Батарея | ходы игроков | 02: Пока море не разлучит нас

      Современный солдат обучен стрелять, колоть штыком, ходить маршем, в строю, чистить мундир, становиться лагерем и выполнять линейный манёвр — словом, всем тем вещам, которые необходимы, чтобы по доброму завету Фридриха Великого быть «автоматом, к ружью приставленным». Современного солдата не учат, как ставить подножки, как с особой хитростью набить морду или как использовать ножку стола как оружие. Разумеется, многие и так знают отдельные параграфы из совсем не кружевной военной науки: например, о том, что если мылом намылить галеты, то у всего соседнего взвода вспучит живот. Что, если прыгнуть впятером на спящего, то даже великан не справится с такой «тёмной командой». И напротив, что если заслонить живот и пах ровной доской, положить на подушку деревянный чурбан в полотенце и парике, а самому лечь головой в ноги и зажать в кулаках по шилу, то первая же атака в казарменной тесноте обернётся воплями, бранью и слезами — а там и братки подоспеют.

      А вот драться так, как дрались их предки, современных солдат не учат. Мика видел, как на его глазах северянин нырнул под бестолково свистящую в воздухе швабру и снизу, с разгона, вогнал в мундирный живот широкий нож — как у мясника в свиных рядах. Мика видел, как упавший и избиваемый ногами абориген вывернулся из своих шкур и вскочил, не обращая внимания на полную наготу — зато топор в его руках с лёгкостью собрал кровавую дань с увлёкшихся потасовкой канониров.

      Но, всё-таки, убить сорок человек, пользуясь одним только холодным оружием, сходу не получится даже у мастеров итальянской дуэли.

      Бойня, в которой солдаты и артиллеристы несли тяжёлые потери, постепенно смещалась к центру плаца. Ефрейтор Шварц, как показалось, стал выше — но нет, искривление ног никуда не исчезло, и формы Гектора или Ахиллеса не посетили командира противодесантного. Просто жирный ефрейтор стоял на горе из трёх тел, размахивая мечом и подбадривая дерущихся.

      — Поднажать, потроха гнойные! — рёв ефрейтора достигал уже и ушей Людвига, сотоварищи врывающегося сквозь ворота. — Химмель, слева! А ну хватит трястись, петухи мои ненаглядные!

      Разумеется, ефрейтора заметили. Глупо было ожидать, что северные твари, всю жизнь живущие со стадами оленей и стаями волков, окажутся настолько тупы, чтобы не заметить самого большого и злобного в толпе своих врагов. По-видимому, институт вождизма был знаком им не понаслышке — и вновь защёлкали луки, а тоскливый свист стрел повис в воздухе. Ефрейтор пригнулся, пропуская первую стрелу над собой, и со злостью хлестнул мечом подвернувшегося полуголого изверга, украшенного задорно звенящим костяным ожерельем. Занеся руку для финального удара, ефрейтор Шварц вдруг всхрапнул — оперение длинной костяной стрелы выросло у него над лопаткой.

      — А-а-р-р-р... — выдернув стрелу из спины, Шварц сплюнул красной слюной, и его палаш доверил начатое.

      Четвёртый труп упал под сапоги Шварца, содрогаясь в смертельных конвульсиях.

      — Какой же ты, козлиный хер, страшный... — тяжело дыша, Шварц наступил на грудь своей жертвы, выдёргивая меч, и в эту секунду последняя стрела пробила затылок ефрейтора, оскалив кремневое оконечье из его глазницы. Покачнувшись, толстяк-Шварц рухнул поверх мертвецов — ни дать ни взять жертва, принесённая кровожадному Аресу на алтаре, достойном самой Спарты. Губы ефрейтора застыли в жестокой усмешке:

      — Козлиный... хер...

Микаэль Вебер

      Впрочем, ефрейтора порадовало бы то, что происходило на лестнице. Под командирским ором Вебера, который заставлял поверить в поспешное переселение душ, тяжеленный дубовый стол вновь вышел на бой. Изрубленная письменная конструкция с торчащими из неё стрелами словно сама собой помчалась на дикарей, перемалывая из под собой. Вебер шёл следом, размашистыми ударами приклада добивая тех, кто пытался подняться. Оглушённые тараном, северяне ненавидяще таращились сквозь гренадёра — а потом дерево мушкета с чавканьем прошибало виски и переносицы. Ещё один... ещё...

      — Ур-р-р-ра-а-а-а! — орал от усилий Штефан, занявший место Манфрида.

      Клосс тоже орал. Что-то такое, о чём Йоахим Руттгейм вряд ли стал бы читать вслух, если в принципе знал такие слова. И стол с треском досок прокладывал себе путь, отвоёвывая ступень за ступенью.

      Мика даже не поверил, когда каменный мешок лестницы закончился и его поредевшая группа вырвалась на верхний плац. Позади, на ступенях, как тюки валялись дикари, кто мёртвый, кто едва ворочающийся, и немногочисленные прорвавшиеся солдаты уже торопились по проложенной Микой дороге. Двор всё так же сотрясали вопли и вспышки слепого пламени, но на верхнем плацу царила абсолютная пустота. Слева Вебер увидел спины трёх лучников на краю стены, как раз набрасывающих новые стрелы из колчанов на поясах. А впереди, под навесом колокола, разорванное на несколько окровавленных кусков тело. То, что осталось от Хенрика Хаделайнена, не было убито человеком — Микаэль Вебер прожил несколько десятков лет и отличил бы то, что могут сделать даже самые изуверские руки, от того, что они сделать не могут.

      Убить финского солдата так, как был убит Хаделайнен, не смог бы даже самый свирепый, самый сильный, обожравшийся самых дурных грибов дикарь. Руки Хаделайнена валялись возле противоположных друг от друга стен. Одна из ног, вырванная из таза, лежала на пороге арсенала. Голова превратилась в мятый блин, утрамбованный в каменную твердь, а взломанная и разодранная на части грудная клетка являла собой наглядный анатомический театр. Язык набатного колокола, единственный немой свидетель произошедшего, лениво покачивался на ветру. Открытая дверь подвала скрипела, то стукаясь о косяк, то снова открывая заполненные тьмой ступени вниз. Арсенал стоял закрытым на замок. Никого больше на верхнем плацу не было.

Хорошо, что Вебер уже не увидел как пал ефрейтор Шварц: сейчас, разгоряченный боем, на кураже, гренадёр чувствовал, что не всё еще потеряно, есть ещё шанс! На прикладом по ебл*ту-с, сволота! Если бы кто мог сейчас присмотреться к лицу Микаэля, заметил бы как на губах его расцветает улыбка, какая бывает только у профессионала своего дела. Нет, нет, это не маниакальный оскал убийцы, требуещего крови для Богу крови, нет, скорее довольная улыбка кондитера, слой за слоем "собирающего" многоэтажный свадебный торт - приятное осознание того, что ты можешь делать что-то хорошо.
Стол на двойной гренадерской тяге буквально влетел на верхний плац. Солдаты тяжело дыша озирались по сторонам, ища новую цель для своего тарана. Микаэль выхватил взглядом троицу ублюдков со стрелами и уже хотел было развернуть Штефана и Клосса в их сторону, чтобы скинуть дикарей к дьяволу, как взгляд Вебера запелися за останки здоровяка Хенрика...
Крупная дрожь пробила Вебера. Натурально, будто окунули его в ледяную воду за стенами батареи, будто и запал битвы в миг прошел. Но нет, это была ярость, такая же дикая как и оппоненты защитников Четвертой, ярость от осознания того, как обошлись с его сослуживцем. Пусть Хаделайнен и был полукровкой, пусть был временами занозой в заднице и не всегда понимал, когда собеседнику надоедает слушать его треп, но..."Живого человека...на смерть...расх*ярили...с*ки!", - вскипал гренадер.
- Ублюдки вы ёб*ные, свиньи, ненавижу! - взорвался Вебер, не стеснясь драть глотку на морозе так, что через несколько слов в горле неприятно запершило. Зато яростная тирада вывела из ступора соратников Мики, удерживающих стол навесу. - Мужики! Еб*шь эту мразь нахер с нашего платца! - Размахивая мушкетом на манер дубины, Вебер сотоварищи ринулись на лучников оря во всю глотку!

Во время рывка за ворота ефрейтора всё не отпускала тяжёлая, тягучая как смола в только что распечатанной бочке, мысль.
"Как же так? Как я мог не успеть?" всё прокручивал в голове Карл эту ужасную мысль. Она сковывала его разум и занимала всё его внимание в хаосе этой маленькой войны.

Карлу было не впервой терять друзей. Из пяти мальчишек-беспризорников, ушедших в армию за койкой и миской похлёбки каждый вечер, пережили войну лишь двое. Да и то Гото после той памятной февральской ночи в шести милях от Прусской границы трясущимися руками клялся никогда больше не браться за ружьё. Бахман потом получал от него пару писем. Его последний живой друг тяжёлого детства писал, что он теперь хорошо устроился, работает подмастерьем в какой-то лавке и даже женился. Но Бахман знал, что у него всё ещё тряслись руки и что он также иногда вскакивает посреди ночи в холодном поту, стараясь нащупать несуществующее ружьё и уворачиваясь от невидимых пуль. Карл прекрасно знал это по себе...

