За чертой | ходы игроков | За чертой

"Трус!" - как удар по голове. Он вспоминает сон - "беги, дитя!" - тяжко быть трусом!
Копьё под мышку, лицо "Венге" вплотную к себе: "Ну, порождение Чащи... Говори, кто ты!"

Страшно. Страшно. Страшно.
Сердце стучит надрывно, страх почти парализует, и Венге не дёргается даже, пока её навстречу тянут, злобно, резко. «Кто она». А кто она?

– Венге... Была Венге. Теперь не знаю. Я себя не знаю, и в племени меня не узнают. Нет больше Венге, сгинула в чаще. Теперь – Древней буду. Беги, Тернэ. Беги, пока сам себя не потерял! Твоё племя там теперь. А я – враг. Добыча. Беги, пожалуйста.

Так... Так не может быть. Ведь... Ведь не может же? Не может?..
Руки дрожат, страж пристально всматривается в представшее перед ним существо. Неужто?
Всё те же тонкие черты лица, печальный голос - неужели всё потеряно?..
Нет. Древние - великие обманщики.
Касается вновь этих перьев, принюхивается на манер Тиши... Неужто правда Чащей пахнет?..

Тернэ не нападает. И не убегает. Только присматривается недоверчиво, нюхает что-то – не может поверить Страж. Не такой он.
В груди щемит так, что зубы сводит.

– Если с тобой пойду, сбежишь? Если Племени скажешь, от кого они защиты ищут? Если все слова твои собой подтвержу, пускай даже и убьют? Сбежишь, Тернэ? Сбежишь, наконец?

А может, ещё успеет она? Может, ещё можно, обратно, человеком?..

- Не говори ерунды. Глупая девчонка!
Ставит её на землю, хочет оттолкнуть, но сдерживается.
- Тишь... Ты ведь всё исправишь? - и смотрит на маленького шамана: точно шамана - Древний так, как он пляшет, не сможет!

Смотрит Тишь на свою противницу глаз, не отрывая от нее. Но и по сторонам смотрим, ушами смотрит, стопами смотрит, даже краешками глаз и теми смотрит. Тэрнэ и Венге тоже кружатся в чудном танце. Что-то хочет от Тэрнэ Венге, кормит его страхи, раздувает их. Но чем больше раздуваешь тьму, тем больше она дает холода, а не жара. Кивает Тишь, улыбается. Свободной рукой на брошенную ветку показывает, а затем к костру жест ведет. Все что нужно уже здесь. Осталось только раздуть свет, а не тьму.
Полностью внимание возвращает к своей противнице. Кто победит здесь? Тишь, точно не проиграет. Он на своей земле.

Застывает вмиг Тернэ, не знает что делать, теряется.
Значит тот-что-стал-Тишью, теперь Древним стал?..

Горит по-прежнему маленькое сердце, взмывают в тёмный воздух искорки, одна за другой. Но притихли Древние: всё больше смотрят по сторонам, спины выгибают и взглядами туда-сюда снуют. Боятся. Вас или за вас? Да кто же их знает, этих чужих, неправильных и жутких. Живут они по ту сторону черты; а значит, и законы у них иные.

Так?


Получатели: Йарру.
Получатели: Тишь.
Получатели: Венге.
Получатели: Тернэ.

Неужели? Нет, быть не может...
Смотрит на Йарру: он... Он тоже!
Ошибся вождь. И он ошибся. И Венге ошиблась. А Тишь? Он знал или нет? Если знал - убью собственными руками - решает Тернэ. Смотрит на молодого шамана.
Тот играет с чудовищами. Их шаман не одобрил бы. Этот что же - теперь шаман Древних?
Тянется к Венге. Поверила им, и стала как они. А не спугнул бы первого, лохматого - ходила бы с огромными ушами?
- Почему? - только и спрашивает Страж. Голос печальный, а в глазах - непонимание.

Получатели: Венге.

Тернэ выглядит, будто заплачет сейчас. Венге быстрее, чем успевает подумать, шагает к нему, прижимается прощальным жестом. Если и не убежит даже, все равно понимать не сможет больше. Не дано людям Древних понимать.

– Отец сказал, это всё чаща. Тем, кого Дебри приняли, нет дороги больше. Я об этом не просила. Никто не просил. Уходи, Тернэ. Тебя Дебри не примут, ты меня больше слышать не сможешь. Беги отсюда, пока совсем нас не забыл. Расскажи остальным.

«А я за тобой пойду», хочет она добавить, но молчит. Убьют её в племени. Как и всех прочих Древних. Убьют, и разве это матери поможет? Разве это её душу облегчит?

И верно, плакать Тернэ хочется. Он гладит Венге - волосы, не мех, не перья... Всё ещё?
Нет, не отдам! Будет их помнить проклятая чаща! Зыкрает по сторонам, будто говорит - ну, кто первый, скорее!
Уже копьё бы взял наизготовку, но Венге рядом с ним.
- Не отчаивайся. Тишь... Это же ведь он? Он... Он поможет. А я... Мы... - смотрит на Йарру, который тоже чужой, как и Тишь. Как и Венге. - Вернёмся, ты слышишь?! Все мы вернёмся, и все людьми будем!
Грозит копьём чаще и чужим тварям. Отец?..
- Ты отца видела? Он не вернулся, потому что стал... Кем?

Готов заплакать. Надо найти силы, надо... Надо восстать против проклятой чащи, поразить всех, кто отпустить их не захочет!
Направляет копьё на чудовище, нависшее над Тишью.
- Только тронь его, мерзость такая. И вы - все знайте, что мы люди!
Не хватает сил бороться, вот что знает один только Тернэ. Не хватает и времени... Может, взять троицу в охапку и рвануть? Не хватит сил на это...
- Тишь, вставай! Ты нужен племени.
Глядит на Йарру.
- Маленький вождь, докажи, что ты - вождь!
Скрипит зубами. Нет. Нельзя. Плакать нельзя. Нельзя даже казаться неуверенным. Его они боятся - и не тронули. Ещё отпустят тех, кто с ним, не будь он Тернэ!
- Помните круг? Не забывайте, даже если тяжело...
Подступает к носу противная влага. Втягивает её и выплёвывает. Не выдавать своей слабости...
- Вот что я думаю об этой чаще! Вот что вы можете мне сделать.
Вспоминает, что сделал Тишь, после... А зачем камень?
- Вождь, камень Древнему не нужен. А тебе был нужен - так Тишь показал. Подумай. Может, он даст тебе силы?..
Глядит на мальчика под грузом проклятой зверюги.
- Ну же, делай что должен, не время разлёживаться!

Вспоминает ещё, что делал маленький шаман. Проводит рукой по щеке Венге и неуверенно пытается поцеловать.

Вторит его движениям. Вторит его улыбке, а его улыбка вторит ей. И видит в отблеске ее глаз он Древнего.
Все смешалось. Чувствует Тишь, что теряет себя. Растворяется вокруг. Растворяется в Дебрях. В траве, в деревьях, в Древних, а Древние растворяются в нем. Один раз терял он уже себя. В небесах, в земле, в каждом из членов племени и тогда ему помогли. Шаман. Он убил его и родился Тишь.
Стучит бешено сердце, рука скользит по голове девочки поглаживая ее. Шаг к ней и лизнуть носик. Губы смыкаются и обдувают ее лицо холодным ветерком. Это его дыхание, последний вздох, пусть оставит себе подарком, ветер что жил в нем.

