Багровый Экспресс | ходы игроков | Глава Первая. В которой вам повезло!

Успел порадоваться завтраку на столе Игорек, ой как успел. Не так, чтобы он был голодный. Но в наше бездушное время, когда даже в самолетах замахнулись на святое - на еду, сведя некогда полноценный обед к тощему засохшему бутерброду, видеть такую заботу от пассажирах было приятно. Тем более, по цене плацкарты. Правда, внутренний голос что-то там скулил про бесплатный сыр и доверчивых грызунов. Но Игорь предпочел не слышать этот голос. А зря. Потому что явление Вовы-проводника его расстроило. Понятно, что не сам дядя Вова. А то, как ластилась возле него Света-проводник. Эх, Игорь. Ну ты и правда подумал, что такой девушке не с кем коротать ночи? ты и вправду подумал, что ты можешь что-то значить для нее. Не как единичка пассажирского потока, пусть даже симпатичная? А как человек? Да таких как ты у нее каждый день полный вагон. И улыбка уже отработана. И участие. Да она забудет тебя быстрее, чем ты сойдешь с перрона в Москве! так что забудь и ты про нее. Она на работе. Ее задача - довезти тебя до Москвы и сохранить вагон. Все ради этого. Так что ... Хороша Маша, тьфу Света, да не наша, ой, забудь про это.
И Игорь постарался вычеркнуть светлый образ Светы из головы. И забыть про раскачивание в такт движению. Не тот плод. Не тот случай.
Но был еще дядя Вова. Да, на тренировках говорили, что большой шкаф громко падает. Но его еще надо уронить. Нет, драться парень не собирался. Но непонятная враждебность проводника нервировала. И как говорит японская книга "Хагекурэ" - если сомневаешься, атакуй. Правда, за последние 100 лет Япония не выиграл ни одной серьезной войны. Несерьезной тоже. Возможно, в эпоху танковых клиньев и ковровых бомбардировок надо использовать другие правила? Но пока именно так.
-Да. У меня есть претензия. Тут дурно пахнет. У вас что, кто-то умер? или что? Такой серьезный подход, такой вагон, а запашок как на помойке...

Пока Игорь помогал ей с сумкой, поднимая её наверх - невероятно тяжёлая задача для большого и сильного мужчины, конечно! - Маша осмотрелась в купе и просто прикипела взглядом к этой обстановке, которую язык напрашивался назвать романтической и интимной. Вот такая красота должна царить на свиданиях. Эти сидения-койкоместа - лаже несмотря на два яруса, они выглядели восхитительно, как мягкие диванчики в вип-кабинке дорогого ресторана. Эти занавески на окнах, шторы с рюшами! Ах, эти кремовые стены! И столик между диванчиками, прямо как в том же ресторане. Глаза у Кузнецовой засияли, и даже подупавшее многократно за день настроение стало подниматься вгору от такого зрелища, приятно радующего глаз. Всё-таки хоть в чём-то повезло в этот не сложившийся для актрисы день.
- О, смотрите, Игорь, - девушка показала ему свою находку - увиденные на столе комплекты для голодающих с Поволжья. Краем сознания отметив, что будет ещё, по-видимому, третий пассажир. - Так мило с их стороны.
Сразу изменилась Маша как-то неуловимо, вкусив царящую в этом купе атмосферу класса люкс. Исчезли раздражительные нотки в голосе и поведении, губы хотели улыбаться, а интонации стали душевно-тёплыми, словно бы говорила она не с незнакомцем, о котором, кроме имени, ничего не знала, а со старым добрым другом. И стала Маша казаться в эти минуты какой-то милой и по-домашнему уютной, а не злой фурией, что роняет проводниц в лужи и расстреливает попутчиков одним своим взглядом.
Изучив содержимое одной из коробок, девушка тихонечко себе порадовалась, что с голоду она точно не умрёт по дороге в Москву. На название фирмы внимание не обратила - мало ли их на просторах нашей необъятной родины. Особенно было радостно увидеть шоколадку и печенье. Хотя три штучки... мм, это просто издевательство! Слишком мало, чтобы наесться, и слишком много, чтобы не раздразнить аппетит и не вызвать желания съесть ещё парочку печенек. «Юбилейное» Маша очень любила - самое любимое печенье, можно сказать. Весь этот милый маленький разносол радовал актрису, и даже запах сыра не напоминал о мышеловке.
Зато другой витавший в воздухе аромат заставил слегонца напрячься. Вот теперь и Машка почувствовала дурной запах. Не выдумывал Игорёк, значит, правду говорил. Она принюхалась, попытавшись определить направление, откуда он исходит. Хотя нос стоило бы прочистить, ага. Именно поэтому Маша собиралась первым делом, как поезд тронется, сходить в туалет. Да-да, чтобы прочистить нос, а не то, что ей посоветовал, кажись, проводник из соседнего вагона. Хотя и пописать будет не лишне заодно. Но, конечно, это ей послышалось. Она так и не поняла, что тот сказал.

Наконец Экспресс отправился в путь, продираясь через джунгли вокзала и везя своих пассажиров к далёкой Москве, подобно горьковскому Данко, ведущему доверившихся ему людей через тёмный лес к светлой мечте.
Некоторое время понаблюдав за медленно проплывающими мимо вокзальными пейзажами, унылыми вереницами грузовых составов и кирпичных служебных зданий, и моргнув, увидев слившиеся в двойное 13 цифры на табло (верный признак, что глаза утомились и пора баиньки), Маша уже хотела отправиться в сказочное путешествие в туалет, как вдруг к ним в купе нагрянули гости. А технически говоря, хозяева этого самого вагона.
Проводник, напарник б-леди совершенство, хоть и был мрачен, но показался девушке настоящим мур-лордом Совершенство. Она с интересом изучила его взглядом, невольно исподтишка покосившись на Игоря, когда в купе возникла проводница и стала проявлять к гражданину Котову В. С. явные знаки внимания. Похоже, попутчик Маши был сильно разочарован. Хотя с чего бы? С этой блондиночкой ему явно ничего не светило, в любом случае.
Пока проводники шушукались, да суровый Вольдемар с прямолинейным Игорьком выясняли, кто из них первый альфа-самец на деревне, то бишь в вагоне, девушка снова потянулась за сумочкой, где лежал сверху билетик, несколько недоумевая, ведь она уже показывала его блондинке. Про какого такого безбилетника она говорит, интересно. Точно не про них с Игорем, и слава богу. На холодный оскал рычащей собаки актриса ответила безупречным, спокойным, но предупреждающим взглядом царапучей кошки. Не просто так ведь она получила своё прозвище Кошка Драная. Машу было лучше не злить. Но сейчас она чувствовала перед проводницей вину и потому не лезла на рожон.
Даже про вонь, которую тоже теперь чувствовала, решила промолчать. В конце концов, она на такой уровень обслуживания даже не рассчитывала. Это не тот случай, когда аппетит приходит во время еды. Марию устраивало то, что она имеет, и претензий у неё не было. Конечно, если причину вони устранят, будет лучше, но нет - и ничего страшного. В обычном поезде бывают и не такие запахи.
Так что, достать билет и с улыбкой протянуть проводнику, а когда их с Игорем оставят - отправиться в турне по вагону в поисках туалета. А заодно можно будет попробовать, принюхавшись, определить, откуда дохлятиной несёт.

Агась, мало было печенья «Юбилейного» в этой коробочке, словно назло, всего три штучки, да еще и шоколадка не молочная печенье покрывает, а кажется темная с орехом, - не самая вкусная штука. Молочная, например, в разы вкуснее, хотя кому как: поезда, японки и фломастеры у всех разные, как нам известно, а тот кто составлял этот поздний ужин, возможно, подумал о здоровье пассажиров багряного экспресса. Три печеньки вот заботливо положил, чтобы Машенция с Игорьком случайно не поправились! Ночью же оно вредно трапезничать, а в коробочке и так всего полно, только кипятка нет – кипяток, очевидно, нужно просить у проводников. Тот самый отменный кипяточек из титаника, то есть из титана, пардон-с, и может быть даже его подадут в знаменитых железнодорожных подстканниках. Поездная романтика же!

