Лес | ходы игроков | Лес

Дамир

Тень от дерева оторвалась, в глазах её линялых Дамир удивление уловил, да осмыслить не успел, закружилась голова, в глазах зарябило, чуть мимо коня цыган не промахнулся впервые в жизни своей. А когда голова на место встала, перестав в хороводе плясать, уже не тень ему в спину глядела — враг тайный, подельник бывший. Глядел, нож в руке нянчил, как сам Дамир давеча. Швырнуть бы в спину нож, да больно быстро конь скачет. Успеет, нет? Только не оттого у несостоявшегося убийцы, а по совместительству не случившейся жертвы Дамирового гнева рука опустилась, кинжал за голенище сапога прыгнул, да прижух там. Не потому. Слова Дамира пятерней за сердце цепанули, так приложились, что останутся шрамы, на всю жизнь останутся. Словно не человечья рука, а тигриная лапа по душе прошлась. Слегка так, предупреждающе, ласково почти. Поплёлся прочь предатель, на душу свою саднящую дуя, да, впрочем, какое дело до него Дамиру? Он уже мчится вперед, Бреннарда зовёт, только нет здесь Бреннарда.

Нет его, лишь опушка леса, лишь свадьба, в самом разгаре уже. Лишь глаза сестрёнки, с беспокойством на непутёвого брата взглянувшей, бирюза на её браслетах. Куда только умчался, коня загнал, не натворил бы чего, оглашенный.

Кто-то чарку винную в руку сунул, девица шатаясь от хмельному к крупу конскому прильнула, ластится, льнёт. А поодаль ещё краше девки поют, да пляшут. Знакомые из табора и вовсе чужие. Весело. Ну вышел ром покурить, да размяться, никто и не заметил. Лишь Дамир заметил. Лес. Смерть. Душа в бирюзе. Мороки. Обман. Рука помощи от того, от кого и не ждёшь. Смех рыжей бестии. Банка с солью. Башня. Обман. Морок. Тень у ствола. Свадьба весёлая. Обман? Морок? Как отличить его от правды, коли костры до неба вздымаются, а песня ромал и того выше? Как понять, настоящее оно или лежит Дамир душой протухшей в банке склизкой, лежит, да бредит? А надо ли понимать вообще, если ретивый конь копытом бьёт при виде хозяина, а у девок глаза, как яхонты сверкают, особенно у одной сверкают, когда на Дамира смотрят? Надо ли понимать или просто принять, да не ломать голову?

Был ли Лес, помстился ли? А может, вся следующая жизнь цыгану мнится? До конца жизни Дамиру той загадки не разгадать. Да не одному Дамиру, а всем, сколько их ни есть в мире, тварям живым. Что наша жизнь: правда или морок? Не гадай — живи. Живи, цыган, пока можешь.

Бреннард

Бреннард летит по лесу, слыша крики за спиной. Торжествующие — выскочки, полные ужаса — своей несостоявшейся жертвы. Не использовала шанс, да и чёрт с ней. В жизни так сплошь и рядом: молят людишки: «Вот бы мне шансик, крохотный, едва заметный, уж я бы!..» А даст судьба тот самый, вожделенный, пройдут мимо и не заметят. Впрочем, о другом речь сейчас. О том, что и сбежать некуда, если сам себе и судья, и тюремщик. Мечется Бреннард по Лесу, к товарищам прежним не примкнув, от новых оторвавшись. Сам по себе. Надоели все. Палач, жертва. Кто он? Бренн уже и сам того не знает. А проклятый морок не отпускает, меняет пейзаж вокруг, как декорации на подмостках. Кружится голова, словно набрался Бреннард хмельного. Основательно так, от души. Аж в глазах двоится, и белый свет сквозь сощуренные веки больно жжёт. Трясёт головой бывший аристократ — попустило. Он стоит на ступенях белого, словно изо льда выкованного зала. Круглая смотровая площадка на вершине башни. Внизу — Лес. Очередной морок?

