Свобода, Равенство, Братство | ходы игроков | Жизнь и смерть Вивьен Бонне

Когда человек приходит в этот мир - надеется ли он на счастье? Знает ли, в какой семье окажется? Наверное, на этот вопрос нет ответа. И маленькая Вивьен, с громким криком ворвавшаяся в этот мир одним февральским утром, тоже не смогла бы ответить. Было холодно, за окнами старинного мрачного дома шел снег, падая на унылый неухоженный сад, когда-то удивлявший всех соседей своей красотой, а ныне уничтоженный сорняками и временем. Эта картина станет привычной для Вивьен на ближайшие годы. Запустение, холод и мрак - вот черты, присущие дому Бонне.

Эркюль-Антуан Бонне был заговорщиком. Деталей никто не знал, но поговаривали, что он вместе с несколькими соратниками замышляли покушение на самого короля. Но тайная полиция схватила их, судила и приговорила: большинство к казни, отца Вивьен к изгнанию и конфискации практически всего имущества. Семье Бонне оставили только дом в пяти милях от Парижа и хромую лошадь, которую вскоре пришлось продать. А ведь раньше у них было несколько поместий по всей Франции, они владели многими землями и отец даже подумывал о том, чтобы приобщиться к кругу аристократов, купив себе титул... не сложилось. В конце концов, не всё складывается так, как нам хочется.

Мама Вивьен умерла при родах. Была она молода и, судя по сохранившимся портретам, не слишком красива, но отец любил ее, как только мог. А после рождения дочери полюбил и ее. Он старался баловать ее, покупая на последние гроши конфеты. Он устроился работать переводчиком с английского и даже познакомился с несколькими видными учеными. Но род Бонне был в опале и отца Вивьен не пускали дальше порога ни в один из приличных домов.

Не было у них ни слуг, ни друзей, ни даже домашних животных вроде собаки или кота. Их особняк находился на отшибе и ближайшими соседями были де Монтиньи - очень древний и очень бедный род, ведущий свою родословную чуть ли не от Карла Великого. У них были дети, но старше Вивьен лет на пять - Густав и Максимилиан. Мальчики были тихими, вежливыми и порой игрались с Вивьен, но девочка даже в совсем юном возрасте понимала, что их тяготит ее общество. Они хотели играться в солдатики, в войну или еще во что-то совершенно мальчишеское. Но две эти семьи - Бонне и де Монтиньи - сдружились. Бедность и опала всегда сплачивают.

Очень рано отец стал учить Вивьен играть на клавесине. Удивительно, как он его не продал к тому времени? Девочке было сложно, поскольку отец был строг с ней. Так же он учил ее писать и читать на французском и английском, которым неплохо владел.

Но детство запомнилось Вивьен не этим. Холод, вечный холод, пронизывающий до костей, будто бы жгущий изнутри, холод, который нельзя было изгнать насовсем - вот что было главным. Особняк Бонне был настолько холодным, что даже летом приходилось ходить здесь, закутавшись в шарф. У Вивьен было всего два платья - повседневное и парадное, оба слишком большие на нее, - но они совершенно не спасали от холода. Отец часто накидывал ей на плечи свой сюртук, который казался девочке совершенно огромным и невероятно теплым. А еще он всегда пах старой бумагой и чернилами.

Прошло пять лет и отец познакомил Вивьен с некоей мадам де Флери, которая почему-то стала жить с ними. Это была худосочная, болезненного вида женщина, на вкус Вивьен слишком худая и старая. Но отец ходил с ней под ручку, шутил и пару раз даже дарил цветы. Вскоре Вивьен сказали называть эту мадам мамой. Это было непонятно, потому что на маму мадам де Флери вовсе не походила. Она не любила девочку и не скрывала этого. Впрочем, никакой злобы она тоже не испытывала, относясь к Вивьен просто как к назойливой мухе, летающей где-то рядом.

У этой женщины был сын, одногодок Вивьен. Звали его Пьер и был он высок, тощ и подвижен. Он, в отличие от своей мамы, любил Вивьен и игрался с ней целыми днями. Порой он пропадал куда-то, а потом вновь появлялся и показывал девочке только что пойманного в саду большого страшного жука или червяка, извивающегося на маленькой ладони.

Иногда семья Бонне несколько дней подряд ела только лишь редис и морковь - не хватало денег на хлеб или тем более мясо. Помогали де Монтиньи, но не слишком, у них хватало и своих проблем. Вивьен недоедала и росла худой, если не сказать тощей. Точно таким же был и ее названный брат.

Минуло пять лет. Легко ли было жить семейству Бонне? Вряд ли. Но Эркюль-Антуан не сдавался. Он верил в то, что впереди его ждет успех и взлет. У него отняли всё, но веру отнять не смогли. Он был упрям, этот бывший заговорщик, упрям и настойчив. И он не сдавался.

