Роковая поездка | ходы игроков | 1. Ничто не предвещало беды

- Где и когда люди поступали в соответствие с собственной выгодой...
А вот это уже Достоевский. впрочем, пояснить уже не удалось. Максим громко и вполне себе звучно захлопал в ладоши первым, действительно, стоит уважать чужие достижения, а к антагонизму Балашова у него возникло даже некое подобие уважения. И "ура" не прокричал лишь потому, что тогда бы появился совершенно неуместный издевательский посыл, которого не было. Алексей, кажется был неплохим парнем, из тех, кому можно было дать шанс. Ну, а заодно способным если что и в кафе заплатить за товарища. И вкусно и полезно. Но куда более странно оказалось то, что Ирина так спешила их покинуть, будто знала что-то о чем не знал никто и... Кажется, его убили, ощущение было именно такие, кажется, юноша кричал, но собственного крика на слышал, боль... Только боль, заполнившая всё и громко-громко бьющееся сердце. Говорят, после гибели тела оно продолжает биться еще пару минут по инерции, постепенно затухая... Затем было видение. Неужели, Рай? Нет, абсурд, на Рай мы не наработали, о чем и уведомила в следующую секунду новая вспышка боли, не столь всепоглощающей и от того куда более сильной. Сосредоточиться... Просто думать. просто писать...
"Дорогой дневник. Взорвалась ядерная бомба. Ад оказался таким же Краснодаром. Великая ирония бытия."
Японцы верили, что Ёми, подземный мир, похож на наш только темнее... Это марево... Радиация или Ад? Впрочем, одно и то же. Со смертельной дозой не живут, это было понятно, и все же юноша пытался ползти, туда, где был автобус, к счастью недалеко... Нужно просто забраться внутрь... В хоть какое-то укрытие... И молиться что хоть кто-то очнется как и он, чтобы отвезти умирающего Титова в больницу. Но всем, живым и мертвым, было наплевать.

«Я Озимандия. Я царь царей.
Моей державе в мире места мало.
Все рушится. Нет ничего быстрей
Песков, которым словно не пристало
Вокруг развалин медлить в беге дней».

Алексей едва успел закончить последнюю фразу как его накрыло. Секунды, минуты, вечность? Это что ядерный взрыв? И он уже умер? Иначе к чему это видение?

Когда все схлынуло Алексей с трудом поднялся на ноги.
- Что это было?
И тут же плюхнулся обратно. Да проколбасило его не по детски. Алексей четко понимал, что соберет сил на следующую попытку встать нескоро
- Ядерный взрыв? Мы все облучены?
Алексей взглядом поискал медика.
- После такого вообще есть шансы выжить?

С явным облегчением Эля отметила, что Леся стоит рядом с ней, значит все в порядке, все идет своим чередом. Девушка поискала глазами Овсанну, вспомнила, что той пришлось несладко, отметила, что боль все еще беспокоит Кору и решила предложить помощь. Тем более, что она тоже забыла забрать свой чемодан.
- Я сейчас за чемоданом схожу, ладно? - Эля направилась в сторону багажного отделения, но дойти до автобуса и до Овсанны не успела. Сознание покинуло ее, и где-то на границе реальности девочка еще успела подумать, что ее накрыл приступ, и она даже не успела ничего предпринять. Но разве так бывает? Разве от астмы можно умереть всего за несколько секунд? Но эти нестерпимо долгие секунды все же закончились. Очнувшись и вспомнив все ощущения и все образы, промелькнувшие в голове, Эля первым делом осмотрела себя, а потом уже подумала, что у нее случился тепловой удар. Ага, как же. Лежали то все. Кое-кто уже вставал, озираясь по сторонам, слышались вопросы, на лицах читалось недоумение. А Эля только и могла сейчас жадно глотать воздух, словно проверяя, раз за разом, что она способна дышать. Господи, пожалуй, нет ничего страшнее, чем умереть от удушья - медленно, без надежды на помощь... Но, кажется, все позади. Воздух наполняет легкие, он все такой же удивительно свежий и приятный, солнце все также обжигает, заставляя вспоминать те жуткие ощущения поджаривания на гриле. Но страх никуда не делся.
Поскольку никто не торопился отвечать на вопросы школьников, Эльвира не предприняла попытку что-то сказать, только огляделась по сторонам, поискав глазами тех, кому, быть может, требовалась помощь и тех, кто был ей небезразличен.