Оторваться от нее, прекращая игру. Улыбка сходит с губ. Это прощание. Он больше не ребенок. Здесь он шаман и должен убить Тишь, чтобы родился взрослый.

Поднять оброненные ветви и направиться к огню слабого сердца. Нету ударов, нету звуков, сейчас он тишь. Он пришел сюда за этим. Растопить огонь Сердца и сжечь шкуру Древнего в нем. Шкуру что приросла к его телу.

Дебри подарили ему силу Древнего и Тишь принял ее, чтобы пройти последние шаги. Взгляд его внимательно смотрит на всех, выискивая тех, кто попробует вновь встать у него на пути. В этот раз, ему никто не помешает дойти до огня и разжечь Сердце. А затем, войти в яркое пламя Сердца, чтобы Тишь умер в нем, а из него вышел рожденный взрослый. Вышел Шаман племени. Ведь есть только одно Племя и у Племени есть только один Шаман. Всему свое время.

Время жить, время умирать, и время рождаться.

Обернулся Тишь, еще Тишь, еще живой Тишь. Взгляд на ветки показал, что поодаль от костра лежали, взгляду внимательному открываясь, и направил взор к Сердцу. Он все сказал. Слушающий, да услышит его.

Смотрит Венге на Тернэ. Долго смотрит. А потом осознает: не понимает он. И правда не понимает.

– Тернэ... Люди это. Все они – люди. Из племени. Пропавшие и ушедшие. Все, кого Дебри приняли, все, кто в чаще остался, все, на кого племя охотится – всё это люди!..

А потом страж что-то неясное делает. Что-то такое, чего не должен был, и у Венге щёки вспыхивают и ноги подкашиваются – неправильно это, бессмыслено. Зачем он это?

Она даже про Древних забывает от удивления. Отвечает несмело, неловко, и разглядывает Тернэ непонимающе. Чего это он?! Так решил Дебри побороть?

Внушили ей это проклятые Древние. Всё - всё морок! Ни отца не было и никого.
А что делать ему? Перебить всех чудищ до единого - не поймёт Венге. Чащу не победишь оружием. Даже спалить ему не хватит силы. Может, есть выход? Шаман... Шаман знать должен.
Но Венге ответила, и Тернэ (почему вдруг?) забывает обо всём на свете. Кажется, пока она дышит его дыханием, не превратится в чудище.
Обнимает и не отпускает. Вдруг и - правда?

Йарру дрожит. Взгляд Лахме пугает до звона в худых ключицах, проникает сквозь глаза в голову, верховодит там, мешается - как если бы ветер налетел вдруг на рисунки на песке. Непонятно, ничего не понятно, и Лахме - он привык ему верить, он привык знать, что брат всегда прав. Но всегда прав был брат, а перед ним - кто? "Ученик дебрей"?

Йарру хмурится, и складка между бровей находит своё привычное место.

Оборачивается снова, уже не убеждаясь - скорее ища поддержки.

И чувствует, как холод пробегает между лопаток, когда видит, как близко стоят Тернэ и Венге и как они... Что они, Дебри возьми, делают?! Глаза маленького вождя расширяются, напрягается нос, топорщатся перья на загривке. Что случилось, пока глядел он в глаза Лахме?

А потом видит вдруг, что Венге - не Венге вовсе, не та, что вышла с ним из деревни; она Древняя, и эта мысль режет сознание: какая же она древняя, если совсем маленькая ещё?

Делает глубокий вдох, взъерошивает непослушные волосы.

Поворачивается к Лахме.

Поворачивается к Венге, Тернэ и Тиши.

Обратно.

- А никак нельзя, чтобы мы вернулись, а? - Едва не произносит, но губы сомкнуты плотно.

Складка между бровей.

- Я понял тебя, Лахме.

Йарру встряхивает плечами.

- Мы выбираем, - возвышает он голос. - Но я хочу, чтобы мы знали, что ждёт нас. Чтобы я знал, что ждёт моё племя. Ты многоликий, - он склоняет голову к плечу. - Венге ведь не тебя видит, да? Она видит другого. Кого? - Он кивает на Тишь. - С кем борется он?

Будь честен со мной, брат.

Или не морочь мне голову, Древний.

Йарру

Склоняет перед тобой голову Лахме. Странно эдак: будто бы кланяется. Кровь — к крови, брат — к брату, равный — к равному. Верно, хорошие вопросы задал ты, мудрые, непростые.

— Одно лицо, — покато молвит он. — Одно лицо у меня — так же, как у тебя, у маленького шамана, у любого из нас. Нет пропасти меж людьми и Древними, да только первые того не понимают. Не могут понять. Забывают наши лица, не различают в новых знакомые черты. Сколь ярко бы ни горело Светило, не видят, потому что слепы. Многоликий не виновен; не виновен и тот, кто смотрит сквозь истинное лицо. Что же до твоего шамана...

Отводит он в сторону взгляд. Бережно касается им той, ловкой и прыгучей, улыбчивой и дикой, будто крылом жёсткую шерсть оглаживает. Не видел ты раньше такого выражения на братском лице. Вспоминаешь: так на тебя глядела мать, когда ты потирал раненую коленку, когда закусывал губу крепко-накрепко, лишь бы не заплакать перед всеми. Так глядел один из стариков на твоего отца. Пока все покорно склоняли головы пред его решением, он улыбался морщинистыми губами, перебирал руками пустую ореховую скорлупу и смотрел так странно: с нежностью, на ребёнка будто. Тогда ты не понимал. Сейчас — понимаешь. Не крепкие ноги и мощные кулаки отличают взрослого от ребёнка, нет. Здесь другое.

— Маленький ученик борется с самим собой. Она — Ловчая — лишь помогает ему выбрать путь. Ни на чём не настаивая, ни в чём не ограничивая. Шаман выбирает себе последователя лишь раз в жизни; она была избрана несколько странствий Светила назад. Ты не застал этого времени. И я не застал. Не застал даже наш отец, Йарру, ибо Ловчая старше любого из нас. Доверься ей так же, как доверяю я, если сможешь. А если не сможешь, помоги своему шаману сам. Его путь тяжёл и долог.

Рука Лахме — настоящая, пятипалая ладонь — ложится тебе на макушку. Он проводит по ней легко и доверительно, а потом вдруг прижимает тебя к груди. Брат пахнет воздухом, пеплом костра и бесконечной жизнью. Прямо как ты.

— Пускай разнятся ваши дороги. Пускай вы видите разные вещи, пускай говорите на разных языках, пускай принимаете разные решения, но вы не разойдётесь, маленький брат. Светило говорит со мной. Я слышал.


Тишь

Она послушно отступает от тебя. Дёргает ушами, оборачивается на твой собственный взгляд и глаза закрывает. А когда открывает вновь, то смотрит совершенно иначе. Будто иной перед ней — уже не Тишь, уже не чужак, пришедший из-за черты, уже не товарищ по играм и не тот, кому помощь нужна. Кто-то великий и могущественный. Кто-то, принявший решение.

В острых зубах — пригоршня сухих ветвей. Она подносит их к твоим ногам, подталкивает носом — бери, не бойся, дитя. Если таков твой путь, я приму его. И другие примут: твой вождь, твой страж, твоя собирательница. Путь, который только ученик шамана избрать может. Иные испугаются, не поймут или нахмурятся настороженно, а ты — перешагнёшь ещё одну черту. Другую, не ту, что вам знакома. Новую.

Или отступишь?

