Свобода, Равенство, Братство | ходы игроков | Жизнь и смерть Карла Анри Эдюана

Когда играют в придворные игры либо побеждают, либо отправляются в ссылку. Отец Карла Анри Эдюана, Жозеф, не умел играть. Он был не глуп, но доверился не тем, был оклеветан, опозорен и изгнан из лучших салонов Парижа. Иной после такого бросился бы на шпагу, но у Жозефа не было даже ее - всё ушло в уплату долгов, ведь все кредиторы вдруг вспомнили об изгнаннике, когда-то таком известном в высшем свете.

Но Жозеф Эдюан не был бы собой, если бы отчаялся. Он сделал то, чего от него не ожидал никто - женился. Его избранницей стала дочь полковника французской армии Клементина Корнье, девушка юная, милая и умная. Собственно говоря, Жозеф ее попросту украл из родительского дома, правда, с ее полного согласия. Взбешенный отец девушки был поставлен перед фактом свершившейся помолвки, он рвал и метал, но в конце концов смирился и даже пригласил Жозефа в свой дом на семейный ужин.

Через год после свадьбы Клементина родила ребенка, которого назвали Карлом Анри. Семья в то время жила бедно: Жозеф, чтобы хоть как-то получить деньги подрабатывал учителем музыки, но этого было мало. Немного помогал отец Клементины, но средств у семьи постоянно не хватало. Жили они в маленькой холодной квартирке на втором этаже в доме номер сорок по улице Лилий, что почти на самой окраине столицы.

Когда Карлу исполнилось два года его отец ушел служить в армию. Это давало возможность хоть как-то кормить семью, а протекция тестя-полковника позволила Жозефу очень быстро стать капитаном пехотного полка, что располагался в Нанте. Жалование капитана было маленьким, но семья хотя бы не голодала.

Но все же бедный Париж в то время был веселым местечком. Здесь каждый день дрались, кутили, играли на грязных улицах в мяч, кричали, ссорились, мирились, занимались любовью. Особенно оживали бедные районы ночью. Шайки лихих людей выходили на свой промысел и горе было тому, кто оказывался у них на пути.

Но маленького Карла это не трогало. У него было много друзей по всей улице, взрослые были приветливы и добры, а дядя-пекарь Марсель угощал их пирожками каждую пятницу. Но чтобы выжить на этих улицах приходилось приспосабливаться. Мальчишки постарше учились мастерству воровать или помогали в церкви, те, что помладше клянчили милостыню у прохожих. Мама строго-настрого запрещала Карлу общаться с такими. "Они научат тебя плохому", - говорила Клементина, грозно качая длинным указательным пальцем перед носом мальчика.

Весело было жить здесь. И пускай Карл каждый день приходил домой весь в грязи, пускай спал он вместе с мамой на тесной кровати в темной и пыльной комнате. Пускай. Детство не замечает неудобств.

Когда Карлу исполнилось семь, умер отец. Говорили, что он заболел чем-то и потому скончался. Мама долго плакала и Карл не знал, что ему делать. Жить стало тяжело, денег почти не было. Порой мальчик голодал по нескольку дней, пока мама пропадала где-то. Но возвращалась она всегда с корзинкой полной еды и такие моменты стоили ожидания.

Все мы вечно одиноки и едины лишь в пути... Карлу пришлось изведать это с самого рождения. Будучи от рождения дворянином, он всегда останется чужаком среди своих, почти оборванец. Зато дворовые принимали его ласково, и бывало мама кричала на сына - "Ты дворянин, а не нищий!" - А потом давала купленный на последние гроши или взятый со стола эклер. Отца сын видел редко, а когда видел, тот непременно рассказывал что-то из старых времен, о господах и дамах, а иногда даже пускался в рассказы о тонкостях этикета, за попытки повторять которые над Карлом нередко смеялись друзья. Единственный ребенок, он рос в свете двух противоположных аксиом - "Ты получишь то, что твоё по праву" и "У тебя ничего нет", а потому... Впрочем, оставим слезные россказни дилетантам в духе Жан Жака Руссо и обратимся к чему-то чуть более счастливому. Например, дедушка обещал отцу, что поспособствует зачислению ее сына в лицей Людовика Великого, что даст ему хотя бы свою комнату и образование. Дедушка вообще много обещал, был известным любителем поговорить. Как-то когда ему было пять его нарядили в костюм, взятый на прокат и повезли в какой-то богатый дом. Полковник Корнье указал на него какому-то генералу, а на вопрос, чего хотелось бы ребенку, получил совершенно неожиданный ответ - "книгу".
О, еще одна давняя детская мечта, с детства выученный грамоте, Карл Анри мечтал о настоящей книжке и получив ее в подарок от доброго генерала(это оказались "Трагедии" Шекспира) стал беречь ее как единственную вещь в этом мире, ради которой стоило жить. И читал, настолько, насколько позволял возраст, по слогам и вслух Гамлета, добравшись за пару месяцев до "сцены 2".
А еще один раз ему повезло попасть в театр. На места для бедных, конечно. Шла комедия Мольера. Было плохо слышно, но все почему-то аплодировали.
И были улицы. Грязные, но разве ребенку это важно? Детство не знает сословий и классов, вскоре, у детворы даже появилось развлечение, Карл походил к какой-нибудь даме и произносил что-то вроде
- Когда вон та звезда, левей Полярной,
Пришла светить той области небес,
Где блещет.
Слова произносились с запинкой, но дама, вне зависимости от того, знала ли она "Гамлета" неизменно улыбалась и кидала пару монет. Пару раз лакеи вмешивались и тогда детвора дружно заступалась за Карла и бросала камни. Еще бы, они-то Шекспира не знали, а известие о том, что где-то есть Дания воспринималось как открытие века. И каждый день, проходя мимо книжной лавки, Анри мечтательно вглядывался в вывеску. И с завистью смотрел на детей аристократов, которые были одеты как куклы и могли позволить себе всё это великолепие. И как всегда в таких случаях, зависть постепенно обращалась в злость. Оставалось лишь читать вторую сцену, заглушая боль в голодном желудке.
- Я не хочу
Того, что кажется. Ни плащ мой темный,
Ни эти мрачные одежды, мать,
Ни бурный стон стесненного дыханья,
Нет, ни очей поток многообильный,
Ни горем удрученные черты
И все обличья, виды, знаки скорби
Не выразят меня; в них только то,
Что кажется и может быть игрою;
То, что во мне, правдивей, чем игра;
А это все - наряд и мишура.
Гамлет в каком-то роде становился его учителем. И хотя дедушка много говорил о том, что недурно бы подучить внука, наставников пока что не было. И всё смешалось в Датском Королевстве. Детство не знает печали... И всё же голод не спешил уходить.