...Столик, еда, полки, шторочки бордовые, плавное покачивание ускоряющегося состава.

А Экспресс и в самом деле ускорялся, словно радостный жеребец, мчался в дальние края по железной своей дороге, почувствовав свободу да удалую мощь. И вот уже замельтешил Петербург, засуетился, заспешил куда-то в прошлое этот ветреный город, обращаясь вдруг окраинами неприбранными – всеми этими зданиями сумрачными, вереницами гаражей и строящимися жилмассивами, лесками сиротливо-лысоватыми и по-российски вольготными, грустно задумчивыми полями. А только подумаешь о просторе, встают новые жилмассивы мерцающие в ночи своими огоньками-окнами: грандиозные многоэтажки, дороги, эстакады, скоростные шоссе вдруг вырастают из темноты. Мосты, виадуки, разъезды...

Петербург большой город. Не отстаёт он так просто, укрывает поезд разыгравшимся за окном дождём, хлещет ветром, принося запах моря.

Пахнет, впрочем, не только морем и не только серебряным дождем ароматизирует-то, ещё пахнет какой-то сладковатой, трупноватой даже мерзостью. Легонько пахнет – не так, чтобы до отрыжки, но как-то навязчиво. Ага. Как-то липко! Словно бы откуда-то из коридора проникает этот запах, а еще, что странно, из под пола… Так, во всяком случае, Маше показалось: на верхней полке воняло меньше, и возле столика тоже почти не чувствовалась поганенькая сладость. А вот в коридоре и ближе к полу… Ага. Повезло должно быть Игорьку! Там прямо ДУХИ.
- Хм… Действительно есть претензии (у тебя сцуко)? – почудился явный наезд в этом мрачном тоне дяди Вовы, когда он жестко поглядел на Игоря. Маты озвучены не были, но отчего-то явственно представлялись: возможно, Мудлорд был волшебником и умел читать мысли, а сейчас злился, потому что угадал сокровенные фантазии Макарова о койке и о покачивании в такт движению? Кто его знает – огромного этого говнюка-блондина, великолепно-омерзительного в своей масляной самоуверенности..

Между прочим, Игорищще!
Не-Лана-которая-Светлана явно старалась больше: она и улыбалась и глазками стреляла в сторону дяди Вовы чисто по-женски, даже хихикнула пару раз звонким колокольчиком ледяная красотка. Ну же, ответь мне! А он не отвечал. Дяде Вове кажется всё равно было, он кажется, как на собачку ластящуюся на нее глядел, свысока и холодно, таким вот самодовольным морозильником. Так что шансы на эротику вполне себе имелись: кто-то же должен утешить эту милую Свету, когда Котов В.С. разобьёт ей сердце.
Впрочем. Возможно Котов будет против. Он вроде и игнорировал блондинку, а вроде и тебе Игорь, не дозволял ничего лишнего этим говорящим своим, суровым молчанием. Есть такая порода людей, знаешь ли, которые – «и сам не ам, и другому не дам из принципа».

Суровая тиш-ш-шина сгустилась. Даже смех стал слышен из соседнего купе, кажется, анекдоты какие-то немудрящие травили. Возможно про член, или всё же про хрен, или скорее всего, про члена партии…

- Я ничего не чувствую (здабол ты эдакий!). Но я принесу отдушку, если вас это устроит, - повернулся к Маше, принимая билет. Вчитался в него блондин, и кивнул головой. – Всё хорошо. Приготовьте билет (снова на Игоря переключился), сейчас вернусь с ароматизатором. Хочу заметить. Вам не следует обращаться с жалобой, проблему вполне можно решить. Впрочем, вы всегда можете заполнить нашу Книгу Жалоб и Предложений. Компания Три-Н оберегает своих пассажиров в дороге. Да. Вы можете подать жалобу, уважаемый, но я не рекомендую.

Голубые глазки-буравчики, неодобрительно вонзились в Игорищщу - Очень. Не рекомендует. И ушел дядя-проводник. Очевидно за той самой жалобной книжкой и вкусной отдушкой, чтобы не как на помойке. А чтобы как на помойке в розовом саду, посреди бичарни да жасминовых кустов!

Ушла и Маша, направившись куда-то по своим делам. Игорёк остался один в покачивающемся купе: хочешь перекусывай, хочешь в окно любуйся на темноту, можно постельку расстелить, можно анекдоты послушать за стенкой, а можно подождать Сурового Дядю и его Книгу Жалоб, которую он НАСТОЯТЕЛЬНО ПРЯМО-ТАКИ, не рекомендовал заполнять.
А можно приглядеться к этой странной гравировке на бра… Такая там интересная картиночка выбита, что ли… Хм. То ли фирменный знак, то ли символ какой-то?

...

Маша, между тем, выпорхнула в приятно покачивающийся алый коридор: стены, дорожка, даже дерево дверных полотен и рам, неуловимо намекали на красноту. В коридоре пахло сильнее, двигаешься себе вперед и прямо-таки захлёбываешься в этой вонючей сладости. Захлёбываешься, агась. А еще летишь в такт движению, Машенция, раскачиваясь в этом багряном мире. Словно птица свободная, паришь - хорошо это и сладко, чувствовать ускоряющееся движение багряного состава, путешествовать вместе с ним, окунаясь в Приключение. Двери прикрытые. Купе. Одно из них полуоткрыто, диалог слышится:

- Герой Максима Горького, пять букв по вертикали…
- Данко, что ли?
- Нихт ферштейн, Шерлок. Не сходится. Последняя «а»…

А вонь густеет, застывает холодцом, кружит голову. Кажется, предпоследнее купе: чутка самого приоткрыта дверца и никого внутри кажется нет. Запах идёт оттуда. Может, сунуть свой любопытный носик, ась?
Только служебная комнатка проводников рядом, только кто его знает, как хозяева отнесутся? Не-Лана Бледева, вряд ли обрадуется. Впрочем, судя по липкой, жуткой какой-то тишине царящей внутри… Может хозяев там нет, или они умерли и превратились в трупы, разлагающиеся прямо в этом составе… Проводников тоже не видно (Котов в противоположенную сторону куда-то ушел), да и что они в конце-концов могут сделать?
Выговор не влепят за проникновение в чужую комнату и унитазы драить зубной щёткой уж точно не заставят, - компания Три-Н, заботится о благе своих пассажиров. Гражданин-проводник ведь сам сказал!

Вонь выбивалась из светлого облика вагона. Словно бы придворная красавица, пахнущая портянками. К тому же это рослый проводник. Игорек смутился. Не потому, что он выше. А потому что он на работе. Проклятая робость. Так и хочется свернуться в клубочек. Он, Игорек, едет, можно сказать, просто отдыхает. А люди - заботятся о нем. Моют вагон. Топят его. раскладывают еду. Разносят постели. Садятся попой в лужу (укол совести - гарде!). И вот он, словно принцесса на горошине,сидит и бухтит, что ему, видите ли, дурно пахнет! У него, видите ли, слишком чуткий нос. У него, видите ли, плохое настроение и ему, видите ли, что-то там кажется. Но тут он вспомнил, как проводница крутилась вокруг проводника и ... решился требовать жалобную книгу. Не, вы видели! Вокруг этого типа крутится такая девушка, а он - но эмоций. Да и она хороша. Вот что бы ей не потратить время не на этого бесчувственного чурбана, который даже ее не замечает? А на скромного, тихого (пока еще тихого!) программиста? Так нет же! Крутит своей пятой точкой перед Володей, словно мечет бисер перед свиньями. А он, как же он? Стройный упитанный мужчина в полном расцвете сил? Так что ... пусть будет жалобная книга. Если уж ему, Игорьку, приходится терпеть эту вонь, то пусть не ему одному будет плохо...
А пока книгу несут по вагону на встречу с ним - он, Игорь, займется вещами. Разложить. Кстати. Заодно поищет источник запаха...

