Свобода | ходы игроков | Жизнь и смерть Джона Персиваля Тиндала (1841 - ?)

1841 - 1853 гг.
Нью-Йорк, Соединенные Штаты.

Нью-Йорк - это лучший город на Земле. Огромный, шумный, яркий. Здесь жили лучшие в мире люди, а еще это было самое сердце Америки. Во всяком случае, так сказал бы про свой город любой житель Нового Йорка.

Персиваль Генри Тиндал, твой отец, был лавочником. Он держал магазинчик, торгующий всяким-разным (в основном дешевым пойлом) на припортовой Саут-стрит. Как и многие лавочники из тех, что победнее, он любил пышные имена. И гордился своим. Его отца, твоего деда, звали просто - Тревор. Видимо, это его не устраивало, и он решил отыграться на сыне, а тот - на внуке. Впрочем, на улице тебя всё равно звали просто Джоном или Джонни. Персиваль? Какой, к черту, Персиваль? Тот, что дракона завалил? Ты чего, малой?

А вот родители и дед иначе как по второму имени к тебе не обращались. Дед даже самолично читал тебе легенды о короле Артуре и рыцарях Круглого стола, чтобы у тебя не было сомнений - носишь имя славного героя, попиравшего зло и всегда вступавшегося за обездоленных.

Твоя мама была женщиной крепкой, с мощным подбородком и глубоко посаженными глазами. Ее звали Луиза, в девичестве Паркер, происходила она из певропоселенцев. Ну, или сама так говорила. Ее родители умерли задолго до твоего рождения.

А еще у тебя было три тетушки.
Тетя Сюзанна была старшей сестрой отца. Она вышла замуж за капитана корабля и теперь, как выражалась твоя матушка, "вела совершенно аморальный образ жизни", пока ее муж пропадал в плаваньях. Впрочем, к тебе она всегда была добра, хоть от нее и пахло дешевым ромом. Зато тетушка Сюзанна была веселой, любила петь и танцевать, если представлялась возможность.
Тетя Амелия была младшей сестрой отца. Она вышла замуж за служащего банка и, по мнению вашей семьи, купалась в роскоши. С вами она почти не общалась, разве что на Рождество присылала тебе небольшой подарок.
Тетя Роуз была младшей сестрой твоей матушки. Она жила сама, рукодельничала, штопала и стирала одежду, а по выходным помогала в приюте для обездоленных. Тетя Роуз была частой гостьей на праздники, но никогда никому не дарила подарков, как будто считала, что само ее появление в вашем доме - уже подарок, ниспосланный самим Господом Богом.

Вы жили над лавкой отца, на втором этаже небольшого деревянного дома. Здесь было всего две комнаты: спальня родителей и комната, где на узкой и твердой кровати спал ты. Зимой в доме было холодно и вы заворачивались в несколько одеял. Даже небольшой камин не спасал. К тому же денег на дрова хватало далеко не всегда. Летом дул бриз и воняло рыбой, которую разгружали с кораблей и рыбацких лодок. К тому же было шумно, ведь грузчики матерились за троих, газетчики пытались втюхать свежий выпуск капитанам, боцманам и мелким торговцам, а полисмены пытались протиснуться сквозь толпу и заодно разогнать местных проституток.



Ты знал разницу между клипером и шхуной с самого детства, умел вязать несколько узлов и к тому же выучился ругаться как моряк лет к пяти. За это, кстати, тебя неоднократно пороли родители, а вот дед посмеивался и потом тихонько угощал тебя крепким виски, пока родители не видели. "Так жопа меньше болеть будет", - говорил он. Дед жил в двух домах от вас и владел скобяной лавкой. По молодости он был моряком, затем женился на бабушке, ныне покойной, и осел в Нью-Йорке.
- Нормальный город, - говорил дед, - Крыс бы поменьше да ирландцев, был бы вообще отличный.

Крыс в Нью-Йорке было огромное количество. Особенно в порту и близлежащих районах. Крысы грызли мебель, тащили всю еду, до которой могли добраться, гадили везде и к тому же разносили болезни. Даже женщины их здесь не боялись и убивали при первой возможности.

Ирландцев было меньше. Но к твоим пяти годам они хлынули в Нью-Йорк с такой силой, будто где-то прорвало ирландскую дамбу. В целом им сочувствовали. Говорили, что британцы морят их голодом. Но для тебя ирландцы были опасными людьми. Они воровали, много пили в припортовых кабаках, часто лезли в драку, странно говорили. Многие из них ошивались в порту, пытаясь наняться матросами, некоторые просили милостыню. Их цитаделью был район Файв-пойнтс. Туда лучше было не потыкаться. Говорили, что в Файв-пойнтс можно схлопотать нож под ребра просто за то, что ты не ирландец.

*****

В 1845-м в Нью-Йорке произошел пожар невиданной разрушительности. Начавшись на Нью-стрит, он вскоре охватил множество зданий от Брод-стрит до Стоун-стрит и далее. Сгорело несколько сотен зданий, а потом полиция боролась с мародерами. Твой отец помогал тушить пожар, а еще притащил домой большие настенные часы и фарфоровую сову. Говорил, что нашел на пепелище.

Огонь пожрал многие красивые георгианские и голландские дома. После пожара юг Манхеттена стал скорее торговым, чем жилым районом. Для лавки твоего отца это было плохо, ведь конкурентов стало куда больше. Прямо рядом с вашей лавкой открылась "Гарри Уэлш: товары от одного цента", а чуть дальше на север - "Приют моряка", кабак, где алкоголь продавали куда дешевле, чем мог позволить себе продавать твой отец.

Осенью 1847-го он продал лавку и ваше жилище, перевезя тебя и маму в квартиру на третьем этаже дома чуть дальше к югу по той же Саут-стрит. Отец нанялся работать продавцом в суконную лавку, принадлежавшую некоему мистеру Мастеру. Этот Мастер был богат, слегка полноват, но дружелюбен. Теперь отец трудился на чужого мужчину, зато получал не самые плохие деньги.

Отец настаивал на том, чтобы ты занимался чем-то полезным. Учился читать, считать и торговать. Знал, как определить потенциального покупателя, а как - опасного типа, от которого следовало держаться подальше. Разбирался в акцентах. Уважал старших и любил Господа. В храм, правда, отец не ходил. А вот тебя матушка каждое воскресенье таскала в церковь св. Марка, что 10-й Ист-стрит. Она пользовалась успехом у среднего класса. Ты, в своей поношенной одежде, чувствовал себя там не на своем месте, а вот матушка буквально светилась от счастья.