Каждый год, казалось, был сложнее предыдущего, с каждым годом становилось всё труднее добывать даже те медяки, которые раньше так охотно бросали богачи. Подорожал хлеб. Цены продолжали подниматься всё выше и даже ничего не смыслящие в политике и экономике мальчишки с бедных улиц, подхватив вслед за взрослыми их слова, начали ругать правительство, короля, его жену ("австрийская проститутка" - так было модно говорить, хотя никто толком не понимал, почему же король женат на проститутке), министра финансов, всех благородных, всех тех, кто по праву рождения был богат, обеспечен и ни в чем не нуждался.

Мама Карла тоже ругала всех. Она всё реже напоминала сыну о том, что он дворянин, а если даже говорила об этом, то лишь наедине, тихо и скрытно. В том предгрозовом бедном Париже быть дворянином означало быть ненавидимым. Всё реже в квартале Карла появлялись богачи, всё чаще ночью на улице слышались громкие крики - не веселые возгласы развлекающихся людей, а крики о помощи ограбленных. Мальчишки создавали банды и ночью дрались между собой, нападали на лавки с хлебом, на неосторожно забредавших сюда аристократов, пытаясь урвать хотя бы часть богатств. Они не были злыми, нет. На путь преступности почти всех толкал вечный голод и повсеместная нищета.

В 12 лет Карла отдали в приходскую школу недалеко от дома. Его учителем стал отец Николь - молодой, уверенный в себе священник, подтянутый и насмешливый. Он был совсем не таким, как иные служители культа: не боялся шутить про Бога, цитировал Вольтера ("Атеизм - порок умных людей, суеверие - порок глупых" - это была любимая его цитата) и частенько был замечен выходящим из дома одной мадам, вовсе не славившейся излишней моральностью.

А еще отец Николь был неглуп. Узнав, что Анри читал Шекспира, он пришел в восторг и долго мучил мальчика расспросами, желая узнать, что тот понял из "Гамлета". Оставшись доволен, он взял мальчика в ученики и стал обучать тому, без чего немыслимо ныне существование образованного человека: грамоте, письму и латыни. Отец Николь не брал денег за свою учебу, взамен он просил лишь, чтобы его ученики помогали в церкви по выходным.

Вместе с Карлом учились еще пятеро. Трое были детьми ремесленников, один - сыном офицера, а еще один сиротой, прибившемся к церкви год назад. Дети почти не ссорились, ибо любое проявление агрессии каралось их учителем немедленно. Наказывал он не ударами розг или подзатыльниками, нет. Он всего лишь запрещал посещать занятия на неделю или две и это действовало куда лучше на детей, которым так нравилось слушать учителя.

Священник действительно умел рассказывать. Он поведал детям не только о библейских событиях, но просвещал их и в истории более близкой. Он рассказал им о короле-солнце, о Карле Великом, о Крестовых походах и кострах Инквизиции. Ничего не скрывал этот мужчина, ничего не утаивал. Он даже не пытался оправдывать католическую церковь - зачем? Что сделано, то сделано. К тому же рассказывал он и о том, как святые помогали людям, о добрых и смиренных священниках, о взаимопомощи и дружбе.

За два года, что Карл провел в школе, он научился грамотно читать и писать по-французски. Знал он и латынь, но откровенно хуже - все-таки упор в учебе делался на родной язык. Появились у мальчика и друзья - его тезка Карл, сын кузнеца, и Вильгельм, сын офицера. Вильгельм был чистокровный пруссак, отец его оказался на службе у французской короны из-за каких-то проблем на родине. Мальчик не очень хорошо разговаривал по-французски, но всё понимал и писал лучше всех в их группе. Карл-кузнец же учился плохо, зато уже в 14 лет стало понятно, что вырастет он настоящим гигантом - плечистым и высоким. Впрочем, он тоже старался, хотя получалось так себе.

