Беспорядки в Пьяченце (1497 г.) | ходы игроков | Особняк дома Джованни

Утреннее солнце играло в волосах, грело кожу и опускалось на пол мягкой пеленой, устилая его золотистым ковром. Молочные шёлковые занавеси развевались от лёгкого ветра, проникающего в спальню через открытое, во всю стену, окно. Он доносил с улицы различные запахи и звуки; то были звуки листвы шелестящей, и отдалённый топот десятков чужих ног, и лёгкий гул голосов - центр города оживал, пульсировал, выбивая ритм словно сердце. И щекотали нос извечные, въевшиеся в мостовую этих улиц запахи - кофе, свежеиспечённого хлеба, свежей листвы и перечный запах пыли, что залетала в комнату и кружила серебристыми вихрями, опускаясь на пол.

Его руки мягко скользили по коже, обхватывая тонкий стан жены. Она стояла перед ним, обхватив его голову руками, и целуя в макушку. Он закрыл глаза и прижался к её груди, вдыхая аромат её тела; едва уловимый, мягкий и сладковатый.
Необычайная нежность. С такой нежностью относятся друг другу только любовники, но никак не муж и жена, пробывшие в браке чуть более шести лет. Если бы существовал в эту секунду сторонний наблюдатель, он бы точно решил, что перед ним молодые возлюбленные. Не разгадал бы он, что эти люди знают друг друга уже давно, и многие годы делят друг с другом постель. Ведь с течением времени влюблённость тает, уступая место пресной супружеской жизни, и долг этот становится в тягость обоим, оттого и появляется у супругов некто на стороне.
Так было и с Матиасом, и с Беатрис. Их жизнь, ещё несколько месяцев назад, являла собой зрелище совершенно обыденное для итальянской пары. Они едва ли разговаривали; всё время Беатрис посвящала своему сыну, а Матиас был весь в делах и имел интрижку с девчушкой чуть помладше жены. Всё изменилось... Преграды между ними растаяли, и натянувшаяся струна напряжения лопнула. Ложь, словно ядовитое облако, окутывала их, но теперь... Всё стало ясно и прозрачно, и они видели друг друга насквозь. Ирония судьбы ли в том, что они узнали друг друга по-настоящему только через шесть лет совместной жизни?..
Теперь они всецело принадлежали друг другу. Любовь, что, казалось бы, ушла из их жизни, возникла вновь, раскрываясь свежим бутоном розы. Она цвела и благоухала, распускаясь в грудной клетке трепещущем сердцем навстречу первородному, чудесному чувству. Он вспомнил, как полюбил её в тот день, когда впервые увидел. Как решил, что, во что бы то ни стало, сделает её своей женой, и она родит ему красавца-сына. Она вспомнила, как бросила на него взгляд и застыла, и как быстро забилось сердце, и как потянулось к нему всё её существо...
И сейчас, застыв в одной позе, обнимая и лаская нежные тела, они думали - как они могли забыть?.. Зачем лгали? Зачем возводили преграду?
Лучшим лекарством оказалась правда.

***

В то солнечное утро Пьяченцу огласили крики гонцов, что, браво разъезжая по городу, докладывали такую весть: сюда спешит посланник герцога Сфорца. Матиас Джованни, завтракая в то утро на открытой веранде на втором этаже, слышал это, и чашка с горячим кофе застыла в его руке. Беатрис, сидя напротив, многозначительно взглянула на мужа и выпустила из рук вырывающегося Фредерико. Мальчик подбежал к кованной оградке и посмотрел вниз.
- Папа, там всадник! Посмотри, как он одет, папа!
- Рико, не прыгай. Это опасно, - наказала Беатрис, но не к чести её: думала она совершенно о другом. Впрочем, как и её муж, что читалось по его зеленоватым глазам.
- Я вижу, малыш. Превосходный наездник. Беги одеваться к Матильде, мы идём на площадь.

***

Главная площадь города в считанные минуты оказалась переполнена. Стоял гул; люди топтались на месте, дожидаясь посланника, и переговаривались, живо обсуждая последние новости. Герцог умер, не оставил наследника, кто же будет править Пьяченцой теперь?.. У кого хватит смелости и влияния, чтобы занять почётное место? Каким образом наместник собирается выбрать преемника? Какими способами благородные особы станут добиваться выбора своей кандидатуры?..
Чета Джованни, стоя посреди толпы, казалась даже слишком спокойной и молчаливой. Только в тёмных глазах девушки проскальзывала тень беспокойства, а Матиас нервно теребил ткань собственной одежды. Рико, держа отца за руку, вырывался, норовя убежать вперёд, поближе к пьедесталу, и рука его скользила в вспотевшей ладони отца. В конце концов, Матиас взял сына на руки, чтобы тому было лучше видно, и мальчик успокоился.

...Последние слова слетели с губ посланника, а многие ещё вслушивались в тишину, затаив дыхание. Беатрис оцепенела и даже приоткрыла чудный ротик. Матиас оставался внешне невозмутим.
- Папа, а он правда произнёс нашу фамилию?

