Модуль IV - "Этим тускнеющим на глазах вечером..." | ходы игроков | Глава I - "Зеленая Биргет и Вороная Хельга"

- Я – Кран'шьялл, и в этьом льесу дружбья бьить нье можьет, - в ответ зловеще проговорил четырехрукий командир, что, судя по всему, только последние слова гнома и понял.
А тот вдруг начал звать ля Ира - моя грудь забилась судорожными ударами, пытаясь не вдохнуть со стоном… Как он там? Выжил ли? От очень четкого осознания того, что за это короткое время я успел здорово привязаться к этому веселому и смелому рыцарю, меня потянуло позвать его вместе с Мармоором, выпрыгнуть из-за дерева, найти его, спасти… Но мне нельзя было высовываться – иначе лягушки могли испугаться и зарезать гнома с сестрой, а потому единственное, что я мог сейчас сделать, так это зажать на всякий свой рот мокрой ладонью и притвориться тенью.
К счастью, бездействие – это лучшее, что я умел в своей жизни. Ля Ир так и не ответил.
- Мы живью в озьеро. Сухой зьемля нужна нам: ньет, - продолжил хлопать зубастой пастью водяной, отрицательно качая ушастой головой. Людской язык определенно давался ему с трудом, но весьма простой смысл его речи передавался с легкостью. – Вьи ещьё плаватьи в озьеро: ньет. Особьенно она, - верхняя лапа указала острием меча на окончательно пришедшую в себя сестру, что опять ляпнула какой-то бред. К счастью, ближайший озерный воин с копьем попросту красноречиво шикнул на нее. А второй – облизнулся.
– Мьи вас не трогью. Мьи только забрьять то, что принадлежьит вам.
На пару мгновений командир озадаченно уставился на дворфа своими немигающими блюдцами, пытаясь сообразить, в чем подвох… Наконец, это ему удалось:
- Ньет. То, что принадлежьит нам.
В подтверждение его слов из хижины снова послышался стук перепончатых лапок, что, поспешив на выход, вынесли большой резной сундук и пару мешков ведьминского добра. Получив в качестве приказа кивок головы в сторону озера, пара бойцов, что это все на себе тащила, заметно прогибаясь под тяжестью, пошлепала к берегу и быстро скрылась в ночной темени.
- Вот и всье, - облегченно вздохнул Кран'шьялл. – И пусть удачья нам… и вам.
Кажется, это была улыбка – уголки бледных, дряхлых губ как-то странно дернулись, после чего четырехрукий что-то бросил своим и те принялись быстренько отступать, держа при этом оружие на готове.
Вскоре вся озерная компания поспешила убраться в глубины своей родины, шлепая на прощание хвостами по волнующейся черной глади, и мы остались одни посреди опушки Гройенвальда, где расположилась ведьминская хижина. В то, что эта схватка, наконец, закончилась, верилось с трудом… но все же, это была правда.
- Кажется, эти старушки здесь уже всем порядком надоели, - тихо проговорил я, аккуратно выбираясь из-за дерева. Опасность всегда была рядом: мой взор бегал по теням, ожидая подвоха, и то и дело попадал на валявшуюся на земле сестру. – Что там с де Сьежем?

