Лукоморья больше нет | ходы игроков | Сказ о несостоявшемся герое, которого пришлось заменить разбойнику

Когда человека зовут Добрыня - от него не ожидаешь ничего плохого. Имя это, само по себе значащее "Добрый", и прославленное могучим богатырем Добрыней Никитичем, поневоле заставляет переносить славу имени на человека, который такое имя носит. Потому Добрыню Тихомировича редко когда сразу же мнили лиходеем-разбойником с варяжской кровью в жилах. Суровый воин, покрытый шрамами сражений, с топором, который хранит на себе следы не одной битвы, в глазах людей представал героем, и от того часто к Добрыне обращались с просьбами люди. То нечисть в лесах и на болотах пошаливает, спасу не дает. То разбойнички с больших дорог люд честной губят. Но Добрыня был не былинный богатырь, и хоть и не прочь был делать добро простым и доступным ему способом, но за услуги свои, за редким исключением, всегда просил плату. А что могли дать мужики из русских селений, что сами последний хрен без соли доедали? Наемничья работа на Руси - дело неблагодарное, редко кто может хорошо заплатить за доброе дело. К князьям, боярами или самому царю в дружину идти - значит, мириться с дисциплиной и навсегда осесть на одном месте, а Добрыня с детства вел кочевой образ жизни, и к казарменному быту, а уж тем более к работе на земле приучен не был никак. Да и не берут туда всех.
Человек, который подсел к Добрыне за стол, не пошел на поводу у стереотипа. Первым делом он заговорил именно про деньги.

- Эй, воин. Заработать хочешь?

Добрыня повстречал этого человека в одном из небольших кабаков города Плот, столицы Орловского Княжества. Он пришел сюда в поисках денег - в крупных городах намного легче найти кого-то богатого, кому нужна сильная рука с острым топором. Торговцы-офени, идя из города в город, могли нанять его охранять груз(но чаще торговцы не доверяли Добрыне, нутром чуя, что имеют дело с человеком лихим, и опасаясь за товар). Городской голова мог жаловать ему награду за голову разбойника или чудища, благо их нынче в избытке. Но в Плоту ждала его неудача. Торговцы нынче не приходили сюда, да и здешние что-то были совсем малочисленны. А князь - так и вообще умер. И, если верить слухам, смерть князя была так страшна, что напугала весь город, отчего и затишье тут такое.
Слухи слухами, да видел Добрыня, как увозили из города гроб князя, хоронить в родное село. Сопровождал похоронный обоз рестранный люд - если знаменитого тульского богатыря , монахиню, мужика в накидке и с соколом, да бабу в мехах еще можно было как-то объяснить, то оборотень, волхв и какой-то прохвост на рысаке, который объегорил в карты половину посетителей этого самого кабака совсем не походили на его друзей, сподвижников и вообще необходимых людей. Кстати, про это и хотел поговорить неведомый собеседник.


- Ты пей, пей. - Посоветовал Добрыне тем временем он, присаживаясь за стол напротив него. - Ежели желаешь, я тебя угощу даже. Под это дело и про работу хорошо говорится.
Наниматель Добрыни выглядел как худощавый и скуластый мужчина, возраст которого невозможно было определить. Ему могло быть тридцать, могло быть шестьдесят, а могло быть и восемьдесят. Узкие глаза и желтый оттенок кожи выдавали его восточное происхождение, но на русском он говорил как на родном, без обычного косноязычия, что присуще бусурманам его рода. Одевался он тоже не как воины хана Бекета, неброско и без особого шика - носил черную накидку и полумаску, которую специально для разговора стянул на шею. Накидка его была еще мокрой от дождя, а за его плечи зацепилась сухая листва - недавно был в лесу. На руках у него были грубо сшитые кожаные перчатки с широким раструбом. Из-под капюшона ниспадало на столешницу две черные пряди длинных волос, и еще ниже свисали его длинные, тонкие усы. Он хитро улыбался, показывая желтоватые клыки, и смотрел на Добрыню так, словно перед ним сидел давний знаколмый.
- Слыхал, какое несчастье с нашим князюшкой, Алексеем, свет, Орлом приключилось? Наверняка, слыхал. Вот о том я и поведу речь.