***

Кабинет Матиаса Джованни, как и весь его особняк, отличался небольшим пространством и скромностью. Не любил мужчина захламлять место ненужными аксессуарами и побрякушками. Украшением кабинета по праву считался стол - большой, добротно сколоченный, из тёмного дорогого дерева. Эта часть интерьера как нельзя лучше характеризовала своего хозяина; минимум предметов на поверхности отражала его любовь к минимализму, гладкая полированная поверхность - к чистоте, а выбор древесины - любовь к практичным, но и дорогим вещам.
В этом кабинете, несколько недель назад, произошёл тот самый переломный момент, когда между супругами была сказана правда, и теперь олицетворял собой логово того зверя, которому он принадлежал. Здесь, плотно притворяя дверь, обсуждали супруги своё нынешнее положение, и интриги сплетались единым клубком. Каждое ядовитое слово, каждая выдуманная для других семей Пьяченцы ложь - впитывались в эти стены, осаждаясь на поверхности стола, и являлись той же неотъемлемой частью этого кабинета, что и ковёр, что и кресла, что и шкафы.
- Говорят, Альберти созвал некоторых членов совета и обсуждает ситуацию с ними. Глупец! Решил идти против воли герцога и захватить власть самому? - Беатрис стояла, прислонившись к краешку стола, и перед ней, развалившись в кресле, сидел её муж. Он смотрел куда-то вперёд, не видя жену.
- Девочка моя, он купец, ему такая должность ни к чему. Скорее, он найдёт того, кого можно продвигать и спонсировать, а затем и легко им управлять. И, конечно, остальные об этом прекрасно знают... Поддержка главы городского совета дорогого стоит.
- Тогда нужно ехать к нему и улаживать дело.
- Не горячись, Би, зачем срываться с места и спешить? - Матиас улыбнулся, посмотрел на девушку и погладил её руку. - Я думаю, этот толстяк сейчас просчитывает варианты - на какую лошадку выгоднее поставить.
- Ты собьёшь его с толку.
- И не только я. Остальные думают верно сейчас как ты, дорогая; но я не вижу смысла торопиться. Звон монет оттого сладок, что звенит из твоего кармана - мой доход позволяет накинуть ему на руку, в случае чего. Но это может и не потребоваться: двери моих заведений всегда открыты для городского совета, я бываю там часто.
Беатрис чуть успокоилась.
- По-твоему, и вовсе ничего делать не надо - власть и сама придёт в руки.
- А ты хочешь этого, Би? Хочешь получить власть, титул и весь город? Хочешь, чтобы благородные синьоры расступались и завистливо глядели вслед? А мужья их кусали локти от досады, думая, каков везучий этот сукин сын, что вместо них правит Пьяченцей?
Молодая госпожа Джованни расплывалась в улыбке, а глаза её вспыхивали озорным огоньками. Матиас видел её насквозь. Он поднёс её руку к губам и поцеловал нежную кожу:
- Это мне в тебе и нравится. Я восторгаюсь твоими скрытыми пороками, моя маленькая будущая правительница.
- Матиас! Давай поговорим серьёзно, - девушка выдернула руку, но от удовольствия у неё проступил румянец на щеках. - Что ты собираешься делать сейчас? Весь город полнится слухами и пересудами, а твои противники уже вовсю налаживают связи. Но, знаешь, я думаю ты прав... Торопиться не нужно. Можно послушать, что говорят люди и кого они поддерживают больше, и уже тогда что-то предпринимать.
Матиас тонко улыбнулся.
- Умница.

***

Траттория "Cavallo fortunato", расположенная чуть дальше от центра и предназначенная для отдыха горожан менее обеспеченных, встретила своего хозяина со всей положенной оживлённостью и суетой. Матиас был владельцем грамотным, и собственность свою держал в порядке. Чистота и аккуратность были главной заслугой его заведений, но, пожалуй, не единственной; Джованни посещал свои траттории часто, улыбался посетителям и встречал их радушно, как полагается хозяину-итальянцу. Несмотря на нотку холодности в своём характере, Матиас мог спокойно болтать по душам, и, интересуясь делами посетителя, активно поддерживал беседу восклицаниями и жестами - не в той мере, что горячие итальянцы, но живо и, казалось, искренне.
Сегодня он зашёл за порог траттории с улыбкой точно такой же, что и во все предыдущие дни - добродушной, чуть натянутой обязательством. Кажется, весь его облик олицетворял спокойствие, и если он и переживал насчёт возникшего положения, то тщательно это скрывал.
Подозвав помощника, что неустанно следил за всеми пересудами и получал за это звонкую монету, Матиас начал свои расспросы.

***

Беатрис была девушкой отважной и самоотверженной, и потому, следуя указанному мужем пути, нисколько не боялась. Конечно, ей ещё ни разу не посчастливилось видеться с бандитами Пьяченцы, но ради Матиаса она готова была встретиться лицом к лицу с иной стороной жизни города. В какой-то степени она была рада, что её муж связан с этой гильдией и тем более её возглавляет: была в этом какая-то мрачная романтика, и незаконно добытое золото текло к ним в руки рекой.
В её кулаке был зажат клочок бумаги. Заметив в переулке силуэт, облокотившийся о стену, закутанный в тёмный плащ, Беатрис прошла мимо, и клочок чудесным образом пропал. Фигура растворилась в тени.
Три фамилии были написаны на бумаге. Три благородных фамилии, названных посланником герцога. И прямой приказ. Через какое-то время эта бумага будет сожжена, и запляшут в огне буквы, расплавляя вместе с собой три дома Пьяченцы.