В 14 лет мама поставила перед сыном вопрос ребром: нужно идти работать. Куда? Она и сама не знала. Возможно, где-то нужен умный и прыткий мальчишка, умеющий читать и писать, да к тому же слегка обученный манерам. После недолгих поисков Карла познакомили с месье Дюре, секретарем мадам Морель. Этому бодрому старичку нужен был помощник, дабы переписывать старые книги, письма и тому подобное на новую бумагу. Платили за это гроши, но был ли выбор? Правда, Карл всегда мог отказаться и вопреки воли матери пойти в услужение к какому-либо ремесленнику или торговцу - решал, в конечном итоге, он сам. Это была его жизнь и пора было задуматься о будущем.

Карл подрос. Казалось бы, насколько это применимо для семилетнего ребенка, единственным знанием которого являются выдранные из Шекспира фразы, которые используются зачастую невпопад. Но голод заставляет принимать зачастую трудные даже для взрослого человека решения. Конечно, многого ребенок не понимал, например, для него оставалось загадкой, кто такие "проститутки" и почему они едут из Австрии, но каких-то с молоком матери заложенных норм хватало на то, чтобы осознать, что хорошо, а что плохо. Например в "хорошо" попали - ругать аристократов, ругать церковь, ругать короля... "Плохо" оставалось только одно, преступления. Нет, конечно раздеть донага какого-нибудь зазевавшегося гуляку было не преступлением, так, шалость, способная к тому же принести кусок хлеба, а вот разбой... Может молодой Эдюан и пошел бы на это не прочти случайно у Шекспира что-то о том, что преступный замысел ведет к разоблачению, мало того, что все преступники сознаются в театре, а театр маленький Анри любил и старался ппасть туда при любой возможности, которые, впрочем, бывали редко.
Обучение что-то перевернуло в нем, наверное, Карл внезапно понял, что мир вокруг него очень большой, а он лишь песчинка. С внутренней робостью, с лихвой покрываемой внешней самоуверенностью, он бросался в океан познания, бородатые воины-франки, распятый "воин слова", Христос, наконец, что каждый, кто плохо учится становится еретиком и его сжигает инквизиция... Нет, конечно отец Николь говорил по другому, но чего вы хотите от мальчика, во всем находящего либо войну, либо интриги, либо урок, разумеется, из соображений интереса. Менялся и взгляд на уже прочитанное, однажды Карл спросил у падре, почему Гамлета не сожгла инквизиция. И оказалось... Что в Дании ее не было. Никогда! Зато были викинги, которые потом стали бретонцами, а от тех пошли англичане. Мальчик только рот раскрыл.
В учении он находил то, чего не давала ему жизнь, а потом старался пересказать своим друзьям всё, что только мог, и был крайне удивлен обнаружив, что им по большей части неинтересен ни Карл Великий, ни его дедушка, которого звали Мартелл. А вот викинги им понравились, какой-то паренек даже завопил "мы викинги!" и пошел грабить лавочки с другими такими же, непойми почему вымазавшими лицо синей краской.
Напротив, в церкви мальчики старались перещеголять друг друга, в какой-то степени соревнуясь. Карла впрочем волновало одно, если король есть помазанник божий, почему ни один ни другой ничего не делают для того, чтобы им было что поесть. Это испытание? наказание? А может... И тут его речь переходила на шепот, а в голосе слышался ужас от своих мыслей... Король не настоящий? Ведь Карл Великий был очень давно...
- Я так думаю, Бог создал нас по своему образу и подобию, а про короля говорит что он лучший. Но ведь лучший из ангелов пал... Может и король...
Говорил он Вильгельму сбивчивым полушепотом. Дайте ребенку знания и не вбивайте палкой глупостей, и он расставит всё по местам, пусть сбивчиво, но ответив на общее настроение по своему.
Впрочем, волновало Карла не только это. С тринадцати лет он ощутил, что помимо мальчишек его также влечет к девушкам, однако. дочки ремесленников были совсем не похожи ни на Офелий, ни на Клеопатр... Наверное они просто безумны... А может быть и нет. Молодому Эдюану катастрофически недоставало знаний, чтобы расставить всё на места, от того он злился и вместо того, чтобы идти проторенными Карлом-кузнецом дорогами, выдумывал какие-то псевдотеории насчет того, что женщина может и вообще не нужна, впрочем, никогда не звучащие. Засмеют ведь.
И наконец последний акт в этой части, но далеко не последний в истории. И в чистом наряде, ради покупки которого матери пришлось занять денег, Карл идет на работу. Ему обещали иногда давать кусок хлеба со стола(деньги забирала мать) и доступ к библиотеке, разве это не Рай? И переписывая книги, "молодой месье Эдюан" делал то, о чем всегда мечтал. Он читал и чем больше погружался, тем сильнее понимал, пусть в мелочах, но он отличается от других детей. А значит возможно, он родился не случайно?
- Быть иль не быть, - вопрос весь в том:
Что благороднее. Переносить ли
Нам стрелы и удары злополучья -
Или восстать против пучины бедствий
И с ними, в час борьбы, покончить разом.
Карл не знал. Он был еще слишком молод.

Целый год проработал Карл у месье Дюре. Работал он исправно и старый секретарь не мог на него нарадоваться. А когда узнал страсть мальчика к Шекспиру, пришел в восторг и притащил небольшое собрание сочинений классика. Был здесь и "Гамлет", и "Король Лир", и даже "Ричард ІІІ", не столь популярный во Франции, ибо речь там шла об английских междоусобицах, которые не слишком интересовали французскую публику. А еще месье Дюре, похихикивая и озираясь по сторонам, принес мальчишке небольшое собрание сочинений Вольтера, где, помимо известных всей стране "Генриады", "Магомета" и "Брута" вмещалась также "Орлеанская девственница" - произведение едкое, скабрезное, высмеивающее всё, что только можно было высмеять. А еще не совсем понятное для Карла - многих шуток и выражений он не понимал, а когда спрашивал об их значении у взрослых, те почему-то норовили или ударить его по губам, или начинали строго спрашивать, где Карл такое услышал.