Добрыня на слова странного зубастого мужика лишь пожал плечами - хочешь говорить так говори, а если еще и пивом угостит, так и день можно считать прошел вполне сносно. Тем более та кружка, которую заказал себе наемник, уже подходила к концу.
- В этих землях я гость редкий, считай, один раз в княжестве Орловском и был, да не для похода, а так, мимо сплавлялись. Так что и о князе вашем особо ничего не слыхал - нет мне дела до власти высокой, надо мной никогда такие не стояли - в Господине Великом Новгороде родился. Только и слышал читай, что умер он смертью страшной, такой, что по всему Плоту слушки пошли, народ весь запугавшие. Но перейдем к делу, - неожиданно переменил тему Добрыня, допивая остатки пива одним глотком, - Думаю, разговоры свои ты про князя начал не просто так. Я успел повидать компанию, которая гроб покойного сопровождает. Зело уж она интересная. И как только священник терпит язычников да оборотней мне и неведомо. Ну да не мое дело. К чему я это все говорю? Да вот подозрение такое появилось, что нанять ты меня для того и хочешь, чтобы всю эту процессию охранять и не от лихого люда, а от чего помертвее. Но догадки догадками, а пока ты мне не расскажешь про дело, подтвердить их я не смогу. Так что приступай, я уши навострил.

- Скор ты в своих измышлениях, воин. - Отметил усатый собеседник. - Много чего ты правильно сказал, да не все.
Тем временем, по повелительному жесту басурманина проплыла через кабак девка-чернавка с подносом, на котором стояли кружки с пенящейся брагой. Две такие кружки она поставила на стол, а басурманин небрежно бросил ей на поднос несколько медяков.
- Пей да слушай. - Посоветовал он, понижая голос. - Да, я хочу, чтоб догнал ты ту компанию, что князев похоронный обоз сопровождает. Подсоби им в их деле нелегком. Но особо присмотрись к возничему, который себя Тихоном кличет.

Усач заговорил еще тише.
- Этот Тихон - странный малый, хоть с виду и просто добрый старичок. Не ведает никто, откель он взялся, да кто таков есть. Сам говорит, что с Лапотного, да там отродясь никаких Тихонов не жило. Дружина - и та руками разводит, не знает этого старика, да откуда взялся. Говорят, выискался вдруг тои, кто гроб согласен везти да лишнего не болтать. И у княжеского посадника, Мстивоя, нет на него никакой бумаги, и Ефим, казначей наш, ничего ему не жаловал. А все остальные из той гурьбы - все Мстивоевыми дружинниками разысканы, на всех бумага есть, и каждому он монеты выписал. Что-то неладное с этим Тихоном. Вот потому ты мне и нужен.

Добрыня крякнул от удовольствия, вливая в свое могучее тело очередную кружку с выпивкой. Это дело он любил и наниматель, кем бы он ни был, знал как подойти к наемнику. Говорить Добрыня продолжил только после того, как ополовинил немаленькую кружку.
- Догнать их успею - с гробом они быстрее конного пойти никак не смогут. Что же насчет в деле помочь... ты мне скажи, куда гроб-то везут и зачем? Да и откуда все эти охальники взялись? Потому что в дела лезть, которые тайна для тебя, негоже. За возничим пригляжу, не беспокойся, дедков таких тихих, которые опосле становились страшнее чудищ немертвых, я уж повидать успел. Может разбойничал он, вот и пришел на новое место под чужим именем, а может и колдун какой, кто знает. Но это вопрос не насущный. Насущный вопрос, сколько за все это дело платят?

- До Светлой Поляны везут, хоронить князя в родном краю. - Ответил усач. - А этих перед смертью сам князь и пригласил, стало быть, знает. Вот что. Заплачу тебе для начала столько же, сколько Мстивой им всем заплатил - пятьдесят медяков. А как путь с ними пройдешь, справишь похоронный обряд, тогда и встретимся мы с тобой. Чем больше расскажешь мне про этого Тихона, тем больше тебе заплачу. Золотом заплачу, воин, золотом! Тебя ж Добрыней звать, так?

