Кто-то звал его по имени. Глаза открылись сами собой, и он понял, что лежит в темноте. Что-то тяжелое давило на грудь и ноги, а ноздри щекотал запах старой золы.
- Резчик Джек, выходи поиграть, выходи резать опять…
Женский голос. Нет, голос девочки, тонкий, дрожащий, приглушенный расстоянием и стенами. Он знал, где находится – это был его дом, дом-под-лестницей, его место, хотя он и не помнил, как оказался там.
- Резчик Джек, выходи поиграть, выходи резать опять…
Его тело затекло, как после очень долгого сна. Он попытался подвигать пальцами, и его кожаные перчатки затрещали, как яичная скорлупа. Звук вспугнул троицу пауков, ринувшихся в разные стороны по его груди. Один добежал до лица и спрятался между губой и толстым кожаным воротником.
- Резчик Джек, выходи поиграть, выходи резать опять…
Голос девочки доносился из прихожей. Он знал каждое эхо старого дома не хуже, чем каждый шрам на своих запястьях. Его широкий, широкий рот изогнулся в улыбке. Отец будет не доволен. У девочки нет права быть в доме Отца. Он лежал очень тихо, слушая скрип пола в студии на втором этаже под тяжелыми ботинками Отца. Биение сердца участилось в ожидании рева Отца, повелевающего тупой мелкой сучке свалить с его собственности. Но этого не случилось. Вместо этого он услышал странный, металлический лязг и шарканье шагов всего в паре метров от себя. Еще один голос, на этот раз женщина, но не голос Матери.
- Дебби, дорогая, это было здорово. Я думаю, что мы получили, что хотели, так что можешь быть свободна. Спасибо, миссис Роджерс, я пошлю вам Е-мэйл, и дам знать, когда эпизод пойдет в эфир. Счастливого Хэллоуина!
Хэллоуин! Сколько же времени прошло? Он содрогнулся от этой мысли. Смутные воспоминания промелькнули на грани его сознания, но он не смог ухватиться за них.
- Хорошо, Роб, давай наружу, нужно еще пару кадров перед тем, как совсем потемнеет.
Совсем потемнеет. Значит, близка ночь. И Отец вскоре выпустит его, как обычно, на одну ночь в году, чтобы он мог резать. Только вот Отца не было в доме. И Матери не было. Только чужаки. Чужаки, не принадлежавшие дому. Отец говорил, что чужаки заберут его, запрут его там, где запирают подобных ему уродов, запрут и выбросят ключ.
Он попытался пошевелиться, но конечности будто свинцом налились. Медленно, невыносимо медленно он повернул руки, ощущая, как под его пальцами осыпается кожа перчаток. Под конец, он добился своей цели – уперся ладонями в нечто, придавившее его. Похоже, что это было дерево, облепленное паутиной и источенное термитами. На краткое мгновение его тело отказалось повиноваться, но усилием воли он медленно, на доли дюйма, но поднимал руки. И, спустя несколько минут, он смог двигаться вновь. Пауки бросились врассыпную, прячась по углам, когда он поднял деревянную балку с груди и отбросил ее в сторону. Подвигал ногами, испытывая их силу, и вторая балка упала на пол. Он поднялся, ощущая призрачное прикосновение паутины к коже. Еще больше насекомых побежало прочь из дыр в рукавах и на груди его комбинезона. Неуверенно проведя ладонью по прорехам на груди, он ощутил толстые, неровно зарубцевавшиеся шрамы.
- Какого черта?
Он замер, прислушиваясь к звукам из коридора. Голос был мужским, и обладатель его сделал несколько шагов к панелям, идущим вдоль лестницы. Раздался стук костяшек руки по дереву. Медленно и беззвучно, он поднялся на ноги. Дом-под-лестницей был мал, и ступеньки вдавились в его плечи, а низкий потолок заставил пригнуться. За спиной раздался приглушенный лязг цепей Отца.
