| |
|
|
|
Жгучая волна боли, извечного спутника человека, прокатилась по телу мужчины. Прикрывающие глаза оператора веки затрепетали в кромешной тьме существования. И распахнулись. Навстречу безразлично мазнувшей по нему взглядом, словно из мимолетного интереса, бездне. Существовало ли в этой первородной черноте кроме него еще хоть что-нибудь?.. С каждой прошедшей секундой мужчина приходил в себя. Замедлился, вскоре оборвавшись вовсе, бескрайний полет ассоциативной мысли. Мерная пульсация боли утекла прочь, оставив лишь ощущения втиснутого в очередную оболочку тела. Скафандр был замечательной вещью. Незаменимой даже.
“Что-то здесь случилось”. “Света нет”. “Нужно встать”. Короткие обрубки мыслей. Голова горячей тяжестью тянет вниз. Глубоко вздохнув, попытался сесть. Непроницаемый мрак определенно не был сиятельной пустотой открытого космоса. Гравитация послушно вжимала его спину в пол. Он куда-то шел… Упал? Голова как в тумане. Нужно встать. Нужно встать и продолжить движение. Вот только без света не видно ничего. Не беда. Руки машинально потянулись к скафандру.
Результат броска 1D100: 33 - "ИПУ".
Результат броска 1D100: 15 - "общее состояние армоскафандра".
|
|
2 |
|
|
|
|
|
Сел, тело непослушное заставив, фонариком щелкнул. Мир тут же расцвел зеленью тины, краски обретая. Так и должно быть? Нет. Перчаткой по стеклу шлема провел, в безуспешной попытке пелену стереть. Намертво присохла, зараза. Выдохнул раздосадованно.
Мысль за мыслью всплывает пузырьками на поверхности сознания. Нужно осмотреться, а для этого придется снять шлем. В условиях нулевой видимости это может быть опасно. В скафандре, однако, должны быть датчики среды. Надо только активировать. Сейчас…
Легкий укол страха. Он не помнил как это можно сделать. Были ли вообще эти датчики? Молчат воспоминания. Что он здесь делает, и, куда он, собственно, шел, пока не отключился? Нет ответа. Неожиданно зародившись где-то в пустоте памяти, легкая волна паники вмиг переросла в парализующий тело ужас. Кто он вообще такой? Род деятельности. Возраст. Имя, в конце концов? Звенящую тишину нарушают лишь лихорадочно работающие легкие. Нужно успокоиться. Сейчас. Сейчас… Спокойней. Вот так. Сосредоточься на чем-нибудь, пока липкий противный страх не ослабит свою хватку. Дыши глубже, медленнее, вот так. Смесь отдает стоячей водой? Да и ладно, фигня какая. Болото? Баржа?.. Ну, точно, баржа! Сознание безымянного оператора, как за спасательный круг, ухватилось за единственное доступное ему воспоминание.
|
|
4 |
|
|
|
|
Оператор. Сел, скорее почувствовав, чем услышав, как сухо щелкнули коленные чашечки. Давно пора менять их, рано или поздно подведут. Хребет, вон, поставил биопластиковый, и все: забыл практически про ломоту, затекания, хрусты, клины. Болит шея, тянут ступни затекшие. Никакие серьезные травмы не проходят бесследно для организма, поэтому, с учетом того, что ты пережил, удивляться нечему.
Решив впрочем, что старые раны могут подождать, а вот костюм - нет, находишь наощупь прямоугольник вмонтированного в наруч нарукавного дисплея сначала, на левом запястье. Щелкаешь пальцем по сенсорной панели. Не работает, похоже. Осторожно стучишь костяшками кулака, тканью перчатки укрытыми, по стекляшке светофильтра. Может, контакт где-то отошел, либо шлейф расконнектило. Качаешь аккуратно в креплениях, прихватив с боков, орб шлемный. Ни сплетенных из света строчек сводок от системы жизнеобеспечения на внутренней поверхности лицевого щитка, перед глазами, ни свечения на рукаве, ничего. Похоже, скафандр в нерабочем состоянии: отключены или обесточены все системы, даже аварийные. То, что ты еще не задохнулся, вероятно является следствием работы некоего механического нагнетателя дыхательной смеси, являющегося "последним рубежом" перед удушьем. По кислороду в окружающей среде все просто - чиркни колесиком спрятанной в наплечном кармане, слева, зажигалки, надеясь, что атмосфера не содержит легковоспламеняющихся газов в пропорциях, достаточных, чтобы тебя поджарить. Либо вытащи из ближайшего к кисти торца наруча левой руки, предварительно вывернув эластиковую заглушку, палочку экспресс-тестера газовых сред. Их там две, с запасом. Вытащив, проверни колпачок до щелчка, энергично потряси около десяти-пятнадцати секунд, и посмотри на цвет жидкости в контрольной колбочке. Густая и мутная, буровато-черного цвета - вокруг непригодная для дыхания, возможно смертоносная хрень, прозрачная, салатово-зеленая и флуоресцирует - можно дышать. Тестер совсем простенький, определяет только самые базовые соединения, пропуская хитрые смеси и всякую токсичность с органическими корнями, но это, вне всяких сомнений, лучше, чем просто снять шлем в ста процентах монооксида.
Болотная жижа, ее миазмы царапают сознание, пока пытаешься понять, как не надышаться всякой дрянью. Болото.
Вспышка. Жмешься к проржавевшей стене темного, мокрого, пахнущего ржавым железом коридора, дверной проем, к лестнице на верхнюю палубу ведущий, выцеливая. Жмется к левому боку, в ткань брючины пальчиками тоненькими вцепившись и за тобой спрятавшись, девчушка: совсем крохотная еще, лет шести, не больше, с раскрасневшимся, обожженным, перемотанным мокрой тряпкой на манер респиратора личиком, торчащими тут и там горелыми прядями опаленных волос, в одних только трусах, грязью измазанных, и с ее ростом напоминающей платье, подранной на спине майке, которую ты, с себя сняв, ей отдал. Сам - не лучше, брюки тут и там пропалены, почти по колено, вместе с ботинками, напрочь перемазаны илом трясинным, на груди бронежилета ободранного и выгоревшего на солнце тяжесть, левая рука, над локтем, перетянута набухшим и потемневшим от крови бинтом. "ЕПД-14.5М" в руках сжимаешь, со спиленным прикладом, скрученными сошками и обрезанной ручкой для переноски. Пулемет-обрез. Который единый пулемет Демитрова калибра "14.5", модернизированный. Антиквариат, но антиквариат, как ты за этот бесконечный день успел не раз убедиться, вполне рабочий и невероятно убойный - даром, что "образца 913 года от Обретения Терры". Тускло блестят в свете далекой газовой лампы цилиндр перфорированного дульного тормоза, охладительный ствольный кожух, матово отсвечивает воронением ствольная коробка. Перемотанная лоскутом от распоротой рубашки ладонь жмется в черный пластик пистолетной рукоятки, палец лежит на затертой стали гашетки. Наверху - стрекот затяжных автоматных очередей, крики, хрипы, сполохов ярких зарница. "Хомяк" с "Холодильником", и еще двое, которых встретили в степи: имперец тот, Ямоото, с капитаном Мафусаиловым - там. А вы, вы здесь.
Грохот. Катится по ступенькам, брызжет кефирной белизной гермошлем, с маской, рублеными линиями череп напоминающей, в серо-желто-зеленой камуфляжной палитре. Упал, крутанувшись, на пола сварную плиту, лежит. Решетки динамика-воздухозаборника треугольник вверх обращенный, сетчатые полусферы акустических сенсоров по бокам, погасших круглых визоров точки в глубоких нишах глазниц. Андроид-чистильщик, зилоновский. Хорошо, хоть так, частично, а не целиком. Выдыхаешь, приотпуская чуть гашетку, и давая ей снова выбрать свободного хода. Окрик. Голос знакомый, но напряжения волна почему-то снова захлестывает опаленное адреналином сознание:
- Мельник!
