Ласковая осень - помни обо мне! | ходы игроков | Глава 3. Новый мир

Медленно да верно, всё шире становилась гулянка, всё цветнее, все вольготнее тёк себе первобытный праздник под зеленым шатром деревьев - с пьянством, с кутежом, с мордобоем этим положенным; с застольными песнями залихватскими да грустными. Бурлил себе бордовой волной, шумел чародейской своей каруселью ярко-алый праздник. Деревья трепетали на ветру, протягивали к каменным столам узловатые свои руки-сучья, а молодое пьяно-искристое вино уже ударило в голову Максу да Динни, уже повело за собой хмельными шаткими дорожками.
Помнилось смутно.
...Как рогатый вождь принял бинокль торжественно значительно, чуть приопустив уголки губ своих звериных даже, напитавшись важностью момента. Как кивнул достойно этот великолепный охотник, когтистую лапу возложив на плечо слишком уж повеселевшей девочки.
А потом навалилась разом череда событий. Боль и сладость, расставания печаль и знание нового чуда, танца пламенная страсть и горечь потери волшебства. Уморились юные души. Запутанные кружевные тени протягивали к вам свои лапища, древесные кроны чаровали дремотой, оленьерогие завели какую-то песнь и было в ней о прошлом и о будущем, в странную сказку складывались текучие как густой мёд слова.
Рассказывала песня. Об Ирри – стране новых людей, а ханнэках – оборотнях прошлого. О древнем мире разделенном стеной и о фантазии, что была отсечена от реальности грубым ножом. Пели гхтани о шахте, о приходе Эччей распустившей свои черные щупальца повсюду, поразившую людскую вселенную своими гиблыми нитями словно плесень. Высокую несокрушимую стену воздвигли чтобы ослабить Эччей, Эччей затихла но не ослабела. Эччей жила. Эччей распространялась.

Повествовала неторопливо песня.

Как-то соскользнулось вдруг в сон. В приятный этот золотой сон пахнущей полднем и мёдом, под осенним небом, когда солнце так еще высоко летело в своем величии полуденном. Спалось долго - час, два или целую вечность вполне возможно. Не было ничего, просто приятная дрема разлившаяся по костям и венам, мягкой своей волной.
Потом Динни пробудилась – погладило солнышко ее невинную белую щеку, какая-то муха лапками пощекотала. Солнце переменило свой цвет, сделавшись пламенно рыжим как косички молодой танцорши. На поляне царила строгая тишина и отчего-то сердце было к этому готово: каменные столы стояли опустошенные, деревья тревожно нависали густым дремотным пологом – настоящие дуплистые хашетайне. Гхтаней само собой не было. И праздника не было тоже, а полдень уже сменился вечерней тишиной.
Солнце ползло по небу низко, рассыпало впереди себя длинные лучи-пики. В лесу как-то сделалось тревожно, а на поляне всё еще волшебно было и красиво. Храпел Макс расцветший синяками. Рядом с ним в землю воткнутый огромный нож красовался – прямо таки цельной кости кинжал, воткнутый в землю по рукоятку, тот самый, из хрустнувшей лапищи Бодливого Рогача Ычектани.
Кости Макса болели. Левый глаз заплыл, а во рту противнисто шатался зуб, обдавая сиреневой болью при неосторожном прикосновении. Черныш наглотавшись чудного пойла храпел себе где-то в душе, а сознание подростка уже пробудилось. И головная боль верной подружкой тоже на месте оказалась. И тошнота. И сушняк адский.
Агась. С добрым вечерним утром, Максимка!
И еще новый знакомый, конечно же, тоже был на месте.
Сидел себе на земле и ухмылялся наглой рожей здоровенный лев, только вместо хвоста у него положенного всякому истинному льву – скорпионье жало красовалось. Крылья кожистые сложены на спине, улыбка что у чеширского кота – гаденько ухмыляющаяся на морде, зубастая-зубастая такая, а зрачки вертикальные, змеиные. Наблюдательные.

- Ну-с-с, привет! – скорпионье жало задумчиво дернулось себе. – И чего мы будем де-е-е-еть, млады? – пропел сладенько.

