Конкурс №13. Между смертью и любовью

До войны Маргарет Утински была медсестрой Красного креста и жила в Маниле с мужем, инженером-строителем. Её сын от первого брака к декабрю 1941 г. жил в Штатах, в истории он вообще не появляется, Утински в своей книге о нём вспоминает-то пару раз.

Её муж, Джек Утински, работал на армию США, и поэтому ему было приказано отступать на Батаан вместе с армией. После Батаана он был эвакуирован на Коррегидор и пробыл там до капитуляции. Утински в это время оставалась в Маниле в своей квартире, доверху забитой непортящимися продуктами. Когда я говорю «доверху забитой» — это не фигура речи: американцы, отступая, открыли свои склады, которые не могли вывезти, и Утински подрядила восемь такси, каждое из которых возвращалось к дверям её квартиры, полностью забитое припасами, семь раз. Этого ей надолго хватило. До мая 1942 г., пока Коррегидор держался, Утински не выходила из квартиры и только после падения решила отправиться на Батаан искать мужа.

Здесь — и это важно, я говорю это уверенно, — её мотивы не имели ничего общего с казённым патриотизмом. Это видно по её книге: когда она описывает этот момент своей жизни, она не пишет о стране, о её сынах в огне, ничего такого; зато имя Джек появляется несколько раз на страницу: “I was worrying about Jack”, “I had to find Jack”, “Jack was in Bataan”, “What happened to Jack?” Заладила: Джек, Джек, Джек, — естественная, искренняя одержимость любящего человека. Пока Коррегидор держался, была надежда, что Джек сражается там; когда Коррегидор пал, стало ясно — Джек либо погиб, либо в плену. И на Батаан Утински поехала с единственной целью — найти Джека. Это чувствуется по тому, как она об этом пишет.

Она решила притвориться гражданкой Литвы, выросшей в Канаде: так она не попадала под интернирование, к тому же в Маниле не было литовского консульства, которое могло бы опровергнуть легенду. За небольшую сумму она выправила себе поддельные бумаги. Под этой личиной она присоединилась к филиппинской миссии Красного креста, отправившейся на Батаан для устройства полевых госпиталей для местного населения. К американским пленным им, само собой, приближаться было запрещено, но она сумела пробиться к одной из групп пленных с целью выяснить, видел ли кто-то из них Джека. Никто не видел. Она ездила таким же образом на Батаан ещё раз, но и в этот раз встречи с американскими пленными были лишь эпизодическими — Красный крест к ним не подпускали. Впрочем, ей удалось передать американцам лекарства от дизентерии и еды.

Что важнее, ей удалось наладить связи с филиппинцами, которых японцы выпускали из лагерей военнопленных. От них она узнала, что повозки, на которых из лагерей вывозят тяжелобольных, не обыскивают на обратном пути, и Утински начала передавать в лагеря скопленные на квартире продукты. Но военнопленным требовались ещё лекарства, одежда и деньги: она продала свой фарфор, серебро, украшения, электрическую плиту. Обивала пороги домов богачей, прося денег (кстати, на помощь филиппинцам, а не американцам — так выходило и убедительней, и безопасней). Всё это время она продолжала работать медсестрой в городской больнице.

Постепенно её подпольная сеть росла: в книге она упоминает с два десятка имён, среди которых, например, был католический священник, бывший консул Германии на Филиппинах, испанский морской офицер, семья швейцарцев, молодая испанка и даже двое русских с не очень-то русскими именами — женщина по имени Бакала и мужчина по имени Herman Roles (¯\_(ツ)_/¯). Всё это время она вместе с продуктами посылала в лагеря записки, разыскивая Джека, и, наконец, в августе 1942 г. получила ответ — Джек умер от голода. Вот как она об этом пишет:


Узнав о смерти мужа, она, однако, не прекратила свою подпольную работу: сеть ширилась, увеличивались объёмы, разнообразие и маршруты поставок. К середине 1943 г. она уже передавала припасы во все лагеря военнопленных на Филиппинах. Кроме того, она вошла в контакт с филиппинскими партизанами, которые использовали её квартиру в Маниле как явку для визитов в город. Она начала добывать для них оружие и патроны — и прокололась именно на этом: вошла в контакт с провокатором, который начал слишком уж наигранно выступать за Америку, предлагать подполью деньги и оружие. Утински почувствовала неладное и в разговоре не сказала ничего открыто её компрометирующего. Это не спасло её от ареста и пыток, но в итоге, видимо, спасло ей жизнь.