Хитринка сияет в жёлтых глазах. Неожиданно чувствуешь: она старше тебя, старше, может быть, самого Светила. Старики рассказывали, что раньше ваши земли населяла лишь темнота да мрак, а Светило начало открывать глаза многим позже, один за другим. Око за оком. Может, и она — одна из очей?

И вот, эта Древняя, Великая и Мудрая даёт тебе совет. Лежат ветви у твоих ног, по-прежнему пылает горячее Сердце. Выбери свой путь, маленький шаман, бывший Тишь. Поступай, как велит чутьё.


Тернэ

Тянешься ближе к Венге, отпускать боишься. Та, что Тишь к земле прижимала, лишь украдкой бросает на тебя взгляд жёлтых глаз — и отворачивается, будто бы пожалеть решает. Глупости! Нет жалости в этих клыкастых и шерстистых; ни жалости, ни доблести нет. Инстинкты только. Страх и голод.

Поворачиваешься снова к Венге, поделиться хочешь, объяснить — но... Глядишь на собственные руки слепо, непонимающе. Только что пальцы боязливо впивались в узкие плечи, а теперь? Теперь под ними пух да перья — светлые, белые почти, как у того, у панцирного, у...

Быть не может.

Смотрят на тебя два круглых, внимательных глаза. Так Венге смотрела, точно помнишь. Когда укладывала в торбу кислые зелёные плоды, когда подходила ближе к клыкастому да ушастому близ чащи, когда только-только поднималась со своего места у костра. А ещё так смотрело на тебя то опасное и дикое из сна. Неужели её ты во сне видел? Неужели то Венге была? Неужели лишь потому ты в живых и остался? Неужели и правда обращаются в Древних люди — такие, как ты? Такие, как Венге?

Не разбираешь слов, когда вокруг начинают говорить. Лишь рычание, щебет и вой проникают в уши. И всё же, всё же знакомые нотки пробиваются тут и там: вот так усмехался друг-страж Шарви, когда ты приветственно хлопал его по плечу. Ушёл проходить испытание пару странствий Светила назад. Не вернулся. А так пела маленькая Тито, когда отправлялась на охоту со старшими. Заплутала, забрела за черту ненароком. Не вернулась.

Только у Шарви — высокие рога, обвивающие друг друга причудливыми лозами, а у Тито — хвост, увенчанный мелкими острыми шипами. И выглядят они совсем иначе. И не понимаешь ты их странных речей.

Велит тебе Венге: уходи, расскажи остальным.

Но выбор пути не за ней. За тобой.


Венге

Чувствуешь взгляд отца. Смотрит он как будто бы тихо, угасает медленно, но до конца угаснуть не способен — не здесь, где Дебри вечно хранят в ветвистых ладонях его хрупкую жизнь. Уйдёшь к черте, покажешься на глаза соплеменникам — убьют. Оставишь отца вечно вспоминать об этой единственной встрече. А если здесь задержишься, сгинет от горя мать. Не пригрозит тебе снова длинным указательным пальцем, не нахмурит брови в нетерпении, не прижмёт к себе мягким, но настойчивым движением.

Тяжко тебе. Но понимаешь: и другим рядом тоже тяжело.

Тонкие крылья ложатся поверх загорелых плеч Тернэ. Моргнёшь — обратятся в руки, но увидит ли их страж? Ответ тебе известен. От него сердце уходит в пятки.

Не столь много развилок пред тобой, но ни одна из них не светла, не радостна. Так ли выглядит взрослая жизнь, о которой каждый из вас грезил? Раньше выбор за тебя мать делала. Так ты выросла и окрепла. Раньше тебя вели травы. Так ты пошла в собиратели. Но теперь матери нет рядом, а травы — молчат. Только цветок о семи голубых лепестках, над которым склонилась троица темноглазых ребят, всё тянется и тянется к тёплому Сердцу.


Общее

Тот, чернокрылый, расправляет перья. Взгляд четырёх глаз — на каждого из вас, поочерёдно. Отпускает он Йарру, отходит чуть поодаль и усаживается рядом с костром, как остальные.

— Всякий, кто приходил сюда, сам делал свой выбор. Делайте и вы. Оставшийся здесь, с нами, будет согрет Дебрями. Вы не меняете племя — племя едино. Вы не меняете лицо — оно остаётся прежним. Однако, шагнув за черту теперь, вы погибнете — так же, как погибли многие наши братья и сёстры. Маленький страж ещё может спастись, если уйдёт сейчас. Скажите ему. Прогоните, если понадобится. Каждый из нас мечтает о том, чтобы снова ослепнуть, но тот, кто открыл глаза, уже не сможет отказаться от своего дара и проклятия.

Голос его становится тяжелее. Опускаются крепкие плечи, вздымает он голову к тёмному небу и говорит, обращаясь не то к вам, не то ко всемогущему Светилу:

— Я прошу.

Когда утренний луч показывается из-за холмистого взгорья, на землю падает первая капля дождя.

Йарру вздыхает, который уж раз за последний шаг, и чувствует вдруг, как невыносимо тяжелая усталость опускается ему на плечи, кутает, как в теплую шкуру, разливается теплом где-то под кожей.

Лахме это. Его брат. Йарру странно пугается, когда он обнимает - не так, как испугался бы, коснись его Древний, просто это... Неожиданно? Лахме всегда был недостижим: такой яркий, такой белозубый, скалящийся вечно, отчаянный и смелый. Выше всех забирался на деревья, громче всех пел вечерами. Столь очевидно лидер, что Йарру вдруг вспомнил очень стыдную мысль: когда Лахме не вернулся, он чувствовал облегчение. Ведь когда нет яркого пламени, становится видно тусклое, ведь так?.. И сейчас, когда горячие и добрые руки прижали его к сердцу, он вспомнил вдруг всё, что думал о брате, всё, что думал о глупом и маленьком себе.

И тонкие руки сами поднимаются, чтобы обнять брата в ответ, сплестись пальцами-веточками за его спиной, и щека сама прижимается к широкой груди - нет, не Йарру так постыдно слаб, чтобы позволить чему-то мокрому и соленому ползти по щекам из глаз. Не Йарру, нет, не он так беспомощно вжимается в Старшего, зажмуриваясь, задерживая дыхание, запирая детский всхлип в глубине саднящего горла. Тысячекратное "прости" звенит, кажется, во всех перьях.

Отстраняется, отводит взгляд. Брат поймёт, всё поймёт, он мудрый теперь, но вождь никогда не плачет - и Йарру не будет больше, и никому не покажет своих слёз. Он хотел быть вождем - но сперва он научится быть этого достойным.

Оборачивается - едва ли не в последний раз?..

- Тишь, Венге, - зовёт, а голос почему-то не срывается от слез: звучит собранно и немножко хрипло.

- Нам надо решать. Мы Древние теперь, - это звучит странно, ведь все они топтали босыми ногами землю лишь чуть больше странствий Светила, чем пальцев на руках. - Мы... Часть племени. Были и есть. Только теперь... не в деревне.

Он вздыхает, ерошит волосы. Он видит перед собой Тишь и Венге - такими, какими привык, и лишь изредка под дуновением ветра на щеке Собирательницы трепещут перья.

Собирается.

- Я - остаюсь здесь. Я не стану возвращаться, потому что я не хочу забывать. Я не стану возвращаться, потому что я не хочу когда-нибудь увидеть, как Охотник убьет моего брата. Я не стану возвращаться, потому что моё место... Здесь, - это звучит правильно. Он как будто понял что-то - что-то, что никогда не понял бы маленький беззащитный и гордый Йарру.

Вздыхает глубоко-глубоко, как перед прыжком в воду.