В это же время Карла познакомили с творчеством Жан-Жака Руссо. И хотя произведения живого классика были слишком сложны для понимания, в них чувствовалось нечто великое, незнакомо-удивительное и идущее вразрез с тем, что Карл видел вокруг. Руссо писал о свободе человека, о свободе личности и гражданина - но где была она, эта свобода?Нет, не было ее, не было справедливости и равенства, за которые так ратовал мыслитель. И кто же отнимал свободу у народа? на этот вопрос можно было легко ответить, взглянув на тех, кому принадлежала власть в стране. Богачи, аристократы и священники - вот три столпа угнетения, на которых зиждется деспотическая абсолютистская власть. Вот те три замка, которые закрывают дверь свободы. Карл не всё понимал из прочитанного, однако некоторые вещи оставались в сознании прочно.

Читал Карл и других авторов: Монтескье, Кребийона, Мариво, и все они, казалось, писали об одном - о свободе, о равенстве прав, о борьбе с тиранией и угнетением. Дух грядущих перемен уже чувствовался в воздухе и самые видные умы Франции понимали, что грянет взрыв, причем очень, очень скоро. Карл тоже чувствовал нечто такое. Некоторое беспокойство, тревожность, желание действовать, хотя пока и неизвестно как.

Его сказанные шепотом слова о ненастоящем короле вскоре стали известны отцу Николю и он, вызвав мальчика к себе в маленькую комнатку, что в церковной пристройке, рассказал: говорить о таком вслух опасно. Только-только взошел на престол Людовик XVI, говорили, что король этот мудр и справедлив, да к тому же довольно молод и жаждет реформ. Более того, перемены уже начались - священник рассказывал Карлу о некоторых законах, принятых правительством, но мальчик мало что понял. Но король, кажется, был действительно не так плох.

Карлу было 15 и мир вокруг представлялся огромным и невероятно интересным. В нем постоянно что-то происходило и мальчику только предстояло найти свое место в нем.

У каждого есть своё будущее. Некоторые называют его судьбой, иные - стечением обстоятельств, а кому-то кажется, что это результат многолетних планов. Маленький Карл просто любил книги, но Карлу-юноше в прочитанном начал видеться какой-то особенный смысл. Обычно в его возрасте мальчишек волновали только свои проблемы, но в голове молодого Эдюана регулярно всплывали вопросы, на которые он пока не мог ответить. Его мировоззрение в чем-то было близко эмпиризму с легкой примесью утилитаризма, вполне искренняя деистическая вера сочеталась с легким вольтерианским скепсисом. Один ли он был такой? Или просто ему не попадались похожие на него? Не столь важно. Некоторые мысли проплывали мимо него, но другие оседали в голове. И как подобает мыслящему человеку, в шестнадцать лет Карл-Анри впервые начал писать стихи и баловаться прозой. Исключительно в стол, читая лишь друзьям, но хорошо и правильно. Были у него и эпиграммы. За них можно было нарваться, если читать слишком громко, а потому они произносились тихо-тихо...

Как бы то ни было, всё располагало к тому, чтобы Карл постарался сделать карьеру служащего или хотя бы получить приличное образование, всё к тому шло, и тем удивительнее было, когда однажды он обратился к матери, выразив желание пойти в армию. Взыграла ли юношеская горячность и жажда подвигов или какое-то подсознательное чутьё указало, что в грядущем лучше быть со шпагой в руке, но отговорить сына не удалось и вскоре он поступил в военное училище. Благо, деньги были, отдавая одну заработанную секретарским трудом монету матери, Карл откладывал другую, иногда оставаясь без куска хлеба, но целенаправленно идя туда, где согласно собственным представлениям, он мог принести больше всего пользы. На первый взгляд это казалось почти невозможным, ведь поступающим предстоял сложный комплексный экзамен, но готовясь к нему, юноша внезапно обнаружил себя не только дворянином, а значит способным поступить на службу, но и весьма неплохо на фоне сверстников образованным. По крайней мере ему легко давалось оперирование многочисленными известными фактами, а поношенный наряд приправлялся многочисленными цитатами и оптимистическим пафосом.