- Но, папа.. Густав тоже взял яблоко..
Голос то ли виноватый, то ли обиженный, так и не разберешь. У маленьких детей он вообще всегда такой, очень забавный. Букву "л" почти не слышно. Взгляд в пол. Руки теребят хвостик от яблока - все что осталось от съеденной причины отцовского недовольства. Эркюль-Антуан сейчас совсем не умилен эти голосом, хотя, конечно, безмерно любит дочь и даже чувствует себя почему-то сейчас немного виновато. И что только здесь, на окраине города, забыла эта торговка, у которой, следуя за соседским пареньком, стащила яблоко маленькая Вивьен? Но факт оставался фактом, и очень неприятным.
Это было первое в жизни наказание за первый в жизни проступок, и пусть оно заключалось лишь в том, что отец с укором посмотрел на маленькую Бонне и пояснил что это очень плохо и она его очень расстроила, а уже через несколько минут взял на руки и обернул в какое-то тонкое, но приятное на ощупь одеяло, это все равно было.. страшно. Вивьен не могла объяснить, что чувствует. Она не знала что такое разочарование, но она почувствовала что отец разочарован и это было очень неприятно. Даже самые уютные объятия на свете не спасали положение. Тогда она для себя никак это не назвала. Просто запомнила эмоцию, тревожную, обидную, которую не хотела больше ощущать и видеть в своем отце - единственном родном человеке, единственном островке любви в мире, единственном спасении от холода и темноты. Девочка и раньше росла очень тихой, послушной, спокойной, на удивление редко плакала, ничего не разбивала и не проливала. Возможно, просто разбивать да проливать в их доме особенно было нечего.. Как бы там ни было, но после того случая она всегда старалась лишь радовать отца, и, конечно, никогда не воровала.
Тогда ей хотелось лишь показать соседским мальчишкам, что она такая же как они и им может быть с ней интересно, ведь она чувствовала себя иногда лишней рядом. И кто знает, может когда-нибудь, когда подрастет, она снова, желая влиться в чью-то компанию, наделает глупостей, однако, будем надеяться, что все же она не забудет что решила тогда: главное - не расстраивать папу. А он человек чести. Значит и дочь его будет действовать так.

Всё вокруг маленькая Вивьен, пожалуй, оценивала как теплое и холодное. Теплое было очень хорошим, а холодное - враждебным. Вокруг могло быть тепло, а человек скажет что-то - и внутри совсем холодно. Значит человек холодный, плохой. А бывает и наоборот. Самое теплое, конечно, было - сесть, укутавшись в отцовский сюртук, приняв из его рук конфету в белой обертке (где только он хранил их, всегда, казалось, мог попросить закрыть глаза и доставал, словно из воздуха, вожделенную сладость) и слушать его рассказы, поглядывая на один из маленьких маминых портретов, тот, что на обветшалом довольно столе. И запах от отца всегда исходил совершенно теплый и очень любимый. Вивьен не задумывалась тогда, но она, пожалуй, запомнит его на всю жизнь.
Частенько отцу приходилось уходить по работе, надолго, и тогда девочка сидела у соседей, Монтиньи. Их сыновья были поначалу тихими, и казалось что они хоть и не теплые, но и не холодные. А потом начало казаться, что со временем Вивьен нравилась им всё меньше. Максимилиан даже говорил однажды странные вещи о её отце, очень холодные, хотя она ничего почти и не понимала из его слов. Но все равно проводить время с их семьей было неплохо.

Бонне не знала о том, как жила её семья когда-то. Она вообще не знала другой жизни. Соседи жили, казалось, так же. Хотя потом она подумала, что все же чуть лучше. Но все равно приблизительно так. А значит и весь мир так жил. Разве бывает иначе? Но однажды отец взял её с собой куда-то в город. Там было много домов, часть из которых была намного теплее и красивее, по крайней мере так казалось снаружи. И много людей было там, на улице, и они были совсем-совсем разные. И невозможно было понять, какие они. Вивьен уже догадывалась, что человек может казаться теплым, а потом стать холодным, но среди такой толпы она совсем терялась. Хотя тут больше было тепло. Все были чем-то заняты, куда-то шли.. И создавалось такое странное чувство, более чем теплое, но которое девочка пока никак не могла описать. Просто быть среди людей ей нравилось. А еще ей понравилась довольно облезлая кошка, которую она увидела тогда, сидящую у угла одного из домов и как-то по-волшебному глядящую на суету вокруг. Тогда она подумала что было бы здорово, будь у них дома такая же. Наверняка ведь волшебная. И очень теплая.

Буквально на следующий день отец с серьезным видом усадил Вивьен за клавесин. Инструмент девочка всегда ценила как одну из самых теплых вещей в доме - когда отец на нем играл, что-то внутри менялось, и это было очень здорово. Хочешь - сыграй что-то веселое, и сразу станет теплее, а можно еще и потанцевать. Однако играть на инструменте оказалось не так легко, как слушать, смотреть и танцевать. И совсем не так приятно. Поначалу совсем ничего не выходило, получалась какая-то какофония, да еще и ритма не было никакого. Отец показывает - красиво, а у малышки Вивьен то клавиша не нажмется, то забудет она совсем, в каком же порядке там отец их нажимал. А папа оказался, к тому же, строгим учителем. Поэтому уроки сначала казались девочке ужасными - отец становился холоднее на это время. И каждый раз она боялась что он таким и останется. Боялась и очень старалась. И со временем все стало чуть лучше. Антуан развивал у девочки музыкальный слух, а так же чувство ритма - у них была даже такая игра: папа хлопал в ладоши, создавая причудливый ритм и целую мелодию, а дочь должна была повторить все в точности, не сбившись. "Мелодии" становились всё сложнее, но справляться с ними почему-то становилось все проще.
Так же было и с клавесином - постепенно клавиши будто нажимались проще, а палец сам тянулся к необходимой. Бывало даже так, что если Бонне задумывалась о том, какую клавишу нажать, то сбивалась, а если просто играла, не волнуясь ни о чем, - выходило очень складно. И отец, видя успехи ученицы, сразу теплел. Пусть он и был очень требователен, но и на похвалы не скупился.