- Я сын вождя, но чтобы стать вождем, мало родиться его сыном. Я говорил, и вы верили мне; я указывал направление - и вы шли. Но сейчас - у каждого своя дорога, и я... Я не настолько хороший, чтобы вам её указывать. - Последняя фраза странно разрушила настроение речи; слишком детская, она будто напоминала: не задирай нос, сын вождя. - Но знайте, что я хочу добра вам.

Тернэ боится. Тернэ дрожит, и, очевидно, его не слышит.

Йарру поворачивается к Тиши. Шаман и вождь, помогают друг другу... Так должно быть. Йарру подходит к нему и ведёт крылом:

- Чем я могу помочь тебе, Шаман?

Не предложение. Вопрос.

А потом опять оборачивается к Тернэ и склоняет голову. Недостаточно близки. Но, может, Венге сможет?

Смотрит Тишь в желтые глаза. Новую глубину их постигает. Срывает с Древней слой за слоем, но много их еще остается. Нет конца лепесткам, в которые закутан ее разум. Пронзительная мысль приходит. Глаза, что старше Светила, но кто тогда старше нее? Древние были всегда. Но прямо сейчас, пока еще Тишь, видит откуда они приходят.
Древние - это Тьма. Люди - это Свет. Видит Тишь, что в своей природе они едины. Мерцает его тело, застывшее в нерешительности, мерцают Йарру с Венге. Они едины, но и различны с своей противоположности одновременно. Путают слова чернокрылого Древнего, но глаза говорят Истину, но уши говорят Истину. И Светило, что приходит на смену скрывшемся Окам говорит Истину. Одно сменяет другое, каждое важно и нужно, быть там, где ему и должно. Древняя существует с начала пребывая собой, но и человек существует сначала, сменяя себя, но оставаясь собой.
Что же увидел тот, кто был до Тишь, в людях окружавших его? Что он не выдержал и забыл? Почему дрожь осталась перед Древними в нем, почему есть она и сейчас? Возможно, то что видит Тишь и сейчас, видел и он. Но тот, до него, не был готов. А он готов.
Склоняется Тишь в поклоне перед Древней, благодарит(?), а может просто ветки подбирает. Поднялся с маленькой вязанкой дров, глаза вместе свел, на капельку воды на кончике носа смотрит. Хорошее время, небо проливается влагой освещённой Светилом, именно в это время появляется она. Дорога в мир духов, где горит самое яркое Сердце, вокруг которого танцуют те кто ушел. Место, где расплывается вся разница между Древним и Человеком. Откуда разноцветная дорога взметнется вскоре? Из Сердца вокруг которого они лежали в начале Пути, или из этого, где заканчивают его? Решиться сейчас. Нужно спешить, пока дождь не стал сильнее, а облака не скрыли Светило.
Следует совету Древней Тишь. Мало двух веточек для его Дела, нужно больше. Много больше, чтобы засияло Сердце Истиной.
Смотрит на чернокрылого. Нет, Тишь будут греть не Дебри, не таков его Путь.
Обернулся к Йарру. Тот разжимает объятия и не видит, как от него тянуться нити паутинок, что связывают его с теми, кто здесь. Облеплен он весь, тяжелее его путы, чем выглядят. Оборачивается Тишь к маленькому вождю всем телом. Слушает. Слова и цоканье клюва сливаются, важно и сильно одновременно звучат. Заостряются черты Йарру, а взгляд приобретает способность смотреть в даль. Но видит ли он то что рядом? То, что под его носом? Тишь видит капельку на своем носу и понимает. А Йарру? Он понимает? Понимает где его место сейчас, а не потом? Люди умирают. Древние умирают. Так было и так будет. Если бы так не должно было быть, то так и не было бы.
Поджимает губы Тишь. Он не уходит, но и не остается. Как сейчас мерцают они, так мерцает и он. Протягивает Йарру вязанку хвороста. Мол, болтун, на подержи.
Оборачивается к желтоглазой Древней, показывает глазами на ветки неподалеку. Мол, если начала помогать, то помогай и дальше. Не шаманское это дело, вязанки хвороста таскать. Тонким ручкам уже тяжеловато.

Назад пути нет.
Будто что-то внутри обрывается, будто тонкий стебелек рвется: вот ты, цветок неприкаянный, ещё связан с родной землей, а вот – уже паришь по ветру.

Тернэ не видит её больше. Точнее, видит, но не так. Видит одной из этих древних, видит жуткой и пернатой, ладони собственные все больше похожи на крылья, сквозь мутную пелену слезящихся глаз.
Обещала же не плакать. Глупая.

Венге клюёт Стража в щёку поцелуем и отступает. Пусть бежит. Пусть уходит прочь, пока может ещё. Тишь здесь, Йарру здесь; Венге оборачивается на них растерянно – а ну как помогут, подскажут путь? Йарру говорит
вещи, правильные и жуткие вещи, и понять невозможно: бежать ли прочь он на самом деле велит или просит остаться здесь, с ним.

– Если Тернэ в деревню пойдёт, я с ним вернусь, – она склоняет голову и говорит тихо. В любом случае – терять. В любом случае, всё кончится сейчас. Всё, что знала – кончится. Родному и привычному нет здесь места больше. – Одна не пойду, наверное. Боюсь. Но оставаться не хочу.

Отец поймёт. Отец знает, каково это: дочь потерять. Отец такого никогда для матери не пожелает. Пусть пернатая, пусть с крыльями, но она – Венге. И мать почувствовать должна!
А если не почует – так тому и быть.

Смотрит Тернэ неверящим взглядом. Здесь она - но будто и не она вовсе. Ни тонкой шеи не видать, ни на лице веснушек, ни даже самого лица. Лишь глаза - тоже будто чужие - смотрят, как смотрела она. К его глазам подкатываются по-предательски слёзы - и в её глазах слёзы... Он еле сдерживается - никто не выбирал остаться - вспомил её слова и не сдержался. Крылья Древней на его плечах - улетишь ты, или желаешь остаться?..
Целует? Отступает. Остаётся?.. Горько Тернэ, но, наверное, так надо? Верно, не примут её такой - не примут Тенью Венге...

Призрачная песнь потерявшейся Тито... Полно, да жив ли он, Тернэ? Может, во тьме умер? Неужто умерли и остальные? И Шарви здесь - будто из прошлой жизни...
- Друг! - ищет его глазами, и цепляет краем глаза то, что увидел мельком, чему ужаснулся и что невольно вытеснил из памяти.

Чудно-узорчатые, не на что не похожиие перья. Это когтистое существо, смутно напоминающее об их провожатом, с глазами серо-зелёными, как у вождя... Это Йарру?!.
Сейчас и Венге такой станет? Не может даже ужасаться. Он видел, во что превратился такой же, как она - когда-то - собиратель, а ныне - кто он ныне, Древний?..

