The V | ходы игроков | Who am I to disagree

Элизабет.

"Здесь нужно бежать со всех ног чтобы просто оставаться на месте!" - эти слова отлично подходят не только к сказочному Зазеркалью, но и к реальному миру, если ты младшая из семьи Остин. Здорово, если тебе нравится бежать куда глядят и если у тебя это хорошо получается, но когда с этим не задалось, когда ноги ломятся от усталости и ты задыхаешься от нехватки кислорода - обычная жизнь вполне может показаться адом. У всех свои слабые места - и твоим оказалась неспособность драться за место под Солнцем.

В сказках, конечно, безобидная принцесса-белоручка может и пальцем о палец не ударить, всюду-то её выручат и подвезут чудесные помощники и благородные рыцари. Но где их отыщешь, всамделишных? На твоей памяти никто так и не стал твоей надежной опорой. Зато ты не раз видела, как помогали тем, кому помощь по-хорошему не так была и нужна - гордым, заносчивым, острым на язычок, жадным до чужого внимания и восхищения, лишь притворявшимся скромницами. Им подавали руки, за ними таскали ранцы, за них даже дрались за школой, а они сами обычно лишь посмеивались над ищущими их одобрения, хотя несомненно испытывали от происходящего определенное удовольствие. Иногда закрадывалась мысль: попробовать бы хоть капельку, как это, оказаться бы на их месте!

Может быть поэтому тебя так привлекла Госпожа - что если она послужила воплощением этой несбыточной мечты, позволяя хотя бы немного "погреться в лучах славы", раз уж нахальства самой влезть на её место у тебя не нашлось? К счастью, она была достаточно снисходительной (или же достаточно практичной), чтобы не гнать тебя и не обижать ради забавы, поэтому на какое-то время тебе удалось найти спокойную гавань и забыть о том, что нужно бежать со всех ног в темноте, где не видно корней и камней, так и норовящих попасться тебе на пути...

Но всему хорошему приходит конец. Госпожа оставила тебя, растерянную и ошеломленную, в одиночестве. Наедине с теми, кто долгое время воздерживался от насмешек просто потому, что ты была своего рода ее собственностью. Их испытующие взгляды вновь обратились на Элизабет Остин, заставляя ее сердце трепыхаться и замирать от ужаса.

Одобрение - яд, настоящий яд, особенно для таких как ты. Убойный наркотик, на который подсаживаешься враз и уже не мыслишь без него жизни. Ради этого ты даже совершила в своем роде смелый, хоть и безумный поступок. Перед тем, как ты потеряла сознание, ты даже успела увидеть, как побледнели и испугались девочки из "клуба темных искусств"...

Довольно приятное было чувство, пожалуй. Но и оно оказалось мимолётным, а потом тебя с распростертыми объятиями заброшенных мертвых домов встретил Город. Жуткое, тёмное место, о котором едва ли догадывались те, кто играл в ведьм там, "наверху".

И тебе снова пришлось бежать со всех ног, потому что кое-кто сразу положил на тебя глаз.

  Я сижу на самом краю водохранилища и чувствую босыми ступнями, как ласково ластится ко мне гладкое зеркало темных неподвижных вод. Здесь, между глубинным омутом и низко нависшим темным небом я чувствую себя спокойно – тем более, что пока что меня никто не трогает и не вынуждает к вечному бегу от других и от себя. К печали моей, что проступила на лице дымчатой серостью, если могла бы, Хозяйка изволит отдыхать, мне же остается только горькое ожидание да молчаливая, беззвучная прогулка по узким, переплетающимся коридорам памяти.
  Нырнуть в их глубины просто – достаточно закрыть глаза и почувствовать, как резко все падает вниз: сначала будто бы отрывается нутро, а за ним и все тело. Здесь я открываю веки, что одновременно остаются запертыми там, в моем новом Городе, и оказываюсь в месте, напоминающем дом Эшера, с той разницей только, что коридоры в нем напоминают мне о стенах Глостерского собора, где я единожды – как же давно это происходило! – была на экскурсии. Мир моего былого полнится лестницами и бесконечными коридорами, в некоторые из которых мне самой страшной войти, и дверьми, множеством дверей. Иногда Город чем-то напоминает мне это место – а может, наоборот? Может единство Города, от его сердца до самых окраин, для каждой из нас свое? «Истина в глазах смотрящего» - так, кажется, говорят?

  Делаю девять шагов и вжимаюсь в темный закуток у стрельчатого окна, за которым клубится непроглядный зеленый туман, пропуская тень той, кому когда-то покорилась. Я без нее не могла, а теперь не могу не опасаться ее: до подгибающихся коленок боюсь, что Она отнимет меня у новой Госпожи, лишиться благосклонности которой – хуже, чем самая жуткая гибель.
  Делаю еще семь шагов и застываю у одной из дверей: простой, деревянной, с немного перекошенным замком и ободранной краской на ручке. Коридор темнеет, свечи в нем начинают рябить, как от сильного ветра. Даже если заткнуть уши, я все равно услышу едкий, злой шепот: «Ровно также ты думала о Первой – а теперь счастливо живешь без нее. Сколько еще раз ты можешь предавать и Хозяек, и себя, а, Остин?». Ветер смеется, а я зажимаю ладонями рот – мне нельзя говорить здесь, только смотреть и слушать.
  Еще шесть шагов. Под ногами – экран телевизора, ломающий зрение черными, серыми, белыми полосами, рябящими и дергающимися словно в эпилептическом припадке. Я сама становлюсь тенью, размытой и прерывистой, проникая внутрь обманчивой поверхности. Мне известно, что я пытаюсь увидеть: самое мерзкое, самое отвратительное и отторгающее, противное самой моей сущности.
  Я хочу проникнуть водорослью своих мыслей к той, что пошла на ужаснейшее из преступлений – не покорилась Хозяйке. Вместе с крупными, тяжелыми каплями свинцового дождя, в которых растворяется граница между небесами и твердью, я плыву как можно ниже, на самую вершину Телецентра, где властвует Предательница. «Ю-ри-ко» - беззвучно шепчут мои губы, пока я сузившимися от злости глазами ищу ненавистный образ.
  И пускай удручающе понятно, что я, слабая, никчемная Бетти, никогда не смогу причинить вред той, что сильна и самоуверенна, но все равно буду смотреть и искать возможность хоть как-то навредить ей. Слабости моей не хватит, чтобы действовать, но сердце мое, исполненное облика Королевы, не даст мне пребывать в покое, пока есть кто-то, кто пытается угрожать ее величию. Да, да, именно что пытается – одолеть мою Хозяйку не по силам никому: ведь даже сама Та, Чье Имя Забыто, отдала ей свой трон, признав превосходство и подлинное благородство любимой всеми, в ком есть хоть капля достоинства, Госпожи.