У многих тратторий есть своя история, и завсегдатаи с радостью поделятся ей с новоприбывшими. Та - для самых сливок общества, там крутятся большие деньги, там - ставят на петушиные бои, в той обосновалась городская стража, в эту лучше не соваться - мутный там сидит народец...Траттория "Cavallo fortunato", что была расположена не столь уж далеко от центра Пьяченцы, похвастать своей особой историей, увы, не могла. Казалось, она была идеальным воплощением подобного заведения для обычных горожан: чисто, опрятно, качественно и неособо дорого. Вот только те, кто сейчас ел и пил в основном зале, неподозревали о том, что за стеной есть еще одна маленькая комнатка, где серьезные люди решают серьезные дела.
Вот и сейчас благородный владетель траттории, синьор Джованни, попривествовав почтенную публику, прошел за управляющим на кухню - никак с проверкой качества работы сего сердца любого кабака. За что ему честь и хвала - в принадлежащих дому Джованни заведениях качество пищи всегда было на достойном уровне: никто не травился, да и крыс на кухне было днем с огнем не сыскать. А вот два здоровенных откормленных кота, любимцы публики, ходили, где им заблагорассудится, форменно требуя с посетителей дань. Им не отказывали - лучше поделится кусочком мяса с наглым кошаком, чем видеть погрызанные крысами овощи.
Но сегодня Матиас не собирался проверять работу своих подчиненных: помимо денег, траттории приносили ему не менее ценную вещь - знание. Ведь где, как не в таверне, аккомулируются все городские слухи и сплетни? И люди Джованни с заботливостью пахаря тщательно просеивали их, отделяя зерна от плевел, чтобы представить своему господину поистине волшебный отвар из свежейших городских новостей. Но бегать по всем своим заведениям было бы затруднительно, да и бессмысленно, и поэтому центром своей паутины дворянин избрал неприметную "Cavallo fortunato", управляющему которой передавали свою информацию другие.
Говоря об этой траттории, нельзя не упомянуть о ее владельце: Бартоломео Риччи. Спасенный Матиасом практически из петли, он был по-собачьи предан хозяину, а, кроме того, отличался неплохими способностями не только к торговле, но и к аналитике.
Вот и сегодня, проведя Джованни в потайную комнату и поставив на стол бутыль дорогого вина с испанских виноградников и тарелку, полную легкой закуски, Бартоломео, прохаживающийся из угла в угол, начал вещать:
- Ну что же, синьор, primo. Сейчас активнее и явнее всего действует Эмилио де Боно. Этот ненормальный, видимо, решил наплевать на указ Моро, и сейчас срочно укрепляет свое поместье и божится, что только он может стать достойным владыкой Пьяченцы. Боюсь, этот бешенный пес сейчас раздумывает, комы бы вцепиться в горло. Из четырех претендентов он нелюбит никого: вас - потому что вы занимаетесь торговлей, Сальваторе - за то, что они офранцузились, Фаррадечи - за то, что Бернардо считается первым клинком Пьяченцы, а то и всей Романьи, Эстокадо... Ну, к нему он относится немногим лучше, но все равно считает его слишком умным для поста начальника городской стражи.
Secondo, епископ. Поговаривают, что отец Феликс очень недоволен волей герцога Сфорца, и обещает любой ценой попытаться остановить кровопролитие. Солдат у него нет, но если он натравит горожан на того, кого обьявит предателем церкви... В общем, не мне вам обьяснять.
Terzo. О чем сейчас болтает городской совет - пока неизвестно, жду вестей от людишек из дома Альберти. Но вот что могу сказать, Нинни, по дороге туда, громко распинался о необходимости скинуть власть титулованных ослов, и установить республику типа венецианской. Я бы на их успех не ставил и сольдо, но крови они могут попортить немало. Да еще говорят, что в ремесленных кварталах они тихонечко собирают ополчение.
Quarto. Паоло Джустиниани, лейтенант стражи, сразу после речи гонца оседлал коня и умчался за город по направлению к монастырю. А уж туда ли он направился, или нет - о том мне неизвестно.
Quinto. Аарон бар-Шалмон, поганый старый жид, готовит обращение о том, что готов всем представить кредит на почти любую сумму всего за тридцать процентов в неделю. Может, пустить этому ублюдку во двор красного петуха? А то взял моду - на проблемах честых итальянцев наживаться!
Ладно, господь с ним, с жидовской рожей. Sesto. Синьора Пикколомини срочно ищет себе мужа из будущих графов, желая таким образом поддержать своего супруга и помочь ему деньгами. Ну и самой стать графиней, да. А у вас уже есть жена, вот беда-то, а?
Settimo, этот извращенец Амадео планирует через пару суток дать новую пиеску. И если отсыпать ему золота, он не забудет упомянуть щедрого покровителя искусств, который подарил народу замечательный праздник.
Ottavo. Поговаривают, Колонна уже направил письмо в Милан с требованием отдать город ему. И еще ходят слухи, что он решил нанять в Риме убийц и перебить всех кандидатов.
Вот как-то так. А об остальном, синьор мне пока неизвестно. Завтра с утра я вам отправлю записочку с дневными слухами - я уверен, их количество резко возрастет.

