул к нему грязные пальцы одной руки, а второй тянулся к своим подштанникам. Мальчик тогда еще был слишком мал, поэтому не понял намека – он не понял вообще ничего. Зверь не успел совершить свое злодеяние – тьму вокруг разогнал стражник с факелом в руке – увидев малыша и тянущегося к нему похотливого бедняка, мужчина тут же впал в ярость, погнался за обезумевшим извращенцем и, догнав его в конце переулка, саданул его острием меча по спине, так, что даже в темноте мальчишка увидел, как чернеющая полоса растекается по спине зверя, даже в затихающих завываниях унылого ветра и гула ночных улиц услыхал, как подонок давится своим булькающим криком.
Он тогда ничего не понял.
А сейчас…
Нашел в себе силы открыть глаза. Увидел, как мужчина повалился на пол, громко саданувшись головой об плюшевый пол. Моментально вскочил, подбежал к девчушке и прижался к ее спине. Прижался, чуть-чуть выглядывая из-за ее спины, уже не трясясь от страха, не чувствуя того ужаса, который, было, залез к нему в самое сердце. Прижался и застыл, выжидая, сжимая одной рукой медвежонка, а второй обхватив ее руку. Ее мягкую ладонь.
Ладонь той, что защитит. Той, что не боится. Никогда.
Викки.

Дыхание рвалось из груди так сильно, что в глазах плясали красные фейри. А стук сердца мне казался настолько громким, что я молилась про себя, как бы он не перебудил весь дом. Глупо, те крики, что я издавала, должны уже были давно это сделать.
Мои глаза широко распахнулись. Ну конечно. Скоро сюда сбежится половина дома, если не все его обитатели, и вот уж вряд ли они поверят какой-то оборванке, а не хозяину.
Мысли порхали, будто майские коты при виде кошек. Я бездумно оглядывалась по сторонам, не замечая ничего вокруг. Внутри билось лишь одно слово, ограничивая все мои действия: «Бежать».

Разбилась с звонким хрустом мечта. Но ты ведь это и так знала. Готовилась. Ты понимала, на что идешь. Глупо теперь винить кого-либо. Глупо винить себя за безрассудную надежду.
Мир уронил свои штрихи, закрашивая черными пятнами белую кожуру. А под сверкающей оберткой ты нашла тоже, что и всегда – запах гнили да свернувшуюся от страха кровь. Пусть алеют ее сгустки внутри тех, чьи души умерли. Пусть кричат они по ночам от своей падали. Не люди. Мертвецы с глазами живых. Не нужно попадаться им на пути. Не нужно становиться с ними вровень. Не заплатишь ты цену счастья. Не заплатишь и не станешь счастливой от того, что получишь. Это миражи, украшенные требухой. Карусель с лентами из свежевыделанной плоти. Беги. Беги скорее. Вон из дома, чей гнет на себе несет Человек. Вон на улицы, которые куда добрее своим холодом, голодом и одиночеством. Не забывай об уроке, подарившем тебе привкус желчи во рту. Беги.
Вот только тепло в ладошке… Откуда?

Я машинально посмотрела вниз и увидела Малыша. Его глаза были полны надежды. Той, которой у меня не было. Которую я разбила на маленькие куски. Так я когда-то смотрела на слепого Горбуна. С той же толикой просьбы и мольбы.
Комок подступил к горлу. Заставил сердце сжаться.
Мне нужно было бежать. Как можно скорее. И даже не думать о том, что я оставляю маленького мальчика на растерзание этим уродам. Просто бежать. Без оглядки. Он всего лишь глупый ребенок. Такой же, как и многие, кого я видела в трущобах. Зато теперь у него будет еда и одежда. Малейший намек на ласку и любовь. И неважно, неважно, что с ним сделают… нельзя думать об этом, нельзя. Я не могу его взять, куда я его дену? Я и себя-то могу с трудом прокормить. Зачем мне лишний рот на шее? Нужно бежать, дурочка. Брось его, оставь, забудь.
Но комок становился все тяжелее, а сердце сжималось все туже. Огромные глаза и плюшевый медведь, которого он держал не выпуская. Потом эти воспоминания растерзают меня в подворотнях. Накинутся и растерзают. Это маленькое существо не сможет постоять за себя. Именно поэтому я так отчетливо чувствую его прохладную ладошку.
Опустившись на колени рядом с малышом, я твердо, уверенно посмотрела ему в глаза и сжала руку крепко, сильно:
- Послушай меня внимательно. – Сказала я тихим шепотом. – Этот дом проклят. Тут нельзя нам с тобой оставаться. Я уйду отсюда прямо сейчас. И сделать это надо как можно скорее. И… я.. – слова спутались, сбились, и я прикрыла глаза от той ответственности, которую сейчас собиралась на себя взвалить. – Я тебя не брошу. Ты мне веришь? Я тебя не брошу, Малыш. Но ты должен быть послушным и храбрым, хорошо?
Улыбнувшись, я провела ладонью по его щеке и внезапно почувствовала облегчение. Так всегда бывает, когда решение принято, каким бы тяжелым оно ни было.
- Побежали. Побежали быстро и тихо, идет?
Сжав его руку еще крепче, я осторожно направилась к двери и выглянула в коридор, чтобы оценить насколько там пусто.