- Хотела бы я это знать, Фрэдди. – Выдавила я из себя, устало наблюдая, как скрываются в водяной глади странные существа. Покой озера быстро пришел в себя – зеркальная гладь будто проглотила своих владык, растворяя в волнах их перепончатые тела. Приподнявшись, я сиротливо обняла колени и пару секунд печально смотрела на открывающийся пейзаж.
Мысли мои заполнили глухие удары сожалений, страхов, просто усталости. Ведь мы только начали свой путь в Гройенвальде, а он уже завел нас в заросли смуты и отчаяния. Сколько же еще боли он будет способен нам принести?
Искра потухла. Ее медленно-умирающий огонек не согревал, а леденил тело. Глаза мои, покрытые остатками пленки безумия, придирчиво смотрели то на небеса, то на воду озера. Все казалось таким спокойным. Умиротворенным. Пушистая, примятая упавшей листвой, земля. Разнобокие, кучерявые от трав холмики. Провожающая россыпь тающих в агате звезд. Свободный ветер, уносящий крики в пустоту. Лишь недавно тут все полыхало, умирало, болело. А теперь – пустота, отрочество. Как же хорошо умеет земля прятать истории сказочной ночи.
Дотронувшись до затылка, который страшно чесался, я утонула пальцами в жиже той самой жвачки. Долго же придется ее выдирать. Сердце мое сдавило нехорошее предчувствие о заведомо потерянных волосах. Обернувшись, я положила голову на плечо и внимательно осмотрела спутников. Мармоор все так же стрелонепробиваем, Фрэдди, похоже, изрядно натерпелся. Тяжелая выдалась ночка.
Сделав усилие, я смогла-таки оторваться от земли и поднялась на ноги. Подождав пока темнота в глазах успокоиться, а голова хоть немного поутихнет, я осторожно побрела к дому.
- Это же ты убил их, Мармоор, верно? Мы тебе все обязаны. Надо посмотреть что со Сьежем… В последний раз я его видела в не очень успокаивающем состоянии.
Угрюмо посмотрев на разбитое окно, я все же решила пойти более традиционным путем. Я боялась того что увижу. Я боялась, потому что помнила, как жадно чавкнуло входящее в наемника лезвие. Дотронувшись до стены, я мрачно остановилась, не в силах заставить себя сделать хотя бы шаг. Мы теряли друзей. Мы теряли знакомых. Я даже видела смерти детей. Да что об этом говорить… я сама очень часто убивала чьих-то родственников, любимых, разрушала семьи. Только меня это нисколько не волновало. Может сердце затянуло льдом, а может огонь выжег душу, а может просто смерть родителей убила во мне человечность.
Пальцы скользнули по щербатой доске. Я сделала над собой усилие и пошла вперед. Только ведь все равно больно. Больно терять тех, к кому привык. Господи, почему я его уже похоронила? Он жив! С ним все хорошо!
Тонул в тишине плач цикад. Подпевали им на своих струнах сверчки. Глумливо шелестели кроны. А больше я ничего не слышала. Дыхание, стук сердца… все это мое.
Подойдя к порогу, я неуверенно потянула руку к двери.
«И ты мне никогда не был другом. Но ведь это можно изменить, верно? Мы бы смогли еще вместе повоевать. Послушать песни упившейся кровью стали. Посмотреть на росистый, влажный рассвет. Я бы смогла вернуть тебе свой долг. Впервые в жизни я действительно хочу его вернуть… Только ты живи…»
Дверь скрипнула, а я, затаив дыхание, заглянула во внутренности дома, который превратился в ад.

- Зеленая Биргет уже лежала, когда я стрелял в ее сестрицу... – бросил Мармоор Анне и вошел вслед за ней, резко осекшись. Я поспешил за ними, тихонько скрипнув ступеньками крыльца: они застыли прямо у входа, ошеломленно глядя на пол и не обращая внимания на уставленные полками стены. Повсюду сияли свечи, но их света было недостаточно, чтобы ползучие тени не забирались за устрашающие колбы и банки, коими было все забито. Здесь хранились ингридиенты… а на полу лежали трупы.

- Что ты лыбишься, тварь?! – злобно прошипел тогда ля Ир в глаза Биргет, державшей нож в его животе. Она улыбалась, она веселилась – она чувствовала, как жизнь утекала толстыми, густыми струями по его бокам, заливая пол темно-красной, липкой лужицей. Она уже поверила в свою победу.
Но Жан-Батист никогда не верил ни в чью победу, и он никогда не останавливался, даже если надежда расходилась выжигающей разум болью, наполняя все тело, и улетала… Ни вера, ни надежда, ни что-либо иное ремминцу не требовалось для победы: ему нужны были лишь собственные руки и ненависть…

Справа, у окна, расположилась стойка с раскрытым древним фолиантом, а рядом с ней – опрокинутый большой медный котел, в которомм лежала бездвижным телом та самая Зеленая Биргет. Ее некогда зеленая кожа была покрыта жуткими красными водырями, изуродавившими и без того не очень-то красивую старушку до самого мяса на спине…

Не спуская глаз с лица, пузырившегося гнойными язвами, Жан-Батист обхватил правую кисть ведьмы своими ручищами и, резко дернув, вывернул ее напрочь – хруст и вопль старой сучки наполнили хижину приятными воину звуками. Старуха тут же отстранилась, выпуская кинжал, ее глаза расширились от ужаса и боли, стоило им глянуть на прорвавший кожу осколок кости… Ее рожа, исказившись в этой жуткой гримасе, лопнула парой пузырей, вытекших зеленоватым секретом, и тут же захлопнулась ботинком де Сьежа – рыцарь с силой вдарил ей подошвой в голову.
Карга, лишаясь с кровью оставшихся зубов, безмолвно полетела прямо на кипевший чарами медный котел – тот отозвался гулким звоном, слетая со своего помоста и опрокидываясь на Биргет всей доброй сотней пинт. Коричневатый кипяток тут же охватил ее тщедушное тело, выплескиваясь на пол, отчего провалившаяся в котел зеленая ведьма разразилась безумным, протяжным визгом, судорожно трясясь всем телом…