...Папаша Карло, один из тех, кого в свое время приблизил к себе Матиас Джованни, уже почти полчаса переминался с ноги на ногу в темном переулке между улицами Медников и Святой Аньес. В проклятом переулке явно кого-то недавно рвало, и задно, судя по запаху, здесь испражнялось не меньше десятка кондотьеров. Причем вместе с конями. И дернул же его черт согласиться встретить личного эмиссара самого proprietario именно здесь! Но ведь раньше в этом закоулке было чисто и опрятно, как на могиле кардинала! Теперь Матиас ему точно голову оторвет!
Невеселые размышления Папаши Карло прервал громкий перестук каблучков. Неужто какая-то дамочка решила отлить в этом проулке? Вот удача-то! В руке бандита серебристой рыбкой блеснул острый нож. Блестнул лишь затем, чтобы вновь скрыться за темной тканью одежд.
При виде зашедшей в это вонючее царство мужчина непроизвольно сглотнул - старшой послал на встречу с ним не кого-то, а собственную супругу! Приняв из ее рук послание, дождавшись ухода женщины и выждав для верности еще пять минут, преступник почти что галопом устремился к своим.
Добравшись до неприметного дома у реки, Папаша с трудом, по слогам, но все-таки прочитал записку. Эвон, что удумал синьор - следить за представителями прочих домов. Нет, это, конечно, было можно, но, с учетом опасности задания, требовало от Джованни определенных финансовых вложений.
Пока Луиджи-Крысенок передовал желание старшого тем, кого Карло избрал наиболее пригодными для данной роли, Марко-писарь под диктовку записывал смету расходов от Папаши:
"Синьор, твоя просьба будет исполнена, свободных людей я уже разослал. Но работка эта, сам знаешь, опасная, и станет она, так как обьектов для слежки ажно восемь человек, в восемьдесят золотых в неделю. Если хочешь, могу для большей надежности еще монет за семьдесят привлечь к этому делу пацанву с улиц и нищих: тогда они без нашего ведома не смогут ни вздохнуть, ни пернуть совершить ничего.
Со всем уважением, Папаша Карло, Свободный Человек."
Вскоре это письмо оказалось в руках Матиаса.

Новостей оказалось много; Матиас, расположившись на удобном стуле, смаковал багрово-красное вино, закусывая любимым сыром. Был он с виду чересчур спокоен, но к этой особенности его Бартоломео, казалось, привык, и продолжал расписывать в красках все слышанные им слухи. О ноги Матиаса начал тереться пушистый проходимец, что бесшумно проник в кухню и замурчал при виде хозяина.
...К тому моменту, как Бартоломео закончил, Джованни поглаживал на коленях кота и задумчиво смотрел куда-то в стол. Прошло какое-то время, прежде он очнулся и вновь посмотрел на своего работника.
- Превосходно, Бартоломео! – Джованни расплылся в довольной улыбке, поднялся с места, согнав кота, и выпил залпом остатки вина. – Как всегда, ты меня радуешь, мой друг. Завтра жду новых вестей от тебя.
С этими словами Джованни вышел.