Пейзажи за окном пробегали, словно картинки из детского калейдоскопа. Знаете эту маленькую радость и тот щенячий восторг, что испытывают часто даже взрослые люди, приложившись одним глазом к пёстрой трубочке, зажмурив другой, и наблюдая за игрой цветов и переплетением картинок в этой загадочной магической штуке, похожей на уменьшенную подзорную трубу? Ты её поворачиваешь - и картинки сменяют одна другую. Есть различные варианты калейдоскопа: в одних изображения статичны (например, цепочка фотографий или картинок) и сменяют друг друга при вращении, в других всё устроено волшебным образом и зависит от игры преломлённого света внутри трубки, выстраивая замысловатые узоры, которые наше воображение само ухищряется превратить в яркие образы. Сейчас за окном экспресса проплывал первый такой вид калейдоскопов, где заранее вложенные изображения Петербурга сменяли друг друга по мере того, как поезд проносился по городу, двигаясь к городской черте.
Маша некоторое время, пока шкафообразный проводник нависал над Игорем и рассказывал ему про жалобную книгу, наблюдала в окно за пролетавшими пейзажами. Вскоре поезд покинет ПетербургЪ, и тогда городские картинки сменятся видами более дикими и необжитыми, хотя сейчас куда пальцем не ткни - везде люди живут. Даже в ужасных морозных условиях Крайнего Севера при -46 и ниже. Выживают как-то. А здесь всё-таки намного теплее, здесь гораздо охотнее селятся. Тут вокруг должно быть деревенек понатыкано в изобилии. Жаль, что этот чудесный калейдоскоп испорчен дождём, не дающим сполна насладиться красотами великой России и этого великого русского города на Неве, обставленного царскими дворцами и прочими архитектурными достопримечательностями. Конечно, их сейчас не видно, но суслика тоже не видно, а он есть. Где-то там, за горизонтом, если представить...

А запашок-то был и, признаться, добивал как раз тем, что от него не тошнило, но он постоянно чувствовался. Надо же, а Шкаф по имени Владимир и носом не ведёт. Мол, нет никакого запаха, вы всё придумали. Ага-а! Так они с Игорем ему и поверили. Но стоит признать, проводник с достоинством держит морду кирпичом, чтобы не позорить свою эту контору с незнакомым названием Три-Н. Впрочем, дядя явно сам по себе такой хладнокровный. Даже на вешающуюся на него блондинку глазом и ухом не ведёт. Будто бы её вовсе нет. Даже обидно за неё немножко стало. На её месте Машенция бы точно обиделась.
- Ну что, Игорь, вы можете подать жалобу, но господин Светлов этот, в смысле, светловолосый господин Котов, не рекомендует, - слегка насмешливо повторила девушка, когда проводник вышел, старательно копируя интонации и манеру речи господина Светлова, который Котов. Но затем уже добавила от себя серьёзно. - Кстати, я его тоже почувствовала. Да, неприятненький запашок. Но претензий я предъявлять не буду, увольте, - она вскинула руки, поднимаясь с сидения. - На такой уровень комфорта я даже не рассчитывала. Жаловаться просто грешно.
И с этими словами Маша покинула купе, прихватив свою сумочку.

Она летела по алому коридору, чувствуя себя опьяневшей от нектара бабочкой, порхающей над навозной кучей, в которой вырос прекрасный аленький цветочек, напоивший эту легкокрылую плясунью, а может быть, трудовую пчёлку, сейчас слегонца расслабившуюся, пошатывающуюся в такт движения поезда и смешно гудящую на своём пути в тубзик. Хотя нет, это не она гудит, а голоса из соседнего купе. Кроссворд разгадывают или сканворд. Маша читала немного Горького, но, хоть убей, не помнила ни одного персонажа на пять букв, чтобы последняя «а». Вспоминались тот самый Данко, старуха Изергиль, Клещ, Квашня, Бубнов, Сатин и Актёр, мудрый философ старец Лука вспоминался... но никого, подходящего под это описание. Если бы Маша вспомнила, она бы из вредности сунулась в то купе с приоткрытой дверью и подсказала ответ, заодно можно было познакомиться с соседями. Хотя нет, путь до Москвы не настолько долог, чтобы заводить новые знакомства...
- Ф-фу... - тихо пробормотала девушка, чувствуя, как запашок-то усиливается по мере её продвижения. Похоже, что шла она прямо в направлении источника дурного запаха. Неужели это их туалет так пахнет? Они вообще за ним следят? Убираются там хоть иногда?
Увидев приоткрытую дверцу, откуда, по всей видимости, доносилась вонь, Кузнецова выдохнула с облегчением. Ну хоть туалет чист - и на том спасибо. Не долго думая, она подошла к двери и сунула туда свой любопытный нос. Что бы могло так откровенно вонять? Кто-то гроб с покойником перевозит, что ли? Жутковато было, да, но никакой мистики Маша поезду не приписывала, а потому рассчитывала найти простое объяснение простому дурному запаху. Или не очень простое. Тут уж как повезёт. Главное, что проводников рядом нет и некому остановить эту любопытную кошку.

…Приятно покачиваясь, багряный состав несся в темноту: он ускорялся, он отрывался, он летел себе в ночь, с легким шипением разгоняясь на рельсах. Чуть лязгая, чуть подтрясываясь, наполняя этим движением своим уверенным каждую клеточку тела. Пассажира быть может, или отдельно взятой пассажирки порхающей себе пчелой, то есть бабочкой по длинному пустому коридору. Где только багряные дорожки, где роскошь, где запутанные узоры на ковре под ногами, прихотливые да странные, хранят какой-то свой мрачный поездной секрет.
Летели пригороды Петербурга.
Багровые шторки чуть подрагивали в такт движению, вытанцовывали взад-вперед золотые рюши, а Маша тихохонько подошла к купе, дернув в сторону отъезжающую дверь.
Ти-и-ишина. Странность. Чуждость навалились. Крохотная комнатка, точь-в-точь такая же, как и у вас с Игорем: полки снизу, сверху. Столик. Стынь штор.
Всё вокруг чуждое, грязное, испятнанное как будто бы, чистое и словно бы иллюзорное. Странное купе порождало тревогу – чистое, хорошо освещенное, совершенно пустое, оно отчего-то пугало и давило стенами, оно скрывало мрачную свою тайну, а для того чтобы узнать эту тайну, следовало войти внутрь.
Внимательный глаз актрисы вдруг заметил что-то интересное, лежащее под столиком: то ли бумага какая-то цветная, то ли прямоугольный листок… Что-то там было. Определенно.
Ага.
Что-то воняло. Мелкое, черными капельками облепившее шторы и потолок, и стены – нечто черное, едва заметное, обильно покрывало купе, будто бы кляксами чернильными измарав роскошь стен.
А повернешься иначе – и никаких клякс, мерещится наверное… Комната чиста и дожидается пассажиров.

Но ведь можно внимательнее разглядеть, зайти в эту комнату, пересечь порог? На пороге виднеется черта, кстати, словно бы темным порошком нанесена, такая вот странная … защита что ли? Чтобы в комнату не проникали, или чтобы НЕЧТО не выходило из неё?

...

