[IK] Hanagatari | ходы игроков | Вечный Ликорис

Прекрасный цветочный луг находился на окраине небольшого городка - настолько небольшого, что, казалось, само время не трогало его последние тысячи лет. Люди здесь жили размеренно и спокойно, наслаждаясь жизнью во всех ее проявлениях.
Казалось бы, что здесь не может быть ничего интересного - но люди приезжали сюда постоянно ради одного и того же: услышать еще раз древнюю легенду и посмотреть на странный круг на этом лугу, в котором рос лишь ликорис и никогда не цвел.
Старик в очередной раз стоял с группой гостей и рассказывал:
- Итак, легенда о Ликорисе. И гласит она о том, что…


=============================

Ликорис открыл глаза.
Голубое небо наверху, трава под ним - выспаться удалось на славу. Глубоко вдохнув теплый воздух, наполненный ароматом весны и жизни, Тейдзо поднялся на ноги и отряхнулся. Пару раз прокрутив свой излюбленный посох в руках, он двинулся дальше - туда, куда звал его Орден Цветов.

Он шел уже не первый день, но впереди был еще невероятно долгий путь: предстояло пересечь полстраны.
Впрочем, дорога была без особых приключений: лишь однажды его испугал в ночь рев дракона - или иного зверя. Никогда ранее Тейдзо такого не слышал, и не на шутку переполошился.
Однако дракон скрылся в темноте, лишь его глаза светили пламенем вдалеке еще некоторое время.

По пути Тейдзо решил зайти в городок, который был по пути. Он не помнил его названия, но точно помнил, что он должен быть в овраге неподалеку - и нашел его.
Вот только городка уже почти не было - нашел он только одну лачугу у ручья в этом овраге. Рядом был огород, достаточно большой, и рисовое поле - и больше ничего.
На скамье в тени дома сидел старик - старый, дряхлый, которому уже явно немного осталось.

Увидев странника, тот расцвел улыбкой и помахал:
- Дав...кха.. Давненько не закхакха-дили ко мне гости. Как зовут тебя, п-кха-путник? Я - Эито, последний из деревни Куса!

День шестой.

С того момента, как зацвел цветок хиганбана, Тейдзо считал дни. Кажется, он и сам не до конца понимал, зачем это делает и что именно побуждает его к тому, но чувствовал, что это очень важно. Он упустил, слишком многое упустил. Тиба повторял это себе всякий раз, когда видел, как в сравнении с тем, что он знал, изменились многие вещи, которые встречались ему по пути.
Поля, холмы, реки были все те же. И знакомые белесые горные пики вдалеке вспарывали облака, плывущие по знакомому небу. Но вместе с тем все было неуловимо другим, одновременно очаровывающим и неестественно, болезненно измененным — и Тиба подспудно понимал, почему так.
Он наблюдал. Пока что издалека, сторонясь крупных поселений, непонимание окружающей действительности заставляло его держаться особняком. Смотреть, дивиться и думать. А долг вел его все дальше, и Тейдзо старался не терять времени более, даже о тех пяти днях, понадобившихся ему, чтобы взять себя в руки, он уже думал с горечью. Больше он упустить не мог.

Он шел почти напрямик, лесными тропами, известными ему с давних пор. Удивительно, часть из них поросла настолько, что он едва ли узнавал прежние пути; часть стала поражающе широка, и через выкорчеванный и вычищенный лес пролегали утоптанные и укатанные дороги.
Погода и местность благоприятствовали ему, но долго так продолжаться не могло: усталость, голод и измаранные, потяжелевшие одежды вынудили его выйти к людям. Он свернул к поселению, которое когда-то знал и где бывал не единожды. Но спустившись в известную ему ложбину между широких холмов, Тиба застыл. От деревни не осталось почти ничего, лишь одна только хлипкая хижина, и владельцем ее был немощный старик, иссушенный годами и такой же хлипкий, как и его обиталище.
Время. То самое время, которое Тейдзо упустил, нанесло свой неотвратимый удар по этому месту, и именно здесь, именно теперь, чувство потери Мастер ощутил особенно остро — так, что кольнуло и заныло в груди, в том месте, где покоился, распустив витые кроваво-красные лепестки, его могильный цветок.

— Последний… — Неосознанно повторил Тейдзо вслед за стариком.
Он немного помедлил, затем медленно же подошел и устало опустился на колоду рядом. Старый пень рассохся; на этой колоде давно не рубили дров.
Тиба внимательно оглядел старика, его хижину и разбитый рядом огород. Эито, значит. Последний из деревни Куса. Тиба мысленно повторил это еще раз, затем еще, будто пробуя, примериваясь так и этак, как замахиваются и примериваются перед ударом колуном по рубочной колоде. Конечно, Куса. Теперь он вспомнил.
— Тиба Тейдзо. — Представился гость и кивнул. — А что случилось с деревней, старик? Где все? И вот еще что… Уж не сочти за дерзость, но я давно в пути. Нельзя ли у тебя передохнуть и, может, перекусить? За мной не засохнет.
И он хлопнул ладонью по пню, на котором сидел.