***

Вечером, когда маленький Рико уже спал, супруги собрались в гостиной. Матиас читал письмо, что прислал ему Карло. Значит, Папаша готов взяться за работу и подключить уличную шпану... Превосходно.
Беатрис буравила его долгим, пронзительным взглядом, ожидая, когда муж закончит и обратит на неё внимание. Её жгло невероятное любопытство. Матиас был прав, синьора Джованни, помимо прочих своих достоинств и недостатков, обладала эгоизмом, и мысли о возможной власти грели ей душу. Малышка Буджардини, будучи в нежном возрасте, лелеяла мечты о собственном особняке, красивом муже, мешках денег и влиянии на знатных особ. Впрочем, до сего дня некоторые её планы осуществились, но, как видно, не все, раз она захотела быть первой синьорой Пьяченцы. Но как? Беатрис была недовольна тем, что не так часто выбирается в свет - Матиас попросту не любил пышных приёмов и считал их излишней роскошью. Беатрис же полагала, что это важная часть светской жизни города и только на приёмах и различных встречах можно укрепить полезные связи. И вот, настало время втолковать это мужу. Но для начала...
- Расскажи мне всё, - потребовала девушка, как только Матиас поднял от бумаги глаза.
Джованни без утайки поведал обо всём, что услышал от своего подчинённого.
- Хм, значит, синьора Пикколомини ищет мужа, - подобно всем женщинам, Беатрис заострила внимание на новости, касающейся другой женщины. - Надеюсь, в твоей голове нет никаких соображений на этот счёт?
Матиас поднял бровь.
- Если ты не выбьёшь эти мысли из своей чудной головки, то я за себя не ручаюсь. Самое меньшее, что меня сейчас беспокоит, это богатая распутная старуха. Меня больше беспокоит этот подонок Нинни. - Матиас набил трубку табаком и прикурил. - Распространяет своё республиканское дерьмо и собирает что-то наподобие ополчения... Как же.
- А меня он нисколечко не беспокоит.
- Почему же?
- В городе достаточно богачей, которым этот режим невыгоден. К тому же, сейчас, когда есть возможность занять "престол".
- Дорогая моя, если речи этих чёртовых республиканцев достигнут ушей народа... Народ начнёт думать, что его угнетают и ему не дают право голоса. В общем, вобьёт себе в голову всю эту чушь и ложь.
- Подожди, у тебя есть ещё три конкурента, которым ополчение Нинни так же вставляет палки в колёса. Мне кажется, отец Феликс способен сделать нам большее зло.
- Отец Феликс? Что может сделать этот святоша?
Беатрис нахмурилась от несообразительности своего мужа.
- Дорогой, если ты не религиозен, это не значит, что и остальные думают как ты. Слова наместника бога способны достичь сердец и быть приняты за собственные мысли.
- И всё же, раскланиваться перед епископом я не собираюсь.
- Ну хорошо... А что де Боно?
- Пылит, по всей видимости, но ничего не предпринимает. Только распространяет своё мнение, которое вряд ли всем интересно. Не хочу обращать на него лишнее внимание: он напыщенный петух, не более. Если будет сильно мешать, найму убийцу, но, мне кажется, это может и не потребоваться.
- Убийство! Ох... Новость о том, что Колонна хочет нанять для тебя убийцу, меня сильно тревожит. Вдруг это правда?
Матиас тонко улыбнулся, но ничего не ответил. Убийца попытается устранить убийцу... Это будет даже интересно.
- А вот новость о театральном представлении мне очень нравится! - продолжала Беатрис. - Будет здорово, если наши имена назовут в конце представления. К тому же, всегда мечтала познакомиться с человеком, связанным с актёрской деятельностью.
Джованни с нежностью посмотрел на жену: эта тяга к искусству всегда была особенностью женского пола, но, честно говоря, его самого перспектива пересекаться с представителем труппы не привлекала.
- Если ты так этого хочешь, то почему бы и нет? Мне вот больше интересно, с какой целью лейтенант стражи отправился в монастырь. Уж точно не для того, чтобы постричься в монахи. Не Эстакадо ли его послал?
- Для встречи с епископом? - предположила Беатрис. - Но даже если и так: ты всё равно не хочешь иметь дел с церковью...
- Ну, почему не хочу. Можно пожертвовать ей кругленькую сумму.
- Не думаю, что отец Феликс после этого будет сразу тебе симпатизировать.
- Золото способно растопить лёд в любом сердце, да, радость моя? - Матиас смотрел в потолок и пускал дым из трубки, он не видел лица Беатрис, но та в этот миг прищурилась и отвела глаза. - Сегодня я заеду в банк и возьму некоторую сумму. Заплачу моим людям. После этого в нашем распоряжении будет гораздо больше информации, чем на сегодняшний день. Посмотрим, может, приплатим твоей труппе, если ты всё ещё этого хочешь.
- Матиас...
- Да?
- А как ты смотришь насчёт приёма...
- О, даже не думай. Только не в этом доме.

***

Матиас вышел из дома не в лучшем расположении духа. Он прекрасно осознавал, что подобного буйства в городе ещё не творилось, и ему совсем не нравилось, как начинали себя вести некоторые личности. Но, впрочем, их он боялся меньше всего: те, кто много болтает, на поверку оказывается пустозвоном. Гораздо больше его волновали те, чьи фамилии стояли напротив его. Что ждать от них? Как поведут себя они?
Матиас, обладая змеиным хладнокровием, мог ждать сколь угодно долго, пока враги не перегрызут друг другу глотки или пока не набросятся на него; тогда он предпочитал одним точным ударом устранить конкурента. Притаиться и ждать удобного момента - это было в его духе. Именно таким способом он устранил собственного отца.
Но это - он. А что будут делать его соперники?.. Пойдут на него с армией солдат? Заплатят убийце? Озолотят того, кто решится подсыпать ему яду?.. Способный на коварное убийство всегда будет ждать подобных действий от своих врагов.
Убийство... Это слово не вызывало у Матиаса ни страха, ни содрогания при его упоминании. Убийство было закономерным явлением и во многих случаях было самым верным выходом. Вот, например, как сейчас...
Но действовать сгоряча Матиас вовсе не хотел. Пролей он кровь, и весь город начнёт кровавую резню. Не то чтобы Джованни был против - наоборот, он был бы счастлив лицезреть, как надутые денежные мешки перерезают друг другу глотки за власть... Но у него была семья. И меньше всего на свете он хотел, чтобы Беатрис и Фредерико что-то угрожало. Впрочем... с каждым днём угроза будет расти. От этого никуда не деться. И резня... возможно, это именно то, что ему нужно.

С такими мыслями Матиас Джованни направлялся в банк.
Чуть позже, получив сумму в 400 золотых, он передал проверенному человеку мешок с золотом и записку. "Рассчитываю на вас," - коротко говорилось в ней.