За разговорами к концу подошла и кружка пива, оплаченная усачом. Добрыня недовольно уставился на нее, на мгновение задумываясь о том, что было бы неплохо уговорить нанимателя еще на одну кружечку.
- Да, Добрыней меня звать, - подтвердил воин, - Значит, с княжьими дружками хоронить поеду, добро. Думается мне, как похороны справимся, сам меня найдешь, не будем места особого обусловливать. А насчет золота... золотишко это хорошо, пригляжу за твоим стариканом, глаз не спущу. Будет под моим надзором пуще, чем дитя у няньки. Чай, за стариком уследить смогу. А ежели окажется предателем, так лично шкуру спущу и на еловый куст посажу.

На это усач только засмеялся.
- горяч, воин, горяч. Шкуру... - Не допивая свою брагу, собеседник Добрыни встал, и перед уходом положил рядом с кружкой добрыни кожаный мешочек, набитый монетками. - Как договаривались. Собирайся в путь немедля. Ты еще успеешь их нагнать. А может, даже и обгонишь. Там на пути развилка будет, и я не знаю, по какому пути они ушли. Но все эти пути потом снова сходятся, и ведут к крепости Злобин. Там их наверняка и встретишь. А нет - так спросишь, были ли такие и куда пошли потом. Пестрая компания с железным гробом незамеченной не пройдет.

И, не прощаясь, усач удалился

Добрыня пожал плечами, мигом поднимаясь на ноги.
- Немедля так немедля, собирать мне особо и неча, все свое с собой ношу, - ухмыльнулся наемник, засовывая кожаный кошелек за пазуху, - значит, к крепости Злобин поеду, добре. Если спрашивать будут, так скажу сразу, мол посадника Мстивого человек нанял, сопровождать буду да в пути охранять.

Со своими словами Добрыня разладу не имел - воин отправился за своими вещами сразу же, как порог постоялого дома переступила нога усача. Брать было особо нечего - доспехи и оружие Добрыня носил с собой постоянно, также и кошель с деньгами - поэтому и постоялый двор наемник покинул также скоро. Верный вороной конь воина был готов к долгому пути - Добрыня предупредил конюхов держать верного спутника оседланным, благо, наемник останавливался в постоялых дворах лишь на день-два. Исключением не стал и этот.
- Ну, с Небом, - ухнул Добрыня, забираясь на статного вороного коня, после чего, гаркнув, ударил пятками в бока скакуна и понесся вперед, дабы нагнать похоронную процессию как можно скорее. Все-таки, мирная жизнь ему была слишком скучна, а это дело казалось странствующему воину затеей опасной и прибыльной.

Как сказал Добрыня Тихомирович - так и сделал. Взнуздал коня - и в путь отправился. То немалое расстояние, что преодолела до развилки похоронная процессия князя Алексея Орла, Добрыня проскакал как ветер больше чем вполовину быстрее. Пустая степь превратилось в смазанное темное пятно по бокам от конской головы. Свист ветра в ушах и топот копыт перекрывали крики ворон и лай бродячих псов, что попытались взять след бывшего ушкуйника. Так же быстро пронесся он и мимо брошенного села Лапотное, на ходу едва не затоптав бросившихся под конские копыта хищников. Его конь был привычен к виду и хищного зверя, и недоброго человека, и не бросался, чуть что, на дыбы, норовя скинуть седока - вышколенный множеством походов, он беспрекословно слушался всадника и полностью доверял ему.

А вот и та развилка. Стоит на распутье камень путеводный, поросший мохом. Когда-то указывал он три дороги - к красавице молодой, к богатствам несметным, да к смерти неминуемой. Ходил по всем этим дорогам Илья Муромец, и после того, как повидал все, что было по тем дорогам - оставил под каждым направлением свое назидание. Ложью оказались и обещания богатства, и красивой свадьбы, и горе было бы тем, кто попался на эту уловку, кабы не богатырь Ильюша. Но теперь-то все это - предания седой старины, когда еще было в небе солнце, и не знал народ царя-Кощея. И на этом камне, свидетеле и символе тех славных времен и деяний, не осталось уже ни указаний, ни исправлений. Зато кто-то вычертил на камне размашистую надпись - "ВАЛИТЕ НАХЕР!"

