В июне 44го [почти счастливый конец] | ходы игроков | - вылазка за "языком"

Обратной дорогой Михаил мог ещё раз обдумать план. Вроде, всё стройно, хоть и не обычно. За "языками" его отделение раньше не отправляли. Но приказ есть приказ. Вроде всё должно пройти хорошо, да как говорят, "гладко было на бумаге, да забыли про овраги".

Ещё раз прокрутил в уме операцию:

Задача снайпера - выявить и зачистить секрет на месте высадки, если таковой имеется. Возможно это - самое слабое место в плане. А если немец не даст себя обнаружить? Что тогда? Даже думать не хочется. Ладно, что дальше? За полночь погрузиться на лодки со своими бойцами и переплыть реку. Погода нычне стоит дождливая, облачная, так что видимость не слишком хорошая и это хорошо. Но если немец "понавешает люстр"*, на реке они будут как на ладони, то есть, легкой мишенью и это второе слабое место в плане. Дальше, даже если они высадятся и их не обнаружат, надо будет где-то найти унтера. Найти, добраться до него и взять. Обычному стрелковому отделению, ни разведчикам, ни диверсионной группе - это третье слабое место в плане. Затем, продолжая оставаться незаметными, надо добраться до лодок и плыть обратно. Плыть... Минут пять, если уверенно на весла налегать, ну может три минуты. Более, чем достаточно, чтобы расстрелять их отделение из винтовок и пулеметов с берега. Но здесь капитан обещал поддержку - минометчики, пулеметчики, Волков тот же, так что возможно, немцу будет не до двух лодок. Итого три слабых места в плане. А цена провала - жизнь дюжины человек.

С такими невеселыми мыслями, прибыл Михаил в расположение. Вот блиндаж, в который заселили его отделение, двое его бойцов у входа перекуривают, остальные, возможно, спят после ночного сидения в окопах "передка", хотя могли бы уже и проснуться. А да, изнутри слышны голоса, кто-то, вроде, Егор подзадоривает да хохмачит, рассказывая очередную байку про то, как он в сан-роту со своим прострелянным плечом попал и повстречал там Василису красоты невиданной, как в сказке

А Толмачеву теперь придется рассказывать бойцам другую сказку, о том, как придется идти дорогой мокрой, да в лес густой, да чем дальше, тем страшней та сказка будет...

Неприятные мысли бередили разум и душу старшего сержанта: вроде и шансы на успех были, но и вариантов облажаться - более чем. И каждая ошибка - жизнь людей или даже самого Толмачева. Достаточно тщедушный по гражданской жизни, Михаил закалился в гониле войны, приобретя как и солдатские навыки, так и умение нагнать кураж, нацепив маску героического сержанта, сошедшего с агитационного плаката комиссара. Но страшная правда была в том, что всю войну, все три года боёв, Михаил боялся. Не простым страхом человека под огнём, что свойственен каждому, а страхом трусливым и липким, что называют малодушием. От этого делалось мерзко самому Михаилу, но всё что он мог с этим делать - жить и не давать никому из окружающих его братьев по оружию, офицеров и комиссаров этого распознать.

*
По дороге завернул к лейтенанту Шилову: знакомы они были шапочно, но ситуация требовала дополнительного снабжения и уж кто-кто, а завслкладом тут был приоритетной целью. Объяснив ситуацию, Толмачев попросил, а затем используя логику и банальную арифметику, пояснил почему лодок нужно именно 3.

На входе временного расположения его отделения дежурили как раз его земляки, Тамбовские два брата Чернозёмины, Слава и Георгий: сыны крестьян в эн-ном поколении, мощные и кряжистые, которые были как раз пулеметным расчётом.
Бойцы при виде его подтянулись, но он рукой отмахнулся и с собой внутрь блиндажа увлёк.

Курился углями мелкий костерок, в обожженном дочерна котелке закипала вода, сразу с чайным пакетиком, а на больших поленьях, где не сидели люди, лежали просушивающиеся портянки - солдаты были матёрые и свободное время тратили либо на сон, либо на гигену.

Красавец-парень, Егор, кажется Константинович, Повилов замолк на полуслове, оборвав очередную хохму. Глянул он на Толмачева, перекрестился под смешки сидевших у костра и спросил:
— Ох, батюшки-святы, Михалыч, неужто САМ - помер? - начал он новую клоунаду, завидев мрачное лицо своего сержанта
— Сплюнь, дурья башка, да потише ори, а то индекс неблагонадежности тебе поднимут и пойдешь по этапам урок тамбовских хохмить, да балагурить, - резко осёк Егора Толмачев, которому порядком поднадоели его крамольные шутки. Егор не видел загранотрядов НКВД в Сталинграде и прочих зверств "синих воротничков" - оно и к лучшему, — Будите всех - дело есть.

Интрига получилась хорошая, народ быстро сгрупировался у костра, растолкав предварительно спящих.

— Вообщем так, соколики, есть две новости: хорошая и плохая. С какой начать?

"С хорошей!", "Хорошую давай, Михалыч!" - загомонила солдатня, окончательно разбудив сонных бойцов, которые тут же возникли за плечами товарищей, сладко позевывая и растирая заспанные глаза.
— С хорошей, так с хорошей, - сержант, хитро улыбнувшись, извлек из-за пазухи трофейный мешочек с рафинадом и закинув пару в свою кружку, которую мгновенно подал Егор, положил его на центр импровизированного стола, где уже лежало немного махорки и пара "козьих ножек".
— Держи, пролетариат, шамайте, и капитана Ивашкевича добрым словом уважьте, добродеятеля.

Солдаты бодро налетели на дармовое угощение - сахар на фронте штука приятная и полезная во всех отношениях.

— Это ещё не все. Из Тамбова, вместо писем и агит газет, есть вести неплохие: всё тихо и фриц окапывается. По всему Союзу ситуация в нашу сторону склоняется - гоним и давим гадов, дожать осталось немного.