  …Когда все закончится и мои глаза снова явят давящую красоту Города, я постараюсь улыбнуться ему: ведь здесь живет и правит та, что стала мне опорой и смыслом. Я буду смотреть в пустые глазницы окон и ощерившиеся оскалы дверных проемов, скользить взглядом по скрюченным подагрическим ветвям редких деревьев, задерживаться на миг на странно искаженных вывесках и знать, что другого места мне не надо. Я искажена и изломана, а значит, наконец-то внутреннее и внешнее обрели единую гармонию гротеска.
  Так не было. Так есть. И так будет всегда, пока я нужна Ей. А значит, я буду просить Ангела Надежды, чтобы так было вечно.

Элизабет.

Обманчиво спокойные покрытые ряской воды могут скрывать пугающе глубокие омуты - этому тебя научили Силенто. И ты знаешь, что и память подобна этим цветущим прудам и озерам, ибо войти в нее проще, чем вынырнуть на поверхность. Особенно если осмелиться зайти слишком далеко, слишком глубоко...

Но так надо. По крайней мере тебе кажется, что так надо. Если не самой Королеве, то по крайней мере лично тебе - чтобы снова рискнуть и попытаться получить еще одну дозу её одобрения и вновь на какое-то время забыться, греясь в лучах иллюзорного тепла, хотя ты отлично знаешь, что свет Луны никого не может согреть. Он лишь освещает темноту и открывает новые странные грани в привычном, набившем оскомину.

Ты скользишь по течениям памяти к той, что вызывает у тебя отторжение пополам с суеверным испугом - к ведьме Юрико, что живет у впившейся в темное небо иглы Телецентра. Она кажется тебе почти что полной противоположностью тебе самой. Бледно-желтое личико с прищуренным, вкрадчивым взглядом узких темных глаз из-под всегда сырых черных волос. Её неподдельный восторг перед "белым шумом" телеэкранов, в котором она слышит и видит нечто великое и полное смыслов. Её странный ручной кошмар - тонкий и длинный, как насекомое-палочник, и также снабженный телевизионным экраном, на котором то и дело мелькают странные, тревожные и отталкивающие образы.

Не всё в ней вызывает у тебя осуждение. Юрико и впрямь талантлива в том, что касается ведьмовства, сочетая в равной мере чуткость к шуму воды и к "белому шуму" экранов, а еще она с должным почтением относилась к Безымянной Королеве, прославляя её загадочным числом "22", повторяя его на сотнях подвластных ей телеэкранов. Ты до сих пор не знаешь, что это значит, но и у тебя бегут мурашки по коже при одном виде этой "пары лебедей". Это темная тайна как-то связана с Той, Чьё Имя забыто, а также с несколькими первыми сёстрами Силенто, что пришли в Город в самом начале, но новеньким никто ничего так и не объяснил...

Юрико давно здесь. Может быть слишком давно, чтобы оставаться просто одной из Силенто - и может быть в этом всё дело. Её никогда не устраивало просто быть чьей-то тенью, ведь она сама жаждет отбрасывать тени. Самое пугающее, что и ты где-то в глубине способна её понять и ощутить это сладостное желание - быть в центре внимания, чтобы каждый твой жест, взгляд или шепот ловили десятки глаз и ушей.

Но всё же... Всё же это непростительно - делать такие сокровенные и дерзкие мысли реальностью! И Юрико вдруг оборачивается и... ловит твой невидимый взгляд, будто чувствуя, что ты в своей памяти прикоснулась к ней.

Испуг накатывает волной - что же делать?

  Когда все закончится… Не сейчас, нет. Я пока что здесь, в тихих чертогах, где не слышно пения птиц, где не колышутся тяжелые гардины, где поступь по гулкому полу отдается беззвучной пустотой. Это мое «Я» – но ища в нем нечто, выходящее за пределы клети ребер, где заперта птица с подрезанными крыльями, я пускаю сюда посторонних – а может, сама покидаю опасный уют прихотливых коридоров. Это не важно: значение имеет лишь то, что мне приходится распрямлять спину и смотреть в глаза чудовищ. Это страшно – поэтому здесь нет зеркал, а узреть себя можно лишь в рябящем отражении вод. Там, надо мной, талые протоки смешиваются с разбивающими их спокойствие каплями идущего снизу вверх дождя, там одетое в убранство из ряски и осоки болото впускает в себя настойчивые пальцы блестящего серебром горного ручья. Они преломляют все и всех, и можно не бояться расколотого отражения.
  Но есть что-то превыше испуга и воли, важнее слабости и осеннего листочка треморящей души. Есть долг перед Ней: и ради мимолетной улыбки, ради одобрительного кивка или – ах, мечты! – милостивого потрепывания щечки я готова переступить через ту Бетти, что, облаченная в серой, скорчившись, лежит на полу. Пускай я не в силах распрямить плечами платье – я еще могу послужить и оказаться хоть на миг полезной. Тогда хрусткий лед сердца согреется теплом лучей, прорезавших низкие облака, и я почувствую… экстаз, катарсис – у меня просто нет слов, что передадут всю полноту трепещущих, задыхающихся восторгом ощущений, что аогут разорвать грудь слезами.