Все закончилось едва ли начавшись. Какие то часы назад вы были окружены заботой, лаской и теплом, пусть ненастоящим, поддельным, но все же хотя бы немного согревающим ваши закоченевшие души. Бог дал, Бог взял, кажется именно так гласила древняя мудрость, которую волею случаю продемонстрировал вам откровенно перепивший "гостеприимный" хозяин дома, в данный момент лежавший на полу, в глубоком нокауте. На первый план выходило спасение. Выглянув из-за угла, вы обнаружили абсолютно пустой коридор, кажется никто не среагировал на шум и путь к свободе чист.

Страх уползает, как шлепнутый по заднице дикий кот, намеревавшийся стянуть с окошка куриную ножку – иди отсюда, котяра! – кричит маленькая девочка, грозно размахивая кулачком, - это не твое! Твое то, что найдешь на помойке! Хулиган!
Страх, брезгливо фыркнув и махнув облезлым хвостом, удаляется в темень, в грязь переулка, грациозно ступая по щербленной, выложенной серыми камнями, дороге, на которой серебрятся бесформенные лужи, в которых отражается голубое небо с белыми облаками. Страх уходит, несолоно хлебавши.
И пока малыш остается рядом с ней, все будет хорошо. Он в этом уверен. Абсолютно.
Она говорит с ним. Он лишь уверенно и понимающе кивает, представляя долгий и тернистый путь на волю, прочь из злой сказки, которая затянулась и намерена продолжаться до тех пор, пока маленькие детки не угодят в ведьмин котел. Он понимает, что нужно быть сильным. Быть сильным для того, чтобы суметь убежать. Быть сильным для того, чтобы не струсить и не вжаться в угол от сковывающего мышцы, крупной дрожью трясущего поджилки ужаса. Быть сильным для того, чтобы не подвести ее.
Викки.
Он еще раз кивнул, и на этот раз тень улыбки забрела на его маленькие розоватые губки, будто бы неожиданным гостем украсив лицо юнца – он стал похож на заискивающего ангелочка, свесившего ножки с огромного белого облака, мило улыбающегося смертным, чем-то схожим с муравьями, копошащимся там, внизу, где мор и голод, болезни, войны и чума. Где бедность и богатство сосуществуют, образуются в непонятный дичайший союз, сотрясающийся в агонизирующих конвульсиях безумных восстаний и ужасающих своей жестокостью убийств. Где по улицам бродят купцы, обвешанные золотом и украшениями из драгоценных камней; где рядом с ними бродят бродяги и попрошайки, не вкушавшие маковой росинки вот уже три дня. Где все не так, как должно быть. Где все неправильно.
Но он не думал об этом. Он, чувствуя ее мягкий приятный запах, чувствуя прикосновение ее нежной ладошки, замер в одной позе, затаив дыхание. Он был готов бежать, если она скажет, прыгать, лежать или стоять на одной ноге, если она повелит. Все, что угодно. Лишь бы быть под ее защитой. Рядом с ней.
С Викки.

На все мои слова малыш послушно кивал, сжимая своими пальчиками руку еще крепче. Я улыбнулась. Он молодец. Послушный, не боится. Я бы в его возрасте… хотя кто знает, возможно, вела бы себя так же. А еще мне нравилось, что он не говорит. Его молчание было музыкой тишины, которая успокаивала, расслабляла.
За него говорили глаза.
Говорят, в них отражение души. Похоже, у малыша душа слишком яркая и живая. Каждым своим взглядом он говорил мне куда больше, чем смогли бы передать слова. Вот и теперь я видела решимость, отвагу и туже самую надежду, которая до сих пор держалась, не тухла. Это было странно видеть в маленьком мальчике, но жизнь научила меня верить в разные странности и брать их в расчет.
Оглянувшись по сторонам, я только сейчас сообразила, что мы в одних ночных рубашках, а это плохо. Это очень плохо.
- Жди, - прошептала я у самой двери и метнулась назад, к шкафу. Вытянула охапкой вещи, разбросав их по полу. Быстрым взглядом окинула цветастый ворох и выбрала маленькие шортики, футболку и какое-то темное платье. Сейчас некогда было особо разглядывать, поэтому я просто скрутила вещи в узел, прижав их одной рукой к себе, а второй подхватив Малыша.
- Не бойся, - ласково шепнула я ему. А потом поняла, что скорее шепнула это сама себе. Теперь для меня этот дом населяли призраки, и мало ли что могло оказаться на пути к свободе.
Снова выглянув в коридор, я мельком вспомнила, как мы проходили сюда, и по памяти ринулась вперед, не отпуская руку маленького мальчика.

Держись, Малыш. Главное не отпускай. Мы отсюда выберемся, точно тебе говорю. А потом я стащу нам еды, честно. У нас все будет хорошо. Хорошо.

