Это война, джентльмены | ходы игроков | Акт II.

Вначале следует прочесть мастерпост, оканчивающий Акт I.

Краткое содержание первого акта:

      В имение Клиффордов, расположенное недалеко от островной границы Англии, со всех концов стекаются родные души: вместе с женой Анитой из ее родного Лондона, возвращается Чарльз Клиффорд; из Европы приезжает его младший брат, Артур; в это же время в имении оказывается и племянник Клиффордов — Финли. Осенью 1840 года отношения между Англией и Францией обостряются, и начинается война. Из столицы в имение Клиффордов с особым поручением прибывает капитан в сопровождении охраны, чтобы сопроводить всех Клиффордов в Министерство. Анита, открывая тайну своей беременности мужу, увязывается в путь вместе с мужчинами.
      По пути дилижанс останавливают солдаты, одетые в мундиры английской армии. Они поджигают карету и убивают капитанских солдат. Клиффорды вступают в недолгую схватку и оперативно отпугивают «бандитов». Один из солдат капитана остается жив, спрятавшись в канаве, ровно как и кучер, спрыгнувший в придорожный кювет. Оказывается, что Финли повреждает ногу. Рана настолько серьезна, что он едва ли может передвигаться самостоятельно. Большая часть багажа сгорает.
      Капитан преисполнен недоверия к Чарльзу — он считает, что из-за последнего происходят эти неприязни на мирной дороге в Лондон. Чарльз предлагает капитану пойти обходной тропой, близ границы, чтобы вновь не попасться бандитам. Капитан принимает решение разделиться и отправляется вместе с Чарльзом обходным путем через дальний лес, отправляя остальных переждать дождь на кладбище. Капитан полон решимости устроить Чарльзу пытку, однако попадает в болото и почти что утопает, моля своего подозреваемого о спасении. Чарльз встает перед выбором. Тем временем Клиффорды (Артур, Анита и Финли) входят в масонский склеп, где похоронен Финли Клиффорд.

Капитан был твёрд и непреклонен, как скала. Волевой, сильный, он был образцом для младших солдат, это несомненно.

По крайней мере, таким он себя наверняка мнил.

Чарльз же видел его иным. В его представлении всякая сильная личность опиралась сразу на несколько серьёзных оснований, но несомненным и обязательным среди них было только одно - интеллект. Интеллект был основой, и он же был цементом, который скреплял воедино физическую силу, волю, твердость духа и Господь знает что ещё. Вкупе с интеллектом всякий, даже самый слабый физически человек мог стать подобен гранитной скале; без него же он превращался в глину, мягкую и податливую, очень удобную в руках.

Поэтому, когда капитан нелепо и нереалистично взмахнул руками, Чарльз лишь склонил голову к плечу и чуть улыбнулся уголком губ. Глина достаточно разогрелась в ладонях.

Он не торопился помогать капитану, но очень активно имитировал попытки быть полезным. Он встал на колени рядом с ним, распластался, протягивая руки - исключительно из соображений личной безопасности, конечно, ни в коем случае не желая потянуть время. Винтовку, брошенную капитаном, он предусмотрительно убрал подальше на твердую землю - ну а вдруг несчастный обезумевший вояка навредит себе?.. И заглянул в глаза капитану.

Он умел играть лицом, умел заставить свои глаза выразить ровно то, что было нужно. И теперь, когда потерявший голову от страха смерти капитан ответил на его взгляд, он совершенно точно увидел ангела, спустившегося с небес в лице благословенного Чарльза Клиффорда. На лице сэра были забота и тревога столь неподдельные, столь искренние, что не оставалось никакого сомнения - он очень хочет помочь. В иссиня-черных безднах с едва заметным ободком радужки читалось глубокое сочувствие и жажда помочь.

Клиффорд протянул капитану руки и, обхватив его вокруг почти погрузившегося в тину торса, рывком потянул на себя. Кажущаяся неловкость была Чарльзу на руку, и ему пришлось сделать несколько рывков, тем самым в очередной раз доказывая капитану, какие невероятные усилия он только что приложил, чтобы спасти его. Оттащив мечущегося военного на твердую землю, он привалил его к дереву, почти усадив, и опустился на корточки рядом, оказавшись странно похожим на птицу. Выудив из-за пазухи платок, он промокнул грязь над бровью капитана, вновь заглянув в глаза, и вложил платок ему в руки, всем своим видом показывая, что не сомневается в самостоятельности капитана.