БАХ-БАХ-ДАХ, вдруг задребежал поезд отчаянно громко, хрипло и до дрожи, переходя на новую ветку. За окнами плеснулся свет, скользнул жуткой оранжевой чертой по стенке недоброго купе. И тогда надпись тебе примерещилась, Мария, что-то, что можно прочитать лишь войдя внутрь.
Вот только стоит ли входить?
Каким-то дерьмецом отсюда веяло за версту: и не тем, который натуральный запах гуомна, а тем дерьмецом, которое метафорическое. Может, тебе и видеть эту комнату не следовало: с капельками черными на стенах, с чертой запрещательной возле двери, с этой надписью плохочитаемой прямиком на стене намалёванной. Гробиков здесь не было, вампиров не было и кровищи разлитой по всем стенам тоже не имелось, но жуть отчего-то вполне себе присутствовала - осязаемая будто холодец, вот бери её и режь.

...

А окрестности летели, ускорялись, оставались позади, наваливаясь миражами, врезались в поезд и улетали прочь, рассыпавшись капельками дождя. Игорёк не торопясь переоделся: треники, футболка. Расковырял ящик с едой (благо там целая куча всякой снеди имелась), приготовил книжку (зарядки хватало), занялся постелью… Источник вони не угадывался, бельё было замечательно чистеньким, зато странная картинка на лампочке бросилась в глаза, какое-то прямо нелепое украшение для простого бра.
Закручивающиеся элегантными вензелям, три переплетенных буквы «N» украшали настенную лампу, а под ними едва заметный логотип виднелся: какой-то крохотный рогатый человечек, обнимает такого же крохотного человечка с крыльями. Не борьба. Скорее обнимагия!.. И эти двое, изображенные схематично, совсем наброскими да без деталей, всё же смотрят с хитрецой и лукавством озорным.

Будто бы наблюдают... Может, у добряка Володи спросить, что это за настенная херота?

А затем контрастный свет неприятно резанул по глазам и состав начал замедляться. Станция какая-то техническая? Дынц-дынц-дынц с грохотом вдруг завопили колеса, бамц-бамц-бамц, принялись жаловаться на жизнь. Будто бы нелегко давалось поезду это торможение. Состав начал замедляться, прекратил лететь. Кажется, впал в уныние.

Отчего-то, мерзкий красно-оранжевый свет за окном вселял тревогу. Резал по глазам, вызывая осторожненькую боль в висках. Можно было прикрыть шторки и отгородиться от этой дряни, а можно было на станцию поглядеть.

Шшшш. Зашипели колёса.

Логотип. Несколько минут Игорек потратил на такой необычный логотип. Он смотрел на него и так, и этак, но так и не понял, что он значит. Ангел и черт? Обнимаются? Что за модерн и новация? Ничего похожего раньше не попадалось. Но потом пожал плечами. Символизм изображений был ему недоступен. Как говорилось в старом анекдоте - а что мы должны были повесить? Хотя... Хотя может быть Маша сумеет помочь? или вообще Света? Кстати, о Свете. а где Володя, большой человек, с отдушкой и жалобной книгой? Или это у него тактика такая - тянуть время? Как Фабий. Продолжай побеждать медлительностью. А тут еще и остановка эта дурацкая. Ясен пень, проводник будет открывать тамбур, махать флажком, запускать пассажиров...Стоп. Каких пассажиров? Вроде бы рано останавливаться. Не электричка, чай. Или все же станция? Но что за свет, неуютный и непонятный. Вызывающий тревогу спектр. Может, это просто запах так влияет? Точно. Надо проветриться. Заодно заглянуть к дяде Вове. Где, падла, моя отдушка и книга? Ой, нет, скорее так: как скоро вы принесете обещанное? Так, тапочки, курточка, деньги и телефон. Но сначала к купе проводников..

Тревожно стало на душе, стоило приоткрыть дверь подозрительного купе шире и заглянуть внутрь, всмотреться в это пустое и чужое, чуждое, враждебное даже помещение, лишённое пассажиров - наверное, их специально сюда не подселяли из-за запаха. Маша принюхалась. Да, пахло явно отсюда. Разливался сладко-горьким ядовитым нектаром приторным сей чудный аромат по всему вагону, беря начало здесь. И никакие чёрные линии у порога его не сдерживали. Что это за живопись напольная вообще? Девушка недоумённо поглядела под ноги, затем вернулась взглядом внутрь купе.
По спине поползли холодные мурашки-бродяги, сплетаясь в хороводе, разбиваясь на пары и вытанцовывая танго, как в лучших заведениях Буэнос-Айреса. Настоящее пламенное аргентинское танго. Маша никогда не танцевала танго, но была не прочь попробовать - танцы, особенно такие чувственные, она любила. Правда, аргентинское танго отличается жаром и страстью, а вовсе не зябким холодом и жутью, которые нагоняли пустившиеся в пляс мурашки.
Чёрные кляксы на роскошных стенах. На шторах этих ох***но красивых. На полу и на потолке. Словно оспой, этими чернильными пятнами было покрыто всё купе. А моргнёшь - и вроде бы ничего нет. Кузнецова специально проморгалась, застыв ненадолго безмолвным истуканом на пороге, боясь войти, но и уходить не желая, не разобравшись в причинах дурного запаха. Найти бы его источник и сообщить проводникам. Может, животное дохлое? Судя по вони, размером побольше крысы. Кошка или собака...

Что-то под столиком. Бумажка какая-то. Не то, чтобы Маше было любопытно, что это за гадость, но, может, в неё завёрнуто это самое, что воняет? Надо бы разобраться. А может, ну его? Игорю сказать, а он сам пусть решает, что с этим купе делать. Блин, нет, так нельзя! От страха она пытается переложить ответственность на плечи первому попавшемуся мужчине. Это никуда не годится... Надо взять себя в руки и перебороть эту гадостную жуть на душе...
Моргнула от плеснувшего в окна оранжевого света. Надпись на стене померещилась, но это всего лишь игра света и разыгравшегося воображения. Инстинктивно рукой глаза прикрыла. В носу защипало, захотелось чихнуть, но недостаточно сильно для чиха. Кажется, мы останавливаемся? Наверное, другая станция, Маша не очень в этом разбиралась. Но поняла одно: сейчас в коридор, скорее всего, выйдет кто-то из проводников и застанет её у открытой двери чужого купе.
Кузнецова не думала больше. Она быстро перешагнула через порог, присела на корточки и оглядела сначала все углы на полу в поисках предположительного дохлого животного, затем таки обратила внимание под стол. Достать из сумочки платок, дотянуться до этой загадочной бумажки, с брезгливостью её поднять, не прикасаясь руками, и посмотреть, что оно такое, и бросить обратно. И дёру отсюда - в туалет! Пока её тут не увидели.

Мазнула по окнам гнилистая рыжина.
Концентрированно ядовитый этот промозглый свет, обрушился на заповедное купе. Какие-то здания технические потянулись, переходы и вереницы жирных составов, покойных себе червей. Они позли, продолжались, лениво наматывали себя на синеву рельс, протягиваясь за окнами однообразной лентой в ночь. Вызывая серебряную тревогу в груди, они отчего-то пугали, ассоциируясь со спящими сказочными змеями. И серый кирпич унылых строений, и серые же гаражи, и вязкая, насыщенная какой-то тяжелой хмарью рыжина огней.
Она давила. Будто бы занесло тебя Мария в какие-то чужедальние, уже совершенно чуждые края. А ведь на самом деле, всего ничего от Петербурга-то отъехали! Это даже не настоящая дорога, это ещё не привольный путь. Это так… пригороды большого северного мегаполиса, вот если подумать.

Бам-бам-бам - заскрипели тяжелые колеса. Дыны-дын-дынц – холодно отозвалась колея.