Медленно шел с холма Афоня, окунаясь в туман по грудь, словно бы в море какое. Сначала идти были легко, потом стало трудно. Склизлая земля под ногами, крутой откос – с каждым шагом всё дальше заповедная поляна, всё дальше уплывают Динь и Макс. Тропка снова на болота ныряет, снова в тишину плесневелую окунается, в снулый этот топкий день.
Тяжелый спуск. Без Города привычного, в каком-то чудом опасном мире неторопливое скольжение вниз.
Глядь, и уже снова болота чавкают, странные твари бродят во тьме, костяки древних торчат из под земли, вонзаясь в муть далекого бледного неба и листья шуршат грустными одеяльцами. Шурх-шурх-шур.
Санька не слышно. Бурана не слышно.
Впрочем, нет… вдруг показалось, будто бы кто-то залаял вдалеке. Рванулся вперед ты придавливая квёлую плоть земли. Лай. Бурановский как будто и не бурановский, такой себе лай опасный. А главное. Силуэт черный в траве привиделся, такой себе силуэт же.
Старомодное платье с рюшами, зонтик в руках, чернота одеяний…
- Кан… канну… иди-и-и… Говори-и-и-и. Мла-а-а-да, канн-кан! Я помогу. Ищешь Свою, потерял Свою? Разыщу-у-у! Покорно разыщу для тебя, младой.

Чужак захихикал вдруг заливисто, будто бы Санька что-то такое смешное спросил, что животик уж прямо надорвать надо. Долгонько смеялся со всхлипами да подвываниями сочными незнакомец, потом прекратил дергать ногами и выдохнул счастливо.
- Хи-хи-хи, ха-ха-ха, я много знать. Чего знать? Всего знать! Я звездочет, я рифмоплет, сижу здесь. Грущу. Шахта, говорить? – показалось, будто прищурился острый глаз в тени лукаво сверкнув. – А может и знаю, а может и нет. Дорожка имеется. А твоя мне чего дашь? Лицо давай? Душу давай? Красивую ворону с неба давай-давай! Или не давай… хи-хи-хи, или напугай тебя двоедушница как следовай?

Рассмеялся снова.

- Мальчонка глупый отдавай. Бродит по болотам, Ждун-Ждун! Отдавай? Я тебе что-то, ты мне что-то! Я здесь сидеть грустить, мясо свое жарить одинокий бедный странник. Всеми изгнанный Изгнанник. Согревать меня песней ты? Рассказом длинным приободрить? Я знай дорогу, куда дорогу только желать знать? За Стену быть может, или на стену, или под стену? Хе-хе-хе. Хи-хи-хи.
К мясу принюхался шумно.
- Со мной кушевайть будешь ты? А ты чего мне взамен? За всё плата, всегда плата. Ты мне - я тебе! Закон болот.

Застыл Афоня, силуэт изучая. Бабка опять? Ну-ну.
Сжал рукоять топорика, добытого из рюкзака ещё при первой встрече. Но разговоры вести не стал. Крикнул громко:
— Бууурааааан!
И начал по дуге платье обходить. В прошлый раз тоже какие-то обещания давались. Не верил им парень и слушать не собирался.

По щеке ползла муха. И в голове ползали мухи, незнамо как сумевшие туда пробраться. Динка досадливо встряхнулась, отгоняя их. Что это было? Неужто приснилось? Гхтани, песни, пир. Взгляд упал на собственный пояс, за который был заткнут гладкий, невиданной красоты рог, затем на Макса — потрёпанного и помятого. Нет, не приснилось. Только вот кто же им поверит? Она опять затрясла головой — обиженно. По умению вызывать недоверие своими рассказами у Динки была пятерка. Впрочем, сейчас существовали проблемы и более насущные, чем глупые ребята со двора. Пить хотелось — жуть. Вот когда пригодится кисленькое, с лимончиком. Взяв со стола измятый термос, Динка перевернула его и огорчённо поставила на место. Ни капельки не осталось.

— У тебя воды нет? — с надеждой повернулась она к Максу, отряхиваясь, словно ёжик, после зимней спячки. — Пить жутко охота. И ребят надо найти, куда они делись?

И тут только заметила нового спутника. Было полное впечатление, что одна из статуй ожила.

— Привет, — потянула девчонка растерянно, — а ты кто?