Как они были дома (о нём подумал - потянуло за душу), когда их согревало родное, знакомое Сердце, ближе всех к нему была Венге. Сын вождя - чуть дальше.
Ученик шамана - ещё дальше. Было ли расположение предвестием судьбы? Останется ли Тишь (ужасно!) Древним, будет ли Йарру им подобен, останется ли след их в Венге?
Или иное предвещал обряд?
Венге... Глядит на ту, что обняла его, и, кажется, видит её - не потому ли, что стал в чём-то ближе? Йарру, слабый и выдающийся среди братьев на постороний взгляд лишь гордостью - Йарру за время Испытания стал тем, на кого можно положиться. Тернэ не может сказать, что вполне понимает вождя их маленького племени, но тот многим похож на него и во многом понятен. Тишь... Тишь, разделивший с ним весь путь, так и остался неразгаданной загадкой. Тот, с кем он играл очень давно - тот мальчик мало напоминал Тишь. А то, во что он теперь превратился, мало напоминало о другом, уже привычном и безмолвном. Только одно осталось неизменным: тот-что-был-Тишью - ученик шамана.
Тернэ даже не был уверен, что бывший Тишью не знал, чем закончится следование за пернатыми. А если знал - знал, что не избежать никак участи этой, или... Или оставил людей... Предал соплеменников Древним?! Не сделал бы этого ни один из своих, не должен бы сделать и он. Но что знал Тернэ о мыслях безмолвного спутника?
Вновь вспоминает, как они собрались вместе. Тогда руки их через Йарру соединил Тишь. Тогда он обьединил четверых детей в малое племя. А что было дальше?

Он уж вспоминал камешек. Осеняет догадка: это Йарру для твёрдости! Как наяву пред ним совсем недавнее: Йарру шагает к фальшивому Сердцу. Не зря старался тогда-ещё-Тишь!
А шкура, даная самому стражу? Ведь это - защита от другой шкуры! Так знал бывший Тишь или чувствовал? Не знает Тернэ. Но укол совести чувствует - подозревал того, кто его спас! Кто, может, ещё спасёт Венге и Йарру!
Глядит на, кажется, шамана - остался ли он человеком, как осталась (он верит) Венге? А маленький вождь, он не Древний ли ныне?..
Вспоминает, как сплелись их голоса - вместе с озябшими телами. Как они пели Песню Племени. Их племени. Людей. Вспоминает - и раскрывает рот, чтоб выпустить её наружу. Тот, что был (и ещё не был) Тишью совершает священный обряд. Одинок будет звук его древка, как звук его песни - их песни! Но Тернэ - Страж, и, подражая старшим стражам, бьёт копьём о землю. Удары в такт происходящему - пусть Тернэ уже мало понимал в том, что ж его окружало.

Йарру удивленно глядит на Тишь и на протянутые руки. Он хочет, чтобы Йарру держал... палочки?

Бровь взлетает едва ли не на середину лба. Впрочем... Тишь странный, Тишь необычный, это безусловно, Тишь хочется иногда легонько стукнуть за уж больно непонятное поведение, но Тишь умный и мудрый, а это вдвое мощнее, чем всё остальное. Поэтому Йарру молча принимает ветки из рук шамана, про себя подивившись: и зачем ему столько?..

Оборачивается на Венге.

- А если тебя не узнают? - спрашивает спокойно. Раньше закричал бы, убедил не идти туда, где могут не понять, но теперь не знает, что правильно, а что нет, и лишь задает вопрос.

А потом видит, как Тернэ глядит на Шамана, и бровь, занявшая было своё законное место, снова изгибается. Вот уж кто вряд ли мог подружиться - и вот как странно все выходит...

- Покажи, что делать. - Шаману, стараясь не глядеть в пристально следящие за ними огоньки глаз.

Смотрит Тишь на Йарру, легко тот берет пищу для Сердца. Смотрит на отблески пламени в каплях смолы, что словно кровь сочиться из ветвей. Смотрит и на руки покрытые перьями. Взял легко, а отдавать будет больно. Такова цена решения.
Посмотрел Тишь на Йарру и хватит, еще веточку из под ног на руки ему положил.

Смотрит и на других. Ту что в белом, того что с ничем. Венге будто бьется о прутья невидимой клетки. Вроде она приняла решение, а вроде и нет. Прощается, но остается. Расслабил плечи. Что женщина, что Древняя, все едино. Кудахчет в заботе о других, забывая о себе. И как у них это получается?

Тут Тернэ удивляет Тишь. Суетиться юный шаман, совсем забыл. А Тернэ напомнил, зазвучал. Кивнул Тишь в такт этому звуку. Спасибо, страж. Напомнил о главном. Притопнул в такт. Глянул на Древнею. Хлопнул в ладоши друг о дружку. Раз помогаешь, раз можешь, то и в этом помогай Древняя.
А как хлопнул, так и подбежал к веточке ближайшей, липкой от смолы. Подобрал и к той, что метается. Протягивает, да указывает на вязанку в руках Йарру. Собирай, собирательница. Больно будет, перья повырывает твои. Но больно будет, не так как сейчас, когда не знаешь куда идти, то боль будет совсем другая. Должная.

А сам подтопывает в такт песни, да на горизонт взгляд бросает. Спешит, Тишь.

А вот если Йарру начнет топать, да плясать, то Тишь его остановит. Не солидно это со связкой хвороста скакать, а вот петь можно.

Йарру произносит её страх вслух и страх вдруг становится осязаемым.
Венге обхватывает плечи руками-крыльями и дрожит. Думает долго, чтобы ответить с опозданием:

– Значит, быть тому. Пусть умру, но мать не оставлю. Всё равно умирать всем. Не избежать. Так пускай лучше так...

Собственный сон запоздало обретает смысл. Всё было ясно ещё тогда: значит, верно говорят, что сны у Сердца вещие, будущее показывают. Да так показывают, что не поймёшь сразу, пока поздно не станет.

– Есть у племени Вождь. Вождь ведёт за собой, Вождь должен быть один только, иначе никак. Если тебе вернуться нельзя, Йарру, значит ты – не сын вождя и не наследник. Ты – Вождь настоящий. И второму Вождю в том племени места больше нет.

Взгляд задумчивый на Тишь. Может, известен Шаману верный заговор? Может, сумеет разбить чары?
Ответ известен все равно. Венге смотрит твёрдо и ласково, сейчас погладить бы, но вдруг повредит это его магии?

– И Шаман только один бывает. Ты, Тишь, тоже, видимо, здесь нужнее будешь.

Ветка вся в вязкой смоле, к перьям липнет, летать мешает.

– А без меня прожить все смогут. Вы – сможете. Я матери своей больше нужна.

Страшно. На верную смерть идти страшно. Но оставаться ещё страшнее.

Перья касаются земли, Венге шепчет отчаянно, бессвязно, сил просит каждому, твёрдости просит себе. Не свернуть бы с пути, пускай и последним он станет. Нечего смерти бояться, если не избежать её всё равно...

Но страшно. Господи, как же страшно.

Дрожат руки-крылья на его плечах, дрожит вся Венге - он прижимает её крепче, как тогда, во Тьме. Отчего-то не страшно: Песнь Племени ли гонит страх, или уверенность, что всё получится?
Поёт, а Венге что-то говорит им - Йарру, Тиши. Древним.
Ветка в её руках, и снова говорит Собирательница на чужом и непонятном языке. Боится, как и он боялся. Шепчет чего-то, как шептала Венге...
Страж глядит не отрываясь, и тяжело ему смотреть на это. Не жутко, как на Йарру-нового, не непонятно как на Тишь (это он страшилищу своему уподобился? Ищет прижимавшую Тишь глазами - вид отвратительный, но у него есть силы выдержать.) А есть ли силы у девчонки? Даст ли Земля ей-птице благодать, так же, как давала человеку?
Тернэ не знает, и поэтому идёт за ней. Помочь - ведь каждый должен бросить Сердцу приношение - и поддержать если необходимо.

Встречается взглядом с рогатым. "Шарви?" "Друг, подойди к нам!" Глядит на него и поёт, идёт за Венге чуть поодаль, ритмично ударяя древком оземь.