У другого окна, слева, такой же грудой старых костей, обтянутых истерзанной временем тонкой кожей, валялась черная ведьма, зияя дыркой у лопатки – Мармоор в самый нужный момент оказался донельзя меток, испотрошив пулей внутри грудь этой старой карге. Ее лицо, застывшее при виде смерти, удивленно и даже как-то обиженно глядело стеклянными глазами в середину комнаты, словно бы пытаясь спросить: «Как? За что? Почему?..»

Расправившись с младшей сестрой, что все еще билась в судорогах, и ухватившись одной рукой за торчавший кинжал, де Сьеж кое-как встал, не обращая внимания на ошпарившие его спину ингридиенты. Ему сейчас было не до того: отвернувшись от окна, глазами с ремминцем встретилась сама Хельга, уже изукрашенная уродливым ожогом во всю грудь.
Глядя, как раздетый по пояс де Сьеж с раздирающим глотку ревом выдергивает нож из собственных кишок, выпуская потоки крови, она, наконец, сообразила, что пора было кончать с этим мужиком, и произнесла всего три слова: «Ойорн вьес дорхен!».
В ответ на это ля Ир продолжил свой крик, устремляясь к Вороной Хельге с уже запачканным ритуальным ножом – тот должен был вонзиться стерве в глотку, но та его остановила… ладонью. Мощное заклятье, сорвавшись с выставленной вперед руки, прошило могучую грудь рыцаря черным дымком смерти, останавливая того прямо перед собой.
Немые, но злые, люто ненавидящие эту тварь глаза ля Ира уставились на убившую его ведьму. Кровь черными угольными сгустками застыла в его жилах, а дыхание навеки прервалось, но мертвый ремминец все равно не сводил с нее взора, пожирая своей злобой ее темную душу. На какой-то момент Хельга даже испугалась его, отстранясь обратно к окну и нервно сдвинув брови – мужчина уже давно должен был свалиться бездыханным, а он все равно стоял, побледневшей рукой стискивая рукоять кинжала.
И все же, несмотря на всю волю «не успев упасть погибшего» воина, вороная суть магии Вороной Хельги была сильнее: ноги, закованные в латы, подвели его, потянув за собой все тело… И Жан-Батист ля Ир де Сьеж, не случайно прозванный Ярым, упал замертво, так и не перестав бороться даже после смерти, так и не сомкнув своих вечно живых и вечно яростных глаз.
- Умри же, старая уродина! – крикнул Мармоор и раздался оглушительный выстрел. Облако пороха, последовавшего за незримой пулей, тут же заполнило полкомнаты; Хельга дернулась, раскрыв рот, что уже лишился сил закричать об пронзившей спину боли, и безвольным, дряхлым и уродливым телом свалилась на пол рядом с де Сьежем… Тоненькая струйка темной крови, смочившая края аккуратной дырочки, спустилась ниже и встретилась с ремминской кровью, да с остывающим отваром, что залил весь пол.