Зимой бывало очень сложно. По непонятной причине, в особняке их и летом-то было как-то не очень тепло, а уж зимой Вивьен и вовсе не знала куда себя девать. Она однажды попробовала одеть оба своих платья сразу, и пришла к отцу попросить чтобы сверху он накинул еще и свой сюртук. Папа сначала смеялся, глядя на дочь, а потом выполнил её просьбу и еще и обнял. Взял на руки и продолжил какую-то свою работу. Бонне всегда с интересом наблюдала как он работает. Вообще, от всего, что он делал, становилось теплее. Пока он не начинал этому учить.
Но вскоре он начал учить Вивьен и языкам. Тогда наблюдать за его работой сначала совсем расхотелось, а потом наоборот, стало еще интереснее. Девочка очень не хотела разочаровывать отца, поэтому училась очень старательно. А последний в процессе иногда даже злился, и заставлял переделывать уже сделанную работу полностью, с нуля. Это было очень неприятно и Вивьен даже довольно часто плакала. Конечно, отец остывал и извинялся, все-таки он очень любил дочь. Просто жизнь была не из легких.
Бонне даже, казалось, видела, как её папа становится всё холоднее, однако вскоре всё изменилось и он снова стал теплым как раньше. Это случилось когда в их доме появилась мадам де Флери.

Мадам де Флери не была ни холодной, ни теплой. Хотя нет, скорее она все же была немного теплой. По крайней мере так казалось. Хотя она была пугающе худой. И носила странные поношенные платья, которые очень нравились Вивьен, и в которых, по её мнению, она сама выглядела бы лучше, потому что (опять же, по её мнению) она не такая костлявая. Де Флери же чаще всего будто не замечала Вивьен, хотя иногда казалось даже что девочка ей нравится. Она однажды даже назвала её чуть ли не с любовью "глазастиком", что мгновенно подхватил её сын - Пьер, так и называя в дальнейшем свою новую сестренку. Глаза у Бонне и правда выглядели очень большими, на фоне исхудавшего детского лица.
Кстати о Пьере. Вот уж он был настоящим сгустком тепла. Даже еще теплее чем отец, и всё время проводил с Вивьен, и радостно делился с ней теплом, которое прямо шло у него изнутри.

Однажды он пытался сделать с помощью найденной где-то веревки качельку для Вивьен, на дереве, неподалеку от их дома, но сорвался, упал и рассек лоб. Мадам де Флери ругалась, а отец разволновался, взял мальчика за руку и увел куда-то в город. Через два часа они вернулись - на голове у Пьера была какая-то повязка, и из-за неё казалось кровь уже совсем не шла, только пахло странно, а в руках парень держал горшочек с каким-то растением. Сказал что это папин друг ему подарил, и повязку тоже он наложил, и помазал тем самым очень противно пахнущим "чем-то". Пьер очень гордился этой повязкой и ранкой вообще, чувствуя себя очень мужественным, и даже когда ранка затянулась продолжал носить повязку, совсем грязную и потрепанную - ведь мадам де Флери уже давно перестала её стирать. А растением он не гордился, да и ничего от него не осталось почти - пока рана была свежей, мадам каждое утро и каждый вечер отрывала от него кусочек и как-то обрабатывала Пьеру лоб. Вивьен никогда не видела как она это делает, да и ранку брата она увидела толком лишь когда та уже превратилась в светлый шрам, не такой уж и заметный из-за отросших волос.
Иногда Вивьен думала что после этого случая женщина, которую её сказали называть мамой, стала еще холоднее. По крайней мере, по отношению к самой девочке.

А вот Пьер с каждым днем действительно становился все теплей. Он часто приносил в дом странные вещи, растения, жучков - улица была для него целым музеем, сокровищницей. Они обменивались с соседскими ребятами найденными вещицами и испытывали от этого прямо-таки неописуемый восторг. Это было дело их жизни. Они торговались, спорили, восхищались. Они дружили. И Бонне дружила с ними, не смотря на то, что не участвовала полноценно во всех их играх и делах.
Однажды Пьер принес домой угольки и они вдвоем изрисовали стену маленькой полупустой кладовки. Пьер нарисовал зайца, больше похожего почему-то на исполинскую жабку, и неизвестную птичку, которая, по его задумке, летела по направлению к смотрящему на стену, поэтому в итоге была похожа на совсем уж неизвестно что. А Вивьен нарисовала кошку. Ту самую, что видела когда-то в городе. Та как раз тоже была черной, как уголек. И еще нарисовала Солнце, но потом подумала что черное Солнце это плохо, потому что Солнце - самое теплое что может быть и нельзя рисовать его черным, поэтому девочка переделала его в огромный колючий цветочек. Пьер сказал, что получилось у них очень здорово. Благо в кладовке было три пригодных для рисования стены, поэтому они еще долго измывались над ними, кажется, несколько дней - пока не кончились уголечки.

В целом, Вивьен считала, что живет вполне счастливо. Ей только очень хотелось, чтобы у них дома было Солнце. Горячее и светлое. Или чтобы Пьер нашел где-нибудь белые угольки и Мадам (мамой звать уж очень непривычно пока) разрешила в большой комнате это самое Солнце нарисовать. И чтобы было побольше теплых людей. И горячая вода, много-много. А еще хлеба и конфет. И чтобы у неё все получалось с первого раза - тогда отец не будет сердиться. Но так почему-то не выходило, как она ни старалась. Но она верила что справится. Иногда она давала сама себе "задания". Например, что если она сыграет новую мелодию без единой ошибки, то обязательно придет волшебная кошка; или что если правильно напишет отцовский диктант, то Вивьен сама станет волшебницей. Но не сейчас, конечно, а когда вырастет. И прочее, и прочее. А когда никакого волшебства не случалось, девочка лишь думала, что нужно выполнить еще что-то, и давала себе новые задания.
Так и жила Вивьен Бонне: в холоде, но и в тепле; сложно, но вполне счастливо; мало пока что, но уже очень познавательно, странно и интересно.