Помолчав, Толмачев добавил:
— А теперь о грустном. Поступил приказ сегодня ночью взять языка из числа унтеров фашистких. На дело идём мы. Вылазка планируется тихой сапой, если начнется буча - мы сразу драпаем на свой берег под прикрытие минометов и пулеметов. Идём все вместе, надеюсь, сейчас снабженцы решат сколько саперы смогут одолжить плоскодонок и тогда точно решим. Если что - кто-то останется в прикрытии, а в программе максимум разделимся на группу разведки и группу прикрытия.

Он дал ещё секунд тридцать на осмысление:

— Добровольцы в группу разведки?

Шилов встретил Михаила не с распростертыми объятьями, даже хмуро. Но не из-за отношения, знал, что отделение Толмачева сегодня ночью за линию пойдет, а не него ляжет их прикрытие, если что не так пойдет. Оттого может и тяготился. А может просто не хотел дружбу заводить с теми, кого завтра быть может хоронить будет или просто гадать, что стало с ними.

- Миш, я тебе могу гимнастерку сладить, сапоги, шинель, патроны, гранаты. И с этим у тебя, на сколько я знаю, проблем нет. Но лодки - это не по моей части, с этим - к саперам, они уже неделю как всякий плавающий хлам по окрестностям собирают и к себе волокут, вот к ним тебе и надо. Так что не обессудь, нечем мне тебе помочь.

...

После слов о добровольцах, переглянулись бойцы. Взглядами обменялись.

- Я пойду, - ефрейтор Петр Гамов первым поднял руку.
- Мы пойдем, - почти хором ответил пулеметный расчет.
- Я иду.
- И я.
- И я.
- И мы...

Всё отделение в полном составе не желало оставаться в пропахшем портянками, сыром, но теплом и относительно безопасном блиндаже. Откажешь теперь кому - ещё и обидятся, так что, видимо, придется Михаилу всех с собой брать.

Но две лодки... Если бы только плавать туда, да вернуться обратно, всем бы место нашлось. А если ещё и "языка" с собой тащить, тут уже тесно будет, да и лодку перевернуть или подтопить проще. А значит надо было решить ещё одну проблему, благо, саперы недалече. Так что наказав своим готовится, направился к притоку, к саперам. Быстро нашел Меньщикова (замкомвзвода) и выложил тому свой простой арифметический расчет, мол, надо.

- Товарищ Толмачев, я не Днепровская флотилия, у меня тут не летний прокат плавательных средств, я тебе и так всё, что есть отдаю.

- А это что? - указал Михаил на здоровенную лодку, в которой с десяток бойцов могло бы поместиться. - Слушай, Степан, мне эта лодка по-зарез нужна, мне, на минуточку, за линию надо, пока ты тут зад свой будешь просиживать.

В сердцах сказал, да видно, эмоциональное перенапряжение сказывалось. Меньщиков хотел что-то ответить, да махнул рукой.

- А, чёрт с тобой, хочешь эту лодку - бери эту лодку, только она не готова, не проверена, мы её только сегодня с заводи привезли. И раз тебе на тринадцать мест нужно, то бери эту лодку и одну плоскодонку, ещё и место останется.

На том и расстались. Толмачев даже доволен был, что теперь двумя лодками всех бойцов без проблем переправить сможет.

Обретя плавательные средства и поддержку отделения, Толмачев был готов отдать последние приказы:

— Всем подготовиться как следует. Снаряжение проверьте, чтобы не звенело и не бряцало лишнего чего. Всем кто не доспал - доспать. Золы и сажи на вечер заготовьте в достатке, морды мазать будем. Снаряжение и оружие всем проверить. И морально готовьтесь.

Озадачив бойцов, Михаил Иванович и сам был не дурак прилечь на пару часов, а затем, проверив собственное оружие, покорпеть над картами, пытаясь предугадать где же найти искомого унтера, что так требовался Ставке. *

***
Вечером, добравшись до точки отправки, первым делом искал среди минометного расчета контакта с снайпером, дабы узнать точную информацию касательно секретов и активности противника.

Вторым важным моментом, была речь бойцам перед отправкой.

— Ребята. Такое дело - командование рассчитывает на нас, хоть мы и не разведчики или диверсанты. Они считают нас лучшими кандидатами - ради карсного словца или на деле так - не важно. Мы пойдем и сделаем это, потому что мы лучшие, - он твердым взглядом поглядел каждому бойцу в глаза, заглядывая в душу и надеясь увидеть там решимость и готовность - только так он мог не бояться сам, — Мы тихо переберемся через реку на двух лодках - я с группой разведки на плоскодонке, следом, на небольшой дистанции - все остальные. В случае опасности - поддерживаете нас огнём, но только после того как мы сами начнем стрельбу. И никакого геройства в случае бучи - ноги в руки и к лодкам. Всё ясно?

Михаил выкроил время для сна. Удивительно, но заснул быстро, как будто и не волновался. Возможно причиной тому - фронтовая привычка использовать моменты тишины для отдыха.

Проснувшись, принялся за сборы, подготовку, чтение карты. Изучение местности на бумаге не дало Толмачеву какой-то особой информации. От леска, как и говорил взводный, можно было идти и влево и вправо. И там и там - позиции немцев, и так и здесь - должен быть хоть один унтер. Либо через лес до Ракшина, но на подступах к деревне, где, скорее всего, у немцев ротный резерв, лес наверняка заминирован. Слишком рискованно было бы оставлять такой шикарный подход к населенному пункту не прикрытым.

Стало быть, или влево, или вправо. Выглядит совершенно одинаково.

- Товарищ старший сержант, к вам посыльный.

В землянку вошел дед Иван, грязный, как по болотам ползал. Воинское приветствие отдал, как будто к генералу прибыл.