Возмжно, написавший это давал дельный совет. Но не та была ситуация, чтоб к нему прислушаться. Осмотревшись в поисках следов, Добрыня не увидел ничего кроме скелета всадника и его коня. Вот уж кто раздумывал тут, куда ему путь держать, а потом ему стрела в ухо влетела, а все, что нес, стало добычей местных разбойничков. Значит, Добрыне тут стоять и думать нечего. Не мудрствуя лукаво, выбрал он случайный путь.

И не угадал.

Вместо прямого пути в темную лесную чащу, отмеченного пустой молочной крынкой и кровавым языческим рисунком, Добрыня выбрал путь левый, по болоту. И там пришлось ему замедлиться - конь не мог так резво скакать по полужидкой грязи, а мог лишь только боязно нащупывать брод в чавкающей грязи, да тревожно ржать от каждого шороху в камышах. Пришлось лихому парню слазить с седла, брать вожжи, и самому пробираться через топи, ведя за собою свою лошадь.
Трудно дался этот путь. Богатырь медленно пробирался вперед, таща за собой коня, и прорубая себе путь топором черех густые болотные заросли, хватаясь за ветки деревьев и пытаясь не потонуть, случайно оступившись и провалившись в трясину. Ноги постоянно вязли в грязи по самые голенища сапог, через которые грязь проливалась в оные сапоги, звучно там чавкая. Постоянно приходилось готовить топор к бою, потому как частяком что-то в грязи нехорошо булькало и рычало, проплывая мимо. На счастье, провешена была дорога - там, где было потверже, кто-то всадил множество шестков, пометив их алыми ленточками, развевающимися на ветру. Видно, часть этих шестков утратилась - поломало их здешнее зверье, а восстановить было некому. Пока пройдешь от одного целого шестка к другому - нет-нет, да попадешь куда-нибудь в вязкое место. Извилист был брод, а порой и по кочкам приходилось скакать лягушкой, параллельно следя за тем, чтобы конь ступал правильно, и не дай Небо, не начинал биться в панике, только ускоряя свое увязание.

Вешки привели его к старой, заброшенной и наполовину затопленной деревне. Сначала об этом дала знать почти утонувшая телега - наружу торчал лишь борт, покосившееся колесо и часть оси. Потом - фрагмент забора и пугало с водруженным на месте головы глиняным горшком. Потом из-за камышей стали виднеться просевшие крыши хат, через которые поросли деревья. Идти стало легче и суше - здесь почти не было грязи, только высокая трава и немного воды, по щиколотку, не больше. Хлюпая по этой траве, Добрыня внимательно смотрел по сторонам и под ноги. И не зря.
Собираясь уже ступить ногой на землю, бывший разбойник вдруг заметил, как из травы торчит едва видно ржавая железка. Пригляделся - а не железка это вовсе, а заправский медвежий капкан. Такой глубоко вопьется зубцами в ногу, да еще и рану загрязнит, а в этой грязи и сырости - только дело времени, когда она загниет. Посмотрел еще - а капканов тут не один, и даже не два - повсюду расставлены. Остановился Добрыня, прислушался, и сообразил - пришел он прямо в засаду. Прямо сейчас сзади заходят двое, по одному с каждой стороны, а еще один подбирается сверху, ступая по ветке растущего рядом дерева. Пока еще они не поняли, что замечены. Инициатива - на стороне ушкуйника.

Времени подумать у Добрыни не было - все-таки, враги уже успели окружить его, а один и вовсе был готов рухнуть прямо на голову воина, спрыгнув с ветвей дерева. Потому странствующий наемник сделал то, что по его мыслям было сейчас самым разумным. Воин быстрым движением снял верную секиру со своего пояса, после чего, схватив за самый край длинной рукояти, ударил по нависшему сверху разбойнику, пытаясь, словно крюком, зацепить его и скинуть вниз.

