Taedium vitae <<отвращение к жизни>> | ходы игроков | Хоровод пепла (Алена и Андрей)

Я смотрел на Алино лицо и пытался прочесть на нем отголоски тех эмоций и состояний, что ею сейчас владели. Делая это с ТОГО момента с особым вниманием, я каждый раз тщился заметить хоть какой-нибудь намек на просветление и внимание к окружающему миру, не говоря уже обо мне. И вот теперь мне чудилось возвращение будто бы прежней Алены. Но сейчас это скорее пугало чем радовало. Та надежда, что являлась источником этих перемен, была такой же призрачной, как и существа, ее дающие. Идти туда - безумие, ничего кроме жути, страха, и смерти нас там не ждет. Испытующе смотря на Алену, я ждал что она ответит, хотя, на самом деле знал это наперед...

Алена избегала взгляда Андрея, хотя почти физически ощущала его. Вопрос, сомнение и неприятие. Она знала те слова, которые он готов был сказать.
Алена открыла балкон, вдохнув свежий воздух и на мгновение замерла, почувствовав на лице тепло солнечного лучика, пробившегося сквозь плотную листву тополей, росших перед домом. Лучик скользнул по щеке, губам и пропал, оставив ощущение нежного прикосновения. Стараясь не стречаться глазами с мужем она прошла в ванную и достала коробку с лекарствами.
- Иди сюда... Только пожалуйста, не говори мне, что я взрослый человек и должна понимать... ничего я не должна...., - голос сорвался, - .... я не могу понять почему пьяный придурок ездит на машине, я не могу понять почему это была она, а не я, не могу понять зачем я живу.... если это ...шутка...то я....
Алена на секунду замолчала, пытаясь справиться с рыданиями, душившими ее.
- Я все равно пойду, ты знаешь это... Ты со мной? - Алена резко подняла голову и встретила взгляд Андрея, пытаясь прочитать в нем ответ.

Вышел на балкон. Глубоко вдыхая свежий, пахнущий зеленью воздух, я надеялся избавиться от чуть ли не осязаемого ощущения мерзкой вони, пропитавшей меня даже изнутри. Постоял так и пошел в ванную к Алене, на ходу стаскивая безнадежно испорченную футболку. Последовавший вопрос прозвучал как вызов но я не собирался спорить, - Видишь ли, мне кажется это не шутка, - произнес я тихо, - мы, скорее всего, присоединимся к нашей малышке...

Алена посмотрела на мужа возбужденно блестящими глазами, но ничего не сказала. Она промыла руку Андрея, сделала укол и наложила повязку. Все это она делала на автомате, все больше погружаясь в собственный мир. В голове мелькали какие то картинки, обрывки мыслей, периодически накатывала тошнота. Закончив с перевязкой, Алена так же молча прошла в комнату и, обняв плюшевого медведя, свернулась клубочком на кровати. Ветерок, залетавший в открытую дверь балкона, шевелил шторы и играл прядью волос на лице девушки. Она закрыла глаза....

Метели глупых светлячков мелькали под кожицей закрытых век. Мелькали и кружились, завязывая узелки иллюзий, надежд, мыльные пузыри ярких воспоминаний. Было так хорошо и уютно, что весь окружающий мир стерся, исчез из головы огненным вихрем, как проносящаяся мимо карусель. И не хотелось молча стоять в стороне, наблюдая за ее степенными, равномерными кругами, не хотелось смотреть эту разворачивающуюся трагедию. Серебристой пленкой подернулся ускользающий мир и растаял облаком утреннего тумана.

Резкий укол боли... Оказывается я до крови закусил губу, глядя вслед уходящей в сомнамбулической прострации жене. "Ей не нужна жизнь со мной. Не ведая что творит, она с радостью ведет нас на заклание!",- что-то истошно кричало во мне. "Она готова на сделку с дьяволом, но неужели непонятно, что наша дочь умерла, ушла безвозвратно, а нам подсунут такое же... существо, как этот мальчик. Голем, живой труп, потусторонняя тварь в обличии человека! Я решительно встал и направился следом. "Нет! Нужно объяснить, достучаться до нее...". В комнате было прохладно. Легкий ветерок, проникая через открытую балконную дверь, приподнимал и заставлял трепетать кружевной тюль. Она спала. Свернулась калачиком на кровати. Тихонько подошел и сел на краешек."До чего же красивое и спокойное у нее сейчас лицо", подумалось мне. Так и не решившись нарушить ее покой, я остался сидеть на кровати, вслушиваясь в ровное дыхание жены и любуясь ее милыми и такими родными чертами...