- Прошу вас, будьте осторожны, капитан. Местные земли опасны, а мы ни в коем случае не можем потерять вас, потому что в таком случае погибнем все мы, - он говорил низким доверительным голосом, отчего-то напоминающим елей. - Вы важны для всех нас. И позвольте... Я хочу знать имя человека, который готов пойти на такой риск ради моей семьи. Как я могу обращаться к вам, сэр?

Когда же капитан пришел в себя, Чарльз пружинисто выпрямился и похлопал его по плечу почти дружески:

- Пойдёмте. Я хочу скорее покончить с этим и воссоединиться с моей семьей. Я беспокоюсь о них.

Но услышать, что ответил ему капитан, Чарльз не успел. Короткий звук надламывающейся ветки взрезал уже привычные слуху звуки избиваемого дождем леса. Быстро обернувшись, Чарльз увидел вдалеке человеческую фигуру. Неизвестный был ладно скроен и одет в какую-то странную, очевидно, удобную, но не военную одежду. Самообладание от такой неожиданной встречи подвело Клиффорда всего на мгновение, но его хватило, чтобы из груди вырвался изумленный окрик. Человек отреагировал мгновенно: вскинув невидимую прежде винтовку, он выстрелил на звук.

Потом Чарльз всё-таки признает, что это был отменный стрелок. В конце концов, стрелять навскидку на звук в полутёмном и заполненном дождем лесу - то ещё занятие. Потом Чарльз, конечно, признает. Но сейчас он смог лишь изумленно прижать ладонь к обожжённой близостью смерти щеке - пуля прошла буквально в дюймах, и не сделай он перед этим шага, история закончилась бы весьма тривиально.

Впрочем, этого не произошло, а значит, действовать нужно было быстро. Подхватив с земли винтовку, он попытался выцелить неизвестного, на тот уже бросился прочь от того места, где был замечен. Чарльз пустил ему вслед ровно одну пулю, не особо надеясь на успех. Спина человека мелькала на фоне заката и частых деревьев, освещаемая всполохами молний. Что увидишь так?..

- За ним. Он может уйти, - ласковость в голосе уступила место чугунной твердости. Он обернулся на капитана. - Если он француз, то он доложит о нас, - и бросился вслед за попытавшимся убить его человеком. Мудро? Вряд ли. Но нужно прямо сейчас - несомненно для Чарльза, оказавшегося так близко к гибели.

===

Грегори было страшно. Ему было страшно чертовски, до ужаса, до трясущихся поджилок - он мог говорить вечно, но ничто не выразило бы его ужаса в полной мере. "Не ходи на кладбища, коль скоро не Великий Праздник, потому что в иные дни мертвые поднимаются из могил и ищут тех, чью плоть они могут пожрать". Он помнил слова старой няньки хорошо, слишком хорошо, и теперь лихорадочно цеплялся за винтовку, словно она была соломинкой, по которой он мог выбраться из кромешной тьмы.

Когда кучер ударил по замку, Грегори едва не взвыл вместе с древним склепом, и едва не проклял всё, что привело его в этот день сюда, потому что если ходьбу по кладбищу мертвые ещё могли простить, то взламывание домашних замков - никогда. Невероятных усилий ему стоило сдержаться и не закричать, сдержаться и не сводить глаз с семейства Клиффордов, будь оно неладно. Но когда они всё-таки зашли, он не смог сдержать испуганного вздоха - и отступил к выходу. Пусть думают, что он сторожит вход. Пусть думают так.

Он никогда не признается, что готов удрать сию секунду.