Он стоит? Нет, не стоит. Где он? Кто он? Ни рук, ни ног, ни глаз, ни ушей. Прежних, человеческих. Каждая ветвь в Лесу — руки. Каждый зверь, что разум свой собственный утратил, Бреннов взамен получив, — ноги, каждая птица, что в небе летает — глаза. Каждый лист древесный — уши. Власть. Огромная. Безграничная. Или сон души, в банку с солью заключенной? Про то неведомо Бреннарду, зато другое подвластно. Судьба. Каждого, сюда попавшего, каждого, кого ему, Бреннарду в жертву принесли, в пищу предназначили. Ешь, пей чужие эмоции, чужие чувства, воспоминания. Живи. Не одну жизнь живи, а две, три, тысячу. Казни, милуй. Наказание? Награда? За грехи? За заслуги? А не за заслуги, не за грехи. Просто так. Никто не получает того, чего заслуживает. Люди получают, что попало. И ничего с этим не поделаешь. Пользуйся, пока не пришло время платить по счетам.

Общее. Эпилог.

Лес — гигантская тюрьма, экспериментальная лаборатория и пиршественный зал. Смотря для кого. Для магов — раздолье для экспериментов; несчастным узникам — темница, пыточная, где не тело томится, душа мучается; а для Стража Леса — гигантский пир, тысячи душ, чужих, вкусных, с воспоминаниями, мечтами, надеждами, грехами, всё включено. Не жизнь — мечта. Взамен лишь одно требуется: за Границу Леса пищу не выпускать. Не велика обуза. А наскучит если чужими жизнями играть, перебирать, никто не неволит: на пенсию, в небытие, туда, где и маги не расскажут, что да как, и не потому что не хотят — сами не знают. Туда, откуда ещё никто не возвращался. Верно, хорошо там очень, вот и не возвращаются. Только, это дураком быть надо, променять вечность и власть, на небытие и неизвестность. Однако, случается. Тогда Страж выбирает себе приемника, замену. Из тех, кто силён оказался, до Башни дошел. Суд простой и быстрый. Ко злу склоняешься — банка с солью ждёт, а душа твоя кирпичём в стену Башни ляжет, оттого и растёт она, с каждым днем растет. К добру склониться умудришься, после всего что видел-передумал-натворил, что ж, судьба тоже справедливой может быть. Получишь ты свой второй шанс, о котором столько народу грезят. Шанс переиграть, переменить, прожить заново. Не упусти. А коли ни к чему не склоняешься, коли и добро, и зло чуждо для тебя одинаково, то место тебе на вершине башни до того времени, пока и тебе власть не наскучит. Тогда и останется только приемника искать, да узнавать: что там, куда и маги не забиралась.

Засмеялся Бреннард беззвучно: пошутила над ним судьба, ох весело. Теперь навечно связан он с Лесом, который уже давно ему наскучил. Надо было на границу идти: или помер бы, или ушел бы подальше, стал бы наемником, солдатом удачи. Но упущен шанс, и винить некого - Дамир надоумил, да Бреннард пошел, интересно ведь было.

Вот и застрял в Лесу. Нет тут жизни, нет охоты, нет движения - видимость одна. Только круговорот смертей без толку, без цели, без азарта. Магическое болото, рай для колдунов-вырожденцев.

Тосковал Бреннард, да вырваться не мог. Не знал как, да и вряд ли было возможно. Стал он пользоваться тем, что дали: следил за душами, попавшими в лес - охотниками, жертвами, все для него были едины. Перебирал их как песок, рассматривал, думал от безделья. Много думал.

Справедливостью он никогда не отличался, и желания судить в нем не было. Но смелых вознаграждал, полным жизни давал второй шанс. Но это занимало его немного. Зрела в нем мысль сразиться снова. Выйти еще на один бой, и пусть даже погибнуть, пусть даже в банку с солью. Неважно.