Ядерный удар? Вспышка на солнце? Какое-то непонятное астрономическое явление? Апокалипсис в библейском смысле? Хрен его знает, на самом-то деле, что это было. Ещё и этот голос. Роман услышал и запомнил все до последней буквы, но вот прошло каких-то десять секунд, пока парень проморгался - и их смысл - такой логичный и понятный изначально - безвозвратно испарился, превратив сообщение в что-то обрывочное и непонятное. "Прям НЛП какое-то. Один, печь, доброкачественный, товарный вагон и прочая лабуда из Мстителей", - подумал Ерошин, -
"Ладно, належался уже" - решил парень и попытался подняться. Сначала сесть, а потом медлено встать. При этом не забыл осведомиться у окружающих:
-Все целы, никому медицинская помощь не нужна? - первое слово прозвучало почти шепотом, потому парню пришлось напрячь связки, чтобы достаточно громко сказать эти слова, чтобы все услышали. Или это уши заложило? Как бы там ни было - сначала нужно всем помочь, а потом уже разбираться, что это было. Сомнительно, что кто-то из находящихся здесь знает, суть явления, так что лучше сконцентрироваться на проблемах насущных.

Он сошел с автобуса и вдохнул полной грудью. Наконец-то приехали! Кирилл был человеком энергичным, но все-таки путь от Воронежа в Краснодар, а затем поездка на автобусе все-таки его утомила. И эту усталость он почувствовал именно в момент, когда сошел с автобуса. И только сейчас он понял, что они приехали отдыхать. Настроение у Кирилла поднялось и он заулыбался. Заулыбался от переполнившего его чувства, которое он испытал на несколько секунд и имя ему - забвение. Харсаев остановился, поднял голову вверх, закрыл глаза и... забылся. Забыл, кто он, как его зовут, что он здесь делает. Было ощущение, что с него сняли огромный груз ноши и лишили всех забот.
"Вот бы так было всегда", - подумалось Кириллу. Спустя несколько секунд парень пришел в себя и просто тихо-спокойно слушал некую блондинку, встретившую их у выхода из автобуса и возвещавшую о том, что она заменит Ирину Николаевну. В целом, эта новость нисколько Харсаева не заинтересовала. Он был равнодушен к тому, кто будет его вожатой. После того как Ольга Андреевна(так звали блондинку) закончила свою небольшую речь, Кирилл оглядывался по сторонам. Слава пошла куда-то за вожатой, Балашов говорил с новой вожатой.
- Ну что, будем обустраиваться? - с задором спросил Кирилл у всей группы. Но ответить ему никто не успел.
Кирилл вдруг почувствовал некий толчок и упал. И он почувствовал дикую боль. Он перестал видеть и слышать что-либо вокруг, попытался закричать, но тело отказывалось подчиняться ему. Вдруг боль отпустила его и ему что-то привиделось. Какой-то неясный образ и затем он исчез.
Ему вернулась способность видеть, слышать и думать.
- Что это на хуй сейчас такое было? - попытался сказать Кирилл.
Вопрос естественно было риторическим и было ясно, что ни от кого он не дождется никакого ответа.