  Я делаю шаг назад. Двадцать третий? Нет – первый. Здесь идет новый отсчет.

  Мне не распрямиться – передо мной волнующееся стекло телевизора, изнутри которого я нахожусь. Здесь как в гробу с открытой крышкой: теснина четырех углов и щупальца контактов. Я опираюсь на пятый угол – твои бездонные глаза, Хозяйка – и поднимаюсь к выпуклой глади над головой, через которую я спустилась. Мне ведомо, что в новую дверь можно попасть, лишь вернувшись через старую: и пальцы мои ложатся на режущую рябь экрана, смыкаясь на белой полосе, что гадюкой пытается вывернуться. Помехи скачут, зубами изломов рвут зрение – а я тянусь вверх. Можно было бы сказать подтягиваюсь – но нет, я не Рэнд, чтобы быть способной на такое. Скорее, как Мюнгхаузен, вытягиваю саму себя сквозь щель между волнами: только не за косицу, но впитавшуюся в кости ответственность.
  Скоро мне будет дано узреть или шоу, как две тетки пекут новое блюдо и обсуждают сплетни За-Города, или Мятежницу – шансы равны, двадцать два на двадцать два. Но я не доверяю кулинарии, и притягиваю себя к той, что, восхваляя Безымянную, не выполнила ее последней Воли. Может, она за стеклышками экранов не рассмотрела величия Хозяйки, или, может, ошиблась, предположив, что покориться Ее власти – не испытать сладости подчиненного смирения? Не знаю. Глупость это или предательство – неважно. Отступничество всегда низко, чем его не обоснуй.
  Но если… Если я смогу объяснить Ю-Ри-Ко, как прекрасна Королева, если я уговорю ее смириться и помогу понять, что это – единственный способ сохранить достоинство, то, может, меня ждет награда из Ее бледных рук? Ах, даже думать об этом приятно!

  Я протискиваюсь сквозь экран и, расправив мягкость платья, сажусь прямо на стекло, скрестив ноги по-турецки. На губах – горьковатый привкус крепкого кофе. Вот сейчас отдохну немного, и…

  Смотрят! На меня смотрят, царапая кожу взглядом! Это Отступница – кто еще может нарушить недвижную плоскость Омута, где были только ее сущность и мое стремление? Это, она, она, она! Бьет крылами птичка сердца, норовит пробить клетку ребер. Что я могу – бежать? Но не подведет ли это Владычицу? Показать храбрость или угрожать? Для первого нужна вера в себя, для второго – уверенность и хоть какая-то возможность подкрепить Слово Делом. Ни то, ни другое не выйдет. Моих умений хватит на то лишь, чтобы напугать маленького пушистого котенка – хотя нет, в Городе маленькие пушистые котята с большими глазенками и тихим писком подчас страшнее тигров. На перводневку разве что – и это, пожалуй, мой предел.
  А значит, остается только вежливость и попытка убедить ее в том, во что я безоглядно верю. В той, в кого я несгибаемо верую. Надо быть честной – но не забывать и об осторожности. Я знаю, как покинуть мир грез: достаточно вонзиться клыками в белую плоть едва заживших шрамов на запястьях и рвануть ее, чувствуя, как рот наполняется свинцовым привкусом собственной крови.
  Я приоткрываюсь: достаточно, чтобы она поняла, что перед ней жалкая Остин, но не настолько, чтобы стать перед ней с нагой душой.
  - Здравствуй, Юрико-семпай. – так, кажется, в аниме обращаются уважительно? – Многих знаний и сил тебе.

Элизабет.

Темные глаза японки кажутся сейчас почти черными - и в памяти откликается жутковатый кадр из фильма про страшную видеозапись, снятого на её далекой экзотической родине. То же контрастное сочетание белых одежд, белой кожи - и черных глаз, черных волос. Черное, белое, черное, белое - как шахматная доска или рябь на огромном телеэкране, сквозь который Юрико, не отрываясь, глядит на тебя. Ты словно в темнице, только вместо кирпичей она выстроена из покрытых рябью экранов. В Царстве Белого Шума.

– А, это ты. – на ее бледном личике появляется острый уголок насмешливо-пренебрежительной улыбки. Какое-то время Юрико молча изучает тебя и, хотя она неподвижна, ты чувствуешь, как незримые щупальца её мыслей протягиваются в твою сторону, вкрадчиво изучая твои ментальные защиты. Каждая из Силенто, кому повезло выжить достаточно долго, познает это искусство: прятать сокровенные мысли, уводить в сторону мнимым бредом, притворным оцепенением. И никогда, НИКОГДА не показывать, чего ты боишься на самом деле.

Но она отступает. Тебе кажется, с некоторым сожалением - будто бы сломать тебя и заставить давиться слезами было бы лучше. Может быть дело в том, что ты достаточно опытна, чтобы отразить хотя бы первые пробные выпады, а может быть в том, что ты лишь тень Госпожи и Юрико едва ли забудет об этом. Время бросить открытый вызов еще не пришло - вот в чем дело, быть может?

За спиной ведьмы мелькает напоминающий паука силуэт. "Режиссёр", ее прирученный кошмар. Белесый экран, заменяющий ему голову, на мгновение поворачивается в объектив, формируя своего рода "зеркальный коридор", только с помощью экранов. И ты видишь, как в нем отражается твое лицо. Слишком испуганное, чтобы быть твоей точной копией - зрачки расширены до предела и в них отражается пара "двоек". Не верь глазам своим, Бетти, всё это ложь! Все Силенто манипулируют иллюзиями, но Юрико больше многих любит сплетать из них сети для разума.