***

Беатрис встретила дома Матиаса при полном параде: бардовое платье облегало точёную фигурку, на узкой талии вились золотистые нити. Джованни обхватил её стан и поцеловал в лоб.
- И куда это моя супруга собралась в таком наряде?
- Решила уделить внимание одному интересному господину.
- Мне стоит беспокоится и готовить рапиру к дуэли?
- Пожалуй, нет: возможно, его и женщины-то не интересуют.
- О...
- Я подумала, что идея с театром не так уж плоха.
- Би...
- Послушай. Если ты не хочешь связываться с церковью и влиять на народ через неё, повлияй напрямую. Тебе нужна не просто известность, мой дорогой, а любовь горожан. Время смутное, всем нужно расслабиться и получить удовольствие. И ты будешь тем, кто в нелёгкое время подарил горожанам небольшой праздник.
Матиас усмехнулся. В самом деле, этого он не хотел. Ни любви, ни известности. Его вполне устраивала возможность затаиться и выжидать. Но мысли Беатрис были разумны. А главное: это прекрасная возможность отвести глаза конкурентам. Радушный хозяин тратторий пытается заслужить любовь народа, а на деле - паук, плетущий сеть и готовый впрыснуть яд.
- Очаруй его, девочка моя. - И губы его коснулись нежной кожи руки супруги.

До дома Аарона бар-Шалмона Матиас добралься без проблем. Даже в этот поздний час лавка пожилого ростовщика была ярко освещена, являя собой прямо-таки лучик света в темном царстве окрестных домов, жители которых не собирались тратить всечи понапрасну.
Когда синьор Джованни вошел внутрь, хозяин поднялся со своего места, церемонно кивнув позднему визитеру:
- Таки шэ старый еврей может сделать для такого достойного молодого синьора? Если ви таки пришли делать погром, то не могли бы вы зайти завтра: Сара и дэти уже имеют видеть седьмой сон. А завтра мы будем честно стенать и жаловаться на погромщиков, шэб люди знали, шэ не зря пришли до моего бедного дома.
Узнав, что визитеру необходимо всего лишь воспользоваться услугами банкирского дома Медичи, старик расплылся в широкой улыбке, и, погладив длинную бороду, произнес:
- Азохэн вэй! Так таки сразу бы и имели слов! До как много сумм вы имеете интэрэс?
Названное число заставило ростовщика призадуматься. Сумма была немаленькая, а в нынешней ситуации посетитель мог умереть раньше, чем успеет отдать и долг, и проценты. Тогда для Аарона это будет чистый убыток. Впрочем, за душой у главы дома Джованни было и немало дорогого имущества, и его отчуждение в пользу Медичи решило бы проблему. Немного обдумав план вероятных действий в случае неудачи, представитель банкиров всплеснул руками:
- Таки я вижу, шэ молодой человек имеет серьезные дела и хочет серьезную сумму. Я имею вам слов, шэ четыреста гелт это немало, и многих других я бы огорчил отказом. Многих, но не вас. Условия займа достигли ваших ушей, достославный Матиас.
Дворянин подтвердил слова ростовщика, и тот, позвав из соседней комнаты молодого еврея, как две капли похожего на Аарона, и потребовал принести указанную сумму. Сам же сын богоизбранного народа взял лист явно недешевой бумаги и чернила, и принялся за составление долговой расписки.
Матиасу, пока тот ожидал, предложили вина и фруктов.
Наконец, деньги были принесены, а документ в двух экземплярах составлен. Высокие договаривающиеся стороны оставили под бумагами свою роспись, и Матиас стал счастливым обладателем немаленькой, по нынешним сложным временам, суммы в четыреста сольдо. На этит деньги он мог нетолько оплатить услуги своих шпионов, но и много чего еще провернуть. И пускай придется отдавать и деньги, и проценты, но вложения в будущую власть оправдываются всегда. Деньги и дома проигравших нетолько позволят погасить долги, но и серьезно поднимут благосостояние счастливой семейной пары Джованни. А уж графская цепь...
Мысли титулованного criminale прервал надтреснутый голос еврея:
- И да послужат эти скромные гелт удовлетворению ваших желаний. Жду вас через неделю с новим визитом. Лэхатриот, благородный Матиас Джованни!
...Когда нарядная Беатрис прибыла к небольшому палаточному городку, где разместились актеры, она, как показалось, словно бы переступила незримую незримую черту между унылым вечерним городом и ярким царством веселья: здесь небыло грустных и озадаченных лиц, здесь все жили яркой жизнью и дышали полной грудью.
Явившуюся даму сопровождали к шатру Амадео почти всем театром. Буквально за одну минуту пути женщина наслушалась комплиментов от актеров больше, чем от мужа за месяц. В шатер руководителя предупредительные лицедеи за ней не последовали, вежливо предоставив синьоре возможность побеседовать с Винченцо Кресценци тет-а-тет.
Сам мэтр Амадео сидел в глубоком кресле перед высоким зеркалом из венецианского стекла и был занят тем, что умелыми движениями рук подводил себе реснички. Увидев в зеркале отражение вошедшей, мужчина радостно воскликнул, впрочем, ни на секунду не прервавшись от своего занятия:
- Синьора Беатрис! Как я счастлив видеть вас, прекраснокудрая дочь Венеры, затмевающая томным взором и тонким станом красу самой Елены Троянской!
Какие пути, неизвестные суетным смертным,
Богиню направили в этот театр?
Какая печаль, или тяга к искусству,
Позволили мне обнаружить здесь Вас?
Синьора Джованни, слушая этот монолог, про себя отметила, что Амадео, хоть и небыл знаком с ней лично, сразу же признал ее. Будучи женщиной неглупой, Беатрис поняла, что деятель искусства явно навел справки обо всей знати города, дабы ненароком не попасть впросак. А это означает, что ему действительноинужны покровители.
Впрочем, ловить женоподобного мужчину на излишнем знании она не собиралась, и просто поделилась с ним своей идеей насчет грядущего представления.
Глаза маэстро загорелись, и он, по-быстрому завершив макияж, подскочил со стула, как подброшенный пружиной, и порывисто обнял и расцеловал накрашенными губками щеки Беатрис.
- Синьора, вы просто мое спасение! Конечно, я вседа готов дать представление, и не забуду и своих меценатов! Что вы желаете: что-нибудь обычное, простонародное и всем известное? Или на церковные темы? Тут на организацию много ненадо - пятидесяти сольдо хватит.
Или что-нибудь оригинальное! У меня есть безупречные идеи по тематике древнего Рима, и оглушительный успех мне гарантирован! Просто это дороже, а денег на Высокое Искусство у театра нет: большинство людей, увы, бескультурны. Могу злободневное: смерть Цезаря и дрязги Триумвиров! Это будет прекрасным отображением того, что происходит в городе! Если хотите, ваш муж будет играть роль Августа, который, как известно, победил. На реквизиты и жалование для этого действа мне потребуется, дорогая, ажно сто золотых.
А еще, - тут его голос упал до полушепота, - у меня есть идея, равных которой нет во всей Италии. Да что там Италии - во всем мире! Знаете историю Публия Клодия Пульхра? Нет?, - не дожидаясь ответа, маэстро продолжил возбужденным голосом:
- Душенька, сейчас я тебе расскажу самую яркую сцену, которая будет. Клодий умудрился на день Bonna Dea пробраться в храм к весталкам и соблазнить их всех! И это будет на сцене! Ты только представь - прекрасный юноша и четыре молодых девы в белых одеждах совокупляются под ритуальное пение из-за сцены! Это же новое слово в искусстве! Пульхра должны были за это казнить, но Цезарь, его любовник, спас юношу! Ты только представь: пожилой величественный цезарь грубыми сильными руками сжимает хрупкого прекрасного юношу, шепчет в ухо любовнику, что он ему важнее власти, оставляет на бледной коже синяки и засосы! Это же будет восхитительно! Но дорого, дорого, дорого... Ажно две сотни сольдо... Но если они будут - душа и сердце города будут принадлежать мне! Вернее, нам, милая Беатрис! Что скажешь?