- Товарищ старший сержант! Рядовой Петров прибыл по приказу Василия Волкова для доклада об итогах разведки. Позиции определены, вражеский секрет обнаружен, после вашего выдвижения, дозорный будет ликвидирован. Других наблюдателей в секторе не выявлено. Разрешите идти!

Бойкий парнишка. Может забрать его от Шилова? Хотя он за такого толкового конюха плешь проест и мозг выклюет. А если парнишку застрелят или ранят, так вообще со свету сживет.

Ну вот, стало быть, пора собираться. Скоро стемнеет, а значит надо успеть до темна лодки на воду поставить.

...

К сумеркам отделение добралось до саперов. Меньщиков мрачнее тучи подошел к Михаилу и тихонько за локоть отвел его чуть в сторонку.

- Слушай, Михаил, у меня для тебя две новости - плохая и плохая. Начну с плохой, пожалуй. Та лодка, что ты присмотрел - худая. Пока на воду ставили, днище проломили в одном месте. Заделать то её заделали, но теперь подтекает сильно, придется воду касками черпать, да и может так статься, что твои бойцы её и в другом месте проломят и если это случится на той стороне реки или посредине, ну ты сам понимаешь. Теперь вторая новость, плохая. За час до того приехала подвода с третьей роты и забрали вторую плоскодонку. Хотели обе забрать, но я отбил. Так что смотри сам - или плыви на оставшейся плоскодонке, или можешь обе лодки взять, но на твоем месте, я бы выбрал первый вариант.

Спал беспокойно.
Вспомнилось, почему-то, село.
Сожженное, разграбленное, покинутое.
Десятки десятков таких сёл видал Михаил за эти годы.
Где-то было лучше и немцы из регулярных частей обходились по-человечески с местными населением. Всегда эту деталь уточняли солдаты, когда пленных удалось взять и старшего офицерского состава не было рядом. И если изуверами, да насильниками оказывались пленные - то не оказывалось пленных.
Сбегали как-то разом на тот свет.
Где-то было хуже и захватчики оказывались живодёрами из рот СС. Тогда освободителей в заброшенных деревнях встречают вереницы виселиц и даже распятых на крестах с разными обличающими табличками.
Запугивают. Давят. Боятся и сами, зная что их срок на исходе.

Но всё увиденное никогда не могло перекрыть тех детских, уже поблекших в памяти, воспоминаний о собственном селе. Конечно, психика ребенка куда как восприимчивее, вот и не может зарубцеваться та травма, под могильной крышкой которой похоронено праздное детство и память о родителях. Иногда Михаил всерьёз задумывался, а когда на самом деле началась его война?
Три года назад или ещё тогда?

Проснувшись в холодном поту, Михалыч сразу смекнул: дело - дрянь.
Вещие сны для него были печальной правдой бытия и он редко ошибался в факте надвигающейся беды.

***
— Йок-макарёк, умеешь ты утешить. Смотри - сляжем там, капитан сапёров со свету сживёт: нам две плоскодонки должны были выдать, - прорычал Меньшикову в ухо сержант и закурил.

Подошел к своим, уже чумазым как черти. Оглядел.
— В общем такое дело, орлы. Лодка у нас одна. Со мной идут... Петя Гамов... - замолчал на секунду варианты перебирая. "Костикова нельзя - у него дочка и жена, помню. Валиулин? Его к нам перевели недавно, но на фронте он уже давненько. И рукопашника бы какого..." — Валиулин Гена. Серёжа Панин, тоже пойдешь. И это...разряд по боксу есть у кого? А, неважно. Малинин Витя, ты ещё.

Вывел группу из строя, проверил снаряжение лично, чтоб не гремело ничего.

— Остальные - охрана минометного рассчета и поддержка огнём, если ...

Это "если" повисло в воздухе и никто не собирался его договаривать.

— Вперёд, ребята.

Вёсла в воду, поплыли. Лишь бы Волков как следует "отработал". Небо хмурится, похоже, снова дождь будет. Скоро из притока на реку выйдете. Даже не хочется думать, что может произойти - вот сидит, скажем, тот дозорный с пулеметом (хотя это навряд ли). Подпускает он лодку на дистанцию кинжального огня и затем одной длинной очередью косит всех или половину бойцов. И всё, приплыли... Не хочется даже думать.

Выстрел! Одиночный. Волков? По направлению звука - возможно. Снял часового?

С шипением устремляется вверх ракета с того берега. По ориентирам - примерно с того места, где секрет немецкий. Мать его, не добил значит Волков немца одним выстрелом, а может там их двое и один успел. Сейчас понабегут на берег, только внимание привлекли.

- Михаил, - ефрейтор Гамов бледный, как будто смерть увидал. - Похоже, накрылась наша тихая вылазка гремящим медным тазом.

Как мысли прочитал...

— Сушим вёсла! - громким шепотом объявил Толмачев, прикрывая рот рукой: вода умеет, шутя, слово неосторожно громкое на сотню метров бросить.
"Неужели промазал?" - подумалось Михаилу, с тоской глядящему на сигнальную люстру.
— Обождём прихода подкреплений, посмотрим как капустники себя вести станут.

Тихонечко в камыш ушли, Толмачеву даже привстать пришлось, чтобы наблюдать за противоположным берегом. Первые минут 10-15 ничего не происходило, не считая мелкого дождика, пришедшего с запада. А потом вдруг, заметно правее того места, над которым некоторое время висела ракета, старший сержант заметил движение.

Так и есть, немец - один, быстро, пригибаясь, выскочил из леска и проскочил к навалу из упавших деревьев у берега. Остальных не видно, но Михаил уверен - за стволами в лесу прячутся и другие. Ещё через минуту из-за этого завала, так же, пригибаясь, немец выскочил и за стволами деревьев растворился. Почти сразу после этого ещё один немец тот же маневр повторил - с берега в лес сиганул. Значит их там двое было. Может одного Толмачев не заметил, а может - он там и сидел. Если второе, значит они дозорного снять с поста решили - плохо это, известную позицию потеряли...