– Что тебе надо, маленькая прислужница? – пренебрежительно хмыкает ведьма. – Вернее, твоей... Госпоже. Никогда не поверю, что ты по собственной воле осмелишься вот заявиться ко мне! У неё... есть ко мне какое-то предложение?

  В этой дрожащей, прерывистой нереальности все вокруг давит на посторонних, словно желает сделать вторженцев – меня – плоскими, как те образы, что видны с экранов. И под этим гнетом, страшным в своей безликости, я склоняюсь перед Предательницей в глубоком поклоне, убеждая себя, что это только жест уважения слабой к сильной, но не в коей мере не покорность ее могуществу. Сколь сильна бы не была Проступающая-из-Белого-Шума, я всецело принадлежу Ей. «Моя честь – это верность» - и хоть я знаю, какой черный ужас прошлого скрывается за этими правильными словами, я не могу забыть их и не применить к себе. Но в этой не-реальности властвует Юрико – и я не оскорблю Хозяйку тем, что ее служительница не знает приличий.
  Но уважение не должно значить слабость, и я не собираюсь демонстрировать собеседнице все опасения свои. Прижатые к груди пальцы медленно, словно бы нехотя двигаются, в унисон с мыслями сплетая густую паутину недомолвок и кривых зеркал, треснутых отражений и полуправд, прилипчивой ряски и режущей осоки. Она может догадываться, что смиренная Бетти полнится страхом, как стакан – водой, но доподлинно не за что не узнает. Я умею врать – потому что у меня нет иной защиты против врагов, кроме лжи и Королевы.

  - Ты права – это я. – отвечаю, не поднимая головы. И пускай в голосе владычицы Телебашни пренебрежение – оно меня не трогает: недовольство прочих ничто, пока я чувствую благорасположение Госпожи. - И пришла я к тебе по своей воле… - запинаюсь, чувствуя, как смешно это звучит в моих устах, и не могу не пояснить. Только бы не покраснеть, выдавая себя с головой! – По своей воле так, как я читаю желания Хозяйки, и влекомая теми чувствами в их истинном и зеркальном виде, что, верю, ощущает любая из нас.
  Юрико-семпай, - сплетаю я перед собой пальцы, - я пришла предложить тебе внять словам Той, Чье Имя Забыто и присоединиться к свите Королевы. Поверь, - я чувствую, как при одних только мыслях о Госпоже меня изнутри начинает наполнять горячий, искренний, наверняка излишне экзальтированный, по мнению слепцов, огненный пыл уверенности, - подчиняться Ей слаще сахара и меда, вкуснее шоколада и, - прикусив на миг губу, я постаралась вспомнить хоть что-то из японских сладостей, - екана. Это подлинное, ни с чем не сравнимое блаженство – а еще это достоинство. Ее Величество Селена Вичхаус – благороднейшая и лучшая из правительниц, - я благоразумно сдержалась, чтобы не сказать «из всех живущих ныне», что могло бы задеть Юрико, - и в служении ей можно обрести куда больше, чем не склоняя головы.

  Произнося все это, я стараюсь не смотреть на черноволосую ведьму и покачивающийся за ее спиной экран на ходулях. Но если от колючих взглядов хозяйки этих мест я могу отстраниться, то от ее ручного кошмара – нет. Видя, словно преломленную через десяток стекол, себя, я понимаю, что он смешивает воедино реальный страх с той фантасмагорией ужаса, что создает в себе, и, стоит дать ему волю, эта искусственная пока что картина выплеснется прямо в меня. Я закрываю глаза, но не умолкаю – только перехожу к чуть более рациональным доводам, которые были бы излишни, если бы Мятежница сразу послушалась бы своего сердца и впустила бы в себя любовь к Хозяйке.
  - Но это лишь одна сторона водной глади – или экрана, если угодно Вам. Внутренняя. Внешняя же свидетельствует, что другие крепнут, пока Силенто разъединены. Но если мы отринем распри и снова станем едины – кто посмеет угрожать и мешать нам? – я не знала, к чему стремится ведьма из Телебашни, и довольствовалась только предположениями. – Когда Силенто снова станут едины, нам не придется отвлекаться на тех, кто жаждет померяться с нами силами, и мы сможем посвятить все усилия свои тому, к чему лежит сердце. И даже если это власть – легче ее будет достигнуть под тонкой и прекрасной дланью сильной правительницы, чем противостоя и ей, и прочим.
  Я пришла, - прячусь в еще более глубоком поклоне, готовая при первых признаках недовольства порскнуть отсюда словно мышь от проснувшейся кошки, - сюда, потому что хочу, чтобы мы были превыше любых возможных угроз и едины в своей обособленности, но не обособленны в своем единстве. И посему смиренно проявляю интерес: что препятствует Владычице Телебашни признать достоинство Королевы Вод?

Элизабет.

Хорошо и приятно позволить себе хоть в чем-то быть искренней, особенно если постоянно приходится ускользать от прямых ответов и скрывать свои истинные намерения. Такова доля Силенто: "молчи, скрывайся и таи и чувства, и мечты свои..." - в этом их сила, полученная немалой ценой. И хотя со временем это становится своего рода привычкой, почти невольной повадкой, это всё равно давит тяжелым грузом и порой хочется не позволять своим желаниям гнить, как вода в зарытом колодце, а дать им выплеснуться наружу.

Чувствует ли Юрико то же самое, понимает ли она бедную, бледную Бетти? Трудно что-то прочитать по непроницаемому лицу японки - оно словно маска из белого фарфора с застывшей едкой улыбкой, да к тому же наполовину закрыто влажными черными волосами, как занавесом.

