'trund' | ходы игроков | 'fattah'

Каменный лес. Священный. Здесь не живут люди - только духи Древних, только Боги - из тех, которым поклоняются чужаки-людоеды, и те, что живут за Сумрачными горами и дальше, в местах, где не живет ничто, кроме тьмы и её черных послов.

Здесь тихо, в этой священной роще. Толстые стволы серых деревьев, твердых как камень, а земля мягкая - словно прах. Ты опускаешь руку, притрагиваешься к ней. Пригоршню загребаешь грязной рукой, меж пальцев пропускаешь нежные хлопья теплого пепла.

Оттар-Кирпич, мэр в Фатте заплатил вам ровно тридцать халлеров - по пятнадцать халлеров на брата - чтобы выследить одного беглеца в этом древнем лесу. Дагдар, твой хмурый следопыт-побратим считает, что пятнадцать - это слишком мало, чтобы бегать за проклятым мятежником по оврагам - кем бы этот мятежник ни был.

- Чуешь? - спрашивает Дагдар кивком, беззвучно шевеля губами. В руках - снаряженный арбалет, взгляд сосредоточенный. Конечно, чуешь.

Дым. Костры? Или лесной пожар? Да в это время года?
Странно всё это.

Плохая земля. Рассыпается пеплом под пальцами. Опадает вниз грязно-серыми хлопьями. Пружинит под ногами. Совсем как тогда. В том странном времени, где еще не было крови на руках. Где небо казалось бескрайним, а горизонт эфемерным.
Все стало проще с тех пор, как ни странно.
Мир уже не двулик.

Здесь пахнет дурным предчувствием. Замерли стражами высокие стволы. Гудит меж ними тишина. Вьется, клубится, тычется в колени, будто преданный пес. Послушный-послушный пес. Но стоит руку протянуть – тут же откусит. По самый локоть. До самого сердца.

Не нравится здесь Анье. Морщится, кривится. Принюхивается жадно, с тихим шелестом позволяя пропахшему дымом воздуху свернуться призрачными змеями в легких.
- Чую, - бурчит, не глядя на него. Знает, что и он восторга не испытывает. Да и кто испытывал бы?
Не туда ведут следы. Не туда, где нога живого ступать должна. Вотчина духов и древних богов. Алчных, голодных племен. Грустно идти туда. Особенно за пятнадцать халлеров.

Но дело взято.
И Анья опускается низко к земле, перебирая хлопья пепла. Вглядываясь пристально в борозды и следы. В веточки поломанные. Каким бы странным не был мир – он не умеет молчать. Всегда расскажет, стоит лишь смотреть внимательнее. Слушать.
Пока не расползется грязной сажей новая история.

Принюхалась. Плоской коры шершавость пальцами задела едва-едва. Здесь лежал человек, здесь землю пихнул ногой. Упал, прижался спиной к дереву, огляделся. И дальше побежал, дух переведя. Может, смотрел назад, туда, откуда вы пришли?
Ждал вашего появления?
Осмотрелась внимательно, взглядом пробежав по сторонам. Мог затащить вас сюда, наследить специально, а сам ушел чуть в сторону, притих и сел в укрытии - ведь мог догадаться, что не пошлют собак, нету сейчас свободных отрядов, чтобы за беглецами по чащобам гоняться.
А потому мог выжидать. И пусть у него нет лука со стрелами и даже ржавого ножа - если он там, недалеко, сидит и прячется, глазея в твою спину, то теперь он всё равно вооружен.
Знанием, что вас всего двое. Один к двум - не то же самое, что один к десяти.

Ты не увидела засады, но путь нашла легко - поначалу он шёл строго на север, а после резко изменил направление и двинулся на восток, будто беглеца что-то спугнуло.
Дагдар шёл чуть в стороне, угрюмо глазея на ряды стволов, частоколом окружающих тропку утоптанной серой пыли и обступающих вас со всех сторон.