Осмотрелся Тишь. Да, так лучше, так правильней. Все вместе, заняты одним делом, одним ритуалом, так и должно быть. Взял поднесенные Древней ветки, нагрузил Йарру. Покивал в такт ударам копья о землю Тернэ. Замер взглядом на Венге.
Он конечно здесь нужнее будет. Он вообще там нужнее, где сейчас есть, иначе был бы в другом месте. И так о каждом, но не каждый это понимает.
Смотрит на девочку, что играет во взрослую, но последний шаг не сделала. Ветку с земли поднимает, а сама спит, не здесь она.
Хлопок сильный двух ладошек перед носом у сони. Аж у самого Тишь в ушах зазвенело от силы звука с силой разошедшегося вокруг. Хорошо получилось. Улыбнулся. Сейчас не время спасть, Светило на горизонте, время просыпаться.

Суетиться маленький шаман, глазами бегает, в траве податливые ветки выхватывает. Нужны ему они, и слушаются, в руки лезут. Закидывает хворостом Йарру, так что теперь и клюва не видать. Это хорошо, пусть смотрит не вдаль, а под ноги. Может, что и разглядит.

Еще капелька стукнулась о нос. Разогнулся, спину выгнул к небесам. Время пришло. Взгляд на слабое сердце. Вдыхает слабый запах огня. Волосы на загривке дыбом встают. Знает Древний в нем что хочет Тишь. Знает и боится, кричит внутри него остановиться и не делать этого. Поэтому и направляется Тишь к костру зазывая за собой Йарру и Венге с пищей для Сердца. Хлопает в ладоши звонко, встречается взглядом с тем что считает себя здесь вождем. Пропускают его в этот раз. Не один он. Короткий взгляд на Древнею. Она прошла с ним до сюда, но дальше дорога не для всех. Приближается к слабому огню, уступают место. Они понимают, что он хочет? Почему еще сидят и греются у пламени?
Оборачивается, улыбается своим товарищам. Рукой Тернэ показывает остановиться. Пусть Страж запомнит эту грань, которую нельзя переступать.
Хватит Йарру стоять слепым, может сейчас он прозреет? Берет Тишь и начинает кормить сердце, как учил его старый Шаман. Чтобы огонь каждый кусочек древесной плоти лизал, грохотал, радуясь разгоряченной смоле. А вместе с ветками вырывает и перья, что ненароком прилипли. Настало время боли.
Разгорается Сердце, уже почти бьется с силой той что они запомнили, но еще чуть-чуть нужно ему. Пользуется тем, что собрала Венге. Ей в руки само идет самое лучшее, для дела подходящее. Ест Сердце новую пищу осыпая Тишь радостном рокотом, вздымается пламя выше его ростом Светило собой загораживая. Теперь они вспомнят, с чего все началось и чем должно закончиться. Смотрит Тишь на Светило сквозь пламя, а Светило смотрит на него. Опускает взгляд под ноги и оборачивается. Беснуется Тьма под ним брызгая темными языками во все стороны. Стонет Древний от жара. Вдыхает Тишь запах паленой шерсти. Кричит его чутье, беги отсюда в Дебри. Аж вытянула Тьма из него лапу свою, под взглядом Светила, за деревья в глухой чаще цепляясь. Тянет. Крепко их держит. Не пускает.
Зазвучал Тишь. Рот воздух наполняет, да на кончике языка крутиться. Отпускает он того, кто боится. Если не может Древний в нем без Дебрей, то пусть уходит, иначе сгорит. Отступает от Сердца пару шагов по темной дороге, что изливается из него. Еще раз вдыхает, последний раз. Запоминает запах тех, кто с ним пришел, запах той, кто решил помочь в пути, запах тех, кто принял свое новое место. Улыбается им всем. Время проснуться. Время радости встречи нового дня. Разворачивается к пламени. Выдыхает с силой, даруя Сердцу последний вдох и звук Тишь.
А дальше прыжок на встречу Светилу...

Громкий хлопок чуть ли не оглушает - Тишь приблизился согласно старому-новому имени, а смотрел страж вокруг, ища ветки, и на странную, "Древнюю" Венге. Поглядывал иногда
на рогатого, с сомнением поглядел на хвостатую Древнюю - неужели она? Но шамана выпустил из виду, и вот сбит с толку его действием. Произойди это чуть раньше - он бы
напрягся, может - за копьё схватился, но теперь он знает, что Древний пред ним - человек. Покуда ещё человек? Смотрит на Йарру (страшно выглядит всё же - вроде
ничего отталкивающего в облике - а страшно!) - маленький вождь лучше всех понимал странного мальчугана. Понимает ли теперь шамана племени? Племени Древних?

Смотрит в лицо Венге - не видит лица. Миловидные черты скрывает маска из пуха и перьев. Тоже боялся бы, если б не знал, что это - Венге. Так - просто тяжело. А ей?
Помогла ей Земля, но видно же, как тяжко было девочке. Теперь ей легче или?..

Зарзу лазал по деревьям лучше всех в племени. Там, наверху, ему нравилось больше: ветер завывал в ушах, и никакие старшие не мешали. Обычно стражам не разрешалось задерживаться на месте дольше одной доли хода Светила, но Зарзу очень не вовремя задремал. А когда проснулся, дунувший ему в лицо ветер принёс с собой запах Древних.

И страха.

Маленькую человечью фигурку он заприметил ещё издалека. Вгляделся, прижал ладонь к пухлым губам и заколотил вдруг по толстым ветвям, завыл во всю мощь своей глотки:

— Бежит! Возвращается!

Слишком поспешно спускаясь вниз, незадачливый Зарзу едва-едва не свалился с дерева. А потом, потряхивая копьём, устремился вперёд, всё ближе и ближе к черте. Туда же — только с другой стороны — опрометью мчался старый друг. В племени его называли Тернэ. Тернэ Пропавший, который ушёл проходить испытание семь дней тому назад, возвращался домой.

Вот только за ним, кажется, шла погоня.

Криками Зарзу собрал толпу. Сбежались на знакомые вопли друзья-стражи, пара охотников, вооружённых копьями покрепче, и даже кто-то из детей вождя. Все они стояли у черты и смотрели, не осмеливаясь ступить за её пределы. Не осмеливаясь, потому что за Тернэ гнался Древний.

У Древнего были длинные крылья, крепкая, словно панцирь, шкура и острый клюв. Древний летел за Тернэ, а Тернэ убегал, топтал землю быстрыми ногами, молил о помощи. Зарзу слышал его голос. Тернэ никогда не плакал при других стражах, но сейчас ему было по-настоящему страшно. Жутко до дрожи в коленях, как и всем им.

Зарзу проглотил застрявший в горле комок. Зарзу тряхнул копьём и сжал зубы. Зарзу обернулся к остальным и зарычал так громко, как только мог:

— Впер-р-рёд!..

И все действительно побежали.

Кто-то подхватил Тернэ — исхудавшего, грязного, дрожащего Тернэ — на руки, прижал к груди и тут же устремился обратно за черту. Кто-то остался на месте, карауля Древнего, корча страшные рожи и сотрясая кулаками. А сам Зарзу побежал дальше. Прямо на противника.

Ладонь, которой он сжимал копьё, не дрогнула. Как учили старшие: отставить ногу для опоры, замахнуться как следует, сосредоточить всю силу в каждом из пальцев и...

