Libera me: Redemptio | ходы игроков | II -- Quando Judex est venturus.

— Ух ты ж, нехорошие дела! — выдохнул монах, протёр рукавом проступивший на лбу пот и тяжело опустился на поставленный табурет. — Эта дрянь ко мне приставала! При живом-то муже! — пожаловался солдатам. Посидел. Подышал. И понял, что выбора нет. Молчание супруга удивляло. Он дышал, значит и правда не умер ещё, но почему же никак не среагировал на произошедшее? Нехотя, Никодим поднялся и, не приближаясь к ложу, обходя его по широкой духе, решился всё-таки посмотреть на больного, ожидая увидеть что угодно, от едва живого чумного месива до связанных людей с заткнутыми ртами, подлинных хозяев дома.

Флеминг пребывал в раздражении. Его припасы почти иссякли и оказав сейчас помощь несчастной беглянке он не сможет в последствии спасти ни брата ни сестру, ни даже юного Боске. От неразрешимости задачи хотелось рвать на себе волосы. Одной половиной своего естества форбийский выживший твердил, что стоит приберечь медикаменты и что она им никто и всего в дне пути кров и отдых. Второй же упорно цеплялся за привитые с малых лет идеалы милосердия, за данные мертвецам и молчаливому небесному престолу клятвы. Но к чему привели эти идеалы его орден? Пред кем ему держать ответ за клятвопреступление? Останется ли в нем ещё хоть что-то человеческое, если он предаст свои убеждения?
– Если... Если вы обещаете поселиться близ Таранто и жить там столь нормально, сколь позволит вам ваше проклятие, я готов приступать к обработке ваших ранений. – Клювастая маска не назвала второго варианта, надеясь всей душой что его не придется исполнять.

Каталина ощутила в себе яркое пламя Веры - но увидела ли она хотя бы его отблески в глазах девушки? Сомнение тронуло мысли Ревнительницы. Изабелла выглядела слишком измученной и сломленной, а дева-воин по опыту знала, как тяжко сохранять бодрость духа, когда тело твоё подверглось лишениям. Не все способны испытать экстатический восторг от переживаемой боли, как это случается со многими Кающимися, это скорее редкость, чем правило... Да и была ли когда-либо Изабелла набожной верующей в Чудо и предвестника Его, Агнца?

Чем дольше Каталина "испепеляла" Изабеллу взором, тем больше склонялась к мысли о том, что девица послушно последует ее призыву - но сделает это не потому, что "зажглась" от искры Ревнительницы, а просто потому что она одинока, потеряна и робеет перед грозными слугами Престола, которых возможно видит первый раз в жизни.

– Наверное вы правы, госпожа. – тихо сказала девушка, опустив взгляд к земле и сжавшись под латной перчаткой на плече. – Может быть... это и есть уготованный мне путь. Но я...

Она с заметным усилием подняла полный страха и непонятного Ревнительнице чувства вины взгляд на Каталину.

– ...я боюсь навредить вам, почтенные господа! – в эту минуту Уго предложил Изабелле отправиться в Таранто и это предложение вызвало очередную странноватую реакцию у девушки: страх в ее взоре превратился во всепоглощающий ужас, так что Изабелла даже невольно отступила в сторону. – Мне НЕЛЬЗЯ в город! Этого еще не хватало, чтобы оно добралось до целого города, полного мужчин, женщин, детей...

Но на бледном лице девушки постепенно проступило выражение отчаянной решимости. Она снова посмотрела на Каталину, болезненно улыбнулась и кивнула:

– Я... отдаю себя воле Чуда и останусь с вами, если вы не против! – она перевела взгляд с Ревнительницы и робко заглянула в глаза остальным членам Четверки. – И... попробую сразиться с проклятием с вашей помощью.

– Простите, что не могу принять ваше предложение, господин Уго. И вы, уважаемый доктор. – она потупила взор в землю. – Но ради безопасности жителей Таранто я не позволю себе приблизиться к этому городу, пока не найду способ победить своё проклятие. Если за это решение мне придется заплатить... я готова к этому.

– Куда мы направимся, госпожа? – спросила девушка у Каталины, поправляя потрепанный платок на плечах поверх пыльного платья, который заменял ей нормальный дорожный плащ. – Я готова идти, куда прикажете.