Кора хотела поудобнее расположить сумки за спиной, но не успела. И, наверное, так и не успеет?..
Это наказание? За что? Что опять сделала Овсанна? Что-то очень плохое, наверное?.. Иначе почему так больно?! Говорят, существует такая вещь, как самовозгорание человека. Оно происходит при самых неожиданных обстоятельствах. Это оно?.. Наука до сих пор не нашла ответа на вопрос о его происхождении... Так глупо... А перед смертью человек видит всю свою жизнь из-за резкой активизации умирающего мозга... И действительно, этот образ человека-невидимки так точно все описывает... Но невидимое и прозрачное слепо. Это не метафора. Если бы человек был невидим, он был бы слеп, это научно докащано в комментарии к роману Уэльса.
Или можно, как в характеристике персонажа: "Этот жизненный и трагичный образ..."
Или как в "Буре"... Как змеи,п Перекидываемыеи опрокидываемые... Угри белоусые... Или безусые...
Господи, что за бред! Как можно мысленно писать сочинение в такой ситуации, когда дошло и нужно что-то сделать, и никакого возгорания просто потому, что уже давно Кора бы сгорела, и вообще не до этого, надо что-то делать, надо спасаться, убегать!..
Девушка очнулрась и открыла глаза. Хладнокровно и здраводумать, что случилось, не хотелось и не было сил. Овсанна хотела быть сильной, она хотела пробиться вперёд, в люди, но кто заметит "серую мышку", кому вообще это всё нужно?.. Все равно никто не обратит внимания... Но... Но нужно пытаться, нельзя поддаваться образам воспаленного сознания, нельзя плакать и бессильно валяться, как часть группы!.. Часть группы?! Не она одна такая... ненормальная?.. Кто-то плачет или кажется? Или это сама Кора? А, нет, кажется...
Кто-то самый не в порядке? Надо помочь, тогда самой будет легче. Или не будет? Куда можно Максим?! С ним что-то случилось?! Надо помочь, тогда... А, стоп, это же уже думалось, да? В любом случае, действительно надо встать и... Ай! И упасть как раз на больное место. Ладно ползти, как на уроках танцев, свободна, первая позиция, колени вытянуты, раз-два, раз-два... Ладно, можно и без первой позиции, так быстрее... Просто ползти вперёд... Интересно, где галеты? Снова выкинуты в честь прибытия?..
Ну почему стоит только случиться чему-ниюдь хорошему, так сразу... За что?!

Троянский до последнего сидел на своём месте в автобусе, даже не думая подниматься. Уже протиснулся мимо и ушёл к выходу Макс, вслед за ним потянулись остальные пассажиры галерки, а Андрей всё не двигался. Проводил задумчивым взглядом Элю, спокойно продолжая наблюдать за эвакуацией остальных. В ситуации, которая доставляла всем остальным только беспокойство и дискомфорт, парень чувствовал себя просто великолепно, наслаждаясь всеобщей паникой и бушующими конфликтами. Ничего не мог с собой поделать, да и, в общем-то, не особо пытался.
Он терпеливо дождался пока выйдут все остальные и лишь затем медленно встал. Едва ли не больше всего на свете Андрей ненавидел толкучку – ту самую, которая, к примеру, неизменно возникает на выходе из зала в кинотеатре. Он предпочитал не спешить, переждать и после спокойно уйти. С комфортом, хоть и немного позже всех остальных.

«Эдельвейс» встретил порывом по-летнему приятного ветерка и на удивление приятным пейзажем – Троянский так и не смог отделаться от ощущения нереальности происходящего, которое становилось только сильнее с каждой минутой. Слишком идиллически выглядела эта база, слишком чистым небо и слишком яркими краски… Такое обычно случалось с ним только в фильмах или в воображении, безвозвратно захваченном строками какой-нибудь очередной замечательной книги. Задержавшись на верхней ступеньке автобуса, Андрей, напрочь игнорируя высказывания организаторов, споры и перепалки, окинул место, где ему предстояло провести ближайшие две недели, долгим и пристальным взглядом.
Лишь затем спрыгнул на землю и сделав пару шагов, остановился в некотором отдалении от центра толпы. Возле багажного отделения и без него пока хватало народу – Андрей в очередной раз предпочёл остаться в стороне от мирской суеты и переждать своеобразный «час пик».
Вместо этого парень полной грудью вдохнул чистый, с каким-то новым привкусом, воздух и, улыбнувшись, подумал, что скорее всего эти две недели окажутся довольно…