Маленькие дети, особенно если растут они в холоде и в голоде, обычно взрослеют куда быстрее своих живущих в благополучии сверстников. Так произошло и с Вивьен - к двенадцати годам она хоть и выглядела маленьким заморышем, в своем умственном развитии далеко обогнала одногодок. Впрочем, она об этом не знала, ведь в ее окружении из детей были лишь Густав, Максимилиан и брат - Пьер, прозванный Непоседой. Да и дети де Монтиньи уже и детьми-то не были - семнадцатилетние подростки, они появлялись дома редко, поскольку обучались в городе - Густав у какого-то частного учителя, а Максимилиан в военном училище Его Величества. Их отношения с Вивьен и Пьером не были ни хорошими, ни плохими, они просто... были. Порой, когда эти двое приезжали на зимние или весенние вакации, они все вместе, вчетвером, шли гулять, играться в снежки или спускаться с горки на санках, которые смастерил для Вивьен и Пьера отец. Но эти забавы были недолгими и редкими. Большую же часть времени Вивьен проводила с братом, который с годами становился всё добрее к ней, всё теплее. Он защищал ее перед родителями, если случалась какая-то ссора, он показал ей множество потайных мест в их доме, а однажды даже подарил ей маленькую медную пуговицу с выгравированными лилиями, сказав, что это пуговица от жилета самого короля ("Вон, видишь, даже герб есть!").

К двенадцати годам Вивьен уже умела хорошо писать и очень бойко читала, причем сразу на двух языках: французском и английском. У ее брата это получалось не хуже, но английская грамматика никак ему не давалась и девочка порой хохотала до умопомрачения, слушая, как Пьер пытается сказать нечто по-английски, путая времена и падежи, чуть заикаясь от неуверенности и коверкая слова. Брат не обижался на ее смех, он упрямо просил растолковать, где же он ошибся. Пьер был славным, хотя и очень упрямым. А еще всегда уверенным в своей правоте. Он любил спорить и вступал в дискуссии даже с отцом. Тот, правда, одобрял это и порой сам подначивал приемного сына, задавая каверзные вопросы.

Отец становился всё более строгим. Уже не так часто он дарил конфеты и обнимал дочь, а порой девочка чувствовала, что он еле сдерживается, чтобы не накричать на нее или Пьера просто за то, что они вбежали в его кабинет, показать найденную в саду улитку или еще что-нибудь, столь же интересное. Отец как будто отдалялся от девочки, погружаясь в свою работу, которой становилось всё больше. Его огромный письменный стол был завален бумагами, которые детям строго-настрого запретили трогать. Порой он писал что-то даже ночью при свете свечей. Но это было редко - свечи для семьи Бонне были дорогим удовольствием.

А еще отец стал носить очки. Он купил их за огромные деньги в городе и очень ими дорожил. Это были маленькие круглые стеклышки в медной оправе, и отец в них казался очень смешным и похожим на волшебника из книги, которую Вивьен нашла в библиотеке. Правда, тот волшебник был злой, а папа у нее добрый. Когда не сердится и не работает. А еще Вивьен поняла, что мадам де Флери каким-то чудодейственным образом умеет поднять отцу настроение, успокоить и развеселить его. Порой, когда Эркюль-Антуан готов был наорать на детей, его жена появлялась будто бы из ниоткуда и что-то шептала ему на ухо. И тогда он сразу как-то сникал, будто бы сдувался, успокаиваясь, и обнимал детей крепко-крепко и целовал их, касаясь своей постоянно небритой и потому колючей щекой.

Мама Пьера (называть ее своей матерью для Вивьен было всё еще трудно), как оказалось, прекрасно играла на клавесине и вся семья порой музицировала долгими вечерами, распевая веселые песенки или танцуя в большой гостиной. И Вивьен тоже играла наравне с родителями. В такие моменты мир вокруг казался не таким уж холодным и мрачным, и даже отец будто бы молодел, расцветал, как редкие цветы в их саду весной. Играть не умел лишь Пьер - он оказался совершенно к этому неспособным и потому сначала дулся на Вивьен и родителей, завидуя им. Но потом привык и тоже начал веселиться, забыв про свои обиды. Мадам де Флери стала всё чаще хвалить свою приемную дочь, а однажды подарила ей совершенно восхитительную шляпку, привезенную из Парижа.

Когда Вивьен исполнилось двенадцать, она случайно подслушала, как папа и мадам де Флери разговаривали о какой-то свадьбе. Сначала девочка мало что понимала, но затем, будто удар молнии, пришло осознание - говорят про ее свадьбу! Правда, до этого события было еще далеко, но родители, кажется, стали подыскивать ей жениха. Мечтала ли она о принце, как мечтают почти все девочки в ее возрасте? Вряд ли. Она понятия не имела, кто такие эти принцы и ни разу в жизни не видела их. А из мальчиков она знала лишь двоих соседских сыновей да Пьера.

Девочка много читала. У ее отца оказалась неплохая библиотека, хотя почти все книги там были для взрослых и очень скучные. Но нашлась и пара детских книг, и даже "Собрание занимательных историй, записанных месье де Брюсси во время его путешествий". Эта книга, небольшая и с картинками, действительно была очень увлекательной. Месье де Брюсси писал о далеких землях, где люди живут в постоянном холоде и кутаются в огромные шубы и где правит всеми tsaritsa, то есть королева. Рассказывал автор также и о далекой Африке, где люди черны, как уголь и ходят голышом, настолько там жарко. Неизвестные места будто бы поднимались перед взором девочки и новые географические названия, звучащие так прекрасно, пленяли ее ум. Ах, как прекрасно было представлять себя на большом корабле, плывущем по волнам в неизведанные земли. И чтобы рядом - верные друзья, а впереди приключения и счастливый конец (если конец у приключения несчастливый, то это и не приключение вовсе, а неприятность).