Странно. Нога мятежника ступила здесь, а дальше..
Ты присела, кинула взор, подняв сжатый кулак - боец припал на колено. Не услышала - почувствовала скорее. Вы с ним - одно целое, слаженный механизм, работающий безотказно.
Ты чуешь дым, и он тоже. И еще кое-что, чего он еще не учуял.
Следы борьбы, и тут же - кровь. По этой тропке, черными каплями в саже земли протоптанной ты сможешь идти даже вслепую.
Крадешься мимо древних исполинов, молчаливых и хмурых, скрывающих серое небо черными кронами, затмевающими солнца блёклого диск.

Но деревья будто бы расступаются, уступая своё законное место длинным, сточенным временем менгирам, исписанным рунами, значение которых ты слабо представляешь - этот язык чужд и незнаком тебе.
Овевает прохладный ветерок твоё лицо. Будто духи говорят тебе "мы тебя видим".

Вы не торопитесь выходить на открытую местность, хотя Дагдар, кажется, уже догадался, что здесь произошло - он говорит тебе жестами "Я - вперед, ты - прикрывай", и, закинув арбалет за спину и расчехлив свой топорик, направляется прямо к центру поляны, где высится огромный - даже по меркам остальных деревьев - дуб с огненно-рыжими, красными и желтыми кронами и дымчато-серой корой. Вокруг него - прелой мертвой листвы плотный слой.
Ты слышала слухи. Старики шепчутся в тавернах, будто бы лес когда-то был совсем другим, и он чахнет, умирает потому, что в нём поселилось великое зло, и смертным путь сюда теперь заказан.
Ну разве что беглецам, обреченным на каторгу. И тем неудачникам, что их ловят.

Дагдар сдвигается чуть в сторону, опускает топорище в кольцо, машет тебе рукой. Он не верит в призраков, в его взгляде нет страха - скорее изрядное удивление.

К великому дубу, плачущему человеческой кровью, прибито копьем обнаженное тело. Даже не вглядываясь, легко узнаешь в нем того самого Кормана, смутьяна, который подбивал людей на мятеж, достиг определенных успехов, но был пойман, а после сумел-таки сбежать из-под стражи.
И всё это лишь для того, чтобы быть пойманным и принесенным в жертву полуголыми дикарями в угоду своим тёмным богам. Это плохо, очень плохо - так далеко они обычно не заходят.
- Живым или мёртвым, ха, - Дагдар смачно плюнул на землю, туда, где свились длинной сизой змеей кишки мертвеца. Обхватил одной рукой древко грубого копья и резко дернул на себя. Тело с громким "чвак" отдало оружие и грузно повалилось наземь, взбив пыли серой облако с земли.
- Надо брать трофей и уходить, - мужчина присел рядом с трупом, притронулся к телу, - он еще теплый, - расчехлил короткий изогнутый нож, прихватил Кормана за длинные сальные волосы, отнял обезображенное лицо от земли.
- Тебе она ни к чему.. - пробормотал, вонзая лезвие в бледную шею.

Он теплый, и кровь еле-еле свернулась. А это значит, что где-то рядом рыскают твари гораздо опаснее духов леса. По закону эта роща, и всё, что к ней прилегает, принадлежит короне, и появление дикарей здесь - пускай на относительно безлюдной территории - уже плохая новость.

И всё же.. отчетливее стал запах дыма, но на полянке - ни следа костра. Они не жгли Кормана каленым железом, не стали лагерем неподалеку - иначе ты бы их уже учуяла.
Или они учуяли вас.
Дым.
Так что же всё-таки горит?
На севере должен быть крошечный поселок. Виле? Вроде бы так. Фатта - пограничная застава - вовсе не "ноготок императора", как утверждают многие в столице. Да здесь по всей округе веками живут люди, которые однажды имели глупость преклонить пред имперскими послами колено, и маются с тех пор и поныне от набегов дикарей и тех, что еще похуже.

Быть может, как раз им требуется ваша помощь?
Дагдар закидывает котомку на плечо, вытирает нож об жухлую траву, вопросительно кивает, мол: "Куда?"
Он поразительно беспомощен в этой древней роще, где легко можно сбиться с пути и потерять направление, если не смотреть себе под ноги и не слышать дыхание ветра.
Ты слышишь его. Он говорит: "Торопись".