Холодок по загривку пробежался.
«И чего это он там бормочет? Страсти какие-то!»
Нет, Санька конечно же насторожился, сгорбился маленько, плечи приподнял, втягивая голову. Ну а что? В сырой-то куртке зябко очень даже! От слов чужака и от болотной сырости плохенько вдвойне, неуютно совсем. Плату требует ехидный, так еще и разоблачил! Вот от этого вообще не по себе! Глаза двуликой сразу по сторонам стрелять начали – не услыхал ли кто лишний?

К костерку паренек приближаться раздумал: уж лучше с неделю носом пошмыгать, чем на шашлык! Вот только дорогу знать ему и правда сильно приспичило, друзья к шахте ушли, а коли Саня дорогу домой выберет, так вернуться же – со смеху над ним помирать будут! Ага, Макс в особенности! Кукиш ему, а не повод!

- Лицо не дам! – сразу Сашка предупредил, - И Ждуна не дам. Он сам себе хозяин. А раз все знаете, то либо лжете, либо дорогу тоже знаете! А что взамен?
Тут ребятенок призадумался, глаз прищурил, губу поджал. Чего страннику предложить? У Санька ни денег, ничего, только авоська с припасами пикниковыми. Ну тут и смекнул он, глядя на то, как бедно пирует дядька.
- Мяса не буду, спасибо. А вам за помощь могу предложить… Короче кто же мясо без хлеба доброго ест? Вот хлеб, у меня с собой. – потряс мешком своим шуршащим мальчик, - У людей традиция такая – хлебом гостей встречать. А уж если и хлеб вам не благодарность… Одинокий, говорите?
Парнишка вновь прищурился, всматриваясь в отбрасываемую шляпой тень. Худо ему, одному, сам говорит – грустит! Ну а коли сожрать бы хотел, без разговоров бы и сожрал, без торгов. Ну, а так как Санька все равно и сам один-одинешенек…
- А так - взамен на мою просьбу я вас с собой возьму. Буду по дороге вам всякое рассказывать, только вы меня по пути верному вести должны. А когда придем к шахте старой, то еще и накормлю вас, еда у меня есть! Немного, и не совсем деликатесы… Чем богаты, тем и рады, как говориться.
Нырнув моськой в пакет, Сашка начал страннику перечислять чем богат:
- Вон тут хлебушек есть. Есть вобла, есть яблочки… Баранки к чаю. Правда чая нет, но есть вода. О! Леденцов же еще карманы полные! Конфетку хотите, дядь? – и тут мальчик наглядно чудаку продемонстрировал красивый красный леденец в прозрачной обертке.

Зажатая меж пальцами конфетка-барбариска, в шуршащем нарядном фантике, заманчиво поблескивала, похожая на драгоценный камушек, чуть мутноватый, но пропускающий сквозь себя свет, который зажигал в ней махонький алый огонек.

Закружила, завертела Макса последняя юбилейная пьянка рогачей. Вот как в лютый шторм морская волна, цунами бывало захватывает кораблики хиленькие и швыряет их из стороны в сторону, пока об скалы не размозжит, так и хулигана похожим образом пропустила сквозь себя гулянка уходящая. Парень честно пытался вынести хоть что-то из пьяных бредней рогачих, но тщетно. Отказались мозги работать. Единственное, что Макс уяснил уже давно – Эччей гад редкостный. Пацанов надо собирать и рожу чистить ему идти, вот! А то сволочь эта район свой только расширяет и рогачей всяких нормальных, чётких вытесняет. Ух, негодяй, злости на него нет! Такова была последняя мыслишка Макса, прежде чем юное дарование окончательно провалилось в темноту и во всю мощь своих лёгких захрапело под лавкой. Праздник, определённо, удался!

И, как это бывает, на утро наступила расплата. В начале, хулиган и не понял вовсе, что проснулся. Подумал было, что концы успел отбросить и какой-то ушлый некромант в качестве зомби поднять его решил. Так было Максу плох… нет не плохо – по-настоящему херово! Будто все рогачи разом на пареньке всю ночь чечётку выплясывали. Болело, кажется всё, а что не болело, то уже давно онемело. Чека, козлина рогатая! Бедняга Макс всем своим чёрным сердцем желал, чтобы Чубака драчливая также сейчас страдала!