Комната притихла, разглядывая незваную свою гостью: обманчиво чистенькая, испятнанная гадостью шалунья. Она смеялась тихонечко и кажется наслаждалась этими мурашками на твоей спине, Мария, она играла в какую-то игру заманивая тебя всё дальше, как случается, подманивает хищное растение, неосторожную муху.
В танго – кабесео, а в реальной жизни – охота. Вполне возможно. На тебя.
Или нет, или всё это ерунда. Ведь чего только не надумаешь, когда за окнами такая густая, уже вполне себе уверенная ночь: ползет в разрывах туч перезревшая луна, а дождь облизывает землю простывшим языком.
Насыщенный был день. Устала.
А комнатка вопрошает: идешь или не идешь, слабо или не слабо окунуться в это царство застывшей холодцом вони? Подбивает на гадость как будто.
Тебе не слабо, делаешь шаг вперед, и…

…И делает шаг вперед Игорёк. Казалось бы можно было присесть на полочку, насладиться поздним ужином не обращая внимания на странные гравировки. Да и что здесь такого, Игорёк? Какая-то техническая станция, какая-то рыжина? Просто железнодорожные прожекторы, просто темнота. Второй час ночи на дворе: мозг устал, нужно выпить горячего чаю да лечь поспать. Ну подумаешь, вонь какая-то сладковатая кружится по комнате, так ерунда.
Зато, какая вокруг роскошь! Должен был ехать в плацкарте, а вон какое везение…
Дядя Юра… то есть это самое, пардон, дядя Вова образовавшийся в проходе кажется думал точно также – будто ты здесь никому не нужная шантрапа.
Во всяком случае, отчего-то верилось, будто этот спокойный проводник, мыслит примерно в этом направлении. Гадёнышь же! Только собрался ты ему нагоняй пойти задать, а вот и он со своей отдушкой.

- Сам, или помочь? - довольно мрачно произнёс блондин, протягивая тебе крохотный баллончик. Кажется лимон. Кажется! Тебе предлагали ароматизотор из серии: «под лимонным деревом насрали». Проводник показал небольшую книгу жалоб и еще что-то протянул, какую-то кипу белых бумаг.
- Твой контракт. Необходимо поставить несколько подписей. Это рекламная акция. Подпишись–тесь, что доволен.
Шелковистыми птицами подлетели к тебе бумаги, а вот книга жалоб осталась у дяди Вовы в руке… Скотина этакая – не торопился суровец поездной, заветный артефактец отдавать! Баллончик с ароматной дрянью бери, а книгу жалоб получается.
Ни-ни.

В это же самое, время а скорее чуть раньше, ибо Игорёк собирался само-собой дольше, в нехорошую квартиру… то есть пардон в нехорошее купе забралась одна дюже любопытная актриса. Проникая в тот самый секрет, в который вполне возможно не следовало проникать.
Странно.
Внутри вони почти не ощущается, зато навалилась какая-то слепая, замкнутая в квадрат тиш-ш-ш-ина. Никаких пятен на стене, никакой крови сочащейся из всех щелей… как помнится предполагала одна Пчела, расфантазировавшись на всю катушку.
Просто поезд, просто купе, полки, столик, ватная тишина.
Просто уверенная эта, предельно чёткая кровавая краснота. Рюши. Под столом валяется заламинированный лист бумаги: какой-то мужик… очень грустные глаза привлекают внимание: «Пропал без вести и не вернулся. Если вы располагаете сведениями об этом человеке, просим сообщить…» Фамилия и имя перечеркнуты. Если хотели найти этого человека – тогда странно… Или перечёркнули специально, чтобы не нашли?
Жирная черта, уверенно пересекающая фамилию, имя и отчество, прячется ламинатом. Такая прожженная жуткая темнота – номера контактных телефонов тоже выженны. А фото сохранилось: молодой парень, привлекательный даже… только очень уж печальные глаза…

И вдруг надпись на стене проглянула совершенно чётко, в россыпи мохнатых черных клякс: «БУДЕТ ОСУЖДЕНА», а отъезжающая дверь с тихим ласковым шелестом, совсем даже без грохота, закрылась за твоей спиной.
Приятненько закрылась. Ласково!

Танцуют будто тени по углам. То самое. Аргентинское. Мерещится, будто бордовые занавески сотканы из крови грешников. А по стене - то не надпись, которую не разглядишь, стелется, а большой чёрный паук ползёт по своей паутине, охотник на жирных любопытных мух. Ну, или стройных. Мух-то. И комарик на помощь не придёт, задержанный другим, блондинистым пауком. Только муха об этом не знает и жужжит себе весело, сама летя в расставленные на неё сети.
Сделан шаг вперёд, и вот танцы вошли в безумный ритм. Хоровод мурашек по спине, и на каждой из шести членистых лапок надет кирзовый сапог. Топ-топ. Топает малыш. По Машиной спине кирзовыми сапогами, холодцой отдавая. Тук-тук. Стучит в груди. Всё чаще, входя в ритм с безумным этим хороводом.
Жизнь течёт рекой, бежит вперёд скорым экспрессом. А здесь она замерла будто. Застыла в нефтяно-чёрных масляных красках. Залипла в болоте, из которого тянет сладкой гнильцой разлагающихся тел, затянутых туда страстными, давящимися от жадности, чавкающими от наслаждения губами трясины. Тишина окружает этот мир и давит на плечи сидящими на них призраками, и ты невольно сутулишься под их гнётом, и взгляд свой усталый опускаешь. И хочешь одного. Чтобы этот мир нарушили звуки танго.
Проснуться.

Бросила обратно подхваченную бумажку, на фото красавца полюбовавшись. Имя, фамилию, отчество не разобрала - зачёркнуто всё, едва не до дыр закрыто от посторонних взоров. Кто-то же постарался. Может, нашли уже? А бумажка старая. Вот и зачеркнули, чтобы зря не искали. Лицо запомнила. И глаза эти печальные. Он точно когда-то был здесь и что-то знал. Маша это интуитивно чувствовала.
Пропал без вести и не вернулся. Бедолага. Все мы однажды пропадаем без вести и не возвращаемся. Только тело бренное на земле остаётся, покуда его не съедят могильные черви или не обратится оно в прах в пламени крематория.
Надпись! Её ведь не было! Кузнецова вскочила на ноги, от резкого движения чуть покачнувшись на своих каблуках, уже порядком утомивших ноги. Снять бы их скорей. Но не о том сейчас думала актриса. Она уставилась на надпись на стене, которой совершенно точно не было там несколько мгновений назад. «БУДЕТ ОСУЖДЕНА»... Маша зажмурилась и помотала головой, прогоняя наваждение. Подалась назад к двери купе, а услышав, как она закрывается, практически в один прыжок преодолела расстояние до двери, чтобы её открыть и покинуть чужое это, враждебно настроенное купе. В котором ей было страшно до жути. Так страшно, что ноги деревенели и коленки подгибались.
Даже о проводниках забыла и не стала прислушиваться, нет ли кого в коридоре. Испугалась девушка.

Нахмурившись, Игорек смотрел на какие-то бумаги. Он сумел подавить первое и естественное желание взять их в руки. И смотрел на белую кипу и руку Володи так, словно тот страдал каким-то чудовищным кожным заболеванием. А он, Игорек, был слишком хорошо воспитан, чтобы замечать это.
- Акция? подписать? Контракт? Что за х... йх... чепуху вы мне суете? Я просил жалобную книгу! А не рекламную акцию. Пока же все эти бумаги могу использовать только для одного. И то, если бумага будет не очень жесткая. А это что за кошкины слезки? Отдушка? вы что, издеваетесь? Да судя по ее размеру, ее можно использовать только на пару с контрактом! Потому что ароматизировать этого хватит только мою задницу и ее ближайшие окрестности! что за безответственный подход к пассажирам! Такая солидная компания, столько денег вбухано в интерьер, в красоту, а пахнет как в ... у негра! ну нельзя же так! И избавиться от запаха никак нельзя, ибо дают какую-то мензурку, купленную на распродаже в голимом ФиксПрайсе по цене 50 рублей ведро! И не дают книгу жалоб!!