Но она внимает тебе, чуть наклонив голову. Поначалу в ее фигуре видится даже некоторая снисходительность, даже расположение - но это эфемерное ощущение быстро проходит и сменяется ощущением исходящего от Юрико растущего холодного раздражения. Но где ты ошиблась, что сделала не так?! Словно ты на экзамене и наизусть отвечаешь билет, но учитель вдруг недовольно глядит на тебя и ты понимаешь, что память тебя подвела или ты забылась и наговорила каких-то нелепостей. Страх, как бутон цветка, медленно раскрывается в сердце. Только бы она не почувствовала...

– Ладно, я тебя поняла. – небрежно кивнула Юрико и картинно зевнула, в соответствие с манерами своей родной страны аккуратно прикрыв ротик ладонью.

И тут холодные иголки пронзают твой разум: ты тоже сообразила, что вышло не так! Ты наговорила СЛИШКОМ МНОГО! Силенто не любят напрасной траты слов, предпочитая недомолвки или одиночные блуждания в поисках истины. Особенно те, что были в начале начал вместе с Безымянной, которая и давала им пример воздержания от болтовни. Наверное, для Юрико такой поток слов - это попросту неприлично, как обжорство на чужом дне рождения! Как неловко вышло...

– Твоя любовь к своей госпоже очень трогательна. – наконец сказала она после длительной паузы, в то время как экран на ногах-ходулях вновь уполз куда-то за пределы кадра. – Доводы твои звучат складно... А-ха-ха, ты случайно не думала податься в Дистресс?

Её черные глаза сузились и фарфоровая маска лица приняла выражение безжалостного злого веселья. Неужели она знала об этом?! Знала, что "синие" чуть не взяли тебя в оборот до того, как ты сумела найти Госпожу? Или просто случайно задела больное место? Вряд ли стоит спрашивать об этой сейчас...

– И я даже согласна с тобой, маленькая прислужница. – вдруг снова стала серьезной Юрико и в ее голосе зазвенел металл, словно острейший клинок извлекли из старинных ножен. – Нам стоит объединиться. Но не для того, чтобы тихо гнить в болоте с лягушками...

Спина Юрико распрямилась и тонкая шея придала ее фигуре горделивое положение.

– Твоя госпожа не там ищет, прислужница, и не понимает, что делает. – надменно процедила Юрико. – Всё бесполезно. Пусть приходит ко мне сама, если не боится признать свои заблуждения!...

И она снова картинно зевнула - а потом тебя буквально выбросило в реальность. Похоже, лимит на количество слов, отведенный Юрико для этого разговора, был исчерпан до конца.

  Хоть и смотрели глаза мои в пол, но все же время от времени мой взор поднимался равно в поисках опасности и попытках понять реакцию Мятежницы. Я еще не отвыкла от такого прежнего, такого человеческого действия – но Город был превыше такой простоты. Слова лились горным ручьем, и я не могла их остановить: речи прорвали долгую плотину молчания, и теперь стремились заполнить собой пустоту.
  Но Предательница, которая видела те далекие времена, когда одинокие девочки у водохранилища объединились одной волей, не желала слушать журчание моего потока. Слишком много слов, слишком они определенные и прямые – это хорошо для служанки, но плохо для той, кто пытается убедить другую Силенто в своей правоте. Я поставила все на искренность – и проиграла. Что же, иного я и не ожидала: чтобы слабая, скромная Бетти сумела сдвинуть неподъемный валун мнения древней ведьмы – это смешно. Но зато я узнала главное – Юрико не просто не желает признавать власть Хозяйки, но видит себя на ее месте. Тварь! – последнюю мысль я привычно прикрыла щитом из ряски и тины, не желая, чтобы обосновавшаяся в Телецентре особа почувствовала хотя бы ее отголосок.
  Кажется, мне удалось скрыть свое возмущение мороком, но Юрико не могла не удержаться от того, чтобы не нанести удар, припомнив те дни, когда я бродила потерянная и одинокая, не нашедшая еще в своей жизни нового света – лучистого величия Госпожи, воля которой стала мне тропой в блаженство. Да, я могла облачиться в синее, и до сих пор иногда беседую с Коралиной из Дистресс на отвлеченные темы, уважая ее знания и благорасположение. Но думать о том, что ради Синих я могу оставить Хозяйку или причинить ей какой-либо урон… Черно-белая плохо меня знает.

  Юрико отвергла милость Владычицы и просто вышвырнула меня в реальность, да так, что плотское тело мое, покачнувшись на самом краю ограждения, рухнуло в тягучую негу вод. Испуганная, лишенная концентрации, я забарахталась, задергалась, стремясь прорвать грань меж омутом и гладью воздуха – и вырвалась к солнцу. Перевалившись через борт, я выбралась на берег и выпрямилась, опасливо глядя по сторонам. Затянутый ковром трав бетон приятно холодил босые ступни, потоки воды с одежд и волос ласкали меня, рисуя под ногами изящный контур лужи, отображавший подол платья и кусочек затянутого тучами торжественно-мрачного графитового неба.
  Хозяйка пока молчит – а значит, я предоставлена унынию ожидания. Даже отзвука ее зова не висело в стылом воздухе – и я, склонив голову, пошла в свою маленькую обитель. Сейчас у меня не стоял выбор, в какое из двух «жилищ» направиться – сгорбленное убежище в глубинах дренажно-насосной станции на нижнем бьефе я использовала только когда мрак первозданной печали заполнял меня благородной меланхолией – или когда, в отсутствие Королевы, некоторые сестры угрожают мне страданием.