*****
У тебя было много соседей-сверстников. Стивен Уайт был сыном мелкого клерка, худощавым и болезненным, но зато он учился в школе и мог рассказать много интересного. К тому же Стив читал, а затем пересказывал истории, почерпнутые из книжек всем желающим. Он обладал талантом рассказчика, и многие дети приходили его послушать. Даже местные хулиганы его не трогали - по негласному правилу Стив считался неприкосновенной фигурой.

Был Джим Бенбоу, чей отец был моряком и пропадал где-то по полгода, а матушка славилась своей крикливостью и плодовитостью: кроме Джима у нее было двенадцать детей. Их всех ты тоже знал, но большая часть этих Бенбоу ошивалась где-то в неблагополучных районах, не слишком приятно пахла и вела себя так, будто вся Саут-стрит принадлежит им, а вместе с ней порт и вон та шхуна, что причаливает к берегу.

Джим же был парнем крепким, скорым на драку, но отходчивым. Единственный из всей их семейки он проявлял интерес к морю и порой уже в свои десять лет нанимался грузчиком в порт. Деньги он всегда отдавал маменьке, а та тратила их на джин и игрушки для самых младших Бенбоу.

Был еще твой тезка Джон по фамилии Кларк. Он был старше тебя на пару лет, его отец служил в полиции. Джон был хмур, дьявольски красив уже в детстве и, по всеобщему мнению, слишком серьезен. Он мог, конечно, пошутить, но в основном был молчалив, сосредоточен и собран. Джон рос без матери, был единственным ребенком у отца и это накладывало отпечаток некоей трагедии на его образ, формировавшийся в твоей детской голове.

А еще была Полли Уилсон. Конечно, на самом деле ее звали Дороти*. Однако на Дороти девочка принципиально не отзывалась, а порой могла и бросить в обозвавшего ее так камнем или комком грязи. Полли была младше тебя на год. Ее родители жили куда лучше твоих, ведь Уилсон-старший работал каким-то "страховщиком". Ты не особо понимал, что это слово значит, зато знал, насколько богаче живут Уилсоны. У Полли всегда были самые красивые платья, самые лучшие куклы и большой синий бант. Ее светлые волосы зачастую приятно пахли, в отличие от твоих, а еще она презрительно морщилась, когда в ее обществе употребляли подслушанные у моряков ругательства.

Зато Полли всегда участвовала в любых играх наравне с парнями. Ты знал, что ее родители не одобряют такого поведения дочери, не одобряют даже самого ее присутствия в вашей компании, но слишком уж своенравной и упертой была мисс Уилсон.

*****

На Нижнем Манхеттене жило очень много торговцев. Были успешные, в цилиндрах, с сигарами в зубах и хороших костюмах. Были, как твоей отец - в поношенных котелках, потертых пиджаках и галстуками, которые вышли из моды лет пятнадцать назад. Но и первые, и вторые очень хорошо ладили. Все понимали: сегодня ты на вершине, а завтра можешь оказаться в самом низу. В Нью-Йорке карьера делалась очень быстро и так же быстро могла быть загублена.

У семейства дела шли не слишком плохо. М-р Мастер торговал сукном, продавая его по всей Америке. Когда в Калифорнии вспыхнула золотая лихорадка, тамошним рабочим, независимо от того, нашли они золото или нет, потребовалась крепкая ткань для одежды в огромных количествах. Доходы у Мастера росли, да и твой отец получал свой процент.

К тому времени дед продал лавку и жил на сбережения. Оказалось, их у него немало и твой отец даже злился на деда, ведь он не помог вам в трудном 47-м. Теперь Тревор Тиндал плавал на лодке по Гудзону, ловил рыбу, порой напивался в пабе с моряками, вспоминая молодость. Учил он рыбачить и тебя, хоть на это и уходило несколько метров лески и пару фунтов наживки в месяц.

*****

Твои двенадцать лет праздновали скромно. Мама испекла кекс, отец притащил фунт мяса. Родители подарили тебе новые брюки, а дед - настоящую удочку и к ней много-много лески. Тетя Роуз не подарила ничего, но долго рассказывала, как нужно вести себя достойному юноше вроде тебя.

К концу празднования отец с дедом удалились в ближайший паб выпить по пинте пива, а матушка уложила тебя спать.

Так ты прожил двенадцать лет.

Тревор Тиндал родился в тени мрачных руин замка Лэнгли*, что в графстве Нортумберленд. Не графстве Нортумберленд, Пенсильвания, нет. И никак не графстве Нортумберленд, Вирджиния! А в том самом графстве Нортумберленд, что лежит на самом севере Англии и чуть к югу от границ шотландского Лоуленда, почти в самом сердце Соединенного Королевства, правил которым в ту далекую уже эпоху жадный до налогов и парламентского представительства король Георг III.

Тревор Тиндал, то есть, не был американцем по рождению - совсем напротив, был он самым чистокровным англичанином, которого только можно было сыскать на всей грешной Земле. Отец его, скромный английский фермер, дом которого ютился у самых стен разрушенного замка, рассказывал еще, что семья Тиндалов обитает в тех краях уже много веков, а фамилию Тиндал носит в честь старого лорда замка, из числа слуг которого нынешние Тиндалы и происходят. Вместе с тем рассказывал он и о том, как был разрушен и разорен замок Лэнгли солдатами короля Генриха IV во время его войны со своим тезкой, Генрихом Перси, 1-ым графом Нортумберлендским. А если так (в том, что отец его был человеком честным и ни разу в жизни своей не промолвил лжи, Тревор Тиндал готов был клясться), то род Тиндалов был хоть и в высшей мере скромным, но весьма и весьма старинным, заботливо и гордо чтящим свою долгую, хотя и малосодержательную семейную историю.

Тревору Тиндалу предстояло еще в зрелости стать американцем и американцем гордым. Не по рождению, а по собственному выбору . "Как и подобает свободному человеку", как любил подчеркивать сам Тревор. Однако с некоторой особой гордостью он относился и к другому обстоятельству своего рождения, которое всегда было для него достойным ответом любому упреку в адрес своего английского происхождения - в год рождения Тревора Соединенных Штатов Америки еще не существовало. То есть в момент своего рождения Тревор Тиндал был подданным Георга III, но был в тот момент подданным Его Величества и сам Джордж Вашингтон! Декларацию независимости же подписали чуть позже, примерно тогда, когда Тревор Тиндал научился ходить.