Подруга-Ночь заботливо укутала город столь желанной и необходимой многим темнотой. Без тени смущения и, уж конечно, без зазрения совести она подгоняла ночных существ, ее посулы были полны золота, крови и насилия. Обычная картина, не вызывающая эмоций или переживаний, очередная чехарда жизни и смерти веселой гурьбой пронесется по улицам богом проклятого города. Странно... Но для некоторых жителей подобные истории казались отвратительно сочиненной сказкой, рассказанной загулявшим бардом, пропивающим последние портки.
Двое жителей улиц, пробираясь сквозь спящий дом, относились к категории разочаровавшихся. Их сказка оборвалась едва начавшись и теперь грозила серьезными неприятностями, малосравнивыми со всеми предыдущими. Божественное провидение, элементарное везение или просто стечение обстоятельств, кто его знает что именно, но они смогли уйти незамеченными. пару раз половицы предательски скрипнули, заставив затаить дыхание и вжаться в стену, но за этим ничего не последовало. Уже оказавшись у входа, Шуми приметила небольшую шкатулку, служившую пристанищем для ключей, потеряв было интерес, она вдруг заметила неяркое поблескивание на самом дне, спустя секунду на свет было извлечено изящное золотое кольцо, украшенное маленькими прозрачными искорками, вскоре кольцо уже принадлежало юной воровке.
Внезапно тишину прорезал сдавленный стон, казалось он принадлежал хозяйке. Переведя дух и медленно продвигаясь вперед, вы оказались прямо напротив садика. Еще один очень томный и глубокий вздох оповестил вас, что вы не одни. Быстро пригнувшись, вы избежали опасности...которой на самом деле и не было. прямо напротив кустов, рядом с беседкой странно подергивалось человеко подобное существо. Полностью обнаженное, с торчащими в разные стороны волосами, оно периодически несинхронно и, что удивительно, на разные голоса стонало. Формой существо напоминало четвертую букву в вывеске "кузнец". Привыкнув к темноте и, поняв, что существо явно смотрит в другую сторону, Шуми вдруг осенило. Ее взору открылось ни что иное как супружеская измена, причем сразу с двумя мужчинами. Живя на улице, девочка прекрасно знала, что могут сделать мальчики с неуспевшими скрыться девушками. волна отвращения подавила все остальные чувства, в том числе и страх, но зрелище странным образом притягивало к себе внимание. "Существо" сложилось на землю и теперь представляло собой бутерброд, в середине которого оказалась Вельма. Дернув головой и едва не опорожнив желудок, Шуми, таща за собой Мелкого, направилась к воротам. По дороге она встретила небрежно разбросанную одежду, принадлежавшую мужчинам и хозяйке. Калитка оказалось не запертой. Терпкий ночной воздух улиц вновь наполнил легкие, возвращая детей улиц с небес на землю. Этот день научил очень многому, пожалуй даже больше чем им того хотелось.

Малыш аккуратно шел вслед за своей спасительницей, за своей опорой и защитой на осклизлом пути, ведущим в бездну страхов, отчаянья и бедности. Она, словно огонек в кромешной темноте, вела его за руку вперед, прочь отсюда, вверх, к небу, отблески которого отражались в пепельно-серых, отвратительно-пугающих своей чрезмерной живностью и подвижностью тучах; они, покрытые рябью, двигались, шумели, грохотали громом и пускали зигзагообразные молнии вслед за беглецами, которые хотят ускользнут из их царства – раздолья тьмы, похоти, дома с привидениями, шатающимися по детским комнатам с бокалом в руке; с отвратительными монстрами, гротескными, страшными, издающими нечленораздельные, булькающие звуки, охи и ахи; когда малыш увидел это мохнатое, трепыхающееся без такта и смысла чудовище, его сердце вдруг свалилось в пятки, и неожиданно захотелось взвизгнуть – но он сдержался, ибо рядом была она.
Свет, хранитель свечи в кромешной мгле.
Он держался за нее, впиваясь в ее теплую ладонь резко похолодевшими пальчиками, стараясь не упустить ее ни на миг. Он быстро к ней привязался. К теплу и мягкости быстро привязываешься. И не хочется отпускать. Никогда. Ни за что, ни за какие богатства, сладости и игрушки.
Он уходит за ней, крепко вцепившись в ее руку, обхватив маленького медвежонка двумя руками. На улице ночь. Звезды молчаливо смотрят на маленьких ребятишек свысока, улыбаясь им своим белоснежным сиянием. Они рады, что дети смогли сбежать так быстро, так безболезненно. Они отражаются в лужах, улыбаясь и на небе, и на земле.
Малыш прижимает медвежонка поближе и думает:
- «Не бойся, Чарли» - мысленно говорит он ему, - «она не даст нас в обиду. Я тебя защищу. А она защитит меня. И мы снова будет вместе. Мы уже вместе. Ты улыбаешься. Я тоже».
Я тоже.

Слышится протяжный свист. Пронзительно-громкий, будящий своей внезапностью и нарушающий утреннюю гармонию. Словно голодные собаки из теней выползают размытые силуэты, около шести, возможно более. Тягостное ощущение чего-то нехорошего, затаившейся опасности судорожно вгрызается в подкорку мозга. Желания бежать нету, безысходность и чувство отчаяния лишили вас мотивации, кажется уже всеравно как умереть и где. В конечном итоге возможно именно так все и должно было закончится, сказка сдернув маску, обнажила огромные кривые клыки, готовые разорвать вашу надежду, низвергнуть вниз веру в счастливый исход.
- Не пытайтесь бежать. Глупо. - из темноты вынырнула фигура. Нарочито медленно, будто вымеряя каждый шаг, она приблизилась к вам - Значит вы, используя свое природное обаяние, свои очаровательные ангельские кудряшки и заманчивые улыбки...проникли к багатеям. Смогли преодолеть преграду, оказаться по ту сторону баррикад. Мило. Просто очаровательно. Думаю мы с вами поладим, найдем общий язык. Следуйте за мной. Вас не обидят, если вы кончено этого не захотите! - на секунду злорадная улыбка озарила лицо нового знакомца.