Не хватило сил. Лишь немного задело копьё крепкую Древнюю шкуру: оцарапало бок и упало в кусты. Зверь взмахнул крыльями, рванув выше, и совсем скоро исчез. Позади охали мужчины и плакали женщины. Тернэ остался в живых и вернулся домой. Это хорошо. Зарзу слабо метнул копьё и не отомстил за друга. Это плохо.

— Будь проклято всё ваше племя, — процедил он тогда, кусая губы и хмуря брови в отчаянии.

— Будь проклято всё ваше племя, — сказал спустя дюжину дней совсем другой мальчик по имени Вахво, отводя в сторону пожилую собирательницу.

Так её называли теперь. «Пожилая». Не больше четырёх десятков странствий прошло Светило, следя за ней своими очами, но за последние ночи она сильно изменилась. Обросло морщинами некогда гладкое и крепкое лицо. Согнулись плечи под гнётом тяжёлых мыслей. И руки начинали дрожать всякий раз, когда мимо проходил молодой загорелый страж — один из тех, кому удалось завершить испытание. Его звали Тернэ.

Пожилую собирательницу просили замолчать. Умоляли оставить стража в покое, не донимать одинаковыми вопросами. А некоторые (нетерпеливые охотники — чаще всего) говорили: она погибла. Нет смысла скорбеть, нужно двигаться дальше. Двигайся дальше, пожилая собирательница. Забудь о своей маленькой дочери по имени Венге, ибо она ушла.

— Будь проклято всё ваше племя, — рявкнул тогда Вахво, и ретивые охотники мигом замолчали, потому что Вахво был сыном вождя.

Он дал пожилой собирательнице напиться и проводил до шалаша. А потом отправился к костру — туда, где сидели отец, мать и братья с сёстрами. Все они смотрели Светилу в глаза — таков был обычай Самой Короткой Ночи. И Вахво тоже сел смотреть, думая о своём. О том, что из светлых перьев забитого накануне Древнего выйдет корона отцу, а крепкая панцирная шкура пойдёт на одеяние охотникам. О том, что когда-нибудь вернётся Йарру — так же, как вернулся недавно Тернэ. Может быть, Лахме приведёт его домой.

Светило смотрит на него каждым из своих светлых очей, и Вахво становится спокойнее.

Так же, как становится спокойнее многим другим. Тем, что сидят у племенного костра под ночным маревом. И другим, согревающим у Сердца свои хвосты, уши и мягкие шерстяные бока.

— Лахме, — говорит одна из них, поднимая косматую голову высоко-высоко в небо. — Где твой маленький брат, Лахме?

Длинный тонкий клюв показывается на миг из-под крыла. Смотрят улыбчиво на старую знакомую все четыре глаза. Лахме сегодня весел и безмятежен: вот ещё отдыхает у костра, укрывая весь лагерь Древних широким, заботливым крылом, а в следующее мгновение взмоет под самые небеса. Раньше он слыл могучим, но мрачным, нелюдимым, холодным, будто бессмертное изваяние. Теперь — иной цвет заиграл в прежде чёрных насквозь перьях.

Задирает Лахме голову, вторя собеседнице, и чуть склоняет набок. Там, наверху, носится меж очей Светила крошечная тень.

— Ты же видишь его, Певчая, — отвечает он неспешно. — Он там, наверху. Ему ведом звёздный язык, он мудрее любого, кто ступал на эти земли; таков мой маленький брат. Вошёл гордым воином, а остался — родителем мира, провозвестником тиши. Сияет огонёк в вышине, одно странное отличное от прочих око, а рядом — два крыла; видишь? Это наш Йарру. Наш Йарру — и его друг.

* * *

Когда пожилая собирательница заканчивает задавать вопросы, то всегда смотрит в небо. И Тернэ тоже направляет туда внимательный взгляд. Пожилая собирательница видит: там, в поднебесной ночи, кто-то рождает причудливый танец. Одно из очей Светила ярче всех прочих, будто из огня его сплели, будто из самого Сердца взмыло оно в поднебесные объятия. Живое. Не Древний то, но уже и не человек. И если иные очи кажутся хрупкими и холодными, то это горит истым теплом. Защищает. Может быть, и Венге он защитит.

— Может быть... — начинает она вслух, но не заканчивает.

Тернэ кладёт ладонь её на плечо, но не помнит, как касался мягких перьев таким же движением. Зато, вновь поднимая взгляд к Светилу, невольно ахает: распахивает что-то в поднебесье пару широких крыл, и ещё ярче загорается тогда странное око, ещё теплее становится у костра.

— Может, — говорит он зачем-то, не отнимая руки, а потом исправляется: — Наверняка.

Когда Вахво - наследник вождя, каким прежде был Лахме, каким всегда хотел стать Йарру - бедный маленький Йарру, что, уйдя за Черту с Тернэ, не вернулся - когда Вахво показал племени свою добычу, удачливый спутник сына вождя склонил голову. Да, ловок Вахво и счастлив в охоте! Не любил Тернэ де́ла охотников, как не любил и Древних: те и другое - одинаково недобрые. Но даже он залюбовался белезною перьев. Испросив знаком разрешения, берёт на руки панцирь.
Тяжёлый. А ведь под ним билось когда-то сердце - верно, такое же сильное, как Сердце Племени!
И задумался молодой страж, и опустил на землю тяжкий груз благоговейно, как будто кланялся Светилу.
Должно быть, был панцирный могучим воином, смертоносным - как крепко облачение его, так крепки были крылья.
И всё же сразил Вахво Древнего - и представилось Тернэ, что молодцев подобных Вахво больше, чем всех людей Племени! И поразят они лучших, сильнейших Древних, и отодвинут Черту к краю мира.
Всегда был мечтателем Тернэ. Но неведомо ему было, добрым ли будет то делом (был ли панцирный стражем или охотником?)..

Думал Страж об этом и после: переливались белые перья в лучах Светила, венчая голову вождя, и пробуждая в голове стража такие мысли. Теперь любой, кто смотрит на Вождя, увидит превосходство человека. Так будет. и когда Вождя не станет, ведь новым вождём станет Вахво - если только не станет великим охотником.

Когда же видел такое перо у сердца нестарой ещё будто женщины, сердце его наполнялось печалью. Тяжко перенесла она потерю дочери, милой маленькой Венге с веснушками на лице, Венге, что говорила с Землёй.
Часто говорили они о Венге, и часто он силился вспомнить, как они вместе с Тишью и Йарру брели по чуждым и неизведанным Дебрям. Тщетно! Помнятся треск костра, голоса, жар, и пятки маленькой собирательницы так близко от его макушки. Помнится Йарру, которого он едва не касался подошвами, Шаман, опустивший ладонь на глаза Тиши, и песня - Самая Главная Песня. Для них.

Он спрашивал Шамана о судьбе пропавших спутников. Спрашивал, что предвещают посещающие его во сне Древние. Спрашивал, и не знал, мог ли верить ответу. Ещё он спрашивал о том-кто-стал-Тишью - как товарищ по играм превратился в безмолвного спутника и о чём думал после - это Шаман уж должен знать наверняка. А как-то, увидев зелёное Око на сером рассвете, спросил страж шамана о гордости.
Долго думал он над ответом. А после долго брёл прочь от Сердечника.
За Чертой. Продирается сквозь колючие заросли. Оставляет за спиною цепь холмов. Опускается на колени перед ручьём, глядит в воду.
- Погибель. - чудится ему одинокое слово, от которого дрожь пробирает. Плещет скорей на лицо, чтоб прогнать наваждение. Капля, попавшая на язык - как слеза.