Вместе с тем, это обстоятельство его рождения, рождение на английской земле, сыграло еще и иную роль в судьбе Тревора Тиндала. Тот, будучи пятым сыном своего отца, не рассчитывающий никак на наследство, но вместе с тем желающий повидать мир, решил искать удачи на море. Из фермерского сына стать моряком. Устроился сперва на судно, курсировавшее между Дублином и Бристолем с грузами зерна. Затем дважды ходил в Индию и обратно. А потом, польстившись тогда всего лишь на хорошее жалование, поступил на службу на американский торговый корабль. А Америка, бывшая в те годы учиненных императором Бони всеевропейских войн нейтральной державой, пожинала не только плоды своего нейтралитета, выраженные в чрезвычайно выросшем спросе на транспортные мощности американского торгового флота, но и платила за то зачастую горькой монетой. Лепту свою пришлось внести и простому матросу Тревору Тиндалу, полюбившему уже к тому моменту Америку и выхлопотавшему даже бумаги о натурализации.

В один прескверный день корабль, на котором Тревор служил, был весьма грубо остановлен британским военным судном всего-то во дне пути от Бостона. Англичане искали запрещенные по правилу 1756 года** товары на борту (их-то корабль и вез) для конфискации. И англичан, уже для принудительной вербовки. Тревор показал красномундирникам бумаги о натурализации и заявил гордо о том, что хоть и родился в Нортумберленда, успел стать уже гражданином Америки. Те только хохотнули глумливо и потащили Тревора с собой. Следующие пять лет он провел служа против воли, словно последний чернокожий, в Королевском флоте.

В конце концов Тревор Тиндал был освобожден, когда британский корабль, на который занесла его неблагодарная служба, был захвачен американским капером где-то у берегов Флориды. На том самом каперском судне бесконечно благодарный и преисполненный патриотического чувства Тревор и служил до самого подписания Гентского договора в 1814. Затем еще пару лет служил на торговых судах. Но теперь его уже начинало тянуть назад, на берег. Усталость, желание покоя... И еще самая прекрасная женщина на всем белом свете, которую ему довелось повстречать в Нью-Йорке. Там он и осел, а на красавице женился. Она родила ему трех замечательных детей. Так ветвь семейства Тиндалов проросла в Новом свете.

Нести имя Тиндалов в будущее предстоит Джону Персивалю Тиндалу. Он единственный внук Тревора.

Джон - ребенок спокойный и покладистый, с самых ранних лет помогающий отцу в лавке. Там он всегда такой важный, такой преисполненный забавного слегка со стороны достоинства. Джон очень гордиться своей работой в лавке и по этому поводу задирает нос. Пусть папа у Полли, например, высокий и могучий "страховщик", но кто такая сама Полли? Ха! Это и не говоря уже о всяких вонючих Бенбоу. Джон же продавец в лавке. Ну почти. Прямо как папа. У него есть даже маленький пиджак и галстук, которые он надевает только в лавке мистера Мастера, где и работает. Безукоризненно вежлив Джон со всяким посетителем, а особенно вежлив и степенен в присутствии мистера Мастера. Что от посетителей, что от мистера Мастера Джон Персиваль иногда получает мелкие монеты. За каждую он благодарит дарителя со сдержанной и вновь слегка забавной торжественностью. Эти монеты и служат источником его карманных денег. Их не так много, однако каждая заработана честным и, что не менее важно, достойным трудом. Этим Джонни очень горд.

Когда помощь в лавке не требуется, Джон бежит к церкви Святого Марка, у которой разбит небольшой парк, один из немногих в Нью-Йорке. Здесь чисто и тихо, растет мягкая трава и нет нужды проталкиваться сквозь толпы. Еще тут не воняет рыбой и нет никого риска, что к тебе пристанет стайка младших Бенбоу (они мелкие, но от троих-четверых разом отбиться трудно - тем более, что от любой мести в будущем их защитят не склонные выявлять правых и виноватых старшие братья). Здесь можно лазать по деревьям, а можно играть в раскидистых кустах, которые регулярно превращаются то в Камелот, то в Аламо, а то в замок Лэнгли, осажденный войсками злобного Генриха IV. Да и ректор церкви добр к детям своих прихожан, иногда дарит им всякую мелочь, а заодно помогает успокоить тревоги родителей и тети Роуз - за детишками он всегда присмотрит.

Здесь у Джона есть пара приятелей из местных ребят, однако костяк его компании составляют выходцы с Саут-стрит, которых он в свое время и притащил в это замечательное место, куда регулярно водит его мама (вот ходить в саму церковь с мамой Джонни не очень нравилось - он уважал и любил даже ректора... но службы и проповеди все равно были для него жутко скучными). Это Стивен и Полли, его лучшие друзья. Стивен - тихоня и умник, чьи истории часто служили вдохновением для игр, в которых он сам, однако, был обычно наименее активен и резв. Полли - совсем наоборот, главный нарушитель спокойствия в компании, ураган неуправляемой энергии, даром что девчонка. Взрослые ей, впрочем, все равно всегда все прощали. За большой синий бант и большие синие глаза. Так или иначе, каждый день Джонни находил этих двоих и вместе они уже шли в парк у церкви, где и проводили почти все свободное время. Иногда Стивен даже таскал туда книжки и читал вслух. А в одну славную зиму там удалось соорудить целую снежную крепость.

Было, впрочем, что-то, что отличало Джонни от большинства его друзей... Почти все они часто получали от родителей какие-то слишком уж большие суммы денег на расходы, у них было много игрушек и новую одежку им тоже покупали чаще. Иногда он бывал в гостях у кого-то из друзей и картина становилась и вовсе невыносимо ясной. С двенадцати годам Джонни уже понимал, что он... довольно беден. Это было весьма и весьма обидно. Он даже не слишком завидовал другим... Куда больше его задевало то, что работа у папы, которой он так гордился, как выходило, была не такой и хорошей. А ведь он так-так гордился ею! Так задирал нос! Однако в голову его потихоньку закралась мысль о том, что возможно... Возможно ему стоит быть кем-то другим, когда он вырастет, нежели лавочником.

