'BB'| Die with your boots on: Bang-Bang! | ходы игроков | N12. =ЗАВЕРШЕНА= Перестрелка в салоне парохода "Император" (Стервятник Торрес против Колтона Уайта)

      "Пусть все будет красиво", — сказал синьор Вальдес Торресу на этот раз. И выложил достаточно динеро.
      Колтон мог бы почувствовать ловушку заранее. Например, когда услышал название парохода. Ну да, корабль был американский. Но все музыканты на нем были мексиканские. Все официанты негры. А капитан — вообще француз родом из Сент-Луиса.
      Корабль назывался так, конечно, в честь императора Максимиллиана*. И принадлежать мог только мексиканцу.
      А Колтона ждал там вовсе не заказчик. Ведь как говаривал дядя Бак, если ты забыл прошлое, это не значит, что прошлое забыло тебя. Данное высказывание было справедливо и по отношению к Уайту. Кого-то он застрелил неудачно, выполняя очередной заказ.
      Но по-настоящему Колтон понял, что попал, когда собравшись выйти на палубу, он обнаружил, что двери с его стороны салона оказались закрыты. А когда он подергал их еще раз, оркестр заиграл El Deguello**.
      ♫ ссылка
      Колтон переводил глаза с одного лица на другое, и во всех видел холодное отторжение. Как будто он был уже мертв. Только старавшийся вовсю трубач был слишком погружен в свое дело. И наконец наемник перевел глаза на человека, о котором сразу понял — вот он. Тот, кто собирается его убить.
      И конечно, это был Мигель Торрес.

Торрес терпеть не мог пароходы. Тесная коробка, болтающаяся посреди реки и готовая того и гляди либо потонуть, либо взорваться. Уродливые громадные колеса, чад сгоревшего угля и вечная изматывающая качка. А главное - тут было слишком много народу и слишком мало твердой земли для него, привыкшего в просторам прерий и бесконечным горным каньонам.
Но сейчас приходилось терпеть. Либо так, либо трясти мелких фермеров и угонять скот. Шансов поймать пулю меньше, но барыш совсем не тот. "У богатых свои причуды", - сочувственно сказал тогда Рауль, который был приказчиком в "Салида -дель-Сол". - "Но сеньор Вальдес особо настаивал...

Салон, краснолицые музыканты, опустевшая рюмка... Терпение кабальеро подходило к концу, когда оркестр смолк, и лишь один из трубачей затянул протяжное соло. Мигель встал, неохотно покоряясь этому сигналу и опустил руки к поясу, где покоились рукояти револьверов. Напротив него был щеголеватый чистюля-гринго, только что переставший терзать захлопнувшуюся за ним входную дверь. Поморщившись, Торрес произнес заученные слова:
- Каброн. Ты совершил поступок, за который должен ответить. Наши дорожки пересеклись сегодня не случайно и выйдет отсюда только один из нас.
(Думал же Мигель в это время о том, что уже пять раз успел бы продырявить этого щеголя, если бы не вся эта чертова комедия). Глаза мексиканца изучали противника, ловили его взгляд, ожидая ответа...

Интуиция давно подсказывала Колтону, что здесь явно что-то не так. Предостережение сквозило в самом названии парохода, в национальной принадлежности персонала, да и, чёрт побери, в обращённых на него со всех сторон косых взглядах. Уайт прогулочным шагом перемещался по палубе в ожидании появления на запланированном месте заказчика, а нехорошее предчувствие только усиливалось. Наёмник уже всерьёз начинал подумывать о том, чтобы пойти на поводу у чутья и свалить отсюда, забив на интересный в потенциале заказ, когда оркестр начал наигрывать печально известную под именем «марша головорезов» композицию Запертые двери послужили финальным звоночком.

Колтон криво ухмыльнулся, уже начиная понимать, в насколько серьёзную угодил передрягу. Он с неохотой оторвался от праздного созерцания пенящихся волн за окном и медленно обернулся. Наёмник сразу определил нужного человека среди десятков других. Какой-то мексиканский ублюдок в шляпе, истуканом застывший посреди снующей толпы.
Одна мысль в голове Колтона стремительно сменяла другую. Может, сыграть на опережение, расстреляв выродка от бедра, рискнув и даже не целясь? Уайт почему-то не сомневался, что при необходимости успеет выхватить револьвер куда быстрее своего оппонента.

Мексиканец заговорил, продемонстрировав свою склонность к излишнему драматизму, а Колтон всё пытался понять, кому именно он перешёл дорогу и у кого хватило смелости объявить за это персональную вендетту наёмнику. Вариантов даже навскидку оказалось немало.
Решив, что поразмыслить об этом как следует можно и позже, Уайт нехорошо улыбнулся. Их взгляды скрестились – и в холодных голубых глазах Колтона мексиканец мог при желании разглядеть только собственный приговор.
Выйдет с этого парохода только один из них, в этом утверждении любезного кабальеро можно было даже не сомневаться. Вот только Колтон Уайт совершенно не был уверен, что это будет этот мексиканский позер.
Не с тем ты на этот раз связался, амиго.

