...сквозь решетку... (продолжение) | ходы игроков | Эл

Последний этаж. Под ногами грусть спятившего города. Город давно уже мертв, только пустые тени бродят по забытым улицам. Ночь. Влажные губы фонарей, которые пытаются хоть немного разогнать окружающий мрак. Напряженность в каждом кусочке тела, а особенно там, где у нормальных людей должно быть сердце. Ты стоишь на небольшом балкончике. Без перил. Просто бетонная площадка, мертва, как и все остальное здание. В голову вползают разные мысли, но более всего, ты видишь лицо. Ты не знаешь ее. Милая девочка неопределенного возраста. Очень симпатичная, улыбается. Смотрит на тебя лазурными глазами, лукаво выглядывая из-под махровых ресниц. Вот только одна сторона у девочки жестоко прострелена. Будто бы мираж, кажется, что такую красоту просто невозможно вот так жестоко изнасиловать обычной пулей. Но тем не менее это так. Рана небольшая, маленькая аккуратная дырочка в виске из которой очень медленно, неестественно медленно вытекают кусочки тромбоцитов и месиво серых мозгов. Не красиво, портит все впечатление. Изуродованная, чужая реальность. Ее лицо так близко, что виден каждый комочек былых внутренностей черепной коробки.

Дико вскрикнув, ты взмахнул руками и сумасшедшими пасами начал отгонять страшное видение. Чуть не оступился, но вовремя заметил, что стоишь на самом краю балкона, а лететь довольно далеко до блаженной земли.

Ты уже хотел было оглянуться назад, уже почти повернул свою, еще живую голову, но лишь один звук пригвоздил тебя намертво. Один звук заставил онеметь все члены тела. Холод мурашек скользнул по хребту, а в глазах мелькнули искры знакомого безумия. Нет, ни одна боль не сможет заглушить этот страх. Терпкий, он металлом вонзился в раскаленный от жажды язык. Пробежал пламенем по нёбу, скользя в глотку. Опалил внутренности, не пожалев ни один орган. Залез под кожу и начал вить собственную паутину страданий. Липкий пот скатился маленькой капелькой в молчаливый туман глаз, расщепляя их жгучей остротой. Руки тряслись в нервном танце пораженной ядом кобры мыши.

А все эти эмоции вызвал лишь один звук. Обычный, может даже привычный для других людей. Но столь много значащий для тебя. Этот звук эхом гулял по каменным плитам старого, недостроенного здания. Этот звук не давал тебе обернуться, заставляя дрожать от страха так, как ты давно не держал.

Это был звук медленно снятого предохранителя с холодной пластины пистолета.

 

За одну секунду в мире происходят миллиарды событий. Но пуле не нужно так много времени. Доли секунд - растянутого времени, раскачивающегося мира и рушащихся ворот сознания.
Испугался:
- смерти (вдруг подумал, что еще мгновение - и лишусь своих рук, ног, глаз, снов, всего мира вокруг - этого рукотворного шедевра, созданного по моему наитию),
- боли (этой темноты, кусающих за ноги теней, взрыва, ошметков собственной плоти; мне прошептала эта Тишина, что к этой боли нельзя привыкнуть, нельзя быть к ней готовым - она всегда будет оставаться сюрпризом),
- девочки (потому что вдруг увидел свое отражение в ее глазах - хоть и смотрел мимо них, довольствуясь ужасом содержимого раны, гниющего в собственном соку).
Закричал:
- вслух (в ожидании боли, в ожидании смерти, от неуязвимого страха - нежелания просыпаться раз и навсегда),
- про себя (от горя, от зависти всем живущим - и будущим жить; замена тем слезам, что не успеют вылиться из глаз),
- громко (так, что закачались верхушки гор, ожидающие моей боли столько тысячелетий).
Огляделся (в последний раз пожелал вдруг увидеть что-то новое в этом ландшафте, услышать чей-то голос - как свидетельство того, что это все не сон).
Открыл глаза. Ради нее. Чтобы она просто перестала смотреть мне в брови и в ресницы и посмотрела в самые зрачки. У меня тоже есть глаза.
Два безумных зеркала.
Перестал бояться.
Полюбил. Не влюбился - это самое глупое, что можно сделать за секунду до смерти. Но несказанно легче пережить эту боль. И это уже ради меня.
Прошептал что-то. "Убей" или "Люблю".
Услышал что-то. Или просто показалось.
Протянул руку. Снова ради нее. Почему-то показалось, что ей будет приятно потрогать эту еще живую руку. Она будет долго остывать.
Закрыл глаза. Готов?
Господи, ну почему она все еще улыбается?..