Увы, ветка, на которой устроился разбойник, была высоковата, чтобы вот так просто стащить с нее разбойника. Это вообще было вне человеческих сил. Однако разбойник, притаившийся на этой самой ветке, поняв, что его заметили, решил действовать внаглую. У него наготове была сеть, которую он должен был бросить на путника, чтобы помешать тому сопротивляться, и ее же он и пустил в ход сейчас, не дожидаясь того, когда его напарники подберутся поближе.

Однако разбойник попался очень ловкий, а вокруг все-таки была вода и топь. Добрыне не удалось отскочить в сторону, и обыкновенная рыболовная сеть, воняющая водорослями, упала на него. Вдобавок, она крепко запутала его, лишая свободы передвижения. Теперь придетя потратить время на то, чтобы вырваться из сети.
Одно хорошо - он успеет распутаться до того, как до него доберутся другие разбойнички. Они спешили сюда, не таясь, хлюпая сапожищами по грязи и ломая камыш, ругались и заодно пытались не потерять оружие. Болото играло и против их обитателей.

Плохая новость - мужик на дереве, хоть и побоялся в одиночку лезть на запутавшегося ушкуйника, но вложил два пальца в рот, и пронзительно засвистел на всю округу, созывая сюда подкрепление.
- Ату, мужики! Добычу поймали! Ужин будет!

Вот же повезло, на людоедов попался, - пронеслась мысль Добрыни, пытавшегося скинуть с себя рыболовную сеть, - еще так попадусь и будет им рыбка на ужин.
Сеть, хоть и упала удачно, но серьезно обездвижить воина не смогла, и к тому времени, как разбойники практически добрались до него, Добрыня уже смог ее скинуть.
- Всех поррррву, щенки! - заорал наемник, снимая боевой топор с петли на поясе, после чего кинулся на разбойника, заходившего слева, пытаясь одним ударом секиры проломить его череп.

Добрыня изрубил сначала сеть, а затем и разбойника. С устрашающим криком он размахнулся - и топор надвое рассек голову лихоимца, сбрызнув кровью и лезвие, и мускулистое запястье Добрыни. Труп с всплеском упал в воду, распространяя вокруг себя мутное алое марево. Другие разбойники дрогнули, на миг заменжевавшись. Теперь они выглядели не такими уверенными и решительными. Атака напропалую остановилась. Но отступать они тоже не спешили.

Тем временем со всех сторон начали показываться еще человеческие силуэты. Все одеты кто во что горазд, вооружены чем попало, от ножей и топоров, до вил и самодельных дубин. При том - соорудили себе накидки грязно-серого цвета, облепленные срезанным камышом, и вымазали себе лица и руки грязью. Маскировка и защита от кровососущего гнуса, стало быть. Добрыня начал припоминать, что это за разбойнички.

В разбойники часто шли в былом простые мужики, чьи деревни опустели, а поля перестали давать урожай. Эти были как раз из таких - сильные, здоровые, недалекие, привычные к суровым условиям и тяжкому труду. Но в глазах у них был лютый, жадный голод, щеки их впали, волосы и бороды были всколочены, а перекошенные рты сочились слюной. Они были безумны, и от голодухи уже потеряли последнее человеческое в себе. Но они были организованы, умело прятались, ставили ловушки, и даже, вот, смогли загнать в сеть самого Добрыню. По болотам они шли как у себя дома, зная все невидимые под тиной и грязью топи. Банда Капкана - разбойника от рождения, сколотившего себе лихую ватагу из оголодавшей голытьбы без всяких принципов. Значит, здесь, в болотах они и обретаются. За Капканову голову окрестные селения платили щедро. Много где видел бывший ушкуйник розыскные грамоты.

Тем временем капкановцы потихоньку начали сжимать кольцо выставив перед собой свое оружие.