Мать кажется даже вздохнула с облегчением, обучение в училище предполагало полный пансион, а вот друзья приняли это по большей части негативно. Вильгельм одобрил выбор военной карьеры и сам собирался пойти по отцовским стопам, порой вместе с Карлом они фехтовали на палках как в детстве, представляя, что это мечи, а вот Карл-кузнец собирался открыть своё дело и был весьма опечален, что друг, на которого он рассчитывал, не пожелал становиться буржуа. Как принял это отец Николь - отдельная и не всегда печальная история, кажется, он видел в своем воспитаннике скорее Вольтера и Руссо, или на худой конец Мариньи, нежели Бертрана дю Геклена или Матье де Монморанси. Да признаться и сам Карл сомневался и иногда, усердно готовясь к вступительным испытаниям, он задумывался, не стоит ли избрать иную стезю... Но увы. Большинство должностей были наследственными или покупались, беднякам нечего было делать. Объективно, юноше оставалось либо попытать себя в мещанской среде, но увы, от цифр у него слегка путалось в голове, больно общественный склад ума, либо воспользоваться дверью, открываемой исключительно фамилией и став офицером... Здесь мысли обыкновенно путались. Молодой Эдюан не видел себе примера для подражания во Франции, ему казалось, что страна, способная стать первым государством мира(эту фразу он почерпнул, кажется, у Корнеля), страдает исключительно от того, что у нее нет достойных полководцев, а государственные деятели - редкость. Были конечно талантливые короли - Филипп II, Филипп IV, Генрих IV, а бывали и достойные советники, вспомнить хотя бы своего рода кумира Карла, кардинала Армана дю Плесси, он же Ришелье, но в военном искусстве Франция была лишена не только Александров или Цезарей, но даже Алессандро Фарнезе или Альбрехта Валленштейна. А еще у Вольтера было одно сочинение говорящее о том, что в далекой Руссии был царь по имени Петр, за тридцать лет правления обративший полуживотных-московитов в европейцев и создавший Российскую Империю. И таких королей Франция была лишена.

Скажете, что такие рассуждения для пятнадцатилетнего юноши слишком сложны? Представьте же, дорогой читатель, что в чтении и работе мыслей вы находите единственную надежду каждый день иметь не только кусок хлеба, но и чего повкуснее каждый день. Иногда, пытаясь достичь мечты, мы не опускаем рук перед невозможным, а приходим на экзаменационную комиссию и смело отвечаем всё то, чему научились, разумеется, с поправкой на то, чего хотят услышать. И четверо из пяти мечтателей уйдут домой ни с чем. И вернувшись к матери в тот самый день, Карл радостно обнял ее. Он прошёл.
И на радостях от своего поступка, взял перо и начал писать. Писал долго и складно, в какой-то степени потому, что тот массив информации, который он ввёл в себя. надо было куда-то деть. Это было первое детское произведение, в чем-то примитивное, а в чем-то тенденциозное, откровенно подражающее когда кому(лидировал всё же Вольтер) и идеализирующее образ правителя-полководца в абсолютно нежизненном диалоге "рыцаря" и "жида", где первый призывал сражаться за отечество, а второй объяснял, что с точки зрения закона это невозможно и ссылался на тот факт, что рыцарь якобы не на своей земле, не получил одобрение от сюзерена, поступает не по вере и вообще агрессор. Длинная тирада жадного жида, грабящего народ и почему-то говорящего наполовину по немецки(с немецкими репликами помогал Вильгельм), в детских глазах была просто идеальной защитной речью. И заканчивалась всё весьма прозаично. Рыцарь послушал-послушал, да и порубил жида и раздал его деньги народу, а тот, обрадованный подвигом, предложил рыцарю править им. Завершала всё красивая мораль
"Закон иль честь - не всё ли равно. Но жид в могиле, а рыцарь жил долго и счастливо".
Детское произведение. И лишь первый камень в чем-то большем.



Карл мыслил и мысли его посещали вполне себе безрадостные.
- Иль ты боишься
Таким же быть в своих делах и в мощи,
Как и в желаньях? Ты владеть хотел бы
Тем, в чем ты видишь украшенье жизни,
Живя, как трус, и сам же видя это,
Отдав «хотел бы» под надзор «не смею»,
Как бедный кот в пословице?


Что-то приближалось. И хотя инстинктивно ощущая приближение этого, Карл изо всех сил старался всюду подложить солому, что-то подсказывало ему, что он не готов. Да и можно ли быть готовым? Усердие в учебе, теперь уже офицерской, глотаемые насколько это возможно книги и склонность к творчеству защищают от конца света только в легендах.
И как бы он не восторгался тактическими приемами гениев прошлого, достигших воистину королевских масштабов в убийстве людей, он всё еще оставался мальчиком на поле битвы, столь же сильно отличающимся от того человека, что нужен был Франции, сколь мальчик, окунающий руки в кровавую чашу, от грозы Рима.

Парижское военное училище, спонсором которого был лично Людовик XVI, не отличалось демократичностью. Никого не удивляло, что отпрыски аристократов почему-то учатся лучше сыновей третьего сословия и получают куда более высокие баллы даже когда не знают ответ. В группе из тридцати человек Карл по успеваемости был семнадцатым - не потому, что был глуп, но только лишь из-за того, что шестнадцать опередивших его курсантов имели приставку "де" к фамилии. Многие из этих ребят не были глупыми или злыми, нет. Они просто пользовались тем, что могло дать им громкое имя и тугой кошелек.

Эдюану повезло с преподавателями. Были это люди опытные, незлые, строгие и в то же время понимающие. Конечно, попадались среди них и те, кто своим поведением позорил педагогику, однако таких было мало. Конечно, все они брали взятки (кроме преподавателя фехтования; об этом позже). А кто их не брал? Это было известно всем и даже особо не скрывалось. Учащиеся платили преподавателям, те отдавали долю деканам, а деканы - ректору. Куда шли деньги от ректора не знал уже никто.