Что-то змеиное поднялось снизу. Шипящая, скользящая чешуя, заменившая вдруг привычное тепло кожи. Заворочался внутри яд, выплескиваясь наружу через сумрачный, полный безумного счастья взгляд.
Именно так. Этот мир был для меня куда более привычным. С опасностью, которая тянула свою резину и опутывала ей барахтающихся людишек. С лопастями ненависти, закручивающими жизни в тугие спирали. И ласковый мрак, который так приятно прятал выражения лиц, одевал новые маски, сковывая всю правду лицемерием и ложью. Я любила эту жизнь, жизнь в тенях и на грани бездны, ведущей в никуда. Жизнь, которую мне подарил Горбун.

Схватив Малыша за плечо, я грубо сжала руку, заслоняя его собой, отводя за спину. Глаза в темноте блеснули, опасно разрезая подошедшие тени лукавым предложением «поиграть». Всем своим видом я показывала, что буду защищать мальчика за моей спиной с остервенением и глупостью, на которую обычно не идут дворняги вроде меня. Потому что это бессмысленно и бестолково.

«Это моя игрушка, подонки. Только моя. И я буду убивать за нее, как готов убить за любимую конфету ребенок»

Не отпуская «игрушку», я оглянулась по сторонам, стараясь разглядеть лица, но было слишком темно. Заговоривший незнакомец, судя по всему, был главой этой шайки. Ну что ж – это хорошо. Значит, есть с кем договориться. И есть, кого убить, в случае чего. Учитель всегда говорил, что у каждой змеи есть голова. И отрубив эту голову, появится шанс избежать смертельного яда. Хоть это и было важно, но драки мне хотелось избежать.
А потому я лицемерно улыбнулась, стискивая пальцы на плече малыша еще крепче.
- Жизнь по ту сторону ничуть не лучше этого дерьма. Можешь мне поверить, – тихо сказала я, делая шаг за незнакомцем. – Конечно, мы найдем общий язык.
Бросая на этот сброд прищуренные взгляды, я далее молча пошла за «головой». Плечо малыша я не собиралась отпускать, держа его при себе.

«Не бойся. Мы с тобой и отсюда выкарабкаемся. Этот дурак хочет вызнать, что происходит «по ту сторону баррикад». Видимо собирается ограбить их, а может и шантажировать. А шантажировать, кстати, есть чем. Почему бы не помочь им? Этот дом – умело скрытый в праздничные одежды Ад»

- Я прекрасно разбираюсь во всех сортах дерьма, благо жизнь научила многому. В полночь маски спадают, обнажая горестную правду... - незнакомец медленно сдвинул капюшон, до этого скрывавший половину его лица. Красавец, просто-таки милашка, с игривым манящим взором, правда полного неподдельной тоски и жизненного опыта. От правого виска до левого уголка рта тянулся изящный розовый шрам, каким то чудом не задевший глаз. рот, в очередной раз сложился в милой очаровательной улыбке, более подобающей дворянину. - Я прекрасно знаю, что происходит там, больше чем мне бы этого хотелось бы. И хочу положить этому конец! Раз и навсегда размазать каблуком эту зажравшуюся гниду по каменному полу нашей реальности. Утолить жажду мести и вспороть это свиное брюхо...ну да подробности ни к чему. Вам сказочно повезло, даже не представляете как...практически все дома здесь охраняются как стражей так и магически - от вас могло и горстки золы не остаться. но вы выжили, следовательно Божественное проведение направило вас в мои заботливые руки. А теперь молча следуйте за мной.
В наступившей тишине, вы неспешно прошествовали несколько кварталов, пару раз повернули в едва заметные переулки, пролезли под поваленным деревом и, наконец, оказались у полуразрушенной хибары. Заваленная ветошью и строительным мусором, она чем то напоминала ленивую и нечистоплотную черепаху, закопавшуюся в прибрежный песок. пробравшись внутрь сквозь небольшое боковое отверстие вы тут же почувствовали запах корицы, ей благоухал весь дом. на удивление уютные и чистые кресла, диван - весь дом был прибран и обжит.
- Усаживайтесь поудобнее, скоро подоспеет чай с мятой, столь полезной для ваших бедных нервов. Я жажду вашего рассказа. Начинайте!