Стал он исследовать свои, как Стража, возможности. Стал изучать пути душ, по которыми они могли пойти в этой мясницкой. Стал наблюдать за магами, как дела они свои черные делают. Экспериментируют. Стали они сами для него экспериментом, который поглотил бывшего Бреннарда полностью.

Замыслил он разрушить тюрьму. Освободиться самому. А то, как оно случится, если случится вообще, ему было без разницы. Если сможет он сделать так, что нарушит планы магов, разрушит барьеры, уничтожит магию Леса, темницу эту гребаную, и себя в том числе - отлично. Он успокоится. Приведут ли действия его к гекатомбе жертв, тысячам погубленных жизней, магическим катаклизмам - пусть знают, как усмирять стихию. Ничего не произойдет, он потерпит поражение и уйдет в небытие, а Лес останется таким, каким и был - чтож, он пытался.

Впереди у Бреннарда было очень, очень много времени. Это было даже неплохо.

Дамир скакал. Скакал быстро, ловя паутинки странного видения. Его пальцы, человеческие пальцы, обыкновенные, ласково гладили гриву Серко. Не было больше тигриных когтей. Помстилось тебе, ром. Не было никогда никакого Бреннарда. Не было и Фомы-медведя. Не было. Всё это лишь палая листва под копытами твоего коня. Галоп. Вперёд! Быстрей! Быстрей, Серко, верный друг! Быстрей! Сердце колотится. И из глотки обрушивается на тёмные стволы деревьев клич. Дикий, первозданный, немного пугающий. Торжество! Радость жизни.. и глубоко запрятанная тревога. Нет истины большей, чем миг здесь и сейчас. Нет истины большей чем ночной свежий воздух, холодящий круп лошади и грудь цыгана.

Возвращайся, брат. Не дело тебе шастать в вечерней темноте. Сестринский взор смотрел тебе вслед с тревогой, нет нужды лишний раз тревожить молодых. И бирюза..бирюза в этих браслетов. Помнишь, Дамир?! Помнишь как ты тонул в этом отравном мареве?! Руки всадники безвольно опустились. Пережитые события навалились грузным медведем. Кажется что сама ночь принажал легонечко на плечи, а глаза цыгана помутнели. Неужели всё это - мара?! Неужели всё это - помстилось?! Конь замедляет шаг, чуя странную безвольность тела своего друга.

Маленькая тень у обочины. Два глаза сверкающие во тьме. Дамир поворачивает голову. Серко всхрапывает, немного пятится. Что это? Лисица с человечьей головой? Очередной привет из далёкого Леса?
Неуверенное мяукание, и осторожный шаг из густых, как сливки теней. Кошка. Обыкновенная кошка. Никаких следов того, что когда-то она могла быть человеком. Два огонька, чуть приплюснутый нос, рыжая шёрстка, мягкая, неслышная поступь. На что ты смотришь Бритый? Никогда кошек не видел? Зверёк порскнул через дорогу, вильнув напоследок хвостиком.

Дамир чертыхнулся на своём ромском наречии. И развернул Серко. Обратно. Здесь не найти никого. Он вернулся как раз вовремя. Чьи-то глаза, яркие лалы. Шальная песня, губы на вкус как вишня, стройный как кипарис стан.. О морэ, мой морэ! Ласковая узкая ладошка подрагивая проникает куда-то вглубь праздничных одежд Дамира, а голова красотки прильнула к груди конокрада, и в танце, парочка медленно отдаляется от общей сумятицы и толпы. Ром всегда живёт настоящим.

И хотя прошлое всегда найдёт лазейку, в этот вечер мужчина была счастлив. Да и в последующие, тоже. Поговаривают, что Бритый изрядно остепенился. Стал играть на лютне, подобно своему отцу. Что в его песнях были странные мотивы и напевы, жестокие, как тигриные когти рвущие плоть. Но это не помешало ему завести детей.. говорят, что когда Дамир стал седым, а на его макуше образовалась проплешина, его видели на границе Леса. Того самого Леса. Удалось ли ему пересечь границу, или он повернул обратно, ветром умчавшийся дальше по тропе своей жизни?