Помни о смерти... | данжн кроул лоу фэнтези | ходы игроков | Настоящее | Первый дворец

  Когда Гюнтер ворвался в храм, то увидел, что здоровяк уже мирно спал на полу, согретый пылающими языками пламени вокруг. Второй же — отмеченный шишкой на голове мечник, то ли по врождённой глупости, то ли из-за удара рыцаря, смог доползти до огненной стены, пытаясь обжечь верёвки и освободиться, но не сумевший даже встать, чтобы достать огня. К его же благу. Гюнтер оттащил безумца от пламени, а второго разбудил. Обеим помог подняться и заставил прыгать за собой прямо к богатому поместью Рачита. Сам он тоже временами прыгал, не способный нормально переставлять ноги. Но так и не упал.
  Он вошёл внутрь и Рачит встретил гостей на пороге как подобает настоящему хозяину — с рисовыми лепёшками в руке и широкой улыбкой на лице. Из его рта понеслась речь уже мелодичная, растянутая. Связанные под управлением Гюнтера пару раз произнесли имя хозяина. Тот расхохотался и подошёл к Гюнтеру, положив ему руку на плечо в знак благодарности. Он обхватил жирными пальцами лицо бандита с шишкой и сжал его крепко, чтобы заглянуть прямо в глаза. Рачит расхохотался. Он схватил одного из них за шкирку и потащил за собой. Рыцарь последовал за ним. Рачит вошёл в совершенно тёмную комнату, но перед этим снял со стены факел, которым осветил её. Она находилась в подвальной части поместья. Это была обычная подземная комната, усыпанная соломой. Вместо окошек — маленькие отверстия у самого потолка, через которые циркулировал воздух. Единственная дверь в комнату — тяжёлая и каменная, с навесной полосой, которую можно открыть лишь извне. Настоящая темница. Оба полетели на холодный пол темницы под звонкий хохот Рачита. И тот, в благодарность, обхватил Ланге за предплечье, начав щебетать что-то совершенно непонятное. Но судя по весёлому настроению, Рачит обещал наградить рыцаря. А может и нет. Может рыцарь, из-за пьяной головы, воспринял всё совсем не так. В любом случае, Рачит уже не шёл на кухню, позабыв о ритуале, но вернулся к себе в комнату, где спала его дочь. Он взглянул на неё грустно, ощупал пульс на руке и после тяжёлого вздоха достал из рабочего кабинета свёрток. Он развернул его на письменном столе перед Гюнтером. Это была карта. Точнее, Ланге думал так. Он никогда не видел карту, состоящую из более чем сотни комнат.

КАРТА:


  Он с трудом отыскал пальцем нужную комнату и с ещё больше трудом, спустя несколько попыток, уткнулся в неё пальцем. Это была небольшая квадратная комнатушка под номером 82. Судя по всему — это и было место, где жил Рачит. Масштаб карты сильно отличался от настоящих размеров комнат. И когда Гюнтер отыскал комнаты 1 и 3, то быстро узнал в них канализацию и городок, в которых уже бывал. Рачит плюхнулся на стол и начал тыкать пальцами в разные комнаты.
  — Керестани. — Наголосил громко, икнул, и ткнул пальцем на комнату под номером 19.
  — Вишванасвани. — Ткнул пальцем на номер 62. А потом жестами начал изображать торговцев, кузнецов и других ремесленников. Значит там находились они — торговцы.
  — Мариши, Тамисводи, Бамобмай. — Он ткнул пальцем на цифры 6, 20, 51 и показал жестами, как он обрабатывает мотыгой землю и гнёт спину над землёй. Видимо, это были местные деревни.
  — Брахма, Вишну, Шива, Индра, Сурья, Яма, Агни, Варуна, Ваю, Кубера, Сома, Ганеша, Кали, Кама, Лакшми, Сарасвати, Сканда, Митра. — Он начал медленно переводить пальцы по разным цифрам: 29, 111, 114, 23, 11, 113, 44, 75, 32, 62, 95, 41, 27, 122, 118, 112, 108, 83. Он стал особо грустным, когда показывал на комнату 41, которая принадлежала Ганеше, и Гюнтер понял почему — на месте Ганеше, в храме находилась статуя Лобха. Судя по всему, всё то, что он назвал — было именами божеств, а комнаты — их храмами. Гюнтер уловил знакомое имя Сарасвати — её храм находился под номером 112, что было совсем неподалёку. Именно к храму Сарасвати он должен был отнести подношения шри Брумистамы. Кажется, Рачит был не просто праздным богачом, а ещё и настоящим знатоком царства, в котором жил. Как жаль, что запомнить всё на пьяную голову было сложно.

  Гюнтер яростно мотал головой и мычал, призывая Рачита остановиться. Прервав хозяина дома, Ланге также начал делать в воздухе быстрые движения кистью с сомкнутыми пальцами, как делали английские монахи при переписывании греческих трактатов на латынь или записи биографии какого-нибудь правителя на всё той же латыни, используя для письма птичье перо. Дождавшись нужной реакции от Рачита, который тоже уже понимал что-либо далеко не с первого раза, и получив доступ к письменным принадлежностям Рачита, Гюнтер пояснил, чтобы тот вновь говорил список мест. Отмечал рыцарь места прямо на карте – вандализм, но Гюнтер пьян, пергамента ему не дали, а карту должны подарить за все его старания с бандитами, поэтому родные буквы латинского алфавита быстро появлялись на карте. Нередко Гюнтер отмечал названия мест прямо поверх цифр – насколько было известно начитанному Гюнтеру, это действительно были цифры, но сарацинские, и поэтому не настолько понятные, как римское счисление. Успевая помечать места, указываемые Рачитом, Гюнтер также комментировал всё вслух, ведь пьянящая кашица развязывает язык:
— Керестани... Это что... Мариши, Тамисводи, Бамобмай... Дерёвни... Вишнюнасрали... свини... свани... Брахма, Вишну, Шива, Индра, Сурья, Яма, Агни, Варуна, Ваю, Кубера... 62? Стой, это же... А, не понимает... Сома, Ганеша, Кали, пойми и прости... Кама, Лакшми, Сарасвати, туда мне надо... Сканда, чёртов дубинщик... Митра... А тут напишу Ганеша... и допишу Лобха.... и бандиты... Чёртовы язычники, почему столько богов, нехристи? - выругался напоследок Гюнтер, закончив отмечать все места и порядком устав от заполнения названий кучи бесполезных храмов.
  Сразу бросался в глаза Гюнтеру, даже с учётом его состояния, тот факт, что «62» Рачит использовал сразу для двух названий, и Ланге, пока он ещё заполнял карту и пока не потерял память после пьянки, было важно понять, где же на самом деле находится бесполезный храм, а где – торговый квартал.
— 62... Вишванасвани... Кубера? - говорил рыцарь и указывал ту комнату на карте, пытаясь донести до Рачита смысл своего вопроса. Там Гюнтер уже написал «Вишванасвани», но всегда мог переписать поверх этой надписи новую.

  Рачита, кажется, веселил пьяный Гюнтер больше, чем алкоголь и сангвинический характер самого Рачита. Он хохотал так звонко, что заставил собственную дочь зажать пальцы в кулак, к сожалению, инстинктивно, ещё до полного пробуждения от препарата. Он с великим трудом понимал то, что было сказано и показано рыцарем, но сам оказался достаточно умным, чтобы спустя время осознать смысл всех жестов. Посему Рачит начал повторять всю свою непонятную речь, но уже медленнее, переправляя Гюнтера в неправильных названиях. И когда тот указал на комнату под номером 62, Рачит твёрдо ответил:
  — Вишванасвани! — А потом перевёл палец на комнату под номером 63, которая находилась неподалёку. — Кубера. — Это имя он произнёс с особой сладостью в речи, почесав подушечками пальцев невидимую монету и намекнув, что с богатствами этот бог и был связан. Рачит, судя по всему, богатства любил. А потом, будто упал в раж, начал вновь перечислять богов и их храмы, только к каждому добавляя непонятные комментарии, чуть менее непонятные из-за жестов и эмоций Рачита.
  Среди всего этого спектакля Ланге выделил нескольких богов: Брахма, судя по всему, очень напоминал Бога-Отца из христианства, ибо он воплощал эманирующий из самого себя мир. К Брахме Рачит добавил понятия Брахман и Атман, которые, судя по выступлению, значили внешний мир и внутренний мир человека соответственно. Возможно это был главнейший бог. Индра очень напоминал царя среди богов, управителя местного рая — Рачит с крайним блаженством отзывался о нём и даже цитировал безупречно рифмованные стихи, неизвестно откуда взятые. Также, он снова упомянул Ганешу, указав на храм, где на самом деле находилась статуя Лобха, однако Рачит указал на другую комнату — 85, показав руками, будто там находится сам бог (почему то Рачит изобразил его толстяком с многими руками и большим хвостом на лице), но заточённый каким-то огромным монстром. Самое важное с Ганешой было то, что Рачит взял карту и поднёс её над головой, совершил будто какой-то магический танец и изобразил не без труда, будто карта изменилась. Как Гюнтер мог понять — Ганеша может сделать так, чтобы эта карта сама рисовала комнаты новых мест, в которых бывает Ланге. Наконец, он заговорил про Митру, и с его жестов кое что успел вспомнить и сам Гюнтер — ещё за Римской империи в древние времена были поклонники бога-Митры, олицетворявшего светило дружбы, «Philo» — любви, подобной той, которую имеет мать к ребёнку, либо лучшие друзья, а также чтящий справедливость и святость договора. В Римской империи были целые тайные мистерии, справедливо уничтоженные со пятого века от Рождения Христа. Однако, когда Ланге вспомнил это, что-то изнутри его отразилось об это знание луной, и отзвуки вызвали странное, но совершенно неосознанное осознание. Гюнтер узнал что-то, но не мог направить на это знание свои мысли, будто оно скрывалось где-то в затворках самих мыслей. Рисунок на его ладони снова зачесался, но уже сильнее. Может, стоило бы как-нибудь отведать храм этого Митры?
  — Танован, Велепут, Дашбут-Гур. — Он показал на комнаты 10, 61, 103 и эксцентрическими махами рук всё же объяснил, что это леса. Однако, судя по самим махам, леса были настолько велики и просторны, что никто никогда не был у их края — это выглядело странным, ведь сами комнаты на картах казались не такими и большими, в сравнении с некоторыми.
  — Сурра, Кайолас, Темваш. — Следом он показал на комнаты 30, 16 и 46, описывая их как вершины — также слишком великие, как на размеры комнат, в которых они находились.