Мерное вздымание грудной клетки, успокаивающий трепет ресниц. Сейчас даже болезненная бледность отступила, выявляя на лице живой, яблочный румянец. Осторожные порывы ветра трепетали в ее волосах, запутываясь и погибая между всклоченными прядями. Тишина заползла в комнату и заполнила пустующие углы. Скрипнули пару раз колокольчики над детской кроваткой, ударяясь в сердце жгучей болью, разнося по венам тысячи маленьких иголочек несправедливой скорби. А сердце не знало усталости, измученное, покореженное, оно так хотело лишь на миг остановить свой никому не нужный стук, но не имело право, ибо та ответственность, что была возложена на него неумолимыми богами, была выше любой другой, доступной человеческому сознанию. Алена тихо застонала во сне, и лицо ее скривила безумная, исполненная отчаяния и твердой уверенности улыбка. Оскал дикого зверя. Никогда еще ее лицо не кривилось в таких гримасах. Боль и надежда переплелись рваным узором морщинок, обнажая белые, маленькие зубки.

Теперь даже во сне мы не можем обрести покой... Я провел ладонью по ее щеке. - Просыпайся, Алена. Нам нужно поговорить.

Когда-то... Когда-то я щекотал ее, раскинувшуюся на постели и, тягуче, лениво потягиваясь, преодолевающую границу между забытием и бодрствованием, нежными прикосновениями подушечками палцев к щекам, лбу... Запускал их в ее густые волосы, проводя по голове, и наблюдая как кончики ее губ поднимаются кверху и расцветает улыбка на знакомом, но все таком же загадочном и выразительном лице. И нехотя, сначала чуть-чуть под тенью длинных ресниц, а затем широко распахиваются ее глубокие лучистые глаза, от особенного, только, я знаю, на меня устремляемого взгляда которых, озаряется ярким теплым светом душа и мир вокруг становится отчаянно прекрасен...
Теперь она не просыпется...
Я осторожно потряс ее за плечо, - Алена. Просыпайся, пожалуйста.
Взял за плечи и трясу все сильней, - Алена! Алена!!
Ударяю наотмашь по щекам раз, другой... - Алена-а-а!!!

.

С диким визгом Алена села на кровати и открыла глаза, вырываясь из сна и медленно возвращаясь в реальность. Стук сердца отдавался в голове жуткой болью. Сон не желал выпускать из своей жути, каждое мгновение врезалось в память и жгло, заставляя душу корчиться от боли. Девушка провела рукой по горевшей щеке и посмотрела на пальцы в полной уверенности, что сейчас увидит кровь, но ее не было, дыхание вырывалось сквозь сжатые зубы с хрипом и рыданиями.

- Господи, Аля, что случилось? Ты ничего не принимала прежде чем уснуть? Ее глаза показались мне глазами дикого зверя, которому, для того, чтобы вырваться из капкана пришлось откусить себе хвост. - Пожалуйста не молчи! Ты наверно, - я осекся н полуслове, думая задавать ли следующий вопрос, потому как почувствовал, что тут не обошлось без очередного влияния того, потустороннего мира - видела что-то во сне? - закончил я шепотом.

Алена попыталась сфокусировать взгляд, услышав родной голос. Она посмотрела на Андрея и уткнулась лицом ему в грудь. Ее трясло, рыдания не давали говорить. Девушка помотала головой и сильнее прижалась к мужу, стараясь раствориться в тепле, забыть, но перед глазами стояли жуткие картины сна, не давая успокоиться.

Я обхватил ее плечи своими руками и прижал к себе, силясь возвести хоть какую-то защитную преграду между ее трепещущей душой и, уже окружившей, а теперь наступающей на нашу жизнь мглой, из, веющих болотным холодом, клубов которой, то и дело щерились и подвывали какие-то страшные рыла и пасти. Мои успокаивающие и уговаривающие слова пытались дойти до вздрагивающего как от шокотерапии напуганного сознания Алены, однако трудно было понять, слышала ли она их, чувствовала ли сейчас исходящее от меня тепло, или снова бродила где-то в своих одиноких снах, среди безумия и отчаяния...

Наконец Алена начала согреваться . Она ощутила поток энергии исходящий от мужа. Она чувствовала, как энергия устремляется в тело, пытается достичь сердца. Послышался тонкий плач. Боль? Ужас? Может, и то, и другое.
Она ощущала не только жизнь, подошедшую к грани существования, но и ужасный страх, который черным подавляющим облаком окутывает ее собственное сознание, пытается заглушить его.
— Нечего бояться. — Это в нарастающем ритме произносил в ней неслышный голос. — Безопасность… безопасность.., страха нет.., безопасность…
Глаза, которые до сих пор были плотно зажмурены, медленно открылись. Рот, который совсем недавно испускал ужасные крики, слегка приоткрылся. И из него послышался легкий вздох. Губы потрескались, в углах рта засохла кровь.