Мысль эта пугала. Джонни не думал, что сможет стать моряком, как был его дед. Никак не согласился бы он грузить рыбу, как это делал иногда Джим Бенбоу - фу! Однако он понял, что не слишком хорошо представляет, кем еще он может быть. "Страховщиком", как папа Полли? А что он вообще делает? Полли, конечно, взялась ему объяснить, однако в силу того, что и сама не вполне понимала, и Джонни, и Полли, остались запутаны только больше прежнего (хотя Джон, конечно, не мог не восхититься всей этой головоломной сложностью и крепко задумался о том, не попытать ли ему удачу в этой таинственном ремесле - знать бы еще, как ему можно научиться). Вслед за этим последовали осторожные расспросы родителей, дедушки и даже мистера Мастера... Как и где можно заработать больше? Честным и достойным трудом!

1853 - 1860 гг.
Нью-Йорк, Соединенные Штаты.

Работа в лавке приносила какой-никакой доход. Постепенно, продажа за продажей, ты учился торговать, замечать, когда клиент попадался не самый честный, а еще - не теряться даже при виде богачей.

Но денег все равно не хватало. Конечно, некоторые жили и похуже. Стоило взглянуть на семейство Бенбоу, например. Старшие занимались чем-то явно незаконным, младшие или таскали грузы с рыбой в порту, или нанимались юнгами к капитанам из тех, что поглупее, потому что на самом-то деле работать никто из обширного семейства Бенбоу не хотел и при первой же возможности, особенно если капитан был настолько глуп, чтобы дать авансом пару долларов, поверив в слезные истории о больной маменьке, несостоявшиеся юнги сбегали на берег и только их и видели.

Твои расспросы о том, как заработать больше дали плоды совершенно неожиданно и совсем не сразу. Дело было так.

Одним днем в декабре 1854 года в лавку зашел мистер Мастер. Звали его, кстати, Фрэнк, но ты это узнал совсем недавно, потому как родители твои слишком уж его уважали, обращаясь всегда только по фамилии. Был он чем-то жутко недоволен, его пышные, по последней среди богачей моде, усы топорщились. Он попросил отрезать ему пару футов сукна, а потом вдруг посмотрел на тебя внимательно, будто только заметил.

- Джонни, мальчик мой, - начал он, - Помнится, ты хотел заработать пару долларов? И денег, что их ты получаешь в лавке не хватает, да? А умеешь ли ты читать? А писать? - ты умел; конечно, не так бойко, как Стив Уайт, но все же; этим умениям тебя научил когда-то дед, так что ты выделялся среди ребятни с Саут-стрит.

- Ага, умеешь, значит. Тогда слушай дело: мне нужно, чтобы ты помог моему бухгалтеру. Видишь ли, мальчик мой, какая штука...

Оказалось, что мистер Мастер обожал держать в порядке свои счета, архивы и вообще кучу времени посвящал упорядочиванию документов, названия которых тебе толком ни о чем не говорили. Вернее, занимался этим его бухгалтер вместе с неким пареньком, который внезапно заболел. Год заканчивался, а потому привести архивы в порядок было для Фрэнка Мастера крайне важным.

- Если поможешь мне, заплачу тебе... скажем, пять долларов. Идет?

*****
1856 год

Нью-Йорк в это время был опасным городом. Банды ирландцев выбрались со своего района Файв-пойнтс и терроризировали даже юг Манхеттена. Парни из Таммани-холла, как говорили, контролируют вообще всю политику в городе, давая взятки, запугивая, порой даже убивая неугодных. Полиция с ними заодно, как и городской совет. Ну, или так говорили. Полиция не справлялась и набирала в свои ряды дополнительных служащих - это стало реальным шансом заработать денег для многих юношей из бедных районов. В полицию пристроили Джона Кларка - ему едва исполнилось 17, а отец, сам офицер, расстарался, чтобы сына взяли хотя бы патрулировать улицы. Теперь Джонни ходил в мундире, важничал, разгоняя мелких воришек. Он был невероятно красив и популярен у девчонок.

А еще была проблема с Полли. Все чаще родители запрещали ей играть с вами, а своевольная девчонка убегала на Саут-стрит или к церкви св. Марка, где было ваше место встречи. Однажды она убежала из дома на целых два дня! У ее отца карьера шла все лучше и в 56-м он купил квартиру в одном из современных и очень престижных домов на 42-й улице.



Теперь Полли виделась с вами все реже. Ей наняли учителя музыки и заставляли заниматься игрой на фортепиано (его тоже купил разбогатевший отец). А еще у нее появился братик, маленький Питер. Так что в какой-то момент ты вдруг понял, что ваша компания разваливается. Стивен все так же был рядом, учился в школе, рассказывал истории и собирался поступать в колледж. Хоть в какой, лишь бы у родителей хватило денег. Но вот Полли появлялась в твоем районе не так часто, как раньше.

*****

1859 год

Стивен отбыл в колледж. Ты точно не запомнил, в какой, знал только, что он где-то в Филадельфии и учится работать с бумагами. То ли управляющим будет, то ли бухгалтером - черт его разберет. У твоих родителей денег на колледж не было и в помине. Какой колледж, Персиваль? Ты даже в школу не ходил, потому что был единственным ребенком в семье и надо было помогать родителям. Конечно, какое-никакое образование у тебя было. Ты знал, что такое Декларация Независимости и кто такой Джордж Вашингтон. Мог перечислить почти все штаты. Умел читать и писать, пусть и с ошибками. А еще (и это умение тебе неплохо помогало в лавке) здоровски считал. Отнять, прибавить, высчитать процент - для тебя было как раз плюнуть. Ни о какой алгебре и речи не было, конечно, но в целом ты мог рассказать о каждом заработанном долларе, высчитать, сколько налога придется заплатить за конкретный отрезок сукна и какую плату можешь требовать, исходя из средней зарплаты других рабочих в этой же отрасли. Сами налоги, правда, оставались для тебя темным лесом, как и принципы, по которым формировались цены в других штатах и территориях.

*****

1860 год

Впервые об Аврааме Линкольне заговорили в Нью-Йорке в 1858 году. Тогда этот республиканец выдвигался кандидатом в сенат и его публичные дискуссии с другим претендентом, демократом Стивеном Дугласом, широко освещались в прессе и обсуждались даже среди тех нью-йоркцев, кто в политике на разбирался совсем. Линкольн выступал против рабства в целом, но не против рабов на Юге. В Новом Йорке рабов ты особо не видел. Были, конечно, чернокожие, прислуживающие белым, но в основном к ним относились неплохо, содержали как слуг и они ничем особо не отличались от беднейших белых работников, загнанных нуждой в долговую кабалу.