— А ты-то что ржёшь, нехристь? - тоже хохотал пьяный Ланге, пытаясь в шутку свободной от письма рукой отодвинуть от себя Рачита, но получались только нелепые, неловкие и ещё более смешные телодвижения, как у новорождённого, который не может правильно управлять руками.
  Танован, Велепут и Дашбут-Гур Гюнтер пометил как леса, а Сурра, Кайолас, Темваш – как горы. Теперь получалось, что ближайший путь отсюда к храму Сарасвати шёл как раз через один из этих больших лесов, но по логике карты казалось, будто можно аккуратно пересечь лес, если идти по стене самого посещения вплоть до двери в следующую комнату. Рассказ о богах рыцарь слушал, но понимал с трудом, как и многое сейчас, и поэтому просто приложил усилия лишь на то, чтобы запомнить полезную информацию, дабы вспомнить это позже. Самым странным было знание о Митре – это ведь римский культ, а это подземелье имело очень мало общего с миром наземным. Да ещё и руна на руке опять светилась. Храм Митры, вестимо, посетить тоже следовало – благо, с такой картой в подземелье больше не заблудишься.
— Теперь я тебе расскажу о моём боге. - заговорил Гюнтер серьёзным голосом, но со смешным, пьяным лицом и изредка прерываемый небольшой икотой.
  Гюнтер попробовал пропеть на латыни небольшой псалом: хвалу Иисусу Христу. Факт того, что Рачит его не понимал, и, возможно, даже не слушал, не сильно смущал рыцаря. Его просто тянуло петь из-за опьянения, а в этих адских подземельях ему на ум приходили совсем не застольные песни, а разные молитвы. Это, тем не менее, оставило свой отпечаток: сейчас у Ланге это действительно звучало как какая-то задорная песня, а не серьёзная молитва. Окончив, наконец, свои песнопения, Гюнтер вернулся к карте – он пока не стал ничего отмечать в комнате 85, хотя из жестикуляций Рачита было понятно, что какой-то страшный монстр удерживает одного из местных богов. Теперь, указав на эту комнату, Гюнтер объяснил, что ему нужно больше подробностей об этом самом монстре.

  Смех, который в какой-то момент стал литься беспрерывно, будто прорвавшаяся через дамбу река Темза, разбавлял даже самые короткие ответы Рачита. Понять его стало ещё тяжелее. Он смеялся так громко, что было слышно как воздух царапает обильную глотку толстяка, заставляя его похрипывать. Гюнтер был в подобном раже. Только его песня заставила Рачита замолчать, хоть и не уняла широкую улыбку и неуклюжих танцев, в которых он крутил кистями рук возле лица и крутился на одной ноге вокруг себя, ставя конечности в разные положения. Глубокий голос Ланге сумел пробудить также и сонную красавицу на кровати. До окончания, когда она снова одёрнула рукой, Рачит заметил это и со словами «Джита» (что было именем девушки) бросился на колени перед кроватью и снова начал разминать кисть. Девушка проснулась окончательно. Она приложила тыльную сторону украшенной узорами ладони ко лбу и издала болезненный стон. Гюнтер тогда окончил песнь, а Рачит уже и не слышал его, пресмыкаясь перед своей дочерью. С большим трудом девушка ответила — она назвала имя опекуна. Опекун улыбнулся и начал целовать ладонь дочери. Потребовалось какое-то время, чтобы она поднялась. Когда девушка сделала это, то заметила, что лёгкое сари на её теле плохо затянуто. От испуга её глаза округлились и на лбу появилась едва заметная морщинка. Она затянула ткани таким образом, чтобы оголённой остался лишь небольшой «воротничек» возле шеи. Потом Джита заметила Гюнтера, и то, как он выглядел — белокожий, в странных доспехах, со странным выражением лица. Отец увидел её взгляд и опять расхохотался. Он потянул за руку дочери так сильно, что та от неожиданности чуть не свалилась на землю. И тогда Рачит начал представлять дочку.
  — Джита! Джита! — Он стал дёргать её за руку, будто сватал. Потом дёргал за плечи, щупал лицо и показывал волосы. Хвалил её так, будто продавал дорогой ковёр на рынке, а не знакомил дочь. А после объяснил ей, кто такой Гюнтер, хотя последний так и не знал, сказал ли он хотя бы слово правды. Джита вела себя как послушная дочь. Она приклонила голову перед рыцарем и не смотрела ему в глаза. А на все одёргивания отца претерпевала и молча выстаивала, как и положено послушной дочери. И слова не говорила, пока после краткой команды Рачита не пришлось это сделать. Она произнесла своё имя. Девушка, помимо естественной красоты имела удивительно бархатный голос. Он не был звонким как у её отца, но наоборот, отличался глубиной и лёгким дребезжанием где-то в начале горла. Из-за алкоголя этот голос и вовсе напомнил Ланге причитания монахов при монастыре, или даже древние сказы друидов — исповедующих древнюю религию. Как бы там ни было — он понимал, что перед ним не монах, ни уж точно не друид, а обычная девушка. Точнее, очень красивая, что необычно, девушка — первая из таковых среди всех, что он видел ранее. Отец толкнул её слегка вперёд и Джита спешно направилась из комнаты. Кажется, отец успел ей объяснить и за бандитов и за то, что Гюнтер сделал с ними. Кажется, он направил девушку, чтобы ты принесла что-то. А пока она отсутствовала, Ланге успел жестами распросить за монстра. Рачит стал по прежнему сговорчивым, неуклюжим и весёлым.
  Он стал описывать монстра. Он указал на его высокий рост. Подпрыгнул с вытянутой рукой возле Гюнтера и с загнутыми пальцами указал, что монстр выше рыцаря минимум на три головы. Показал его большие руки, грудь, сильный, втянутый живот. На большие ладони и пальцы ног. А потом описал его огромный меч. Судя по размерам — меч был двуручным, но орудовал он им одной рукой. А потом принялся описывать его лицо — большое, с массивной челюстью и острыми зубами; с плоским как у свиньи носом и узкими глазами. И зарычал, заскрипел своими собственными зубами, да так реалистично, что на пьяную голову даже Гюнтер поверил, что перед ним вдруг оказалось описанное чудище. Он назвал его «Дайтья». Судя по всему, это было злое демоническое существо.