Но всё это было далеко, за пределами ее мира. И зимними ночами, кутаясь в одеяло в своей комнате, чтобы хоть чуть-чуть согреться, Вивьен думала о том, как прекрасен, наверное тот далекий мир в сравнение с этим холодным и мрачным домом, с постоянной нехваткой всего самого необходимого, с унылым пейзажем за окном. Ей исполнилось двенадцать. Это был переходной возраст от маленькой девочки к юной девушке, но сама Вивьен не замечала, что она меняется. И это, наверное, было к лучшему.

Старый дуб, раскинувший свои ветви на метра два со всех сторон. Так, по крайней мере, казалось. Древнее, иссохшее, но чудом выдерживающее вес иногда залазящих на него мальчишек и девчонок чудище. На многих веточках висят нитки и лоскуты ткани. Так сюда приходят загадывать желания. Дети в основном, конечно же.
Пьер ловко соскочил с одной из нижних веток. Он привязал свою ниточку, ярко-желтую (и где достал только) так высоко, как только смог. Он верил что так шансы на то, что желание сбудется, выше.
Вивьен же свой лоскуток, обрывок какого-то старого платьица что ли, привязала чуть ниже, не рискуя лезть вверх по тревожно скрипящим ветвям.

- Что ты загадал? Расскажи, ну прошу.. - вот уже дом совсем рядом, не расскажет сейчас - можно и вовсе остаться в неведении.
Пьер чуть пожал плечами и довольно улыбнулся:
- Загадал чтоб все твои желания исполнялись. - потрепал по волосам и со смехом убежал к уже зовущему его издалека Максимилиану.
Девочка остановилась. Опустила взгляд в пол и простояла так с минуту, чуть не расплакалась.
Она загадала уметь летать, когда привязывала лоскуток. А Пьер подумал о ней.
Бонне почувствовала себя самой эгоистичной девочкой на свете, и стремглав побежала в дом - искать платочек, или новый лоскут, хоть что-то, чтобы исправить свою горькую ошибку побыстрее. Она ведь тоже хотела чтоб все желания Пьера исполнялись. Она не злая, она любит, она всё исправит.
Ей было шесть и она впервые задумалась об эгоизме.


Вивьен увидела мертвую крысу совсем недалеко от их дома. Удивительно, на самом-то деле, как она не видела их раньше. Или, может, эта была какой-то особенной. Или все дело в том, что уж слишком близко это было. Противно и страшно.
Потом ей несколько дней снились крысы, самые разнообразные. Маленькие, они почему-то плыли в лодке по реке, а на берегах росло множество фруктов, о большинстве из которых Бонне лишь слышала мельком, да видела картинки в одной из отцовских книг. А еще снились большие крысы, и они говорили. Говорили о смерти, о чем-то неизбежном, брали за руки и тащили на кладбище, серое и тихое, подводили к каждому надгробию и вновь говорили. Кажется, про жизнь тех людей, что теперь спят вечным сном.
Просыпаясь с тревогой в сердце, Бонне не знала как успокоиться. Ей раньше лишь раз снился кошмар. Года в четыре. Но лишь раз. А теперь казалоь будут сниться вечно. Она волновалась об отце, а еще больше - о Пьере. И о Мадам, конечно. Да даже о людях, которых не знала. Она так не хотела чтобы люди умирали, это казалось чем-то очень страшным. Неизбежность, безысходность - это всё раньше было так далеко, а теперь Вивьен вдруг поняла, что жизнь состоит и из этого тоже. Мадам как-то посоветовала ей после очередной ночи умыться и трижды сказать "куда ночь, туда и сон". Бонне была рада хоть какому-то спасению и впредь после каждого кошмара девочка так и делала. И ей и правда становилось легче. А может так только казалось, да и, спустя годы, она с уверенностью предположит, что тогда это была скорее сила самоубеждения (или просто она росла и привыкала к разным снам - и хорошим, и не очень), но что теперь уж говорить. Тогда ей было всего семь. И она впервые всерьез задумалась о смерти.


"Может, когда-то тогда всё и началось?"
Она и правда до последнего не замечала, что меняется.
Лунный свет всегда мог свободно проникать во все комнаты обветшалого особнячка. И комната Вивьен не была исключением. Каждую ночь, пряча глаза от прохладного света лучей, девочка лежала на спине, представляя себе Жизнь, Мир, Волшебство... Это начало входить в привычку, и уже давно - лет в шесть она могла перед сном разыграть представление для самой себя, при помощи немногочисленных самодельных куколок, или же теней на стене (как только она не выкручивала руки в попытках изобразить что-то кроме собачки и птички). Но теперь она была постарше, и это уже были не представления, не нужно было ни куколок, ни стены, ни света. Достаточно было лишь закрыть глаза. И вместо несколькоминутного развлечения перед сном, можно было хоть построить новую жизнь. На несколько часов оказаться морской сиреной или сестрой самого короля, уменьшиться до размеров песчинки и путешествовать так по дому, или представлять что вы с братом нашли клад. Ей десять и она обожает мечтать.


Когда? Она совсем упустила момент, когда мысли из фантазий и мечтаний, из чего-то легкого и теплого, превратились в какие-то самокопания, в анализ, в постоянные размышления. В вопросы без ответов, вопросы, которые почему-то неудобно задавать родным. В споры с самой собой.
Вивьен знает что ей понемногу становится холодно. Чувствует. Холодно внутри, по чуть-чуть, это заметно лишь иногда, но она чувствует это и немного боится.
Ей двенадцать и круглыми сутками в её голове роятся мысли. Множество мыслей. Так много, что выбрать одну иногда совершенно невозможно.

- Представляешь, правда как рой.. Знаешь, будто они все жужжат и требуют чтобы я выбрала какую-нибудь из них и думала её. А я из-за этого гула даже саму себя не слышу.