Кажется приходит в себя... Но, надолго ли? Я переложил Алену себе на колени как ребенка и, поддерживая ее голову рукой, всмотрелся в ее лицо.
- Аленушка, - произнес я ласково, со всем душевным трепетом и отношением к, по-настоящему любимому, близкому человеку, которые только можно было вложить в это, дорогое сердцу, имя. При этом я безотрывно смотрел ей в глаза, чувствуя как между нашими взглядами мечутся волны тепла и взаимопонимания. Больше я ничего не говорил, боясь нарушить то хрупкое равновесие, которое с таким трудом обреталось моей женой, только смотрел, осторожно проводил ладонью по ее голове и изредка повторял имя...

В глубине души она корчилась в муке, хуже любой физической боли, потому что боль тела может закончиться со смертью. А для этой боли смерти нет, нет мира, нет…
— Алена! Аленушка! — голос очень-очень далекий… такой слабый, что она едва его слышит. И не хочет слышать. В том мире зла, в котором она теперь находится, нет никого. Она сама создала этот ужас. Он вырос в ней, и она не хочет, чтобы он поглотил кого-нибудь еще.
Наконец Алена увидела смутное лицо над собой. Ее крепко держат чьи-то руки, Ее держат так крепко, что у нее болит тело. Сумрачно. Но это не та ужасная внутренняя темнота, которая захватила ее без всякого предупреждения. Просто естественный сумрак комнаты. Странно, ведь было утро и они с Андрюшей собирались гулять. Мозг, наконец, начинает воспринимать реальность, отодвигая сон. Алена смотрела в лицо мужа и находила в его глазах отражение собственной боли и страха, но его взгляд развеивал темную дымку перед глазами и наполнял тело силой и уверенностью. Нет, не в том, что все будет хорошо, в это Алена уже не могла поверить, а в том, что нельзя спрятаться... Она подняла руку, дотронулась до щеки Андрея и попыталась что то сказать, но из пересохшего горла вырвался лишь жалкий хрип.

Я взял ее руку и, прежде чем положить, поднес к губам и поцеловал. Все, что я видел походило на чудовищную реминисценцию того дня, когда наша с Аленой жизнь, ранее освещаемая лучистым радостным светом в одно мгновение была повержена в глубины, затянутого мраком и паутиной, склепа. Нечто неимоверно ужасное коснулось Алены в ее сне и теперь не отпускало из своих скрюченных когтей. Заглянув в себя, я почувствовал, - наверное, все мы, зачастую, столкнувшись с непосильной задачей, где-то в глубине чувствуем, хватит ли нас добраться до вершины или свалимся в пропасть на пол-дороги, - как предательски уходит уверенность, уходят силы, оберегающие и поддерживающие Алену на границе этого мира...
Никогда я не был особенно религиозен. Признаюсь, не посещал часто церковь, не исповедовался, не осваивал скурпулезно Библию. Но, как-то, один духовник сказал мне, что Господь любит всех своих детей, независимо от их заблуждений. Тогда, хоть я и не подал виду, меня это очень порадовало. А теперь, когда я всем своим существом ощущал что повис над Бездной, держась на одной руке, а другой обнимая жену, что-то во мне обратилось и я услышал как голос внутри - мой голос! - сначала тихо, а потом все более уверенно стал произносить:

- Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое,
да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе...

Я молился шепотом, лишь заметно было как шевелятся губы, но внутри мой голос крепчал так, словно к нему все присоединялись все новые и новые голоса, пока целый хор их не загремел у меня в душе. Я и не заметил, как поднял Алену на руки и встал на колени посреди комнаты запрокинув голову вверх и зажмурив глаза.

...Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.

Алена смотрела на шевелящиеся в молитве губы мужа, но ее саму это не затронуло. Пусть, если ему так будет легче. Аля не считала этого бога достойным веры. Как может такой добрый и справедливый бог убивать невинных такой страшной смертью? За что? В чем провинились дети? А грешники, у которых руки по локоть в крови покупают прощение, жертвуя на храмы. Зачем нужен такой бог?
Сейчас у Андрея было такое счастливо - спокойное лицо, что Алена даже зажмурилась и крепче прижалась к нему, наслаждаясь минутами тепла. Она была абсолютно уверена в том, что им необходимо идти на кладбище и оттягивала неумолимо приближающийся разговор. Ей хотелось впитать каждой клеточкой тела силу, исходящую от мужа. Наконец она решилась пошевелиться,
- Андрюш..., - прошептали непослушные губы.

Неопределяемое, полуосознанное, трудновыразимое состояние постепенно покидало меня. Но, не так, как рассеивается пелена гордыни, подобно облаку саранчи, оставляя за собой лишь пустоту мертвой души, а, словно высказывание сольной флейты или гобоя, исполнившее свое формообразующее и образосодержащее предназначение в симфонии человеческой жизни. Стало как-то очень легко и, вместе с тем, абсолютно обессилено. Исполненый благодарности и просветления, я опустил глаза и посмотрел на Алену, ни секунды не сомневаясь, что ей уже лучше, ведь я так просил, так хотел, чтобы ей стало лучше...