- Конечно! Не приютить путникха-кха после долгого пути - это ж ка-кх-им негодяем надо быть-то? А за дрова - кха-кха, благодарен буду! И давай расскха-кха-кхазы до обеда оставим.

Минут через двадцать за простым деревянным столом сидет Эити и Тиба и ели - немного риса, овощи, даже кусок сушеной рыбы нашелся в закромах у деда - и он угостил им гостя.
- А с деревней… Такх эта. Индустриция, или как её там. Всё в город рвались - вот и поуезжали. Тока отец мой остался, за деревней следил.Но сгорела вся - тока дом наш и уцелел. Но да кому какое дело - никто не возвращался из города сюда. Тьфу. Забыли про корни свои! Эхх.. Так что я тут уже эта… Зим сорок один как живу, как отец помер. Но, видно, конец скоро. Чую я, знаешь. Мой конец - и Куса тоже погибнет.
Затих старик на время, только жевал еду спокойно - погрузился в мысли глубоко.
Но вскоре мотнул головой, улыбнулся слабо:
- Путник, расскажи, что за дело тебя привело сюда. Путник?..
Ликорис его слышал плохо - у него перед глазами всплывали образы. Неясные образы, но кое-что он вспомнил: мужчину,по имени Маро Кереичи. Он, вроде, был отсюда родом - веселый, любимец всей деревни - и отличный повар был. Готовил так, что ему у любого владыки позавидовали бы. Что с ним стало?...


Получатели: Тиба Тейдзо.

Старик занимался едой. В коротких промежутках между ударами колуна по рассохшимся ветвям и жердям, которые насобирал окрест, Тиба слышал тихое постукивание ножа о разделочную доску и неизменный глухой кашель Эито. Солнце было высоко, день только расходился, и от этого, а может от усердной работы, быстро стало жарко. Тейдзо снял накидку, распахнул ворот кимоно, но не широко — не хватало еще, чтобы старик увидел его страшную рану. Тут уж он ничем помочь не мог, так и беспокоить лишний раз не имело смысла.
Тиба махал топором и дивился про себя, как только Эито пережил эту зиму, как он вообще живет тут, в запустении, когда едва передвигается и дышит. Видать, и правда недолго ему осталось. Тейдзо было приятно думать, что хоть немного сможет облегчить последние дни старика, и он работал усердно и долго, до тех пор, пока Эито не позвал его к столу.

За столом Тейдзо больше слушал, чем рассказывал сам. Правда, и старцу особенно рассказать было нечего: проживший всю жизнь в родной деревне, не надумавший покинуть, когда все остальные покинули, и последнее время едва ли державший беседу вот как, как они сейчас, с кем-то еще, он и сам толком не видел мира из-за двух холмов, меж которыми покоились останки некогда шумной деревни Куса. В этом они с Тейдзо были немного схожи. Сидели и говорили о вещах, от которых на самом деле были очень далеки. Но сильнее этого незнания, этой закоснелости, их объединяла память, и Тибе казалось, что, вспоминая прошлое, собеседник говорит о той Куса и том времени, что и он когда-то знал.
А ведь Тиба действительно помнил ее, деревню-то. Сейчас, следом за рассказом старика, образы из далекого прошлого нахлынули на него. Неожиданно в уме всплыло имя Маро Кереичи, и замерший за столом, задумчиво жующий полоску сухого рыбьего мяса гость вдруг с особенной ясностью представил день, когда познакомился с этим веселым и приветливым человеком.

Это было свадьба. Свадьба Кереичи. Тиба припоминал не все, но особено хорошо — позднее застолье у Маро дома, и его, сердечно хлопочущего о гостях за столом, и его молодую жену, разряженную в цветастое, расшитое свадебное кимоно с широкими рукавами и ярким воротом. В доме было шумно и душно, и Кереичи часто извинялся перед ними за это. Перед Тейдзо и красавицей Момо, сидящей от него по левую руку, тихо перебирающей струны сямисэна тонкими пальцами. Вот она склонила голову, и ее длинные и темные, бесстыдно-распущенные волосы заструились по спине, открыв шею, блестящую от жара и выпитого сакэ. И обычно резкие, хищные черты ее лица смягчились, губы трогала улыбка и во взгляде были спокойствие и теплота. И словно знак, что бедам пришел конец, его бо и ее тонфы сложены были за дверью; больше они двое не входили в дома с оружием, и веер Тиба теперь использовал только чтобы разгонять копившуюся от парящего свежего риса влагу и духоту, и еще этот запах, который ни с чем не спутать, — пьянящий запах отцветающих маков.

Тейдзо встряхнул головой и озадаченно осмотрел стол перед собой и сидящего напротив Эито. В этот момент он был похож на человека, который только что был не здесь, а совсем в другом месте.
— Задумался, старик… — Тиба поскреб пальцами щеку; проглотил наконец свою рыбу и потянулся за водой. — А путь держу по давнему делу. Уже много прошел — и еще столько же. Успеть бы только…
Тейдзо вдруг защерился, расплылся в улыбке, будто хотел сейчас сказать Эито глупую шутку.
— Слыхал про Мир Цветов? Вот. Посмотреть хочу.