Хреновыми. Вспышка света и оглушительной тишины бесцеремонно бросила Троянского на твёрдую землю, выбивая воздух из лёгких и, одновременно, сознание. Череда беспорядочных и неадекватных видений предшествовала лазер-шоу – возвращение к реальности сопровождалось не только всевозможными световыми эффектами, но и жуткой, неправильной, болью.
Кажется, Андрей застонал, сцепив зубы. Глаза защипало от проступивших невольно слёз. Так и лежал, уткнувшись лицом в землю и скрёб пальцами траву в ожидании, пока этот кошмар наконец-то закончится. Это как в кабинете у стоматолога – больно, неприятно, но приходится ждать и терпеть. Вечно сверлить его зубы та стерва в очках не сможет просто физически…
Он даже не мог помыслить о том, чтобы хоть что-то сейчас предпринять. Все рациональные мысли и суждения вообще улетучивались из головы Андрея, когда его начинала рвать на части дикая боль. Он замечал за собой такое далеко не впервые – помнится, постоянно ноющая зубная боль просто сводила его с ума и не давала хоть немного сосредоточиться на работе.
Но тот случай, конечно же, не шёл ни в какое сравнение. Троянский лежал, прижавшись к земле и, проклиная отдых и отправившую его сюда бабушку, ждал, пока его наконец-то отпустит.