Сама идея рабства многим твоим сверстникам казалась странной. Как человек может владеть другим человеком? Почему на Юге тысячи и десятки тысяч негров, будучи людьми, остаются в таком бедственном положении? Впрочем, немало было и тех, кто говорил о недопустимости отмены рабства. Ведь черные не могут позаботиться о себе, они что дети малые, к тому же все поголовно глупые, недалекие, ограниченные.

Линкольна обвиняли в радикализме, пусть он и говорил о недопустимости межрасовых браков и не одобрял предоставление неграм политических и гражданских свобод, которыми обладали белые. Его речь "Дом разделенный", а также характеристика Союза штатов, как страны, существующей в условиях полурабства и полусвободы, широко обсуждались людьми и распространялись в газетах. Почему-то многие простые парни из Саут-стрит считали Эйба борцом за правое дело, хотя какие выгоды его политика могла принести конкретно им - оставалось неясным. Впрочем, республиканцы в целом пользовались поддержкой припортовых районов.

В 1860-м на выборы пошли, кажется, вообще все. Главным конкурентом Линкольна считался демократ Джон Брекинридж, южный политик из Кентукки, обаятельный, молодой и напористый. Но он проиграл, а Линкольн выиграл. С этого-то всё и началось.

20 декабря Южная Каролина объявила о выходе из Союза. Это была бомба. Нью-Йорк бурлил, на улицах кричали о предательстве и мятеже. «Декларация о непосредственных причинах, которые привели к отделению Южной Каролины от федерального Союза», которую опубликовали несколько газет горячо обсуждалась на улицах. Большинство сходились на том, что южане слишком зарвались, что их желание защитить рабовладение понятно, но нельзя же так рьяно!

Твой дед, сидя в кресле, которое отец прикупил по случаю очередной годовщины брака с маменькой, изрек:
- Да и хрен бы с ними, пусть рабами владеют. Плевал я на черномазых этих. Но Эйб правильно говорит: нехрен рабство свое поганое на новые земли тащить. Богопротивно оно. Не для того Америка с Георгом воевала, чтобы теперь какие-то плантаторы указывали ей, как жить.

Линкольн еще даже не стал Президентом, но его избрание для тебя уже ознаменовали два слова: "рабство" и "мятеж". Если бы ты только знал, какую роль они сыграют в ближайшие годы...

...

Джон крепко ухватился за предложение Мистера Мастера и усердно потрудился честно заработав вознаграждение. Такая работенка оказалась намного выгоднее чем в лавке, а потому Персиваль надеялся продолжить работать на Мастера.


С обострением преступности и новой работой Тиндал стал ещё меньше появляться в Саус Стрит, оставаясь там лишь чтобы немного помочь родителям с лавкой, поесть и поспать. Когда Полли переехала он с Стиви стал наведываться к ней на красивую 42 улицу все чаще в конечном счёте перенеся место встречу поближе к ней.
Местные хоть и смотрели свысока, но были намного лучше Бенбоу и вездесущих ирландцев никогда не пытаясь обманывать, от них можно было не бояться получить ножом по шеё или лишиться кошелька со сбережениями. Спустя пару месяцев ему удалось наладить контакт с их кругом, Перси даже потратил большую часть денег на хороший костюм прямо как у детей богачей дабы хоть на миг почувствовать себя своим среди них. Гнетущее осознание собственной бедности наконец уступило место желанию добиться ещё большего ведь оказалось что это возможно!


Когда уже казалось что жизнь наладилась Стиви и некоторые из новых друзей отправились по колледжам, а у его родителей денег на образование и подавно не было. Но Персиваль не был бы собой если бы просто сдался, вместо этого пришла в голову идея обратиться к кому - то другому, вот только кому? Кто имеет достаточно денег чтобы ссудить их, кто относиться к нему достаточно хорошо чтобы просто задуматься об этом, кто будет уверен в том что Джон оправдает потраченные на него усилия и сможет достойно отплатить за них?.. Мистер Мастер!


Избрание Линькольна порядком всколыхнуло Соединенные Штаты окончательно разделив их на враждующие лагеря. Сам Персиваль считал что рабство пусть и является обьективно плохим не стоит отменять в одночасье. На Юге и чёрные и белые уже привыкли к такой жизни, что они будут делать когда все так быстро изменится? Впрочем, мятежа это не оправдывало, если южане пошли на предательство значит учитывать их удобство при очищении от гнили рабства тела Союза не стоит!

1861 - июль 1862 г.

Мистер Мастер взял тебя на работу мелким клерком в 1860-м. Ты считал прибыль и убытки, часами сидел над бумагами в небольшом трехэтажном офисе на оживленной Уолл-стрит, где тысячи таких же, как ты молодых парней учились делать деньги.



С колледжом пришлось обождать - с одной стороны, твой хозяин (так полушутливо называли клерки своих начальников) ценил тебя как работника и не хотел отпускать, с другой - колледж все же стоил не пару центов и был серьезным вложением, а м-р Мастер знал тебя не так долго, чтобы делать столь рисковое вложение. В целом он был не против и даже обещал заплатить за твою учебу спустя пару-тройку лет работы... Но потом всё пошло наперекосяк.

В конце июня-начале июля из Нью-Йорка на Юг двинулись войска. Синие мундиры, блестящие штыки и сабли, золотые погоны офицеров - образ этой огромной и, конечно, непобедимой армии завораживал многих. Казалось, не пройдет и месяца, как бравые парни-солдаты вернутся домой с победой, покорив южан и принеся Соединенным Штатам мир. И они действительно вернулись, правда, вовсе не победителями. И далеко не все.

21 июля произошло сражение при Булл-Ран. Никому не известный ручеек стал нарицательным: федеральная армия потерпела поражение, а мятежники триумфовали. Говорили о трех тысячах убитых и раненых - небывалая для Америки цифра! Правительство немедленно объявило мобилизацию, сотни парней из Нью-Йорка получили форму, ружья и принялись обучаться военным премудростям. Ты был в их числе - от мобилизации было не спрятаться, а денег, чтобы откупиться у тебя не хватило. Мистер Мастер же неожиданно оказался настоящим патриотом и слышать не хотел о том, чтобы откупить кого-либо от армии.

44-й Нью-Йоркский пехотный полк стал твоим полком. 30 августа 1861 полк приняли на службу штату - именно тогда для тебя началась война.