Звери. Хищники, живущие во тьме – они съедят любого, кто осмелится выйти в густой мрак, в их ночь, где они – короли, где время тянется, как густая смола, черный маслянистый кисель, дёготь. Они сожрут наглеца с потрохами, не оставив ничего, кроме обглоданных до чиста костей, смрадных миазмов и пустых воспоминаний, о том, мол, что был тут один какой-то смельчак со сломанной рукой, но храбрым сердцем. И вон она, кость – и правда на ней след от перелома остался.
Звери. Они не жалеют никого, будь то ребенок или женщина; не признают никого, ни Бога, ни Короля, ни даже самого Дьявола, пускай он даже восстанет пред ними. Они чувствуют себя в своей стихии, как рыбы в воде, ибо ночь – это их время. Зверей надо остерегаться, надо обходить их стороной, ждать, пока они уйдут сами, затаив дыхание, не дыша и не плача. Они чувствуют страх, чувствуют его своим нутром; тот, кто боится, не может выжить на улицах. Поэтому они презирают страх, искореняют его в себе, и уничтожают тех, в ком есть пусть даже малая его часть.
Она не боится. Она больно сцепляет на его плече свою тоненькую мягкую ручку, которая превратилась вдруг в когтистую лапку злобного зверька – она похожа на них, она из их племени, сродни всем этим шакалам. Она не боится. Но она… чувствует. Она мягкая, добрая. Но не всегда. Не сейчас. Сейчас в ней клокочет, подобно кипящей стали в горне, ненависть – ненависть и ледяная ярость к угрозе, нависшей с длинной, отточенной косой над нашими головами. Она готова перегрызть этим животным глотки, порвать и уничтожить все с ними связанное.
Она не боится.
И ее уверенность передается ему. Медленно, тягуче. Ее тоненькая ручка-лапка пульсирует мягким теплом, и он перестает бояться – оглядываясь, понимает, что этот стальной блеск кошачьих глаз, это лицо, будто бы вылитое из бронзы – она защитит его. Но он не должен бояться, чтобы не мешать. Их главарь… он говорит. Они перекидываются фразами, которых мальчик не слышит, не понимает – в его жилах кровь то вскипает, то застывает. Он с переменным успехом разгоняет в себе ужас от предстоящих событий, скрывая предчувствие под ее уверенностью. Своей уверенности у него еще нет.
Они шли. Шли вместе, о чем-то договорившись. Не было выбора? Это очевидно. Но он об этом не думал. Он шел, крепко вцепившись в ее ладонь своими маленькими пальчиками, побелевшими от усилия, в них вложенного, и, вероятно, страха, который отголоском бродит по сознанию, будоража воображение, рисуя картины из прошлого и будущего.
Я тебя не брошу, малыш, - говорит Викки, глядя в его лазурные глаза.
Он ей верит. Но отпустить ее руку не может. Ведь она не боится.
Домик. Крохотный, перекошенный домик. Большой, уютный диван, запах корицы, треплющий обоняние. Незнакомец, его острый и пронзительный взгляд. Малыш жмется поближе к девушке и не отводит глаз с лица этого «красавца», этого… зверя. Это зверь. Он такой же, как все остальные. Не смотри на него. Не говори с ним.
Никогда не доверяй ему и ему подобным. Никогда.

Его лицо удивило меня, как может удивить змея, показавшая вдруг вместо яда сладкий нектар. Красивое, миловидное, необычное, словно не принадлежащее ему. Ты украл его, бродяга? Пережиток прошлой жизни? Возможно наследие, м? Откуда такое лицо у того, кто познал жестокость улиц? Эта реальность тянет свои щупальца вперед, разрывая страхом и ненавистью любой признак красоты. Она умеет оставлять только шрамы. Уродовать плоть, увенчивать тело. Тогда откуда такое лицо?

Внутренности дома удивили меня примерно так же, как и облик нашего «похитителя». Уют, тепло, надежность – вот что он вселял. Только запах корицы сводил меня с ума. Путал мысли своим терпким, небывало мощным благоуханием. Этот запах… он казался мне таким знакомым, но нес отнюдь не хорошие эмоции.
Непроизвольно я сильнее сжала руку, держащую Малыша.
Беззастенчиво усевшись на один из предложенных диванов, я потянула мальчика к себе, дернув его за руку.

«Прости меня, Малыш, за эту грубость, но иначе нельзя. Только так я могу объяснить им, что ты мой. Только мой. Только так я имею шанс тебя защитить. Язык жестов для них куда более понятен, чем язык слов. Ты ведь мне веришь? Ты обещал мне верить, я знаю, я прочитала это в твоих огромных глазах»

Одной рукой продолжая сжимать малька, второй я облокотилась о подлокотник и уставилась на незнакомца.
- Ты странно выглядишь, и твои слова странно звучат. Необычно, как для того, кого воспитала улица, – тихо сказала я, лениво разглядывая парня прищуренным взглядом. Это были очень опасные слова, за которые я могла сильно поплатиться. Сейчас моя жизнь мало чем отличалась от подвешенного над пропастью мышонка. Ниточка слишком тонка как для того, чтобы трепыхаться на ней. Но мне всегда были свойственны импульсивные, неразумные поступки.
Тяжело вздохнув, я прикрыла глаза. Эта ночь, полная событий, успела оставить на мне свой отпечаток усталости.
- В любом случае, это не мое дело. Спасибо тебе за гостеприимство, надеюсь, у меня хватит… возможностей отплатить добротой за.. мм… доброту.
Усмехнувшись, я вновь подняла взгляд на незнакомца. Я могла бы надеть одну из своих масок и притвориться дурочкой. Могла бы попробовать сблефовать, балансируя на лезвии клинка. У меня много ролей и все они отточены долгими годами лжи и грязи, но… но сейчас этот трюк не пройдет, вот что говорила мне интуиция. Этот парень слишком крепок, он смотрится непробиваемым, несмотря на свою внешность. Мне так и хотелось спросить у него, откуда он достал такое лицо? Но вместо этого я благоразумно начала свой рассказ:
- Меня зовут Шуми, а этого мальчика Малыш. Его имени я не знаю. Он не разговаривает, вообще. Думаю, тебя не заинтересует моя жизнь до вчерашнего дня, потому что она мало чем отличается от жизни таких же брошенных дворняг. А вот о жизни этого мальчика я не знаю ничего. Но хочу предупредить тебя сразу. Несмотря на то, что мы знакомы всего день да ночь, я не отдам его. – В моих словах не было угрозы, лишь простая констатация факта. В них я вложила то, что не сказала вслух: «Я буду драться за него, пока не умру. Тебе ведь не нужны ненужные жертвы?».
- Вчера на площади мне посчастливилось встретить забавную парочку богачей. Женщину зовут Вельма, и у нее весьма скверный характер. Она умеет лишь орать на своего мужа и управлять им, как половой тряпкой. Он же.. он показался добрым и понимающим. Мне, как и этому малышу, улыбнулась удача оказаться в нужном месте в нужное время. Мы попали в их дом, куда они нас взяли якобы усыновить. Прекрасный дом, знаешь ли. Роскошь, богатство, еда, одежда, забота – этим нас одарили сполна. Я знала, что это быстро кончится и намеревалась стащить побольше вещей да убежать оттуда, но… но что-то остановило меня. Это призрачное счастье одурманило.
Запнувшись, я скосила глаза на Малыша.
- А ночью ко мне пришел папаша, в доску пьяный, что валенок. Он хотел поразвлечься, но я этого не хотела. Поэтому и отправила его в глубокий нокаут, подхватила мальчика и убежала.
Замолчав, я продолжила пристальное изучение лица незнакомца, гадая, как скоро ему это надоест.