Предчувствие.
Пеплом перекатывается на кончиках пальцев, входит в кожу серо-черными знаками. Метит, плотью обрастает. С каждым шагом, с каждым вдохом. Картинки-образы мелькают перед глазами. Мир легко отдает свои секреты, вновь разжигая пожары ушедших уже событий. Делится правдой, подставляет серебряное брюхо раненой земли.
Анья слышит и видит. Припадает, останавливается. Хищно поднимает голову, принюхиваясь, будто псина. Мир говорит, бает сказки. О том, как прошел здесь человек. О том, как кровью здешняя трухлявая почва умылась. Напилась, вобрала в себя. О страхе, что приходит неожиданно, подбираясь со спины. Остро вонзается в хребет, оставляя едкое чувство безысходности.
Не упустить тот миг священный, когда хищник становится жертвой. Охотник – добычей.
Оскалилось чутье. Вздыбились волосы на загривке.
Не нравится здесь Анье.
Покой, тишина пронырливая. Изворотливая и трусливая. Прячется меж стволов исполинов древних, шуршит листвой опавшей. А в следующий миг – взовьется. Взвизгнет и лопнет, обрызгав нутром своим двух незадачливых неудачников, оказавшихся волею случая в плохом месте.

Бросает косой взгляд на Дагдара. Насторожен, спокоен. Он в духов и богов не верит. Может и лучше оно так – не верить. Словно незнание убережет от потусторонних сил, застит глаза им. Спрячет и укроет, защищая благословенным неведением.
Анья так не может.
Ослепнуть, оглохнуть, заблудиться – не имеет права. Пока ветер говорит с ней, пока ведет осторожно по самому краю. По черте, за которой – запах горького дыма.

- Легкий улов.
Плохая добыча. Слишком просто досталась, сама в руки скользнула. Плохо воровать чужие заслуги. Плохо забирать дань, не запачкавшись кровью.
Плохо, да Анье наплевать сейчас на это.
Ее тревожит дым. И ветра мелодичные напевы.
- Скверно, - кривится, услышав про тепло трупа. Значит, двуногие хищники еще рядом. Где-то близко совсем. Что им двое, пусть вооруженных даже? Ничего. Копьем прибьют, как Кормана. Как мух нанизают на иглы, пустив на голодную здешнюю землю новую свежую кровь.
- Не должно их быть здесь, - почти шепчет, оборачиваясь и вглядываясь напряженно в дрожание теней.

Не смотрит Анья на то, как собирает Дагдар трофей. Ее дело было довести. Она довела. А теперь... а теперь надо вывести.
Получить гнилые пятнадцать халлеров.
Быстрее, быстрее беги из этой рощи. Беги, не оставляя следов. Не оборачиваясь. Не замечая теней. Беги и не спотыкайся. За стены города.
Дым. Огонь и пепел.
Совсем как тогда. Сгорел родной дом до последней балки. Рухнул, раздавив светлое будущее. Отобрав что-то важное. И что, если и сейчас?..
Нет. Не думай. Иди, откуда пришла. Прочь отсюда. Ты помочь ничем никому не сможешь. Себе помоги. Своя шкура дороже.
- Туда, - уверенно кивает на однообразный пейзаж Анья, и первая устремляется мягкой крадущейся походкой к деревьям. Дагдар так беспомощен сейчас.
А она так глупа.

Прочь от обезглавленного тела, оставленного на съедение лесным тварям - ему уже всё равно, его душу пожрали местные божки, а плоть есть плоть. Кости - в прах, и по ветру.
Идешь мимо менгиров покосившихся, что уж добрую сотню лет как мхами укрылись, но всё так же верно служат своим незримым повелителям, и несут слово в твой незапятнанный, чистый разум, ограждают, повелевают - слушай, смотри!
И ты смотришь. Смотришь как никогда внимательно. Под ногами твоими хрустят осколки разбитых черепов. Это место священно - для одних оно является божественно-возвышенным, для других - смертельно опасным.
Ты только слышала про ужасные ритуалы, которые проводят чужаки-северяне, и одних только слухов хватило тебе, чтобы кровь в твоих жилах похолодела. Как можно называться человеком и творить что-то настолько бесчеловечное?

С направлением нет проблем - знай себе иди на запах дыма, строго на север, переступая через гниющие замшелые коряги. Зорко озираешься, останавливаешься каждые пятьдесят шагов, молчишь, прислушиваешься. Никого.