Ещё пара выстрелов с того берега, как будто "шмайсер" пару одиночных выплюнул. И почти сразу, со стороны позиций против течения, в небо ушла яркая, ярче полной луны ракета, за ней - вторая, третья. Почти дневным светом накрыло реку. Толмачев инстинктивно пригнулся, за камышом спрятавшись. Вот и "люстр" дождались. Высовываться пока не стоит, авось осмотрят реку, берег, да успокоятся.

Так и случилось. Медленно на миниатюрных парашютах опускались и гасли осветительные ракеты, немцы, видимо, так никого и не увидев, продолжать иллюминацию отказались. Снова аккуратно высунувшись из-за камыша, Михаил припал к биноклю. Уходят. Все уходят - видать, сняли свой дозор. Но на немца это не похоже, немец не дурак - скорей, просто позицию дозорного сменят. Похоже, что так и есть - метрах в полста от того места, где старый секрет был, движение, пригляделся, похоже, немец. Что с остальной группой - неизвестно, наверное, ушли, по крайней мере, прямо на берегу их нет.

И снова никаких звуков, кроме дождя.

Не понятно, что делать. Остается только ждать. Подошли снова к берегу (надежней как-то), да высадились. Сколько ждать - час-два-три? А куда деваться? Вот и мокнут бойцы под моросящим дождем, непонятно чего ожидая.

Снова выстрелы. Волков? Может он... Ждать...

- Товарищ старший сержант, - из темноты вырос "дед Иван". - Докладываю, вражеский секрет уничтожен, вы можете переправляться, если что, мы... То есть, сержант Волков прикроет!

Добро, стало быть, теперь можно смело на смерть отправляться. Волков в худшем случае угрызения совести получит, может нагоняй от ротного... А ему и его бойцам грозит костьми лечь или того хуже. Ну да ладно, пора!

На войне оно как: либо быстро и смертоносно, либо медленно и мучительно. В окопах: либо ждёшь артиллерийского снаряда под обстрелом или пули шальной на излёте, либо безжалостная, мгновенная рукопашная. В походе: либо грязь месишь и километров не считаешь, либо каждый метр как год жизни.
И так - постоянно.

Самая главная наука - не торопиться, ни в одном, ни в другом случае.
Звучит просто, но каждый раз оказываясь под огнём - попробуй упомни.

Сейчас Толмачев знал твердо: торопиться нельзя - все полягут.

Выждал.

И не зря.

Два или три выстрела, слившиеся почти в один, ушли со стороны "своего берега".
Подождали ещё недолго, а там и посыльный от Волкова нарисовался.
Времени больше терять было нельзя:

— Ходу-ходу! - они усиленно налегли на весла, стараясь поменьше шуметь ...

***

Замочили сапоги водой, а могли бы гимнастерки кровью.
Высадившись и лодку в камыши запрятав, затихли, оглядываясь. Ефрейтор Гамов кивком головы спросил:"Куда?"

— Наше дело правое, направо и пойдем. Заодно и секрет проверим. Под ноги смотреть всем и по сторонам. И ни слова - никши!

Переплыли почти тихо, почти не плеская водой и веслами, опять же, легкий шум дождя помог. Вымокли, правда, до нитки все, но бойцы молчат, никто не жалуется и не пожалуется. И даже если и пожалуются, то товарищ старший сержант их не услышит. Понятливые парни у него, война, как ни как.

До нового секрета добрались быстро. Два тела, карабины 98-е, пятизарядные. Один - молодой, второй - лет за тридцать уже. У одного - пара одноразовых сигнальных ракетниц с собой. Да и, вроде, больше ничего ценного. Но теперь он и его бойцы смогут подтвердить снайперу сразу двоих солдат. Неплохо так, за раз - двоих. Свой промах, в обоих смыслах, Василий Волков загладил с лихвой. Где он там? Поди, разглядывает их в прицел своей винтовки. Лишь бы не перепутал с немцем, в темноте, да в дождь...

Ну да пора дальше двигаться. Тихо от берега отошли и через лесок к опушке. У самого леса траншей не видать, ближайшая, видимо, метрах в ста. Сто метров по траве ползти всей группой, а затем ещё и пленного за собой тащить - очень сомнительное удовольствие, а в рост идти - опасно.

Внимание привлекли приглушенные голоса, где-то впереди. Один громче, вроде бы, даже властнее, второй - тише, как будто провинившийся. Навряд ли унтер, может ефрейтор, а может и вовсе один рядовой другого отчитывает. Вот только подобраться к ним незамеченными - та еще задачка.

Здесь попытать удачу или попробовать на другой стороне леска? Или всё же попытаться в сторону деревни продвинуться?

Прихватил с тел ракетницы, на лица не глядя: ну их чёрту, нехай лишний раз на мертвецов таращиться - насмотреться успел. Вспомнив о снайпере, развернулся в сторону берега и рукой помахал, не таясь, а то вдруг чего Волков не того подумает, да пальнёт.

Прокрались вглубь вражеской территории, прошмыгнули тенями, да залегли. Вроде слыхать кого, но интонации от офицерских отличаются весьма. А ползать здесь на открытом участке - дело такое себе, неблагодарное.
Жестами Толмачев объяснил: назад и вбок.
Подумал сержант, что стоит чуть ближе к деревне подкрасться, чтобы уж наверняка глянуть, что там и как: авось, удача улыбнется всё ж и смогут красноармейцы её за хвост сцапать...

До деревни не дошли. Уперлись в "колючку" из двух проволок, прямо через лес идущих. Слишком просто натянуто, местами тряпки на шипах висят - цель этой "колючки" не в том, чтобы вперед пройти помешать (чему там мешать то? Пригнулся и прошел). Скорее цель её была в том, чтобы предупредить. А предупреждать в таком месте она могла только об одном - мины.