"Хомяк". Будто дьявол болотный: в тине, иле, гари, крови и белой гемолимфе так вывалялся, что только по общим очертаниям еще можно понять, что он в комбинезоне своем до сих пор. Свесился через борт, под палубу заглянув. Теперь только так, глаза-в-глаза, знание о том, что зилоновцы могут имитировать голоса, вам дорого обошлось. Кричит, махнув рукой:
- Сюда! Пошел-пошел!
|
|
5 |
|
|
|
|
Воспоминания вспышка яркая. Болота, да. “Хомяк”, “Холодильник”. Именно так - клички или позывные. И он сам. “Мельник” стало быть. Похлопал по груди себя, там где зажигалка старая должна быть спрятана. Тепло. Отступил страх, тиски ледяные разжав. Исчез туманом утренним, без следа. Губы сами собой в улыбке растянулись. Жив. Цел. Помнит. Пускай кусками рваными, но помнит нечто очень важное, дорогое даже. Настоящее. Не так все и плохо значит. Глядишь и остальное со временем вернется.
Единственное воспоминание ожидаемо порождает мириады вопросов. Задвинул их пока на задворки сознания, для более насущных задач разум освобождая. Сидит в неисправном скафандре посреди бог его знает где. Лыбу за забралом заляпанным давит. Еще немного и слюну пускать начнет? Ну нет, Мельник, мать его, не такой.
- Пошел-пошел… - одними губами прошептал. Ухмыльнулся чуть криво. Есть, товарищ Хомяк. Экспресс-тестер из основания наруча достать. Руками за концы взяться, повернуть-потрясти. Если светится что, значит дышать можно, все просто. Тогда и гермошлема сферу снять не проблема, да в луче света им источаемого осмотреться. Колени свои многострадальные нагрузить, вертикальное положение занимая. А дальше по ситуации.
|
|
6 |
|
|
|
|
|
Сущее сурово настолько же, насколько прекрасно. Уверен, почему-то. Вот как этот воздух, например. Им можно было дышать. Но как же суров.
- Дерьмо. - Нарушать такую странную тишину было почти неловко. Взрезающие тьму лучи чистого света создавали мир вокруг, отъедая у обесточенного мрака кусок за куском. Замерзающий мир. Возможно уже замерзший. Замерзший и мертвый. Произошло нечто неординарное, это очевидно. Доказательствами служило мое присутствие в этой дыре, причем в неисправном скафандре. Еще одна дыра была в памяти. Дела.
Действовать надо быстро. Зажигалка, кажется, в наплечном кармане должна быть. Достать, попробовать дрянь на забрале нагреть, да обтереть обо что-нибудь. Вон, хоть о те коробки. Качество особо и не пострадает. Хех.
Обломки кристальные. Кусочки памяти. Теплые, даром что кристалл. Отгоняют холод леденящий, пока руки работают. Норман. Человек, чьим уважением я дорожу больше всего. Неубиваемый джет-хомяк. Друг, не бросивший нас под солнцем Эдема. Он был опорой многим. Лидером. Было почему-то такое чувство. Вот хоть баржу вспомнить. Или лучше ресторан его. “Якагер и Берава”. Тепло. Жаль почему название такое из памяти ускользает.
Вот еще одна бесценная льдинка. Каролина. Оглядываешься назад и поражаешься как быстро течет время. Чувство, знакомое каждому человеку. Каждому отцу уж точно. Греет так, что никакой холод не справится. Дочь делает первые шаги в большом мире, который так любит людей со сложной судьбой. Она готова ко всему, что бросит в нее жизнь. А если с чем не справится, я никогда не откажу в помощи.
Остается только поражаться, что я делаю здесь и сейчас. Точно одно - я не собираюсь сдаваться.
|
|
8 |
|
|
|
|
|
Шлем на место вернул, герметизаторы обжал, принюхался. Работает, похоже. Живем. Даже с обледеневшей задницей, паникуя, бегать не придется. Ухмыльнулся, на зажигалки бок полированный любуясь. “Дед” из “Пустынных львов” еще подарил. Малькольм. Двадцать два года назад. Сколько времени прошло, а она все еще со мной. Много жизни вещица повидала. У каждой неприметной царапинки своя история, причем не все из этих историй мои. Выручает вот, неизменно, в любых передрягах. Подсказывает, многоголосым шепотом воспоминаний истекая. Даже если сам себя не помню. Покрутил привычно меж пальцев, откинул колпачок еще раз, да колесиком чиркнул. Ухоженный механизм показал оранжевый язычок. Красота пламени держит взгляд. Недолго, но цепко. Ритуал из покрытой амнезийной занавесью жизни? Что-то такое, кажется. Оторвав взгляд от пламени, вздыхаю и убираю зажигалку в карман. Похоже, для меня это уже давно мой “Нильсбург”. Не просто яркая вещица, а некое место во времени и пространстве, куда я определенно и неизбежно возвращаюсь. Раз за разом. Контрольная точка, где непроизвольно останавливаешься, переводишь дух и по-быстрому оглядываешься. Для кого-то такой точкой была уборка, кому-то картошечки почистить-пожарить. У Мартина Робштейна, сгинувшего десантника, был “Нильсбург”. И это, пожалуй, все что у него было. У Лютера тоже был “Нильсбург”. Кроме него, однако, у двадцатидвухлетнего Кройца была дочь. Были друзья. Ему было что терять.
Ситуация напоминала какой-нибудь фильм про ксеносов. Обесточенный и промерзший склад. Измазанный каким-то говном неисправный скафандр. Потеря памяти не дает вспомнить в какой роли снимаюсь, поэтому рискну предположить, что в главной и, возможно, единственной. Там же, где все трюки исполняются самим героем и есть реальный шанс на плохую концовку. Клякса на шлеме выглядела как последствие нападения какого-то животного. Обесточенный мрак вокруг подводил к мыслям, что потенциальные животные эти забрели сюда не случайно. Амнезия и неизвестная биологическая угроза. Можно ли придумать лучшие условия для пробуждения? Разве что кружечку кофе в постель подать забыли… Пришедшая в голову мысль заставила повернуться в сторону, где ранее пол старательно продавливал. Сунулся бы он в такое место вот так, налегке? Ну… возможно. Однако проверить лишний раз не помешает, вдруг во сне обронил что, да не заметил? Лучом света еще раз место тщательно обшарить. И двигать надо. Лютер не из тех, кто будет сидеть без дела и ждать спасения. Кажется, это как-то связано с его дезертирством двадцать с лишним лет назад. Или нет? Погасшая было ухмылка вновь заиграла тенями в уголках губ.
|
|
10 |
|
|
|
|
|
Пистолет. Девять с половиной, два-семь под “Пустынного Орла”. Интересный подарок. Шикарный подарок. А, ввиду последних событий, еще и полезный подарок. Чей? Остается только гадать. Беру почти забытое оружие в руки. Рассматриваю чуть отстраненно, в воспоминание им вызванное погрузившись.
Процесс выпиливания бетона шлифмашиной был делом достаточно долгим для того, чтобы в очередной раз успеть задать себе все те же чертовы вопросы. Как? Почему? Как теперь быть? Ответ на последний из них привел меня в гараж, к этой нише. И гарантированно заведет намного дальше. Первоначальный шок прошел и теперь я лишь воплощал задуманное. "Вторая группа", "анонимизация", "конспирация". Хотелось бы, чтобы мой план был тщательно продуман, взвешен и оценен. А имелось вот это. То, что имелось. Вик этот еще, руководитель моего отряда, имелся бы он тоже. Именно из-за его подозрительной настойчивости мне пришлось заняться резьбой по камню.
- Был бы выбор сейчас, да…
Все что у меня сейчас было, это немного времени на подготовку и сборы. Решение принято. Да и не могло оно другим быть, положа руку на сердце. Как еще ты, дружище, достанешь столько денег, да еще и в такие сроки? Другого способа для тебя, Лютер, пожалуй что и нет.
- Ну, дочь, и влипли мы с тобой, да? - Лишь тишина в ответ. Рука сама тянется к извлеченной из тайника коробке. - Ничего, я все исправлю. Вот увидишь.