Редеет лес постепенно, неохотно расступаются вековечных деревьев могучие стволы, выпуская из своих незримых объятий, тяжелых и мрачных.
Но с приходом солнца и света приходит и понимание.
Густой черный дым столбом в небо уходит, тумана белая пелена затмевает горизонт. Занимаются багряным огнём крыши, а створки крепких ворот, смотрящих на юго-восток, выдраны чудовищным усилием в сторону дороги.

И тихо, очень тихо. Не слышно криков женщин, визга детей. Звуков борьбы, рёва боевых рогов.
Только Дагдар тихо сопит в бороду, глядя то на тебя, то на крошечную горящую деревушку. Подбирается ближе, шипит:
- Жить надоело?

Смерть скрипит под ногой. Хрустит костями земли и пеплом рассыпается. Каждый осторожный беззвучный шаг вонзается в плоть реальности ужасающим ревом. Раскатами весенних гроз. Заставляет морщиться, сжимать до скрипа саднящие челюсти. И упрямо идти вперед.

Под серебряными тенями серых гигантов, корнями сплелись чужие правила чужих игр. Опутала мхами иная правда мир без привычных точек опоры. Здесь не действуют законы, к каким ты привыкла. Здесь сердце бьется в ином ритме. Иначе дышится. Иначе видится. Здесь не место тебе.
И замрет Анья в нерешительности один раз. Коснется рукой шершавого ствола. Неуверенно обернется, будто след потеряла. Словно не знает, куда идти дальше. Знает. Она всегда знает. Направление только выбрать бы. Не ошибиться. На плаху своего неожиданного альтруизма не лечь головой, подставляя шею клинку судьбы.
Вдох. Выдох.
И дальше. По сухим трупам чужих вер и религий. По миру, который никогда не понять. Пытаясь отринуть страхи, запихнуть подальше. Не прислушиваться к подлому шепотку в голове, твердящему о том, что теперь назад дороги нет. Что больше не видать им с Дагдаром стен Фатты.

Все горше становится воздух. Все ядовитее запах дыма. И рука сама собой хватает подол плаща, поднося к лицу, пытаясь защитить легкие от смрада догорающего пространства.

Был дом. Стоял, манил светом теплым в маленьких окошках. Была жизнь. Правильная, тяжелая и настоящая.
Все выгорело дотла. Все сгинуло. В пепел обратилось, устлав землю пушистым трухлявым ковром.
И крепче сжимаются зубы. А взгляд все острее. Смотрит вперед, не мигая. Тщетно пытаясь отбросить образы былого.

Шипение вырывает из очарования пожарища. Заставляет бросить косой взгляд на Дагдара, прошептав едва слышно в ответ:
- Мне нужно было убедиться. А тебе нужно научиться смотреть, куда ты идешь.
Болотисто-зеленый взгляд впивается снова в полыхающие бутоны голодного рыжего цветка. В его алчную первородную злобу.
- В Фатте должны узнать об этом, - тихо-тихо говорит.
А слух все пытается урвать хотя бы намек на жизнь. Крики. Плач. Хриплые стоны. Хоть что-то.
Ничего.
- Идем.
Никого.
- Быстрее.

Лес дышит дымом. Он пьет эту боль, впитывает её. Не плачет по умершим ни одно древо, ибо знают мудрые духи рощи, что умершим во спокойствии - дар, нежели жизнь во грехе, в бессменной суете и ожидании смерти.
Так говорили мудрецы, живущие в лесах, тем, кто открыл свой разум и выслушал, так передавали из уст в уста два брата-близнеца - Безумный Ганс и Век-Громила, и их дядя, Мор-Дуб. В те времена, когда ты была крохой, ваш отряд был больше и сильнее, а мир, казалось, стал чище, чем был прежде.
И в конце всё оказалось совсем не так, и ложь осталась ложью, а черное как было черным, так им не перестало быть. Ты видишь это в густом дыму, видишь в почерневших ребрах обломленных стропил, сдерживающих собою угасающее пламя гибели и запустения.
Ты уходишь, не оборачиваясь. Не слышишь ни звука. Шаги складываются в тяжелые минуты. Минуты тягучего беззвучия.
Но если ты не слышишь звуков, то уж совсем это не значит, что звуков вовсе нет.
Шепчет тебе лес шорохом листьев - берегись. Криками птиц говорит с тобой - прячься.
Слушаешь ли ты?