Надо сказать, что она попервах была довольно скучной. Тебя обучали маршировать, стрелять, заряжать "Спрингфилд" 1842-го года (оружие старое, но добротное - так про него говорили), различать погоны, слушаться офицеров... Ты нашел нескольких парней, с которыми был шапочно знаком. Джордж Винтерс был другом Стивена, ты пару раз виделся с ним до войны. Невысокий, полноватый, лет двадцати, Винтерс происходил из немцев и очень этого стеснялся. Зато, как оказалось, был хорошим товарищем: умел незаметно протащить под мундиром сверток с копченым мясом, которым угощал всех желающих, знал, как прикрыть товарищей перед офицерами, а к тому же, как показали дальнейшие события, был в меру отважен и сохранял трезвость ума даже под огнем.

Был еще Ник Брюстер, высоченный и тощий, зато дружелюбный и начитанный. Строго говоря, Ник был не из самого Нью-Йорка, а из Олбани, но кого это волновало? К тому же он знал столько баек, анекдотов и так здоровски пел военные песни, что ему прощали даже трусоватость и неизбывный пессимизм.

Во время первого вашего сражения - осады Йорктауна в апреле-мае 1862 года, ты толком не понял, что такое война. Вы долго сидели в лагере, поставив палатки и слушая канонаду, потом где-то стреляли, вы наступали, одержали победу и двинулись дальше.
- Такая война мне по душе, - сказал тогда Джордж, - Ежели так воевать, то я согласный, это же, мать его, как прогулка под феерверками.

*****

27 мая 1862 года
Сражение при Хановер-Кортхаус

Знамя твоего полка представляло из себя решето. Мятежники перли как проклятые, крича и улюлюкая, а ты только и успевал, что стрелять и заряжать, стрелять и заряжать. Потом кто-то рядом с тобой захрипел и упал.
- Куда эти уроды потопали? - проорал тебе на ухо Ник, лихорадочно пытаясь зарядить "Спрингфилд".

И правда, куда? Основные силы вашего V корпуса ушли куда-то вперед, а вы, вместе со 2-м Мэнским и 25-м Нью-Йоркским остались у какой-то фермы на перекрестке грунтовых дорог. Тут-то и поперли на вас мятежники, да в таком количестве, что ужас.

Вы отбили первую атаку, но сейчас солдаты в сером, которых, казалось, стало еще больше, вновь шли на вас, осыпая градом пуль. Твои товарищи падали, ваш лейтенант, пытавшийся подбодрить солдат, получил пулю в руку, но не переставал кричать.
- Стреляйте, парни! Заряжайте и стреляйте! Это всего лишь люди!

Мятежники атаковали, а твои приятели падали один за другим, когда вдруг за шумом и громом выстрелов ты услышал рожок, игравший "атаку".
- Наши! Наши пришли! Подмога! - кричали рядом.

Командование, кажется, наконец-то поняло, что происходит и соизволило отправить вам на помощь войска. Теперь уже южане отступали под вашим натиском и ты шел вперед вместе сттоварищами, переступая через убитых и раненых, пытаясь не упустить из виду знамя полка и командиров.

Твой полк потерял в этом бою 31 человека убитыми, еще 55 получили ранения. Тебе повезло - единственной твоей потерей стало куда-то задевавшееся в горячке боя кепи.

1 июля 1862 года
Сражение при Малверн-Хилл

Вы развернулись на высоте Малверн-Хилл еще вчерашним утром. Вокруг сновали курьеры, копошились артиллеристы (ты в жизни не видел такую уйму орудий!), офицеры выкрикивали приказы, а тебе и твоим товарищам оставалось устроиться на ночевку и ждать битвы. Вокруг вас собралась, кажется, вся Потомакская армия.

Утро 1 июля прошло в оживлении. Завтрак, кофе, бритье и вот вы уже с оружием в руках на вершине холма. В третьей линии. Ваша бригада, под командованием генерала Баттерфилда, входила в дивизию генерала Морелла. Командир бригады, говорили, вообще не имел опыта службы, но записался в армию с началом войны и за 1861 год прошел путь от сержанта до бригадного генерала. 27 июня Баттерфилд получил ранение при Гейнс-Милл, деле, в котором ваш полк толком не участвовал, стоя в сторонке. Говорили, командир бригады подхватил упавшее знамя и увлек людей в атаку под шквальным огнем. Солдаты им откровенно восхищались.

Сейчас же вы ждали наступления джонни*. Где-то в лесах перед вами генерал Ли собирался задать жару маленькому Маку** и именно вам, солдатам, предстояло показать Бобби Ли, что северяне не пальцем деланные.

К обеду загрохотало - и сразу по всему фронту. Ваша артиллерия, очевидно, заметила какие-то цели, скрытые от вашего взгляда деревьями, потому что сотня орудий стреляли, не переставая. Вскоре им начвали отвечать южане и над вашими головами засвистели снаряды.

- Стоять, не ложиться! - командовали офицеры, прохаживающиеся вдоль строя, - Это артиллеристы дуэль устроили, мать их, а мы стоим! Не ложимся, я сказал! Увижу, что кто-то лег - будет до конца войны помои выносить!

И вы стояли, даже когда случайный снаряд разорвался прямо над вашими головами.

Через час артиллеристы успокоились... и вот тут-то началася где-то впереди настоящий бой. Загрохотало, засвистело, закричало и зашумело тысячеголосное эхо. Ты слышал ружейные залпы, крики, ругань, видел десятки скачущих туда-сюда гонцов...

- Знать бы, наши их или они нас, - произнес сквозь сцепленные зубы Джордж. Он сжимал в руках "Спрингфилд" и переминался с ноги на ногу. И добавил,: - Отлить хочу, сил нет.
- Угу, отлить - вмешался Ник, - Ты перед каждым боем так говоришь.
- Так а что делать, если и правда хочется. Так сжимается всё внутри, сил нет.

Солнце опускалось все ниже, а бой приближался. Вскоре мимо вас промаршировали парни с передовой.
- Удачи вам, нью-йоркцы! Мы дело сделали, сейчас ваша очередь!

Отступали они в полном порядке.

Когда солнце уже коснулось верхушек деревьев, вы двинулись вперед. Ниже по склону, за деревьями, копошились фигурки в сером, на земле то тут то там лежали тела. А потом противник пошел на вас.
- Не стрелять! Подпустить поближе! Стрелять по команде! - кричали офицеры.

Южане наступали не сплошной линией, а будто отдельными группками. Остановились ярдах в двухста.
- Огонь!

Вы стреляли, стоя плечом к плечу. Ник получил пулю в ногу, припал на колено, но продолжал стрелять и заряжать. Потом упал и его оттащили в тыл. Джордж был молчалив и хмур, слегка пригибался и время от времени кивал тебе - мол, всё окей, дружище? А получив ответ продолжал заряжать и стрелять.
- Это миссисипцы, - вдруг сказал он, - Видишь знамя? Точно они.