Обрывок воспоминания так некстати кончался именно в этом месте, позволяя затаившемуся страху беспрепятственно трогать мои внутренности своими противными липкими лапками. Каролина. Эбигейл. Сердце тяжелеет тревогой каждый раз, когда я думаю о дочери. Что-то случилось. Что-то плохое. Начавшееся было вращение мира оказалось грубо прервано, когда я, в попытке заякорить поплывшую реальность, схватился за стоявшие рядом коробки. Эби. Черт возьми. Что же такого произошло, что я решил рисковать без оглядки на здравый смысл? Стараюсь дышать глубже и реже, чтобы хоть немного успокоить разбушевавшиеся эмоции. Кажется я могу выудить главную причину происходящего из пучин памяти. Вон она, плавает на краю сознания, бултыхая ножками в вечном. Протяни руку и воспоминание будет раскрашено жизнью в положенные ему цвета. Навеки застывшее обретет движение, события выстроятся в стройные цепочки и обрастут причинно-следственными связями. Красота, конечно, вот только руку эту метафорическую почему-то отдернуть хочется. Словно трогал уже и обжегся.
И все же, я обязан знать.
|
|
12 |
|
|
|
|
Кройц. Сжимают пальцы бок холодный ящика. Не чувствуешь, но знаешь - ледяной. Как банка газировки, когда только вытащил ее из-под шторки окошка выдачи товаров в вендинговой машине, и пытаешься открыть, нетерпеливо цепляя ногтем жестяной ключик. Тогда, вечность назад, когда ты еще был тем, кем являешься по праву рождения, и яркие застекленные башни "холодильников" - мигающих разноцветными огнями, готовых в любой момент выдать тебе шипучки: хоть "Нью-Колы", хоть "Мото", а то и "Спанки-Фанки", с хрустящими на языке карамельными пузырьками, и все это - за пару-тройку кредитов, стройными рядами высились в лифтовой зоне вестибюля вашего жилого модуля. В Ренго найти такие аппараты тоже можно, но это обязательно будут бронированные не хуже "Носорога", опутанные коваными цепями монстры - чтоб не разломали и не утащили, выдающие в лучшем случае прохладное, а то и вовсе теплое как сам знаешь что, пойло с привкусом жженого пластика в обязательно, каждой раз, где-нибудь, но гарантированно замятой или стесанной банке.
Ренго, да. Вы нелегалами пересекли Великую Межрукавную, прилетев на Аргентину-Один практически сразу после освобождение Сектора от союзарской оккупации, как беженцы, когда никому ни до кого не было дела, и все думали только о том, как разобраться с собственными проблемами, а на улицах все еще валялись сорванные кумачовые транспаранты. Как сейчас помнишь, что решили поселиться буквально в первом же городе, куда вас завез, прямиком из частично сгоревшего космопорта, шедший транзитом по уцелевшему после бомбардировок прибрежному шоссе автобус - в Коста-Верде. Въехали сквоттерами в небольшой заброшенный дом из тесаного камня, в пяти минутах ходьбы от океана, и здоровенной буквой "Т", трафаретно, ярко-красной хемилюминесцентной краской, которая настолько въелась в мореное дерево досок, что тебе пришлось соскабливать ее ножом, выведенной прямо поперек входной двери. Значит, здесь было логово "троглодитов", тех, кто по мнению союзаров, был "отсталым", и подлежал "просвещению". Всех прошлых жильцов, семью из, как ты понял, вынося и сжигая на заднем дворе пыльный хлам, пяти человек, "просветили": родителей отправили в биореактор сразу же, еще на этапе "первичной выбраковки неблагонадежных аборигенов", тогда же двух младших детей, братьев-близнецов, совсем еще маленьких, вывезли из анклава куда-то на коренные территории, чтобы в военно-патриотических лагерях воспитать из них новых, искренне преданных генеральной линии Лорда-Маршала, и до последнего вздоха верных идеалам ССС солдат, а старшую девчонку, несколько сезонов диким зверьком прожившую на чердаке, вроде застрелили, когда комендантский патруль поймал ее за расписыванием ограды у комендатуры антисоюзовской агитацией. Старый, пропитанный кровью и гарью дом словно посветлел и ожил, когда в нем появилась новая, пусть и маленькая, но хозяйка. Помнишь, как Каролина чуть не сожгла веранду, пытаясь сварить вам кофе из найденных в тайнике у камина зерен, пока вы с Нормом разбирали завалы чужих воспоминаний в сарае, как исписала фломастерами стены в ванной, как принесла из сада и спрятала в чулане огромную пучеглазую ежехидну.
Время шло, и Сектор Ренго, который новые-старые хозяева, имперцы, не особо тревожили насаждением своего видения "правильного миропорядка", даже кехайский с джапанирским введя в образовательную программу как факультативы, начал понемногу оживать. Первое время вы работали на бесчисленных стройках - "Хомяк" внезапно оказался неплохим плотником, а ты вполне, себе, освоил "профессию" чернорабочего, потом Норман съехал к своей тогда еще девушке, а впоследствии, жене, Юйлань, с которой они познакомились на рыбном рынке, едва не до драки поспорив относительно свежести каких-то местных каракатиц, а тебя ее отец, мистер Дун, взял к себе экспедитором, попутно решив ваши казавшиеся неразрешимыми проблемы с регистрацией. Тогда вы, кстати, и стали Кройцами, а бывший сержант - Освальдом Хопкинсом. Ну, какие были документы, такие были, чего уж. Дальше ты несколько сезонов крутил штурвал рефрижератора, развозя морепродукты практически по всей материковой части Эсперанзы, пока дочь, по-другому ее в идентификатор личности у тебя рука записать не поднялась, грызла гранитные скрижали науки в бывшем ЦОМ-е, а ныне обычной, себе, городской школе, под чутким присмотром жившего неподалеку огромного семейства Дунов, в целом, и дяди Норма-Освальда - в частности. Через некоторое время Хопкинсы переехали в Нуево-Кампинас, но ты все равно всегда мог оставить дочь у стариков, которые стали ей, фактически, дедушкой и бабушкой, а ворох младших братьев жены "Хомяка" - пусть и не равноценной, но шумной и веселой заменой потерянного на Эдеме своего, кровного. Да уж, Эдем. Кого под трибунал, в дисциплинарно-штрафные батальоны отправили, а кого и в дивизионные генералы, по итогам, произвели. Сет, кстати, так и пропал где-то в глубинах Диких Систем. Последний раз видел его у аппарели готовящегося к вылету фрахтовщика "Ржавых", фронтирных перевозчиков, на Осевой Станции у имперских границ. Пожали руки, кивнул, мол, бывайте - и все. Вспышка.
- Да, - прижимаешь коммуникатор к щеке.
- Как она? - спрашивает Норман, уже зная ответ.
- Плохо, - отвечаешь.
Молчите несколько секунд. По радио играет какой-то заунывный трек, перебивая ритмичный писк кардиометра.
- Взял билет на вечер, - говорит.
- Спасибо.
- Не передумал?
Снова знает ответ, но все равно спрашивает.
- Нет.
- Ладно. Я буду. Остановлюсь у стариков. У меня, короче, ресторан...
- Знаю, сожгли. Минь сказала.
- Ага.
Еще несколько секунд тишины.
- Слушай... - бывший командир, давно и накрепко ставший одним из самых близких тебе людей, будто не может подобрать нужные слова. Может, и правда не может. - Оно того стоит?
- Выбора нет, Освальд, - говоришь.
- Буду утром, значит.
- Спасибо.
- Наберу.
Убираешь коммуникатор прочь, и пару минут сидишь, глядя в стену перед собой. В душной палате муниципального хосписа нет кондиционера, и бабушка Дун закутанной в черное тенью бдит над тем, что осталось от твоей дочери, отгоняя прочь вездесущих мух и обмахивая стянутое набрякшими от густо-желтой сукровицы бинтами лицо туго свернутой газетой.