Сказал Игорек и сам испугался. Все же ... Все же блондин дядя Вова был мощнее, взрослее, значительней. Он был на работе на явно непростом поезде, явно крупной компании. У него были работа, куча дел, наверняка злобное начальство и проблемы. А тут еще и он, Игорь, начинает качать права и выделываться. То ему запах не тот, то отдушка маловата, то бумага жесткая... Проще надо быть, проще. И к тебе потянутся люди. Потому парень немного сдал назад.

- Ладно давайте отдушку, понимаю не вы ее закупаете, что дали, с тем и работаете. Кстати, а что за логотип такой странный? и да, сначала жалобная книга...

Дядя Вова чуть нахмурился, выслушивая эту пламенную, исполненную эмоциями речь. Чуть дёрнулась гладко выбритая его щека, когда блондин поглядел на тебя сверху вниз, а сильнее всего, он кажется напрягся, когда ты отказался принимать отливающие синевой, официальные бумаги.

Ингварище Смелый!

…Дядька-то повыше будет, покрепче будет, поосновательнее будет и кулаки у него к тому же вполне себе увесистые. А что? Всякую пьянь из вагона вытряхивать это недюжинная сила нужна – там, например, упьются в дороге какие-будь быдло-стасики: морду захотят набить суровому дядьке. Здесь на йух отправят, всякое же бывает. Работа нервненькая…

Вот и сейчас дядя Вова нервничал: скорее всего из-за тебя, Игорь, а может, потому что гнилостно-оранжевый свет за окном, тоже навевал на проводника какие-то неприятные ассоциации.
Что ещё за станция на окраине Петербурга, скажите на милость?
Во всяком случае, льдисто-голубые глаза мужчины как-то уж слишком напряженно по купе скользнули, будто выискивая какую-то дрянь. Потом блондин пожал плечами.
- Вот ваша ручка! – безапеляционно пояснил, аккуратненько укладывая бумаги на полку. – Время есть. Подпишите.
Отдушку тоже передал и самое важное, книгу жалоб – старинную такую, чуть ли не времен застойного СССР тетрадку в светло-коричневой обложке (цвета жидкого дерьма, а может быть цвета арахисовой пасты, или цвета детского пюре, например – у каждого же свои ассоциации!) Чуть менее аккуратно примостил рядышком эту значительную Книгу Жалоб и Предложений. Ручка, кстати (та самая, которую он протянул тебе) с книжищей вопиюще не вязалась: ручка была новомодная, игривая, не перьевая, увы, но вполне себе дорогая. С фирменным логотипом «N-N-N», когда три буквы переплетаются друг с другом изящными вензелями.
- Знаете… Светлана Аркадьевна не делает успехов по работе… Начальство имеет к ней некоторые претензии. Отвечать за бумаги – её задача, но как видите,.. её здесь нет. Порхает словно бабочка!
Холодно сверкнули глаза блондина.
- Вполне возможно… если ещё раз… Кто знает, кто знает. Вполне возможно ей грозит увольнение. Будет жаль. Подпишите бумаги, уважаемый. Станция тех… - кашльнул вдруг. – Кхм. Станция техническая, остановка короткая. Настоятельно рекомендую не выходить на перрон. Что касается ваших претензий… гм… ваше мнение, безусловно важно для компании «Три-Н» - криво усмехнулся дядя Вова с этой самой поганенькой ухмылочкой на лице, в стиле -«Если бумаги не будет подтереться, так ваше мнение ещё важнее станет, доо»

– Разумеется, я передам ваши претензии своему начальству… (оскалился волком)… лично. И сделаю всё от меня зависящее, чтобы вам было комфортно в пути. Может быть чаю? Или пройти бы тебе нахер... Я сказал, быть может вы желаете кусочек торта «Захер»?

Купе Смерти. Отчего-то именно такие ассоциации всплывают в голове: вонючее купе, тесное купе, отгороженное от реальности и проеденное словно ствол гнилого дерева каким-то не ведомым, невидимым, но от этого ещё более жутким злом.
Багровое купе.
Вот у Стивена Кинга есть замечательный рассказ про одну проклятую комнату в отеле, которая никому и никогда не приносила добра. Рассказ коротенький – всего на две странички, кажись. А потом, по этому же самому рассказу был снят на редкость хороший фильм с одним актёром в главных ролях и неперадавоемо жуткой, трогающей за душу атмосферой.

1408, называется-то.

Если представить себе тот злодейский номер и это тесное купе, замкнутое в тишину будто бы в шелковистый кокон, то сходство определенное возникало. Та же обыденность, та же простота, иллюзия чего-то спокойного и привычного взгляду. Оглушающе тривиального, омерзительного благонадёжного…
Ну, шторочки. Ну, полочки застеленные. Ну, бра на стенах да свернутый треугольником рекламный буклет компании на столе покоится, подрагивая в такт движению: «Компания Три-Н, Заботится о своих пассажирах в пути»
Казалось бы, ложись себе на уютную полочку да засыпай, мой добрый путешественник – все хорошо, всё прекрасно, персонал железной дороги тебя заботливо охраняет! Но душа-то знает, душа всеми своими фибрами ощущает – здесь НЕ ДОБРО. Здесь совсем, совсем другое притаилось. Быть может даже это самое.

ОНО.

А ты залезла, вляпалась, быть может оказалась на виду у созданий живущих в ночи. Маша. У тех самых теней перед глазами промелькнула, о которых вполне возможно, под луной и говорить-то не следует... В эту коричневую мерзоту.
Вляпалась!
Поезд, между тем, медленно замедлялся, скрипел и жаловался на свою жизнь, не желая останавливаться, гиблая рыжина набивалась в глотку, а станция за окнами казалась вопиюще неправильной. Кричаще ирреальной. Одуряюще красной во мраке! Очень и очень не своей.
Мягко прикрылась дверь, чпокнув стеночку нежным поцелуем. Будто пасть склизлого монстра – АМ! И закрылась.
Этого хватило.
Бросилась наружу ты со всех ног, намереваясь вырваться отсюда, будто муха из клейкой заботливой такой паутинки. Рванулась! Наплевав на проводников и на всё остальное, и вдруг кто-то за руку схватил: мягко схватил, будто оберегая. Во всяком случае не желая причинять боли.
- Тише тише… Там ОНИ… Потерпи…
Это был Остряк. Тот самый смешливый и не слишком-то приятный паренек-вихляй вертевшийся на вокзале. Правда сейчас он не смеялся и выглядел слегка испуганным: глаза его так и умоляли перетерпеть, очевидно, было что-то за дверью такое – отчего не следовало сейчас выходить.
-Тссс…
Быть может, проводники ходят. Хотя, какая разница – ну забралась в пустую комнату, какая от этого беда, если подумать? Двойку в дневник не поставят и с поезда на полном ходу не скинут. Будем надеяться. Зашла да и зашла, что тут ещё можно сказать?
- Тшшш! Они ищут безбилетника, это я прикрыл дверь. Не выдавай меня!

И отпустил руку в тот же миг, испуганно понурившись – а ну как сейчас бросишься вон да выдашь…

Игорек мысленно перевел дух. Было у него опасение, что дядя Вова, мощный как танк и несгибаемый как арматура просто подхватит его двумя руками - за воротник и за пояс. И вышвырнет на перрон, навстречу оранжевому свету. Чтобы не мешал работать дурацкими претензиями. А сам вернется к милой Светлане. И устроит ей, так сказать накачку. За неправильное ведение документации и мерзкий запашок в купе. А та скромно потупит глазки в пол и примет все. Как заслуженное наказание. В такт движению. Но обошлось. Игорек, обошлось. Вот в руках у него книга жалобная, платочки белые, глаза печальные. Начнет выпытывать купе смердящее про Светы прошлое и настоящее. Наврет с три короба - пусть удивляется. куда пошла она - вас не касается!
Парень моргнул. О, стихи? Корявые как столетний амбар? Ладно.
Он взял баллончик, нажал кнопку и повел по всему купе - если и не изгнать, то хотя бы заглушить мерзкий запашок. Впрочем, небольшой баллончик быстро закончился. Парень потянул носом - остался ли запах?