А щеголь хорош оказался. Не паниковал, не дергался. За ствол не хватался. Повернулся спокойно, с ухмылкой кривой на Стервятника смотрит. И Стервятник не отвел взгляд.

      Противники попались достойные. Оба были беспринципными, в общем-то, головорезами. Уайту было немного попроще — это в его стране придумали револьвер, это по американской реке сейчас шел пароход, это его страна, потеряв Аламо, разбила Санта-Анну в пух и прах под Сан-Хасинто за жалкие восемнадцать минут.
      Но на стороне Торреса были взгляды всех присутствовавших в салоне — тех, кто знал Вальдеса, тех, кто о нем только слышал... Никто здесь не симпатизировал Уайту. Да и оркестр, продолжавший задушевные раскаты старого марша, не добавлял наемнику уверенности.
      А главное, наверное, было в том, что Торрес никогда не прикидывался кем-то, кроме головореза. Не он был плохим — его жизнь сделала плохим. Он стал тем, кем стал, потому что хотел жить, а хотеть жить — не преступление. А Колтон сам выбрал свою судьбу, хотя мог бы оставаться цирюльником и жить скромно, но без крови, кроме царапин на подбородках пьяных клиентов. И вот теперь Колтон был здесь, и судьба показывала ему счет за сделанный выбор, и он должен был расписаться на нем.
      И Колтон Уайт не выдержал первым.

Этот Уайт был тот еще ублюдок. Стоял перед Торресом, перед всеми этими людьми в салоне, перед целым светом на самом краю - и в ус себе не дул. Холодные глаза глядели будто через прицел винтовки и не читалось в этом взгляде ни страха, ни растерянности. Но Стервятник Торрес был таким же. Он слишком много грешил в этой жизни и пробиться под панцирь из грязи, наросший на его душе, было нелегко. А может помогла выпитая текила, погасившая бушевавший в его душе пожар ненависти и негодования...

... Гринго отвел глаза первым. И, чуя за собой силу, мексиканец выхватил оружие, не желая больше оттягивать неизбежное.

Уайт смотрел в безжалостные глаза мексиканца, нервно постукивая пальцами по кобуре своего револьвера, пока ледяная рука страха всё с большей силой стискивала сердце наёмника. Под давлением десятков холодных и неприязненных взглядов, Колтон быстро растерял всю уверенность – безукоризненная обычно выдержка снова начала подводить и, смутившись, он опустил глаза первым.
Мексиканец, моментально прочувствовав в поведении соперника слабину, сразу же кинулся, подобно вероломному шакалу, на жертву. Наёмник, впрочем, его нисколько не осуждал – сам поступил бы именно так, возникни для того хотя бы призрачная возможность. Заметив, что рука соперника змеёй метнулась к пушке, Уайт тоже схватился за «кольт», выручавший его не единожды во всяческих передрягах.

      Противники вскинули оружие, но вместо трех выстрелов, прозвучал только один.
      Один из револьверов Торреса дал осечку — порох с искрами медленно выгорел, вместо того, чтобы взорваться и вытолкнуть пул. Зато второй сработал как надо.
      Уйат не успел совсем чуть-чуть. Но резкая боль пронзила грудь и бывший парикмахер, солдат и убийца вскрикнул от боли. Пуля, ударившая в сердце, отбила в нем интерес к стрельбе. Сказать по правде, она совсем убила его. Как в дешевом романе, он стоял посреди залитой светом залы, посреди лощеных лиц и блестящих ожерелий, схватившись за грудь. А потом упал, грохнув своим тяжелым армейским револьвером о паркет, так что осталась царапина.
      Гости захлопали и подняли в честь Торреса бокалы с красным, как кровь, терпким вином.
      Сума сойти! Люди в костюмах, как у губернатора и с золотыми цепочками по сто песо поднимали бокалы в его честь. Бывает же такое!
      Музыканты же переглянулись и заиграли другую мелодию. Им тоже хорошо заплатили.
      ♫ ссылка
      Чуть погодя зашло трое негров: двое подняли тело Колтона, а один принялся надраивать пол.
      Он, как тореро, явился на свидание со смертью. А она, как оказалось, пришла к другому.

Торрес прищурившись оглядел рукоплещущий зал. Холеные мерзавцы, чьи руки были в крови не меньше чем его. Из за таких как они его страна каждый день умывается кровью. Деньги правят миром. Деньги позволили этим ублюдкам превратить честный бой в дурацкую корриду, в развлечение... Стервятник даже пожалел, что не промазал в Уайта и не зацепил одного из них. Правда о гонораре тогда пришлось бы забыть, да и самого Стервятника выволокли бы отсюда, как уносили дохлого гринго. Он превратился бы кровоточащий кусок мяса, который быстро скормили бы речной рыбешке. Иногда золото хранит своих хозяев получше чем свинец.

До хруста стиснув зубы мексиканец прошел к дверям. Сегодня доказательств для синьера Вальдеса было не нужно и мачете останется чист. А Стервятник напьется. Но не здесь.