  Второе мое логово тоже отстает недалече от глади водохранилища – я всегда должна быть подле Нее, чтобы оперативно откликнуться на зов. Это расположенная на самом верху маленькая диспетчерская будка с вахтовой комнатой, уже захваченная расползающимся парком и увитая густым покрывалом шипастого плюща, украшенного противоестественно-яркими и опасными цветами. Я одна знаю, как пройти внутрь – позволить мясистой лозе обвить запястье, запустив зубы шипов в плоть, и напиться стылой крови: тогда полог разойдется, пропуская меня в затянутую вечным мраком обитель, освященную лишь тремя золотыми пятнами непоглощенных еще до конца упрямой зеленью стекол.
  Пройдя мимо призраков, сидящий в сломанных креслах и управляющих изъеденными ржой рычагами и кнопками, я затворюсь в теснине вахтовой комнаты, где под дырявым потолком медленно танцуют болотные огоньки, и рухну на узкое холодное ложе, похрустывающее заломами простыней. Со стены, где раньше висела, призывно улыбаясь, полуголая девица с плаката, на меня посмотрит через покрытую благородной патиной раму моя роскошная и царственная Королева, воплотившая созданным моим желанием изображением своим самое важное, глубокое и трепетное.
  Я смежу веки, баюкая распаханную лозой руку, и отдамся мертвенной гармонии покоя, вслушиваясь в звуки ни на миг не замирающего Города, исполненного тайн. Возможно, однажды я узнаю в плеске воды и шелесте трав, кто скрывается под именем «Корбан», которое упоминают старшие, что означает число «двадцать два», и где, наконец, можно будет отыскать известного под множеством имен Сказителя. Я открою этим загадкам двери в своем разуме – и принесу узнанное в дар своей Хозяйке.
  И тогда, тогда…

Элизабет.

Безопасное и тихое убежище так же необходимо всякой настоящей Силенто, как в реальном мире каждому необходима вода, пища и глоток воздуха. Без убежища Силенто никогда бы не смогли предаваться своим сновидениям, не смогли бы позволить себе роскошь впадать в прострацию и грезить наяву. А без этого их существование стало бы таким же мучительным, как существование Рэнд без возможности выместить ярость или существование Дистресс без шахматных этюдов и ребусов, которые можно разгадывать...

Кстати о Дистресс. Юрико напомнила тебе о Коралине, занимающей не последнее положение в "Ордене Ветви", как они еще себя порой называют. Когда-то она напрямую предлагала тебе присоединиться с ним и стать ее ученицей, но ты уже встретила Госпожу и зов глубины Силенто оказался сильнее чем притягательность порядка и продуманности всех действий "синих". Хотя Коралина приняла твой выбор, уже тогда было заметно, что он то ли разочаровал ее, то ли просто опечалил. Кажется, у нее на тебя были какие-то особые планы. С тех пор она время от времени повторяет свой вопрос - не желаешь ли ты надеть синее, Бетти?

Она знает, что ты ответишь снова и снова. Но Дистресс до безумия упорны в своих начинаниях и то, что они делают на виду, часто является лишь крохотной частью того, что они делают в целом. Подводная часть айсберга под названием "план Коралины" может быть пугающе внушительной...

– ...Ведьмы в синем идут сюда!... - прошептал просочившийся в комнату диспетчерской одними губами призрак-дозорный и тут же исчез. Это значит, что кто-то из Ордена приближается к твоему укрытию.

У нас есть город, в котором живем
У нас есть путь, прокаленный дождем
У нас есть вечность, но держит лишь страх
Но нету правды в руках...

  Сложив руки на груди и скрестив ноги, я смотрю на выщербленный потолок, покрытый изящной паутинкой трещин и пятнами еще не отколовшейся штукатурки, некогда белой, а ныне – холерно-желтой. Спокойствие мое за этими стенами ограждает меня от пульса вечно изменяющегося города, по чьим венам медленно и я, и все остальные. Поймай этот ток, настройся на плавное и мерное движение – и снова можно будет укутаться в пелену иллюзий, смотря на его болезненную, но такую яркую жизнь провалами выбитых окон, пустыми глазами статуй, медленно опадающими листьями.
  Здесь, в надежном коконе плюща и хрупких стен, я чувствую себя почти безопасности – почти, потому что подлинная безопасность рождается на высоте чувств рядом с Ней. А пока Хозяйка мерит изяществом своих ног тропы сна, я укрываюсь от непонимания и тоски строгостью Ее портрета. Наверное, чтобы чувствовать себя полноценной, мне следует класть требы к тусклой медной раме – и тогда мои дары и добровольно пролитая кровь тут дадут Ей силу там.

У нас есть толпы стальных фонарей
У нас есть люди, что любят людей
У нас есть сказка, что шьем впопыхах
Но нету правды в сердцах.
У нас есть дурь, по колено в крови
У нас есть радужные тайны земли
И есть безумье и горечь в слезах
Но правды нету в глазах.

  Взгляд блуждает по затейливой вязи над головой, но сердце никак не хочет биться в унисон в расстроенным набатом Города. Юрико знала, куда бить, напомнив мне о Коралине – тот, кто не ведает того, чем полнится моя душа, может презрительно счесть Бетти Остин пытающейся усидеть на двух стульях сразу. Я и вправду уважаю Синюю Ведьму за ее ум и напористость, за благоволение ко мной тогдашней, потерянной и сжимающей плечи слабыми руками, за ее стремление к познанию нашего нового дома. Если до меня внезапно доходит весть, что Коралина предлагает встретиться на нейтральной территории – я без опаски иду к ней, если получаю на то милостивое разрешение Владычицы.
  Я могу говорить с ней о многом – кроме того, что составляет тайны Силенто. В Городе так много загадок, он настолько переполнен выходящим за пределы понимания, что изучать его гротеск, пропуская через себя бьющиеся в висках тихой капелью эманации, можно бесконечно. Нам есть, о чем помолчать и даже о чем поговорить – хотя последнее мои молчаливые сестры вряд ли одобрили бы. Но я такая, какая есть, и пока Королева не прикажет мне замкнуть уста печатью тишины, я буду прежней. Единственное, что неизменно в наших разговорах об этом месте, подменяющим правду ложью, на поверку оказывающейся еще более ужасной правдой – это мое место в нем. Как бы Дистресс не хотела бы видеть меня подле светоча своего знания, я остаюсь непреклонной – мои сердце и жизнь принадлежат Хозяйке.