  Появление прекрасной девушки после великолепно исполненной (как казалось самому Гюнтеру) хвалы Иисусу, конечно, было очень примечательно для Ланге. Голос Джиты тоже впечатлил пьяного рыцаря, в котором он, будучи на своей волне, слышал монахов или даже друидов.
— Хюнтхер Льанхе. - заплетающимся языком представился рыцарь и, попытавшись поклониться девушке в ответ, но лишь окончательно потерял равновесие, едва подавшись корпусом вперёд, и комично упал на пол, ударяясь о пол своим нагрудником.
  С Джитой у Ланге пока не было налажено такого прочного понимания, как с пьяным Рачитом, говорящим с рыцарем на одном языке – языке алкоголя. Именно поэтому Гюнтер просто позволил Рачиту отправить дочку куда-то. Вернее, в это время он был занят тем, что пытался вновь встать на ноги под звонкий хохот хозяина дома, так что ему было не до Джиты. Вернувшись к письменному столу и карте, Гюнтер был вновь готов подписать комнату 85, но когда Рачит начал рассказывать о монстре, рыцарь чуть не упал ещё раз, представив этого демона прямо тут, перед собой, и во плоти. Пожалуй, рассказ о Дайтье он запомнит гораздо лучше, чем рассказы о всех местных богах вместе взятых. На карте Гюнтер отметил в комнате 85 и Ганешу, и Дайтью.
  Теперь, когда карта была неплохо заполнена, рыцаря интересовал другой вопрос, и он надеялся, что ему хватит сил донести смысл до Рачита, а Рачиту хватит сил понять его. Гюнтер только сейчас вспомнил, что ему изначально нужен был нормальный рюкзак для будущих вещей, и теперь пытался узнать что-нибудь об этом самом нормальном рюкзаке. Чтобы объяснить хозяину дома свою просьбу, Ланге использовал уже имеющуюся у него тканевую перевязь, а также драгоценности, служившие содержимым этой импровизированной сумки.

  Нелепые выпады и падения Гюнтера снова пробудили прежнее весёлое настроение Рачита. Смех было слышно по всему дому. У толстяка слёзы начали заливать пышные скулы. Он с трудом понял, что Гюнтер пытался рассказать про рюкзак, но когда понял, то положил тому руку на плечо и повёл обратно за обеденный стол. Джита находилась там. Она наполнила три керамические тарелки той острой жидкости и несколько лепёшок рядом, а также стала наполнять миски алкоголем. Кажется, Рачит предлагал продолжить веселье и оставить остальные вопросы на потом. Но, он всё же дал понять рыцарю, что сможет помочь ему и в вопросах рюкзака. Завтра.

  А Гюнтер был не прочь и погостить, и отдохнуть. То, что Рачит откладывал все вопросы, даже радовало Ланге. Полное понимание двух пьяных людей, которые устали говорить и слушать, а хотят просто повеселиться. Без опаски оставив карту на том же письменном столе, Ланге отправился пировать и дальше. Теперь, когда здесь была дочь Рачита, можно было подробнее расспросить о ней. Но на уме у Гюнтера был ещё один вопрос – Митра. Рыцарь подозревал какую-то тайну, или даже заговор, доказательством которого служили эти руны на его теле и особенно реакция рун на упоминание Митры. Коротко упомянув словесно Митру и указав на то, что хочет знать об этом боге ещё что-нибудь, Ланге стал ожидать новое представление: яркие жестикуляции Рачита и светящуюся руну.

  Рачит начал свой театр песен и плясок, в которых он пытался объяснить Гюнтеру ценность их божества — Митры. Для начала он начал описывать внешность Митры. Он имел долгие волосы белого цвета. Худое тело. Ровные черты лица. Натянутую светлую гладкую кожу. Большие и ясные глаза. Уши с длинными мочками ушей. Загнутые кверху уголки губ. Тонкая и длинная шея. Одет он был в разнообразные украшения и лёгкие ткани. И внешне напоминал прекрасную девушку, что было воплощением его ясной красоты. А потом, почему-то, начал описывать внешность другого божества, о котором Гюнтер уже слышал — Варуны. Также длинные волосы, но уже чёрные. Смуглая кожа, но такая же гладкая и чистая. Глаза с большими, но тёмными зрачками. Густые ресницы и более строгое лицо. Варуна также выглядел как девушка, но в его внешнем виде было что-то мистическое, будто внеземное — Рачит изобразил это удивлением. Он показывал как тесно связаны эти два бога. Он переплетались руками и ногами. Смотрели друг другу в глаза. Касались друг друга, но это не была любовь, на которую способны супруги. Это была дружба в высшем её проявлении. Ещё в трудах Платона такая дружба носила понятие «Philos», что означало духовную связь между людьми. Со слов Рачита, такая дружба носила понятие «Бхакти», но он так и не сумел объяснить тонкости этой любви.
  А после он стал разъяснять в гимнах особенности Митры. Конечно, рифмованные строки гимнов хозяин дома сопровождал жестами (даже Джитта, не смотря на всю скромность в поведении, хохотала). Митра был связан с Солнцем, но не воплощал его. Он будто бы был солнечным светом, покрывающим землю днём. Варуна же поглощал свет слабым лунным свечением, что символизировало танец этих двух богов. Митра вознаграждал людей за добрые деяния, за моральную и мудрую жизнь, а Варуна карал тех, кто жил неправильно. Митра помогал и в обмен получал дары, а Варуна карал тех, кто нарушал договоры. Митра воплощал договор, но договор не только в виде юридической бумаги, а в своём самом глубоком смысле — доверие и жертвенность участников договора, которые подавляют нужды своего эго и верят, что другой участник сделает то же самое. В этом и было противоречие этого бога. Он воплощал крепкую духовную дружбу, и в то же время, романтичность этой дружбы будто бы рушилась из-за наличия договорённости.
  Гюнтер узнал, что Митра может говорить с людьми и заключать с ними договоры, в обмен требуя, чаще всего, какой-то подвиг или принесение жертвы. Он может как дать знание, так и подарить какую-то вещь, либо совершить какое-то чудо. Чтобы связаться с ним, нужно иметь специальные дары. Джитта по велению Рачита принесла перетёртую специю оранжевого цвета, от которого у Гюнтера в носу вязло от запаха. Потом — сушёные жёлтые цветки с приятным сладковатым запахом. А после описал ещё какую-то ткань и прочитал гимн — заклинание, которое нужно прочесть перед идолом Митры.

  Сама идея бога договоров, обещаний и клятв звучала славно, но Гюнтеру сложно было даже допустить мысль о том, что он будет приносить дары какому-то языческому божеству. Тем не менее, рациональная часть ума Ланге ясно сообщала о том, что возможность получения выгоды непростых условиях поддемелья не сто́ит отбрасывать, по крайней мере вот так сразу. В итоге Гюнтер всё же запланировал посещение храма Митры с дарами, но исключительно после выполнения основных заданий. Тем более, чтобы добраться до храма Митры отсюда, из дома Рачита, нужно было блуждать по множеству комнат, если только не допускать возможность прямого пути через ту самую канализацию...
  Изрядно наслушавшись о местных богах от Рачита, Гюнтер, наконец, хотел послушать о чём-нибудь другом. На ум ничего не шло, поэтому Гюнтер взглядом изучал присутстующих. Рачит, друг шри Брумистамы, который был другом того старика, способного говорить на всех языках благодаря дару богини Сарасвати. О Рачите Ланге уже знал немного, но не знал ничего о его дочке, которая только что проснулась после бандитского снотворного. А раз сам Рачит так активно представлял Джиту Гюнтеру, то не прочь будет поговорить о ней, как был не прочь рассказать о различных местных богах. Можно было напрячься и попробовать задать более сложный и важный вопрос, например о местных нравах и обычаях, но не было никаких сил пытаться изъясняться в таких тонкостях и тем более выслушивать о них. Поэтому Ланге упомянул имя дочери Рачита и также давая понять, что хочет знать больше, приготовился к следующему представлению.