Но сейчас в его голове всё ещё стоял на коленях Штайнер, освещаемый светом проклятой Луны. И над ним всё также нависал дикарь, превращаемый фиолетовым светом в призрака из ночных кошмаров. И штык Бахмана в который раз не успевал спасти угасасающую жизь рядового гренадёра.
Карл впервые потерял своего бойца.

Забежав, наконец, в эти треклятые ворота, Карл обернулся. Дикари выпрыгивали из своих подобий лодок и готовились бежать в сторону их маленькой противодесантной команды. Первым желанием Бахмана было выбежать им навстречу и перерезать их. Всех до одного. За Шнайдера. За испорченную ночь. За четвёртую батарею. За Пальмиру. За потерянного друга...

Но спустя всего долю секунды разум взял верх над эмоциями и заставил ефрейтора думать в нужном направлении. Стольких им не сдержать. А что с гарнизоном четвёртой они не в курсе. Судя по тому, что дикари вышли из ворот, ничего хорошего. Хотя звуки потасовки на нижнем плацу оставляли надежду на то, что для местных солдат ещё не всё кончено.

- Кройце, навалились! Хайнц - ружья! - Для прелюдий и длинных приказов не было времени. Время в это самое мгновение утекало скозь пальцы, нагло посмеиваясь над копошащимися во тьме солдатами.
Подавая пример своим гренадёрам, Бахман скинул с плеча винтовку и вдавил плечом створку ворот. Других входов на батарею не было, если только эти твари не умеют прыгать на пять метров вверх или рыть землю подобно кротам. А это значило, что дикари на пирсе окажутся отрезанными от внутренней части форта. Оставалось лишь надеятся, что Дитрих и Кройце поймут приказ и без слов. И что они успеют закрыть эти ворота.

      — Это мы мигом сде-е... елаем! — кряхтя от напряжения, Кройце налёг на соседнюю створку, и она тяжело сдвинулась с места.

Налегая на ворота всеми силами, мужчины медленно продвигали створки навстречу друг другу. Становился всё теснее просвет, за которым бесновалось море и догорала вдалеке, озаряя волны слабыми отблесками, узкая лодка, похожая на вытянутый гороховый стручок или подставку для пера. Холодный ветер утих, снег перестал лететь в лица, и дело шло на лад. Только Крамм обеспокоенно воскликнул:

      — Они уже рядом!

      — Кто бы мог... поду... мать... — просипел Кройце, позабыв о том, что за спиной стоит Людвиг, сосредоточенно насыпающий порох в стволы хаудаха.

      Но вот ворота с гулким ударом встали на положенное им место. Бахман и Кройце подхватили толстенное бревно, игравшее роль засова, и споро водворили его в большие железные скобы. Почти тут же дерево затряслось под ударами многочисленных ног и кулаков, а свет от горящей лодки, что сочился сквозь щели между створками, закрыла масса тел. Многоголосые вопли доносились из-за ворот батареи, но тяжело дышащие гренадёры могли спокойно привалиться к ним спинами и перевести дух — щели были слишком узки, чтобы просунуть сквозь них даже самое тонкое лезвие или пустить стрелу. Хотя бы одно утешение проступило за сегодняшний вечер — под ногами покоилась твёрдая брусчатка, а не мечущееся как взбесившийся слон дно ялика.

      Тем временем, Дитрих закончил шуровать по мушкетным стволам шомполом — три ружья, как мелькнула болезненная мысль, перезаряжать стало сподручнее, чем четыре. Герр доктор взял четвёртое, с сожалением взглянув на лежащего у стены Шнайдера, а фон Вартенбург вновь взвёл курки своего дробовика. Хайнц протянул штабс-капитану бумажный мешочек.

      — Знаете, как зарядить, герр Крамм? — тихо спросил гренадёр.

      Бахман обратил внимание, что юноша смертельно бледен. Волосы выбились из-под треуголки, прилипнув ко лбу мокрыми чёрными прядями, но руки Хайнца, вернувшие ему мушкет, не дрожали.

      — Р-разберусь, не впервой. Вы лучше смотрите, ч-чтобы нас ту не постреляли к ч-чёртовой м-матери...

      Военврач резко вздёрнул воротник шинели и отвернулся, глядя во двор глазами загнанного пса. Впрочем, если бы доктор взял на себя смелость выйти наружу, он мог бы открыть для себя немало новшеств в военной науке, которые развеяли бы его похоронный настрой. Аккурат в эти мгновения по стене верхнего плаца мчался дежурный стол, топоча тремя парами сапог и яростно ругаясь. Кто-то из лучников успел обернуться, и глаза-щёлочки на лице северянина превратились в геометрические правильные овалы.

      — Аулья! — заголосил он, пытаясь в оставшиеся у него мгновения взять в прицел ноги бегущих солдат. — Аулья, уаш!

      — Тулью, мразь, поминает, — гаркнул на бегу Штефан. — Цилиндр ему, значит, подавай?..

      — А чего? — на залитом кровью лице Клосса возникла улыбка Гаргантюа, повстречавшего знаменитого братмейстера. — Щас подадим!

      Стол врезался в лучника, практически не встретив сопротивления. Продолжая вопить, тот полетел вниз со стены — прямо в гущу дерущихся. Двое других, оборачиваясь на крики, замирали в ступоре, не понимая, во что именно стрелять, и это промедление становилось фатальным. Набравшая солидный разгон столешница на лету сметала их вниз: лёгкие дикари ничего не могли противопоставить грубому натиску трёх здоровенных пальмирцев. Охваченный азартом от истребления вражеских стрелков, Мика даже не заметил, что первые солдаты уже бегут к арсеналу.

      — Кажись... скинули мы их... — пропыхтел Клосс.

      — Ты... котелком двинутый... Вебер... — в восторге хрипел рядом Штефан. — Кто тебя... учил... так делать...

Вебер, хоть и помогал вполруки из- за того что ухватиться удобнее было не за что, да еще и мушкет, тем не менее дышал как и двое других гренадеров - словно загнанный жеребец. Возможно, сказывалась волна адреналина, идущая уже на убыль, а может это была какая-то особенная ментальная связь между солдатами, занятыми одним делом. Хер знает, не о том сейчас.
- Это вам за... Хаделайнена...паскуды, - зло прохрипел вслед лучникам Вебер и посмотрел на товарищей. Кажется, получилось. Микаэль почувствовал как жар бежит по телу, как подрагивают руки, как...как хорошо на душе, не смотря на всю творящуюся х*йню. Странное чувство, гренадер понимал это, но времени разбираться с самим собой решительно не было. Хенрик явно достоин того, чтобы отправить за него ещё парочку дикарей прямиком в ад. - Находит иногда...херь, - Микаэль утер лицо рукавом шинели, - ей Богу...не знаю откуда. Давай, - с шумом выдохнул, понимая что надо продолжать двигаться, пока не поздно, - братцы, к ар...сеналу. Давай, подсоблю.
Вебер постарался перехватить стол по удобнее (не бросать же его после таких славных деяний) и предложил как сожнл быстрее переместиться к дверям в оружейную

Карл взял своё ружьё, взвёл курок и пошёл в сторону выхода из тоннеля. Чем ближе становился выход, тем громче были звуки борьбы. Казалось, что на той стороне бушует вихрь прошедшей войны, продолжая калечить души и губить жизни солдат в бессмысленной бойне.

Выйдя на освещённый фиолетовой луной и горящим маслом плац, Карл быстро оценил обстановку. Намётанный глаз по старой военной привычке отметил каждую мелочь, каждого солдата, дикаря, бочку и иную деталь поля боя. И результаты были слабо обнадёживающими.

Солдаты четвёртой батареи были в проигрыше. Они явно уступали в численности и вооружении своему противнику. Десятки тел усеивали правую часть плаца. Судя по всему, гренадёры либо отступали в сторону казармы, либо пытались из неё вырваться. Ефрейторов и офицеров не было видно. Сейчас у этой неорганизованной толпы не было ни шанса. Но Карл знал, что надо делать.

- Солдаты! Гренадёры! - На этих словах Карл воткнул штык в шею стоявшему спиной к воротам дикарю.
- Третья батарея пришла на помощь! Бей этих тварей! За Пальмиру! За императора! - Его голос громко и уверено гремел над плацем в стремлении вдохнуть в их сердца надежду и волю к победе.

