Аурига Секундус – суровая мать для тех несчастных, что были рождены среди ее бескрайних песков. Опаляемая ядовитым светом своей взбесившейся звезды, утыканная оплавленными остовами погибших в атомном огне последней войны городов и пронизанная неисчислимым количеством подземных тоннелей, соединяющих превратившиеся в громадные склепы убежища, она не может предложить им ничего кроме тяжелой короткой жизни и бессмысленной жестокой смерти, что будет тут же стерта из людской памяти. Убей или умри – гласит ее единственный настоящий закон, но то ли родителям Крагга это было невдомек, то ли они сознательно выбрали для себя сложный путь. Они были фермерами. Фермерами-собирателями из Коммуны железного хребта, что жили в тоннелях под пронзающими небо давно покинутыми башнями звездоходцев, выращивая светящиеся съедобные грибы, роясь среди бескрайних руин и вылавливая принадлежавшие древним диковинки из глубоких черных прудов. Жили меновой торговлей и собирательством, искали старые книги и пытались читать на языке древних, надеясь когда-нибудь возродить рай, который у них украл неизвестный враг, не подозревая, что древние уничтожили сами себя. Но внешний мир был слишком жесток для таких как они. Когда пришли “Безлицые”, они перебили почти что всех, а тех, кого не убили сразу, забрали с собой, чтобы сделать живыми игрушками, безвольными людьми-вещами или мясной скотиной. Родителей Крагга освежевали на его глазах, и пусть памяти о том дне у него не осталось, искаженное гримасой боли и ужаса материнское лицо навсегда останется в его памяти. Правда, только потому, что “Пастух” носил его в качестве маски следующие несколько месяцев, пока безжалостный ветер пустошей не изорвал его в клочья. Много лет спустя Крагг отплатит ему той же монетой, заживо содрав кожу со всех его детей и внуков уже на его глазах, но до этого еще очень и очень далеко.
В свои же десять он был довольно крупным и сильным, и поэтому вместо того, чтобы сразу забить его на ужин, “Безлицые” бросили его в “волчий загон” вместе с остальными озверевшими от постоянных побоев, недостатка воды и еды и науськивания украденными и выменянными детьми, шефство над которым держал “Пастух”. Когда его впервые вытолкнули в круг с другим мальчишкой, Крагг был слишком обескуражен и растерян, не представлял, что делать, и спустя какую-то минуту или две эта нерешительность стоила ему правого глаза. Пытаясь удержать в грязных ладонях склизкий перемазанный кровью комок, пока на него сыпались удар за ударом, он скулил как побитая собака, но скулил в последний раз в жизни. Как будто вся слабость, все слезы и вся его предыдущая относительно счастливая жизнь вытекли тогда из его головы вместе с глазом, оставляя за собой пустоту, которую предстояло заполнить “Одноглазому”. Вдоволь поскулив по старому себе и по своему глазу, он свалил своего обидчика с ног и забил его до смерти размеренно и четко, будто вбивая гвоздь в доску, не чувствуя ничего, и, ничего больше не боясь.
Следующие несколько лет Крагг дрался. Дрался с людьми и дикими тварями, пойманными в пустошах. Дрался со сверстниками и взрослыми. Дрался с оружием и голыми руками. Дрался один на один и в команде. И даже пару раз дрался один против двоих, получая за каждую победу и каждую взятую жизнь увеличенную пайку еды, плошку воды и защиту от внимания “Жирдяя Арчи”, чей “цветник” из симпатичных мальчиков был раз в десять страшнее “загона”, и которого “Одноглазый” потом тоже убьет. Вообще, он, пожалуй, так бы и остался любимым бойцовым псом “Пастуха”, но в один из дней странный человек пришел в лагерь “Безлицых” со стороны Гор края мира, которые почитались заколдованным и смертельно-опасным местом. Человек был стар, и каждый в лагере с удивлением и благоговейным страхом смотрел на его белые волосы и глубокие морщины, но походка его была пружиниста, будто у двадцатилетнего юнца, а глаза не несли и следа усталости, которая так заметна в любом живом существе, чье время уже почти закончилось. Человек принес с собой хорошие ножи, оживающие фигурки, громовую палку и прочие чудесные диковинки, но, к удивлению Крагга, никто так и не попытался его ограбить. Еще больше юноша удивился, узнав, что человек пришел меняться, и что выменять он хочет его - Крагга “Одноглазого”. И совсем уж нереальным было то, что его жизнь стоила человеку живого цветка, бутылки огненной воды и пары ножей. Это где это видано, чтобы за раба давали столько сокровищ?