Размышляет над этим Тернэ весь долгий обратный путь. Много догадок о значении - морока? Знамения ли?- перебирает Страж. Не будет он ныне искать совета, думая - глупо? - что понял. (Если так - отчего же так горько?..)


Собирает он племя - всё Племя!
Склоняет перед ними голову и молвит: "Я, Тернэ, потерявший трёх друзей. Я, Тернэ, бывший в Дебрях больше, чем любой вернувшийся - я говорю вам: родичи, не отправляйте детей за Черту! Не делайте добычей Древних: те так не делают, и вот: у них - весь мир, у нас - малые земли.
Не киньте горький урок Тиши, Венге и Йарру - и многих и многих пред ними! Если же вдруг они вернуться, спросим у них, верно ли это! До тех же пор не оставляйте молодое племя..." - голос дрожит страшно некстати - "За Чертой.."

Ветер полощет крылья, путается в ониксовых перьях, звенит на кромке разума. Йарру взмахивает черными росчерками, стремится ввысь - и резко складывает крылья, несётся вниз, к земле, вот-вот разобьётся, быстрее, быстрее, - чтобы взмыть в небо за мгновение до того, как черная земля примет его в объятия. Ловит воздушный поток, и тот поднимает его к оку, к странному оку.

- Что же ты, молчаливый Тишь, каков твой дозор сейчас? - смеётся, клекочут звуки в клюве, и он носится вокруг, раззадоривая, подначивая старого друга. Он не ответит, как не отвечал никогда, но Йарру не нужен ответ - мягкий свет ока кутает его, и этого довольно.

Он здесь давно. Он здесь, наверное, с самого начала мира: так ему кажется. Каждый вздох старых деревьев многоголосым шепотом отзывается ему, каждый росчерк света на кромке озёр рассказывает, что было сегодня Наверху. Он сперва не умел слышать, спрашивал Лахме, дергал клювом за перья: как, почему, зачем? А брат только качал головой, смеялся и резко взмывал ввысь - так, что не оставалось ничего, кроме как мчаться за ним. И было в этих уединённых полетах что-то, что раскрывало ему глаза, что-то, что заставляло петь - и Йарру пел, сперва неумело, но с каждой ночью всё сильнее и шире.

А ещё он уходил от семьи. Каждый день оглядывал их, смотрел, узнавал - и улетал на долгие часы. Прилетал взъерошенный, усталый, но Лахме не спрашивал: Лахме только щурился и изгибал бровь.

А Йарру летал к Черте. Каждый день он подходил к ней и садился у самой кромки, где ещё шаг - и случится непоправимое. Сидел и смотрел на то, как живёт племя, прятался за ветками, выглядывая знакомые черты, и думал, думал непрерывно. Отчего Дебри заставляют забывать? Отчего так важен этот рубеж, за который нельзя ступить, оставшись собой?

Он проверял. Садился так, чтобы его увидел какой-нибудь ребёнок, и молча глядел на него. Дети пугались и убегали: он сам так делал, когда был мальчиком-Йарру, и оттого улетал, зная, что те сейчас позовут Охотников. А потом прилетал снова. И снова. И снова.

До тех пор, пока совсем маленький мальчуган вдруг не улыбнулся ему и не протянул растопыренную пятерню.

Время идет плавно отмечая свой ход Странствием Светила, одним за другим. Ничто не меняется, но ничто не остается прежним.
Древние что были людьми все также собираются у своего Сердца напоминающего им о прошлом. Другие из них все так же бродят рядом с чертой пытаясь рассказать все, тем кто забыл и так же встречаются с охотниками племени, которые делают то что должно.
Все также матери рыдают по тем кто ушел и не вернулся, о тех кто навсегда остался в их сердцах детьми, так и не повзрослев.

Смотрит на это маленькое Светило, смотрит и на другое...
На подвиг сына вождя, убившего Древнего, что не сопротивлялся. На вырванные перья из которых будет сделан красивый головной убор. Все забрали у того Древнего, перья, панцирь и плоть, но самое главное забрать не смогли, никому это не под силу.
Смотрит на молодого Стража, что смеет спорить с самим Вождем и Шаманом племени. Он один против всех, кажется его слово ничего не изменит в извечных традициях, бессильно оно против хранителей племени. Но слушают его дети, слушают и матери прижавшие своих чад к себе. Они молчат, но они слышат его.
Смотрит на женщину, что звали Пожилой, а теперь Теплой, настолько ее забота и доброта помогает другим. А ведь все началось с молодой собирательницы, видевшей странный сон полный белоснежных перьев осыпавших ее под знаком одного из очей Светила. У нее родился мальчик, чьи волосы золотисты, а лик будто наполнен светом. Молчалив и не криклив был малыш, всегда смотрел только в одну ведомую ему даль. И никто не видел, чтобы он хоть раз улыбнулся. Так было... пока они встретились. Та что звали Пожилой и ребенок ,Видевшей странный сон. Это была первая улыбка, что увидели на губах малыша за его жизнь, и первая улыбка на губах той, что стали звать Пожилой. И самый прекрасный смех, что услышали жители, когда эти двое обняли друг друга. С тех пор Теплая помогает юным матерям с их детьми, с этим малышом и другими. И каждый ребенок которого она обнимает, сразу понимает, почему ее так зовут.
Смотрит на того кто говорит с ним. Теперь он видит далеко, дальше тех кто не может оторваться от земли. Но он хочет большего, он хочет видеть так же далеко как Светило и вздымается ввысь. Возможно... когда-нибудь, но сейчас еще не время для этого. Ведь он хочет не только того что доступно тем кто коснулся небес, но и то что во власти ходящих по земле.

А сейчас, маленькое Светило смотрит на Стража известного во всем племени тем, что смеет спорить с Вождем и Шаманом. А тот смотрит на Древнего, что спрятался в ветвях на границе. Что приходит слишком часто к племени, и место появления которого всегда выдает одно из Очей. Изо дня в день, как прячется Древний от племени, прячется и Страж от него, делая то что должен. Защищая черту. Он мог много раз убить Древнего метким броском копья, но каждый раз неизвестно почему останавливал себя. Ведь этот Древний всегда убегал, когда видел страх в глазах смотрящих на него. Может поэтому копье еще в его руках. Смотрит Страж и на любимца Теплой, златокудрого мальца, что известен среди собирательниц способностью углядеть что угодно. Увидел малыш и Древнего. Сжалась привычно ладонь на копье, будто было уже это раньше. Сейчас ребенок заплачет и убежит, убежит и Древний в свои Дебри издав вопль боли. Так уже было много раз. Но вместо страха и крика... ребенок улыбнулся Древнему, протянул маленькую ручку и сделал шаг на встречу. Вспыхнуло ярко маленькое Светило слепя глаза. Может поэтому сейчас стекает капелька по щеке Стража? Слишком ярко и слишком жарко в груди. Поэтому не успел, дал выйти Древнему на встречу ребенку. Не помешал руке человека и крылу Древнего встретиться с друг другом. Может поэтому и вышел из тени к ним навстречу сам. Чтобы защитить, если понадобиться...

Смотрит маленькое Светило на троих. Таких разных, таких похожих, что встретились сейчас и здесь. Сегодня, в ночи, оно опустилось чуть ниже, чтобы они лучше увидели друг друга, лучше увидели самих себя.
Один думает о будущем племени, второй о будущем людей и Древних, но оба они не видят, что сила изменить мир находиться не у них. А у того, кто между ними, того кто в силах соединить их, того кто сохранил самое главное.

Легкий ветерок колышет ветви деревьев в наступившей тишине.