  Гюнтер помнил, что в канализации была ещё одна дверь, которую он так и не проверил. Вспоминая карту, он также осознавал, что именно та дверь вела к храму Митры. И наконец, он замечал на карте, что двери изображались с разными символами. Вывод был очевиден — символы указывали на различное состояние самих дверей. Ему трудно было понять, что именно они значили, но Гюнтер мог предположить, что некоторые двери были закрытыми или спрятанными, как например неизвестная дверь в городке, которую он и не видел вовсе при осмотре самого городка, когда выполнял из последних сил поручение старика. Впрочем, сейчас это было неважно — Гюнтер затронул очень приятную Рачиту тему — его собственную дочь, и без того весёлый толстяк стал ещё более весёлым толстяком.
  Он схватил сидящую неподалёку дочь за плечи и начал вновь подёргивать её. Джитта с трудом сдерживала эмоции и сохраняла спокойствие. Он начал показывать, что она обладает не только внеземной красотой и сильным певчим голосом, но и острым умом. Мол, она знакома с науками о небесных телах, с натурфилософией, метафизикой, онтологией, этикой и эстетикой (интересно, как ему вообще удалось передать эти науки жестами?). Сказал, что она очень искусна танцовщица и способна не только зачаровывать (и он явно имел ввиду зачаровоание сродни магическому) людей, но и животных, в том числе змей (было смешно смотреть, как Рачит пытался извиваться своими пышными боками, демонстрируя змею). Наконец, он сказал, что Джитта занималась алхимией. И он описал это искусство не как смешивание различных веществ по канону Изумрудных скрижалей Гермеса Трисмегиста, но как формирование собственного тела, и внешнего мира (и снова упомянул связь Брахман-Атман). Дочь его не покраснела, казалось, только лишь из-за крайне смуглой и безупречной, напудренной кожи. Зато глаза её, очёрченные густыми ресницами, бегали, не зная где им найти место. Кажется, Рачит действительно гордился своей дочерью. И он также добавлял постоянно, что ни разу не пожалел, что воспитывал её не как подобает отцу воспитывать дочь в царстве царя Лобха. Теперь, по пьяни, он называл это имя громко и бесстрашно, и только Джитта своей мягкой настойчивостью перевела накаляющуюся речь картографа в другое русло. Она вспомнила знакомое уже Ланге слово «Керестани» — это одна из локаций, которую упоминал Рачит. А последний начал продолжать называть это слово, покуда ослабленный алкоголем, но поддерживаемый в сознании острой пищей Гюнтер не понял, что он обещал утром отвести его туда. Говорил, что продаст бандитов знакомому и сможет отблагодарить Гюнтера деньгами за них. Кажется, Керестани имел рынок, либо сам был рынком. Так или иначе — звучало это весьма заманчиво на пьяную голову. К сожалению, пьяная голова стала слишком тяжёлой и ещё до окончания выступления (а оно никогда не окончилось бы, наверное), с лепёшкой в руках, Гюнтер повалился на стол. Там же и уснул.
  Сон поглотил его быстро. Но сон был не очень глубоким, посему сны казались ясными и прозрачными. Гюнтеру снился дом. Стены родного замка. Залатанное досками отверстие после осады лесных разбойников. Развивающийся флаг на южной сторожевой башне. Запах сыра и дерьма от свинопаса Гурта. А потом он услышал крик и топот за спиной. Обернулся. И увидел несущегося на него рыцаря с турнирным копьём. В руках у него тоже было копьё. Но лошадь не двигалась. Внимание Ланге привлёк ворон — огромный и чёрный ворон. Он взлетел в небо и Гюнтер повёл глазами за ним. Он сопротивлялся, понимая, что вот вот его снесут с седла, но не мог оторвать взгляд от птицы. Птах продолжал лететь, пока не перекрыл собой солнце. Только ворон раскрыл крылья, как свет исчез и тьма поглотила рыцаря и всё, что находилось вокруг.
  — Какой интересный сон... — Внезапно пронеслось из темноты к ушам рыцаря. Это был знакомый голос. Тонкий, звонкий, очень хитрый. Он будто бы принадлежал придворному шуту. Этот голос Гюнтер слышал перед тем, как вылез из собственной могилы в склепе. — Верно, это я! Твой лучший друг. — Добавил неизвестный. Ланге слышал как голос доносился по правую руку. Кажется, он увидел какой-то силуэт в полной тьме — более густую тьму. Тело вновь обрело свободу.

  Отключка Гюнтера была делом времени, и он, на самом деле, давно уже ожидал приближающийся исход этой трапезы. Но он и не сопротивлялся этому, потому как поверил в Рачита. Первые знакомые Гюнтера в этом подземелье отправили рыцаря именно к Рачиту, и у него не было поводов сомневаться в нём. К тому же, он оказался довольно любезен и оценил Ланге по достоинству – напоил, накормил, дал карту и обещал оказать посильную помощь, даже с дочкой познакомил. Дочка, однако, странная – уж больно много наук ведает, но о Рачите как об учёном муже и отце этот факт говорит только хорошее. В итоге Гюнтер с уверенностью мог назвать Рачита своим добрым другом – не больше и не меньше.
  Сон, однако, не обрадовал рыцаря. Снова этот момент смерти, от которого появляются характерные боли в шее... Когда казалось, что хуже быть не может, снова появился тот голос. Тот голос. Ланге отлично помнил его. Виновник всего этого торжества, заключающегося в блужданиях по подземельям. Такой же весёлый, как и в прошлый раз. А вот Гюнтеру было совсем не весело. Не намереваясь общаться со своим воскресителем, и даже выдавать себя лишними движениями, несмотря на ощутимую свободу тела, рыцарь просто чуть повернул голову на правый бок и попробовал рассмотреть силуэт во тьме, сохраняя неподвижность.

  Гюнтер не двигался, и только зрачки, становясь больше от концентрации, выдавали в нём жизнь. Под его волей тьма расступалась и медленно двигалась к источнику голоса. Она расступалась небольшими кусками, ступала точно хищник, затаившийся в лесу, и следящий за своей жертвой. Тихо, неспешно, но в то же время агрессивно и настойчиво. И голос продолжал звучать, будто ничего не подозревал.
  В одно мгновенье Ланге увидел пару ступней. Длинные ноги. Избитые колени. Это был мужчина. Гюнтер увидел неприкрытые чресла оного. Он был ранен и истощён. На коже виднелись полосы от хлыста и раны от лезвий. Тело худое, точно у самого Сына Божьего, но другое. За ранами виднелись былые мышцы — великая мощь носителя. Гюнтер увидел упавший живот, узкую таллию, упирающуюся в тазовую кость руки болтались как мёртвые. Взгляд скользил по этому телу вверх. Оставалось заметить только лицо — самое главное. Этот мужчина смеялся над Гюнтером, но он не различал слов — только звуки. И звуки стали слишком громкими. Ланге понял, что говорящий находился за его спиной. Страх пробрал тело рыцаря. Он дёрнул зрачками и весь свет воли вновь поглотился тьмой. Гюнтер пытался уже быстро очистить её, чтобы снова увидеть мужчину, но того больше не было на прежнем месте. Зато он ощутил тяжёлое дыхание над собой сзади. Этот мужчина был так высок? Или Гюнтер сидел на земле? Кажется, Ланге приклонился. Но перед кем и когда? Он обернулся, и увидел ужасную пару глаз.
  — Спи сладко, мой дорогой Гюнтер. Не трать силы на своего верного слугу и помощника. Силы нужны тебе, чтобы пройти десять дворцов и освободить себя от несправедливой смерти. — Голос в своём насмешливом тоне теперь звучал так нежно и ласково. И вместе с тем, ужасные глаза заставили Гюнтера дрожать. Его сердце забилось так сильно, что в какой-то момент боль пронзила грудь. Исчезло дыхание. Взгляд начал блуждать по тьме пока полностью не потерял те глаза и их владельца.

***

  Гюнтер проснулся. Он лежал на кровати. Это была мягкая огромная кровать, окружённая бархатными (даром, что потрёпанными) занавесками. Большое количество подушек, наполненных мягкими перьями напоминали облака. Тонкое одеяло обдавало тело рыцаря прохладой. В воздухе стоял запах сандала — благовоний, используемых часто в христианских монастырях. Сон исчез мгновенно. Приятное ощущение задубевшего тела заставило Гюнтера довольно вздохнуть. Желание хорошенько потянуться заменило мысли от странного сна.
  Когда он встал с кровати, то понял, что был одет в длинную робу, похожую до той, которую он накинул на себя перед храмом Ганеши, оккупированного местным царём Лобха. Только эта была более тонкой и вытканной из другой ткани. Он раскрыл занавески кровати и вышел в небольшую комнатку. Под ногами был узорчатый ковёр. Возле окошка стоял небольшой столик и стул. На столике лежала еда: рисовые и кукурузные мучные лепёшки, а также маленькая тарелочка с светло-красным соусом, наполненным различными ингредиентами. Лепёшки были тёплыми, будто только что из печи. А соус был не тем, что Гюнтер ел вчера. Он пахнул иначе и судя по всему, был совершенно не острым. Также, в кувшине находилась обычная вода и керамический стакан. За окном же ничего не изменилось. Трудно было привыкнуть, что в этом месте не было солнца, дня и ночи. Комната находилась на первом этаже и выходила прямо на задний двор. За дверью, выходящей в зал поместья, Гюнтер услышал весёлый голос Рачита и его дочери Джитты. А также мычание ещё кого-то.

  Странный сон, странный человек. Хотя вряд ли это человек. Какая-то могучая сущность, к которой Ланге и движется. Ну, точно нечистая сила – во снах является! Хотя относится по-доброму, прямо таки по-отцовски. Странно всё это. Гюнтер подумал бы об этом подольше, если бы не жуткая мигрень. Голова будто раскалывается, чтоб её! Хотелось бы сказать, что это опять происки нечистой силы, но всё же больше похоже на обычное похмелье. Всё эта кашица... Хотя одно из средств от похмелья – повторное распитие, так что Гюнтер был готов к тому, что с алкогольной кашей ему, возможно, ещё придётся встретиться.
  А тем временем надо было найти свои вещи и переодеться, а то от этой робы одни лишь воспоминания о бандитах. Наконец переодевшись, Ланге попробовал застелить кровать – всяко меньше беспокойств Рачиту и Джитте будет. Весёлые голоса хозяев дома означают то, что всё хорошо, а мычание наверняка принадлежит тем пленным бандитам, которых они сегодня должны будут продать. Успокоив себя этими мыслями, Гюнтер с удовольствием приступил к завтраку, мысленно благодаря Рачита и Джитту за любезно организованное здесь питание.