Взволнованный Никодим объяснил к переполошившимся солдатам причину столь внезапной побудки.

– Вот же ж сучка! – не сдержался один из солдат, арбалетчик, имея в виду сбежавшую рыжуху.
– Не говори! – откликнулся мечник, гоготнув: – К монаху клинья подбивала, ведьма. Нет чтобы к честному солдату, я бы её...
– Заткнитесь! – оборвал обмен мнениями командир-алебардщик. – Странно это всё, монах. Странно...

Но болезненное любопытство, свойственное многим Ищущим, уже притянуло Никодима к ложу больного хозяина жилища. Чувствуя что-то неладное, монах не стал подходить близко, пытаясь заглянуть за навешенный над кроватью полог из ткани, но преграда была предусмотрительно плотной и задернутой на совесть, без просветов. Наблюдавший за перемещениями монаха мечник наконец пожал плечами и решительно приблизился к кровати со словами:

– Тебе бы чарку вина опрокинуть, монах! Уже любой тени боишься. Это же всего лишь полудохлый козопас, а не... СВЯТАЯ МАТЕРЬ! – охнул солдат, только успев отдернуть тряпки, и тут же почему-то повалился вперед и полез на кровать, от которой тут же пахнуло смрадом.

– АААА! Что творится?! – запаниковал арбалетчик, присев от неожиданности, в то время как предводитель солдат после секундного замешательства схватил орущего мечника за ногу и попытался вытащить его наружу.

– Что стоишь, помогай! – заорал алебардист, перекрикивая неразборчиво кричащего мечника и обращаясь то ли к стрелку, то ли к монаху, то ли к обоим сразу.

– РЕЖЬТЕ! РЕЖЬТЕ ЭТО ДЕРЬМО! АААААА!!! – вдруг сумел разборчиво прокричать схваченный кем-то мечник, будто вынырнул из-под воды, а потом его голос снова перешел в непонятное мычание, будто ему рот зажали.

А Никодим впервые в своей жизни, вообще-то наполненной самыми разными событиями, включая кровавые и темные, увидал нечто подобное самым душным и скверным ночным кошмарам. На пропитанной каким-то кровавым дерьмом и опутанной тошнотворно выглядящими розоватыми прожилками кровати угнездилось сплетение алых, как освежеванная туша, щупалец, с которыми и боролся незадачливый солдат. Напоминающие омерзительных змей отростки ерзали по всему его телу, словно жгутом перетягивая рот и не давая говорить, а также пытаясь сомкнуть удушливую хватку на горле - и только отчаянное сопротивление обеими руками не позволяло мерзости это осуществить. Теперь звуки, которые Никодим спутал с тяжелым дыханием больного, участились и стали более возбужденными, теперь напоминая работу кузнечных мехов или какого-то иного механизма. "...Или постанывание развратника, предвкушающего скорый грех!" – вдруг подумал монах, удивляясь и ужасаясь подобной мысли. Еще несколько щупалец, будто кнуты, били по рукам и голове алебардщика, несомненно чтобы прогнать его и не позволить ему освободить схваченную добычу.

Волосы на теле монаха поднялись дыбом - и, несомненно, то же самое испытывали и все трое солдат. Что это за дрянь, откуда оно взялось?! Ни в одном из трактатов Обители Никодим не встречал упоминаний подобных отродий. "Всё сущее сотворено по воле Чуда" – гласило Писание.

Неужто и ЭТО тоже существует по Его воле?!

— Ты приняла правильное решение, дева, — важно проговорила Каталина – и откуда только у неё взялась эта манера речи? — Не переживай. Мы справимся с этой напастью во чтобы то ни стало. И когда ты освободишься, вознеси молитву Чуду, и обрати лик к нему. Ибо всё происходит по Его воле.
— Я предлагаю сначала пойти осмотреть дом Изабеллы, — повернулась Ревнительница к остальным. — Может, мы найдём подсказку тому, что нас ждёт в Обители Безмолвной Молитвы. Это было бы полезно.

Закинув свой меч себе на плечо, Каталина встала за спиной Изабеллы как бы говоря "ты теперь под моей защитой".