Дагдар, пригибаясь, крадется рядом.
Осторожно пальцем грязным тычет чуть вперед и в сторону.
Туда, где у больших камней, чуть на возвышении, расположился крошечный отряд.
Их шкуры грязно-серые, но под коркой пыли - чистая белизна. Оскаленные морды, глазницы залиты огнем, а из пасти клыкастой выглядывает косматое обветренное лицо чужеземца. В руках - копья и мечи из простых металлов, но острые на вид - так ли это важно, чем ты убил человека - лучшей Имперской сталью или обыкновенным камнем?
Человек с маской-черепом коровы или яка нависает над плоским камнем. В руках его белеет что-то - это обломок берцовой кости. Пред ним - дитя. Такой ужас ты видишь не впервые, и от осознания этого хочется упасть тотчас и обмереть от жуткого воспоминания.
Дитя даже не трясется, не воет и не скулит - оно застыло. Сальных волос колтуны свисают, чуть не доставая до голых плеч. Ему не больше пяти. Или ей?
Не разберешь. Стоит рядом с ребенком громадный воин в шкурах разодетый, длинной бороды лопата закрывает половину лица, в руке - тесак зазубренный, глянцево-черный, с красным оттенком. Он проливал кровь этой ночью.
Тот, что в маске, склонился над ребенком и сказал что-то - не разобрать.
Дитя не ответило. Полусидит-полулежит так, как был пойман, как был брошен, голову - вперед и вниз. Не смотреть. Не видеть.
Знакомо?
Дагдар, словно змей, ползет ближе. Взведена струна арбалетной тетивы, стрелы точеная полоса в гнезде сидит словно литая. Немая ярость. Губами шепчет: "Нет".
Пускай бы он не вмешался, этот бородатый глупец. Может, он хороший человек и пытается жить по совести, но как только он нажмет на спуск, вам конец. Это знаешь ты, это знает и он.
Или пускай вмешается, а там уж боги леса рассудят, кто прав, а кто - виновен?

Смыкаются в груди тиски, стискивают сердце, заставляя ухнуть глухой болью. Ослепнуть на миг.
Больно?
Давно забытые образы оживают, опадают вместе с вечным пеплом, устилают гнилую землю и двух гнилых людей. Людей без чести, без добродетели и самоотверженности. Людей, для кого важнее выжить. Всегда и везде. А все остальное...
Пожар. Огня извивающаяся пляска. Гибкие янтарные ручейки, окрашивающие серый мир алым медом. Дожирающее бревна маленьких домиков пламя. Дохрустывающее кости чужой жизни, утонувшей в копоти.
И в уголках глаз что-то блестит. Щекочет так некстати.
Больно?
Нет, это только дым.

Что было тогда, многие годы назад? Было похоже.
Уходи – шепчет лес. Беги – твердит слабый ветерок, касаясь свалявшихся волос, заплетенных в тугие пасма.
У них нет шансов.
Только подлые воспоминания сжимают кольцом ловушки все крепче. Душат. Душат. Не дают вздохнуть, чтобы не закашляться. Не дают отползти подальше и зажмуриться, притвориться, что не было этого. Не будет никогда. Случайно подсмотренная сценка. Случайный кусочек мира, из которого она сбежала давным-давно. Такой же маленькой босой и лохматой, как тот ребенок, что стоит перед жнецами в шкурах.
Им не спасти. Ни его, ни себя.
И слишком громко скрипят зубы.
Косой взгляд на Дагдара.
«Подожди»

Еще возле дерева, напоенного кровью их заказа, она знала, что не уйдет. Не повернет назад, не проведет до стен Фатты. Не в этот раз, когда прошлое наступило на хвост, придавив и окунув с головой в пламя. Знала, ощутив такой едкий запах дыма и огня. Коснувшись пальцами пепла.
Мы рабы своего прошлого. Оно впивается клыками в лихой час. Разжевывает, расщелкивает все благоразумие. Оставляя пыль пустых стремлений все исправить. Вернуться назад, чтобы найти себя, маленькую и потерянную. Чтобы спасти.
Или погибнуть навсегда.