      Каблуки офицерских сапог Людвига звучно стучали по мощенному гладким камнем внутреннему двору батареи. И постепенно открывался вид учиненной на четвертой бойни. Левая часть крепости с офицерской казармой на острие практически пустовала. Зато центр и правая сторона кишели от перемешанных друг с другом тел солдат армии Пальмиры и невесть откуда взявшихся дикарей. Отдельные солдаты еще оказывали сопротивление у дверей казарм, но озверевшие недочеловеки не зная усталости наседали. И Людвигу очень хотелось верить, что остальные воины... что их просто не видно, или они задержались в засаде. И стоит сделать еще несколько шагов, как отряд из двух-трех дюжин гренадеров высыпет из-за угла, выстроится в две шеренги, первый ряд опустится на одно колено и громыхнет дружный залп, сметая все на своем пути. Но секунда пролетала за секундой, в такт стучали блестящие от жира офицерские сапоги, но никто не высыпал на плац. Воздух сотрясали истошные крики умирающих. Да крик Бахмана разнесся по пятачку, отскакивая от стен и эхом возвращаясь в центр крепости. Людвиг фон Вартенбург промолчал. Он не собирался тратить драгоценное время на поучения, самоутверждение или советы. За то время, пока порох сыпался в дробовик, майор успел как следует осмотреться и принять решение.

      — За мной. К офицерским казармам. Бахман, на позиции постройте линию, огонь по готовности. Крамм, держитесь за спинами, вы мне еще понадобитесь.

      С этими словами левая рука командира потянулась к поясу, а правой Людвиг выхватил саблю и понесся за спины дикарям по направлению к офицерским казармам, рубя ничего не подозревающих северян в самые уязвимые места. И лишь когда путь был расчищен, а эхо Бахмана только-только улеглось, левой рукой поднес Людвиг офицерский сигнальный рог и весь внутренний двор содрогнулся от укрывшего батарею гулкого, двенадцати пудового, давящего на плечи и неотвратимого приказа. Сбор!

ссылка (слушать громко)

      В который раз уже порадовался молодой солдат Хайнц, что не ему предстоит принимать решение о том, что делать. Увиденное на плацу казалось дикой мешаниной из призраков и трупов, о том, что часть из них ещё живы и все они — люди, приходилось напоминать себе. Но что-то от муштры, рассказов бывалых и общей атмосферы всё же осело в мышцах, обладающих собственной памятью, и разуме, привычно мятущемся. Уверенными были движения Дитриха, когда он заряжал ружья. Ни грана сомнений не возникло, когда штыком добивал подвернувшихся дикарей. Может быть позже он подумает об этом и ужаснётся, но сейчас он чувствовал не только привкус смерти, витавшей в воздухе — злость, сродни ярости Бахмана, пускала ростки в душе юноши, отвергая страх и сомнения.

Микаэль Вебер

      У дверей арсенала суетились солдаты, хотя данный глагол не вполне точно отражал невыносимый темп событий, столь внезапно ворвавшийся в жизнь морского гарнизона. Бахман мысленно называл его вихрем, и был совершенно прав в своей ассоциации. События переменяли друг друга со скоростью атласных декораций в миланском театре «Ла Скала». Там, где секунду назад стоял человек, сейчас горел огонь или шла драка. И у тех, кто всё-таки прорвался к арсеналу, так и не хватило времени перевести дух. Напуганные и даже местами окровавленные, пятеро артиллеристов сгрудились вокруг арсенала как мыши, отчаянно пытающиеся забиться в самый дальний конец норы. Двое из них в исступлении колотили дверь ногами и сапогами, но защищённость арсенала сыграла дурную шутку с самими защитниками: большой амбарный замок не поддавался, а петли не обращали внимания на попытки себя провернуть.

      Появление троицы гренадёров они восприняли как манну небесную, радостно крича и размахивая руками. Штефан и Клосс поставили стол перед дверями на манер импровизированной баррикады и дружно поглядели на Вебера.

      — Как же нам его открыть, командир? — с несчастным видом спросил Штефан. — Ключей-то нет!

      Впервые кто-то назвал командиром Микаэля Вебера.

Карл, Дитрих

      За Карлом шли всего лишь двое солдат, построившихся тесным клином с ним самим во главе — не было ни кавалерии, ни даже ровных пехотных шеренг. Только они трое, если не считать майора, с удивительной для его лет и звания ловкостью орудующего саблей. В более спокойной обстановке Бахман задался бы вопросом, сколько же лет бравый фон Вартенбург провёл в гимнастическом зале или на полях сражений, если даже седина, накрепко сковавшая усы и шевелюру майора, не могла сломить его дух. Возможно, дух остался единственным, что секунд-майор третьей батареи ещё мог противопоставить беспросветному карьерному закату, всеобщему забвению и тусклому блеску орденов на пыльных полках, не знавших прикосновения внуков. Тем не менее, ефрейтор хорошо знал, что не молодость выигрывает сражения и уж тем более не число — победу приносят дух и выучка. Дисциплина. Единство. Жёсткая цепь командования. Когда-то давно, когда испанские конкистадоры высадились на берега нового света, они противостояли несметным армиям и сломили их. Те немногие, кого не заткнула религия и не сожрало слепое превосходство, понимали, что семена вест-индийской победы были посеяны не в лошадях и не в огнестрельном оружии. Они были закованы в цепь командования, где любой капитан или генерал были взаимозаменяемы и равнозначны между собой. Индейцы стремились убивать бледнолицых вождей, надеясь сломить все католические армии, но вождей не становилось меньше — и именно здесь увязла империя Юкатана, так пали союзы пуэбло, тогда прекратили быть огромные пирамиды среди джунглей.

      А что сработало на западе, то сработает и на севере. Цепь командования. Дисциплина. Организованная система войск.

      — За короля! — раздались нестройные, но набирающие силу возгласы. — За короля! Ура!

      Как мальчик, с интересом наблюдающий за брошенным в воду камнем, Бахман следил за тем, как один за другим гренадёры и канониры оборачиваются на его крик и на рёв сигнального горна, бросаясь к его плотной группе. Многие падали — стрелы беспощадно косили незащищённые тела бойцов, но мушкет Кройце тут же огрызнулся в ответ, и один из северян-лучников отлетел к стене, распластавшись на камнях как бабочка, одетая в меха. Дитрих держал наготове штык, но аборигены не спешили кидаться на готовых к бо солдат, выбирая тех, кто отставал или пытался подняться. Если бы не приказ Людвига, можно бы было организовать контратаку немедленно, но секунд-майор то ли берёг людей, то ли со свойственной всем офицерам брезгливостью торопился спасти «своих», этих надменных белоручек, которые ничем не помогли простым солдатам, когда наконец-то им понадобились.

Людвиг

      Двор слева от ворот почти никто не защищал — те немногочисленные захватчики, которые там оставались, погибли в считанные секунды. Штыки и сабля сделали своё дело, оставив на камнях пять тел, а за спиной Людвига уже строились в тонкую цепь его гренадёры. Глухо ахнул мушкет Хайнца, пока Кройце споро выдёргивал из поясной сумки новый патрон. Окончив сигнал, фон Вартенбург опустил рог, с замиранием сердца понимая, что за едва освещёнными окнами офицерской казармы нет движения, и никто не спешит выйти через выломанную из петель дверь, которая лежала на камнях как большое и бесполезное деревянное надгробие. В проёме виднелась прихожая, точь-в-точь повторяющая «предбанник» третьей батареи, только никакого расторопного Мартина не ожидало внутри — лишь перевёрнутая мебель валялась на полу.

      А перед цепью солдат скапливалась для атаки тесная стая, подбадривающая друг друга хищным гиканьем. Костяные мечи и топоры в отсветах пламени казались чудовищными инструментами пыток, которые Дьявол пожаловал им за отличную службу. Не скрываясь, стоя во весь рост, жители севера представали глазам солдат во всей первозданной красе: алая кровь капала со шкур и устрашающих зазубрин на топорищах. Узоры родовых татуировок вились по щекам, предплечьям и обнажённым у многих торсам. Синее и красное. Кровь и вода. Система примитивных знаков, опутывающая тела людей-зверей, наверняка имела свой смысл, певучие соцветия значений, мудрый шифр, который предки посвящали загадочным для них небесам...

      В глазах солдат Пальмиры татуировки дикарей выглядели уродливым и грязным клеймом социума, порождающего лишь дикарей и каннибалов. Кройце сплюнул, ловко вытаскивая из-под ствола шомпол:

      — У меня наколочка-то получше будет. Видал кто, а?