Провокатор подбросил ей в дом револьвер и патроны, но Утински нашла их и избавилась от них до того, как с обыском к ней нагрянули японцы. Подброшенных улик они не обнаружили и ушли ни с чем, но на следующее утро, 28 сентября 1943 г., Утински всё же была арестована.

В тюрьме ей, конечно, довелось пережить страшные пытки: дыба, палки, солдатский ремень, голод. Но что насчёт этого язвительного заявления?
Её […] насиловали (вероятно, только потому, что филиппинок не хватало, да?)
Да нет, как раз-таки хватало! Тут у меня есть самое удивительное открытие, которое я сделал, разбираясь над этой историей. Испорченный телефон в чистом виде. Смотри, под заявлением, что Утински была “sexually assaulted”, в википедии стоит ссылка на статью Learning from Miss U с разбором её книги (ссылка). В статье действительно есть такое заявление:
Margaret describes 3 types of torture […]
#3: I will not detail this here except to say; think of the most twisted and perverted torture then add that touch of sexual sadism that the Japanese are so famous for and you have the idea.
— но оно относится к описаниям пыток других женщин:
the 2 types she endured and the 3rd type ‘other women’ were subjected to.

И правда! Я внимательно прочитал главы, где описано её пребывание в тюрьме. Там не описано, но намекается на то, что насиловали филиппинок, да. В других главах сексуальное насилие над филиппинками описано прямо. Подробно описано, как мучали и избивали Утински — да. Про сексуальное насилие над ней — ничего. И автор википедии, не разобравшись, не прочитав статью как следует, пишет, что Утински была “sexually assaulted”! Что ещё удивительней, это же заявление, слово в слово, перекочевало из вики в речь перед Конгрессом США! (ссылка)
Может показаться, что я зачем-то выгораживаю японцев, но ведь действительно, это просто выдумано. Испорченный телефон! Офигеть, я сам в шоке.

Ладно, назад к пыткам. Пытаясь её сломать, на её глазах избивали американца — да, это было. Про пятерых обезглавленных филиппинцев, впрочем, тоже испорченный телефон: она пишет, что просто была свидетельницей этой казни, не о том, что казнь устраивали напоказ для неё. Но вот какая здесь важная штука: нужно понимать, что Утински не была обречена. Отказываясь ломаться под пытками, она спасала жизни не только товарищей по подполью, но и свою: у японцев не было доказательств, что Утински действительно подпольщица. Единственное, что они могли предъявить ей, был список медсестёр Красного креста от октября 1941 г., где напротив её фамилии стояла национальность «США». Утински выкрутилась, возразив, что тогда соврала, чтобы получить работу. Наконец, после четырёх дней содержания в одиночке, её заставили подписать бумагу с обещанием не предпринимать ничего против японских властей, и выпустили на свободу.

(И тут, конечно, меня немного одолевают сомнения: Аля выше представила цитаты о том, что другие подпольщики обвиняли Утински после войны в том, что она их заложила. Может быть такое, что она под пытками сломалась, выдала свою сеть и была выпущена на свободу как часть оперативной игры? Не исключаю: больно уж доверчивые японцы у неё в книге. Да и сеть её в 1944 году изрядно поредела — может, по иным причинам, а может, японцы знали, кого брать. А может, и врут всё свидетели — обвинять огульно тоже не хочется.)

Итак, Утински, израненную и с большой гангренозной областью на ноге, выпустили на свободу, и она отправилась, разумеется, в больницу. Здесь Босс пишет:
она отказалась от ампутации, боясь выдать своих под наркозом, потому что в госпитале было полно стукачей. Режь, сказала, загнившее без анестезии, я потерплю.
И это тоже было не так.
Во-первых, от ампутации она отказалась по той же причине, по какой отказался бы любой здравомыслящий человек: если ногу можно спасти, зачем отрезать?
Во-вторых, Утински действительно боялась стукачей и действительно отказалась от операции под анестезией, но в википедии (и, опять же, в речи перед Конгрессом) стыдливо опущено слово «эфирной». Она просто выбрала другой вид анестезии — спинальную, под которой человек не бредит! Не дура же она, не мазохистка и не героиня пропагандистского фильма, чтобы ложиться под нож без обезболивания!