Ты знамени не видел. Всё заволокло густым дымом и даже противника в нем разглядеть было сложно, стреляли вы почти наугад, ориентируясь на мелькающие в дыму силуэты и вспышки выстрелов.

Когда солнце уже почти скрылось за деревьями, пальба вдруг начала затихать.
- Отходят! Отходят! - кричали рядом бойцы, смеясь и ликуя, - Задали мы им!

Вы не отступили ни на шаг.

Вдруг, когда стрельба и вовсе утихла, ты почувствовал, как наваливается усталость, будто камнем придавливая тебя к земле, как ноги наливаются свинцом, а пальцы деревянеют. Рядом на землю тяжело опустился Джордж. Вы молчали, а над вами все еще гудели снаряды - артиллеристы продолжили дуэль.

Обучение и первые недели войны оставили приятные впечатления: вычищенное до блеска оружие и мундиры, гордо реющие знамена союза и вдохновляющие песни обещавшие скорую победу. Осада Йорктауна лишь закрепила эти образы в голове Перси, как федеральная армия смогла так позорно проиграть при Булл - Ране?

Ответ казался очевидным - ирландцы, массово записывающие добровольцами ради хорошей зарплаты да кормежки струсили и бросились наутек едва заслышали вражескую канонаду! А что все говорят о их храбрости в битве так все знают что ирландцы мастаки прихвастнуть, казалось невероятным что парни с Файф - Пойнтс оказались смелее честных Нью - Йоркцев. Уж они то покажут ребелам из какого теста сделаны настоящие северяне, ух! Некоторое время Тиндал даже жалел что попал на войну настолько поздно, наверняка за это время стал бы генералом прям как Баттерфилд!

Сражение у Ханновер - Кортхаус быстро расставило все по местам, оказалось южане тоже не лыком шиты да ещё наступали такой толпой что казалось она никогда не закончится. Столько наших пало! Да бежать и подставить свой полк было ещё страшнее чем рисковать жизнью, не мог ведь он предать Ника и Джорджа.
Оставалось только приглядывать за близкими друзьями и самому сохранять трезвый рассудок в хаосе схватки - это как утверждал Винтерс помогало выжить. Что до потерь среди всех остальных, то они быстро вошли в привычку превратившись просто в безликие цифры. Главное самому отделаться полегче, да старым товарищам по оружию помочь зная что они в долгу не останутся.

Война - это неизбежные хаос и неразбериха схватки которые перемолют любого кто поддасться их горячке, все остальные рассуждения и наблюдения о её природе рождались лишь после. Возможно, в штабе все было по другому, но там велась совершенно иная война с кардинально отличающимися правилами. Которые прямо сейчас совершенно не интересовали рядового Перси

Осень 1862 г.

В конце лета того кровавого года генерал Ли, командующий войсками Северовирджинской армии южан, разбил федералов у Булл-Ран. Второй раз этот ручей стал символом поражения для Союза и триумфом Конфедерации. На этот раз, в отличие от своих предшественников, Ли решил не останавливаться на достигнутом. Южане вошли в Мэриленд - впервые с начала войны мятежники топтали землю Союза.

17 сентября противники сошлись у Шарпсберга. Бой был жестокий, но твой полк в нем не участвовал. Потом говорили, что это великая победа Союза. А еще называли ее самым кровавым сражением на американской земле: шутка ли, то ли три, то ли пять тысяч человек погибло в тот день.

Ваш полк приуныл. Вас неплохо снабжали, вовремя подвозили провиант и порох, но Потомакская армия в целом испытывала острую нехватку успехов. Единственная серьезная победа у Шарпсберга - и та досталась такой большой ценой. Да и ваши командиры... в войске все любили командующего Потомакской армией генерала Макклеллана. Ты видел его несколько раз: он запросто общался с солдатами, слушал их просьбы и жалобы, был вежлив, держался с достоинством настоящего джентльмена, но без высокомерия.

Твой приятель Ник, оправившийся от ранений в сентябре, смог даже лично пожаловаться командующему армией на то, что ему, Нику Брюстеру, выдали ботинки не по размеру. Генерал выслушал, кивнул, хлопнул Ника по плечу и сказал: "Разберемся". Теперь Ник страшно этим гордился и рассказывал всем сослуживцам о своей разговоре с командующим. Со временем история обрастала все новыми и новыми подробностями и через неделю оказалось, что твой приятель едва ли не давал Макклелану советы по стратегии.

- С нашим маленьким Маком мы уж южан проучим, - говорили однополчане, - Уж этот-то генерал о солдатах заботиться! Где вы видали, чтобы кто из других штабных к нам вот так заезжал? А этот - свой парень, на него можно положиться!

А в начале ноября Макклелана отправили в отставку.

Возмущению и недоумению солдат не было предела. За что? Почему единственный настоящий генерал был уволен? Не иначе, это происки врагов или политиканов, ничерта не смыслящих в военном деле. Твои сослуживцы ходили хмурые, да и ваши офицеры не отличались радостью.

Новым командующим стал Эмброуз Бернсайд. О нем вы знали мало: вроде воевал с самого начала, но с солдатами особо не общался, да и вообще (в этом мнении сходились все) в подметки Макклелану не годился.

*****

В ноябре 1862 года, во время затишья на фронтах, твой полк стоял где-то в Западной Вирджинии. Вас и южан разделяла небольшая река, названия котрой никто не знал, вы звали ее просто - Речка. Была она мелкой, но широкой, а перейти ее можно было по небольшой каменной насыпи, созданной руками местных фермеров лет десять назад. Ваш берег был покрыт кустарниками, берег противника - лесом. Стоять здесь в карауле было муторно: часто лил дождь, холод пробирал до костей, даже вывданный зимний плащ не спасал, а противника вы не видели уже пару недель. Где-то на той стороне Речки порой поднимался дымок - и на этом всё. Зато вы устроили себе лежанку из веток и небольшой навес, приспособив под это плащ заболевшего и уехавшего на лечение сослуживца.

Всё изменилось одним утром, когда ты стоял в дозоре вместе с Джорджем.

- Эй! Янки! - на противоположном берегу Речки стоял южанин. Был он невысок, бородат, одет в грязно-коричневый плащ и держал в руке винтовку, опущенную стволом вниз.

- Янки! Вы там уснули, что ли! - не унимался мятежник, - Табачку не хотите? Меняю табак на газеты и кофе, ну?