Недоумевающий и неуверенный в завтрашнем дне впервые за долгие годы Крагг отправился следом за Стариком на север, по направлению к “Храму десяти стальных теней”, минуя реки из застывшего камня, кладбища стальных жуков и соляные равнины, светящиеся по ночам. На вторую ночь он, конечно же, попытался задушить своего нового хозяина, и в следующий раз сумел почесать затылок левой рукой и сходить по маленькому без крови только через два месяца, когда они уже добрались до своей цели и им занялись медикусы храма. Храм. Со всей своей свободно текущей водой, комнатами, в которых было больше книг, чем во всей коммуне его родителей и висящими везде белыми лампами, что не давали жара, он казался сказочным дворцом из старых сказок, но изнанка волшебного замка была пропитана кровью и смертью. “Храм десяти стальных теней” был убежищем тех, кто называл себя “Моритат”, и добраться до него означало сделать лишь самый первый и легкий из шагов служения. Впереди были долгие годы тренировок, проверок и смертельных схваток, но Крагг их выдержит. Выдержит, потому что Старик никогда не приводит больше одного ученика за раз и никогда не ошибается в выборе. Никогда.
Собирающий самых злобных и умелых убийц со всех пустошей Храм стал “Одноглазому” третьим и последним домом. Домом, сделавшим из него его нынешнего, открывшего для него бескрайнюю вселенную звездоходцев, но, самое главное, давшим ему что-то, что было больше его самого: веру. В святилище Смерти-что-сидит-на-троне наставники поведали ему, как Император пожертвовал собой ради человечества, обрекая себя на вечность страданий. Как сама реальность устояла лишь чудом, балансируя на краю бездны. И как тысячи и миллионы отступников и еретиков до сих пор пользуются подаренной им жизнью во зло, подтачивая корни Его детища, якшаясь с грязными ксеносами, пятная свою душу скверной варп-колдовства и путаясь с демонами. И как Он не побоялся выступить против врагов детей своих с мечом в руках, защищая то, что было ему дорого, так и Крагг решил быть карающим мечом Его. Миссионером, что несет слово о воздаянии. Посланником, чья ноша – смерть и разрушение.
Когда Краггу исполнилось двадцать пять, то есть через два года после того, как Старик выпустил его из Храма, чтобы отдать долг “Безлицым” жизнь его сделала очередной крутой поворот. Его снова продали. Вернее, конечно, было бы сказать “передали в услужение”, но подобные тонкие нюансы от него всегда ускользали. Чувствуя себя преданным и оскорбленным огромным кровавым мясником, чьим именем рейдеры пугали друг друга у костра, он позволил себе возмутиться и поднять на Старика голос, и это было большой ошибкой. В следующий раз он сумел нормально вздохнуть через полтора месяца, когда все ребра, наконец, срослись, уже на борту “Пронзающего горизонт”, несущего порядком напуганного дикаря в место, называемое Акреадж. После года на Акреадже, когда уже успел заработать весьма зловещую репутацию, забрать голову герцога Барлайна, вступившего в союз не с тем тайным обществом, а заодно и головы всех этих проклятых колдунов из “Культа закатной пустоты”, очень тихий и очень спокойный человек, неизвестно как нашедший его в крохотной горной деревеньке, предложил “Одноглазому” работу. Работу на Инквизицию. Работу, в ходе которой ему придется чистить Империум Человека от всей той мерзости и погани, что накопилась в его темных углах. Не то, чтобы Крагг тогда хоть немного представлял, что собой представляет вербующая его организация, но, привыкнув жить инстинктами, он прекрасно понимал, что некоторые предложения слишком хороши, чтобы от них отказываться. И это вот было одно из них.