Город утонул в мерцающих огнях, что освещали тёмные улицы из квадратных проёмов окон. Умиротворяющая тишина объяла паутину раскинувшихся узких улочек и бульваров, лишь редкий прохожий нарушал её звуками собственных шагов.
Матиас был одним из тех, кто вышел этим вечером из дома. И, проезжая мимо чужих домов, он вдыхал ароматные запахи готовящегося ужина и слушал чужие голоса, что доносились из ближайших приоткрытых окон. Он знал наверняка, что именно могли обсуждать за столом эти люди: ещё недавно спокойная Пьяченца буквально взорвалась от шокирующей новости. Он усмехнулся. Эти люди могли сейчас обсуждать его семью, возможно, желать ей смерти, не ведая, что один из названных избранников проезжает сейчас мимо их домов.
Джованни чувствовал себя превосходно. Возможно, от того, что любил ночь и прогулки под пологом тьмы. Его не сковывал страх от давящего отовсюду мрака; наоборот, он считал его своим союзником. Он двигался бесшумно, словно тень, чувствуя себя в своей стихии.
Дом ростовщика встретил его приятным золотистым светом в океане царствующей на этой улице ночи. И сам хозяин встречал его радушно; пригласил присесть, предложил, как и любой хороший хозяин, закусить и выпить. Но, верно, вся эта суета лишь для того, чтобы посетитель проникся к банкиру симпатией, а после рот не разевал на названные после завышенные проценты. Но Матиаса цена кредита не удивила; старый еврей был прав, до него дошли слухи.
Подписывая документ и получая деньги, Джованни подумал о том, кто побывал ещё сегодня у бар-Шалмона и были ли среди его посетителей его прямые конкуренты. Но - всему своё время. Всё, что нужно, он узнает.