Да, бесполезно было отрицать, что "командир" от сослуживцев бальзамом легло на душу простоватого Вебера. По уровню "приятности" было сродни с тем, когда дама облагодетельствует своим ртом мужские "причендалы" (баловали Микаэля таким однажды, ещё на материке, но это уже совсем другая история). Впрочем, блаженство это сейчас никак не помогало с большим амбарным замком, беззлобным псом охранявшим арсенал.
- Дела, мужики, - с тяжелым вздохом отозвался Мика, начав нервно покусывать ус. Если бы не крики умирающих товарищей, мог бы долго он так стоять, да в глядели с железкой играть. Но времени не было, вон там уже кто-то в последнюю атаку пошёл, судя по возгласам "за короля!". - Ща, ну ка, посторонись!
Где-то когда-то гренадёр слыхал:"Самый простой вариант - самый верный". Кажись, на войне то было года четыре назад. Доктор, невысокий еврей среднего возраста с хитрым прищуром глаз, помнится, говорил так, когда раненную ногу солдату отпиливал...
В общем, Микаэль замахнулся мушкетом и хорошенько так саданул по замку, намереваясь попросту его сбить.
Впрочем, где-то в мозгу гренадёра зрел и запасной план. Опять же где-то услышанный, но услужливое "Я" в этот раз идею присвоило себе: буде под дверью, между нижним краем и косяком, было достаточно расстояния, смекалистый солдат вполне мог бы подсунуть туда что-нибудь эдакое, рычаг стал быть сделать, да снять треклятую дверь с петель...

      И почему все евреи на войне оказывались докторами, а все доктора — евреями...

      А нет, не все. Неуместно вспомнилось, что штабс-капитан Леопольд Крамм с третьей — чистокровный пальмирец. На третьей вообще, можно сказать, организовали цветник и рассадник — артиллеристами командовал фон Мак, боевой службой — Гроссер, у которого двоюродный, что ли, дядя заведовал интендантством в Южной армии, а в главных лизоблюдах ходил господинчик по фамилии Воротенбург. Тоже фон. Столько фонов, что даже и непонятно, кому же тогда достались первые роли. Ух, наверное, рыла им всем никто не чистил...

      Почему-то именно такие мысли навевал немелодичный стук, с которым приклад раз за разом врезался в толстую дужку замка. Замок тяжело кряхтел, сыпался хлопьями ржавчины, но держался в толстых креплениях. После шестого удара Микаэль остановился. Плечи, не привыкшие к непривычным векторам нагрузок, гудели. Саднила щека, которую мазнули прогорающие в воздухе гранулы пороха, выброшенные пальбой. Зато, несмотря на зверский холод и непрекращающийся снежный дождь, гренадёр чувствовал, что скоро сжарится под шинелью и мундиром — по венам бежал настоящий огонь, уже позабытый за месяцы полусна-полуяви.

      — Не возьмёт, — констатировал под руку Штефан.

      — Планеты не легли... — поддакнул Клосс.

      — Чего?! Ты чё, котелком двинутый?

      — Чой-то у тебя, Штефан, все котелком двинутые, — ехидно отозвался Клосс, стирая с глаз кровь. — Что я, что Мика наш. Слыхал, чего сказывают — повара первым убило. На замену поступи поди.

      — Я тебе на елду сейчас сапогом поступлю! — рявкнул Штефан, вместе с Микой торопливо осматривая зазоры в косяке.

      Клосс только фыркнул, заливаясь беззвучным нервическим смехом.

      — Планеты, едрёна жопа... — прошептал кто-то из канониров.

      — Чего тебе планеты не нравятся? — спросил другой.

      — Бредни потому что эти планеты твои! — зло отрезал Штефан. — Нет на небе ничего!

      К отчаянию Вебера, сколько бы ни ругались гренадёры, никаких зазоров, в которые получилось бы воткнуть рычаг, на двери не имелось. Самым слабым звеном выглядел замок, но приклада не хватало, чтобы с ним справиться.

- Бляха муха, - в сердцах ругнулся Вебер и сплюнул на плац, что, конечно, уставом так же не поощрялось, но что уж теперь. - Эй, а ну заткнитесь! - рявкнул на товарищей гренадёр и обернулся через плечо, в сторону нижнего плаца. - Вы тоже слышали рог?
На самом деле, даже среди звуков кровавой бани, сложно было не услышать сигнал, который обычно используют офицеры или унтеры. Всё было похоже на то, что кто-то из командования-таки выжил и решил выползти из своих конур, чтобы присоединиться к простым солдатам в бою. И тут гренадёра осенило, как это бывает, совсем по другой теме. Со словами:"Вот же я долба*б", Микаэль выудил два заряда для ружья из карманов шинели. Победно подняв двадцати пяти граммовые пули, прилепленные к бумажным сверткам, зажатые в варежке, Мика не сдержал ухмылки. - Сейчас всё будет! Штефан, глянь пока кто там из офицерья решил нос показать свой, тока аккуратно!
Между делом, Вебер стащил варежки и принялся за дело: надорвал зубами один свёрток и высыпал меру пороха в ствол, запихал туда заряд и вытащил шомпол, чтобы всё это дело утрамбовать. Часть пороха из второго свертка пошло для спускового механизма.
Вебер приказал остальным отойти на несколько шагов в стороны от дверей арсенала, к стене. Сам же отступил на три метра назад и встал чуть левее от замка: конечно, Вебер не очень верил в пресловутые рикошеты, но испытывать судьбу лишний раз тоже не хотел. Взвел курок до конца, сделал быстрый вдох-выдох и задержал дыхание. Ещё вначале своей военной карьеры, побывав на стрельбищах, Микаэль как-то интуитивно понял, что стрелять надо тогда, когда сердце на несколько мгновений замирает, тогда руки твои меньше "ходят" из стороны в сторону, прицел вернее держится, да и в голове какое-то такое спокойствие образуется, ничего не отвлекает от дела...

      "Как они позволили застать себя врасплох?" — только и вертелось в голове Людвига фон Вартенбурга, когда он увидел вход в офицерскую казарму через распахнутую настежь дверь. Но судьба офицерского состава хоть и волновала майора, но сейчас шел самый настоящий бой, и оставить солдат на произвол судьбы он просто не имел права.

      — Бахман, командуйте линией. — сухо отдал приказ офицер.

      А сразу после этого быстрым шагом направился вверх по лестнице. Нет, он не собирался покинуть бой и укрыться за пределами видимости дикарей. Людвиг занял позицию на лестнице, откуда открывался отличный вид на нижний плац, откуда он мог не только хорошо рассмотреть развернувшуюся снизу бойню, но и определить наиболее опасных противников. Кроме того, еще в первый год обучения в военной академии курсантов учили простейшим военным хитростям, которые должен был знать каждый. Вести огонь лучше с высоты, так пуля дальше летит.

      Снизу маячили разномастные дикари, больше походившие на животных. Их визжащие крики складывались в визжащую какофонию, словно выступающий военных оркестр одновременно схватили за яйца. Вот один из музыкантов с ножом в руке, пригнувшись, торопится к завершению куплета вонзить костлявое изделие в дирижера, а второй, высоко задрав копье, ставит финальный аккорд в дуэте с отползающим безоружным Пальмирцем, к которому спешит на помощь квартет пальмирцев, вооруженный остатками музыкальных инструментов. А вот дикие скрипачи натянули струны и приготовились отправить свои костлявые смычки в квартет. И Людвиг не выдержал. Вскинул руку и... финальное соло на ударных завершилось звуком выстрела в сторону скрипачей. Они фальшивили. Суки.

Их было явно меньше, чем дикарей напротив. Карл никогда не был наивным оптимистом и видел, что происходило во дворе. Если идти тем же путём, его маленький отряд перережут, как горных коз перед большим праздником.
Но у них было преимущество. Оставалось правильно егг использовать.

- Хайнц, Кройце, на лестницу! Беглый огонь по дикарям, команды не ждать! - Секунд-майор подал ефрейтору хорошую идею.

- Приоритетная цель - лучники! - Надо было нивелировать возможность врага вести ответный огонь.

- Остальные - в ряд на первую ступень! Не пускать никого наверх! Следите за флангами, они будут пытаться вас с неё столкнуть! - И с этими словами Бахман сам встал на обозначенную позицию. Хороший взводный всегда должен быть в первой линии.

Как только солдаты заняли позиции, Карл повернулся к дикарям и вскинул винтовку. Неудачный опыт Шнайдера сразу же подсказал ему цель. Карл вдохнул, задержал дыхание и нажал на спуск.

Людвиг, Карл, Дитрих

      Перестроение солдат было воспринято дикарями как бегство, а бегство — как сигнал для атаки. Дитрих и Кройце побежали к лестнице, и в тот же момент хрупкий баланс, ненадолго воцарившийся между двух огрызающихся друг на друга шеренг, обвалился как плотина, неспособная остановить паводок. Ряды северян взорвались хриплыми криками, которые солдаты Бахмана уже слышали на причале, и превратились в единую лавину, проглатывающую шаг за шагом брусчатку на плацу. Их крики и визг резали уши, неприятно отдаваясь под сводами черепа, но навстречу им метко ударили выстрелы. Перчатку Людвига, изящно отороченную заснеженным рукавом шинели, окутал дым. Свинцовый веер хлестнул укрывающую одного из лучников шкуру, вспарывая и её, и толстую меховую изнанку. Покачнувшись, тот завалился набок: сближая дистанцию, дикий обитатель тундры не знал, что приближает собственную смерть. Если бы Людвиг мог видеть результат своего выстрела в профиль, то заметил бы, как сквозь угловатую спину стрелка проступили крошечные рубины крови.