Между сестрами же в зыбкой луже собственной крови лежал и наш ля Ир, сжимавший в окоченевшем кулаке ритуальный кинжал… Его глаза… Отец-Предтеча, сколько же было в них лютой злобы! Казалось, он готов был прямо сейчас встать и изрубить валявшуюся напротив Хельгу – так, на всякий случай, чтобы уже не дергалась.
Но он не мог… Да и уже никогда не сможет. Его мощный, широкий торс скрывал бугры некогда сильных, но уже бесполезных мышц под бело-мраморной кожей, испещренной редкой сетью угольно-черных жил… Его торс до сих пор был напряжен, будто бы готовый броситься в атаку. Жан-Батист ля Ир де Сьеж хотел еще сражаться, хотел биться, но судьба предопределила ему иной путь… Уж слишком что-то короткий.
И у меня подступил к горлу постыдный комок при осознании всей бессмысленности произошедшего. На что ему сдался этот лес? На что ремминец сдался этим ведьмам? Зачем надо было всю жизнь рисковать собой?.. Чтобы вот так, просто взять и умереть в дьяволом забытом месте?!
Но это был его выбор, именно на это он и шел, получая темное пятно на место погибшего сердца, получая долгожданную смерть на место осточертевшей ему жизни. Он смог погибнуть достойно, сражаясь до конца и смело глядя врагу в глаза, а я? А что я? Тот, кто чуть ли не плакал час назад под лапами какой-то кошки! Он не боялся, а я – боялся, в том-то и была разница… И это к нему должны были придти на помощь, а не ко мне. Но это все было бредом – того, что случилось, не вернуть.
Ведь верно люди говорят – после смерти друга все себя корят. А потому, постаравшись забыть про эти бестолковые мысли, разрывавшие мою душу, я попросту сглотнул поднявшуюся к горлу боль с горечью и, шагнув, наклонился над нашим наемником.
- Он… - хотел было что-то я сказать красивое, но намечавшиеся слезы не дали договорить, испортив и одно-единственное слово сорвавшимся голосом. Нет, о погибших соратниках не плачут – о них поют легенды. Вот и я не собирался, я попросту закрыл ладонью его холодные веки и повернулся в сторону Биргет: та неожиданно подала признаки жизни, пошевелившись в своем котле.

Долго мне не хотелось верить. Даже тогда, когда я увидела его бледную кожу, яркую кровь, разлитую неумелой рукой, застывшие в глухой злобе глаза. Боль, терзающая потерей, не давала поверить. Мне казалось, что дюжий рыцарь не может так легко умереть. Мне казалось, что вот сейчас он встанет, злобно пнет носком своего сапога ближайшее тело ведьмы, смачно сплюнет на грязноватый пол и глухим, веселым басом потребует чарку гномьей отравы. Мне казалось, что мир просто заснул на пару мгновений, баюкая в своем застывшем песке ремминийца, уводя его в те миры, где не положено быть живому.
Оперевшись на трухлявый косяк, я стояла и смотрела, как Фрэдди подходит к нашему воину. Смотрела как он неумело, но искренне пытается что-то сказать. Не грусть съедала меня изнутри червоточиной. Не печаль внесла лепту угрюмого невежества на лицо. Скорее досада, досада от того, что самый сильный из нас так быстро погиб. Ну и конечно зачатки злости, порожденные сумеречным лесом.
Подойдя к брату, я наблюдала, как он бережно закрывает глаза Сьежу и думала, что очень скоро его придется хоронить. Так как надо, с почестями, с горделивой благодатью. С парой ненужных, но важных слов. Устало бросив взгляд на гнома, я печально покачала головой и положила руку на плечо брата.
Я не верила. Даже теперь. Когда последний штрих закрытых ресниц сказал свое слово. Может, я поверю, когда мы положим его тело в земляную гробницу. Может, когда мы оставим воина глубоко позади, отделяя его чертой умерших. А может, я не поверю никогда. Время этому цена и дорога.
Сжав плечо Фрэдди мертвой хваткой, я окинула взглядом дом и остановилась на перевернутом котле. Только тут до меня дошло, что не трое сердец убивают своим стуком тишину, а четыре. И последнее из них не то, что хотелось бы слышать.
Посмотрев на шевельнувшуюся Биргет, я почувствовала, как протестующе взывала Искра. Зачем прятать свою злобу сейчас? Эта тварь лишила нас друга и товарища. Она долго издевалась над нами. Ее право быть погребенной живьем. Зашипев и разомкнув одеревеневшие пальцы, я выпустила брата и одним резким прыжком оказалась рядом со старухой. Она была немного жалкой, только вот во мне было слишком много злости, чтобы заметить это. Наступив ей коленом в живот, одной рукой я сжала ее сухое запястье, а второй схватила за глотку, брезгливо щурясь. Уставившись в глаза монстра, я дырявила ее своим взглядом и решала, нужна ли она нам.
- Вы получили свою цену, стервы? Одного из нас вы все же убили. – Встряхнув ведьму, я ударила ее головой об угол котла, и мрачно бросив взгляд на книгу, прошипела – Что это за книга?