Пока жалобная книга. Игорь повертел в руках выданную ему ручку. Открыл обложку тошнотворного цвета. И написал.
... числа... месяца... года.... номер поезда.. номер вагона... в купе пахнет дохлятиной и тухлятиной. Проводник предоставил отдушку, но мало! Подпись...

Протянул обратно проводнику книгу.
- О, у Светланы Аркадьевны проблемы? Никогда бы не сказал! Но ладно, оставьте ручку и бумаги. Почитаю. Чаю - да, давайте. А на перрон я все же выскочу. Может, там хоть чистый воздух будет? или хотя бы честный креозот.

Мало того, что путь к отступлению неожиданно оказался отрезан, так Машу ещё и схватил за руку тот самый мутный тип, которого она видела на перроне. Она восприняла это именно как схватил, а не взял, хотя по факту за руку её взяли мягко. Но ведь у страха глаза велики. Испуганно икнув, девушка вспомнила все свои навыки восточных единоборств и основ самообороны, которыми не владела. Да, она могла пустить в ход не только кулаки, но и ногти, и зубы при необходимости, однако понимала, что этим не любого противника можно одолеть. И именно по причине отсутствия у неё боевых навыков Маша решила пустить в ход то, что умела лучше всего - своё актёрское мастерство, хитрость и обаяние.
Но руку она всё же вырвала - в тот же момент, когда Галстук сам её отпустил. Поэтому было трудно понять, то ли отпустил потому, что вырывала, то ли вырвала потому, что отпускал. Это был вопрос из разряда: что было раньше - курица или яйцо.
- А... Э... Что вы здесь... - растерялась актриса, отчего-то покраснев, скорее всего от волнения, которое она сейчас испытывала. Ведь не было поводов чего-то стыдиться. Ну, зашла в пустое купе. В этом нет ничего криминального. А вот страху натерпелась-то!..
Хорошо, что она не читала Кинга и не видела один фильм, в котором рассказывалось о похожем месте... Не было с чем сравнивать. Но от этого менее жутко не становилось. Это купе пугало, вселяло ужас, проникавший в самую глубину души своими костлявыми ледяными пальцами. Сухими и твёрдыми. Хрупкими, быть может. А может, крепкими, как у скелета, лежащего в гробу под землёй в своих лохмотьях, в которые превратилась богатая когда-то похоронная одежда.
Купе Смерти.
Отсюда хотелось поскорее уйти. Не ждать, пока загадочные ОНИ наговорятся в коридоре и освободят проход.

Она сделала шаг назад, обратно вглубь купе, подальше от двери и от странного, подозрительного субчика. Опасливо на него поглядела. Вроде бы не выглядит агрессивным. Скорее, слабым и хлипким. Жалким. Беззащитным совсем. Таким, которого и без шокера можно одолеть. Но рука сама потянулась к сумочке. Там был электрошокер, а это намного лучше ногтей и зубов.
Мария поглядела на закрытую дверь за спиной Остряка. Остряком он, правда, сейчас не казался. Вот совсем.
- Проводники? - уточнила она зачем-то, хотя и так было понятно, что он имеет в виду ИХ. Этот шикарный блондинистый дуэт. Прямо-таки ансамбль песни и пляски на костях съеденных пассажиров.
Маша несмело улыбнулась.
- Ну что вы? Зачем мне вас выдавать? Я же не проводница, - она пожала плечами. - Мне всё равно. Если будут спрашивать - скажу, в этом купе безбилетников я не видела. Точно-точно, - девушка покивала убеждённо.
А глаза её. Глаза, горящие тревогой, говорили: «подойдёшь ближе - буду кричать». Ну или, может, другое: «не подходи - убьёт».
- Давайте подождём, - милостиво согласилась Кузнецова. - Только... вам не кажется, что с этим купе что-то не так?
Она быстро оглянулась на стену, где видела надпись. Только раз - и быстро. Нельзя было выпускать из поля зрения парня, который мог быть опасен. Маша была напряжена до предела.

Записал свою гневную заметку в этой достойной коричневой книжке «Жалоб и Предложений» ты, а потом вернул назад заботливому дяде Вове. Можно было бы пролистать, конечно, поглядеть чего там творили предыдущие «ораторы»… на что жаловались они, какие претензии выдвигали.
А вдруг, Игорь, вот начал бы ты листать сейчас эту достойную книжечку – и ОПА! – склеившиеся от крови страницы вдруг обнаружил бы, прядки волосьев украсившие собой гноистую желтизну бумаги, алые отпечатки пальцев? Кто знает, кто знает… Жутенькие надписи бы тебе открылись, из серии: «Помогите-е-е» и длинная такая, многозначительно обрывающаяся черта после буквы «е»…

Но ты вернул книжку дядя Вове, а дядя Вова взамен вернул тебе своё уверенное, нахальное даже молчание, забрал свой значительный фолиант и вышел вон. Наверное, за чаем. Или за нахером для тебя, точнее за этим самым, за кусочком пражского «Захера». Хотя вряд ли…
- Восемьдесят рублей, - вдруг вернулся дядя Вова. – Чай не входит в пакет услуг, восемьдесят рублей, уважаемый.

И снова откланялся.

Только бумаги его остались, красивая ручка с вензелями и запашок твоей отдушки (может быть тоже за деньги предоставленной, кто знает). Но лимонное блаженство уже накрыло это купе, проросло сияющим солнцем прямо от пола к потолку, осыпалось пламенем созревших фруктов, резануло цитрусом по восприятию – этим острым запахом лимонных рощ утопающих в сливках. Вонь исчезла, навалилась дремота, какая-то отупляющая мысле-снулость.
Мысле-снулость в лимонных облачках!
Подхватил себя, двинул к выходу – там вселенная шелестящего дождя: дождь снизу, сверху, боковой. Там рыжина железнодорожных фонарей промёрзших на ветру, промышленное кружево железных опор, и ещё какой-то особенный резкий запах – наваливается, кружит голову.
Не-бодрит.
Поплохело тебе.
Сквозь муть, Светочку видно – стоит на перроне она зябко-одинокая птичка, прикрылась зонтиком, наблюдает. Дядя Вова под дождь не пошел, что забавно: мерзнет Светочка вместо него, дует на свои озябшие руки… Неподалёку фигура какая-то лохматая да жутенькая в оранжевой жилетке, застыла себе изваянием. Что-то бормочет фигура, палец вытягивает, на поезд наставляет, ругается про себя хрипло. Бомж привокзальный или ещё кто.

«Огня-огня-огня» - бормочет.

А над всем этим дождь, дождь, бесконечный дождина царит. Сияющилии линии рельсов-рек протягиваются к горизонту, путаются между собой, убегают. Серерянные такие! Мерцают семафоры и синие огни улыбаются загадочно, только чуждо отчего-то на душе, только кошки скребут. Прорванная сетка забора, холодные кирпичные дома. Светочка мёрзнет одинокая такая, клонит в сон…

...

Остряк, если это и в самом деле был он, сейчас выглядел понурившимся, грустным, каким-то взъерошенным и немного потерянным типцом. Галстук съехал на бок, рубашка помялась, волосы растрёпались, а взгляд приобрел отчаянный, яркий блеск, аки у лихорадочного больного, разметавшегося по постели в тяжелейшей простуде. Если этот парень и в самом деле безбилетник, то ему должно быть уже пришлось серьёзно понервничать, прямо-таки пропотеть и притомиться в воображаемой сауне, выглядел он во всяком случае менее уверенным чем на платформе.
Выглядел испуганным, по сердцу говоря. И несчастным да, как любимая куколка забытая под дождем.