      — Вы, кажется, его наповал убили, — то ли вскрикнул, то ли всхлипнул Крамм, опять надевая бесконечно мигрирующее пенсне. — Дайте-ка и я попробую, герр майор...

      Почти тут же над вжавшими головы в плечи солдатами с четвёртой по очереди хлопнули мушкеты Карла и Дитриха. В те моменты, когда гренадёры брали прицел, холодный металл оружия лизнул их пальцы, напоминая о том, что почти лихорадочное ощущение тропической жары обманчиво — на улице всё ещё царил околоарктический ноябрь, и ледяная короста покрывала не успевшие просохнуть шинели. Но только человек, хладнокровный изнутри, мог бы в такую минуту подумать о погоде: гром выстрелов не пугал северян, они не шарахались прочь от огня, а только погружались в ещё большее бешенство. Так оголодавшие сторожевые псы рвутся с поводков, ненавидя в эти секунды и добычу, и строгую руку хозяина. Как казалось, упивающиеся сражением дикари забыли о том, что такое смерть — Карл мог бы поклясться что попал, но даже поражённый в живот, воин с дротиком швырнул копьё в их сторону и потянулся за вторым. По счастью, ранение сбило ему прицел, и импровизированный пилум полетел на ступени, бренча костяным навершием. Впрочем, в этот раз Дитрих развеял наваждение — его выстрел выбил из рядов дикарей второго лучника, взметнув над голой грудью стрелка кровавую взвесь. Пистолет Крамма, едва не забытого в суматохе, тоже нашёл свою цель. Доктор не мудрствовал долго, выстрелив в того северянина, который был всех больше. Его мишень, задрапированная в некое уродливое подобие пальто, покачнулась... и помчалась дальше. Здоровенный дикарь даже не заметил раны в плече, с оглушительным рёвом налетая на ефрейтора. Пальмирец, стоявший рядом с Бахманом, шагнул вперёд, закрывая Карла, и с хрустом вогнал топор в живот здоровяка.

      — Это тебе за Даниэля!

      Его мстительное торжество не продлилось долго — мужественный солдат тут же заорал от боли, когда один из бегущих северян походя вогнал шипастую дубину в его лицо. Трепыхаясь и вереща, упавший храбрец исчез среди голых ног, а потом стало не до сожалений — на первой ступени забурлила ожесточённая драка. Орудуя багром, один из защитников ловко отправил вниз по ступеням самого ретивого, и в этот миг, словно сочтя своё вмешательство достаточным, удача перестала сопутствовать защитникам. Справа от Карла кто-то закричал, захлёбываясь криком, но посмотреть, что творится на правом фланге, ефрейтор уже не успел — мир в поле зрения Бахмана закрыла сплошная лавина затянутых в шкуры тел...

Микаэль Вебер

      Вебер спустил курок в тот самый момент, когда понял — «оно». Когда ненавистный замок плотно встал на невидимой линии, протянутой от дула ружья до замочной дуги. Он потянул широкую металлическую дугу, которой впору было называться никаким не крючком, а спусковым, скажем, рычагом — и курок чётко лязгнул, впиваясь в кремень и порох. В ночи сверкнула искра, подсветив спокойное лицо усатого гренадёра, а следом за ней полыхнул выстрел. Что-то жалобно лязгнуло в дыму, окутавшем дверь. Мика медленно опустил мушкет, сейчас похожий на заправского охотника с болот, высматривающего, упала ли подстреленная утка. Но даже прежде, чем белёсые клубы рассеялись, он услышал тяжёлый стук, с которым амбарный замок грохнулся из петель с вышибленной из запорных пазов дугой. Круглая пуля не обладала высокой пробивающей силой, но её удар был похож на удар ладони, со всей силы вышибающей дурь из нерадивой падчерицы — он равномерно распределялся в области поражения, деформируя не особо надёжные металлические пазы, удерживавшие дугу в закрытом положении.

      — Получилось! — воскликнул кто-то. — Есть!

      Замок откатился с порога и замер прямо под всем известной медной табличкой:

      1. Доступ в присутствии офицера.
      2. Сдача и приём под личную роспись.
      3. В случае пожара изъять порох.

      — Мика! — почти одновременно закричал Штефан, показывая в сторону западной лестницы. Между её стен вспыхивали выстрелы и звучали неразборчивые крики, одинаково похожие и на команды, и на предсмертные проклятия. — Тут свои!

"Да тут своих полно!", - хотел было лихо ответить Штефану Вебер, да удержался: на самом деле, похоже, дела были не очень. Судя по шуму драки, место боя переместилось на запад от казарм и почему-то Микаэлю казалось, что это не из за того, что весы качнулись в пользу защитников Четвертой...Хмм, хотя откуда-то взялись эти ружейные выстрелы. Выстрелы были со стороны офицерских квартир, вполне возможно, что или кто-то выжил из командования или кто-то из сослуживцев решил разжиться чужим оружием.
- В арсенал, мужики! - наконец, громко рявкнул Микаэль, вновь возвращаясь к тому, что времени на раздумья не было. Припомнив приказ Шварца и немного модернизировав его под сложившиеся обстоятельства, Вебер решил провести маневр: Штефан остался у входа в арсенал, дабы бдить, оставшиеся солдаты были поделены примерно поровну. Одна группа отправилась в холодную камеру за саблями и палашами. Всего требовалось клинков по числу человек в группе Вебера, помноженное на два: у Микаэля теплилась еще надежда помочь сослуживцам оружием. Вторая половина вместе с Вебером вытаскивала в буферную зону огнестрельное оружие на всех присутствующих. Себе Микаэль прихватил хаудах. Патронов было решено взять ровно столько, чтобы хватило на одну перезарядку, большего могло и не потребоваться...
Прикинув ситуацию и вспомнив слова Штефана, Мика отдад приказ идти к западной лестнице, к своим: в теории, оттуда солдаты смогут стрелять имея преимущество в высоте и поддержать сослуживцев огнем и нормальным оружием.

- Держать строй! - Карл уже не видел, что происходит рядом и ре осозновал, что дикари добили двоих солдат и вот-вот добьют и его. Для него мир сузился до маленького сектора лестницы на котором он держал оборону против одного... двух... трёх дикарей

      Со своего возвышения Дитрих видел куда отчётливей, что дикарей было много. Намного больше их маленького отряда, включая почти безоружных солдат четвёртой, которые падали один за другим.

      В тот момент, когда упал брат Даниэля, Хайнц заметил бегущих с его стороны врагов и понял, что ружьё перезаряжать слишком долго. Перехватил его для штыковой атаки и с угнетающим молчанием (жаль, в таком гвалте его было совсем не слышно) бросился к ефрейтору.

      Новые и новые дикари наступали на небольшой отряд пальмирцев с третьей, занявший подступы к верхнему плацу на западной лестнице. Обе стороны несли потери, но майор отмечал, что на каждого убитого пальмирца приходилось не меньше двух разукрашенных сволочей, и хоть это и радовало в какой-то мере, но преимущество в численном составе у дикарей было много больше.

      Последний лучник поднимал свою костлявую скрипку, но выполненный почти на вскидку выстрел из дробовика оборвал не только руку, накладывавшую стрелу с костяным наконечником на тетиву из китового уса или какой другой материал, ни биение сердца существа, которого командир пальмирцев и не считал за человека.

      Хаудак занял свое место за поясом, а в руке Людвига появился пистолет. Последний заряженный патрон. В этот момент фон Вартенбург пожалел, что не уподобился знаменитым летучим рейтарам и не навесил на пояс три связки по два дробовика. Пожалел он, что в гарнизонном арсенале не оказалось гранат. Приходилось довольствоваться тем что есть. Майор направил пистолет в сторону наседавших на Бахмана северян и приготовился оборвать жизнь тому, от кого ефрейтор будет уже не в силах защититься сам.

      Лучник упал почти там же, где несколькими секундами ранее выстрел майора оборвал жизнь его, с позволения сказать, коллеги. Фон Вартенбург демонстрировал превосходный боевой результат, что в который раз доказывало и пользу от многочисленных тренировок, и то, что отличие между хорошим и плохим солдатом влияет только на то, кто из них вернётся домой. Если бы секунд-майор задался целью пересчитать, сколько пуль и пороха извёл на стрельбищах в разных концах Федерации, то ему пришлось бы оплачивать услуги аудитора — и это давало плоды.