- Андрюша.. - губы не слушались. Глядя на его лицо, блестящие надеждой глаза, она не могла заставить себя выговорить следующюю фразу, она запнулась и, спрятав лицо у него на груди, пробормотала, -...поставь чайник...

Какой чудесной музыкой прозвучали эти ее простые уютные слова! От них в душу повеяло чем-то давно забытым, очень родным, проникновенным. Будто бы и не было ничего страшного и все только померещилось... Я еще раз провел ладонью по Алиной макушке, улыбнулся, - Конечно, милая, - и пошел на кухню готовить чай.

Алена судорожно вздохнула, когда Андрей вышел из комнаты. Для себя она все решила, но могла ли она решить зе него? Ведь он не будет отговаривать, а просто молча пойдет рядом, взяв за руку. Алена заставила поднятся свое тело и прихрамывая побрела в ванную. Она открыла кран с холодной водой и замерла, глядя на струю воды. На эту всегда изменчивую стихию, которая может быть и ласковым летним дождичком и журчащим ручейком и убийственной волной, сметающей все на своем пути. Алене показалось, что ласковый ручеек, которым была их жизнь превратился в бушующую горную реку из которой нельзя выбраться, можно только пытаться сделать очередной глоток воздуха, случайно оказавшись на поверхности и нестись дальше, не зная, что там, в конце пути - водопад, который размелет кости или спокойное озеро, с отражающимися в нем облаками.
Плестнув в лицо ледяной водой, Алена посмотрела на себя в зеркало и поразилась. На нее смотрело совершенно незнакомое лицо с дикими глазами, в глубине которых тлел огонек, чего? Надежды? безумия? Неужели она так изменилась? Еще некоторое время девушка глядела на свое отражение, пытаясь найти знакомые черты, потом резко выдохнув, как перед погружением, она закрыла кран и вышла из ванны. Подойдя к Андрею, наливавшему чай, она на миг прижалась щекой к его спине и села за стол, положив подбородок на сцепленные руки.

Облачка белесого пара поднимались над чашками когда кипящий ручеек с веселым журчанием устремлялся в них, сквозь мечущийся под струей чайный пакетик. Так тихо и покойно было в моем сейчас маленьком камерном мирке, в котором мне хотелось спрятаться от всех напастей, что даже это журчание прозвучало неожиданно явственно. Я поставил перед Аленой чашку с дымящейся жидкостью и сел напротив. Говорить что-то в этой тишине совершенно не хотелось, а о том, что надо было обсудить, Алена начнет сама, когда будет готова. Поэтому лучше посидеть вот так, за чаем, посмотреть друг другу в глаза и порадоваться этим последним минутам тишины перед неотвратимой бурей...

Тишина постепенно нарастала, задавливая тонким покровом, плеврой струящихся образов. Холод квартиры, потупленный взгляд жены напротив, отстраненные, отдаленные и будто неживые звуки – это все внедрялось в сознание, почему-то теребя одну и ту же мысль. Казалось что все вокруг сон, какой-то нелепый, застекленный и зарешеченный чужой фантазией. Каждый вдох был неестественный, сам воздух был как за гранью монитора. Удары сердца напоминали рокот расплавленных часов. Да и само время куда-то текло, перекатывалось, но никак не бежало. Сложилось впечатление, что вокруг проходит даже не жизнь, а какой-то нелепый суррогат, заменитель, обманка. Становилось… нет, не страшно, грустно и тоскливо. Тени плясали на полу. Знакомые предметы принимали очертания каких-то сюрреалистичных фигур. Почему-то вспомнилась Алиса Льюиса Кэрролла – ее нелепые приключения в зазеркальном мире. Что связывало эту реальность, эту дикую иллюзию с тем миром, который когда-то тут бежал и искрился? Разве может быть эта квартира той самой, где они баюкали дочку когда-то, где они с нежностью и мановениями ласки смотрели друг другу в глаза? К горлу подступил комок, а глаза предательски увлажнились. Алена сидела, словно не живая, погруженная в ужас и страх пережитых кошмаров. Андрей был одинок, как никогда. Почему-то стало не по себе – казалось, стоит закрыть глаза хоть на миг, и что-то непоправимое произойдет, что-то роковое заденет крылом руку истинной жизни. Холод разъедал глаза, но так не хотелось моргать. Впрочем, долго терпеть невозможно – веки дрогнули и сомкнулись. Мир быстро растаял. Андрей ощутил, как холод сменился внезапным жжением, а через секунду провалился в пустующую, отсвечивающую меланхолией бездну.