Лицо Биргет было обезображено жутким ожогом на пол лица, вспузирившимся ало-бардовыми кратерами на щеке, губах, расплавившим ухо в сплошную кровавую жижицу, облепленную мокрыми темно-зелеными волосами. И без того отвратительная старушка теперь окончательно превратилась в урода, что жалостливо застонал от боли, глядя сестре прямо в глаза...
Анна очень удачно нашла поломанное запястье, что от яростного натиска плаксиво захрустело, проминаясь под пальцами. Но стоны зеленой ведьмы быстро прекратились: она справилась с болью и противно рассмеялась старшей Рихтер в лицо.
- Шо-о-о? Помер, штерветч? - как всегда растягивая слова, улыбнулась Биргет всем своим окровавленным, уже беззубым ртом. - Эта книга про-о-оклята, милочка, она ваш вшех убьё-ё-ёт! Но раньше это шдеалает жа нее этот леш, Анечка...
Внимательяно следя за сценой допроса, я, перешагивая трупы, подошел к подставке с древним фолиантом - его желтые от старости, плотные страницы были раскрыты на одном из заклинаний... на создании гуля. Так вот чего они собирались сделать: превратить ля Ира в ходячего, безобразного мертвеца на службе у них... твари.
- Вы, жалкие ничто-о-ожештва, даже не понимаете, что натворили! - продолжала Биргет свои пророчества, от которых мне в очередной раз захотелось прикончить ее. Но этим занималась сестра, она пыталась узнать чего-то, и я сдержал свой гнев, не собираясь Анне мешать. - Теперь веш Гро-о-ойенвальд будет гонятша жа вами, милочка... Но у ваш ешть шанш - ни одна ждешняя тварь, мечтающая порвать твою гла-а-аденькую кожу, шолнтче мое, не пошмеет при этом тронуть меня...
Зелено-красная карга весело, издевательски рассмеялась, не утрудив себя договорить фразу - ее конец и так был понятен: эта сволочь собиралась остаться жива. И тут я уже не выдержал, аккуратно и медленно принявшись вытягивать своей меч из ножен:
- Убей эту суку, Ань, - громко прошептали мои губы, невольно выпуская злобу сквозь зубы. - Иначе это сделаю я.