Джордж глянул на тебя.

- А чего, давай меняться? Я бы табаку пожевал.

Ты слышал о таких обменах. Командование их не поощряло, но и пресечь не пыталось. Южане зачастую меняли табак и свои газеты на кофе и газеты Севера. Порой удавалось обменяться и еще чем. Некоторые парни брали доллары Конфедерации - как сувениры.

Вы встретились посреди Речки. Южанин оказался на полголовы ниже тебя, зато в два раза шире. Он деловито поторговался с Джорджем, обозвав того "нахальным янки", а в ответ получив "тупоголового мятежника". Потом они обменялись табаком и кофе, плюнули на ладони и пожали руки. Постояли, думая каждый о своем.

- Да уж, парни, - сказал южанин, - Ужас эта война.
- Ужас, - кивнул Джордж, - Еще и холодно.
- Холодно, это да. У вас там дрова-то хоть есть, янки?
- Хватает. А у вас?
- И у нас.

Помолчали снова.

- Ты сам-то откуда? - спросил Джордж.
- Кентукки. А ты?
- Нью-Йорк. Мой друг, - Джордж кивнул на тебя, - тоже оттуда. Как там в Кентукки?
- Порядок. Жена моя сейчас, наверное, думает, чем бы камин топить. Денег ничерта.
- У всех так. Война.
- Угу. Война.

Заморосил дождь и южанин поднял бородатое лицо к небу.
- Ну, пойду я, парни. Спасибо за кофе.
- Бывай. Мы тут послезавтра будем, зови, если чего.
- Ага, и вы. Янки драные. - он улыбнулся крепкими желтыми зубами.
- Чертов мятежник, - улыбнулся в ответ Джордж.

Вы разошлись.

- И вовсе они не страшные, скажи? - проговорил Джордж, когда вы вновь улеглись на намощенных ветках, - Особенно когда в тебя из ружей не палят. Люди как люди. Как мы.

Ты впервые видел южанина так близко. Пусть говорил он с непривычным для твоего нью-йоркского уха акцентом (впрочем, на Саут-стрит ты слыхивал и не такое), в целом казался неплохим малым. Странно было понимать, что уже завтра он может тебя убить. Или ты его.

*****

Следующая твоя встреча с противником случилась через несколько дней. Ты как раз слегка задремал, лежа в карауле и слушая, как по натянутому плащу стучат капли дождя. Рядом был Джордж - вы дремали по очереди, поскольку в лагерной палатке, рассчитанной на десять человек, выспаться толком не могли. К вам в рамках пополнения приехал Эндрю Уоллес. В первые же дни он стал настоящей легендой сначала вашей роты, а затем полка.

Был Эндрю с виду парень как парень - лет двадцати, среднего роста, с едва пробивающимися усиками над верхней губой. Форма на нем сидела как влитая, а кепи он по примеру старших товарищей лихо сдвинул набок. Но был он ходячим несчастьем. На второй день пребывания в полку Эндрю потерял шомпол. Ну, ладно, с кем не случается, подумали тогда все. Сержант Шортс, мужчина вспыльчивый, но отходчивый, всыпал ему по первое число и отправил в наказание на кухню - таскать дрова и мыть посуду. Еще через день Уоллеса выслали с кухни обратно - во время рубки дров с его топора слетела металлическая часть и, пролетев пару ярдов, воткнулась лезвием в ближайшее дерево. В дюйме от головы мирно дремавшего там повара.

Спустя неделю Уоллес не вылезал с дежурств, потому что умудрился потерять: кепи, флягу, вторую флягу, выданную взамен утерянной; поломать или испортить: свои ботинки (наступив на оставленный кем-то у вашей палатки толстенный гвоздь; ноги рядового Уоллеса, впрочем, не пострадали), плащ (порвал в трех местах, продираясь сквозь кусты), взводный кофейник (уронил в костер и не заметил), несколько унций выменянного у южан табака (залил водой), пачку свежих газет (случайно сжег) и фотокарточку жены сержанта Шортса (взял посмотреть и уронил в костер).

Находится рядом с рядовым Уоллесом опасно - это поняли все в полку. А еще он страшно храпел, так что и спать рядом с ним было невозможно. Его пару раз били всем взводом, один раз рядового отходил по лицу сержант, но это не помогало. Его прозвали Несчастье и даже многие офицеры обходили Эндрю стороной, стараясь лишний раз с ним не общаться. Мало ли!

Общаться с ним, впрочем, было интересно. В мирной жизни Несчастье был почтальоном и искренне любил свою работу. Он гордился тем, что не потерял ни единого письма (верилось с трудом), знал всех в своем районе, умел найти нужный адрес и даже умел здоровски читать и писать.

*****

С противоположного берега Речки густой баритон вдруг затянул "Maryland, My Maryland". Ему вторили еще два голоса.

- Красиво поют, - проворчал Джордж, толкая тебя локтем в бок, - Но черта с два им, а не Мэриленд.

После "Мэриленда", были "Oh! Susanna" и "Old Dan Tucker". Южане откуда-то достали банджо и теперь кто-то не слишком умело, но старательно подыгрывал поющим.

А затем они грянули "Yankee Doodle".

- Вот ведь! - возмутился Джордж, - Смеются над нами, проклятые мятежники! Ну ничего!

В следующий караул он притащил губную гармошку и выпросил у сержанта, вошедшего в положение, назначить к вам в помощь Ника - тот умел красиво (и громко) петь.

Теперь уже противник мог слышать "John Brown's Body" и старую, но актуальную как никогда "New York Volunteers".

После окончания вашего импровизированного концерта с той стороны послышался знакомый голос:

- Эй, янки! Хорошо поете! А "Дикси" сыграете?

И вы сыграли. В ответ получив "Battle Hymn of the Republic".

После вы встретились на середине Речки. Ты, Джордж, Ник и трое южан: ваш знакомец с Кентуккки, совсем молодой паренек с нашивками капрала и статный усатый мужчина, забросивший за спину банджо.

- Здорово играете, парни, - сказал Джордж.
- И вы, янки, - улыбнулся усатый, - Хорошо получилось.
- Так чего, может и табаку у вас найдется?
- А найдется. А мясо сушеное у вас есть?

Твои друзья жевали табак, южане налегли на полоски сушеного мяса.

- Ладно, парни, - сказал усатый, - Давайте договоримся. Ежели кто кого в прицеле увидит - не стреляет. Ну и вообще... если что, поможем друг другу, а?