Принял сидячее положения парень, корчась от головной боли и сушняка адского. Языком зуб качающийся потрогал. Неприятно – жуть. Может выдрать к чёртовой матери? Шелуху от семок удобней будет сплёвывать. Нож костяной увидел. Не нож, а меч целый! Не зажмотился Чека, будет чем перед пацанами похвастаться. Кинжал Макс схватил, из рюкзака своего бутылочку пивка светлого достал и к Динке пополз, на ходу крышку от горлышка лезвием отрывая. Клин-клином все нормальные ребята вышибают! Глотнул лёгонького и хорошо стало… Ну как хорошо. Не так хоть гадливо, как раньше.

- Промочи горло, подруга. Полегчает, - просипел Макс страшным пропитым голосом и Динке бутылку суют. На мол, вечеринка продолжается.

А после голос ехидный у себя за спиной слышит. Поворачивается, ба, да это же лев! Причём не в клетке, да с хвостом скорпиона и крыльями летучей мыши. Монстр короче. Морда у мутанта нехорошая, чуть ли не облизывается, скотина. Понятно всё тут.

Рукоятку ножа хулиган крепко сжимает, да Динку собой загораживает. Черныш тварь блохастая опять дрыхнет? Кто бы сомневался…

- Знамо что, Симба, - оскалился Макс, косясь на мантикору единственным здоровым глазом, - Шкуру львиную добывать, коль ближе ещё на шаг подойдёшь. Иди куда шёл, добычи ты здесь не найдёшь, - враждебно заявил парень, сплёвывая сквозь зубы кровавую слюну.

Он усмехнулся гаденько, этот большой болотный гад с кожистыми крыльями. Ухо потрепанное почесал задней лапой, затем взрыкнул лениво, обдавая тебя, Макс, свежей вонью сладковато-прогорклой трупчины, неторопливо между желтоватыми зубами зверюгена разлагающейся.
Хихикнул издевательски кот. Сверкнул глазищами своими кошачьими, немного выпученными и загадочно желтыми – только зрачок больше змеиный напоминал, так и тлел себе недобрым угольком в ночи, разбрасывая острые искры этот самый зрачище вертикальный.
И вроде светло еще, и вроде золото рыжее заповедные леса укрывает мягким одеялком, травы себе шуршат вдохновенно, таинственно, и пахнет по летнему щедро, пахнет сладко и чудесно. Сахаром прижаристым, жирным духом земли веет, а неуютно вот как-то сделалось, ощутимо так гадостно сделалось на полянке гхтаньевой. От присутствия Зверюги неуютно, само-собой же, а еще от холодка этого мерзенького, споро от земли распространяющегося. Льдистого такого. Беспощадного холодка. Трогал он ноги, пробирался сквозь подошвы тонких кед. Лес дрожал, волновался, болтали о чем-то дремучие деревья и первый листик, красивый резной лист хашетайне изумрудной слезой приземлился на руку Динь. Как-то вдруг побагровел в руках девочки и сморщился.
Тревога молчаливая. Царство красного, алого, темно-зеленого и золотого цвета.

- Бу-бу-бу, Млада. Мммм, какой грозный зверёк. Скажите-ка на милость! И вкусный наверное, и задиристый такой в сложносочиненной ситуации, - жалом скорпионьим небрежно землю хлестанул Недосимбыч, выбивая облачко пыли. – А ну как ночь придет, чего делать будет наша млада? Задиристая сладкая млада светлой шерсти, как она тогда станет скулить, когда большой желтый глаз рухнет за край мира и наступит время Болотницы? Ночи Ночной, Красавицы Непогиблой! Бабушки в сером, как ее иногда зовут, ха-ха-ха. Думаете, вас эти самый гхта-а-аньки защитят? (промурлыкая издевательски), хэй хэй… Тогда уж сразу ждите пришествия ханнэков, раззевайте пасть и глотайте зеленое мяско мои юные малыши! Ханнэки то, зыннэки сё. Только плевать ханнэки на ваши дела, отрыжка чертова, агахыма проклятое. Вот что такое ханнэкам ваши дела!
Усмехнулся зверь, а глаза внимательными остались да льдистыми, глаза змеиные глядели жутенько. Не моргая. Скорпионье жало взад и вперед себе ритмично ходило, словно бы кобра зачарованная звуками арабской дудки.
На Динни поглядел жуткими своими глазами красавец.
- Кто я, не так важно, мои разлюбезные, вопрос - кто вы! Пророчество говорило о четырех Младах, о четырех легендарных героях, фу-ты ну-ты, которые придут нас всех спасти, вас спасти. Гнилой город Иррийцев спасти и эти вонючие ханнэчьи лужи. Фрррр! Оживят левиа-а-афанов, победят недобрую старушку. Хай-хэй. А что я зрю перед собой? Я созерцаю напуганных пьяных детей всего лишь. Скажите-ка на милость! А где настоящие млады затерялись, геройские крепкие туши, что будут рвать и метать? Вы убили их и съели их черепа, малыши!? Где вкусные человекинэ с сердцами горящими огнем, истекающими героизмом и смелостью. С той самой могучей печенью которая жирна? Которая так сладенько вкусна на моих клыках? Фррррр. Ну… хотите идите за мной, мла-а-ады. Или умрите, когда желтый глаз упадет в свою могилу. Ишохорья. Время увядания и нового рождения. Эгерей – время темного рока. Ва-а-ашего рока, если останетесь здесь.