Захотелось выругаться, да обстоятельства не те. Спасибо немецким сапером и на том, что свои минные поля в лесах обозначают, видать, чтобы свои, идя до ветру, портки по окружающим деревьям не раскидали...

Это тупик. Из хорошего - дождь закончился, из плохого - все и так вымокли и хоть есть дождь, хоть нет его - без разницы. Не ропщут, но чувствует Михаил, устали от напряжения, от дождя, от мотания по вражеским позициям.

— 5 минут отдыха и возвращаемся.

Только и сцедил Толмачев тихо своим орхаровцам, хотя хотелось ругаться в голос. Спасибо саперам гансовским, что хоть колючка предупредительная была натянута, а то бы сходили за языком, ага.
Теперь отряду предстояло вернуться по своим же следам аж до самого берега и топать в другую сторону - время было потрачено, но все были живы.

Разведка вам - не фунт изюма, да уж ...

Короткую стоянку бойцы восприняли спокойно, при таком напряжении и пять минут отдыха много стоят. Сапоги сняли, скопившуюся воду слили, портянки снова выжали. Мазоли почти гарантированы - в мокрых портянках по лесу шариться, но молчат бойцы. Как Михаил снова на часы глянул и кивнул, мол, пора дальше идти, безропотно встали и пошли.

Вышли к опушке, к югу и юго-западу от которой немецкие позиции. Картинка - почти та же, что и к северу - у леса траншеи не видать, похоже, что метрах в ста к югу. Так же - лишь трава. Редкие кустики немцы, похоже, повырубали и куда-то приспособили, да и удобных мест для того, чтобы спрятаться не оставили.

Залегли у самой кромки леса, наблюдаете. Не видать немцев, но изредка слышно, как патрульные на стыках переговариваются - строго по ихнему уставу караульной службы. Немец - солдат пунктуальный и исполнительный, для него устав - книга строгого исполнения. Раз предписано, что должны встретиться, установить визуальный и голосовой контакт с патрульным другого направления, значит так и будут делать. Каких-то признаком унтера нет, разве что по траншеям пойти его искать...

- Товарищ старший сержант, - Гамов тихо голос подал. - Разрешите я одного бойца возьму, мы до немцев тихо сходим, если получится выбрать кого ценного - заберем. А вы нас отсюда прикроете, если что не так пойдет?

— Все пойдём. Растягиваемся цепью, но в Зоне видимости и берём "наводчика", а то так и будем плутать. Не торопимся, но помним о времени.

Растянулись и медленно, пригибаясь, вперед пошли. Тихо, скрытно, стараясь максимально оставаться незаметными. Метров с полста прошли, затем - легли и поползли, стараясь поближе держаться, чтобы соседа из вида не потерять.

До "колючки" доползли. Вот ведь, предусмотрительный немец, но здесь не жалкие две проволоки, здесь приличная вязка, за ней - вторая. Так что пришлось лопатки достать и лопатами подкоп делать, да чем-то укреплять держать приподнятую проволоку. А раз палок поблизости нет, те же самые лопаты пришлось подставлять. В результате получилась вполне приличная арка, под которой один боец в легкую проползал. Так и прошли ряды "колючки".

Ещё метров двадцать и траншея. Тихо спустились, осмотрелись - видимо, вспомогательная, для того, чтобы если что - со стороны леса оборону держать, да к фронтальной траншее подбираться. Дальше двинулись, от фронта, навряд ли на самом краю фронта унтеры сидят, часовые только.

Несколько минут шли по узкой извивающейся траншее, прислушиваясь к каждому звуку, да вышли снова к леску. Тут то и услышали разговор двух немцев. Подкрались ближе, по прежнему, не понятно, о чем говорят, но по тону, один другому что-то объясняет. Спокойно, размеренно, уверенно. Чуть ближе подкрались - так и есть, двое, голубчиков. Курят, один, видимо, постарше, показывает рукой направления второму, тому, что помладше и рассказывает. Тот, что моложе, что-то спрашивает, постарше - отвечает.

Обоих брать? Рискованно. Стрелять здесь - наверняка тревогу поднимут.

Один из твоих бойцов тихо за локоть трогает, а когда ты поворачиваешься к нему, показывает на молодого и пальцами на своем пагоне толстую кайму показав и кивнув. Пригляделся, действительно, у молодого на погонах, вроде, унтерская кайма широкая. Вот он, голубчик, попался!

Хотя... Нужен ли такой унтер, который, возможно, первый день на фронте? Может лучше его собеседника взять? У того несколько полосок на погоне, но погон рядовой. С другой стороны, он то здесь всё в округе знает. Вот и думай теперь, Миша, кого тебе домой тащить - молодого унтера, который, возможно, только неделю назад свою учебку закончил и первый день на фронт как прибыл или опытного и знающего, но всего лишь ефрейтора...

Ох ты, в вашу сторону пошли. Это вы удачно вышли. В соседнюю траншею вы с бойцами вжались, выжидая, когда пройдут. Сердце стучит так, что кажется, вот прямо сейчас услышат его и за оружие схватятся. Один за другим прошли, не заметили. Тут то сзади на молодого набросились и завалили, и сразу же на второго налетели. Тот, что постарше сопротивлялся более яростно, более умело, да только по-хорошему и крикнуть ничего не успел, получив в грудину, глазенки выпучил, а затем в челюсть прямой удар словил от Генки Валиулина, после чего осел на дно траншеи.

Молодого спеленали в рот кляп затолкали, руки ремнем перехватили. В глаза у него ужас, озирается, на вас смотрит, мычать попытался, получил под дых, заткнулся.

Дел сделано, выбираться надо. Быстро, но так же тихо и незаметно.

Наконец-то повезло: двое голубчиков, капустников проклятых, словно их и ждали. Рявкали-гавкали тихо друг другу на своём собачьем наречье, да так, по тихой грусти, к ним и попались.