Фехтование. Это была целая наука, сложная и требующая не только ловкости, но и ума. Обучал будущих офицеров месье Монтиньяр - невысокий худощавый мужчина с торчащими вверх острыми усами и легкой сединой в русых волосах. Гонял он своих учеников безбожно, взяток не брал, а когда кто-то из ребят попытался запугать его своим отцом, заставил несчастного упражняться со шпагой восемь часов кряду, время от времени отвешивая подзатыльники и хлопая тростью по заднице. Трость месье Монтиньяр всегда носил с собой, обычно зажимая ее подмышкой и лупил ею тех, кто не мог выполнить его указания. Карлу тоже доставалось, хотя и не так много, как прочим. Казалось, аристократов этот преподаватель особенно не любил, не упуская возможности обидно подшутить над ними, называя "надутыми индюками" и "павлинами". А вот к детям простых ремесленников, торговцев и прочих мещан относился со снисходительностью.

Обращаться со шпагой было сначала невероятно сложно. Под конец занятий она казалась невероятно тяжелой, так и норовя выпасть из ослабевшей руки. Заучивая удары, приемы парирования и стойки, Карл всё больше убеждался в том, что фехтование - это не его. Но так было только до того момента, пока их, курсантов, не поставили упражняться друг с другом. И внезапно оказалось, что Карл в состоянии одолеть почти всех своих товарищей, кроме Луи, прозванного Жирдяем (был он не то чтобы толстым, но объемным и очень крупным, а на шпагах дрался так яростно, что даже месье Монтиньяр похвалил его за напор), Тадеуша-поляка (он был немногословен, сдержан и сражался так же - спокойно и беспристрастно, нанося удар в строго выверенный момент) и Жюля де Ру (сын и наследник графа де Ру, этот юноша был мастером во всем, что касалось военного дела и абсолютным профаном в остальном).

Отлично показывал себя Карл также в истории. Неожиданно для себя он обнаружил, что большинство событий он помнит еще из рассказов отца Николя. С тактикой и стратегий дела обстояли не хуже - это было понятно Карлу и давалось просто. А вот математика и физика были для него темным лесом. Он целый первый курс пытался выучить эти предметы, но в конечном итоге понял, что не в состоянии это сделать и стал просто списывать у товарищей. Вскоре он стал настоящим профессионалом в деле шпаргалок и подглядываний в чужие листы.

Карл Анри писал стихи и прозу, как и многие его сверстники. И нужно сказать, что получалось у него не так уж и плохо. Где-то банально, где-то по-детски, но в свои произведения юноша вкладывал часть себя и, читая друзьям что-то новое, Карл ловил на себе восторженные взгляды. Он не был новым Вольтером, но кто знает, может, всё еще впереди?

Военное училище было оплотом абсолютизма. Короля здесь восхваляли безмерно и не только его, но и его жену, отца, деда, советников, министров, в общем, всех, кто имел к венценосной особе хоть какое-то отношение. Однако Карл, слушая рассказы о мудром правителе, из окна видел совсем другое: бедность, голод, беззаконие, несправедливость. Эти пороки пропитали страну насквозь, они были везде и всюду и казалось, что существуют они столько же, сколько сама Франция. Многие говорили, что стране нужна конституция - новые законы, ограничение власти короля. Но в стенах училища за такие речи можно было получить розгами по причинному месту, несмотря даже на положение.

Невероятно холодная зима 1788/89 годов погубила урожай. Люди в селе голодали, то тут, то там вспыхивали голодные бунты, на усмирение которых бросались войска. Цена на хлеб в Париже выросла в несколько раз, а затем поднялась стоимость и других продуктов. Небогатая семья Карла еле-еле сводила концы с концами, то и дело занимя денег у соседей. Учиться Карлу оставалось немного - летом должен был состояться выпуск.

Когда в начале мая начали работу Генеральные штаты, не созывавшиеся 175 лет, в училище смотрели на это с неодобрением. Но раз уж король пошел на уступки, значит, так и нужно, значит, он хочет спасти страну и согласен ради этого даже пожертвовать частью своей власти. А в Париж тем временем стягивались войска - тихо, почти незаметно поначалу, столица окружалась плотным кольцом регулярных частей.

17 июня Генеральные штаты провозгласили себя Национальным собранием. Людовик негодовал. 20 июня по его приказу был закрыт зал заседаний и депутаты третьего сословия собрались в зале для игры в мяч, поклявшись не расходиться, пока не выработают конституцию. Эта их клятва быстро облетела столицу и народ с замиранием сердца следил за происходящим.

А 23 июня состоялся выпуск из училища. Клятва на верность королю и стране, а затем - празднество для бывших курсантов, а ныне - офицеров и их семей, полные еды столы, музыка и песни. Су-лейтенант Карл Анри Эдюан добился желаемого. Но это было только начало. Франция была расколота, она разрывалась между старым и новым. Это была не страна, но одна открытая рана. И кровь из нее только готовилась выплеснуться наружу.