Следует отметить, что с анестезией ей не повезло: анестезиологи на Филиппинах были куда хуже, чем у нас на ДМе. Мало того, что боль вернулась за 45 минут до конца операции, так неправильно применённая анестезия ещё и вызвала частичный паралич кистей и лицевых нервов (на фото последнее видно). Наша Шелестящая госпожа докторов и литконкурсов также прокомментировала описание последствий операции как то, что Утински могла пережить преходящий инсульт. Ужасно, да — но вряд ли это преступление японцев или её подвиг.

Выйдя из больницы через шесть недель, Утински обнаружила, что японцы установили за ней слежку: как тайную, так и открытую — поселили часового в её квартире (позднее квартира была уничтожена американской бомбой — вместе с часовым). Опасаясь повторного ареста, Утински решила бежать к партизанам, с которыми у неё уже был налажен контакт. Ни в какие США осенью 1943 г. она, конечно, бежать не могла.

Добравшись до партизанского отряда, она работала там медсестрой сама и обучала этому делу филиппинок. Малярия, дизентерия, тропические язвы — обычные дела, в общем. Бродили с места на место: в среднем меняли лагерь два раза за три дня. Ходили во рванье: Утински подробно пишет о страданиях, которые перенесла, потеряв свои туфли, — сперва ходила босиком, потом в снятых с убитого японца ботинках с подложенной травой. Сильно голодали: доходило до того, что ели листья. Пишет, что, мол, на одного убитого партизана приходилось десять японцев, но чот я сомневаюсь. У них ещё и ребёнок в отряде был, девочка, родители которой остались в Маниле. Утински о ней заботилась и после освобождения города передала родителям. Вышли к американским войскам они в феврале 1945 г. Героическая история, безусловно. А с другой стороны — что ей ещё было делать? Не в тюрьму же обратно идти.

И про интересные цитаты в конце.

Мне, например, понравилось вот это: она пишет, что во время их скитаний с партизанами она особенно страдала от отсутствия кофе — и это при том, что они бродили от одной кофейной плантации к другой! Просто все бобы были либо незрелые, либо уже собранные. Невыносимо, наверное, должно было быть такое.

И другое: последние дни перед встречей с американскими войсками Утински мучил гвоздь, выступавший из подошвы японского ботинка. И какая классная, живая сцена есть в книге: вот идёт она день за днём десятки километров с места на место, а из ботинка этот чёртов гвоздь торчит и никак его не вытащить, а босиком тоже далеко не уйдёшь. И вот — встреча с освободителями, американцы подходят к расположившимся у обочины партизанам. Утински, сидя на пыльной земле, возится с ботинком, пытаясь извлечь чёртов гвоздь. И когда радостный американец подходит к ней, она поднимает на него взгляд и спрашивает:
— Эй, парень! Плоскогубцы есть?

«Забыла представиться – Мэгги из Огайо, двадцати шести лет отроду. Бывшая цветочница, а ныне и навсегда – сестра милосердия. Когда пишу «навсегда» - я не шучу. Я и раньше не умела пройти мимо чужой беды. Так, муж только раз поднял на меня руку: когда я полезла в подвал недостроенного здания выручать двух пацанят – тогда я лишилась шанса самой стать через несколько месяцев матерью. Но мальчики остались живы, и это было само по себе наградой, а я... И это можно пережить.
Могла ли я сказать, что это – не мое дело, когда узкоглазые макаки объявили нам войну? Конечно нет. Когда на меня с плаката строго смотрела девушка в форме, говорившая, что я, именно я сейчас нужна в ANC, все было решено. Я бросила супруга и работу и сбежала, как подросток какой-​​то, на Тихий океан, стыдливо положив на кровать письмо. И вот теперь, спустя долгих четыре года, возвращаюсь. И даже медали на форме не радуют – словно я украла их у тех, кто не пришел».