У нас есть долгая, долгая ночь
У нас есть та, у которой не прочь
У нас есть ветер в седых волосах
Но нету правды во снах.

  Мое покойное существование нарушается холодом призрака, от которого по воде разбегается изморозь. Вспомни о ком-то – и вот они! Воистину в сем вечно изменяющемся месте нельзя долго о чем-то вспоминать – фата-моргана образов памяти может с легкостью обрести плоть. Вот и теперь мысли о Дистресс привели их сюда – не кого-то одну, но нескольких, если верить изломанной тени обитателя моего изжелта-зеленого и фиолетового логова. Что же, время неподвижности истекло.
  Я смотрю на портрет Хозяки, молча вопрошая, что же мне делать – и в голове проносятся видения десятков ответов: «не вмешивайся», «танцуй по воде аки посуху», «решай сама», «не атакуй», «слезой из глаз обними водой звон их поступи», «уничтожь незванных», «пригласи их на чай из водорослей», «надень шляпку и туфли»... Ответ скрыт за тысячей путей – а значит, я должна найти в себе силы самостоятельно принять решение.
  И я решаюсь – негоже беспокоить Королеву по таким мелочам: ужели ее верная служанка будет отвлекать ее от прогулок по снам по каждой мелочи? Но я и не могу и пропустить Синих в глубины Ее вод – сейчас я единственный страж границ ее владений, первый и последний Воин Ее. Но и пытаться остановить их силой глупо: вряд ли Дистресс пришли к нам со злом. А значит, есть только один путь.

У нас есть искренний смех за спиной
У нас есть все, и всегда под рукой
Мы даже видим себя в зеркалах
Но правды нету...

  Я спускаюсь на пол, чувствуя под ногами холодный кафель, прохожу в диспетчерскую, в которой извечно стоит вода – ровно двадцать два миллиметра, я измеряла. Касаюсь тонким пальчиком воды, отзывающейся приятным глубинным холодом, и становлюсь с ней единой. Я – капля из капель, малость в потоке, часть целого. Плавными движениями я вырисовываю буквы – пускай гостьи увидят, как россыпь капель перед ними складывается в вопрос, и обозначат себя и намерения свои.
  - Кто вы, гости «Ордена Ветви», и почему вы принесли шум шагов в эту тишь?

Элизабет.

У воды есть не только пресловутая "память", о которой так любили рассуждать мошенники-экстрасенсы на телевидении в твоей прошлой жизни, но и способность "видеть" окружающий мир. По крайней мере так это работает в Городе - и Силенто, столь близкие ко всему, что с водой связано, не могли не использовать эту ее способность. Даже самая крохотная капелька воды, словно зеркало, отражает мир - нужно лишь дотянуться до нее своей затуманенной мыслью и своим обостренным до боли чувством, чтобы она стала твоим крохотным, но зорким глазом. Концентрируясь на таком колдовстве, ты будто слепнешь вблизи, но зато обретаешь способность видеть нечто далекое.

Вот и сейчас, пока капли складываются в слова, дрожа в холодном воздухе перед незваными гостьями, ты видишь заклинательниц Ордена сотней маленьких водяных глаз одновременно. Их всего три - символично, ведь многие ведьмы любят это число. Две из них (блондинка с каре и шатенка с распущенными длинными волосами) тебе не знакомы, а вот третью - темноволосая девчонка с хвостиком на тугой резинке и в строгих очках на носу, одетая в голубую блузку и синюю юбку-карандаш (на фоне своих подруг в свободных мантиях она выглядит строгой учительницей) - ты ни с кем не перепутаешь. Это и есть Коралина.

Естественно, что призывательницы не могли явиться сюда без своих ручных чудовищ. Трудно не заметить пару синюшных гигантов, стоящих за их спинами: один почесывает толстой рукой колено, сутуло пригибаясь к земле, а второй напоминает огромного прямоходящего слона с длинным хоботом и блестящими черными глазками. Существа выглядят сонными и вялыми, но ты знаешь, как обманчиво это ощущение - если потребуется, они быстро "просыпаются" и становятся очень опасными, особенно когда сами Дистресс направляют их. Но третьей твари не видно. Ты помнишь ее - костлявый гигант, похожий на многократно увеличенную в размерах дохлую и высохшую после смерти ворону. Коралина называла это создание "НевермОр" и весьма нежно о нем отзывалась, хотя сине-черная мертвая плоть, пустые глазницы и клюв величиной в пару метров производили не слишком приятное впечатление. Стало быть, он или где-то поблизости, но не на виду, или потребовался Дистресс где-то еще. Над головами у "синей" троицы кругом парит множество воронов.

Ты видишь, как Коралина поднятой открытой ладонью останавливает своих подруг, направляющихся в глубину владений Силенто, и, чуть нахмурившись, читает зыбкие водяные письмена. Те послушно и без лишних рассуждений замирают, как вкопанные, равно как и топающие за ними монстры. Всё-таки "синие" - очень дисциплинированные девочки. Рэнд или Драйвен бы такое точно не остановило...

– Прошу прощения за вторжение. - произнесла Коралина, поправляя очки и смахивая со лба темную челку. - Я - Коралина из Дистресс, а со мной мои сёстры - Элен и Ариадна. Мы пришли с сообщением для Селены от Анны, Верховной Хранительницы Дистресс и Избранной Скорна! Где мы можем найти её - или она может найти нас? Клянусь, что мы не замышляем ничего каверзного или дурного против Силенто!