Поначалу Финли храбрился и не подавал виду, будто красуясь перед немногочисленными зрителями.
Затем невыразимо страдал, оглашая равнодушный лес болезненными стонами и повисая в поддерживающих его руках.
А потом ему надоело.
Надоела бесконечная дорога, жадно хлюпающая под ногами жирной глиной.
Надоели солдаты, нерадиво играющие роль не то эскорта, не то конвоя.
Надоела боль, хищным червём вгрызающаяся в плоть под повязкой.
Надоели чувство беспомощности и усталость.
Надоел непрестанно моросящий дождь.

Подавленные недавними событиями и царящей над миром серой сырой хмарью спутники Финли не слишком стремились поддерживать разговор, и молодой художник был им в этом очень признателен. Сейчас он едва ли был хорошим собеседником: впервые за долгое время неизменный оптимизм отказал юноше. И не без причин.

Одежда вымокла до нитки, а сменная обратилась в пепел в багажнике утраченной кареты.
Подмышки горели, отдавленные кустарными костылями, точно пожравшее вещи пламя неотвратимым роком преследовало бедовое семейство.
Раненая нога промокла и нехорошо пульсировала. Даже не будучи ни врачом, ни солдатом, Финли слышал о гангрене — биче современных войн — и к боли начал прибавляться голодный червячок страха, пробравшийся из раны прямо в грудную клетку.
В общем, Финли страдал.

Возможно, поэтому, добравшись с помощью дяди и кучера до укрытия, парень замешкался у входа, остекленевшими от усталости и боли глазами осматривая стены старинного склепа. Взгляд юноши скользил по гербам и барельефам, будто художник не совсем понимал, как он здесь оказался и зачем.
Вперив взгляд в багровый сумрак узкого портала, парень пробормотал что-то невнятное — возможно, просто проклиная пульсирующую болью ногу — и с видимой неохотой проковылял во тьму.

Внутри Финли ждал куда более весомый повод для шока. Поначалу он не обратил внимания на саму гробницу, с брезгливым любопытством оглядывая место жертвоприношения и размышляя над трудностью выбора между угрозой встречи с масонами и риском подхватить пневмонию и гангрену под дождём. Но когда взгляды спутников стали неприкрыто перебегать от него к надгробию и обратно, парень и сам присмотрелся к табличке чутким глазом художника.
— Хм... — вырвался из горла юноши не то смешок, не то сдавленный кашель. — Хм-хм... кхм-хм-хм...
Боль в ужасе ретировалась, отступая перед чем-то куда более тёмным и ужасным. Все тревоги, страхи и неудобства остались по ту сторону, под назойливым дождём, медля войти в фамильный склеп вслед за юношей, погребённым в нём. Финли стремительно побледнел, так что даже горячий свет свечей не мог вдохнуть тепло жизни в обескровленное лицо, и на белой коже болезненно проступили веснушки. Молодой Клиффорд медленно осел вдоль стены, почти ложась на холодные сырые плиты пола.
— Интересно... — пискнул юноша и осёкся, откашливась. — Интересно, и почему меня похоронили тут, а не в родовом имении? Давайте откроем, интересно, а я там есть? Да и что я, устраивайтесь поудобнее, мой дом — ваш дом...
Остроты, глупые, бессмысленные и жалкие, брызнули из ошеломлённого юноши во все стороны. Лишь немыслимым усилием воли парень совладал с собой и умолк, погасив нелепое подобие улыбки на восковом лице.
Возможно, простая могила, даже с твоим именем, и не должна была производить такого эффекта, но Финли можно было понять: молодой и впечатлительный, юноша и так вынес за этот день больше, чем под силу иному бывалому вояке.
— Может, найдём другой склеп?.. — едва слышно предложил он, помолчав.
Похоже, перспектива снова оказаться под дождём и вновь встать на костыли пугала юношу куда меньше, чем пребывание в этом средоточии чего-то тёмного и ужасного. В его собственной могиле.
Мало ли на свете Клиффордов?
Да, мало.
И один из них лежал здесь.

