Свобода, Равенство, Братство | ходы игроков | Жизнь и смерть Жака Сарфати

Что может быть естественней, чем еврей, занимающийся финансами? Пожалуй, нет в этом мире более понятной вещи. Поэтому никто не удивлялся тому, что Бенедикт Сарфати выбрал для себя стезю финансиста. Был он умен, приятен собою и весьма образован, умел молчать, когда было нужно и говорить без умолку, когда это требовалось. Он неспешно поднимался по социальной лестнице от простого банковского служащего до личного финансового советника герцога де Ришелье. Впрочем, советником он пробыл недолго и при невыясненных до конца обстоятельствах был уволен с этой должности. Но Бенедикт не унывал - он женился на Жанне Берньер, дочери одного из финансовых тузов Парижа и вместе с хорошим приданым получил имя и известность.

Поэтому когда родился Жак, семья его ни в чем не нуждалась. Жили они в особняке всего в десятке миль от Версаля. Когда родился Жак, у его родителей уже были дети: Аннет и Софи, но обе были болезненными и надежд на то, что они проживут сколь-нибудь долго было мало. Поэтому новорожденного окружили заботой и любовью. Его няня, старая тетушка Жаклин, не расставалась с мальчиком ни на минуту. Родителей ребенок видел реже и долго не мог понять, почему они появляются так редко и бросают его так внезапно.

Иногда маленький Жак ездил с няней в большой город Париж. Большая карета, тряска внутри, немолодой слуга, подсаживающий юного господина на сиденье... В самом городе было всегда шумно, ярко, празднично. Когда бы не приехал Жак, там царила атмосфера веселья, всюду танцевали и пели песни, особенно радовались зимой. Даже его семья каждую зиму праздновала Рождество - странный праздник в честь рождения маленького мальчика, которого все знали и, видимо, очень любили, если праздновали его день рождения каждый год так пышно. Почему же никто не праздновал так же рождение Жака? Он ведь был даже получше того мальчика и родился не в хлеву!

Время шло и вскоре Жаку начали преподавать науки. Его учили читать и писать и он с удивлением обнаружил, что язык на котором говорили в семье и язык окружающих отличались и притом очень сильно. Почему все не могли разговаривать на ладино*, таком просто и понятном? Странные люди. Они всё усложняли и маленькому Жаку приходилось приспосабливаться.

Когда мальчику исполнилось пять, у него родился брат, вопящий комок радости для родителей. Его назвали Августином и поручили Жаку о нем заботиться, как о младшем. Это было сложно. Брат постоянно кричал, а когда не кричал - делал свои дела и приходилось менять пеленки, а потом долго мыть руки, чтобы избавиться от запаха. Почему-то домашние находили это потешным.

Иногда отец усаживал маленького Жака к себе на колени у камина в гостиной и начинал приятным низким голосом рассказывать ему истории. Были то сказки о добрых рыцарях и злых драконах, о принцессах в мрачных замках и принцах на белых конях, о путешествиях в далекие земли... Отец умел рассказывать, хотя и делал это редко. Мама же не рассказывала никогда, зато она дружила с тетушкой Луизой, которая время от времени гостила в особняке Сарфати вместе со своими детьми. Двое из пяти ее детей были сверстниками Жака. Звали их Поль и Огюст, были они очень шумные, энергичные и доставляли немало хлопот своей маме, бегая по особняку и саду и залезая в самые потаенные места, обдирая нарядные штанишки и пачкая дорогие курточки. Звали они и Жака в эти свои авантюры.

Так прошло семь лет. К концу 1777 года отец Жака всё чаще бывал дома, ссылаясь на то, что работы всё меньше. Две старшие сестры мальчика внезапно выздоровели. Мама списывала это на благоволение высших сил, отец сетовал на огромные деньги, заплаченные докторам. Так или иначе, а Жак оставался любимцем семьи.

15 мая 1770 года, в очередную годовщину правления великой Французской короны островами Корсика и Капрая, на улицах Версаля царил праздник: маленькими стайками перемещались жантильные дамы от салона к салону, прячась от палящих лучей жёлтого светила за изящными парасолями, насквозь пропитанными воском; стоящие по стойке смирно адъютанты улыбчиво смотрели на проходящих мимо игривых особ и то и дело подмигивали им, вызывая у девушек приступы заливистого смеха, а когда те затихали за очередным поворотом - позволяли себе расслабить врезающийся в шею воротник и вдохнуть полной грудью нюхательного табака. Праздничное настроение было заразительно и никто и подумать не мог, что кто-то в такой день мог не радоваться. Никто при этом и не задумывался, чему радовался хоть кто-то из них. Ах, как мило щебетали мадемуазели о предстоящей свадьбе австрийской эрцгерцогини и столь желанного ими дофина. Как грязно в противовес им поминали офицеры снятого с поста Сен Жермена, крестя недобрым словом его тщетные попытки вернуть телесные наказания для поддержания дисциплины во французской армии. Какая тёплая, приятная погода стояла на улочках города. Но думал ли хоть кто-нибудь из находящихся тогда там о Версальском договоре ?