Добрыня оскалился, заметив дюжину людоедов, мигом ринувших на него из кустов. Банда Капкана - известного в этих землях разбойника - подходящая цель, чтобы сделать себе имя среди местного люда, да и слегка подзаработать.
- Разоррррву! - Вновь заорал воин, бросаясь на очередного вражину, чтобы раскроить ему череп своей окровавленной секирой, - пусть выйдет Капкан, или всех порррешу!
Даже в самой жесткой сече Добрыня старался держать свою голову чистой, не позволяя ярости боя поглотить его разум, превращая в безумного зверя, рвущего любого, кто оказался достаточно глупым, чтобы стоять рядом, на части. Тяжелая секира наемника обрушилась на плечо ближайшего разбойника, входя глубоко в ключицу людоеда и заставляя выть от боли, после чего с характерным звуком вышла из мягкой плоти, чтобы вновь нанести удар, но уже по другому бандиту. Пока верная секира Добрыни исправно крушила черепа разбойников, его крепкий щит принимал на себя удары бывших крестьян, отринувших мирную жизнь и ставших душегубама. К счастью, воинское умение наемника помогало ему отражать неловкие атаки людоедов, но кто знает, сколько так могло продолжаться.

Разбойники оказались не шибко умелыми воинами. Все их попытки проткнуть Добрыню вилами, порезать ножами или зарубить топором. Он парировал, уходил от ударов, разбойники толкались, мешали друг другу, и потому вскоре от изначального числа банды осталась только лишь половина. Летели в стороны поломаные древки, отрубленные руки и головы падали тела, брызгала кровь, и вот уже шесть мертвецов лежит навзничь в разных позах на радость болотным падальщикам.

В следующий миг грянул выстрел, спугнувший Добрынину лошадь. Воин не успел среагировать на мужика с ружьем, и не успел уйти с его прицела. Пуля попала ему в плечо, и прошла навылет, оставив аккуратную сквзоную рану. Охотничья пуля, на некрупную дичь, повезло. Видно, трофей с какого-нибудь заплутавшего охотника.

А вон и второй ружьишко готовит, вот-вот фитиль подпалит. И это пока остальные не устают наседать сразу с нескольких сторон.

Лицо Добрыни скривилось от пронзившей боли - хоть пуля была и охотничьей, но все равно дырку пробила знатную. Да и в этой земельке и заразиться чем-нибудь эдаким проще пареной репы. Немало воин наемников в бою погибших видел, да больше тех было, которые от ран, да болезней сопутствующих умирали.
Увидав второго пищальника, Добрыня мигом его достиг, дабы не словить еще одну пулю, которая, чем черт не шутит, могла б и в лицо прилететь. Верная секира вновь обрушилась вниз, обрывая жизнь очередного разбойника. А после и во второй раз, помогая отойти в Навь людоеду, что смог ранить наемника. Кровавые брызги полетели во все стороны, заляпывая рванувших за Добрыней бандитов, которым вскоре самим предстояло навечно уснуть. Уже через десяток минут все болото было устелено трупами разбойников, что считались грозой местных деревень. Порубленные, с отсеченными руками и головами, с прорубленными черепами - теперь они все были мертвы. Кто не был убит в бою, был милостиво добит висевшим на поясе наемника кинжалом. Живыми людоеды Добрыне нужны не были. Искал наемник только одного из них - главаря банды про прозванию Капкан, чтобы было что местным старостам показывать, слова свои подтверждая.

Всего чуток не успел Добрыня - пока приближался он к врагу, тот успел-таки поджечь лучинкой короткий фитиль. Маленькая огненная вспышка в задней части ствола ознаменовала новый свинцовый плевок в сторону воина. Эта пуля попала уже в грудь. Ощущения были сравнимы с тем, как если бы Добрыне ударили по груди кузнецким молотом, но на ногах он все-таки устоял. Пуля повредила его кольчугу, но и сама разрушилась о нее, оставив только глубокую рваную рану на коже. В сам организм пулька охотника не вошла.

Но эта боль неожиданно дала Добрыне невиданный подъем сил. Все вокруг него вдруг стало медленным, вялым и неторопливым. Все, кроме него. Сам Добрыня двигался как молния, и разил, как разъяренный медведь. Круговым ударом секиры он перерубил и оружие атакующих, и их тела, словно бы они были соломенными чучелами, на каких отрабатывали удары дружинники. Ближайших к себе, включая того меткого разбойничка с ружьем, Добрыня перерубил напополам на уровне пояса. Остальные лишились конечностей - кто руки, кто головы. Последний жил еще несколько секунд после фатального удара Добрыни, и все эти несколько секунд он истошно орал от боли, оглашая своим криком все окрестности. Крик его, однако, постепенно затихал, и вскоре Добрыня остался наедине с тишиной болота, прерываемой лишь уханьем совы где-то далеко, да встревоженным ржанием своей лошади.