Табачный дым привычно заполнял лёгкие, но он не мог успокоить нервы. Порыв ветра швырнул по релевантности в лицо, и Артур раздражённо втоптал окурок в грязь. Посмотрев на то, как капитан собрал своих бойцов, Клиффорд достал следующею папиросу. Вспышка огня на секунду согрела ладони, и едкий дым начал привычно впитываться в легкие. Догорающая спичка, словно миниатюрный болид, прочертила воздух и с чуть слышным шипением упала землю. В уме Артура проносились иллюзорные картины того, как должен был закончиться этот день, если бы пару часов назад (или целую вечность,) в их дом не ворвался Капитан. Обычную пустую болтовню Сэра Райта, который по своему обыкновению не замечал бы едкие комментарии Сэра Элгара... Послеобеденную работу. Возможно, поездку в клуб чуть позже. Вечерний моцион. Окурок, роняя искры, упал под ногу, и ботинок с силой втоптал его в землю. Глупо сожалеть о несбывшиемся... Капитан закончил совещание, и импровизированный отряд двинулся в путь. Артур заботливо помогал племяннику идти. Первое время костыли, сделанные кучером не внушали Артуру доверия, и он ожидал с секунды на секунду, что они развалятся. Но время шло, и сооружённые из обломков кареты костыли держались. Когда Финли начал стонать от боли, Артур со страхом посмотрел сначала на раненную ногу, затем на кучера, как на более опытного в этих вопросах человека. Когда же очередной порыв ветра принес собой капли дождя, Артур чуть слышно выругался и поднял воротник пальто. Наконец показалась развилка, и на горизонте замоячила ограда небольшого кладбища. Чарльз с Капитаном отделились, и Артур чуть слышно сказал брату в спину
- Удачи. Буть осторожен...
Голос его был ужасно неуместен в этом месте, и Артура кольнула лёгкий стыд за то, что он позволил себе эту минутную слабость и нарушил однородный шелест дождя.
Когда Артур проходил мимо могил, в его памяти поневоле всплывали какие-то детские страшилки, связанные с кладбищами. Поэтому, когда кучер подошёл к самому большому склепу, Артур не сразу смог сконцентрироваться на нем. Однако затем, когда его взгляд упал на лепнину, которой был украшен склеп, в его глазах появился интерес. Когда дверь, с душераздирающим скрипом открылась, Артур вошёл внутрь где им из первых. Однако внутреннее убранство их импровизированного приюта вызвало вздох удивления у историка. Аккуратно пройдя в нутрь, он взял одну из свечей, зажёг ее и при ее свете начал осматриваться.
-Будте осторожны. Эти фанатики могли понаделать здесь ловушек.- Голос Артура был задумчив. Его лицо побледнело, а в глазах загорелся азарт, как у ищейки, вставшей на след.- Тут какая то загадка, и если мы ее разгадаем, возможно мы нанесем масонам удар, которого они не ждут.
При свете свечи он быстро пробежал глазами надписи, оставив надпись на самом надгробии на самый конец.
- Древнегреческий... "Последние станут первыми..." Гмм. Интересное, а это иврит. "Не все смогут войти." Точно ловушки. - Мужчина задумчиво бубнил себе под нос, но вот его глаза дошли, наконец, до имени усопшего, и Артур от неожиданности выронил свечу.- Вот черт. Что за шутки?
Взгляд Клиффорда упёрся в Финли. Но увидев, что младший Клиффорд не в состоянии ответить на этот вопрос, Артур повернулся к механизму. Осмотрев руку, которая торчала из механизма, Артур воровато оглянулся на остальных и, увидев что на него никто особо не смотрит, сложил пальцы в необычном жесте и пожал механическую руку.
=============================≠===========≠===≠=====
Закончив с костылями, Генри упёрся в них, чтобы проверить, насколько они надёжны. Результат обрадовал солдата, и он протянул костыли раненному. Когда Финли встал, не без помощи Генри, тот услышал, как его зовут. Подойдя к капитану, Генри выслушал горячий шепот командира и поморшился. Министерство. Теперь понятно, почему все пошло наперекосяк. Эти джентльмены, которые никогда не нюхали пороха, обладали отвратительной привычкой усложнять даже самые простые планы и темнить на ровном месте. От их заданий можно было ожидать любой пакости. Когда инструктаж закончился, Генри сплюнул о досады. Когда отряд тронулся, он пошел замыкающим, внимательно оглядывая округу. Начавшийся дождь заставил старого солдата вполголоса выругался. Послав в дырявые небеса пару непечатных слов, Генри со смущения покосился на Аниту, но женщина была погруженная в свои мысли и ничего не слышала. До кладбища все добрались без происшествий, и в сердце ветерана зашевелилась Надежда. Выбрав склеп "поприличнее," Генри одним сильным ударом сбил замок и открыл дверь. Глаза обшарили помещение и, увидев то, что было внутри, Генри обомлел. Но внутрь скользнул Артур, и его слова вернули солдату способность соображать. Сначало он положил руку на плего Грегори.
- Сынок, может быть встанешь на часах снаружи? Мало ли.... Я потом тебя сменю.
Затем он подошёл к Финли и достал из-за пазухи небольшую плоскую фляжку. Когда солдат открыл ее, то по склепу разошелся мощный можжевеловый запах джинна. Генри помешался, не зная, как сказать. Наконец он протянул фляжку Финли.
-Возьмите, Сэр. Хлебните. Вам полегчает.