Она просто продолжала улыбаться. Но что-то мелькнуло в ее взгляде. Что-то до боли знакомое. Ты сразу не смог идентифицировать этот проблеск, не смог понять. Это было что-то такое забытое и далекое, воспоминание из самого детства. Ты давно не испытывал это чувство, а потому несказанно удивился. Однако непонимание быстро ушло в глубины подсознания, оставляя на поверхности все это чувство, как на ладони. Девочка не пыталась скрыть его, даже наоборот, ей хотелось, чтобы ты его понял, разделил вместе с ней.

Вглядываясь в мертвый взгляд, в грустную улыбку, ты вдруг понял, что глубоко в мертвом теле загорелась надежда. Маленьким пушистым комочком она заползла в душу, примостилась там и тихо мяукала, потому как была испугана окружающим миром. Удивленно моргнув, девочка внезапно исчезла, оставив тебя один на один с далеким звуком шелеста пистолета. Стало страшно. Тебе показалось, что больше никогда ты не сможешь увидеть ее лицо, прикоснуться, попробовать понять. Тебе стало страшно, потому что ты вдруг понял, что она больше никогда не сможет посмотреть на тебя своими мертвыми глазами, и некому будет тянуть уставшую руку. Застыв на балконе, ты неуверенно отступил назад, все боясь повернуться и понять кто же стоит сзади. Кто держит пистолет.

Но она была благосклонна к тебе. Или тебе так только показалось? Перед тобой, на самом краю недостроенного балкона материализовалась полностью вся девочка. Она обрела тело, погасшую кожу, застывшую плоть. Она, кажется, сама была удивленна своим появлением и перестала улыбаться, испугано разглядывая тебя из-под веера темных ресниц. Неуверенно поглядев на тебя, она внезапно резко подняла руку и дотронулась пальчиками до кровоточащей раны. Явно испытала жуткую боль – лицо скривила гримаса страданий и ужаса. Пальцы скользнули по виску и быстро окрасились в темно-алую кровь. Она смотрела на тебя со страхом, надежда резко погасла, не оставив после себя и намека.

Сзади послышался шорох, но девочка, кажется, не обращала внимания на этот звук, она была полностью поглощена созерцанием тебя. Продолжая прижимать руку к виску, она сделала неуверенный шаг назад и чуть не поскользнулась – балкончик кончился, сзади находилась бездна. Обернувшись назад и разметав золото багровых волос, девочка посмотрела на пропасть позади себя. Смотрела долго, казалось, само время остановилось, выигрывая для нее эти крохи, чтобы дать возможность понять, почувствовать весь дикий ужас этого жестокого мира и этой пустоты за спиной.

Снова повернув к тебе личико, девочка ласково улыбнулась, превозмогая боль, и взгляд ее наполнился молчаливой решимости. Она сделала еще один неуверенный шажок назад, и мелкие камушки бетона осыпались серебристой крошкой, пропав в темноте. Еще один шаг и она соскользнет вниз, рухнет в эту бездну. Она продолжала улыбаться, глаза ее горели уверенностью, но, тем не менее, она почему-то медлила, просто взирая на тебя.

Мгновение. Может быть, даже два или три мгновения. Но я не помнил о дуле за спиной. Я просто забыл о нем - и как же давно у меня не было таких счастливых мгновений. Я бы уронил руку - просто от бессилия и страха. Я вовсе не боюсь смерти - но, черт возьми, а что если там такая же чернота и молчание? Сколько она будет тянуться? Но это счастье мира-без-кошмаров, в котором есть балкон и есть я - и есть она, оно придало сил, а может быть просто схватило готовую опуститься конечность за запястье. Покажи меня ей, сказало оно, а я не мог ослушаться, хотя бы потому, что был обязан ему - скорее всего, жизнью.
Я откуда-то знал, что что бы я ни сделал, это может стать самой большой ошибкой в моей жизни. Черт, я привык оказываться правым, как это было больно - чувствовать на себе прямую ответственность за чью-то жизнь и не быть в себе уверенным. Но в одном я был уверен - что ее поздно оставлять с этим наедине.
Я думал ошеломить ее резким скачком навстречу, но она бы совершила глупость, и я бы упал вслед за ней, не успев остановиться.
Я хотел сказать ей что-нибудь, но ужасно боялся столкнуть ее вниз ненужным словом.
Я собирался обернуться и забыть. Но это значило бы предать ее. Нельзя - никогда и никому нельзя предавать того, кому - пусть на секунду - подарил надежду.
Я шагнул вперед - смыкая руки у нее на спине, положив голову на плечо, залитое кровью. Я не тянул ее обратно на козырек. Пусть она решает. Но я не дам ей и падать в одиночестве. Было больно - самую малость, это мелкие осколки камня царапали ступни. Было страшно - но так слабо, что я даже мог закрыть глаза. Но я просто смотрел из-за ее спины в темноту внизу... Зная, что если туда упадем мы, она не будет больше такой пустой и тихой.