Тебе позвонили из полицейского департамента Джерихо-Сити несколько дней назад, по межсистемной линии. Там, на Тьерра-Бланке, служила Каролина. То есть, Эбигейл, да. Ты, уже сутки пытавшийся до нее дозвониться, долго не мог заставить себя ответить. Но ответил. Сказали, что им очень жаль, что она - герой, но финансирования не хватает и, учитывая неблагоприятный прогноз, руководством департамента принято решение об отключении ее от аппаратов, потому, что палат и оборудования в ведомственном госпитале не хватает, а живым, дескать, нужней. Ты не помнишь, что ответил, но дочь не отключали до того, как ты прилетел на Тьерра-Бланку первым же чартерным шаттлом.
Острый запах жженого пера, вот, что помнишь. Куривший в коридоре патрульный сказал, что ее, вместе с напарником, поймали на ложном вызове, в фавелах, боевики одного из Картелей. Сделали из них предупреждение - показали, чья это территория, продемонстрировали, что будет с теми, кто не понимает. Крузер перевернули и сожгли, напарника выпотрошили и развесили по столбам, а с твоей дочерью сняли снафф, и выбросили изуродованное тело в канаву. Там ее нашли собиравшие на сдачу стеклотару дети. Не прошли мимо, вызвали неотложку. Без рук по локти и без ног по колени, без глаз, ушей, зубов, языка, с снятым скальпом и сломанной спиной, вырезанной грудью и частью удаленных уже в больнице внутренних органов - она была жива только потому, что "милагро", как сказал тебе врач, седой хиспанец с пустым, безразличным взглядом.
Ты заложил дом, оплатил межсистемный перелет, и перевез дочь домой, на Аргентину-Один, в Коста-Верде. Дни сменяют дни. Каролине хуже. Просто лежит, даже не шевелится. Пролежни, отторжение катетеров, некроз тканей вокруг дренажных трубок. Когда умрет, вопрос времени. Новое тело - не проблема, были бы деньги. Реплицированные ткани, пересадка головного мозга, любой каприз. Много денег. Столько, что тебе их не заработать, даже довези ты замороженных каракатиц до самого долбанного Эдема. Столько, что даже продай ты себя, недвижимость и движимость - не хватит. Там, среди ярких сполохов голореклам, стерильной чистоты корпоративных медицинских центров, и утопающих в рассветных лучах скайскрепперов, никому нет дела ни до тебя, ни до твоих горестей. Всем плевать, хочешь что-то получить - плати.
Бережно вытаскиваешь из бумажника затертое фото. Дочь широко и счастливо улыбается - в новой форме, с собранной под парадной фуражкой копной аккуратно уложенных волос. Серебряные аксельбанты, офицерские звезды на фальшах, сияющий золотом нагрудный жетон. Прижимает к груди карточку диплома. Ее выпуск. Ты запомнил ее такой. Так хотела сделать этот мир лучше. Всем помочь, всех спасти. Но этому миру уже не помочь, его уже не спасти. Ренго умер и теперь гниет, а вся эта мразь: картели, гильдии, корпорации - просто опарыши, копошащиеся на его туше. Великая Освободительная поставила крест на будущем этих Миров, и теперь все, что их ждет, это армада десантных кораблей, прямиком из Рукава Персея, да такая, что небо почернеет. Туда всей этой ублюдской, хуесосной, еблорылой шайке-лейке и дорога.
Выходишь из палаты, снова вытаскиваешь коммуникатор, несколько раз щелкаешь подушечкой пальца по затертой крышке. "Вик". Гудок, другой, мелодичная трель соединения, и тишина на том конце линии.
- Я согласен, - жмешь на выведенный под счетчиком секунд красный круг.
|
|
13 |
|
|
|
|
Ледяной ящик. А может то мои руки похолодели от нахлынувших воспоминаний. После Эдема было трудно, порой даже очень трудно. Я плохо помню тот период времени, когда нам пришлось, спасаясь бегством, пересекать огромную безжизненную пустоту. Зато Аргентина-Один запомнилась хорошо. По сравнению с предыдущими хозяевами, имперцы были весьма неплохими ребятами. Освобожденный из-под власти расчеловечивших самих себя ублюдков-союзаров, мир облегченно вздохнул. Шрамы, красными “Т” пятнавшие память людей, еще долгие годы будут мелькать то тут, то там. В конце концов заживут и они. Выжившие, оплакав мертвых, двинутся дальше. Да, в те далекие годы жизнь была непростой.
Тяжелая жизнь, тем не менее, была не лишена своих радостей. Каролина. Моя Каролина, мой лучик света. Дочь, и не важно чья кровь течет у нее в венах. Она отличалась от других детей. Не по годам взрослая после того, что ей пришлось пережить, Эбигейл, как ее теперь звали, все больше старалась помочь. Почти не шалила. И, словно боясь показаться обузой, никогда не говорила о своих желаниях.
Со временем, спавший в ней ребенок начал потихоньку оживать. Вспомнить хотя бы спрятанного в чулане зверя. И себя, чуть не наложившего в штаны, когда обнаружил эту громадину по производимым ей звукам. Ночью. Кажется я никогда не ругал Каролину, и вообще не повышал на нее голоса. Даже когда она чуть не сожгла веранду, пытаясь напоить нас вкусным кофе. Помню залитое слезами лицо, покрытые жуткими ожогами руки и плескавшийся в глазах страх. В тот раз она не издала ни звука, лишь неотрывно смотрела на меня, по-детски неуклюже пытаясь скрыть свои чувства. Боялась ли она, что ее накажут? Что ее вышвырнут из дома как неудобную, а порой и опасную, зверушку? Не знаю. Эбигейл никогда не затрагивала эту тему, а я не спрашивал.
Я вообще, пожалуй, был не лучшим отцом. Постоянно пропадал, оправдываясь перед собой же острой нехваткой денег. Чувствуя вину. Нет, денег конечно же не хватало, тут все верно. Но с высоты прожитых лет кажется, что тогда можно было и по-другому. Можно было лучше. Ты сам, Мартин-Лютер, мог и должен был быть лучше. А был тем, кем был - собой. Порой я удивляюсь, как маленькая Каролина смогла вырасти в такую славную молодую женщину. Яркую и упорную. Норман иногда добродушно посмеивался, мол, “в тебя уродилась”. Наверное мое лицо просто лучилось гордостью, когда я делился с ним радостью ее побед. Моей радостью. Моей гордостью. Моим счастьем.
И вот, теперь ее кровь на твоих руках. Потому что ты недоглядел, переложив ответственность за свою дочь на других людей. Потому что не стал отговаривать упрямицу от выбранного ею пути. Потому что не запретил. Ты, будь ты, конченый дурак, проклят, поддержал ее выбор.
Я хорошо помню тот момент, когда, собрав всю волю в кулак, переступил порог больничной палаты. Мне потребовалось не меньше минуты, чтобы сделать этот небольшой шаг. Шаг в новую для меня жизнь. Хорошо помню тот момент, когда пытался унять сотрясавшую руки дрожь, прежде чем коснуться своей дочери, прежде чем дать ей знать, что я здесь. Помню, как украдкой скатилась первая слеза, тихо шурша по пергаменту вмиг постаревшей кожи. Не помню как вышел из палаты. Вообще не помню следующие пару часов. Кажется я устроил в больнице какую-то сцену, а потом долго бродил по утопающему в густом тумане Джерихо-Сити. А может то был делирий, укутавший мое сознание плотным ватным одеялом. Помню как во мне неистово выло что-то дикое, первобытное. Как оно, под детские считалочки, закрывало мне глаза маленькими окровавленными ладошками. Звало меня. Просило. Умоляло. Найти их. Убить. Разбрызгивая мерзкую, гнилую кровь, разорвать на куски. А когда с этими чудовищами будет покончено - найти следующих, таких же. И повторить. И повторять дальше, без отдыха и перерывов, до тех пор, пока не останется никого… Помню саднящие костяшки и кровь на своих руках. Чья это была кровь? Не помню.