И Коралина сделала обычный для Дистресс жест, обозначающий честность намерений - простерла вперед сложенные в виде книги открытые ладони. Ты знаешь, что "синие" издавна гордятся тем, что не нарушают данных таким образом обещаний, а значит вряд ли твоя знакомая замышляет какую-то хитрость.

Но... всё-таки это серьезное дело. Осмелится ли "тень Госпожи" решить что-то за ее спиной? К тому же ты чувствуешь недовольство призраков, обитающих у Водохранилища: им не нравится присутствие чужаков и их громкие речи. Если ты хочешь, чтобы эта встреча состоялась, тебе придется потратить силы на то, чтобы сдерживать негодование бесплотных духов и распухших утопленников...

  Я всматриваюсь в туманную гладь вод перед собой и чувствую, как мое сознание плавно и неспешно тонет в этом омуте. В висках перепугано начинают звенеть колокольчики, гортань сдавливает словно ледяной колкой рукой – привычное, в чем-то даже приятное ощущение. Неумолимый поток крутит меня, застит глаза брызгами, а когда зрение снова появляется, я становлюсь росинкой на листе, лужей на изъязвленном выбоинами асфальте, капелей, зависшей в исполненном переплетающихся ароматов цветения и гниения воздухе. Теперь я вижу прибывших к границам Ее владений также четко, как если бы стояла перед ними во плоти. Узрев среди Дистресс Коралину, я не могу сдержать улыбки – ах мысли, изменяющие реальность и становящиеся жизнью!
  Вежливость и бдительность – мои щит и меч, и я, невозмутимая, как и пристало одной из Силенто, жду реакции гостий. А пока они изучают мое послание, я вновь возвращаюсь мыслями к давней волнующей меня теме. Вода есть жидкость, через которую мы можем творить. Но кровь тоже жидкость – возможно ли будет воздействовать на нее, смотреть через нее и изменять ее ток прямо в теле носительницы? Если это так, то такое умение станет подлинно могучей силой на службе Королевы.

  Тем временем моя знакомая из другой семьи выступает вперед, обозначив открытость своих намерений и добровольно, безо всякого принуждения дав клятву не причинить вреда моим сестрам. Я верю ей безоговорочно – Коралина никогда меня не обманывала – но те тени, что готовы были стать войском по одному жесту Королевы, так не считают. Дистресс, каковы бы не были их стремления, были здесь чужачками, угрозой, и сама наша земля, не вникая в тонкости дипломатии, готова была восстать против них и обратить непрошенных гостей вспять.
  Я знаю, что силы мои ничтожны по сравнению с мощью Ее и многих иных сестер, что воля моя слаба и похожа на растрескавшийся кувшин. Но я – Силенто, и наше сестринство ведет за собой детей тины и глубоких омутов. Закрыв глаза и прикусив до боли нижнюю губу, я разрываю связь с видением, возвращая сознание в стены моего убежища. Чувствую, как сердце ломится наружу через клеть ребер, как треморятся пальцы – словно я поднялась со дна на поверхность. Шепот сухих губ разрывает тишь моей крепости:
  - Дети Вод, облаченные в синее сейчас нам не враги. Смирите свой гнев до поры – не настал тот час, когда поток поглотит их и дарует блаженство забвения… - Слово я подкрепляю Волей, ведь иное их не проймет и не заставит прислушаться к моим распоряжениям.

  Решение принято – я оставляю свой покой и, раздвинув занавесь плюща, босоногая, шлепаю по воде к Дистресс, принесшим с собой сообщение от своей начальницы к Госпоже. Следующей мыслью своей я взываю к повелительнице, вкладывая в Зов все свои чувства и силы: сейчас тот момент, когда преступной ошибкой будет не побеспокоить Королеву, но оставить ее в неведении.
  «Хозяйка! – смиренно просит моя мысль. – К Вам пришла делегация из Дистресс во главе с Коралиной, принесшие с собой послание от Верховной Хранительницы Анны. Свидетельствуют о чистоте своих намерений и о том, что не замышляют ничего дурного против нас. Ваша покорная служанка склонна доверять им, если то мне будет позволено. До ответа или визита Вашего я постараюсь задержать их на границе и смирить те силы, что жаждут изгнать посторонних. Принадлежащая только Вам Остин».

  Спокойно, с долей торжественности – я все же избранная слуга госпожи Селены! – я иду вперед, пока не останавливаюсь перед Синими. Склонив голову в уважительном поклоне чуть ниже, чем если бы здесь были незнакомые девочки, я негромким шелестом приветствую их:
  - Элизабет Силенто счастлива видеть Коралину Дистресс и ее спутниц. Да будут ваши поиски знаний успешными, да будет полон кладезь вашей мудрости, а эксперименты всегда будут венчаться успехом. Надеюсь, путь сюда не доставил вам проблем?
  Выпрямившись и скрестив опущенные руки, я продолжаю, легким намеком на улыбку одними губами дав знать Коре, что слова мои – не только лишь звуки.
  - Я уведомила Хозяйку о Вашем появлении. Пока что же прошу остаться здесь, на границах Ее владений, чтобы не навлечь на себя гнев обитателей этих мест. Я сдерживаю их порывы, пока вы на окраине, но, увы, не смогу дать гарантий при дальнейшем продвижении. Посему же буду благодарна, если голоса и движения ваши и ваших спутников, – плавным и текучим жестом указываю я на гигантов, - будут тихи и размерены.
  Ежели время ваше ограничено, то я, как верная служанка Королевы, готова услышать ваше послание и передать все в точности. А пока что мы ожидаем изъявления Ее Воли, чем я могу помочь гостьям… - я все же не удержалась – плохой из меня дипломат! – и в первую очередь, конечно, тебе, Кора.