  Гюнтер с детства был окружён прислугой, и никогда ранее ему не доводилось делать такие обыденные вещи, как банальная уборка самому. Но Рачит был добр к нему, и чувство необходимой отплаты казалась прозрачной истиной пред глазами Ланге. Он принялся заправлять кровать, посчитав, что это первый шаг для выявления своей доброжелательности.
  Гюнтер потянул за край одеяла, который был завёрнут к боку, пока не образовался прямоугольник. Его он подтянул к краю кровати. После этого простого действия прямо по середине одеяла образовалась огромная и уродливая складка, а один конец неровно оттянулся к центру. Гюнтер запрыгнул на кровать и начал разглаживать складку рукой. Тогда появилось множество других складок. А ещё он понял, что само одеяло в пододеяльнике было неровно распределено, и его концы не соответствовали углам пододеяльника. Он принялся за эту задачу. Она оказалась совершенно непростой. На ощупь, спустя трудные минуты, Ланге всё же соединил концы одеяла с углами пододеяльника, но когда он посмотрел на само одеяло, то понял, что каким то образом полностью перевернул его, и теперь прямоугольник покрылся множеством складок, а верхняя часть пододеяльника оказалась пустой.
  Ланге провозился с обычным одеялом ещё минут десять. Настроение было хуже некуда. Это поражение могло бы стать ценным уроком, если бы не стало уроком болезненным и неприятным. Он сделал всё ещё хуже, чем было раньше и никак не мог понять, почему так произошло. С большими усилиями он вернул всё в прежнее состояние и кое как застелил кровать. Это была пиррова победа.
  Зато еда была приятна и сытна. Красный соус был пряным, но уже в хорошем смысле — без жжения, продирающего до дыр всю ротовую полость. Набив желудок водой и яствами, поражённый услышал стук в двери. Через секунду дверь открылась и в комнату вошла Джитта. Она поклонилась Гюнтеру, будто была служанкой. Джитта увидела заправленную кровать и негромко засмеялась, спрятав эмоции за ладонью. А после жестами показала, чтобы Гюнтер вышел к отцу.

***

  Рачит стоял в главном зале. Он всё ещё находился в полутьме. Но света было больше, чем раньше — несколько напольных ламп с жаровнями полыхали ярким пламенем. На жаровнях накалялись до бела маленькие угольки. Рачит теперь имел другие одежды, нежели прежде. Он был одет в белые мешковатые штаны, плетёные сандалии, обшитые медными вставками, а также длинная рубаха по колени, на складках покрытая густой тенью из-за особенностей тканей. Воротник и рукава рубахи были жёлтыми, с красивым, очень богатым узором. На плечах рубахи были металлические «капельки», которые разбавляли внешний вид элемента одежды, прибавляя ему какой-то праздности и роскошности. На голове у него был бордовый тюрбан, с металлической диадемой, которая скрепляла края, и из которой торчало красивое бирюзовое перо, размером с предплечье рыцаря. А ещё он был подпоясан тремя тканевыми ремнями, также украшенными сложными узорами. Под ним находился один плетёный ремень с двумя подсумками с одной стороны и кошелём с тубусами с другой. Возле опорной колонны лежал огромный рюкзак, сшитый в твёрдом каркасе из толстых слоёв молодой коры каких-то местных растений и привязанными верёвками в качестве лямок для ношения на одном плече. Возле этого рюкзака также находился рюкзак поменьше, но не для Гюнтера, а для Джитты. Она сама накинула на своё лёгкое изумрудное сари плотную накидку тёмно-синего цвета, видимо, чтобы верёвки рюкзака не натёрли хрупкие на вид плечи.
  И конечно же — Гюнтер не ошибся, что в зале находились связанные пленники. Громила выглядел как младенец, и ныл соответствующе. Но Рачит был неумолим и хладнокровен. Другой же, судя по всему, смирился с тем, что его ждало. Гюнтер знал, что бандиты ушли туда, где через комнатку находился лес. И судя по всему — туда и направлялся Рачит. Может, стоило предупредить его? Хотя, это могло показаться неучтивым — считать, что Рачит недостаточно умён, чтобы знать обо всех опасностях в месте, где он жил явно дольше Ланге. Так или иначе, Рачит позвал Гюнтера скорее всего потому, чтобы тот начал собираться в путь.

  Гюнтеру было что поведать хозяевам дома, но всё, о чём он сейчас мог думать – мигрень. Коротко поприветствовав Рачита, Гюнтер попытался объяснить, что ему нужно получить местное "исцеление" от жуткого похмелья – рыцарь догадывался, что объяснять само наличие похмелья у него необязательно, ведь сам его вид должен говорить сам за себя. Следом Гюнтер посчитал необходимым оповестить Рачита о двух сбежавших бандитах-лучниках – ведь если они будут идти в Керестани через Танован, являющийся лесом, можно оказаться в серьёзной опасности из-за стратегического преимущества лучников в лесном укрытии. Перед тем, как уйти и заняться сбором своих вещей, Ланге отметил Джитту, и подумал, что этой хрупкой и на удивление учёной девушке не пристало носить сумки, поэтому предложил взять на себя её ношу. Возможно, носить два рюкзака да ещё и подношения будет сложно, но Ланге всё равно был готов оказать помощь. Теперь оставалось только открыть этот комод и собрать всё своё в путь.

  Рачит, кажется, совсем не чувствовал никакого похмелья. Руки его не подрагивали и челюсть не болталась, как у Гюнтера... не считая моментов, когда он смеялся с состояния последнего. А потом резко Рачит стал серьёзным, подошёл к рыцарю, положил ему руку на плечо и что-то сказала — Ланге не понял.
Когда он обратился за средством, и стал красноречиво объяснять жестами и мимикой, что именно ему нужно — вмешалась Джитта. Она достала с бокового подсумка скляночку и протянула её Гюнтеру. Рачит удивлённо взглянул на дочь, поняв, что именно было в склянке, а после показал, чтобы Гюнтер выпил это.

***

  От предложения Гюнтера Джитта отказывалась некоторое время, пока снова же не вмешался отец. Он весело похлопал Гюнтера по плечу, чем вынудил девушку снять рюкзак. Он был увесистым, но только не для тренированного рыцаря. После чего Рачит стал разминать плечи дочери — кожа у неё была слишком гладкой и бархатной как для той, кто таскает рюкзаки.

  Гюнтер собирался уже идти, но наличие склянки Джитты меняло планы Ланге. С учётом того, что он получил её во время своих объяснений о похмелье, это могло оказаться действенным средством от него? Так или иначе, в Рачите и его дочери рыцарь не сомневался, а выяснить эффект жидкости можно лишь одним способом – принять её. Осушив пузырёк, Гюнтер первым делом попытался понять, становится ли ему лучше или меняется ли что-нибудь.

  Как только Гюнтер коснулся кончиками губ к жидкости — по рту распространился сильный кислый вкус, как от прокисшего сока, в который добавили экстракт кислицы и щавеля. От него сводило скулы, но Ланге переборол отвращение и залпом поглотил жидкость. Боль искрами пробежалась по костным пластинам лица и он бесконтрольно сморщил лицо. Более того, жидкость была густоватой и её части осели на щеках и нёбе, оседая во рту кислотой. А когда первая фаза прошла — кислота сменилась острым послевкусием. Может и не настолько, как соус, которым Гюнтера угостил Рачит, но все равно достаточно неприятная, будто он глотнул тёплые угольки. Рачит же снова начал хохотать и даже Джитта, пряча губы за лицом — звонко смеялась. Это длилось секунд 20, пока остатки не растаяли и рыцарь не поглотил их. И лишь тогда он заметил, что головная боль на фоне пережитого стала не такой и заметной, а дрожь в руках — более контролированной. Препарат наполнил тело Ланге свежестью, постепенно, но довольно быстро смягчая вялость от недавней (или давней) попойки.