Может быть не так уж и неправы сраные союзары. Что если некоторые… существа годятся только как топливо для биореакторов? Лицо, отражавшееся в слегка треснувшем зеркальном полотне, казалось таким же чужим и далеким, как и собственные жуткие мысли. И дело было не в пластике, подарившей бывшему дезертиру новую жизнь. Из зеркала на меня смотрел старик. Осунувшееся, словно похудевшее лицо. Неряшливая борода и разросшиеся усы. Но самое примечательное - глаза. Глаза человека, видевшего, как его дочь потеряла волю к жизни и теперь лишь ждет милосердной смерти. “Милагро”. Резкий, хлесткий удар превращает отражение в мелодичный, танцующий в спертом воздухе вихрь осколков. Такой же резкий, рваный выдох. Боли нет, несмотря на порезы и сочащуюся кровь. Ничего. Подрезать растительность на лице он сможет и не глядя в зеркало. Надо, обязательно надо сделать это перед миссией. Я должен быть в наилучшей форме телом и духом. Чтобы ничего лишнего. Чтобы ничего не мешало.
Первый вопрос, заданный мной “Вику”, был насчет платы. Сколько? Когда? Получит ли он ее, если не вернется с задания? Вся эта миссия невыносимо смердела. По какому критерию отбирались ее участники? Он, Лютер, не был ни подготовленным бойцом, ни полезным спецом, вроде хакера. На кой вообще этому Вику потребовался рядовой, считай, обыватель? Вику, очевидно, нужно было “мясо”. Этот вывод мало волновал меня тогда. Мало волнует он меня и сейчас. Мне, в свою очередь, нужны эти деньги. Огромные деньги за которые я готов заплатить любую цену. Вот только получу ли я обещанную сумму?
Два-семь в руке говорил о том, что дела совсем плохи. Произошло что-то, заставившее меня вытащить оружие, несмотря на возможность раскрытия и все чертовы предупреждения руководителя отряда. Более того, я очнулся один, в неисправном скафандре, в обесточенной темноте складского помещения. Сжал рукоять пистолетную до хруста в суставах. Именно на случай деанонимизации я и оставил “Хомяку” написанное собственной рукой письмо. С наказом открыть, если не вернусь. Я не имел права подставлять старого друга, но поступить по-другому просто не мог. Эби нужен был кто-то, кто поддержит почти угасшее пламя ее жизни. Кто-то, кто поможет ей дождаться. Кому, кроме Нормана, я мог еще доверить это бремя? Единственный человек, способный уловить в моем голосе отчаяние загнанного в угол зверя, скрытое за напускной уверенностью. Дядя Освальд сделает все от него зависящее, в этом у меня не было никаких сомнений.
Кажется я... говорил с ней перед уходом. Я говорил, она слушала. Говорил уверенно, стараясь не замечать кома в горле. Рассказал, что нашел способ вернуть ей жизнь. Что нужно лишь совсем чуть-чуть подождать. Понимала ли она, слышала ли? Найдет ли в себе силы дождаться моего возвращения? Я надеюсь. Надеюсь и молю Ритана. Непривычно, неумело, прося только одного. Ритан, если ты меня слышишь, пожалуйста, дай моей дочурке сил пережить это испытание. Дай ей немного времени. Если для этого надо забрать мое, так тому и быть.
Время. Пора двигаться. Отлепился тяжело от ящиков ледяных. “Орла” еще раз пристально осмотрел. Вскинул, на бипер аварийный направив, рукой второй рукоять снизу обхватил. Прицелился. Перевел резко на панель сенсорную. Опустил наконец. Сойдет. У меня есть пистолет. Есть цель. Не хватает только одного очень важного кусочка воспоминаний. Задание. Каков был план, и что, все-таки, пошло не так. Впрочем, самое важное уже было известно. Я не мог позволить себе сгинуть здесь. Единственная надежда упрямой девчонки. Ее отец.
Я обязательно вернусь и все исправлю, малышка. Вот увидишь.
|
|
14 |
|
|
|
|
|
Вспышки, вырывающие из темноты лоскутное одеяло моей памяти. Старое и уютное, оно уже давно истончилось, давно зияло рваными прорехами. Иногда кто-то невидимый брал его в руки и пытался починить. Порой выходило неплохо - умелые стежки жались друг к другу ровными рядами. Порой так себе - разноцветная мешанина хаотично и неловко стягивала края, образуя вместо одной большой дыры россыпь маленьких. С каждым днем, каждым годом, этот кто-то все реже и реже брал иголку в руки. Мне до сих пор так и не удалось полностью восстановить позабытое. Все эти годы меня не покидало ощущение, что в любой миг я могу вспомнить что-то настолько важное, что жизнь остановится. Замру, не донеся ложку до рта, да так и сгину, сраженный чувством вины и потери... А еще сквозь прорехи были видны звезды. То хорошее, что у меня было там, в недостижимой дали прошлого. Светили, иногда чуть подмигивая. Напоминали о себе, обдавая ухо горячим влажным дыханием. Шептали что-то неразборчиво-горячечное. Приходили во сне, без следа тая вместе с утренним туманом.
"Качели". Это со мной не впервые. Хорошо, что я вспомнил самое важное сейчас, а не, скажем, через пару лет. Несмотря на всю опасность ситуации, на то, в каком положении была моя дочь, я испытывал облегчение. Терять себя, находить себя, вновь терять и вновь находить. Не многовато ли для одной человеческой жизни? В прошлый, для меня теперь "первый", раз произошло что-то, лишившее нас с Норманом памяти. “Нас”. Было отчего-то такое чувство, что это самое “нас” включало куда больше двух человек. Что это было? Какое-то гребанное устройство на "Таурмане", наверняка секретное. То же, что и здесь? Возможно. Тогда, вероятно, "качели" ждут не только меня, но и всех, кому не повезло оказаться рядом.
Турельки еще вспомнились отчего-то. Люблю, умею, разбираюсь. Всегда, сколько себя помню, восхищала плавность хода и деструктивная мощь этого оружия. Жаль на складе этом среди коробок ни одной не нашлось, пусть даже самой завалящей. Расплылся вдруг в ухмылке неожиданной. Хорошо было бы. Круто даже. Решило бы часть моих насущных проблем. Улыбка погасла так же быстро, как и появилась. Или добавило.
Вот и дверь. Вскинув голову к потолку, лучом света пространство над ней лизнул. Потом вниз, вдоль двери косяков. Белый пластик. Армированный? Пожалуй да, двери должны быть прочными, иначе зачем они вообще нужны? Плюс холод этот могильный, а на ней ни трещинки. Панель сенсорная, справа, не подает признаков жизни. Выходит застрял? Ну нет. “Орла” дулом осторожно по поверхности белой постучал. Насколько ее выбить реально? Да и вообще, должны же здесь быть какие-то способы выбраться, как раз на такие вот случаи. Если только я не на каком-нибудь секретном военном объекте. Был такой шанс? Пожалуй был. Я мог и к черту на рога отправиться, если бы это дало Каролине хоть какой-то, пусть и самый призрачный, шанс. Впрочем, даже если и был какой-то способ вручную открыть эту клятую автодверь, я о нем не знал. Остается либо стрелять, рискуя оставить след, либо попытаться вынести ее с плеча. Дела...
|
|
16 |
|
|
|
|
|
Простые, не требующие ментального напряжения, действия, позволяли таким же простым мыслям лениво дрейфовать по поверхности сознания. Плитку поднять тут. Долбануть ей там. Древний пещерный человек в непостижимом волшебном мире технологической сингулярности. И черная кнопка как портал в современность. Практически перформанс. Тихий лязг сигнализирует о том, что дверь теперь не обязательно выбивать. Хорошо. Судя по всему, раскуроченных дверей тут и так за глаза. Либо у этого места нет хозяина, либо ему плевать. Плохо ли это? Поддеваю выщелкнувшуюся из нижнего паза дверь, готовясь отжать ее к верхнему краю. Прощай, темнота склада. Здравствуй, туманный мрак неизвестности. Небольшое волнение рябью пробегает по сфокусированному в точку момента океану бытия.
|
|
18 |
|
|
|
|
|
Небольшое усилие и дверь открыта. Свобода. Голову осторожно высунул, задверье осматривая. Надписи на плашках отвечали минимум на пару вопросов. Первый: “Что это за место?” Это какой-то лабораторный комплекс, очевидно. Причем не просто абы какой, а такой где “ОПАСНО”, требуется проверить герметичность костюма, да еще и табельное в боеготовность привести. Второй: “Где я?” На этот вопрос теперь очень просто ответить. Я в жопе, географические подробности иррелевантны. Такие места редко бывают заброшенными. А если бывают, то, как правило, на это имеются веские причины.