      Свет лиловой луны падал с неба, окрашивая мир в изумительные краски утренней полночи. За мгновение до того, как извлечённый из кобуры длинноствольный пистолет нашёл свою цель, Людвиг охватило сознание ирреальности происходящего. Лучники, бьющие по ним из доисторических луков — лишь много позже Людвиг узнал бы, что китовый ус не имеет отношения к их тетивам, скрученным из сыромятных ремней или высушенных заячьих кишок. Воины, оружием подобающие племенам доримской эпохи, каким-то чудом сохранившим жизнь бок-о-бок с окраинами цивилизованного мира. Неужели же прав был историк, вложивший в уста царя Соломона мысль о том, будто бы «ничто не ново под луной»? Неужели ничто не переменилось, скажем, с того дня, когда легионы пропретора Квинтилия Вара вступили в Тевтобургский лес? Когда «Санта-Мария» бросила якорь у берегов вест-индийской Кубы? Когда египетские магометане ворвались в дом Усмана, третьего из Праведных халифов Медины?

      Притихли звуки сражения. Снег оседал траурным саваном на искажённых лицах, похожих на восковые маски, что цепляют к потешным фигурам в дни карнавалов или в холлах краеведческих музеев. С внезапной тяжестью человек, который когда-то давно был всего лишь фельдфебелем в разведывательной роте, вечно стоящим в тени своего надменного, жестокого и ослепительно успешного отца, навёл пистолет на кого-то из дикарей.

      Три года… три долгих года Людвиг фон Вартенбург жил в позабытой федеральным королём дыре, готовя себя неизвестно к чему. И почему, когда решающая ночь наконец-то настала, в его душе звучал не гром столичных фанфар, а тихая песня, которую лунный шёпот сложил из блеска мокрых камней, из шелеста скудных кустарников севера, из рокота мраморных волн? С отстранённым интересом секунд-майор наблюдал, как отчаянно, словно львы со шведских знамён, его гренадёры удерживают строй.

      Карл Бахман дрался в первых рядах, схватившись с единственным среди дикарей, вооружённым щитом. Тот орудовал большим блестящим кругом на манер викингов, раз за разом отбивая удары гренадёра. Рядом с ним сражался Дитрих, и кто-то ещё, чьего имени Людвиг не знал. Кройце как раз вскидывал мушкет, а Крамм — доставал из патронной сумки свежий заряд.

      — Всё сделаем, не извольте серчать! — ободряюще рявкнул Кройце. — Дайте-ка, братцы…

      С рёвом приняв на щит очередной выпад Карла, дикарь столкнул штык ефрейтора в сторону и тут же шагнул вперёд, выбрасывая костяной тесак в глубоком, почти фехтовальном уколе. Наверняка здесь бы и закончилась жизнь многих других солдат, но опытный Бахман верно оценил ситуацию и отскочил, пожертвовав ступенью, но зато вернув контроль над оружием. Не пытаясь воспользоваться штыком как колющим оружием, ефрейтор ударял тяжёлым стволом мушкета по взбешённому лицу дикаря, попадая то в нос, то в зубы, то по лбу, и только на третий раз коротким, неестественно чётким движением проткнул открывшегося северянина штыком, сталкивая его на плац и возвращая потерянную было ступень. Выронив щит и костяной меч, северянин медленно упал на колени, обеими руками хватая ружьё Бахмана и мешая Карлу выдернуть штык. Жертвуя своим телом и обрекая себя на жуткую боль, дикарь не пытался сохранить жизнь — он давал дорогу другим, уже лезущим через него к ступеням. Бахман понял, что не сможет защититься от одновременно направленных в его сторону ударов.

      Тут-то и прогремел выстрел Людвига. Майор выбрал в качестве мишени того, кто почти наверняка размозжил бы ефрейтору голову здоровенной шипастой дубиной. Пистолетная пуля легко проделала дыру в звериной шкуре, отшвырнув дикаря от Бахмана, и тело упало на большой коллективный могильник у изножья, обрастающий стонами раненых. Кройце тоже нажал на спуск, но вместо выстрела раздался ужасающий звук — сухой щелчок и тихое шипение, с которым порох, прогорев, не детонировал.

      — Проклятье! — старый гренадёр, не долго думая, кинулся в штыковую, однако, к сожалению, никакой человек не сможет сравняться в скорости с пулей.

      Пуля спасла бы ефрейтора, но сырость и снег распорядились иначе.

      Второй дикарь всё-таки дотянулся до Карла Бахмана. Бросив попытки вернуть штык, Карл заслонился рукой от удара, спасая шею. Оглушая Карла безумным визгом, торжествующий дикарь в набедренной повязке двумя руками обрушил примитивный меч на закрывшегося ефрейтора. С обжигающей, тянущей, выкручивающей душу болью костяной клинок врубился в его правое плечо, прорубив и мундир с шинелью, и кости плечевого пояса, и на две ладони войдя в грудину. Чувство было таким, будто под шинель Карла налили раскалённый металл, по неведомой причине заползающий в лёгкие. И, всё-таки, ефрейтор был ещё жив. Помутившимся взглядом он видел, как ряды дикарей стремительно тают под огнём, как, закрывая его, гренадёр с багром налетел сразу на двоих противников, сталкивая их с лестницы, и как они все исчезли в накатывающей алой полутьме. Ещё одна жизнь была отдана, чтобы выиграть лишние минуты.

      «Где же Хайнц…»

      Дитрих больше не стоял слева. Юноша, уже залитый кровью, и доставшийся ему северянин боролись между собой: Дитрих сползал по лестничной стенке, на двух вытянутых руках отталкивая рычащего противника, а тот раз за разом ударял его дубинкой. Сопротивление Хайнца слабело…

Микаэль Вебер

      — Отлично, Мика, — тихо похвалил Клосс, вместе с Вебером входя в арсенал.

      С радостными воплями солдаты разбегались по комнатам, без разбора гремя всем подряд. В темноте им было не до аккуратности, поэтому бережно выстроенные рядами мушкеты летели на пол целыми охапками. Из соседней комнаты кто-то выбрасывал сабли, на ходу освобождая их от промасленной ветоши. Клосс затеплил керосиновый фонарь, помогая пятёрке канониров быстро разбирать мушкеты и сабли.

      — Ты и ты! — командовал Вебер в сторону «холодной» цейгкамеры. — Взяли ещё по три! Понесём по нуждающимся!

      — Так точно! — бодро орали канониры, ещё недавно испуганно жавшиеся по углам, и Вебер окончательно убедился, что ничто не поднимает дух лучше славного грабежа.

      Клосс и ещё один, самые проворные, заряжали мушкеты и перебрасывали их из рук в руки, стремительно наращивая боевую мощь отряда Микаэля. Заряжая на ходу оба ствола хаудаха, Вебер вышел на крыльцо арсенала.

      — Дурная обстановочка, — поделился Штефан, с благодарным кивком приняв от Вебера мушкет. — С лестницы ещё дважды стреляли. А наш сигнальщик, кажись, сдох от страха. До сих пор ракеты не было, сукин потрох.

      Штефан имел в виду красную сигнальную ракету, которую полагалось запустить из специально для этого назначенной мортиры, стоявшей там же, где и сигнальный фонарь — на вершине первой орудийной башни. Некоторое время, пока из дверей арсенала доносились звуки приготовлений, гренадёры стояли бок о бок друг с другом. Штефан смотрел на луну, Мика — то на лестницу, то на вершину орудийной башни, где успокаивающе-ровно горел дежурный огонь. Среди их напряжённого молчания раздавались звуки боя с нижнего плаца, лязг стали, щелчки взводимых курков и свист ветра в зубцах стен. Наверное, они могли стоять так вечно. И глаза Штефана, не отрывающего лицо от плывущий среди туч луны, больше не были глазами человека. От века до века разлилась в них непроницаемая чернота, блестящая как панцири больших земляных жуков. Не осталось на ней ни радужек, ни белков, ни даже паутинки красных вен. Мушкет, который Вебер протянул Штефану, тот так и держал на вытянутой руке, словно забыв, что с ним полагается делать.

      — Ин'наут... — тихо прошептал гренадёр позади Вебера, — … моайнас... лань...

Было, действительно, очень странно, почему часовой до сих пор не полал сигнал другим Батареям? Поморщившись от странного покалывания в области селезенки, Мика бросил взгляд на лиловую луну, столь ненормальным Оком смотрящую с небес на Четвертую Батарею. "Как будто какое-то языческое божество, направившее своих диких последователей на кровавую жатву и теперь любующегося треклятым "сбором урожая", - Микаэля резко пробил озноб, от этой казалось бы такой простой мысли. Слов то он таких не использовал в своем лексеконе отродясь. Будто бесовской голос в голове говорил, а не Микаэлевское "Я"...А ведь если приглядеться к этой луне, то, действительно, можно заметить сходство с глазом человека, правда дурным каким-то: зрачок как будто деформированный, растекшийся, как яичный желток на горячей сковородке...дьявольщина.
Из ступора Вебера, как не странно, выдернули слова Штефана. Глаза Микаэля расширились, ровное, умиротворенное дыхание сбилось, когда произнесенные сослуживцем слова начали с болью врезаться в сознание гренадера. Словно камнетес, что зубилом и точными сильными ударами высекал на камне слова...
Мика не стал задумываться над тем что происходит и так прекрасно понимая, что каким-то непостижимым образом пизд*ец пришел сюда в, казалось бы, безопасное место. Пришел за Микаэлем, так как не смог сделать этого чуть раньше...Что ж, у Вебера не было никакого желания давать второй шанс этой херне.
Развернулся резко, поднимая хаудах, так чтобы зарядить с руки Штефану в челюсть - едиственный выход, который Мика нашел приемлимым.