Можно было идти дальше прямо сейчас. А можно было попробовать отыскать, где же лежка у этих лихих ребят. Скорее всего, там и найдет он Капкана.

Среди разбойников, убитых Добрныней, Капкана не оказалось. Видимо, главарь этой кодлы сейчас находился где-то вглуби болот, там, откуда пришли лихие крестьяне. И, хоть Добрыня и был нанят, чтобы поскорее настигнуть гроб князя Орловского, но отпускать предводителя местных людоедов, что так скоро собрались и напали на одинокого наемника, совершенно воину не хотелось. Да и деньги за его голову платили немалые. Поэтому, после того, как Добрыня промыл чистой водицей из бурдюка свои раны и приложил к ним промытые листья, плотно прикрыв, он сразу же направился в ту сторону, из которой появилась вся эта разбойничья орава.

Лечение неизвестными болотными растениями вряд ли могло быть эффективным. И оно, естественно, не было.

Добрыня отправился на поиски логова разбойников. Им нужно было много места, чтобы держать добычу и пленников, а поскольку работать они не любят - обосновались, скорее всего, в каком-то из больших домов полузатопленной деревни, где посуше. Потому воин и двинулся в сторону деревни, медленно пробираясь по грязи и зарослям.

Найти хороший путь было трудно. Там, где не было трясины - подстерегали ловушки. Он даже умудрился все-таки угодить в капкан, и ржавая железка схлопнулась, прокусывая своими зубцами сапог и впиваясь в ногу. Боль была страшная, но в жизни ушкуйника бывало и хуже. Намного сильней кусали ядовитые морские гады, которые умудрялись пробираться на судно. Заодно Добрыня мог оценить иронию ситуации - шел за Капканом и попал в капкан.Освободив ногу, к счастью пострадавшую несильно(больно и сапог попортило, но скорость движения почти не снизилась), воин продолжил движение.

Оказалось, что Капкан засел в развалинах церкви. Она стояла на возвышенности, и болотная жижа не достигала ее, а крыша хоть и прохудилась, но белые стены еще стояли бы сто лет, потихоньку зарастая плесенью и мхом, которого особенно много было в трещинах. Церковь была небольшой, как и подобает деревенским церквушкам, ии вышиной была всего в два этажа. На звоннице устроился караул из двух разбойников, что высматривали врагов, приближавшихся к их убежищу. Заведомо провальное дело - здесь слишком темно, и слишком много мест для укрытия, а к тому же прошедший через эти топи так перемажется в грязи, что в неподвижности станет неотличим от остального пейзажа. Зная это, Капкан выставил секреты. Добрыне удалось вовремя заметить один такой. На вершине дерева, что росло неподалеку от церкви, устроили небольшой шалаш, где поджидало вторженцев два капкановца, один с ружьем, а второй с топориком.

Вокруг церквушки тоже ходил караул - разбойнички лениво прохаживались вдоль стен, светя себе стеклянными фонарями, и никак не таились. Еще пара разбойников развела костер, и грела подле него вымокшие и озябшие конечности. Капкан, вероятно, был где-то внутри церкви.

Добрыня повоевал на славу. После того, как он ворвался в лаерь разбойников, буквально все пространство вокруг брошенной церкви было усеяно изуродованными и окровавленными телами и поломанным оружием. Внутрни церкви было то же самое - груда тел. Но Капкан оказался сильнее Добрыни. Ненамного, но все же - сильнее. А может быть, хитрее или подлее. Но факт был в том, что Капкан - здоровенный детина с деформированной головой и полным ртом железных зубов - все еще стоял, пусть и опираясь на свой огромный, ржавый серп, тяжело дыша, хрипя пробитым легким, и капая кровью изо рта и многочисленных ран на пол. А Добрыня - лежал на спине с перерезанным горлом, пока остатки банды Капкана с вожделением ощупывали его, выбирая самые сочные куски, и потрошили его дорожную суму. На пол летели нехитрые дорожные припасы, которые почти не заинтересовали разбойников, пока один не поднял тугой кошель.
- Ооо! - С одобрением протянул разбойник, потряхивая кошель. - Деньги! Капкан, тут деньги!