Решительно никто и не стал бы вспоминать о настолько скучном документе в такой пригожий день. Никто кроме Бенедикта Сарфати. Целый день он не мог и секунды простоять на одном месте, бесцельно бродя по поместью взад и вперёд в окружении повитух, пытаясь найти себе занятие. О, он был бы счастлив уделить внимание jeunes filles или постоять под мягким солнечным теплом вместе со знакомыми лейтенантами, если бы только зубы не начинали предательски стучать, а сердце не заходилось явственно различимым стуком от одной мысли, что его жена в очередной раз подарит ему болезную девочку. А это сулило приближение ещё больших проблем: траты на лечение, содержание, образование, необходимость поиска удачной партии ... И абсолютное отсутствие наследника. Будущего у его фамилии. Такие перспективы ранили в самую душу, заставляя разум искать самые нелепые темы для размышлений, лишь бы избежать суждений о надвигающемся шторме. Такие, как, например, проблемы Генуэзской республики уже давно минувших дней.

Но воистину мудр Господь и вездесущ. Небеса подарили семейству Сарфати крошечного мальчика. Стоит ли говорить, что отец не чаял в юном создании души, стараясь окружить того всем необходимым, желаемым и даже возможным по малейшей прихоти сына. Жак никогда не испытывал нужды в чём-либо и ощущал любовь своих близких во всех вещах и в теплоте, подаренной ему самыми близкими. И он и сам беззаветно любил своих благодетелей в ответ: и обоих родителей, и старших сестричек, и старенькую тётушку Жаклин и всех-всех-всех слуг своего дома, которых хоть раз в своей жизни видел хоть краешком глаза. Мальчик спешил тонуть и делиться с остальными своей бушующей любовью, сбивая всех мощными волнами с ног. Как хорошо же, как просто это - любить. Любить, когда не ждёшь ничего взамен. Любить, когда и не знаешь, что можно по-другому.

В детстве отец особенно любил проводить время вместе, поднимая маленького Жака на руки, и вознося к самому потолку, а потом опуская обратно. Иногда родитель просто садил ребёнка к себе на колени и начинал рассказывать страшные, интересные, а порой и вовсе поучительные истории. Так, мальчику суждено было узнать о таинственных грозных существах, парящих на небосводе и дышащих огнём, отважных охотниках на них, покрытых стальным панцирем, о подвигах знаменосного Маршала дю Плюсси, далёких континентах, сокрытых от глаз за семью морями, о великодушии царя Соломона и мучениях иудейского народа. Тогда всё это было ещё слишком сложно для понимания в один момент, но с каждым разом истории укладывались в голове всё понятнее и понятнее, пока в один день Жак не осознал, что помнит на память каждый из папиных рассказов.

Теперь он безусловно спросит у своей нянечки, почему же богоизбранный народ так сильно гоним по всему миру. Нянечка ... Ох уж, эта старенькая, смешная Жаклин. Как-то раз она пыталась разыграть его, делая вид, словно совсем разучилась считать. Жак сначала смутился, боясь обнаружить ошибку у себя, но после перепроверки - начал быстро-быстро искать отца, предполагая, что тот предупредит её, чтобы она больше не вздумала шутить с ним такие шутки. Он старательно объяснял ему ситуацию, а затем смотрел за вытягивающимся от изумления лицом отца, на котором медленно начинали проступать улыбающиеся морщинки. Привыкшему к счёту на ладино Жаку такая методика резала ухо своей нелогичностью - ведь, после 79 внезапно шло не 80, а 4 по 20. Но если батюшка тогда от души посмеялся, то матушка только повела плечами. Складывалось впечатление, будто она понимала, но не любила использовать язык их семьи сама.

Она могла просто позвать одного из своих детей в родительские покои и, не произнеся и слова, внезапно прижать того к самому сердцу, лишая последней возможности убежать. Нет, Жак, не боялся её любящих прикосновений, но уж очень неожиданно и топорно они у неё выходили. И самым интересным было то, что делала она это совершенно безмолвно. Можно было при желании даже приглядеться, что губы её в этот момент шевелятся и шепчут что-то на французском, но опыта понимать его с младых ногтей не хватало и приходилось усиленно заниматься с преподавателями, чтобы никак не отличаться от детей влиятельных Парижан, нашедших свой приют вне стен города. Таких маленьких жителей Франции как сыновья тётушки Луизы, часто приезжавших погостить к ним в поместье в летние месяцы на несколько недель.