***

  Все трое, а также два пленника (один из которых — громила, всё время говорил, пока Рачит не сунул ему в рот его же тюрбан) направились к выходу. Гюнтер предупредил, что в лесу Танован могли быть разбойники, но он с пониманием кивнул и жестами показал, чтобы рыцарь ни в коем случае не отставал, и ни в коем случае не отпускал руку Джитты. Он ещё пытался объяснить детали, но не сумел сделать это внятно. Всё же, пьяный Рачит был более красноречив в своей жестикуляции, сейчас же его руки казались тяжёлыми и скованными, и лишь лицо по прежнему «прыгало» и «плыло» на гибких мышцах.
  Как настоящие работорговцы, Рачит выстроил всех наиболее эффективным образом. Джитта была впереди, за нею шёл Гюнтер, потом здоровяк и второй бандит, а в конце — сам Рачит, который следил, чтобы пленники не убежали. До выхода он достал откуда-то длинный палаш и повесил его на пояс. Судя по красиво украшенной золотом гарде — оружие было недешёвым. Сам клинок был очень тонким, как у короткого меча, кроме верхней части, где он расширялся и становился в два раза толще. Знаток Ланге понимал, что рубящий удар таким оружием мог причинить ужасные раны, как настоящий топор — в которых он разбирался лучше всего.
  Все покинули комнату с поместьем Рачита. Хозяин закрыл дверь. Гюнтер успел заметить, что умерщвлённого бандита сбоку дома уже не было. Впрочем, не туда они направились, а в противоположную дверь. Рачит открыл её и тогда же запалил факел, который передал Гюнтеру, а второй взял себе. Тогда вести начала Джитта. Все оказались в небольшом помещении. За дверью в трёх метрах сразу же была другая дверь, но по левую руку Гюнтер увидел огромный сундук, сделанный из камня, украшенный золотыми полосами. Вокруг него исходило мистичное фиолетовое свечение — будто туман, который, однако, не покидал небольшой области вокруг сундука. Джитта пошла к нему и схватил Гюнтера за руку, чтобы он шёл следом. Он без труда открыла крышку сундука (он был пуст) и положила внутрь ожерелье из жемчуга и закрыла крышку. Туман стал ярче на несколько секунд. Джитта предложила Гюнтеру достать ожерелье, но когда он открыл крышку, то внутри ничего не было. Магия закончилась лишь тогда, когда крышку открыла снова Джитта и достала оттуда своё ожерелье. А потом она объяснила, что этот сундук позволяет сохранять вещи, и будто бы даже другие сундуки в царстве позволяют доставать вещи, положенные здесь, либо в другом сундуке. И говорила с таким спокойствием, будто это было чем-то нормальным. Но вопреки страху (а Гюнтер явно ощущал его), Ланге понимал практичную пользу такого способа. Возможно, стоило бы положить что-то?

  Странное дело. Во-первых странно, как Гюнтер за это время научился так легко понимать язык жестов, что понял всё объяснение Джитты. А во-вторых, конечно, этот сундук. Опять какая-то магия... Сто́ит ли ей доверять? Отчасти, но лишь потому, что можно доверять Рачиту и Джитте. После некоторых раздумий Гюнтер решил положить в сундук самое наименее ценное для него из своих вещей – грубый меч бандита, от которого пользы крайне мало, но на поясе зачем-то висит и мешается, а также подношения Сарасвати. Подношения было важно сохранить и донести в целости, но в пути и бою они только мешались, как и любая ноша.

  Когда Гюнтер положил вещи в сундук и закрыл крышку — свет снова стал ярче. Он поднял её и проверил, что вещи на месте, а после оставил их там же. Странное ощущение, впрочем, усилилось — иметь дело с магией без подготовки, даже при наличии доверенных друзей при боку — неслабое испытание духа. Ланге готовился ко всему, когда группа подошла к ещё одним дверям. Представляя лес, рыцарь мог представить лишь привычные ему пихты, дубы, сосны и сизые кедры, но Джитта открыла дверь, и странные запахи природы наполнили небольшую комнатку.
  Все вышли на пагоду, она являлась пристройкой к каменной стене. Пагода состояла из тонких резных колонн, которые поддерживали трёхскатную крышу из неизвестного красного материала. В центре пагоды стояла деревянная пластина, на которой были заметные вмятины от ладоней. Вмятины казались настолько естественными, будто дерево действительно вмяли настоящими руками, а не вырезали углубления под ладони. Пластина была покрыта слоем янтарной смолы, но за ней все равно не было видно обрезанных волокон, значит вмятины действительно настоящие. Рачит рассказал целую историю вокруг этой пластины, но как бы он не пытался подчеркнуть свои слова жестами — Ланге понял лишь, что кто-то стоял на этой пластине верх ногами — ничего более.
  По периметру пагоды стояло шесть жаровен, а за каменными заборами виднелся ручей, покрытый ряской и цветами лотоса — пагода стояла прямо на воде. Только по правую руку был проход через ручей на берег, возле которого и продолжала тянуться высокая каменная стена. Верх стены терялся в глубокой темноте, и действительно, единственным светом, который Гюнтер видел в этой комнате — были жаровни пагоды. Остальное пространство занял невиданный ранее лес. Он был холмистым и сами холмы были большими, с крутыми склонами, во многих из которых были трещины и отверстия, что образовывались из-за древних корней растущих сверх деревьев, полностью пронизывающих почву. Сами деревья во много были похожи, но среди них находились и такие экземпляры, которые Гюнтер даже представить себе не мог. Он видел за хвойными гигантами яркую красную листву дерева, похожего по стволу на дуб. А по левую руку были целые заросли огромных и хрупких на вид зелёных стеблей, будто стеблей цветов, а не деревьев. И самих цветов тоже было немало, чего стоили те же огромные цветы лотоса, спокойно играющие на слабых покачиваниях воды в пруду.
  Джитта коснулась рукой стену и протянула вторую ладонь Гюнтеру. Рачит достал своё оружие, похожее на саблю и положил руку на плечо здоровяка. Тот крепко схватился за плечи второго пленника, и он уже, не без страха и злости, потянулся рукой к Гюнтеру, положив её тому не плечи. Ноги у пленных по прежнему были связаны так, чтобы можно было лишь совершать недлинные шаги, а верёвки на руках сковывали лишь кисти, но не предплечья или плечи. Ланге сразу же заметил опасность — пленник мог накинуть ему на голову свои руки с верёвками и задушить рыцаря, но у него была свободна ещё одна рука, которой можно было достать свой топор.
  Таким образом, все неспешно устремились вдоль стены. Лес особо не менялся в красках, и лишь холмы кое где уменьшались, а где-то стремительно увеличивались, да и за ними появлялись разные уникальные деревья. Джитта часто бросала взгляды на разнообразные растения, но ни разу не отпускала стену и продолжала путь. Действительно, что-то зловещее было в этом месте. Гюнтер долгое время ощущал лишь сильное давление на голову. К середине пути давление стало сильным настолько, что у него в ушах появился звон. Сам же лес казался мертвенно тихим. В нём не пели ни птицы, ни грызуны не шуршали опавшими листьями в поисках семян. Но один звук однажды случился. Гюнтер обернулся на него и увидел маленькую точку света. Судя по всему, она была далеко за деревьями в покрытом тьмой лесу. Свет медленно витал над землёй и двигался в ту же сторону, что и Джитта с группой. Рачит сказал что-то громкое, а потом добавил с сильным акцентом имя рыцаря. По интонации было понятно — торговец приказывал Гюнтеру продолжать идти. Что же такого с этим лесом? Пока Ланге не узнал, ведь спустя минут пять все они дошли до конца прямой стены, прямо к высокой двери с барельефом в виде чопорно разодетого мужчины. Лишь на следующее мгновенье, не найдя в лесу уже того источника света, Гюнтер вспомнил, что мужчина с берельефа — это Анука, тот самый, которого он встречал в деревне, в окружении разодетой в золото гвардии. Джитта с большими усилиями начала открывать дверь, но Гюнтер помог ей и вскоре свет вновь осветил очередную комнату. Она, в отличии от всех виданных ранее была уж на самом деле роскошной. Стены украшали металлические фальшколонны, на которых красовались люди, выполняющие разный труд: притом, у основания колонн люди были совсем маленькими, худыми, сгорбленными, внешне похожими на крыс и действительно работающих среди крыс, пожирающих зерно; они резали животных, шили, убирали и делали прочую чёрную работу; чем выше, тем люди становились больше и богаче на вид. В самом верху снова было то существо, что захватило храм Брахмы — Лобха. Таких колонн было очень много, и не смотря на похожие сюжеты, каждая колонна была уникальна в деталях настолько, что это было заметно даже из дали. Сам металл заметно отливал золотом. Крыша, которую фальш колонны подпирали — была купольной, украшенной синей фреской с цветочными переплетениями золотистого цвета не ней. Переплетения были настолько сложными, что глаза терялись и голова начинала гудеть ещё сильнее. Звон сильно отвлекал. Пол был также украшен фреской, в центре комнаты стоял каменный пруд с фонтаном. Вокруг пруда стояли лавочки. На одной лавочке сидела женщина в голубом сари и с белой накидкой. Лицо её было раскрашено красными линиями, между бровей была красная точка. На шее висели бронзовые украшения, а кисти рук были украшены разнообразными браслетами. Она держала в руках младенца, которого кормила грудью. Половину комнаты заняла невысокая каменная перегородка, которая очёркивала ещё одну комнатку, внутри комнаты. Возле входа в неё стояло четыре стражника — таких же, как и гвардия Ануки: в золотистых доспехах, в широких штанах. Только в руках у них были копья, истощающие настоящее белое свечение. Стражи стояли смирно, точно статуи, и если бы их грудь, изменяющаяся под дыханием не попалась на глаза Гюнтеру, он мог бы поверить, что это всего лишь тонко сделанные изваяния. Но Гюнтер точно помнил, что в этом месте должен быть храм Сарасвати, но ничего здесь не указывало на это, кроме, разве что, старых барельефов, в дальней части стены по правую руку от входа, где была изображена женщина. Но было видно, что стены упорно пытались сгладить. Также, на полу неподалёку от перегородки была вмятина и часть пьедестала, как того, где находилась статуя Лобха. Возможно, тут же стояла статуя самой Сарасвати, пока её не снесли. Гюнтеру в голову пришла мысль, что местные верха не очень то почитают своих же богов — это было так похоже на правду, потому что и в его землях так было.
  Рачит сказал что-то Джитте и та показала Гюнтеру, чтобы он следил за пленниками. Он направился за перегородку. Когда Рачит проходил мимо стражи, те взглянули на него угрожающе, но лишь на мгновенье. Ланге мог лишь предположить, что в том месте взымалась пошлина за переход. Это было крайне удобно, весьма типично даже для его краёв, но слишком несправедливо для этого места, учитывая то, как резко контрастировала роскошность данной комнаты со всем, что Гюнтер видел ранее. Женщина с ребёнком в один момент заметила странно выглядящего человека и сказала ему пару слов. Но Джитта предупредила её, что Гюнтер не знал языка. От этого её удивление стало ещё больше. Она поднялась и отбежала от фонтана к дверям, которые вели прямо к городу через длинный коридор. Через минут десять к ней вышел мужчина в одеждах торговца, и с большой сумкой торговца. И семья удалилась за дверью. Ещё минут через двадцать явился Рачит, и все вместе также прошли туда.
  Целый час занял путь от дома Рачита к городу. Когда узкий и длинный коридор закончился дверями, Гюнтер уже слышал шум, который доносился за ними. И когда Джитта открыла дверь — он увидел самый настоящий город.
  Город имел архитектуру, похожую до того города, где рыцарь уже был, только здесь, стоящие друг на друге здания с переходами между ними — были больше, красочнее и имели множество дополнительных архитектурных элементов, как например внешние карнизы, перила, балконы, подоконники и прочее. Всё было сделано из камня разных пород, что выглядело очень впечатляюще. Но весь нижний уровень города был усыпан магазинчиками и торговыми лавками. Прилавки были наполнены товарами разного качества и вида. Гюнтер видел оружие, доспехи, свитки и книги, украшения, еду, напитки, инструменты, алхимические препараты, животных, рабов и много чего ещё. Город был наполнен людьми разных возрастов, они все носили одежды разного качества.
  Гюнтер сказал что-то Джитте, а сам, вместе с пленниками, пошёл прямо по улице. Джитта же, оставшись наедине с Ланге, повела его к ближайшему магазинчику, где продавалась одежда. Там же висели и рюкзаки. Торговец, заметив человека не похожего на себя ничем, начал громко ворчать, как больная канарейка. Он заметил, что Гюнтер взглянул на рюкзаки и принялся снимать их все с крючков, передавая рыцарю за прилавок. В основном, рюкзаки делались по твёрдому каркасу с помощью коры деревьев, и они, судя по пылу торгаша — были самые распространённые. Куда более элитарными были кожаные рюкзаки. Но все они имели самые разные размеры и формы, а также дополнительные подсумки, тубусы, коробки и много чего ещё. Джитта указала на средний рюкзак из коры и кивнула Гюнтеру, чтобы тот дал знать — нравится ли ему такой вариант.