Поднялся лениво. Двинулся себе прочь с кошачьей грацией.

- Эх-ха, смерть это тоже выбор. Желтый глаз падает за край мира и маленькие сюрпризы поджидают маленьких искателей приключений. Иногда они умирают быстро, сладенькие, а иногда с мучениями. Ох уж эти глупцы теплокровные человечки! Но вы сидите здесь и ждите свою судьбу, ребятушки. Она придет с неба, ха-ха-ха! Бабушка всегда рассылает своих крыс на небо, хо-хо-хо. Э-э-эчей, эчей, эчей. Бабушка любит шутить, хэ-хэ-хэ.
Развернулся Зверюга. Неторопливо вдаль пошел местный король Лев, но явно не спешил в этом деле, нарочитенько неторопливо прочь двинулся, будто бы не желая уходить. Он ведь здесь долго сидел. Глядел на вас спящих, варил про себя что-то в большой кошачьей голове…

- Хи-хи-хи! – рассмеялась вдруг фигурка звонко-звонко, в ладошки прямо таки захлопала, перед Саньком закрутившись юлой-переростком, потом подскочила себе и подпрыгнула весело. – Фюить! – свистанула.
Глядь, Сань! А ноги-то мохнатые у человечищи, ноги-то звериные, каштановой шерстью поросшие! Босые прямо-таки в этой коричневой топи да грязище себе красуются. Рога дровянистые на шляпе скрипят, а глазища желтые так и мерцают, аки звездочки небесные.
Урчит себе этот жуткий чужак словно большой зверь. Гррр - из под шляпы слышится раскатистое дыхание.

- Хороша, хороша! Баранки хороша, мясо хороша, вобла хороша, яблочки хороша. Человечина хороша кушевайт тоже. Ээээ нет, или не хороша? – снова хихикнул, отплясывать принявшись этот импульсивный незнакомец.
- Ай согласен я, ай довольна я. Ура-ра-ра-ра! – к конфете лапу протянул, язык длинный высунув от удовольствия.
…Что-то знакомое в фигуре проявилось, словно бы ты уже видела такое, Сашкенция, язык вываленный, рога на голове. Да-да, уж точно ведь встречала когда-то.
- Дай-дай-дай мне сейчас же давай твоя моя! – подергал пальцами и вдруг посерьезнел. - Идти с тобой двушница, топ-топ хлюп-хлюп по болотам смердящим. Так есть, так хочу. Только там Смерть бродит, добычу себе ищет и выпивает тепло, будто жирный суп. Уууу, двудушница. Я сбежать, ты обратно меня волочь. Хи-хи-хи, вот так судьба-судьбинка-судьбинушка. Идешь туда? Магию надо! Ха-ха. Без магии нам никак, без ханнэков, без старых костей никак. На кладбище надо, на лежбище надо, где косточки сладко спят. Магия нам нужна, старые духи нужны. Хи-хи-хи, пойдешь к мертвецам голодным? К тем самым пойдешь, кто один в темноте бродит? Ууууу. Темнота падет – мертвецы голодными станут. Твоя понравиться им – давайт магию, не понравиться – скушевайт тобой. Идешь? Дрейфишь? С собой берешь жарких душ охапку? Чем больше жарких – тем лучше. Много тел - мало силы мертвецом. Мало тела – мертвецам легко-легко тебя ловить! Можешь идти магию добыть, можешь не идти. Можешь прямо в шахту топ-топ, хлоп-хлоп. А она мням-мням, старая шахта!