Стук. Стук. Стук. Постукивание приближалось к потайной двери. Он напрягся. Внезапно удары замерли. Он услышал, как пальцы нащупали и потянули рычаг. Мужской голос прошептал:
- Быть того не может…
Щелчок. Мгновение ничего не происходило, а затем, сопровождаемая треском дерева и стоном изогнутого металла, тайная дверь приоткрылась. Оранжевый свет заходящего солнца заливал внутреннюю сторону двери и скользнул вдоль одной из стен его дома. Свет жег глаза, но он не моргнул. Изогнутый каркас медной вешалки отбрасывал остроконечные тени на дальнюю стенку. Свет выхватил из полумрака выцветшие, красно-коричневые линии его рисунков, накарябанных на заляпанных водой обоях: дети с узкими туловищами, широкими, бугристыми головами, неровно расположенными узкими глазами и полными острых треугольных зубов ртами, растянутыми в ухмылках. Его миска с едой лежала рядом, затянутая паутиной и присыпанная золой. Зато он с трудом смог разобрать свое имя, написанное на зеленой потрескавшейся жести: ДЖЕК.
Еще одна тень скользнула вдоль стены. Открывший дверь человек протиснулся в щель между заклинившей дверью и косяком. Его ботинки поднимали облака пыли с пола Матери. Он старался держаться в пятне света заходящего солнца.
- Боже милосердный…
Вошедший уставился на картинки на стене. Он был молод, лет двадцать, с узким лицом и кучерявыми черными волосами. Острый подбородок закрывала козлиная бородка. Джек изучал его. Клетчатое пальто поверх выцветшей майки, оборванные джинсы со следами старой краски. На ногах у него были тяжелые ботинки, похожие на старые армейские ботинки Отца. Он выглядел как один из многих подростков района, тех, у кого есть крутые тачки, и сигареты, и мягкие, хихикающие подружки. Руки Джека сжались в кулаки. Длинные и толстые ногти впились в ладони.
Взгляд незваного гостя упал на миску. Глаза его удивленно раскрылись.
- Срань господня…
Он подался вперед, отбрасывая паутину и схватил миску за край. На лице появилась торжествующая ухмылка. Он оглянулся.
- Они никогда в это не поверят. Эй, Эприл! Сюда иди! Ты не поверишь, что я…
Джек рванулся вперед, его левая рука сомкнулась на запястье парня, а правая – на горле. Тело человека изогнулось в спазме боли, его ноги судорожно задергались. Он был гораздо более тощим, чем казалось Джеку, и почти ничего не весил. С легкостью подняв тщедушного парня, Джек посмотрел прямо в его широко раскрытые округлившиеся от ужаса глаза.
Ботинки барабанили по животу и бедрам Джека. Человек смотрел на его лицо и тонкий, хныкающий звук протиснулся сквозь его перекрытую глотку. Он бил по рукам Джека свободной рукой, раздирая заляпанные сажей рукава и царапая грубую плоть под ними. Запах мочи заполнил помещение. Ужас в отвратительных коричневых глазах человека взбесил Джека. Он шагнул к стене, поднял парня чуть повыше и приложил его голову к одному из крючков вешалки. Надавил. Человек затрясся сильнее. Из побелевших губ доносились хрипящие звуки. Он отчаянно колотил по лицу Джека, но лишь раздражал последнего еще сильнее. Джек надавил чуть сильнее, и раздался чуть слышный хруст кости. Медленно, тихо, он насадил голову человека на крюк. Теплая кровь потекла между кончиками его пальцев, и жуткая улыбка Джека стала еще шире. На сквозь стиснутые судорогой посиневшие губы человека проступила кровавая пена. Его левый глаз закатился. Затем он дернулся еще раз и затих.
Джек опустил руки, позволяя телу повиснуть на вешалке, после чего он засунул большие пальцы в рот мертвеца, растягивая его в улыбку, пока еще теплая плоть не начала рваться…