- Я не дитя улиц, мой дом погряз в роскоши на столько, что ей можно было захлебнуться или отравиться. Каждодневные светские рауты, тупоголовых франтов-кошельков и волочащихся блядей-нимфоманок, обдолбанных опием настолько, что путаница партнеров стало повседневной рутиной. Бессердечные маги, ставящие целью свое господство и ежесекундное величие, эти гарцующие нарциссы, прикосновение к которым заражало тленом. Чего только не было в той "райской" жизни, которая затейливо бурлила по ту сторону баррикад. В любом случае, ныне я здесь и мне претит весь этот бомонд с его расфуфыренной маской добра и сострадания. Я считаю, что им нет места на нашей земле.
Мальчик... Я не отношу себя к категории людей, решающих кто кому принадлежит, отнюдь. Вас приняли в моем светлом доме не для того чтобы издеваться или бить, вы просто счастливчики, чудом вырвавшиеся из лап этой нечисти. мы поможем вам, вы нам. После - никто никому и ничего не должен...захотите останетесь, нет - значит нет.
Присаживайтесь, скоро принесут ужин, после такого стресса непременно нужно поесть. Ох! простите мне мое невежество, я такая тараторка... Вальтер, меня зовут Вальтер и я рад нашему с вами знакомству!

Как бы тяжело не было в это поверить, но его лицо озаряла совершенно добродушная и открытая улыбка, вызывающая некоторую долю спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. Вальтер стал странным, но приятным завершением этого насыщенного вечера.
Вскоре принесли жаркое, а следом чай со свежими булочками, что само по себе вызывало удивление.
- Давайте продолжим беседу после трапезы - красавец, ловко позаботился о содержимом тарелок и, расплывшись в лучезарной улыбке, начал набивать рот едой.

Малыш крепко сжался рядом со своей спасительницей, вперив уверенный и молчаливый взгляд в молодого человека, подобравшего их с грязной улицы – всё это начинало ему надоедать. Повторение истории? Богатый паренек, который не наигрался в детстве в «Убей стражника», теперь, повзрослев и возмужав, решил показать свое достоинство, шастая по переулкам и ловя маленьких детей, вербуя их в свою секту, где он – бог и король; неизвестно, что ждет их в дальнейшем, на этом скользком пути жизни, на этой витиеватой лестнице, ведь один неправильный шаг, сделанный зря, может оборвать твоё жалкое существование и отправить кубарем в бездну под именем «никуда».
Но малыш не думал об этом.
Он сидел и внимательно, чуть ли не с вызовом рассматривал молодого человека – то ли потому, что его лицо казалось ему смутно знакомым, то ли просто так, из чистейшего любопытства, свойственного, наверное, всем Малышам, да и прочим нищенкам и попрошайкам.
От еды мальчик отказался – слишком сильны были переживания, да и грандиозный ужин в новой, а теперь уже старой приемной семье, еще не дал о себе забыть – во рту до сих пор плавали сладкие привкусы парного мяса, отборных, тщательно вымытых и красивыми ломтиками нарезанных помидоров и огурцов, сладкого перца; вкус жаренной селедки и мягкого, еще теплого свежего хлеба, которым можно упиваться, который тает во рту.
Малыш сглотнул при воспоминании о еде. Жалобно так. Уселся поближе к Викки. И робко заглянул в ее тарелку, так как его тарелку уже отставили, ибо отказался.
И извиняющимся взглядом стал смотреть на жаркое, почесывая под носом маленьким пальчиком, швыркая и тихонечко сопя.

- Давай-давай лопай! - Вальтер заботливо подвинул тарелку "Мелкому", та аппетитно дымилась и располагала к скорейшему поглощению. - В твоем возрасте нужно часто кушать и набираться сил, ведь если ты слаб, то улица несомненно проглотит тебя, размажет по мостовой... уж кто-кто а я это точно знаю. Не бойся, более ничего ужасного с тобой не повториться, а еще мы отомстим, непременно отомстим и расправимся с той потаскухой и ее ублюдком-педофилом. - его голос был мягким и приятным, пожалуй даже чересчур. Но был честен и открыт, прямолинеен как корабельная мачта.
- Стражи продолжают гнать кровавую войну, точнее бойню...вчера было зачищено еще несколько районов, всех бродяжек и уличную шпану просто-напросто уничтожили. Кто-то серьезный взялся за это дело, кто-то хочет стереть с лица Нируфала всех неугодных. Нам опасно появляться на улице, крайне опасно...