Требовательно когтистую лапищу раскрыл, больщущую такую, огроменную даже на фоне твоей маленькой руки, Сашок.

- Давай камушек этот моя твоя! Что делать он? Магию делать он, верно? Магия хорошо. Магия славно. Камушек магичий карамельный, дааааа?

Притихло болото, подобралось в себя как-то и даже камыш болтливый коварно умолк, такой грязно желтый и нехороший себе - заповедный камыш шуршащий колдовской стеной. Мушиный писк в воздухе разлился, хмарь какая-то густо коричневая сгустилась, а затем тишина навалилась. То самое ничто.
Пи-и-и-и.
Некоторое время планета летела в бездушной пустоте: и небо онемело и кругляш солнца вылинявшего застыл перекалившейся монеткой, только бабка шевелила коричневыми губами, шамкала, чавкала, свистела. Только какая-то дрянь ползучая у ее ног шевелилась. Затем хруст отдаленный послышался. Грозный какой-то нарастабщий топоток.

- Чего ты больше всего боишься младой? – показала частокол заостренных зубов во рту добрая Ба. Видно на помощь захотела прийти же. – Я защищу!

— А я тоже шутить не люблю, — рассердилась вдруг Динни. Ну а чего он дразнится, да насмехается?
— Видишь? — она вытащила бабулькин зонтик и покрутила им перед мордой странного существа. — Пусть только придет, да мы её! Да мы! Да, Макс? — девчонка оглянулась на своего друга.

Никогда Максим не видел приятельницу ещё такой воинственной. Динка обычно существо милое, витающее где-то в облаках, но крайне беззащитное. А тут кулачки сжаты, глаза горят, в пальцах зонтик хищно вертит. Зверобой, он же Соколиный глаз, вышел на тропу войны, прямо.

— Иди-иди, — процедила она мантикоре в спину, — Беги, прячься, кошка трусливая, раз старушки испугался. В пророчестве-то про тебя забыли, наверно. А все потому что сбежал, поджав хвост.

Мелькнуло в мыслях лицо матери. Пустое. Бледное. Безжизненное.
Следом и отец показался. Осунувшийся. Поросший щетиной. Впалый глазами. Пахнущий перегаром. Паршивящий всё сильней и сильнее.
Санёк. Позеленевший. Вздувшийся. Едва видимый под мутной болотной водой.
Динька. Макс. Бесконечно далёкие. Растворившиеся в неизвестности.
Буран. Одинокий. Голодный. Всеми покинутый. Заблудший.

Не сказал Афоня старухе, что более всего боится потерять близких. И тех, за кого отвечает.
Просто продолжил свой путь в обход её, лишь на мгновение замешкавшись.

От этой бесовской пляски у Санька в глазах зарябило, в ушах зазвенело от улюлюканья чудаковатого! Самое время от страха задрожать и ломануться в топи глубже, пятками сверкая. Только вот Сашка нутром чувствовала – нельзя! Нельзя бояться, нельзя бежать. Эти длинные мохнатые лапища куда проворнее казались детских хилых ножек, путающихся в траве да скованных тяжестью рыбацкой резиновой обувки.

- Э! Э-э-э! Не хороша человечина! Вот, конфетку забирайте, а про человечину забудьте! Только обертку снимите, да не глотайте разом. И зубами грызть не советую, целая она слаще стократ и дольше радовать будет.

Не унимался странный двуногий зверь! Скачет, хихикает, мальчика с толку сбивает! Что же он так теперь всю дорогу вокруг него как заведенный скакать и балаболить будет? Это напомнило Сане Бурана в его лучшие годы, молодые годы так сказать. Все носился себе, прыгал, резвился, скулил визгливо и радостно, когда ребятня его вниманием окружала. Вот и в рослом страннике что-то такое было, от ребенка что ли… Потому-то он и не казался таким зловещим, хотя… Если честно, Саня и сам поди уже «того», раз еще разговаривает с чудищем одиноким, про человечину толкующим!
- Стоп, стоп! Не торопите! – решил разобраться мальчонка, а то от сумбурного монолога чокнутого рогача у Сани такая каша в голове осталась, - Так вы что, из шахты сами сбежали? А теперь вот так просто согласны туда вернуться?