      Был солнечный и совершенно розовый денек. Такой сладкий, романтичный и мягонький. Шарманка звучала под стук каблучков, задающих ей ритм, барышни в забавных широких шляпах проходили с букетами тюльпанов. Бледно-желтых, хочется заметить, тюльпанов. И от них, от всех них, пахло весной и булочками с маком. Мостовая, как корка хлеба, хрустела под колесами повозок, медленно разрезающих ее пополам. Дети, смеясь и хлопая в ладоши, бегали за голубями, клевавшими на площади раскрошенный какой-то благообразной и милой бабулькой французский багет. А из труб валил не дым, а словно бы кадильное воскурение с запахом ванили. А еще в волнах Сены отражались облака быстротекущие, и легкий ветер обдувал щеки собора Парижской Богоматери. Шарль вышел из булочной. Он нес с собой хрустящий хлеб и несколько сладких пирожков с изюмом. Но его возлюбленная, Амели, не любила изюм: ей не нравилось, как хрустят виноградные косточки, а проглатывать их она считала недостойным леди. Так что Шарль купил еще и булочку с яблоком. Он хотел, конечно, купить и пирожок с вишней, который Амели просто обожала, но сегодня его не было. Шарль вышел к Сене и загляделся на ее течение. На ее еловые бирюзовые волны, перешептывающиеся между собой о небе, на лодчонки, мерно покачивающиеся и никуда не спешащие, на чаек, врезающихся в воду и тут же вырывающихся из-под нее с добычей; на рыбаков, поплавки на удочках которых уже давно дергались, но им было все равно — они спали… Ой! Что это я?! У нас же тут война. Ну простите, замечтался. На чем мы закончили?
      Анита внимательно осмотрела склеп, войдя в него и прислонившись к стене, свободной от кровавых подтеков. Глаза ее сверкнули, когда она увидела, что на самом деле Финли мертв. Впрочем, он был тут. Лицо ее тут же изобразило не то, чтобы крайнее недовольство, но бешеную ярость, смешанную одновременно с надеждой, облегчением и крайним замешательством. И радостью. Да, она нашла в этом и нечто радостное. Не знаю, как у женщин это получается — чувствовать все и ничего одновременно. Но странным, даже для женщины странным, было то, что Анита тут же переменила выражение своего лица на крайнюю сосредоточенность. Каждая зажженная Артуром свеча все более и более разгоралась в ее темных глазах, и в один момент показалось, что она вот-вот вспыхнет изнутри, пожранная этим пламенем. Но нет: только скулы ее вопили от того, что острые тени впивались в женские щечки, сама же она была подобна кобре, застывшей перед смертельным укусом. Держа в руках шкатулку с вещами отца, она чуть приоткрыла ее и просунула кончик большого пальца под крышку. Финли простонал что-то, когда Генри протянул ему свою фляжку. В этот момент Артур, чувствовавший себя как дома, подошел к каменной руке, взывающей о жесте. Вложив руку, что-то под крышкой гробницы хрустнуло и, проскрежетав…
       Нам нужно сделать паузу в этом повествовании на самом интересном месте, ведь ровно в этот же момент произошли некоторые события, кричащие о себе похлеще выходок Артура. Небольшая предыстория. Грегори остался снаружи, когда Клиффорды с кучером вошли в масонский склеп. Наверное, — такая мысль чесалась своими когтями в голове юноши, — это была ошибка. Ошибка оставаться наедине с крестами и каменными ангелами, склонившимися в рыдании над кучами трупов, прогнивших трупов, которые могут восстать в любую секунду. Все это омрачало еще и то, что однажды, когда он отчего-то не спал на уроках школьного богословия, а это была лекция об апокалипсисе, он услышал фразу из Иезекииля, которая его потрясла, и которую он размусоливал в своей голубоглазой голове еще неделю: «Стали сближаться кости, кость с костью своею. И видел я: и вот, жилы были на них, и плоть выросла, и кожа покрыла их сверху, а духа не было в них…» Эти самые слова сейчас и тормошили Грегори, да так, что весь он сотрясался и, чуть не падая, представлял, что вот, если сейчас наступит конец света, то ему придется взирать на то как кости взымутся из могил и, обрастая кровью и плотью, станут сначала дышать, потом хрипеть, а потом и с довольством проговаривать что-то своими полусросшимися черепами, глаза в которых будут поминутно напитываться кровью… Так, Грегори решился не фантазировать, а смотреть на все непосредственно, напевая про себя какую-то невинную песенку. Но с каждым мгновением песенка эта все замедлялась и утихала под тяжестью глядящих на юношу надгробий; крестов, окружавших его со всех сторон. И