- Огюст, Огюст ... Подожди ! - кричал маленький Сарфати, - Поль, ну остановись, пожалуйста. Мне нужно затянуть камзол. Если папА увидит, как мы бегаем в саду, он точно накажет нас всех.
- Пошевеливайся, кроха Жак ! - вторили ему голоса, скрывшиеся за кустами малины.
- Я не кроха ! Сейчас как покажу вам ! - мальчик вбежал в заросли ягоды по пояс, пытаясь понять, где скрываются два других мальчугана, - Эй, ау ! Ребята !

Никакого ответа. Поднялся пронизывающий ветер, и он только сейчас заметил помятые кусты, идущие в направлении конюшень. Мальчики уже перелезли через ограждение и теперь собирались поиграть с лошадкой. Рука одного из них легла на шерсть, пока второй пытался подойти к животному сзади. Жак подоспел в тот самый момент, когда конь боязливо заржал и начал отходить вперёд, напрягая задние ноги. Сефард схватил одного из детей за плечо и повалил на бок, позволяя коню лягнуть пустое место.

- Никогда, слышите, никогда ! Не подходите к жеребцам сзади. Уж лучше встать спереди и погладить по мордашке. ТАк лошадь будет не так обеспокоена. Этому меня между прочим папа научил.

Когда Жаку исполнилось десять лет, отец нанял для него целую свору учителей и воспитателей. Теперь каждый день мальчика был расписан буквально по часам: ранний подъем, завтрак за общим столом с семьей (если отец был дома, он, восседая во главе стола, рассказывал о последних событиях в стране; мальчик понимал мало, но папа говорил так увлеченно, что слушать его было приятно), затем в зависимости от дня либо верховая прогулка, либо начало занятий. Уроки продолжались до позднего вечера, но и после этого Жаку не давали покоя: за ужином маменька постоянно спрашивала его, что он выучил за день и приходилось пересказывать всё заново. Впрочем, с каждым разом такой пересказ давался всё легче и даже более того, помогал усвоить знания.

Жаку преподавали историю, математику, французский и немецкий языки, латынь, географию, учили манерам и этикету. Знаний было много и давались они не без труда, а строгие учителя, казалось, вовсе не стремятся облегчить их восприятие. Впрочем, наследнику рода Сарфати и так повезло: его не пороли, не били (правда, несколько раз учитель французской словесности прошелся указкой по пальцам мальчика, чтобы писал аккуратнее, но ничего более) и вообще обращались с ним очень вежливо, хотя и сдержано. Его называли "юный господин" или "господин Жак" - совсем как взрослого. Учился он по совсем новеньким книгам, всегда имел под рукой чистые листы бумаги и неиссякаемый запас чернил.

Самым добрым из учителей был месье Делон, преподаватель математики. Это был средних лет мужчина, очень высокий и потому постоянно сутулящийся, с какими-то дерганными, нервными движениями и такой же улыбкой, которая возникала на его бледном лице всякий раз, как Жак правильно отвечал на вопрос или абсолютно точно решал очередную задачку. Месье Делон относился к Жаку с нескрываемой теплотой. Он никогда не сердился, не кричал и даже если ученик подолгу не мог понять какую-то формулу, месье Делон терпеливо раз за разом объяснял, указывая на неточности и ошибки.

Сложности возникали с языками: ни французский, ни немецки не были похожи на ладино. Это были совсем иные наречия и учить их было не так уж просто. А уж когда дело дошло до заучивания отрывков текста и стихов... С другой стороны, учителя словесности старались приобщить мальчика к увлекательной литературе, принося с собой разнообразные книги про приключения в далеких землях, про героев былых времен, про могущественных королей и прекрасных дам... иногда в этих книгах даже были картинки и Жаку предлагали описать, что он видит, используя максимальное количество метафор и эпитетов.

В 1782 году отца Жака назначили одним из советников министра финансов и доходы семьи Сарфати резко увеличились. Теперь каждый месяц они всей семьей (без отца, правда) ездили в столицу за покупками: нарядами для мамы и сестренок, книжками и игрушками для Жака и Августина. Париж... шумный, огромный, величественный. Из окна кареты Жак не мог видеть всего, но ему казалось, что люди в городе приветливые, хорошо одеты и воспитаны. Улицы, по которым проезжала кареты, были мощеными и чистыми, а дома - новыми и красивыми.

Правда, отец теперь бывал дома еще реже и часто выглядел очень замученным и уставшим. Казалось, за то время, что он пробыл советником министра, он постарел на десяток лет: в волосах появилась седина, в уголках глаз появились морщинки. Но детей он любил так же сильно и все с таким же интересом выслушивал их рассказы о жизни в поместье и детских проблемах.