      Словно умоляя его о чём-то, Штефан попытался схватить Микаэля за рукав, но было поздно — с глухим звуком рукоять хаудаха врезалась в челюсть солдата. Лицо Штефана исказилось, пытаясь удержать чужеродное спокойствие, снизошедшее на них в свете лиловой луны, но оглушительный удар Вебера достиг своей цели. Качнувшись на каблуках, оставленный перед арсеналом часовой завалился навзничь. Его губы пытались шептать ещё что-то, но вскоре страшные чёрные глаза закатились. Его шёпот стих.

      — Эй! — раздался крик появившегося на пороге Клосса. — Что вы творите?!

      За его спиной сгрудились пятеро канониров, вооружённые мушкетами и саблями. Все они в полном непонимании таращились на Вебера с занесённым оружием и лежащего перед ним Штефана.

Вебер мысленно выругался и наклонился, чтобы забрать у Штефана мушкет и проверить не перестарался ли он с ударом. Со стороны выглядело действительно херово и на месте Клосса Мика задал бы точно такой же вопрос.
- Живой, оклемается, - начал из далека гренадер, чтобы уж точно было ясно - никого он не убивал. - Головой помутнился, это всё сраная луна, - Говорил Вебер спокойно, без резких телодвижений, мимоходом убирая хаудах за пояс и перехватывая мушкет по удобнее. - Стал как дикари эти разговаривать, на поганом языке их. Ну, чего стоите, помогайте оттащить парня за дверь, чтобы его не прихватили за зад. Если выживем, я сам перед ним отвечу, а пока у нас, мать его, куча полуголых ублюдков с намерением насадить наши бошки на свои пики точеные. Давай, парни, время не ждет!

Шаг. Удар. Блок. Шаг. Блок. Удар. Два отшага. Удар. Блок и рипост. Шаг в сторону. Уворот. Удар. Смертельный танец Бахмана продолжался.

Удар. Опять в щит. Ружьё ушло в сторону и Карл резко отошёл назад. Самое время. Примитивный клинок дикаря хищно устремился прямо в живот ефрейтора. Но опыт и рефлексы спасли Карла в очередной раз.

Удар. Ещё удар. Зубы противника полетели назад. Дикарь на полсекунды расслабил руки и приопустил щит. Но Бахману этого оказалось достаточно. Штык вошёл поямо под рёбра, пробив лёгкое и оставив дикаря умирать в страшных муках. Тот, правда, в ответ постарался забрать еырейтора с собой.

Оставшись без оружия, Карл оказался беззащитен. Драгоценная секунда была потрачена на бесплодную попытку высвободить ружьё, и вот уже меч и дубина летят прямо в голову ефрейтора. Внезапный выстрел оборвал жизнь одного из нападающих, и Бахман тут же дёрнулся влево, стараясь уклониться от меча. Резкий удар, вспышка боли и Карл упал на колени. Оружия нет а правая рука болтается бесполезной культёй. Прямо над ним нависал дикарь, готовящийся добить обессилевшего ефрейтора.

Левая рука нащупала в кармане ефрейтора трубку. Старую отцовскую трубку, единственное напоминание о погибшей семье ефрейтора. В голове умирающего лихорадочно составлялся план. И вот, когда дикарь перехватил поудобнее рукоять и приготовился выдернуть меч, Карл резко ударил его лбом прямо в лицо. В этот же момент его левая рука вылетела из кармана с трубкой в руке в надежде пробить ему горло под кадыком...

      На какое-то мгновение серый дым заволок Людвига почти целиком. Сквозь густые облака он с трудом смог рассмотреть как лучник, обессилев, камнем рухнул на плац. Как замахнувшийся на Бахмана дикарь, после точного выстрела навскидку, кубарем покатился вниз по трупам, не достигнув своей цели - Карла. Бесполезное оружие заняло свое место за поясом. Майор отчетливо прочувствовал спиной разогретые выстрелами стволы пистолетов, и тут же схватился за саблю.

      Нет, он не ценил свою жизнь, но устав требовал беречь командиров. По этой причине он до сих пор держался позади, оказывая точечную огневую поддержку, и, должно заметить, делал это достаточно эффективно. Ни одна пуля, выпущенная Людвигом фон Вартенбургом, не осталась без своей кровавой жертвы. Майор не считал, сколько душ он отправил к Господу в этот день. Зато он держал в поле зрения каждого своего подчиненного. И когда гренадер Хайнц осел на землю, а плечо ефрейтора Бахмана словило чудовищное лезвие, майор понял, что если он не поддержит солдат сейчас, то через несколько секунд командовать будет уже некому. Туловище Людвига рвануло к атаковавшему Карла дикарю быстрее занесенной над головой сабли, но уже спустя долю секунды оружие, обгоняя майора, со свистом опустилось на ранившего Бахмана дикаря. А спустя еще мгновение над батарей прокатился раскатистый приказ: "Держать строй!".

      Мистическая луна ли была тому причиной, слепой случай или собственная неосторожность, но ситуация из почти успешной перешла в почти безнадёжную. Краем глаза Дитрих видел, как осел на ступенях окровавленный ефрейтор, но на выпад майора уже не обратил внимания: всё оно было поглощено неестественного цвета лицом. Вблизи стали различимы краски, и словно наяву он слышал странные шёпоты и песнопения, с которыми пальцы шамана (это ведь должен был быть шаман!) наносили жуткую смесь. Скалились неровные зубы, а в глазах не мелькало и призрака разума — только ярость, бездумная и всепоглощающая. Дикарь рычал, как будто хотел не просто убить, а выгрызть горло и вынуть сердце солдата. Хайнц же хранил молчание, упрямое и злое, и чужое безумие казалось смешным.

      Держать строй.

      Два таких простых слова, которые каждый уважающий себя пехотный офицер обязан выкрикнуть хотя бы раз. Эпоха линейной пехоты построена на этих словах. На красивых мундирах, на белоснежных или угольно-чёрных гетрах. На залихватских усах и шампанском, которое полагалось пить, стоя в окне второго этажа казарм кавалергардии. На бое барабанов, на заливистых переливах труб, на мелькающем стеке в руках офицера. На военных советах, фронтовых балах и обещаниях ждать вечно, тихим шёпотом даваемых одновременно с падением шёлковых платьев. Просто надо держать строй. Кавалерия выполнит манёвр. Царица полей скорректирует огонь. Достаточно просто выстоять, как полки шотландской пехоты с одной стороны и старой гвардии с другой будут стоять под Ватерлоо через ничтожно малый интервал лет. Достаточно стоять, потому что так завещал сам Густав Адольф — человек, изменивший природу войны навсегда. Человек, придумавший простую, линейную как его любимые стрелковые полки истину — необходимо держать строй.

      Скользкое от пота, снега и крови оголовье трубки легло в скрюченные от боли пальцы ефрейтора. С горловым рёвом дикарь, нависший над ним, начал проворачивать меч в ране, и возникло чувство, будто сама вселенная раскололась на два гигантских багровых шара, сотканных из боли. Казалось, что ещё немного — и рёбра Бахмана треснут под нажимом, разрывая на тряпьё лёгкое. Почему-то звёзды полыхали всюду. В узких глазах дикаря, в бисеринах крови, сверкающих на его непривычно-острых скулах, в падающих с мехов снежных каплях. Ефрейтор чувствовал затхлый рыбный смрад, которым дышало поджарое тело навалившегося сверху северянина, столь же атлетически прекрасное, сколь и отвратительное в своём диком совершенстве.

      Надо просто держать строй...

      — Офицер в бою! — зачем-то кричал Кройце, шагая бок о бок с Людвигом. Как будто кто-то мог прийти им на помощь...

      В самоотверженном порыве бросился на защиту секунд-майора и невзрачный плюгавый человечек, носивший проходной чин штабс-капитана и должность военного врача. Леопольд Крамм, щурясь, поднимал пистолет, и при виде пошедшего в бой врача фон Вартенбург понял, что эти люди действительно готовы умереть за него. Возможно, в другой обстановке, будучи поставлены перед здравым и рационально взвешенным выбором, они иначе сопоставили бы ценность своих жизней с жизнью трудного в общении секунд-майора. Но в бешеной пляске битвы просто не оставалось времени на размышления — оставался приказ. Держать строй.