И всё-таки, Уго считал, что Изабелла чересчур преувеличивает силу своего "проклятия". Эльвира как-то говорила, что их жертвами становятся только люди, слабые духом. И человек, обладающий достаточно сильной Волей, способен противостоять любой вредоносной напасти. А человек ведающий так ещё и знает, как от них защищаться. Эльвира относилась к последним, и потому лучшей "крепости" от всевозможных сглазов, порч и проклятий, чем дом ведьмы, в округе было не сыскать. Кроме, может быть, здания храма, которое, ввиду расположения в центре города, недостаточно обособлено, а значит, не подходит. Но предложение Боске-младшего было с ужасом отвергнуто. Из-за чего Уго всё сильнее склонялся к мысли, что Изабелла чего-то недоговаривает о своём "проклятии" или причинах его возникновения. Как вариант, люди вокруг девушки оказались слишком слабы духом, чтобы противостоять неведомой напасти или той сущности, что за ней стоит. Несчастная беглянка начала винить себя и, в конце концов, уверовала, что является причиной бед окружающих. Чтобы разубедить бедняжку, придётся личным примером доказать обратное.

Сомнительно, что происшествие в Обители Безмолвной Молитвы связано с несчастьями Изабеллы. Вести её туда - означает лишь подвергать неоправданному риску. Просто бросить - не по совести. В Таранто она идти отказывается. Значит, остаётся только разобраться с её домашней проблемой. Так что, предложение госпожи Ревнительницы, хоть и отдаляло группу от целей миссии, но зато позволяло реально помочь одному человеку, в то время как в Обители, как ни спеши, всё равно уже некого спасать. Как говорится, спаси одного - и тем самым дашь надежду на спасение тысячам.

- Поддерживаю Ваше предложение, госпожа Каталина, - кивнул Уго и встал рядом с Изабеллой, намереваясь идти с нею бок о бок.
Предупреждая возможные возражения, юноша пояснил:
- За меня не беспокойся. Нечистая сила уже не раз пыталась воздействовать на мой разум, чтобы заставить сделать нечто ужасное и непристойное. Но Агнец защищает меня через амулет, подаренный матерью. Если твоё "проклятие" правда так сильно и меня вдруг посетят странные мысли и желания - я знаю, что делать. И успею предупредить остальных.

Пальцы, запущенные в медицинскую сумку нервно перебрали её содержимое. Флакон перекиси для прижигания ран - почти пустой. Обезболивающее снадобье - последние капли. Бинты - всего на пару ветков. Порошки, реагенты для микстур, инструменты и пробирки - необходимы в быту но абсолютно бесполезны при боевых ранениях. Наконец, затянутая в чёрную кожу ладонь мягко приобнела то, что искала.
– Я понимаю тяжесть пережитого и его плачевный психологический эффект, однако не могу не уточнить. Каковы точные проявления вашего проклятия, донья Изабелла? Не склонны ли подверженные ему, предположим, к спантанному самобичеванию или внезапным, сатириазическим - сиречь развратным - порывам? –
Лучиком света в черноте линз отразился кротко выглядывыющий клинок мизерикорда. Его грушева рукоятка была выполнена в форме плачущей девы, удерживающей лезвие у горла. Начищенный клинок не превышал в длинну мизинец удерживающей его руки. Этот инструмент никогда не нравился Флемингу. Каждое его применение было неоспоримым доказательством некомпетентности пользователя в своём деле. И всё же порой он использовал его, когда выбор был между Мечем Милосердного и ещё хоть мгновением рвущих душу воплей и молящих о смерти глаз. Порой, Флеминг признавал как на самом деле слаб. Порой, но не сейчас. Ещё нет.

Затенённые глаза по-прежнему щурились, хотя в своём дозоре Паоло стоял к солнцу - к тому участку свинцового неба, где оно должно бы было сейчас быть - спиной. Ничего нового добавить к предположениям и расспросам своих спутников воину не приходило в голову, и потому он молчаливо последовал за отрядом. Держался Паоло в хвосте, аккурат за проклятой, не забывая при этом поглядывать и на Уго - на остальных и на себя, конечно, тоже, но Уго тому по понятным причинам казался уязвимее прочих. При этом Кающийся старался шагать в ногу с остальными, чтобы поменьше шуметь, и держался в тени склонов, чтобы поменьше отсвечивать наполированными накануне доспехами - кто знает, что может спровоцировать эту "проклятую"? Чем потом расхлёбывать последствия, лучше сейчас постараться лишний раз о себе не напоминать.