Самолично двинув каждому по затылку, Толмачев тихо инструктировал:
— Тащим обоих. Ежели чего - унтера в расход, но лучше допереть обоих. Руки связать как следует, в рот кляпы. И обыщите их, вдруг черти при спец средствах.

Дождавшись пока приказы будут исполнены, Толмачев двинулся вперёд. С бессознательной ношей двигаться предстояло долго и медленно, но Михаил помнил про ненужную спешку...

Перед выходом к лодкам, он взял с собой ефрейтора Гамова и тихой сапой решил прокрасться к лодкам, предварительно договорившись, чтобы отряд двигался следом только после троекратного уханья совы или звуках боя.

Обратный поход с двумя телами, одно из которых далеко не легкое - то ещё удовольствие. Мало их просто по земле протащить волоком, так будь добр ещё и под колючкой в яме протащи, да ещё и сделай это без ругательств - так, чтобы тебя никто не услышал. Так что много слов могло бы быть сказано, много очень не лестных эпитетов к плененным немцам. Но всё - молча, только напряженное сопение.

Когда перебрались уже за вторую колючку и осталось метров сто-полста до леса, где ваша лодка осталась, ракета красная вылетела. А следом за ней, почти сразу, вторая. Ох, плохой знак, очень плохой.

Длинный свисток где-то вдали за лесом. Подхватывает его ещё один, теперь где-то за вашей спиной. И в небо одна за другой устремляются осветительные ракеты...

Эх, не успели! Не успели уйти, даже до леска добраться не успели! Или сейчас бежать что есть мочи за спасительные кроны деревьев, но можно под удар попасть или, может, выждать, да позже попытаться проникнуть? До рассвета ещё час, если сейчас не уйдете - пропадете. Запрятаться не выйдет - следы из траншеи, из которой вышли, очень скоро разглядят, или лодку найдут, а дальше с собаками затравят.

И твои бойцы, кажется, поняли ситуацию, смотрят тебе в глаза, ждут приказа.

Но толкового разведчика из Толмачева с отрядом не вышло: по отдельности шансы может и были бы, но совокупность всех факторов дала то, что имелось - время вышло и их заметили.
Свистки вражьи тонко завыли, словно бабы-плакальщицы. Зашипели ракеты, уходя в быстро светлеющее небо.
Вот теперь стоило поторопиться.

— Молодого унтера бросай, худой он какой-то, молодой больно...Ходу, братцы, ходу!

И они побежали.

Над головой свистели пули, немцы, видимо палили больше наугад, разглядев лишь контуры, но радоваться было рано - плотность огня росла. На бегу, почти не глядя, Толмачев пальнул из трофейной ракетницы в сторону стрелявших: красный свет у тебя перед носом, а не в небе - хреновый помощник в меткой стрельбе...

Бросили унтера и по команде вскочив, к лесу побежали. Повезло молоденькому унтеру - не утащили его в плен, бросили и даже не добили. Оценит ли он это? С чего бы? Навряд ли он даже лица своих пленителей запомнил. И как он себя поведет в следующий раз, когда за своей спиной силу будет чувствовать? Учитывая, как ему досталось и то, что не церемонились с ним и спасся он лишь чудом - сомнительно, что попади ты к нему в плен, он тебя пощадит.

Валиулин ефрейтора на плечи как мешок закинул и бежит, только что-то под нос бурчит. Остальные - за ним. Метров двадцать уже до леска осталось.

- Хальт! Хальт! - громкий окрик откуда-то сзади.

Выстрел! Ещё один. Пули свистят. Очередь автоматная. Малинин вскрикнул и за левое плечо схватился. Темно, но ты видишь, что рука в крови. Но бежит. Панин, бегущий чуть левей тебя вдруг на землю рухнул.

- Серега! - Ты ли кричал? Может не ты, но ты подбежал, приподнял бойца, в глаза заглянул.

- Дальше... без меня...

Нет уж, выхватив ракетницу, запустил в сторону немцев. Красный огонек улетел куда-то в сторону их позиций, а ты схватил под руку красноармейца и приподнял - дотащим до леса... Снова выстрелы гремят, пули свистят. Удар в руку, обжигающая боль, но стиснул зубы, живой пока, до леса почти пара шагов, а Серега совсем обмяк. Глянул на него, приободрить хотел, да увидел лишь взгляд остекленевший и струйку крови изо рта.

Ещё несколько шагов под пулями и вот вы за спасительными кронами деревьев. Серегу на землю положил, быстро пульс проверил... Нет... Какой он у тебя по счету уже? Пятнадцатый? Или ты уже со счету сбился, считая своих убитых бойцов? От злобы и бессилия можешь лишь кулаки до белизны в костяшках сжать, да зубами скрипеть. А что ты ещё можешь? Только лишь глаза ему закрыть, да пару секунд помолчать.

- Надо уходить, Миша... - ефрейтор Гамов тебе руку на плечо положил, да почти сразу убрал, встретив твой взгляд.

Осмотрел остальных бойцов. Петр Гамов, вроде, цел, Валиулин Гена - с фрицем на плечах, как будто только команды ждет. Отметил, кстати, что немец сквозную пулю в бедро схватил, но, вроде, кровопотеря не сильная - до штаба дотянуть должен. Витя Малинин за плечо прострелянное держится. И у тебя самого прострелянная рука. Жизни троих бойцов сейчас от тебя зависят. Уже троих, четвёртый здесь останется... Километр тело товарища бегом по лесу - невозможно. Валиулин, вон, здоровяк, немца тащит, но и он не железный, устанет скоро, его менять надо будет. А вы сейчас не просто бежите, а со смертью на перегонки играете. Если где задержитесь - все поляжете.

- Ходу, ходу!