Меж тем жизнь не стояла на месте, и Карл, признаться, не мог разобраться в себе. Ему было 19, самое время что-то для себя решать, но в эти решающие мгновения, в нем обнаружилась какая-то пугающая нерешительность, он кричали "да здравствует король", другие тихо шептали друг другу "да здравствует Франция" и к кому-то надо было примыкать, но к кому, куда идти?! Среди и роялистов и бунтарей было много хороших ребят, общаться с ними было одно удовольствие, с роялистам можно было поговорить о героической истории, они(это были в основном дворяне) нередко обладали широкой эрудицией. Зато Оливера Кромвеля при них лучше было не поминать и о праве с ними не говорить, тут-то и приходили на помощь бунтари. Единственное, от чего Карл уходил или отшучивался, так это от прямого обозначения своей позиции по актуальным вопросам современности. Впрочем, делал он это ловко, ему во что бы то ни стало нужны были хорошие отношения со всеми, ведь с кем еще обсуждать весь тот поток информации, который ежедневно поступал к нему, использующему любые, зачастую почти фантастические источники для того, чтобы получать и читать книги. Основные сокровища литературы ему были известны и тогда он принялся за редкости. Что уж говорить о том, что "Страдания юного Вертера" Гете произвели на него сильнейшее впечатления. И понимая интуитивно недостатки перевода, Карл пользовался малейшей возможностью чтобы пусть как, пусть через знакомых и мельком, но подучить языки. Было в нем что-то вечно голодное, жадное, будто адская бездна у Данте(из-за которого совсем неподобающе Карл просил одного итальянца объяснить ему основы грамматики потому что он не может прочитать оригинал "Комедии"), поглощающее навеки всё, чтобы переварить.
Получив пару раз розгами, эта "бездна" научилась держать всё в себе. Что же скрывалось за блестящим фасадом? Да пожалуй что-то совсем невразумительное. Дворянская вежливость вкупе с совершенно не дворянской расчетливостью, просветительское стремление к знаниям и при том понимание, что всё катится куда-то не туда, чтение "Сказки Бочки" Джонатана Свифта и одновременно вера, которая напоминала что-то странное, гротескное. В детстве учась при церкви, Карл безусловно верил в Бога, но. черт побери, он читал Вольтера поставившего памятник Богу в своем имении и Данте, помещавшего в Ад Римских пап! Его нельзя было назвать в полной мере ни католиком ни протестантом, как и моральные его замашки нельзя было назвать ни праведными, ни развращенными.
Карл никогда не стеснялся солгать если чувствовал в этом для себя выгоду, особенно это касалось добычи книг и написания шпаргалок. Впрочем и скотиной он не был и никогда никого не подставлял и не выдавал. Однозначно стремился быть умнее всех в комнате, но охотно шел на попятную если кто-то пытался поставить его на место, чтобы уйти от конфликта. Многие ученики баловались яростными драками, но Карл Анри Эдюан за всё обучение лишь один раз схватился с одним курсантом на год старше, причем был отнюдь не инициатором. Фехтование, дающееся ему, было для него скорее неким интересным занятием, пусть и проводимым с завидной регулярностью, а потому способствующим поддержанию формы, нежели способом кого-то проткнуть. А вы чего хотите! Его кумиром был Ришелье, дуэли запретивший.
Не было в нем и озорства, так выделяющего юношей в глазах противоположного пола. И пока кто-то из товарищей желал идти в бой и кажется готов был хоть сейчас потыкать и немцев и итальянцев, и голландцев, и англичан, и французов, Карл, конечно, как все юноши, представлял себя посреди взятых вражеских столиц, но скорее оглядывающим всё как есть, а не убивающим кого-то. Подсознание любезно подтирало горы трупов, взятые города выглядели как будто посреди них случайно заехавший путешественник ни с того ни с сего выхвативший шпагу, а не безжалостный завоеватель. Вот что случается, когда человек, имеющий мозги в голове (и возможно отличный стратег, когда курсанты шутя переигрывали на шахматной доске известные битвы, Карлу всегда удавалось побеждать), прекрасно владеющий наукой слов и усваивающий блестяще всё, требующее техничности и аккуратности(от географии и логистики до фехтования и права), но начисто лишенный свирепости, позволяющей первым броситься под пули, на ходу перезаряжая пистолет и вместо обломленной шпаги схватив обломок оторванной ядром ветви вгонять эту дубину в черепа, идет на военную службу. Уютный лагерь и карта с фигурами, а не поле боя, способность вытянуть проигранную партию метким ходом, вкупе с какой-то странной боязнью подставить короля (то есть себя). Может генералом он и был бы хорошим, но су лейтенанту предстояло идти в атаку и вести за собой, а пока что обаяние Карла действовало исключительно на образованную часть населения, заслышав цитату из Данте либо отвечающую другой, либо садящуюся в лужу, нежели на солдатскую массу, которую молодой Эдюан не видел. Может он и мог бы заболтать вражеского офицера сдаться, победить с дуэли любого, идеально расставить подразделение не боясь экспериментировать, даже расстановки батарей несмотря на полное незнание математики, получались хорошо(по крайней мере в теории), но схватить знамя и броситься на картечь, заставить людей умереть не за себя, но за Францию... Он не мог. Зато знал тысячу причин остаться в живых.