Очередная порция воспоминаний. Нуево-Кампинас. Неплохое, в целом, место. Здесь и сейчас было, пожалуй, намного “Нуевей”. Вкус гобов. “Мост на Вейджоу”. Да, неплохо тогда посидели, если на эксцессы внимания не обращать. Как, все-таки, быстро ко всему привыкает человек… Задавил начавшую было взрастать тоску. Не время. Не место.
Что ж, движение - жизнь. Стараясь не шуметь, выбираюсь из родного склепа. Оглядываюсь, в надежде прочитать на табличке склада, коль таковая будет, что-нибудь жизнеутверждающее. Гильзы мелкие еще раз подсвечиваю. Смущает отсутствие пулевых отверстий или крови, словно мишень сбежала, унося пульки-малютки с собой. Или в себе. Взгляд на скафандр машинально опускаю. Неужели?.. Нет, не может быть.
Развернулся, расстояние до трупа условного преодолел. Навел два-семь в район груди. Аккуратненько, за край покрывала схватить, со стороны ног. И сдернуть резко. Если и правда какой андроид гребанный, то лучше всего узнать это вот так, держа того на прицеле.
|
|
20 |
|
|
|
|
Кройц. Выбравшись из помещения, полуоборачиваешься, находишь надпись на "воротах". Верхняя строка заклеена широкой полосой строительного скотча, на шероховатой поверхности которого выведено черным маркером: "ВРЕМЕННЫЙ СКЛАД /// 4". И ниже, ближе к правому нижнему краю, совсем мелко: "ключ на посту". Другие трафаретные строчки тоже заклеены, но уже без пометок. Глянул на скафандр - нет, чисто - ни следов, ни вмятин, ни отметин никаких. Да и почувствовал бы давно, это все же не каркасник. Выбрался из-под двери, за основание ее придержав. Как отпускаешь, выпрямляясь, полотно под собственным весом вниз уходит тут же, но торец в зазор не вщелкивается, пружинисто качнувшись и замерев в сантиметре от порожка. Можно дожать, закрыть, а можно и не дожимать, тут дело хозяйское.
Рукоятку "Два-Семь" в ладони привычно сжав, чуть выбираешь пальцем спускового крючка ход. Автоматический предохранитель, все дела. Из-за этого он у пистолета довольно длинный, ход в смысле, а сама гашетка ощутимо туже, чем у стволов с "ручниками": педалями и рычагами. Тут все проще: из кобуры вытянул, "крюк" рванул, все - выстрел. Пока припоминаешь маленькие хитрости больших мастеров из "Jarmlin Riberra", добираешься до тела, у лифта распростертого. Так, сходу, не понять даже, кто это, брезент не тот немного материал, чтоб прям в облипку лежать, контуры четко отбивая. Левой рукой за кромку лист ухватив, правой оружие довел в сторону фигуры так, чтоб, случись чего, была возможность прямо от бедра пальнуть, не глядя. В упор фактически, опять же. Рывок.
Худощавая, среднего роста девушка или, может, транс - всякое бывает, в застегнутом на вертикальную молнию изолирующем комбинезоне. Плотная, бледно-голубого цвета ткань, пристяжные эластиковые сапоги и перчатки, на голове купольный капюшон с широким, во все лицо, смотровым щитком в виде прямоугольника со сглаженными краями. Имперка. На первый взгляд широколицая, но вроде не особо, темноглазая, с растрепанной копной насыщенно-фиолетовых, почти черных, в общей массе, и просто фиолетовых, несколькими разобщенными прядями, волос. Брови и ресницы такие же, а зрачки странно, будто крохотные зеркала, отражают свет. Тапетум, вроде так эта штука называется. В любом случае, кем бы ни была, видишь ее впервые, уверен.
Небольшой лужей натекшая под тело, застывшая на боку темно-вишневыми ручейками, и кое где успевшая замерзнуть, проступив крохотными крупинками льда, кровь до сих пор сочится из-под прижатой к животу, слева, левой же ладони, проступая меж пальцев влажно поблескивающей, едва заметно парящей влагой в такт практически незаметным дыхательным движениям грудной клетки. Правая ладонь вжимается в основание подбородка, где на гофрированном воротнике тоже видна краснота, но заметно меньше. Судя по количеству потерянной крови, либо лежит здесь совсем недавно, либо со свертываемостью у нее все в порядке. Отмечаешь смертельную бледность ее кожи, лихорадочный блеск глаз, и то, как сильно посинели губы. Умирает, похоже.
Приподнимает голову, морщится - то ли от яркости фонарного луча, то ли от боли, то ли от всего разом. Отлепив руку от тут же брызнувшего багрянцем из драной дырки ворота, вытягивает указательный палец, силясь ткнуть им куда-то за твою спину. Хрипит чуть слышно, побулькивая чем-то жидким в явно изувеченной гортани:
- Ос... Ос...
|
|
21 |
|
|
|
|
Под насквозь промерзшим листом брезента оказалась девушка. Живая, на удивление. Несколько долгих моментов я просто рассматривал ее. Чуть раскосые глаза, сверкнувшие в единственном луче фонаря, неестественная бледность и смертельное, судя по всему, ранение. Дело о пропавшей мелюзге раскрыто. Было, однако, что-то очень неправильное во всем этом, некая незавершенность. “Орел”, в отсутствие угрозы медленно планировавший к полу, вновь резко взмыл. Я упустил что-то очевидное, но что? Стрелок. Умирающую девушку накрыл брезентом наверняка именно стрелок. Зачем убийце это потребовалось? Если только не…
Окровавленный палец и выдавливаемые из последних сил слова вернули меня в реальность. Неизвестная смогла сказать всего лишь два слога, но этого было более чем достаточно. “Осторожно”. Ну конечно. Резкий разворот на корточках. Ствол, взирающий на происходящее безразличной ко всему ночью. Выдох. Рассвет?
|
|
22 |
|
|
|
|
Кройц. Крутанулся, довернув следом оружие. Рефлекторно скорей, чем осознав, что делаешь - выстрел. Серый туман пирожидкостного конденсата мгновенно замерзает, осыпаясь хрусткой трухой. Мерцающий силуэт, поперек коридора. Метрах в двух, не больше. Мимо? В правую стену кажется попал, ближе к середине тоннеля. Долю секунды спустя понимаешь, что да, точно мимо. Когда сверкнув тускло, разогретое добела лезвие термоцзяня щелкает о подставленный под удар "Орел", скользнув вбок. Когда, очертя на обратном оттяге дугу, едва не срезает голову с шеи, заставляя тебя отпрянуть. Еще выстрел. Но прежде, чем гашетка подается пальцу, фактически невидимый человек, на мгновение явственно проступив зыбкими контурами на фоне окружения, пинком откидывает твою кисть вверх, и стилетный пенетратор шьет дыру в потолочный плите, расколов светильник. Похоже, это женщина - невысокая, тебе по плечо, в облегающем поджарую фигуру комбинезоне и плотно сидящей на голове глухой шлем-маске. Инвизибулярный камуфляж.
Едва не споткнувшись о раненую, снова отскакиваешь назад, практически упираясь спиной в створки лифта, чтобы не лишиться держащей пистолет руки и не получить в довесок распоротую грудную клетку. Ловишь дулом силуэт, стреляя навскидку, не целясь - времени нет. И призрачный монстрик просто уходит с линии огня, крутанув сальто вбок практически синхронно с тем, как вспышка выстрела озаряет коридор. Мимо.
Миг. Расходитесь, разрывая дистанцию. Невидимка, которую выдает только пышущая жаром полоса смертоносного металла, сейчас почти скрытого за правой ногой, и ты, с пистолетом наперевес. Шипит девушка, лежащая точно между вами, головой к тебе, а пятками в наполненную подрагивающими мерцаниями пустоту. Взмах правой руки: веер алых брызг пачкает кляксами пол, стену, и - раз, коленку, с голенью вместе, твоего противника, отметив ее положение в пространстве. Тут же гаснет клинок, а фигура, пшикнув вниз и в стороны густыми клубами сизого дыма, словно растворяется в морозном воздухе.