Она часто мечтала перед сном и о каких-то простых вещах. О конфетах, о красивом доме, о новых знакомствах. Потом, когда чуть подросла, о Волшебстве. О великих путешествиях и невероятных приключениях. А теперь вот ей двенадцать и в какой-то момент в её мечты стали иногда, хоть и не каждый раз, но закрадываться мрачные сценарии предательства или обиды. Откуда только взялось это..

- Как думаешь, Пьер, может все люди просто мечтают о том, чего у них нет? Могут богатые мечтать о бедности? А везучие о несчастье? Разве это вообще нормально - мечтать о чем-то плохом..?

Однако свои фантазии, когда они состояли из плохих событий, Бонне не воспринимала как мечты, конечно же. Она долго задавалась вопросом, почему же думает о подобном. И лишь через продолжительное время решила что просто моделировала тогда ситуацию и свою реакцию. И таким образом морально готовилась, сама того не замечая, к вещам, которые еще не случались в её жизни.
Позднее это вошло в привычку, и девочка часто думала, уже и не по вечерам, а в любую свободную минуту, о том, что могло бы быть в её жизни, и о том, чему не дано, скорее всего, свершиться. Как о невероятных волшебствах, так и холодных страхах.
Но Волшебства все равно было больше. И тепла все равно было безмерно много. Она все равно была совсем ребенком.

И, кроме прочего, Вивьен и чувствовала себя очень маленькой. Слишком маленькой для такого количества мыслей, которые у неё были. И немножко одинокой. Даже.. не немножко. Жизнь будто начала делиться на две части - то, что происходит вокруг и то, что происходит внутри. А раньше так не было. Вот еще буквально полгода назад, ну не было ведь. И по какой-то причине уже нельзя было просто поделиться тем, что внутри, выплеснуть наружу, как раньше. Раньше внутри все было как-то проще и теплее. "Но.. может из-за этого тепла и легкости я не задумывалась о многом и не замечала собственных ошибок? Как с деревом Желаний.. Значит когда чуть-чуть холодно это тоже хорошо по-своему?"

- Я иногда думаю о чем-то, и мысли так хорошо в голове складываются, так красиво звучат, и так ясно выражают мои чувства, мои рассуждения.. и так хочется поделиться с кем-то. А потом я вот подхожу к тебе и все. Часть слов забылась, а то, что осталось, кажется звучит так пафосно и глупо, что даже не понятно - то ли я не достойна рассуждать об этом, то ли все и так понятно и не о чем говорить..

Реальный мир был куда теплее вымышленного, но куда скучнее. Впрочем, мир размышлений не захватил девочку настолько, чтобы ей, например, хотелось оставаться одной и просто мечтать.
Наверное, потому что в реальном мире оставался Пьер. Живой и теплый, настоящий. С ним было не скучно, никогда не скучно, и ни о чем не хотелось задумываться надолго. Он, словно представитель всего реального мира, боролся с целой вселенной фантазий, чтобы последняя не поглотила Вивьен совершенно. Бонне обожала брата. Его упорность, его шутки, его уверенность и искренность. Но почему-то даже ему она боялась рассказывать о том, что происходит иногда в её голове.

Не удивительно, пожалуй, что девочка обожала книги. Сейчас она была безмерно благодарна отцу за те "мучения", через которые она проходила в детстве - хотя процесс обучения давался девочке сравнительно легко. По крайней мере, как оказалось, у Пьера дела обстоят чуть хуже. Но Мадам сказала, что у мальчиков часто так, и потом он наверстает с лихвой.

Хоть Вивьен и не много нашла действительно интересных книг в отцовской библиотеке, но те, что нашла, придавали её размышлениям и мечтам теплоты. Она снова начинала мечтать подолгу о путешествиях, светлых и бесконечно теплых, как еще несколько месяцев назад, а не увязать посреди мечты в размышлениях чуть ли не о смысле жизни.
В итоге, Вивьен балансировала между теплотой детских мечтаний и прохладой взросления. И изо всех сил цеплялась за тепло, за мечты, но не могла теперь уже чувствовать теплоту круглосуточно. Иногда в душу проникала та странная прохлада, а иногда и вовсе холод. Иногда становилось как-то странно грустно, ни с того ни с сего.
Как-будто на свечку внутри тебя дуют легеньким ветерком. И огонь иногда качнется в сторону, а иногда кажется и вовсе затух. А потом разгорается даже сильнее.

В остальном же, внешний мир её поменялся не так сильно. И может это и не он поменялся первым, а сама Бонне изменилась - а мир лишь отреагировал?
Мадам начала относится к ней чуть лучше. Казалось, что она начинает только сейчас видеть в Вивьен настоящего живого человека.
Отец же стал требовательнее и строже, а еще много времени проводил за работой.

Пьер был верен своему любимому делу и то и дело приносил в дом интересные вещицы. Как-то раз притащил откуда-то старую шкатулку, без крышки, со сколотым краешком, грязную донельзя. Бонне старательно отмыла её и с того времени складывала туда какие-то важные вещи. Ту самую королевскую пуговичку, подаренную братом; одну из отцовских бумажек, которая уже была ему не нужна (на ней было написано что-то о слонах, а, по описаниям, они были просто невероятны); перышко, которое упало практически Вивьен на нос, когда они с Пьером разглядывали облачка и звезды в одну из особенно теплых летних ночей; а еще камушек, похожий на улиточку и все украшения, которые Вивьен пыталась сделать для себя из ниточек и прочих подручных материалов.