Анья припадает все ниже к земле, будто на плечах ее – неподъемный груз. Ползет, скрываясь за стражами этой земли – величественными стволами старых древ. Касаясь их коры, внимательно глядя под ноги, где под слоем пепла предательски может хрустнуть веточка. И с каждым шагом все ближе подбираясь к своей смерти.

"НЕТ!" - шепчет Дагдар одними губами, но поздно - он не решается рвануть тебя рукой к себе, зажать под мышкой и ждать, пока всё закончится - слишком много будет возни. Он знает, что тебя не получится удержать.
Прикусил нижнюю губу, сощурившись.

Травы пепельной былинки колют ладони. Цепкий взгляд - по головам, считает солдат-копьеносцев, считает стрелы и пики. Их слишком много для тебя одной. Будь даже вдвое меньше - ты сдюжишь ли против трёх крепких, закаленных межклановыми войнами и переходами через горы бойцов?
Против троих, может быть, и сдюжишь. Но их двенадцать. И один - в черепе-шлеме.
Говорит мелодичным голосом что-то ребенку, острым сколом кости прикоснувшись к подбородку. Поднимает лицо на себя, произнося речь, смысл которой от тебя ускользает. Что-то про "поиск", "могилу". Напряжена как пружина, замираешь, когда один из бойцов вертит головой, будто что-то заметил.
Ты - призрак леса. Дух древа. Невидима. Неслышима.
И, всё же..

***

Предводитель, тот, что в черепе, гладит сальные волосы ребенка, приговаривая на северном наречии, и в его голосе нет требовательной угрозы - скорее, вежливость того, кто просит.

***

Боец делает шаг в твою сторону, как бы в нерешительности машет рукой другому, тот окликнул остальных. Ты понимаешь, что он сказал, и без знания языка.
"Эй!"
Напрягли зрение варвары, рассыпались двойками.
Лежишь. Бежать?
Или просто лежать и ждать, пока кто-нибудь из них не подойдет вплотную и не вгонит тебе в низ спины острие копья?

***

Шаман говорит, меж тем, мягко и нежно поглаживая костью под горлом ребенка.
Улыбка на его лице, взгляд сосредоточенно шарит по лицу пленника. Он чего-то ждет.

Мир замирает в груди. Мир колотится отчаянно о ребра. Долбит в виски. Рассыпается трухой под пальцами, впивающимися в пепел земли. Ему страшно. Лопнуть здесь и сейчас, обрушиться серыми стальными сводами вниз. Скошенными вековечными древами вгрызться в почву. Ее маленький, крошечный мир.

От Дагдара только рукой отмахнулась, сосредоточенно глядя на чуждые лица. Просачиваясь сквозь заросли, втекая в стволы. Сливаясь с корой. Серо-бурая одежда всегда была лучшей для маскировки. И особенно здесь, когда смерть так близка.

Риск – первое, чему ее учили. Оценивать риск и не соваться туда, где нет шансов. Бросать товарищей, если придется. Уходить, головы не поворачивая, закусывая губы и впечатывая в сердце новое клеймо греха. Вины, что придет чуть позже в ночной тишине.
Как теперь.
Зачем ей этот ребенок? Он не ее. Его не убивают даже.
Глупая Анья.

Дыхание останавливается, закрываются веки. Впивается в ладони земля. Когда вертят головами воины, с которыми ей никогда не справиться. Она не слышна, невидима, но лес не умеет долго хранить свои тайны. Рано или поздно он ошибется – хрустнет подло веточкой под коленом. Скатится с холмика камушком. И тогда ей уже никто и ничто не поможет. Двоих, троих, если повезет, - заберет с собою. А остальное останется Дагдару – бежать к Фатте, чтобы рассказать о подступивших слишком близко северянах.

Все глубже уходит корнями в землю Анья. Становится одним из здешних стражей с серой корой вместо серой кожи. С ветвями колышущихся слепленных волос. Не двигается, не дышит почти. Заставляет сердце биться в ритме текущих по стволам соков. Ее нет здесь. Она – никто. Ничто. Только пепел и воздух. Только призрак, идущий за шаманом.