Какой-то подвох чуял паренек. Ну либо великан мохнатый не очень с головой дружил, чтоб возвращаться туда, откуда еле ноги унес. Еще про магию костей ему толкует – Сашке даже тошно стало! Гнилое дело – покой мертвяков ворошить! Магия, не магия… Это же еще и ночи дожидаться надо, а Динка с парнями уже там поди давно, и в беде! Не бросать же их теперь, ведясь на странноватые, отдающие безумием речи странника! Да и, по правде сказать, Сашка еще рассчитывала, что до заката ребят из шахты заберет и все они к вечеру уже во дворе окажутся. Нечего мелюзге по ночам да по болотам шариться. В чем-то взрослые все-таки бывают правы…

Неизвестно, что там планировал лёва, распахивая свою мясорубку и овевая Макса миазмами смерти и гнили, но попытки сломить волю паренька разбились об непробиваемую заложенность носа пьянчужки. Похмелье – это дело такое. Обоняние пропадает напрочь. А вот речи Недосимбы таки достигли своей цели. Шестерёнки и винтики в голове Макса аж заскрипели, силясь обработать всю ту инфу, которую монстрятина решила вывалить на младов. Львы, оказывается, страсть, как любят потрещать!

Смекнув, что монстрятина таки где-то уже обожралась и закусывать мелкотнёй пока не собирается, Макс слегка расслабился. Нож опустил, к бутылочке опять присосался, давая гриве этой ходячей вдоволь выговориться. Может, конечно, хулиган тупил по страшному, но сути львиных наездов чёт не догонял. Ну наступит ночь. И чо? Опять какая-то бабка прикатит? Ток теперь уже в сером? Да в этих топях старпёров водится в разы больше, чем комаров! И кто такие нахрен ханнэки? Местные менты, которые пенсию по болоту гоняют? Мрааак…

Но вообще, конечно, лёва-то был грозный такой лёва! Вона как моргала свои змеиные пырит, да хвостом мутированным машет. Аж проникся Макс. Испугаться только не успел. Стоило недосимбе затянуть песню про пророчество, как прыснул паренёк, за живот схватившись. Аж пивасик из носа полился. Сгоняли, называется, до шахты с утречка пораньше. Терь вот каких-то левиафанов пробуждать придётся. Не, ну лёва, конечно, юморист. Это у пушистика не отнять!

Взметнулось настроение Макса вверх сразу, да воззрился парень на монстрятину с улыбкой широкой. А ну чего сейчас отмочит? А лёва вдруг слинять решил! Видимо всю лекцию, загодя заготовленную, зверина важно зачитала. Время и честь знать, всё такое. Не, ну так неинтересно, куда пошёл-то?!

А Динка вдруг чего-то разозлилась. Воинственной вмиг стала. Вона как зонтом машет трофейным! Макс девицу, конечно, поддержал. Кулачишком своим потряс, да и напускно-важно заявил:
- Полюбому, Динка! Раскатаем и эту пенсию! Очки там сломаем, клюшку погнём, ревматизм вправим. Короче уж что- что, а старпёров гонять мы уже умеем!

А вот прогонять лёву хулиган почему-то не захотел. В бок Динку локтем толкает, да говорит так тихо заговорчески.
- Да ты не гони лошадей, Динарик. Я ведь чего всегда хотел… - пырит свои моргала Макс в сторону недосимбы, -…на льве верхом покататься! А уж на летающем-то это же вообще крутяк в квадрате!

Короче дело за малым. Подбегает возбуждённый паренёк к хвостатому чудо, да как ляпанёт!
- Слышь, дядя, а ты эта… не покатаешь нас с Динкой, а? Как раз и остальных недогероев поищем с воздуха. Шляются тут где-то по топям. Не знаю, как там Афоня, но Санька то лопоухий точно люлей от бабульки-то отхватит! – прикинув, что нужно умаслить льва пряником, Макс с улыбкой заявляет, - А мы тебе пока гриву потреплем! За ухом почешем! Соглашайся, а.