Ядовитая улыбка твари довела меня до тихого бешенства. Искра моя была погасшей, но моя слепая ярость разожгла ее настолько, что глаза покрылись пленкой золотого марева. Губы растянулись в ответной улыбке, пересохшие, они лопнули маленькой, змеистой трещинкой, но столь мелкая боль не могла отвлечь моих мыслей. Наклонившись пониже, я внимательно посмотрела на пузыристое лицо карги, думая, как долго она сможет кричать. Вывернув запястье так, что хрустнувшая косточка практически разорвала руку до конца, я нежно прошипела в лицо ведьмы:
- Ты знаешь, что такое боль? А страх? Я думаю, знаешь. А знаешь что такое ненависть огня? Уродина. Ты лишена красоты. Ты лишена права жить дальше. Но ты не лишена чувств. Тебе будет очень страшно, обещаю. Я сделаю это не только ради себя, Биргет, я сделаю это вон ради него, - Я кивнула в сторону Сьежа. – я думаю, он был бы этому рад, ничтожество.
Наступив сильнее ногой в живот существа, я отняла руку от ее горла и взялась за второе ее запястье. Умостив ее ржавые хватала на полу, я наступила на них обоими коленями и поудобнее уселась на ее теле. Теперь мои руки свободны. Отцепив от пояса кривой кинжал, я улыбнулась еще более жизнерадостно.
Может ли порождение Зла испытывать ужас? А боль? Конечно. Упиваться страданиями других – это свято, это умеет каждый. Упиваться собственными страданиями – не умеет практически никто. А она хотела жить. Даже такое мерзкое, высохшее, уродливое существо очень хотело жить. Пучеглазые глаза ведьмы блеснули страхом, когда увидели блеск решительности на моем лице. Может, я молода, может, я глупа, может, я импульсивна и неосторожна. Но, черт возьми, я тоже умею любить. Любить тех, кого потеряла. А еще я умею мстить.
- Ты готова, дрянь? Мне кажется что да.
Распоров кинжалом остатки ткани на теле ведьмы, я подвела лезвие к основанию левой ключицы. Что испытывает существо, с которого сдирают кожу? Я не думаю что это приятно, особенно когда тело твое уже покрыто волдырями и язвами. Мое лезвие пело, захлебываясь в ее криках. Темная, жидкая кровь омыла сухие морщины. Проведя продольный надрез, я остановилась у конца второй ключицы. Кости скрипели под ножом. А она кричала. Кричала и дергалась. Мне это мешало. Остановившись, я пару секунд сидела верхом на гадине и смотрела на ее судороги.
- Если ты будешь так дергаться, я отрежу тебе что-то лишнее. Хотя мне кажется у тебя тут все лишнее.
Дюйм за дюймом, лезвие отрывало кусочки кожи с костей старухи, свежуя ее. Она лопалась и хрустела. Глаза ее выпячивались на меня, а тело судорожно билось в тщетной попытке скинуть своего мучителя. Я упивалась ее болью. Остановившись у груди, я задумчиво свела брови и с улыбкой прошипела:
- Тебе ведь они больше не нужны, Биргет?
Кинжал взвыл, рассекая воздух, и два высохших, длинных нароста под аккомпанемент воплей отлетели в сторону. Она была на издыхании. На ее морде читался страх и боль, которые я так долго ждала. Вязкая кровь расползалась лужицей. В ушах звенели визги. Наклонившись еще ниже, я безумно провела пальцем по щеке существа и тихонько промурлыкала:
- Бессонные часы, когда я предан сну, под звездным пологом ко мне свой лик склоняют.
Когда умирает мир, ты умираешь вместе с ним. Так всегда бывает. Когда плачет вытекшее олово глаз, сердце замирает, от страха, от ярости, от неумения бороться один на один. Нож чавкнул, осторожно выколупывая глаза. Белок смешался с радужкой, покидая долго насиженные глазницы. На меня посмотрело два пустых, влажных провала. Странно, глаза оказывается такие хрупкие.
Ее крики были музыкой для меня. Мне казалось, я чувствую, как ее мир потухает. Мне казалось, я слышу, как трещит ее омертвевшая душа. Положив голову ей на плечо, я почувствовала, как кровь обняла меня своим теплом и продолжила тихо напевать:
- Скрывая от меня широкую луну, от сонных глаз моих виденья отгоняют, - когда ж их мать, заря, им скажет: «Кончен сон, Луна и сны ушли», - я ими пробужден.
Ее ниточка жизни практически оборвалась. Сны ушли в небытие, обещая последний, стеклянный звон. Продолжая лежать на плече старухи и вдыхая запах ее крови, я наугад резанула по булькнувшему горлу и прислушалась к последним, затихающим ударам сердца.
- Я тебя не забуду, Биргет. Никогда не забуду твоих криков.
Ее сердце затихло, а с ним и последние, жалостливые вопли. Полежав еще пару секунд на изувеченном теле, я поднялась и посмотрела на искаженное лицо ведьмы. Ее кровь омывала мою шею и щеки. Мои глаза еще отдавали кровожадным золотом, но безумие в них практически утихло. Повернувшись назад, я жестоко посмотрела на брата и гнома и громко прошипела:
- И не думайте меня укорять. Не для себя я это делала.
Отвернувшись, я поднялась с Биргет и подошла к древнему фолианту. Значит проклятая, да? Ну ничего, я, похоже, уже тоже проклята.

Да, сестра была проклята - эти зверства, что она творила с каждым пленным, каждый раз убеждали меня в этой истине. Нет, не сумасшедшая, просто проклятая: стоило только ей приспустить свои чувства, как сгорали дома, испепелялись десятки невинных людей или же попросту один несчастный человек, попавший в ее руки, превращался в изувеченный труп. И с каждым разом пытки становились все длиннее и ужаснее - я не знал, что с ней происходило, но пытаться остановить было еще опаснее, ибо появлялся хороший шанс попасть под горячую руку...
А потому к тому моменту, когда она закончила, мы с гномом только вернулись из погреба, обнаружив там целый алхимический склад, пока наверху раздавались душераздирающие вопли. Мармоор, конечно, порывался прекратить это, но я ему не дал - в эти минуты то была не моя сестра, а нечто пострашнее. Нечто, которое не стоит трогать, пока оно наслаждается чьей-то жизнью.
Итак, вовремя поднявшись обратно, чтобы поймать ее жестокий взгляд горящих адовым огнем глаз, я лишь кивнул ей в ответ, успокаивающе похлопав гнома по плечу, и принялся снимать латы с ног де Сьежа...

Нам еще предстояло похоронить его, сжечь трупы ведьм и забрать из хижины все полезное, но это все уже в следующей главе. Эта же навсегда закончится тихой тоской и вечной памятью об усопшем Жане-Батисте ля Ир де Сьеже, который успел стать моим другом лишь после смерти.