Не считая попыток нескольких человек, публика, в основном, молчала и лежала, не дергаясь. Кто-то шипел, кто-то хрипел, кто-то закашлял... Вся эта какофония вязко селилась в сознании, едва воспринимаясь ими. Попытки двигаться или говорить сразу дали о себе знать огромной болью, не привычной, а острой, обжигающей, будто этот жар никогда не закончится...
Если что-то и толкало сквозь это марево беспросветности, так это - инстинкт самосохранения. Но, похоже, некоторым даже он не помог...
Зрение возвращалось очень медленно, потому картинка все еще не обретала привычную резкость, смазывая многие детали, будто зрение резко упало единиц на 0,5. Но одно уже было ясно. Они брыкались и, наверняка, побили друг друга... Пусть и невольно...
Обжигающая горящая боль была настолько сильной и всепоглощающей, что не давала почувствовать нытье от ссадин, но они были на теле...
Солнце было гораздо ниже, чем в момент их прибытия… Часа два прошло, не меньше…
Сознание могло зацепиться за одну странную деталь, которая не вписывалась в происходящее, делая его каким-то неправильным. Это - дорога. Нет, не сама дорога. Ирина Николаевна и Резина валялись у бордюра по эту сторону. А по другую... ходили, как ни в чем не бывало, люди. Просто отдыхающие, которым, казалось, не было вообще никакого дела до столь огромного количества лежащих пострадавших... Как такое может быть? Ощущение неправильности ситуации порождало не только это. Они ведь даже не смотрели в эту сторону! А если и смотрели, то как-то мимолетно, буднично...
Как же паршиво было Максиму, ведь Лена увела его подальше, ему ползти до автобуса было дольше многих. Еще Балашову с новой вожатой, Троянскому, который и вовсе оказался на клумбе, и бывшему координатору с Резиной... К слову. Под этими двоими был раскорячен асфальт. Словно его слегка пробурили.
И Тимур был дальше всех по расстоянию. С его стороны не было видно никого, возможно, парень так сильно дергался, что откатился за торец здания.
Лена, оставшаяся лежать позади, не шевелилась. А новая вожатая нахмурила лоб, попыталась дернуть руками, но вышло лишь слабое шевеление. Вопросы Балашова остались без ответа... Впрочем, не только его вопросы.
Медик, которую он искал взглядом, была далековато, в самом центре пострадавшей толпы. Женщина сейчас подымалась с земли и потирала свой лоб одной рукой, а другой уперлась в землю, чтобы не свалиться.
Кто удивил, так это Меньшикова, которая встала, как и Балашов, но в отличие от него не свалилась. Девочка устояла и с ужасом стала смотреть по сторонам, не зная, к кому первому бросаться на помощь. Хотя не сказать, что она была бодра. Кристина тоже пошатывалась, но она хотя бы стояла! Наконец, решившись, она встала на четвереньки и поползла к Троянскому, который лежал вниз животом и из-за растительности было не понятно, жив ли он вообще.
Неподалеку от Эльвиры, по телу которой, казалось, пробегали статические разряды, лежала Леся, Аделт, Шпаков, чуть дальше пыталась ползти Овсанна, и, казалось, будто она мигает, как сбоившая голограмма… Хотя, скорее, прозрачность ее тела менялась... А по другую сторону где-то в десяти сантиметрах от земли «лежал» животом вниз прямо в воздухе парень из группы подошедших позже, еще там, на вокзале. Тот с вьющимися светлыми волосами и веснушками, кажется, его звали Богдан. У парня был шок, его глаза напоминали пять копеек, а сам он не понимал, как такое могло получиться, и безуспешно пытался вернуться на землю. Ладони его касались асфальта, но тело продолжало висеть в воздухе.
Источник статических разрядов нашелся сразу за Богданом. Это был водитель. Он лежал наполовину под автобусом и из его подергивающегося тела периодически вырывались слабые электрические разряды.
Кирилл услышал глухое хрипение Саши, лежащего неподалеку, который все еще продолжал биться в конвульсиях и из его тела то тут, то там периодически вырывались блеклые всполохи огня. С остальными тоже это все происходило? Почему осталось только у Довченкова? Кажется, больше никто не «догорал». Взгляд у Саши был ошалелый и полный боли. Но кричать не получалось, из пересохшего сдавленного горла вырывался только хрип. И тело его не обугливалось.
Да и ни у кого не обуглилось. Как и одежда. Чего не скажешь о Довченкове, чей прикид был дыряв, как гигантский дуршлаг.
На лицо Харсаеву упало пару очень холодных дождинок. Откуда? Небо было ясным – ни единого облачка. Какое же это блаженство – пусть и две капли прохлады на измученной адским пламенем коже…
Но насладиться он не успел. Взгляд мазнул по Алисе, девушке было плохо, как и всем остальным. Она лежала в невесть откуда взявшейся луже воды, сейчас она смотрела на Харсаева и его сознание накрывала, накрывала уже знакомая агония, она словно усиливалась многократно… И сводила с ума. Образ Алисы растворился. Парень остался наедине с тем, что внутри. Внешнее отошло на зданий план. Это оказалось еще более невыносимым, чем до видения! В голове образовался неясный гул. Будто кто-то включил одновременно радиостанций сто не меньше, вперемешку с трансляцией звуков природы и погоды во всех странах мира…
Ползущий к автобусу Максим по дороге задел собой сумку, которая не ударила его совершенно, хотя столкновение было и он должен был это почувствовать. Но было ощущение, словно пнул воздушный шарик. Сумка даже отлетела от него, будто имела вес воздушного шарика, с чувствительной к сопротивлению воздуха и ветра траекторией. Впрочем, парила в воздухе она недолго, всего пару секунд, после чего грузно свалилась на землю, как вполне себе обычная сумка с обычным весом.
Неподалеку от Ромы лежала Даша, которая мычала что-то невнятное вперемешку с хрипом. Девушка была взволновала и напугана, она глядела в небо невидящим взглядом и словно сумасшедшая что-то бормотала…
Еще взгляд Ерошина-Мельникова зацепился за абсолютно голого парня, который лежал почему-то на своей одежде, будто она сама с него свалилась, судя по ее расположению, и прошла сквозь тело парня. Это был ранее неприметный и тихий брюнет с прыщами на лице по имени Саша. Парню явно не было дела до наготы, он периодически дергался и лицо его было искажено мученической гримасой.
Где-то там за Дашей виднелись Оля и Тоня, а на Тоне валялась чья-то… рука? Как будто ее растянули, как резину… Судя по выглядывающему белому цветку, за Антониной лежала Евгения, та самая, с которой возник конфуз из-за покрашенной груди.
Это последнее, что им запомнилось...