Обычно все деньги, и вообще всю добычу присваивал себе Капкан, сваливая ее в кучу прямо здесь, в церкви. Он хотел сделать все так же и в этот раз - просто зашвырнуть Добрынины вещи к остальному добру, что лежало прямо тут, бесформенными грудами разнообразных вещей. Но тут послышался легкий посвист со стороны входа, привлекший внимание и Капкана, и оставшихся в живых членов его шайки.
- Это не ваши деньги. - В оскверненную церковь входил, постукивая каблуками красных сапог по гнилому дощатому полу, Добрынин наниматель - усач в черном плаще с капюшоном. - Вы их не заработали, а отняли у моего работника. Поэтому сейчас вы за это умрете.
- Шооо?! - Взревел Капкан, вновь вскидывая свой гигантский серп, чтобы разрубить вторженца. - Да я тебя...
Другие разбойники тоже схватились за оружие, но вошедший даже не вынул руки из карманов. Продолжая идти, он снова громко и коротко свистнул. Но будто буря прошла по церкви, сильный шквал отбросил назад всех кричаших разбойников и привел в еще больший беспорядок весь скарб. На пол посыпались тарелки, вилки, ложки, раскатились монеты, побились вазы, бутыли, лопнули в окнах остатки стекол. Сам Капкан на ногах устоял. Но все равно дрогнул.
- Ты! Но ты же давно подох! Тебе ж бошку отрубили еще при трех богатырях!
- Точно. - Соловей-Разбойник с ухмылкой показал уродливый шрам на шее, отвернув пальцем воротник. - Но терять голову мне не пристало, когда такие дела творятся.

И снова свистнул Соловей, и половину встающих разбойников завалило их же скарбом. Их тела ломали и давили обрушившиеся сундуки с серебром и златом, мешки с зерном, бочки с винами. Другие, кто успел уйти из-под завала, поймали брошенные Соловьем пяток ножей, кто глоткой, кто глазом, кто грудью. Ну а Капкан наконец упал, неловко взмахнув руками, и роняя свое грозное оружие. Под ним гнилые половицы затрещали, как сухие веточки, подломились и брызнули вверх облаками пыли и опилок.
Соловей встал прямо над Капканом, и засвистел тоньше и протяжнее. От этого свиста воздух исказился, и будто невидимая двуручная пила начала резать тело Капкана напополам. Главарь разбойников орал от нестерпимой боли, кричал, дергался, но не мог подняться, прижимаемый к полу магическим свистом. Разрез на его груди все расширялся, растягивался, переходя и на живот, и на шею. Крик прекратился в предсмертный хрип, а потом и затих, потонув в пронзительном свисте. Мертвое тело Капкана медленно, но верно, было распилено вдоль на две почти что одинаковые половины. Уцелела только его металлическая вставная челюсть, за которую он и получил свою кличку.

Прекратив свистеть, Соловей-Разбойник устало выдохнул, и утер выступивший пот кожаной перчаткой. Чувствуя слабость, он немного пошатнулся, едва не упав сам, но быстро взял себя в руки. подойдя к бездыханному телу Добрыни Тихомировича, он подобрал и раскрыл его кошель, чтобы отсчитать пятьдесят монет, что дал бывшему ушкуйнику на дорогу.
- Извини, мужик. - Сказал Соловей мертвецу. - Не справился ты, значит денег не заслужил. Но поработал ты знатно, так что вот. За труды.
Бросив кошель ему на грудь, Соловей и из "своих" денег отстчитал пятак, и положил его Добрыне в рот.
- Вот. На дорожку тебе до апостола Петра. И еще немного я заберу в счет того, что тебя надобно похоронить. Ты, в отличие от этой падали, заслужил не гнить на этом болоте, болотным трупоедам на поругание.

И, взяв мертвого Добрыню за ногу, Соловей поволок его в направлении выхода из церкви, насвистывая какую-то веселую песенку.