«Приговорён к смертной казни!»- сказал жирный парень в чёрном, похожем на натянутый на тело 20 литровый мусорный пакет, плаще, и застучал молотком по подставке. Звук был мерзкий. Раздражающий. Забавно было думать о том, что этот назойливый, подавляющий шум – худшее что случилось с Мэйсоном за последний год. Он сидел, опустил глаза в пол, не потому что ему было стыдно, обстановка его подавляла, или же ещё что-то в этом духе. Нет. Он устал. Устал от взглядов людей, что так нагло пялились на самого Фарадэя, будто пытались что-то рассмотреть в потрепанном лице мужчине вселенский смысл или причину недавно произошедшей акции. Да ещё делал эти лицемерные, трусливые белые воротнички это так высокомерно, что Мэйса тянуло тошнить. Переговоры сидящих на заседании людей, напоказ громкие и броские, что не фраза, то очередной вердикт психическому и моральному здоровью подсудимого, были единственным развлечением для Мэйсона за все четыре часа судебного процесса. Наконец, в зале прекратились все шёпотки, а громкие слова потухли в звенящей тишине. Прерывал её только скрежет решётки и шаги двух здоровых мордоворотов, что взяли подсудимого под руки и вывели, сначала из дурацкой клетки в центре зала, потом из здания суда, потом упаковали мужчину в неприметный белый грузовичок с решётками и металлическими сетками. Хорошо, что машина была изолирована от звуков извне. Толпа всё ещё кричала снаружи, жаждала крови. И они её скоро, безусловно, получат. Неделя, может больше – и этот кошмар закончится.
В камере было на удивление спокойно. Но жутко скучно. А потому, когда за ним пришли, Мэйсон с радостью прыгнул на одного из охранников, попытавшись того атаковать, и с такой же улыбкой, только кривой и полной боли, налетел на кулаки и дубинки. Пришёл он в зал для приведения приговора в действие побитым, но довольным. Хотя, будь воля Мэйса, он бы походил на воле ещё немного. Столько дел не сделано, столько заслуживающих смерти, действительно заслуживающих, подобных самому Фарадею, монстров не убито. А он… да ничего, будут и другие, не он первый, не он последний. Никогда не поздно умирать.
«У вас есть, что сказать всем этим людям, находящимся в зале?»- прозвучал вопрос. Было ли у него что сказать? Пожалуй. Мог бы он сказать, что ему жаль, но то было бы ложью, он мог бы сказать, что умерли они все из-за случайности, но не случайность собрала бомбу, не случайность спрятала по всей улице оружие, и уж точно не случайность нажимала на детонатор, орудовала ножом, души, нажимала на крючок и махала молотком. Мог бы он опуститься до банальных оскорблений, или угрызений совести? Мог бы рассказать им свои мотивы, сказать, что то был не теракт или что-то в этом роде, не бессмысленная жестокость ради жестокости, что все убитые были всего лишь сопутствующим ущербом, что не разбив яйца не получишь яичницы? Чёрт возьми, конечно, мог! Мог ли он попросить прощения?.. Мэйсон сказал себе нет, но что-то в глубине, таким знакомым, мягким, горячо любимым голосом сказало «да, ты мог бы». Но он не стал, не захотел. Именно из-за этого голоса где-то внутри всё и произошло. Из-за того что этого голоса не стало. Мог бы он просто послать их всех? Наконец отрешиться от этого мира? Сказать, что как и его жертвы, не хочет умирать? Что ему ещё жить да жить? Мог, конечно, мог. Но, то было ниже достоинства гордого военного. Он медленно переводил взгляд от лица к лицу. Наконец, прокашлявшись и сплюнув кровь, он сухо сказал:
- Я ни о чём не сожалею… это всё,- коротко сказал он. Будь то чистосердечное признание, может быть, он сказал бы и больше, но сейчас… были произнесены эти слова одним тоном, в одном стиле, без эмоций и без прикрас. Безжизненно. Он просто сказал, что думал в ту минуту, что было у него на сердце. И откинул голову назад, дав глазам посмотреть на потолок и отдохнуть.