Самое яркое чувство, которое поразило тебя – это холод. Намек на тот холод, что покрывал все здание тюрьмы. Ее кожа была ледяная. Там где ты к ней прикасался незащищенным одеждой телом, оно быстро покрылось тонкой коркой и зашлось трещинами. Маленькая сеточка ранок. Капилляры быстро полопались, кровь в жилах, кажется, слегка застыла, да и сердце стало стучать медленнее. Зато кровь была горячей, жглась. Создавала впечатляющую разницу меж холодом и теплом. Кажется, эта кровь была последним живым, что осталось в девочке.

Она секунду стояла не шевелясь. В глазах ее гуляло замешательство и блестки удивления. Ты почувствовал, как она явно вздрогнула, отклоняясь назад, пытаясь заглянуть в твои глаза и прочитать там правду. Найти причину. Но кроме всего этого ее явно одолевало недоумение – она не могла понять, кто мог вот так нагло, рискуя всем, влезть в ее одиночество, убить ее Тишину, разогнать ее Мрак. Поэтому она и стояла в нерешительности пару секунд, переминаясь с ноги на ногу и отклоняясь все дальше назад. Ей кажется, совсем не было страшно от близости бездны за спиной, даже наоборот – она манила ее, шептала ей о том, как весело ночью летать, как Тьма может заменить порванные тряпочки крыльев, как тепло встретит своими объятиями земля. Усталость, многовековая, неподвластная человеку, бродила рядом и с укором смотрела на удивление девочки. Как, впрочем, и одиночество.

Слишком много давления оказывал окружающий мир, слишком много требований и условий выдвигал на кон. Девочка встряхнула головой, разметав мед своих волос и капли крови и резко подняла руки, вырываясь, размыкая твои пальцы. Запахло отчаянием и солью слез. Она не была особо сильной, но в этот жест вкладывала последние силы, что еще остались в ее разлагающемся теле. Она старалась тебя отпихнуть, при этом крепко зажмурившись, клонясь все дальше назад.

Появилось вдруг острое желание наклониться вперед, упасть, утягивая ее за собой. Мысль мелькнула, оставив лишь холодную солоноватую горечь собственной крови на губах.
Горечь принесла другую мысль: прокусить запястье, выпустить всю эту кровь, запачканную, просроченную - да, заразить и ее этим кошмаром, струящимся по моим жилам. Но связать нас уже навечно.
Но как не хотелось делать ей больно... Больше всего на свете не хотелось.
Я терпел. Сносил каждый удар ее кулаков по груди - как ни странно, они оживляли сердце, - каждый свистящий ожог плетей ее волос. Но сил удерживать ее прижатой к груди не хватало - и я просто снова заглянул ей в глаза. Разве она не увидела причину с первой попытки? Разве это было не очевидно? Мне даже себе было не страшно признаться в этом.
В глазах нет ничего. Два пустых черных овала за стеклом. И в них, на самой поверхности - чтобы проще было понять и увидеть - ее отражение.
Это страшно видеть, без сомнения. Мне не хотелось делать ей больно - я просто пошел ва-банк...

Последний раз взглянув тебе в глаза, девочка осторожно дотронулась до твоего лица, обжигая его льдом и непосильным холодом, и таки сумела оттолкнуть. Может потому что ты сам слишком устал? От чужих проблем, от чужих воспоминаний. Может потому, что тебе самому хотелось покоя. Ты особо не сопротивлялся больше. Это было единственно правильным решением. Просто отошел на пару шагов. А она не подошла, у нее тоже не было сил, и одиночество стало сильнее, чем что либо на этом маленьком карнизе.
Девочка шагнула в бездну. Ты даже не заметил, как она растворилась в темноте. Зато пистолет, который ты так упорно чувствовал затылком – исчез. Теперь можно было спокойно обернуться.