- С... с...
|
|
23 |
|
|
|
|
Время, как бывает в моменты большой опасности, слилось в один неразрывный миг. Неисправным метрономом отмерял его лишь ритм вспарывающих воздух вспышек термоцзяня. Разделял на “до удара” и “после”. Клинок света рисовал в воздухе правильные, эстетически прекрасные фигуры. “Два-семь” вторил ему, сея разрушение.
За эти три-четыре секунды произошло, казалось, какое-то невероятное количество событий. Было ли мне страшно? Было. В первые мгновения я действовал исключительно на инстинктах и вбитых в подкорку навыках рукопашного боя. Тусклый серп раскаленной добела луны возникал, казалось, прямо из воздуха. Смертоносный и практически бесшумный. Если ты стоял на его пути - все. Считай пропал. Не было иллюстрации красноречивей “шрама” на “Орле”.
Мозг лихорадочно работал, словно наверстывая упущенное в суматохе короткой схватки время. Мне противостояла недрогнувшая принести меч на перестрелку женщина-невидимка. Хорошая физическая форма, опыт, навыки, необычная экипировка. Элита, одним словом.
Махнул левой рукой, пытаясь дым чуть отогнать. Без толку. Впрочем, ни для меня, ни, наверняка, для нее, эта завеса ничего толком не меняла. Судя по тому, что в потасовке ее не ослепил луч фонарика, даже в этом тумане я должен быть как на ладони. Термовидение? Мне же, с другой стороны, возможности научиться видеть невидимое пока не представилось.
Она уже была здесь когда я вышел. Почему не “убрала” сразу, если планировала напасть? Ждала? Но чего? Боже. Морозец ледяными пальчиками пробежался по замененному когда-то хребту. Она же могла быть “своей”. Да и какой реакции на выстрел еще можно ожидать? От досады на самого себя хотелось ругаться последними словами.
Впрочем, на самобичевание сейчас не было времени. В реальность меня вернула то ли пытавшаяся что-то сказать, то ли сипевшая в предсмертных муках имперка. “С”? Сзади? Сверху? Стойте? Дерьмо. От этого не было сейчас никакого толка. Первое, что нужно сделать - метнуться влево и занять позицию в углу. Да, мобильности у меня будет меньше, но в данной ситуации я готов рискнуть. Это сильно уменьшит возможные варианты атаки с помощью меча и сузит угол, который мне нужно контролировать. А дальше… Дальше предстояло самое сложное. Оставаясь начеку, опустить дуло к земле и сделать метафорический шаг навстречу.
- Стой! Я знаю, у тебя провалы в памяти. Я могу помочь. Пожалуйста, - мой голос чуть заметно дрогнул, - остановись.
|
|
24 |
|
|
|
|
Кройц. Вжался в угол, опустил оружие. Новая позиция, старые проблемы. Говоришь - и слова растворяются в нарушаемой только потрескиванием битой плитки тишине. Хлопается об пол где-то там, вдалеке, разлетевшись керамической крупой, кусок расколотой твоим, ну, не самым метким выстрелом декоративной пластины, заставляя распластанную поперек коридора раненую лаборантку конвульсивно вздрогнуть. Тихий, фактически на грани слышимости, щелчок, больше похожий на резкий удар пальцем о палец, чем на что-либо еще, практически тут же вынуждает тело дернуться еще раз, когда тугой сноп темно-красных брызг бьет в лицевую пластину, мгновенно и сплошь заляпав ее изнутри, а из крохотной дырки, точно в основании капюшона, на грудь уже явного трупа секунду-другую хлещет, быстро теряя напор, исходящий паром кровавый фонтанчик. Второе, очевидно, появилось раньше первого, просто первое заметней.
Пока становишься невольным свидетелем очередной смерти, призрак снова обретает форму, контурно проявляясь на фоне увивающихся вокруг завихрений повисшей в воздухе взвеси. Успеваешь заметить в ее левой руке пистолет-пулемет - геометрически пятнистый, в черно-серо-белых тонах, угловатый, с напоминающей брусок ствольной коробкой, совмещенной в единое целое с кожухом ствола и встроенным глушителем, прищелкнутым ближе к торцу двухдисковым магазином бункерного типа, откинутым рамочным прикладом, пустотелой аркой прицела на крышке, и парой пузатых, перекрытых задвижками трубок на боковых салазках, скорее всего фонаря и доводчика, либо целеуказателя. Убирает его вбок, за спину, и он просто исчезает. Сделав шаг, чертит вдруг вспыхнувшей во второй руке полосой цзяня дугу, и отсеченная ровно по запястье правая кисть имперки отлетает прочь, шлепнувшись тебе под ноги. Шипит оплавленным кольцом рукав, шкворчит зарумянившийся, потемневший срез мягких тканей и спарки костей.
Клинок на пару мгновений замирает, указывая жалом на одинокую "перчатку". Свитая из нескольких десятков наслаивающихся друг на друга, намертво сцепленных, закрученных внахлест, туго переплетенных разнотональных и разнополых голосов переливчатая трель чужих слов доносится то ли откуда-то сверху, то ли слева, из-под стенки, то ли вообще из-за двери:
- Ключ. Помощь. Бери.
Плавно подняв меч, качает им, явно отмечая рукава твоего скафандра, на которых к своему удивлению обнаруживаешь треугольники идентичных друг другу шевронов, с вышивкой, серебром по черноте: "DH".
- Наемник. Глупый. Умрешь.
Острие плавно смещается, ткнувшись в сторону твоей же головы. Многоголосый хор звенит отовсюду разом:
- Рисунок. Патрон. Видел?
|
|
25 |
|
|
|
|
Ни инвизибулярный камуфляж, ни термоцзянь, ни неизвестно откуда возникший пистолет-пулемет не удивили меня так, как голос этой невысокой женщины. Лоскутный поток ее речи зарождался будто в нескольких источниках сразу. Невозможный для человеческой гортани трюк. Что это было? Какая-то технология? Псионические штучки? Мидмирское чудо? Собственный дар речи вернулся ко мне не сразу.
- Мне нельзя умирать, призрак.
Взгляд невольно зацепился за залитый кровью шлем безрукого теперь трупа, поэтому получилось чуть более сухо, чем должно было. Еще одна душа, отданная ради чьих-то высоких целей. Чем и кем я готов пожертвовать ради своих?.. Умирать самому не хотелось. Сейчас особенно. Я не имел возможности на ошибку, не имел права погибать здесь. Меня ждут, поэтому мне нужно вернуться. Вздрогнув, я перевел взгляд на отрубленную кисть.
- Спасибо, - опустился медленно на колено, “ключ” подбирая.
Она не собиралась меня убивать. Возможность... возможностей было достаточно. Даже сейчас меня можно просто расстрелять с небольшой дистанции. Трудно соперничать с невидимым врагом, способным уклоняться от выстрелов. Огромным облегчением было то, что призрак не проявляла враждебности, и даже, кажется, пыталась помочь.
- Извини за пальбу, не знаю что на меня нашло. Рисунок? Патрон?.. - Задумался на пару секунд, второпях шаря по пыльным углам памяти.
- Нет. Кажется не видел. - Чуть склонив голову, словно оправдываясь, продолжил. - Я, признаться, сам многого не помню. Слишком многого. Поможешь советом? Как выбраться отсюда?
|
|
26 |
|
|
|
|
Кройц. "DH" это не "Dungeon Hall", игра в которую Каролина, когда ей было тринадцать или четырнадцать, безотрывно рубилась на глоковской "сфере", на протяжении, наверное, пары сезонов точно, и из-за которой ты пару раз подумывал обесточить весь дом, а "DivineHand". "Божья Длань", несколько раз слышал о них по ящику. ОМТ - организация мерсенарного типа, если проще - наемники, их много расплодилось после Победы. Платишь демкреды, получаешь охрану, сопровождение, всякое такое. Чем активней раскручивается экономический коллапс, тем сильней у таких ребят развязываются руки. Как гильдии, только хуже. Те, вроде "Белой Руки" и "Воронов Рейнора", хотя бы для виду пытаются прикрываться всякими красивыми лозунгами, кодексами и уставами, эти - нет. Что их всех объединяет, так это тяга к пафосным, но звучащим, на твой вкус, довольно глупо, если не сказать больше, названиям.