Через лес к лодке побежали. Позади ухнуло что-то, дымом от вас позиции немцев закрыв, а затем и мины рваться начали - Шилов работает, но вам сейчас не до этого - вы разворошили муравейник и всё, что хотите - бежать отсюда. Только бы успеть до лодок, только бы успеть...

— Прости, Серёжа, прости родной, но земля-то наша, могила братская считай уж и не обессудь чего не так ... - тихо причитал Толмачев, закрывая глаза товарища.
Отвоевался братка.

— Надо уходить, Миша ... - за плечо кто-то трогает. Петя. Куда лезешь-то?! Сам знаю.
А вслух ни слова, зыркнул только так, что ефрейтор сам отшатнулся как от прокаженного.

Забрал жетон оловянный с тёплой ещё шеи, военный билет, кровью залитый, тоже вытащил. Под тело засунул гранату его же с чекой отведённой - будут тебе солдатские почести, Серёжа, какие уж есть, но будут.

— Ходу-ходу!

"Беги, беги быстрее ветра, Миша. Брось всех, но сам выбирайся!" - стучала кровь в висках.
"Беги, Миша, спасайся - нет трусов на войне, есть только недостаточно живые!" - вторил суматошный стук сердца.
"Давай, Михаил Иваныч, беги коли жизнь дорога!" - кричали натруженные ноги, жадно чавкающие в насквозь мокрых портянках и сапогах, где плескалась вода.

И лишь простецкий огрызок дешёвого сплава, солдатский жетон Малинина, что до крови сжимался в кулаке, просил:
— Вытащи остальных.

На бегу сержант выпустил второй заряд в сторону берега, чтобы свои отряды прикрытия не спутали их в обманчивых предрассветных тонах...

Сквозь лес бежите, куда-то в сторону реки. Не пробежать бы мимо лодки, ориентиров то нет! Ты понимаешь, что бежать "куда-то туда, вроде бы", но куда именно то? К реке бы выйти, а там против течения... Или по течению?

Где-то позади приглушенные голоса, немцы перекрикиваются. Плотно за вас взялись, чешут лес, но, похоже, из виду потеряв, не спешат, бояться на засаду выскочить и правильно делают.

Затихли взрывы позади - ваши минометчики, видно, прекратили обстрел. Лишь бы совсем не ушли с позиций, кто-то же должен вас прикрыть, когда вы до лодки доберетесь. Если доберетесь...

Бойцы пыхтят, но берут вперед. Малинин шатается, видимо, от кровопотери, падает почти, но его Гамов подхватывает и помогает дальше бежать, взяв у бойца винтовку, а второе плечо раненому подставив.

Впереди стрельба началась. Пулеметы трещат, Дегтяревы, да Максим. Откуда-то в эту трескотню немецкий МГ с короткими очередями включился. Карабины пули выплевывают... Заварили вы кашу. Только бы до того берега добраться. Просвет впереди - река? Так и есть, река. Вроде, вы должны были выйти ниже по течению? А если нет? Если нет, то с вами, возможно, всё кончено.

- Нам туда, против течения, - тихо подал голос Малинин, возможно, заметив, что ты растерялся. А может и не заметил.

- Ходу.

И снова бежать, легкие огнем горят. Валиулин с немцем на плечах мокрый, от дождя и от пота, только дышит тяжело, но молчит, даже не бормочет и не ворчит - сильно устал. Малинина вы уже вдвоем с Петей тащите, тот уже на пределе, бледный от потери крови, но всё ещё сам старается ногами передвигать. Если сознание потеряет - совсем тяжко вам будет.

Стрельба кажется ближе, иногда далеко позади немецкую речь различаете, но пока удается держаться вне зоны видимости, хотя, кажется, на пределе слуха.

- Командир, сюда! Вот наша лодка!

Петр рукой в сторону реки показывает, ты пот со лба сбрасываешь. Действительно, похоже на то место, где вы высаживались. И точно - вот ваша лодка, к коряге веревкой привязана. Снова в воду прыгаете с ефрейтором, чтобы поближе свое плавстредство подтащить, ножом веревку отрезая - не нужна она сейчас, на развязывание времени нет. Виктор сам в воду спускается, вы помогаете ему забраться в лодку и он без сил падает на днище - выдержал, несмотря на кровопотерю, не вырубился. Немца пленного у Генки из рук принимаете на пару с Гамовым и тут же рядом с Витей бросаете. Немец, как оказалось, в себя пришел, но тоже от кровопотери ослаб, мычит только. Ещё полминутки и все в лодке. Оттолкнулись, вёсла на воду. Осталось уплыть, осталось уйти...

Почти ушли. Почти. Всего то осталось - быстро-быстро веслами грести и выжить... А ну-ка, взяли!

Грести чтобы жить.

На весла налегли, уйти отсюда хочется сильно, очень быстро, как можно быстрее. Гена и ты гребете что есть мочи, стараясь лодку ровно держать. Петр на корме, с карабином, высматривает немцев, если кто высунется - получит пулю.

Почти до середины догребли. А может уже и за середину перешли.

- Де русен! Зи шлемен!

С того берега. Ну сейчас начнется... Выстрел! Петр перезаряжает. Ещё выстрел. С той стороны карабины щелкают, МП-40 стрекочет. С вашего берега - пулемет заговорил, видите, как пули по воде щелкнули и выше пошли, в лес. Гамов дернулся.

- Ааа, зараза.

Снова затвор передернул, прицелился, выстрелил. А вы же гребете, что есть мочи.

И опять стрельба с той стороны, стреляют и с этой. Пуля ударяет тебя по каске, едва не бросив на Геннадия - скользь, кажись, прошла, но очень близко было... В голове туман, может даже вырубился на миг, но глаза открыв видишь, что корма в сторону пошла. Генка за твое весло схватился. Но ты собрался и давай снова грести, выравнивая лодку. Ухает что-то на том берегу, мины рвутся, пулеметы добавляют жару. С вашей стороны тоже взрывы - похоже, немцы свои минометы подключили.