  Гюнтер кивнул Джитте. Хотелось, конечно, самый лучший вариант, но зачем стеснять и без того очень добрых к нему Рачита и его дочь? Ланге просто смиренно принимал тот дар, который был ему доступен. Сгодится и рюкзак из коры. А когда Джитта разобралась с покупкой, Ланге захотел побродить по рынку, и указал Джитте на это и на то, чтобы она проследовала за ним. В таком месте рыцарю наверняка захотелось бы купить себе ещё раба-слугу, хорошее оружие или дорогие одеяния под стать дворянину... Но у Гюнтера были совсем другие мысли. Все эти объяснения на пальцах и жестами натолкнули Гюнтера на мысль о том, что ему не помешал бы в пути такой же непонимающий... пёс. Какой же рыцарь без верного пса? Это и охотник, и охранник твоего сна при ночёвке на улице, и ищейка, и просто друг. Самое необходимое животное наравне с верховой лошадью. Гюнтер продолжал показывать Джитте, чтобы она провела его к той части рынка, где продают животных.

  Рюкзак, который Джитта купила, стоил ей три монеты, выглядящие как серебряные. На лицевой стороне оных был изображён Лобха, а на обратной — отпечаток неизвестного растения. Форма самых монет была далёкой от идеального круга, и напоминала скорее грубо оттёсанный серебряный самородок. Как показалось Гюнтеру — если Джитта отдала действительно серебро, то это была очень большая цена за кусок хорошо сплетённой коры, либо в этом месте очень много серебра. Они, судя по частому упоминанию обеих сторон торговли, в процессе самих торгов, назывались «рупьярупа».
  Джитта радостно отхватила рюкзак по хорошей цене — она пыталась это объяснить Ланге жестами. И передала покупку ему же. Рюкзак был небольшим, но весьма прочным. Точнее — на удивление прочным. Кора, используемая для твёрдого прямоугольного корпуса, состояла из нескольких слоёв, прочно склеенных между собой. По прочности они напоминали толстую древесину, и даже если бы Гюнтер со всем своим весом упал бы на этот рюкзак — тот не сломался бы. Кора была пропитана чем-то, что издавало приятный, сладковатый запах, но оно же делало её гибкой, чтобы в случае повреждений она не трескалась по швам. Кора была цельная, кроме той части, которая прилегала к спине. Там она была прикреплена к остальной части волокнистыми верёвками, судя по всему из пенька. Из них же были разнообразные лямки. Лямки для ношения были далеко не единственными, и там было много оных по боках, снизу и даже сверху, на случай, если нужно было что-то добавить к рюкзаку. Во всём остальном — это не очень вместительный, но прочный и надёжный рюкзак.
  После чего, Джитта, упорно отвергая попытки торгаша продать ещё и одежду рыцарю, изображая страх при виде его белого лица — оба ушли вглубь улиц, где людей становилось ещё больше, и крики торгашей заглушали даже собственные мысли Гюнтера. Он с трудом: гавкая и дыша с вынутым языком, передал Джитте желание купить четвероногого. Она что-то пыталась сказать по поводу этого, но Гюнтер понял лишь то, что дрессированные собаки сильно привязаны к хозяину, и не могут принять другого просто так — потребуется очень много времени. И проще поймать дворнягу. Либо купить недрессированную собаку. Сдавшись от объяснений, она повела его в тёмные проулки, под нависающими вторыми уровнями зданий, пока оба не оказались на красивых и толстых коврах, шитых чрезвычайно сложными узорами на красной и синей основах. На коврах стояли шесты, которые подпирали тканевый навес в белую и синюю полосы. Под ним находилось полно горшков и тряпок, а на подушках сидел толстый мужчина. Вокруг него, возле домов стояли старые и грубо сколоченные клетки с разными животными внутри. Он сидел, переплетая ноги перед собой, и на одном колене лежала собака крайне странного вида. Она была полностью лысой и очень худой. Её длинные конечности выдавали в ней гончую. На белой коже кое где виднелись тёмные пятна, но было непонятно, это какой-то изъян кожи, или цвет пуха, который всё же рос на животном. Оно мирно спало, но при приближении покупателей подняло свои длинные уши и встало на четыре лапы. Командой «Кейо!» торговец заставил собаку сесть на месте и, потянувшись к горшку неподалёку — выудил оттуда отвратительную требуху. Впрочем, собака заценила её.
  Этот торговец единственный, кто, заметив Гюнтера, не оценил его каким-либо особенным жестом или эмоцией. Обращался он только к Джитте, будто заранее знал, что Ланге разговаривать на местном не умеет. Она передала то, что поняла со слов Ланге и тот показал лениво в сторону, где в нескольких самых больших клетках сидели собаки. Пока Гюнтер осматривал их, девушка и торговец начали торги. Теперь, кроме слова «рупьярупа» он слышал и другое — «чандрагупта». Но это, кажется, были возможные торги за породистых собак.
  Гюнтер осмотрел клетки. В трёх сидели собаки разных пород. Одна напоминала волка. Она имела пышную и густую шерсть, белого цвета, с большими пятнами чёрного цвета на спине животного. Оно в холке было где-то пол метра. Второй пёс выглядел как бойцовский — по породе. Он имел редкую белую шерсть, стройное и сильное тело, высота также была около половины метра в холке. Третья же выглядела как охотничья: она была небольшая, с чёрной шерстью, острыми чертами морды. Очень стройная и с большими ушами — слегка похожая на ту, что сидела у ноги торговца. Судя по всему, это были недрессированные собаки. Они постоянно лаяли и царапали клетку. Очевидно, если Гюнтер желал дрессированного пса, ему как минимум нужно было пройти программу управления этим псом, что усложнялось не только языковым барьером, но и тем, что Гюнтер никогда ранее подобным не занимался. Однако, если он взял бы недрессированного пса, то мог бы сам заняться дрессировкой и постепенно сдружиться с животным.