Жестокость. Почему я видела ее в этих добродушных глазах? Почему именно ее? Вот так выглядит желание мстить? Так смотрится обида? В Горбуне тоже было много обиды и злости. В нем жила мечта, что когда-нибудь все эти чванливые выродки канут в лету. Но в его слепых зрачках не было того непонятного чувства, что я видела сейчас на приветливом, нежном лице. Что-то внутри колыхнулось. Страх? Почему? Какой к черту страх? Ведь сейчас так хорошо и спокойно. Можно даже сказать, что я нашла новую семью. Защиту. Опору. Надежду. Почему же тогда я смотрю в это лицо и боюсь?
Засмущавшись, я резко опустила глаза. Невежливо так долго пялиться на человека. Еще и на парня. Как глупо себя так вести. Уставившись в тарелку, я почувствовала прилив тошноты. Сломалось ли во мне что-то? Неужели такой бурьян как я, может согнуться под легким ветерком? Немыслимо. Не для этого я прошла воспитание улиц.
Резко опустив сжатый кулак на стол, я накинулась на мясо, вгрызаясь в него с силой и злостью. Запихиваясь по самое не могу, я тщательно избегала встретиться взглядом с хозяином этого дома. Я думала о том, что подвернулся отличный шанс вляпаться в какое-нибудь первосортное дерьмо. Да еще и утащить за собой Малыша. Я ведь обещала, что позабочусь о нем, и я никогда не предам свое слово. Теперь мне есть ради чего бороться.
Проглотив огромный кусок, я опустила глаза на ангелочка, прижавшегося ко мне и жалостливо заглядывающего в тарелку. Непроизвольная улыбка сама выплыла наружу.

«Почему ты стал мне так дорог? Почему именно ты? Мне нельзя было привязываться к кому-то. Нельзя было обрастать этим мерзким чувством, которое не позволит уйти, бросить одного. Как это невовремя, Малыш, правда?»

- Он и так сильный, – зло буркнула я Вальтеру, по-прежнему старательно избегая его взгляда. – Правда? Мы всем им покажем.
Наклонившись, я обняла ребенка за плечи и тихо шепнула в ухо, делая вид, что целую его в щеку.
- Не бойся. Помнишь мое обещание? Так что ничего не бойся.
Продолжая улыбаться, я придвинула тарелку, предложенную Вальтером, и подмигнула.
- Ты ведь правда хочешь есть? Сделай это ради меня, ладно? Если съешь, то я буду очень счастлива.
Оторвав кусок булочки, я осторожно всунула его в ручку мальчика. Он до сих пор казался мне таким хрупким.
Глубоко вздохнув, я отклонилась назад и сумрачно сказала:
- Я видела то, что осталось после пепелища. Это зрелище навсегда останется внутри меня. Эта вонь.. кажется, что она въелась в легкие. Город оказался еще более жестоким, чем я ожидала. Я думаю, сейчас нам больше чем когда-либо стоит объединить свои силы и побороться за свое право жить. Какие у тебя цели? Что ты преследуешь, Вальтер?

- Мы не сможем объединиться... - душераздирающая печаль в голосе отбрасывала все сомнения - никого не осталось, последние из выживших бояться собственной тени, да и чем нас больше, тем проще найти, а нас продолжают искать, неуклонно следую бесчеловечному приказу. Стражники перешли абсолютно все грани дозволенного, "правосудие" вершиться сразу же на месте и положительных вердиктов еще никто не вынес... - Вальтер, подпер голову рукой и уставился в глаза Шуми, в его взоре читалось необузданная энергия и решимость, обильно приправленная долговынашиваемой местью. - Но мы не сдадимся, мы будем бороться, до последнего ЧЕЛОВЕКА, последней капли крови. Вам стоит принять решение - или вы с нами или... я помогу вам миновать опасные места, но бежать просто-напросто некуда... выбор действительно невелик. Обдумайте все до утра, завтра будет жаркое утро и мне важно знать можно ли мне на вас рассчитывать. В любом случае я был рад нашему с вами знакомству! - Вальтер поднялся с дивана и улыбнулся, в этот раз его улыбка была теплой и радостной. - Джек, сегодня ты спишь со мной, освободи комнату для наших... для Шуми и Малыша - Джек, насупившись и что-то проворчав, закачал головой, очень сильно смахивая на заводного болванчика

- Ваша комната на 2 этаже, сразу направо, туалет в конце коридора - сухо проронив слова, Джек удалился. Ночь была в самом разгаре, время на сон было более чем предостаточно, вот только тревожные мысли, прочно засев в голове, не давали покоя.