С тех пор, как девочка услышала о родительских планах выдать её замуж, она по вечерам пыталась несколько раз представить каким может быть мальчик, в которого она бы влюбилась. Ничего явного ей не представлялось: ни рост, ни цвет глаз, ни любимая еда или игра. Когда она зажмуривалась, пытаясь себе представить хоть что-то, то словно видела перед собой лишь дымку и силует. Так что вскоре Бонне и вовсе перестала думать об этом. Но, конечно, замуж ей совсем не хотелось. Влюбиться уже хотелось. А замуж - ни капельки. Влюбиться - это было как-то теплее. Очень светло, и тепло. А замуж.. Это было как-то по-взрослому. А большая часть души Вивьен всё еще всеми силами цеплялась за теплоту детства.

Летом 1787 года семье Бонне пришло письмо. Доставил его развеселый, хотя и уставший, курьер на статной (и такой же замученной) лошади. Курьер много шутил, и сетовал на духоту, которая тем летом совершенно неожиданно опустилась на Иль-де-Франс. Письмо - в большом конверте, пахнущее конским потом и кожей - было от некоего "Господина де Руэда". Читали его всей семьей, даже позвали Пьера, который в то время пропадал где-то в саду и пришел весь измазанный непонятно откуда взявшейся тиной.

Отец, то и дело поправляя очки, начал чтение торжественно, как будто зачитывал королевский указ или написанную им же конституцию (слово это - "конституция" - будоражило в то время умы многих, заставляло спорить до хрипоты и с остервенением отстаивать свою точку зрения; Вивьен не особо вникала в эту мужскую тему, она знала лишь, что Пьер и отец хотят, чтобы у короля было меньше прав, а у народа - больше, в то время как семья де Монтиньи, не отрицая саму идею конституции, считают, что только король может спасти Францию от всех невзгод).

Письмо гласило:

Дорогой друг!
Пишу тебе по весьма срочному делу, которое, несомненно, вызовет твой живейший интерес и вырвет из рутины жизни, в которой ты, как мне кажется, погряз. Дело в том, что в последние годы я стал часто задумываться о наших идеях (расписать которые здесь я не имею возможности по известным тебе причинам) и дружбе, которая так неожиданно и бесславно прервалась. Мне кажется, ты был прав тогда, в Нанте, когда говорил о правах и свободах, а я, скорее всего, ошибался. Конечно, Франция - твоя родина, но не моя и именно тебе однозначно лучше знать, какое будущее ей необходимо. Поэтому я, в знак своего глубочайшего желания загладить свою вину, которую так ярко сейчас ощущаю, хотел бы пригласить тебя и всю твою семью к себе в Сангине, где сейчас имею честь быть советником городского главы по особым вопросам и где имею небольшую винодельню (помнишь красное полусладкое моего отца? Я все-таки узнал рецепт).

Надеюсь, наши взаимные обиды не смогут стать на пути нашей дружбе, которую я страстно хочу возобновить.
Твой старый друг
Рауль де Руэда

Закончив чтение, отец расплылся в улыбке. Рауль де Руэда, как он объяснил, был его старым знакомым, с которым они вместе проводили время в молодости, обучаясь английскому языку. Был он испанец, горячий и несдержанный и спустя пару лет их дружбы, произошла ссора из-за того, какой должна быть Франция. Рауль отстаивал идеи абсолютной власти монарха, отец же Вивьен весьма резко выступил против. Они поссорились и дело чуть не дошло до драки, но их розняли. Сейчас, как признался Эркюль-Антуан, даже вспоминать об этом было смешно и никаких обид у него не осталось. А поэтому вся семья принялась собираться в поездку.

Это было первое в жизни Вивьен путешествие. Самое настоящее, через всю страну, на юг, туда, где жил неизвестный Рауль, который так радушно приглашал их к себе. Городок Сангине находился недалеко от Бордо, а потому путь предстоял неблизкий. Отец, подсчитав имеющиеся средства, сообщил, что ради такого случая им всем необходимо, во-первых, приодеться, а во-вторых, нанять карету. Поэтому отец и Мадам вместе с Вивьен и Пьером отправились в Париж.

Столица казалась девочке огромной. Здесь всегда что-то происходило, кто-то кричал, чем-то пахло. Торговцы зазывали покупателей в свои лавки, из окон высовывались полуобнаженные девицы, предлагая свои услуги, а ближе к центру города прогуливались степенные господа и дамы в дорогих нарядах и на великолепных рысаках проезжали люди в мундирах, искоса поглядывая на семью Бонне, которая в своих старых и поношенных одеждах выглядела совсем не броско.

Они потратили целый день на поиски нарядов и в конечном итоге приобрели по паре платий для Мадам и Вивьен, новые туфельки и шляпки. Улыбающийся хозяин магазина одежды подарил Вивьен еще и элегантный бежевый шарф "В знак восхищения вашей красотой, мадмаузель". Для Пьера приобрели сюртук, жилет, несколько рубашек с широкими рукавами по последней моде, серые кюлоты и высокие кожаные сапоги. А еще черный тяжелый плащ и треуголку. Пьер теперь выглядел совсем по-взрослому и походил на отпрыска действительно благородного рода. Приоделись также и Мадам с отцом и в новой одежде они как будто помолодели лет на десять. Они много смеялись и шутили, а отец осыпал комплиментами свою жену, Вивьен и вообще всё, что видел.

Карета, нанятая отцом, была небольшая, побитая жизнью, зато недорогая и надежная. На кучера средств не хватило, поэтому отец и Пьер, сменяясь, сами управляли ею. Внутри было тесновато, но это была собственная карета семьи Бонне! Наблюдая из окна, можно было заметить столько всего интересного, что у девушки разбегались глаза. Вот древний замок на высоком холме, полуразрушенный и мрачный. Вот крестьяне, отдыхая от работы в поле наблюдают за проезжающей каретой. Вот семья аристократов на точно такой же карете проезжает мимо, машет руками Бонне и кричит что-то веселое.