молния словно хлыстом стегала каменных ангелов, которые будто подпрыгивали, грозно сдвинув брови и вновь садились скорбно под ливень, что-то тихо шепча. Послышались два отдаленных выстрела, которые смог расслышать разве что только Грегори. В это мгновение все вокруг для него словно бы замерло и начало сгущаться, сужаться, выветриваться. Тьма стала поглощать мир. Кислород начал выгорать из нее. И мучительный рев грома как будто бы насмехался над всею жизнью парня, которая сводилась до этого глупого кладбища. И тут в его плечо впилась рука. Грегори чуть не умер от страха. Резко обернувшись и скосив рот, он закрыл глаза и что-то пискнул… Но это был кучер, который, пожевав губу, сказал, чтобы парень подождал снаружи. Грегори перехватило дыхание. Он так и сел, полуседой, рядом с памятником на чьей-то могиле. Это была могила какого-то ортодоксального христианина, видимо, ведь на ней, показалось юноше, остались несмываемые слезы радости и надпись: «Она жива». Грегори улыбнулся. И в этот момент раздался приглушенный, но уже более явный, слышный всем выстрел. И пуля от винтовки, пробив парню голову, пригвоздила ее ко кресту. И раскат грома прочитал своим злым хохотом страшную для проспавших уроки богословия эпитафию.
       Чарльз вложил платок в замаранные грубые руки капитана. Тот, отдышавшись, вытер свой морщинистый лоб и, поскрипев зубами, принялся разминать мокрую траву правой рукой. В сапогах капитана собралась всякая тина, и он, протянув ноги, чуть скинул с себя обувь так, чтобы из нее хоть что-то да вылилось. На вопрос Клиффорда об имени военного, капитан, похрипев, свел брови и ответил: «Шарль». После, он стал было подниматься, но вдруг откуда-то прозвучал выстрел. Пуля сверкнула совсем рядом с Чарльзом. Капитан тут же схватился за ствол дерева, ободрав ладони о его кору, вскочил и схватился за сумку. Сумка же была полностью покрыта тиной, но ее содержимое не пострадало. Чарльз выстрелил в ответ, а капитан секунд пять нервно теребил пуговицу, проклятую пуговицу, которая вечно не могла нормально расстегнуться; пуговицу, которая не раз подводила Шарля, и которая, конечно же, из-за этого была его единственным другом и самым назойливым врагом; пуговицу, которую капитан в этот момент проклинал и о которой одновременно молил; молил, чтобы она так и не поддалась ему. Но она, наконец, отстала от сумки, и Шарль выхватил револьвер. Чарльз повернулся к нему со словами: «За ним. Он может уйти. Если он француз, то он доложит о нас», — и бросился, порываясь, вслед за попытавшимся убить его человеком.
       Но капитан остановил его неожиданным спокойствием в голосе: «Стоять, Чарльз! Шаг от меня — и ты труп». И ствол револьвера коснулся спины Клиффорда. «Спокойно», — прохрипел Шарль. «Это война, мало ли какие выстрелы тормошат лес. Вот, мож, сейчас еще один будет. Или не будет, если ты скажешь: кто ты такой, черт тебя дери! Говори все, потому что мне откровенно все равно на твоих близких. Да хоть сто стрелков иди в их сторону — меня самого ждет жена, невеста. Я сам хочу жить. Ты не смеешь мне не отвечать, Чарльз! Говори немедленно, кто были эти люди, кто ты, за кого ты, почему с тобой поехала жена?! И слушай… скажи честно, за французов ты или за этих… англичан». В этот момент и прогремел смертельный выстрел. Смертельный для Грегори.
       Выстрел прогремел, и из склепа тут же выбежал Генри. Он не видел, как могильная плита стала отходить от самой гробницы. Шестерни у ее основания закрутились и плита, просеивая пыль, открыла забальзамированное тело Финли Клиффорда. Он был одет в масонские богослужебные одеяния, которые мог принять другой масон, его родственник, проведя ритуал с жертвоприношением на местном алтаре, и тем самым занять должность усопшего. Должность Финли-в-гробу была неприлично высока. Кроме того, эта одежда предназначалась для самого мертвеца, ведь, если он вдруг станет жив, то предстанет во всей славе своего звания.
       Свечи злостно вспыхнули. Зловещее чертыхание дождя нагнетало обстановку. И вдруг на пол упала шкатулка из рук Аниты. Они держали пистолет. А направлен он был на Клиффордов. «Раздевайтесь, живо! Раздевайтесь, а не то я пристрелю вас обоих!» — шепотом крикнула она, озираясь, не возвращается ли Генри. Но у Генри сейчас были проблемы вовсе иного характера. Анита переводила ствол пистолета то на Артура, то на Финли. А каменные кладбищенские ангелы плакали дождем и будто бы что-то шептали.