Оглянулся, четверть пути осталось, примерно. И снова за корму смотришь. Не видишь перед собой ничего, кроме ориентира и отстреливающегося ефрейтора Гамова. Стреляет, взводит затвор, снова стреляет. А вы только и можете, что грести. Вниз лодки глянул - на днище водичка красным окрашенная плещется, в ней на спине немецкий ефрейтор лежит, твой взгляд поймал, секунду тебе в глаза посмотрел, да ответ взгляд - понимает, что ничего хорошего его не ждет. Рядом с ним Витя - похоже, без сознания уже.

Снова пули свистят. Галиулин айкнул, да выругался таким трехэтажным, какого ты ни разу от здоровяка не слышал. Но гребет, кажется, ещё сильней на весла налег. И ты налегаешь - уже скоро... И тут Петр за грудь схватился, привстает и разворачивается, как будто сказать что-то захотел, на миг с открытым ртом замер и на бок завалился. Дернулся ты, чтобы его схватить, да поздно - рухнул ефрейтор Петр Гамов в воду... Весло бросил, схватил своего бойца за руку, удерживая от того, чтоб его течением не унесло. Генка тоже не растерялся, твое весло подхватил и обоими гребет. А ты Петю вытащить пытаешься, да никак...

Уже почти ушли. Почти... Ещё несколько гребков и между вами и немцами оказывается спасительный холмик. Галиулин к тебе бросился, при том пытаясь не перевернуть лодку, Петю в лодку затаскиваете. Замечаешь, что Генка тоже пострадал - предплечье в крови, но похоже, ничего серьезного. А вот Петр... Петр мертв.

Дальше всё как в тумане - до берега дошли, там свои, помогают вылезти. Витю без сознания на носилки и тебя с Генкой в санчасть, немца куда-то уволокли. Ротный молча тебя по плечу похлопал, тут же руку пожал - тебе и Геннадию. Ничего не сказал, без слов всё ясно.

В санитарном блиндаже раны обработали, перевязали. Узнали, как с Витей Малининым, всё не так страшно оказалось, кровопотеря из-за пробитого кровеносного сосуда, но рана не слишком страшная - выкарабкается. А вот Гамов умер ещё в лодке... Ещё примерно через полчаса Шилов появился.

- Привет, герои. Подняли вы бурю - немец до сих пор воюет, бронетранспортеры подтянул, может и артиллерию. Похоже решил, что раз такая поддержка, то вы в том лесу плацдарм захватить собирались. А ефрейтор ваш, ценный кадр, кстати. На допрос меня не позвали, но как мне сказали, он из тех, кто одним из первых на нашу землю три года назад вступил. И хотя он обер-ефрейтор, не так давно унтер-фельдфебелем был, за огрехи разжаловали чуть не в рядовые, а на его место молодого должны были поставить. Так что если б вы его сменщика взяли бы, толку, скорей всего, меньше было бы. Ну да ладно. Вам наркомовские положены, для успокоения нервов.

Действительно, полагались вам наркомовские. Одно время, говорят, по сотке каждый день наливали, даже перед атакой. А теперь только после и только тем, кто в тяжелой боевой ситуации побывал.

Иваныч встал, вышел, почти сразу вернулся с тремя кружками, бутылку достал (кто же у вас в роте ещё мог контролем над водкой командовать, как не он), две кружки почти полных налил, одну - на самое дно и себе забрал. Пить - не пить - право каждого. Но после потери боевых товарищей, после ранений, после того, как под смертью ходил и в глаза её заглянул - здесь и трезвенник спасует. Генка кружку взял, видишь, что рука едва заметно дрожит. Напряжение никак не уходит.

- Поправляйтесь, бойцы, - Шилов поднял кружку, - за тех, кто с нами был до конца. - И не чёкаясь, выпил.

Кажется, Петя Гамов был откуда-то из-под Калуги.
Рос в крестьянской семье, обучен был вождению трактора и грузовика, слыл неплохим механиком, да и вообще рукастым малым: колодку подлатать или на винтовке ложе обновить.
Хороший парень.
Был.

Сколько таких глаголов прошедшего времени придется ещё поставить Толмачёву напротив своих бойцов? Сколько ещё людей в принципе умрёт безымянными жертвами его или вражеских пуль?
Сколько ещё терпеть эту боль, с которой ничего нельзя сделать?

"Повезло тебе, не повезло ему".
"На его месте мог быть и ты".
"Лучшие уходят первыми".

Он так поднаторел в этих успокоительных заупокойных фразах-эпитафиях, что порой был готов и сам поверить в эту ложь, ведь на её дне, тонким осадком, белёсым налётом всегда была и другая, куда более мерзкая и гнилая мысль.

"Хорошо, что не меня".

Глотнул разбавленного спирта: глотка зажглась едким пламенем "люстр" на водной гладью реки. И больно горлу, и, наоборот, душу отводит на секунду-другую, хоть какой-то покой обещая.
Обман, конечно, но что делать?
Война.

— Давай, ребяты, подставляйте кружки: помянем Петю и Серёжу, как полагается, - Толмачев разлил с Валиулиным свои "наградные" тонкой струйкой - каждому по чуть-чуть.
— Они были славными бойцами советской армии...
"Не уберёг"
— Хорошими парнями и друзьями...
"Похоронки писать родным"
— И пали в борьбе с проклятой мразью фашистского ярма...
"Или по моей глупости?"
— Смертью простых солдат, сражавшихся за свою Родину. Запомним их.

Допил остатки. Вытряхнул кружку. Обвёл взглядом всех.
Оставил бойцов молча и направился к ротному: ему хотелось услышать, что за фашист стоил жизни двум бойцам и когда ждать молодняк в его отделение - сейчас война продолжалась, а муки совести и душевная боль...
Они придут сильно позже, вырывая из бесспокойного сна цепкими лапами липкого страха.