Когда озвучиваешь свое видение ситуации со смертью, фигура будто соглашается с тобой, заметно склонив подбородок к груди, и снова вернувшись в исходную позу. Подбираешь отсеченную, почти живую, еще мягкую и сохранившую подвижность "отмычку". Слово вежливости, выражение благодарности - подарок есть подарок, даже такой. Вновь кивает. Извинение. Короткое, но, очевидно, искреннее. Третий кивок. Не быстро и невпопад, как игрушка-башкотряс с приборной панели купленного в кредит "Флука", плавно и размеренно, как кехайский фарфоровый болванчик. Зеркально копирует "оправдательное" движение твоей головы, услышав вопросы.
- Опасно. Хозяин. Узнает.
Вытягивает перед собой и по направлению к тебе правую руку, уже без бесследно пропавшего клинка, ладонью вперед.
- Шлем. Стекло. Подними.
Волна пробегает по разошедшимся в стороны, веером, и сформировавшими почти идеальный круг пальцам, четко очерчивая их контуры на фоне медленно развеивающейся дымки, когда они начинают мягко и абсолютно асинхронно покачиваться, закручиваться и выгибаться, словно щупальца анемоны, снова и снова пересекая пределы физиологических возможностей суставов обычного человека.
- Память. Мысли. Открой.
|
|
27 |
|
|
|
|
“Dungeon Hall”. “DH”. Отличная игра, способная вызывать яркие эмоции даже у людей, непосредственно в нее не игравших. Терпение мое пару раз подходило к пределу, за которым лежат противоречащие моим же принципам поступки. Пренебрежение едой и сном, односложные ответы, отсутствующий взгляд Каролины вызывали тогда серьезную озабоченность. Подумать только, какие мелочи меня беспокоили. Все познается в сравнении.
“DivineHand”, которые тоже “DH”, к сожалению, были куда менее безобидны. Наемники. Нечто среднее между гильдийцами и рейдерами. Голодные падальщики, жадно - брызжа слюной и нетерпеливо урча - рвущие гнилой кадавр Ренго на части. Хотелось верить, что мерзавцы, избравшие это дело своей профессией, имели больше выбора, чем я. Стоило ли мне со стыдом сорвать эти “знаки отличия”? Пожалуй нет. Пока нет. Уверен, что изначально они служили какой-то цели.
Слова призрака, ее ответ и трансформация заставили меня на какое-то время растеряться. Натужно застонав, сердце вмиг удвоило ритм. Непроизвольный рваный вдох, взахлеб, и тело уже готово сорваться с места. Не без труда подавив этот дикий, первобытный импульс, я прикрыл глаза и размеренно выдохнул. Сердце все еще колотилось о ребра, волосы стояли дыбом, но мысли прояснились. Свободная рука начала свой неторопливый подъем.
Почему я собирался позволить призраку сделать то, что она собиралась сделать? Впустить кого-то, открыв мысли и память, очень непросто, не говоря даже о потенциальной опасности. Каковы пределы возможностей гостьи? Что она может узнать, что она может сделать? Тяжелое решение, даже если бы они были давними друзьями. Тяжелое, но верное.
Сейчас, после короткого боя, мне нужна была любая помощь, которую я мог получить. К тому же я нашумел, обнаружив себя для любого, обладающего слухом, существа. Думать о том, что после боя осталось три очень ярких “следа”, не хотелось и вовсе. Одним словом, всем существом своим я чувствовал, что предложение незнакомки стоит принять.
Открываю глаза за мгновение до того как рука касается шлема. Взгляд прикован к месту, где должны находиться глаза женщины. Мимо ритмичного танца неестественно выгибающихся пальцев, пронзая пустоту пространства и разделяющую нас грань невидимой пелены. За всем этим тоже находится человек. Эта мысль утешала.
|
|
28 |
|
|
|
|
Кройц. Прожав блокираторы, поднимаешь вверх светофильтр, и фоновый холод, которым буквально сочится все вокруг, вновь овевает кожу своим морозным дыханием. Мерещится ли, нет, но с каждым мгновением все сильней цепляешь взглядом там, в дрожащем мареве пустоты, очертания, пусть и призрачно-ускользающие, тонких линий женского лица. "Белый шум" наполняет сознание, окутывает - словно старый приемник перекинуло на пустую волну в минимальном тоне. Звон робко отступает, уступая место едва различимой, похожей скорей на давнишнее, полуистлевшее воспоминание, чем на существующий в реальности звук, мелодии. Выверенные струнные переборы: что-то имперское, совсем старинное, такое же всеми забытое, как и ты сам.
- Река. Вода. Течет.
Разноголосый шепот, всюду и нигде. Там, внутри, среди мыслей, не здесь, за скафандра сводами. Мягкие волны теплоты: накатывают на виски, растекаются под черепом, наполняют собой затылок.
- Лабиринт. Зверь. Ждет.
Отголоски той боли, что омыла тебя в себе, когда впервые открыл глаза, исчезают бесследно.
- Лабиринт. Хозяин. Идет.
Уходит и страх.
- Наемник. Патрон. Ищу.
Горячая вспышка раскрывается где-то в центре груди, импульсом энергии прокатываясь по всему - от кончиков волос до кончиков ногтей- телу, сдувает с мыслей накипь заторможенности, наполняет мускулы жаждой движения.
- Мысли. Слова. Говори.
|
|
29 |
|
|
|
|
- Ух. Ты.
Прилив бодрости. Свежесть. Восторг. Разительные перемены в самочувствии поражали воображение. Усталости нет, страх как рукой сняло, голова легкая. Кроме как чудом это и не назвать. Чудо и есть.
- Спасибо.
Впервые с момента пробуждения я почувствовал нечто похожее на воодушевление. "Дела пошли в гору", как говорится. Судя по всему, возникшая между нами связь куда безопаснее вербального общения. По крайней мере, "хозяин" не должен был "узнать". Возможно это нечто вроде зашифрованного канала, если проводить аналогии. Впечатляюще практичный и удобный способ общения. Легкий укол несвойственной мне зависти вызвал чуть заметную виноватую улыбку. Насколько проще была бы моя жизнь, обладай я таким даром?
- "Мельник", - представился, к собственному удивлению выбрав для этого свой старый - словно из какой-то другой, прошлой жизни - позывной. Добралось ли до собеседницы эхо отраженного от моего разума слова? Почувствовала ли она его вес, его значимость? Про псионику, телепатию и прочее в том же духе я знал удручающе мало. Что она существует, например. Каковы возможности и пределы связующей наши разумы нити?
- Имя? - попытался придать слову вопросительный оттенок, чуть было не ткнув в сторону девушки стволом в качестве поясняющего жеста. Вовремя одернув себя, я, вполне возможно, избежал нелепой гибели. "Причина смерти: недопонимание". Встречается намного чаще, чем принято считать. Только сейчас осознал, что обе руки у меня, в общем-то, были заняты. Слова про "хозяина" и "зверя" вызывали тревогу, но я решил пока не ломать над этим голову. Возможно еще представится шанс узнать. Пока же меня одолевало ощущение, что встреча с любым из них радости не принесет.
- Помощь. Предлагаю. - Облек мысли в слова после небольшой паузы. Призрак ищет некоего "патрона". Что ж. А я ищу себя. Себя, сбежавшую от меня память и выход из сложившейся ситуации. Так почему бы не помочь даме, вместо бесцельного скитания черт пойми где? А там, быть может, и "долг платежом красен" будет.
Результат броска 1D100+90: 163 - "на воспоминания о псионике (+75 мудрость, +10 воля к жизни, +5 бодрость)".
Результат броска 1D100+90: 176 - "на воспоминания о цели и ходе миссии (+75 мудрость, +10 воля к жизни, +5 бодрость)".
|
|
30 |
|