      С отчаянным криком Дитрих напрягся изо всех сил, отталкивая палача сдвоенным ударом ботинок. Тот покачнулся с занесённой над головой дубиной, скривившись от боли — но каблуки рядового понапрасну скользили по его ногам: одеяние из шкур держало удар не в пример лучше тонких европейских брюк. На мгновение, когда давление на ружьё ослабло, Хайнц попытался повернуть его к себе, но длинная железная палка плохо подходила для схватки на узкой лестнице. Ружьё ворочалось в руках, неудобное и громоздкое. Ноги юноши слабели, а дикарь ударял и ударял его по коленям, заставляя почти терять сознание от боли. В какой-то момент Дитрих понял, что уже не сидит, а почти лежит — и завершающий удар дубиной отправил его сознание в падение. Ему было больно и холодно. Всё тело ломило от перенапряжённых мышц. И казалось, что даже движение век вызывает ослепительный взрыв костяных петард в голове.

      Держать строй.

      Да всем плевать было на его строй. С внезапной вспышкой злости, вырвавшей его тело из трясины боли, Бахман приподнялся на коленях и с размаху вогнал трубку в кадык северянина. Ефрейтор ещё успел увидеть, как из табачной чаши вместо дыма выплёскивается кровь — по-видимому, острый чубук навылет пробил какую-то артерию — перед тем, как дикарь медленно завалился набок. Давление на рану исчезло. А пустоту справа уже занял Кройце, сильными ударами штыка добивавший и так мёртвого дикаря. Карл хотел сказать ему, что помощь не нужна, что он справился сам, но губы не слушались его. Наверное, надо было попытаться ещё раз… он бы смог…

      Вартенбург промчался мимо него, верно оценив, что жизнь Карла вне опасности. Оставался Дитрих, только что получивший удар прямо в лицо. Сабля майора рванулась между Дитрихом и его убийцей, защищая Хайнца от нового удара… и между лестничных стен помчался сухой, неожиданно громкий деревянный стук. Дубина варвара застряла в невесть откуда возникшей перед ним сабле. Северянин с недоумением отследил металлическое лезвие, переходящее в чёрный рукав офицерской шинели, и со злостью дёрнул дубину на себя. Людвиг почувствовал, какую огромную силу таят в себе худые на первый взгляд мускулы стоящего перед ним человека. Нет, нет — монстра в человеческом обличье. Они застыли друг против друга — секунд-майор и безымянный дикарь с лицом, испещрённым паутиной ритуальных шрамов.

      И только Кройце, из последних сил держась на ногах, закрывал собой раненого ефрейтора, со всё большим трудом отбивая ружьём сыплющиеся с трёх сторон удары. В конце концов, армия стала его жизнью. Египетский бог улыбался из-под рваного манжета его мундира. Ему было приказано удержать позицию, и лучший из солдат Бахмана собирался умереть на ней, не задумываясь и никого не обвиняя. В этот самый момент и Людвиг, и Карл услышали грохот сапог по верхним ступеням.

      — Мика, не видим, в кого стрелять! — раздался чей-то грубый голос, говорящий — о слава Богам! — на таком родном пальмирском диалекте. — Их тама… чой-то много.

      — Плевать! Зарядим залпом, а, братки?! — визгливо крикнул другой голос с отчётливым финским акцентом. К ним пришла то ли подмога, то ли невольные каратели.

      Ни Людвиг, ни Карл, ни Дитрих не знали, что нежданное появление условно-дружественных гренадёров едва не сорвалось считанные секунды назад. У ступеней арсенала едва не вспыхнула ожесточённая свара. Кто-то показывал на Микаэля и орал про предательство, кто-то кинулся к Штефану, словно опасаясь, что Вебер его вот-вот съест. Только Клосс, выслушав Мику, остался спокойно стоять, а потом кивнул со сложной гаммой чувств на лице:

      — Дьяволовы козни, гришь… ну ясенно. Сами промеж собой разберётесь, я в планетах ваших сраных не силён, — Клосс обернулся к солдатам. — Слышь, вша поносная, ружьё отвернул!

      — Да он же нашего… — несмело проблеял кто-то из канониров, опуская мушкет. — Вышел да и тюкнул…

      — Он его за тылами следить поставил, осёл! — предположил кто-то другой.

      — Так затем и поставил, чтобы… — при этих словах Клосс закатил глаза. Иногда в людях слишком уж не к месту просыпался даровитый тайный советник, дремавший с самого рождения.

      — Чтоб елдак стоял, вот и поставил, — не слишком последовательно, зато убедительно заявил Микин однополчанин. — Чё щеришься? Ща как дам!

      В несколько крепких тумаков, которые Мика и Клосс наскоро раздали среди «подопечных», равновесие восстановилось — в конце концов, на четвёртой батарее всегда господствовало право сильного, а не умного. Оставив наименее убеждённого из канониров затаскивать Штефана в арсенал, остальные бросились вслед за Вебером к лестнице. Из четырёх оставшихся канониров трое заняли стену между плацами, наводя ружья на бегущих внизу дикарей, а Клосс, Мика и последний канонир ворвались прямиком на лестницу, внизу которой кипело настоящее побоище. Окинув беглым взглядом картину, Вебер прикинул, что перед лестницей успели положить как минимум шестерых — и это не считая многочисленных трупов, валявшихся у ворот в свете горящих масляных луж. У казарм, кажется, до сих пор шла драка. Несмотря на численное преимущество врага, остатки гарнизона четвёртой дорого продавали свои жизни. Над трупом ефрейтора Шварца снова мелькал палаш, и почти невидимые в ночи тени метались вокруг огня как пляшущие вокруг костров язычники.

      Тут-то и раздались услышанные майором крики Клосса и канонира.

- Цельсь, сучьи дети! Откинем ублюдков обратно в ад! - рявкнул Вебер, прерывая гомон канониров, невольно подражая ефрейтору Шварцу в его достаточно грубой манере подвести солдата к самому главному, минуя ненужные словесные прелюдии. Микаэль вскинул мушкет к плечу, выбирая себе целью дикаря перед незнакомым гренадером, который каким-то чудом сумел до сих пор выстоять перед троими противниками. Пан или пропал, решил про себя Вебер. - Пли!
Мир на какое-то мгновение погрузился в тишину: оглушительный, почти одновременный залп шести ружий, казалось бы продырявил свинцом саму ткань реальности, заставив все звуки "утечь" куда-то в другой план бытия, оставив напоследок лишь густое облако порохового дыма. Жизнь на секунду замерла, оставив гренадера Вебера один на один с результатами бойни: трупы заполонили нижний плац шкурами диких зверей, а так же плотной тканью черных армейских шинелей. Сложно сказать кого было больше. Микаэль внезапно понял, что не замечает тучной фигуры Шварца, с наброшенной на плечи шинелью. Сгинул черт проклятый? Досадно, ежели так...
Впрочем, досадствовать много не пришлось: резкий запах гари заставил сознание гренадера ускориться. Звуки кровавого сражения вновь наполнили внутренний двор Четвертой.
Не дожидаясь пока дым рассеется, Мика бросил ружьё и вытащил из-за пояса палаш: пусть он понятия не имел кто те солдаты (и, кажется, офицер!) на лестнице, но он точно знал - они, как и он сам, дерутся здесь и сейчас за свою жизнь, за Четверьую Батарею! А большего Микаэлю знать и не надо было, что сделать следующий шаг.
- Клосс, за мной! Остальные - перезаряжаться и огонь без команды! - послышался вновь зычный голос Вебера. Кажется, солдат вновь вошел в раж! По крайней мере, злость и, даже, азарт, заставляли сердце Мики колотиться быстрее. - Да поживей!
Вскинув руку с клинком вверх, Микаэль заорал что было сил, вновь почти сразу срываясь на хрип. Гренадер ринулся вниз по лестнице, намереваясь ворваться в ближний бой и помочь своим!

Рана нещадно саднила. Меч мешался и причинял невыносимую боль, но Карл не решался его вытащить чтобы не умереть от кровопотери. Мундир залила кровь дикаря, убитого отцовской трубкой. А луну заслонил Кройце, принимающий на себя удары, положенные недобитому ефрейтору. И тут Бахмана осенило. Кройце! Ему ведь нужна помощь. Оглянувшись, Карл увидел справа мёртвого канонира с четвёртой и топор в его руке. Не теряя ни мгновения, Карл рванул к нему и буквально вырвал топор из окаменевших пальцев. Перехватив топор правой рукой, Бахман ринулся спасать своего бойца.

      Сабля Людвига, встретив огромную дубину, изогнулась и едва не переломилась пополам. Удар оказался такой силы, что кисть майора сложилась едва ли не пополам и хрустнула. С огромным трудом он выдернул застрявшее оружие из полена, и тут же рука ответила острой ноющей болью. Перелом? Ушиб? Растяжение? Сейчас было не время для Крамма. Людвиг вложил саблю в левую руку и, под откуда ни возьмись взявшиеся выстрелы и крики позади, приготовился защищать свой участок линии от наступления дикарей.

      — Кройце, назад! — отдал короткий приказ майор и двинулся чуть вправо, чтобы прикрыть раненного гренадера хотя бы с одной стороны.