Финли вздохнул.
Ну, всё.
Опёрся рукой о стену.
Угораздило же.
Качнувшись, встал.
Аниту пронзили два холодных клинка-взгляда. Зелень глаз блеснула остро отточенной бронзой. Заморозила. Парализовала.
— Опусти, дорогая, — стылой водой стекли слова с кривящихся в усмешке губ. — Опусти. Ты же ещё хочешь жить. Тебе есть, ради чего жить.
Рыжеволосый парень стоял, гипнотически покачиваясь, точно изготовившаяся к броску кобра, не отрывая колючего взгляда от глаз девушки. Ни намёка на страх не было в нежданно ставших резкими и грубыми чертах молодого лица.
Каких-нибудь пару шагов разделяло девушку с пистолетом и юношу, называвшего себя Финли.
Он сделал первый — куда делась хромота? — и осталось лишь протянуть руку.
— Выстрелишь — и умрём мы все. И ты тоже. Опусти.
Медленно, не глядя на уткнувшийся в его грудь ствол, парень поднял руку. Положил длинные пальцы художника на холодный металл пистолета. Нажал. И ствол опустился на дюйм. И ещё. И ещё.
— Так-то лучше. А теперь помогите мне.
И парень, не задумываясь — куда делась хромота?! — шагнул к саркофагу. Наклонился и бесцеремонно, без доли благоговения, трепета или почтительности, полагающихся мёртвым, принялся раздевать труп. Краем глаза рыжеволосый следил за вторым Клиффордом, готовый отреагировать на любое его резкое движение.
— У нас очень мало времени.
И раздеваться сам — как, кстати, и требовала Анита.
Впрочем, не насовсем: тотчас же он натягивал на себя одеяние, снятое с трупа.
— И спрячьте это куда-нибудь, — достался мертвецу скупой кивок. — А вернётся Генри — убейте.