- Здесь всё не так… - вдруг пробормотал этот тип, окидывая внимательным взглядом купе. - Нет, я конечно понимаю, почему никто не пожелал взяться за эту работенку и они прислали Остряка. И всё же. Зачем именно Остряка, спрашиваю я? Остряк тоже видит некоторую ценность в своей жизни, угу. Охо-хо-хо, гнётет… агамсь... прямо выгибает и выкручивает, да-да-да… - поглядел на тебя, Мария. - Да не то слово, что оно грязное! Это самый настоящий гадюшкик, липушник, чернунюшник и негодюшник, а вы в него вошли, дорогая моя. Вляпались, аки мушка в мёд. Вот чего я имею вам сказать!

Горестно вздохнул, оставаясь на своём месте.

- Впрочем, не волнуйтесь, мы все вляпались и пути назад нет. Поезд едет только вперед, до Моста ещё время будет, а
вот потом…

Снова глазками сверкнул.

- Но вы мне конечно не верите, ваша поза, движения, запах этой враждебной настороженности исходящий от вас, - Остряк вдруг подёргал носом. – Всё говорит о том, что вы мне не верите. Поганенько, да-да-да. Ни-и-икакого доверия, никакой дружбы… Ваш ми… эээ… город, я хотел сказать, само собой город, городище, достойный полисище, да-да-ща, он знаете ли, очень негостеприимный! Очень и очень, как это вижу я... - Понурился весь, потом вдруг приободрился.- Но я могу вам кое-чего показать, желаете милая моя, увидеть правду? Сорвать покровы, заглянуть за край… это самое, желаете ли вывести престидижитатора на чистоту? Впрочем, многого не ждите, и всё же… возможно вам полезно будет знать. Хе-хе-хе. Но придётся довериться, ага. Остряку довериться, нда…

…Левая рука типца скользнула в карман. Зловеще так скользнула! Или не зловеще, как знать. Вообще-то он выглядел испуганным и был бледен, нес какую-то чепуху, а глядел на дверь в ужасе, к чему-то прислушиваясь сквозь свою болтовню. Рыжина Острота нервировала, краснота по чуть-чуть проникала в купе заставляя этого парнишку дрожать.
Поезд замедлился, встал. Время, кажется, потекло бордовыми сгустками, лениво сползая со стенок этого недоброго купе.

Дернулся и поперхнулся. 80 рублей? За чай сорта, скорее всего, "пыль грузинских дорог"? Ай да проводник, ай да ловкач. Сами собой всплыли строчки: продает жидкий чай по цене пепси-колы. Вах-вах, похоже, песня писалась не просто про конкретного проводника в соседском вагоне, а про весь персонал целиком. Что, даже про Свету-нежную-эту? Это адвокат дьявола вставил свои невесомые 10 копеек. Особенно по сравнению с 80 рублями. 80!! Да, твердо сказал сам себе Игорь. И про Свету тоже. Ибо вряд ли левая рука не ведает, что творит правая. Интересно, если дядя Володя голова, то тетя Света не шея ли, которая этой головой вертит? Да нет, не похоже.
А запах лимона сотворил сразу 2 вещи. Исчез тот сладковатый запах гнили и остро захотелось спать. Ну спать, допустим, всегда хочется. Все же сон - одна из немногих вещей, которыми нельзя поделиться. К тому же выйдет сейчас на свежий воздух и ...
Свежий воздух не радовал. Был он не совсем свежим и не совсем воздухом. Скорее воздушно-капельная смесь, густо приправленная неведомым запахом. И одинокая фигура проводницы. Зонт. Как там было у классика. Ночь, улица, фонарь, аптека. Ночь и фонарь были, улица и аптека будут в следующей серии бесконечного сериала про жизнь. Парень вздохнул. Головная боль и сонливость - подобное сочетание могло сбить с ног носорога. Потому он легко спрыгнул на перрон, надеясь, что капли дождя прочистят все, включая мозги. Но пошел он именно к Свете - видимо, мозги прочиститься не успели
- Что за станция? Не рановато ли для остановки? Кстати, а чай вы продаете?

Этот тип – психопат, заверила себя Маша, когда посмотрела на него дольше да рассмотрела повнимательнее, послушала его больше и даже рот слегка приоткрыла от той чепухи, которую он нёс. Больной на всю голову безбилетный пассажир. Буйный, возможно, но пока ему не перечишь – ведёт себя тихо. Значит, задачей актрисы было, не переча ему и потакая его прихотям, поскорее от него отделаться. Может, он просто псих, а не ужасный маньяк, убивающий пассажиров этого поезда, расчленяющий их тела и прячущий части трупов в этом вот купе, отчего оно и смердит дурными запахами. А «просто псих» понесёт немного околесицы и успокоится, надо лишь подождать. Переждать грозу. Спешить всё равно некуда, пока в коридоре проводники.
А может, ну его, этого Остряка? Оттолкнуть в сторону, извернуться и проскочить ужиком, выбежать в коридор – и в своё купе скорее, под защиту Игоря. Ага, вот как она теперь о нём думает, о своём соседе. Как о потенциальном защитнике от маньяков-расчленителей. Или нет – лучше сразу найти проводников и сдать им психа с потрохами. Но она ведь обещала же, что не скажет… Маше ничего не стоило бы соврать, но ей не хотелось. Раз уж пообещала, надо быть честной перед самой собой.
Да уж, Остряк… Самые тихие психи обычно оказываются наиболее опасными. У мамы подруга в психдиспансере работает, уж она-то их знает.

- Как вошла, так и выйду, - попробовала она спокойно ответить на его опасливые бормотания. Может, услышит спокойствие в голосе девушки и сам тоже поспокойнее станет. – Вы хотите сказать, этот запах, эта вонь со мной останется? Ох, только не это, - скривилась Мария, вдруг сообразив.
Ей срочно нужно в туалет! Немедленно избавиться от этого запаха! Жаль, что там умыться, кажется, нельзя, умывальники в поездах вроде не предусмотрены. А так хотелось смыть с себя эту вонь.
- Я… я не знаю, о чём вы, - замешкалась Маша, когда парень посетовал, что обратно пути нет. Про мост какой-то приплёл. Она ему действительно не верила. Ни на грамм. И следила за каждым его движением. А вот оговорки упускала из виду. Мало ли что он несёт, это же всё бред воспалённого ума. – Показать? А… а может, не стоит? – замешкалась Кузнецова, испуганно проследила за его рукой, тем самым ужиком беззвучно скользнувшей в карман, и сунула свою руку в сумочку за шокером. Ну его в баню, этого якутского престиже-чего-то-там, с его показательными выступлениями.

Молчание.
Они оба стояли друг напротив друга, как ковбои на Диком Западе, положив руки на рукоять своего оружия и готовясь его выхватить. Кольт рассудит нас, да. Две испуганных овцы, поджавших хвост, трясущихся своей шерстью, глаза прикрывающих от страха. А под шубой своей овчинной камень держащих. За пазухой, значит. Чтобы кинуть в чужой огород.
Секунда.
Другая.
Третья.
Нервы актрисы не выдержали первыми. Нервы, напряжённые до предела, натянутые струной. Тик-так – говорили часы на остановке. Тук-тук – отзывалось сердце. Скрёб-скрёб – длинные Машины ноготки нащупывали в сумочке шокер. А ресницы даже моргать перестали – она не отрывая взгляда следила за рукой Остряка.

Тяжело вздохнуть. Нащупать кольт… то есть, конечно же, электрошокер, выхватить его из сумочки, наставить на парня и сказать, стараясь держать дрожащий голос ровно:
- Отойдите в сторону, я выйду, - с прохладцей эдак сказать, но без лишних грубостей и придумок. По сути. Показывая ему грозное своё, бьющееся электрическим током оружие, как последнее предупреждение. И палец на кнопку включения положив.
Если послушается, тогда бочком-бочком мимо него – и в коридор, на волю! И искать проводников. Психам не место на поезде.

Конец первой главы.