Загнанный зверенок. Маленький птенец, чьи перышки еще не достаточно крепки, чтобы можно было летать; но пищу с чужих рук он все равно принимает с недоверием, особенно в свете событий, вновь перевернувших его жизнь с ног на голову. Нет. Он исподлобья взглянул на парня, и во взгляде его спряталось нечто темное, нечто на него непохожее – нечто невероятное. Он взглянул на него прижался к своей спасительнице и молча провожал взглядом каждый ее жест, стараясь не сомкнуть глаз, хотя веки были так тяжелы, и так было тепло и мягко рядом с ней, что хотелось просто погрузиться в легкую дрёму, упасть в объятия сна, забыться и отдать свое маленькое тельце на какое-то время этому миру, а самому отправиться в далекие миры, где никто не гонится за тобой в темноте, не пялится красными глазами из тени и не гоняет пинками.
Хотелось.
Но не все можно, что хочется.
Поздний ужин закончен. Косточкой указательного пальчика парнишка трет уголок глаза. Ему очень хочется спать, но он даже не думает ложиться. Крепко держа ее за руку, стоит рядом и ждет чего-то. Он молчит, потому что говорит без слов. Он боится, но прячет страх в себе. Он любит, и любовь светится в его огромных голубых глазах.
Он ждет и не спит. Ждет и устало моргает, прогоняя сон. Он не думает о том, что будет завтра. Он даже не знает, что будет сегодня, что было вчера. Для него нет ни дат, ни дня, ни ночи. Есть одна большая тягучая жизнь, в которой так мало света и тепла, так много гадостей и страшных событий.
А теперь в ней есть только девушка. Ее мягкая рука. Подушка. И старинный комод.
И этого достаточно, чтобы сон пришел незаметно, сел тихонько на плечико и прошептал:
"Спи, малыш"

- Он хороший, правда?
Наклонившись к мальчику, я осторожно провела рукой по его волосам. Задумчивое выражение все не сходила с моего лица. Я пыталась разобраться с мыслями, а проще всего это было сделать, поделившись ими с Малышом. Хоть он и не отвечал, хоть он и мог подарить мне лишь взгляды, но мне этого было более чем достаточно. Так даже лучше. В голубых глазах я могла найти молчаливый покой и понимание. Может, это они так привязали меня к себе?
- Я, конечно, все еще не могу доверять ему, но он смотрится действительно неплохим парнем. У него есть свои идеалы и стремления. Он хочет бороться за то, что ему важно, а не убежать, подогнув под себя хвост. Это удивительное качество для того, кто является одним из нас.
Вглядевшись в усталое, напряженное лицо мальчонки, я непроизвольно улыбнулась. Такой серьезный. Он старается быть сильным, но ведь он еще такой маленький. Откуда взялась эта угрюмость? Откуда взялось столько подозрений и недоверия? И почему ко мне он так привык?
Опустившись перед кроватью на колени, я сжала его ручку и положила голову на покрывало.
- Да, действительно, ведь он не один из нас, – мой голос слабел, усталость наваливалась сплошной стеной, с которой так трудно было бороться. – Он вырос таким, как они. Люди, по другую сторону баррикад. Может поэтому мне так неловко смотреть в его лицо. Он хочет, чтобы мы помогли ему сражаться за какую-то нелепую мечту. Погибнуть за что-то, за что нам не свойственно умирать. Откуда у него столько сторонников? Природное обаяние? Мне ведь хочется ему верить и хочется пойти на эту глупую авантюру. Но имею ли я право вести и тебя за собой, Малыш? Захочешь ли ты вот так… так умереть… рядом.. со мной..
Мои глаза закрылись, уступив этот бой слабости. Темнота ударила в веки свинцом. Такая густая, живая темнота. Мне не было страшно с тех пор, как Горбун нашел меня. Мне не было страшно в этих корявых руках, научивших меня быть жестокой. Я уговаривала себя вначале, что не боюсь, а потом это стало нормальным, как дышать или ходить. Естественным. Я стала доверять своим чувствам, я стала смотреть в бархатное небо ночи и видеть не призраков, но свободу.
Вот только сейчас темнота была другой. Совсем как в детстве. Я уже забыла эти чувства. Забыла этот вихрь эмоций. Тяжесть на ресницах, которую невозможно скинуть, и плывущее в никуда сознание. Я так запуталась сейчас. Я чувствовала, что мне необходимо сделать выбор, но бремя ответственности за чью-то жизнь не давало.
«Имею ли я право? Могу ли я?»
Про себя я уже давно решила, какую дорогу избрать. И я знала, что в нашей маленькой компании, решение принимать буду я. Но втягивать в это Малыша я не собиралась. И подвергать его жизнь опасности я тоже не стану, ведь я обещала его защитить.
- Я пойду с Вольтером, – в полудреме прошептали мои губы в тяжелую, серую простыню. – Я помогу ему, но тебе не позволю. Ты останешься там, где тебя никто не найдет.
В конце концов, больше у меня не было сил бороться с грузным, тяжелым миром снов.

Скоро сон смежил веки и объятья ночи приятно расслабили тело. Этой ночью ничего больше не произошло, не случилось, по крайней мере с Шуми и Мелким.
Отлично выспавшись и набравшись сил, Шуми проснулась. Все было на своих местах - шкаф, малыш, мусор. Их никто не разбудил, не побеспокоил, только поднос с завтраком намекал на чей-то ранний визит. На душе стало спокойнее и теплее, это место не смотря на некоторую запущенность и захламленность было куда как лучше столь недавно покинутых покоев сумасшедшего семейства, от мысли о событиях едва-едва не случившихся в гнезде порока, Шуми передернуло.
В дверь тихонько постучали - Покушайте и спускайтесь вниз, у меня сеть радостные новости! - голос Вальтера был звонок и весел, судя по всему он хотел поделиться чем то хорошим.