Наверное довольно странно когда посреди творящегося бардака появляются всё новые и новые произведения. Карлу просто некуда было девать разрывающие его противоречия, вот он и брался за всё понемногу и произведения его становились оригинальнее и как-то даже ярче, приобретая оттенок дипломатичности, автор в них будто вёл с обществом мирные переговоры, находясь в состоянии войны (критика там лежала на критике, которая лежала на какой-то австрийской особе имя которой не называлось, которая лежала на своей придворной даме), но всей душой стремясь к миру (здравствуй оптимистический пафос). Из трио "Свобода, равенство, братство" Карла вполне устроило бы только первое. Ведь король же не дурак и понимает... Или нет? Мнение о Людовике у молодого Эдюана складывалось как-то двояко, над ним висели его великие предшественники, целая плеяда могучих Бурбонов, а сам он казался очень маленьким и в конечном итоге даже королева в произведение попадала только потому, что к ней симпатии были больше чем к "Фальшивому королю". Произведения становились всё лучше. И ближе к выпуску появляется первое, чем Карл с высоты своих девятнадцати мог гордиться. "Шахматный этюд" было в общем невинным произведением, описывающим длинную партию между черными и белыми, в которой белые были лучше во всем, но им как-то не везло, что выражалось в том, что разного рода комбинации, взятые будто из учебника, проваливались, что автор красиво комментировал. Простая инструкция "как играть" от опытного игрока, так покажется цензору и никто не подумает, разумеется, не зная ключа, что за сетью шахматных комбинаций скрывается история Франции и борьба ее с Европой. Кто увидит в комментариях к тем или иным ходам - "Черная ладья бьет пешку, но белая видимо не захотела ее бить, они обе ладьи, в итоге пострадало еще две пешки, пока один конь случайно не наткнулся на ладью, за что был незамедлительно убран с доски", "Потом белая королева столкнулась с белым ферзем, но в конечном итоге остался ферзь, поскольку королева явно была неравнодушна к черному ферзю", "Белый ферзь наткнулся на черного короля, извинился и поел пять пешек, после чего вернулся обратно" - Те или иные исторические события? Завершал учебник красивый эпиграф -
"И давайте не будем забывать - ведь не будь на доске короля, белые были бы непобедимы"
Так молодой Карл Анри Эдюан впервые заявил о себе в качестве республиканца, крайне неявно и постоянно сомневаясь и одергивая себя. "Король ведь крайне полезная фигура, когда сидит в безопасности и ни во что не лезет позволяя ферзю делать всё для победы, даже если ферзь будет потерян, партия не будет проиграна" - писал он. И всё же тайком зачастую даже от себя размышлял, какой должна быть Конституция, чтобы она уравняла его в правах с дворянами, но не равняла с солдатней.
И выпустившись из училища, сытно обедая и обсуждая с друзьями какими они будут героями, Карл невольно поглядывал за окно. Людовик созвал Генеральные Штаты, дело пахло не просто керосином, оно было готово привести к чему-то ужасному. Наверное поэтому с такой готовностью Карл Анри бросался заверениями в вечной дружбе и налегал на выпивку, чего с ним обычно не бывало. Хотелось забыться, хоть на секунду заменить грозовые тучи красивой картинкой жирафа, бродящего под палящим солнцем Африки. В выборе военной специальности Карл всеми правдами и неправдами пытался стать штабным офицером, даже если для этого придется исполнять рутинную работу. Какой-то инстинкт отталкивал его от солдатской массы, а незнание математики - от пушек.
9 июля Карл Анри Эдюан угрюмо смотрел в окно и ждал. Никогда наверное заявление о поступлении на службу не рассматривалось так долго. Главное быть подальше от Парижа, подальше от голодных рабочих и крестьян. Он действительно попал в штаб полка, при иных обстоятельствах находившегося бы далеко в Нормандии, но сейчас, в силу обстоятельств, направленного в Париж.
- Судьба, это ты.
Карл рассмеялся. На звон стекла в соседнем доме он даже не обернулся. Полк задерживался и ехать ему навстречу су-лейтенант не служил, находясь как бы в подвешенном состоянии. Новости он узнавал от знакомых. 12 июля был убит в стычке с рабочими один из его друзей, бедняге раскроило камнем голову. Тогда же наконец прибыл полк. Карл стал адьютантом, то есть чем-то вроде главным по бумагам, батальона и собирался целиком утонуть в жалобах о плохих солдатских сапогах недостатке пороха. Оказалось всё немного иначе. Народная толпа неслась куда-то, солдаты отказывались стрелять. а батальонный шеф, с пистолетом в руках пытавшийся их заставить, потонул в гуще тел. Карл стоял ни жив ни мертв, стараясь оказаться где-то в углу, чтобы никто не заметил офицерский мундир. Рядом возник лейтенант, оказавшийся старшим офицером роте, оставшейся без своего капитана, не то сбежавшего, не то просто испарившегося. Несмотря на разницу в звании, су лейтенант Карл Анри Эдюан руководил канцелярией батальона, а лейтенант Жан де Клю - был всего лишь заместителем капитана роты, что обычно было бы выше, но сейчас...
- Приказано было перекрыть... Надо бы в атаку...
Карл посмотрел на него как на идиота.
- Жан, их как минимум четыре сотни, а нас двое. Я бы на вашем месте громче кричал "Да здравствует Республика" и молился.
Солдаты как-то плавно растворились в толпе, когда полк отступал на Марсово Поле он сильно поредел, а Карлу было приказано временно взять командование одной из рот из которой осталось всего два десятка человек, остальные ушли записываться в Национальную гвардию. 13 и 14 июля стали чем-то вроде сидения на пике, народ бушевал, а войска никак не шевелились, новым командиром батальона стал капитан G, роту получил тот самый де Клю, Карл вновь должен был бы вернуться в штаб батальона, но вот беда, никаких приказов не предпринималось, да и капитану кажется было абсолютно всё равно чем адьютант батальона занимается... Новости поступали ежеминутно. Пала Бастилия.
- Они что всё, с ума посходили?!
Де Клю кажется, вовсе не понимал, что происходит.
- Лейтенант, вы знаете кто такой Оливер Кромвель?
- Нет, су лейтенант.
- И не дай вам Бог узнать.
Полк ждал приказов. Батальон ждал приказов. Адьютант батальона N N-ного пехотного полка ждал приказов. Что будет дальше - не знал никто.