Ехать было долго, но путешествия оказалось насыщенным. Они познакомились с двумя жандармами, которые заблудились около Пуатье и отец Вивьен, прекрасно осведомленный в географии, указал им дорогу. Повстречали какого-то пьяницу, утверждавшего, что, дескать, он - известный маг и чародей, но имени назвать не может, потому что оно слишком известно. Один раз их чуть не ограбили, но Пьер погнал лошадь так, что разбойники не смогли их догнать.

Сангине оказался небольшим городком на берегу озера, опрятным и кипящим жизнью. Здесь всё было иначе, чем в Париже, даже воздух, наполненный ароматами незнакомых трав и цветов, казался иным. Рауль де Руэда жил на самой окраине в большом двухэтажном особняке, окруженном высокой каменной стеной. Де Руэда был смугл, высок, строен и совсем не походил на отца. Его орлиный нос и постоянно чуть приподнятый подбородок наводили на мысли о гордой птице, а черные волосы, спадающие до плеч и обрамлявшие худое лицо, почему-то только усиливали это ощущение. Он одевался во всё яркое, на боку носил шпагу и очень много шутил. А еще говорил с заметным акцентом, так до конца и не исчезнувшем за время его жизни во Франции.

Особняк де Руэда был очень, очень теплым. Дело было даже не в южном климате, просто здесь всё дышало жизнью, казалось таким дружелюбным и приятным. У Рауля не было слуг, кроме старой испанки по имени Розанна, не говорящей по-французски, но помогающей хозяину с уборкой и готовкой. При первой встрече она так распереживалась, глядя на Вивьен, что девушка сначала даже немного испугалась. Оказалось, старушка считает ее непозволительно худой и намерена откормить. Готовила она восхитительно и очень много и часто заставляла детей съедать всё, строго глядя на них своими маленькими черными глазками.

А еще у Рауля был сын, на пару лет старше Вивьен. Звали его Себастьян и был он почти точной копией отца, разве что двигался еще более грациозно и был чуть более бледен. Этот юноша чем-то напоминал Пьера - он порой тоже исчезал куда-то, а затем приходил домой с полными карманами каких-то интересных штук или со стопкой книг в руках. С братом Вивьен они быстро сдружились и уже на второй день пребывания в гостях исчезли куда-то вместе. Девушка даже обиделась, что ее не позвали. Но как оказалось, юноши лазили в соседский сад и собирали цветы для Вивьен. Два маленьких букета с восхитительным ароматом. Вручая свой, Себастьян поклонился - это впервые кто-то кланялся перед Вивьен и это было немного странно для нее, не привыкшей к такому.

Вскоре приехала и жена Рауля, навещавшая своих родителей - статная испанка, немного несдержанная и очень громкая. Звали ее Адриана и она вызвала бурный восторг у отца Вивьен, а вот Мадам смотрела на нее, поджав губы. Адриана мигом начала расспрашивать семью Бонне и том, какие платья нынче в моде в Париже и о чем говорят в тамошних салонах, но, узнав, что Бонне далеки от этого всего, перестала докучать расспросами. Детям же она рассказывала много историй и сказок - совершенно новых для брата и сестры, потому что это были испанские сказки. Пускай Пьер и Вивьен уже немного выросли и почти не верили в волшебство, драконов и фей, но разве это повод отказываться от занимательного рассказа?

Семья де Руэда была богатой. Так, во всяком случае, казалось. Виноделие, которым занимался Рауль, приносило прекрасные доходы. Надо признать, что вино действительно было очень хорошим. Даже Вивьен, которой по вечерам порой давали выпить чуть-чуть этого напитка, признавала это. Оно было сладким, с фруктовым послевкусием и невероятным ароматом.

Две семьи, казалось, сдружились. Они вместе гуляли по окрестностям, купались в озере (конечно, мужчины и женщины отдельно), ходили по магазинам или засиживали допоздна в единственном кафе. Вивьен впервые попробовала горячий шоколад, кофе и настоящий индийский чай. А еще были пирожные и много-много других сладостей, которыми щедрый Рауль угощал ее и брата.

В первые же дни Вивьен поняла, что ее никто не держит взаперти и она вольна гулять где захочет и сколько захочет (хотя перед этим и следовало предупредить кого-то из взрослых). Только ночью не выпускали детей из дому, ссылаясь на опасности темного времени суток.

Девушка была окружена невиданной заботой и вниманием. Себастьян дарил ей цветы и приносил из отцовской библиотеки книги (он сам был страстным читателем и, узнав о том, что девушка тоже неравнодушна к книгам, просто-таки заваливал ее новыми и старыми изданиями), а порой играл для нее на гитаре и очень красиво пел испанские песни. Адриана учила девушку готовить - это оказалось не так просто, но довольно интересно. А старая Розанна откармливала девушку изо всех сил.

Бонне гостили у де Руэда целый месяц. Но всё заканчивается и пришло время собираться домой. Напоследок Рауль подарил отцу Вивьен несколько бутылок вина, Пьеру - массивное посеребренное кольцо-печатку, а Вивьен - несколько книг о путешествиях и приключениях. Де Руэда грозились приехать в гости следующей весной и отец, радостно кивая и приглашая их, тем не менее выглядел несколько смущенным и его дочь понимала почему. После особняка де Руэда их дом казался таким бедным, старым и неприглядным, что приглашать туда кого-либо было попросту стыдно.

Себастьян напоследок преподнес девушке огромный букет роз и, чуть смущаясь, очень нежно поцеловал ей руку. "Я надеюсь, мы еще встретимся. Я очень надеюсь" . -сказал он и на его бледном лице проступил румянец.

Дорога домой была менее увлекательной, но быстрой. Их дом казался теперь еще более холодным и обветшалым. Но зато... зато у девушки были воспоминания. И это многое искупало.