  Тут и начинались проблемы. Сейчас Гюнтер вспомнил, что те псы, что сопровождают рыцарей и лордов во время охоты, были дрессированными. И, скорее всего, обучали их смыслящие в этом деле псари. Что касается Ланге, то он лишь догадывался, как можно научить пса командам. С одной стороны, конечно, можно было попросить уже дрессированного пса, но, с другой стороны, это было всё равно, что одевать нагрудник не по размеру – придётся его ещё и перековать. Да и Джитта с Рачитом уже были близки Ланге, и стеснять их в средствах совершенно не хотелось. Но раз уж Джитта привела его сюда, то не уходить же с пустыми руками.
  Осмотрев клетки, Гюнтер отметил три из них. Окрестив двоих охотничьим и бойцовским псами исходя из их внешности, рыцарь, тем не менее, не мог понять, чем примечательна собака с густой шерстью. Она вообще напоминала собой не собаку, а какого-то белого волка с пятнами на спине. И хотя Ланге пришёл сюда как раз за бойцовским, а лучше охотничьим псом, и два варианта очевидно подходили под эти описания, он почему-то показал на клетку с пятнистой собакой с густой шерстью.

  Джитта на повышенных тонах перебирала непонятные слова, добавляя к ним «чандрагупта» — местную валюту. И очень вовремя. Когда Гюнтер показал собаку, которая ему понравилась — Джитта, кажется, побеждала своим напором флегматичного торгаша, и тот, поднявшись на пухлые ноги, выдохнул устало, махнул рукой и подошёл к Гюнтеру и клетке. Первого он легко оттолкнул от клетки, а после дал кусок требухи ему в руку — она стояла уже довольно давно и успела протухнуть. Животным, впрочем, нравилось. Собака за клеткой пыталась всячески вырваться и грызла прутья клетки, но когда хозяин крикнул какую-то команду и топнул ногой — убежала в угол с поджатым хвостом. Он открыл клетку и показал Гюнтеру, чтобы он наклонился и покормил её.
  Собака была измотанной. Выглядела слабой и голодной. Как же жесток был торгаш, раз стал доводить животину до такого состояния? Но даже Джитта не удивлялась этому, а значит, может такова была норма здесь —в этом странном дворце. У неё была маленькая голова и узкая, заострённая и удлинённая морда. Заострённые уши были стоячими и сильно расширялись у основания. Ноги стройные и длинные, а хвост толстый и пушистый, он обычно загибался вверх возле правого бедра. Мех длинный и прямой, как у животных, живущих в местах с низкими температурами — много подкожного жира.
  Когда Гюнтер опустился — собака начала рычать и встала в полную готовность. Даже запах мяса не особо отвлекал её. Она навострила уши и прижала морду ближе к земле, готовясь атаковать руку рыцаря.

  В этот момент Гюнтер пожалел только о том, что у него с собой нет ничего лучше тухлой требухи. Придворные псы всегда получали кости и даже объедки с торжественных столов, но и этому торгашу из другого мира далеко до знания хороших манер. Придётся использовать тухлятину, но эти собаки, по крайней мере, привыкли к ней. Хотя нет, это всё равно звучит не очень хорошо.
  Можно было, конечно, попросить торгаша выманить собаку, но Гюнтеру уже вообще не хотелось больше пускать этого человека к собакам, по крайней мере к своей – уж это было в его силах. Можно было и оставить мясо, а затем отойти, но сейчас Ланге готов был рискнуть. Озлобленный зверь хочет укусить любую руку, но если это его собака, то ему пора начинать «налаживать отношения».

  Животное было крайне осторожным, и действия Гюнтера явно не шли на пользу загнанному в клетку псу. Стоило ему сесть на корточки, как тот начал рычать ещё сильнее. Шерсть у пса встала дыбом, и от того, что бежать ему было некуда — Гюнтер сильно рисковал. Он, впрочем, просунул руку с требухой дальше, и в один миг, из-за неудобного положения тела, когда пёс рванул вперёд — не успел оттянуть ладонь — животное с силой сцепило пасть вокруг пальцев Ланге. Инстинктивно, рыцарь подался назад, но упал на землю, так как держал ноги слишком близко к клетке, от чего потерял равновесие. Собака забыла о протухшей еде и кинулась на обидчика. Она оказалась сверху, целясь мордой в шею Гюнтеру, но торговец смело ударил животное по носу с силой и то сразу же изменилось в настроении. Оно начало пятиться и сковулить, и поняло, что уж лучше довольствоваться требухой, чем вновь встречаться с разъярённым укротителем.
  Джитта опустилась к Гюнтеру и схватила его за руку. Она покрылась кровью. Круглые отверстия от клыков животного чудом обошли фаланги пальцев, которые могли запросто сломать. Рука сразу же набухла, а дочь Рачита стащила с плеч свой рюкзак и принялась собранными на продажу препаратами обрабатывать руку. Она постоянно говорила что-то беспокойно, но Гюнтер ни слова понять не мог. Торговец закрыл клетку с псом и как-то растерянно посмотрел на лежащего Ланге. В его глазах можно было прочесть, что-то типа: «местные собаки не любят чужаков».

  И действительно. Хоть сколько бы человечество не жило бок о бок с собаками, и сколько бы сотен лет не приручало их для своих нужд — это было не менее сложно, чем любое другое занятие. Может, если бы раньше Гюнтер больше времени проводил с животными, то не оказался бы сейчас в такой ситуации. Но с другой стороны, опыт порой кусается — и это хороший признак. Стоит ли отказываться от желаемого после одной неудачи? Гюнтер посмотрел на свою руку, на Джитту, на собаку и потом на торговца...

  Невыносимая сиюминутная боль. От такой боли можно сойти с ума, и Гюнтер возможно был близок к этому. Вслед за этим пришла тянущаяся боль, и вряд ли она уйдёт так быстро, хотя Джитта уже начала обрабатывать её чем-то. Эмоции нахлынули на Ланге, и он первым делом попытался привести себя в чувство. Но злость всё равно оставалась. Нет, не на собаку, а на торговца. Это он виноват в том, что бедные животные бросаются на всех подряд! Разве можно так обращаться вообще с кем-либо? Избиения, тухлая требуха... Укушенным тут должен быть только этот человек. А собак Гюнтер не винил. Они привыкли к торговцу и его обращению, готовы были напасть на любого, а Ланге не умел обращаться с животными. Но сейчас было бы особенно глупо отступать. Поблагодарив Джитту за её помощь и поднявшись на ноги, Ланге вновь приблизился к клетке. Джитта наверняка подумает о нём как о не самом благоразумном человеке, а торговец усмехнётся, но Гюнтер только сильнее убедился в том, что ему нужно увести с собой хотя бы одну собаку. Тут им не место.

  Ужасная боль напомнила Гюнтеру всё то дерьмо, что с ним произошло за последние несколько дней. Казалось, укус собаки — это только крайняя точка, которая должна была сломать бравого рыцаря. И она сломала бы, если бы не заметное самообладание Ланге. Когда-то, отец Гюнтера рассказал ему, что нужно делать, чтобы перестать волноваться. Техника глупая, сказочная, и Ланге никогда не верил в неё. Он говорил, что достаточно смочить палец слюной, растереть её на мочке уха и глубоко вдохнуть. Позабыв о Джитте и торговце, а также о полчищах кричащих животных, рыцарь смочил грязный палец слюной, помассировал немного мочку уха и набрал побольше дурнопахнущего воздуха. Задержал дыхание и ждал. И мысли вмиг сбились в комок, точно листья, забивающие горный ручей в узких местах. Но это не остановило ручей, и сознание Ланге продолжило свой путь от мыслей далее, лишая и последствия этих дурных мыслей — волнения. Он выдохнул когда воздуха совсем не осталось. Из-за боли в шее, это продлилось не более 20 секунд. Но после них стало значительно лучше. Гюнтер поднялся. Он был серьёзен. Джитта взволновано говорила что-то, но не касалась рыцаря. Ланге посмотрел за клетку с собакой — она грызла тухлятину с жадностью.