***

Беатрис вошла в театральный городок и попала в иной мир: полный ярких красок, улыбок и комплиментов. На щеках девушки заиграл румянец. В глазах её блестел азарт, и тонкие пальцы чуть-чуть дрожали от переполнявшего её восторга. Никогда не приходилось ей бывать за кулисами, и эта обратная сторона театра показалась ей восхитительной.
...Амадэо оказался до крайности интересной личностью. И правду о нём говорили - любил он косметику и был несколько женоподобен, но, пожалуй, это придавало ему какой-то свой, особый шарм.
Беатрис отметила то, что Винченцо её знает, и это не могло не польстить ей. Она выслушала все предложения Амадэо, с каждым разом всё больше понимая, насколько театр в самом деле нуждается в деньгах: он готов ей расписать самые лучшие декорации и сценарий и набить за это приличную цену. Впрочем, Беатрис его не осуждала: такие времена. То, что вчера казалось делом, не стоящим внимания, теперь становилось очень важным, а то, что стоило дёшево, резко поднималось в цене. Но стоило отдать артисту должное - расписывал он очень вдохновенно. Что ж, это сотрудничество могло принести свои плоды - если одна лишь идея способна вызвать восторг, то что станется с теми, кто будет удостоен чести лицезреть сиё творение?
Беатрис поспешила выказать своё собственное восхищение по поводу услышанного:
- О, синьор, это замечательно! Признаюсь, я искренний ценитель искусства и поклонница вашего творчества, мне было бы очень приятно, осчастливь вы публику, и меня в их числе, своим театральным шедевром. Семья Джованни будет очень вам признательна, и не одной лишь словесной благодарностью, - тут Беатрис тонко улыбнулась и слегка прищурилась, приступив к тому, что её больше волновало: - Я очень хотела бы увидеть воплощение вашей самой безумной и гениальной идеи, но... синьор Амадэо, каждая идея проникает в разумы тех зрителей, что готовы её воспринять. Мне бы не хотелось ставить рамки только для благородных особ: я думаю, ваш театральный триумф должны видеть люди и более низкого сословия. Время нелёгкое, всем нужно отдохнуть разумом и душой. Мой муж, Матиас, как известно, выказывает свою доброжелательность не только по отношению к богатым... Это должно быть что-то облечённое в форму, такую, чтобы простой зритель её понял, но и со смыслом, что может стать пищей для ума. Я хотела бы видеть в вашем исполнении Высокое Искусство, но, боюсь, сейчас не то время... Надеюсь, вы меня понимаете, синьор? - Беатрис пожала ему руку, очаровательно улыбаясь. - Мой муж не готов тратить двести сольдо на постановку, но и пятидесяти будет недостаточно. Синьор Амадэо, вашу неоценимую помощь семья Джованни не забудет: как только вся эта жалкая суета окончится, она станет вашим покровителем, и вы сможете воплотить в жизнь свои лучшие идеи.

Выслушав Беатрис, маэстро сначала театрально вздохнул, но почти сразу же расцвел доброй, нежной улыбкой, сразу же сделавшей его в разы более красивым. Взлохматив пятерней волосы, Амадео широкими шагами начал мерять пространство шатра, активно жестикулируя и мысля вслух:
- Для народа, но с пищей для ума... Всем извесные постановки? Нет уж! А если на церковную тематику? К черту церковь, Амадео, там скучно! Рыцарские подвиги? На крайний случай! Нужен возврат к истокам, нужно помнить о предках! К дьяволу все французское, немецкое, далматское, сарацинское! Нужно свое, родное! Но что же? Что? Думай, Амадео, думай, тебя все любят и ценят!
Ave Amadeus!, - с этими словами маэстро внезапно подпрыгнул и хлопнул в лодоши, а затем, подбежав к Беатрис, обнял и расцеловал ее. Подняв на женщину горящие восторгом глаза, глава труппы поделился своим откровением:
- Я понял, что надо поставить! Мы представим городу ничто иное, как Энеиду! Странствия и подвиги основателя нашего народа - это интересно всем слоям общества! И есть над чем подумать!
Прекрасноокая девица Беатрис,
Чей тонкий стан как кипарис,
Скажи рабу у твоих ног,
Хоть каплей этим я помог?
Мы произведем в городе настоящий фурор, клянусь Юпитером и Венерой! Наши имена будут славить на площадях и в дворцах, а завоевав сердца народа в Пьяченце, мы с вами пойдем на Рим, и возьмем в свои нежные руки саму душу Вечного Города!
Глаза Амадео горели, руки нежно ласкали плечи Беатрис, ножка в изящном сапоге притопывала от избытка чувств: казалось, будто мужчина превратился в живой и веселый язычок пламени. Прокружив в нескольких танцевальных па неожидавшую такого синьору Джованни, мэтр отпустил ее и направил свой взгляд на полог шатра. Воздев руку в величественном жесте, он объявил:
- Отныне и вовек запомним день сей, тот, что театру моему спасение принес! Восславим же синьору Беатрис мы, что в городе есть первый меценат!
Воздев руки к небесам, маэстро резко сменил тему. Тон его стал задумчивым, мечтательным, нежным, чем-то напомнив синьоре Фаррадечи мурчание большого кота:
- Ах, прекрасный Эней, сильномогучий и неотразимый в войне и мире! Как желею я, что не родился в твои времена! Хотел бы я быть твоей женщиной, чувствовать твой мужской напор и великую силу! Стоять за твоим плечом, надежным и крепким, и смотреть за тем, как ты побеждаешь врагов и основываешь Вечный город!
Излив поток чувств, выдохнувшийся Амадео повернулся к Беатрис:
- Ах, простите мне мои порывы, это все от избытка клокочущих чувств! Послезавтра я представлю эту пьесу народу, и наши имена войдут в историю искусства в Пьяченце.

Беатрис, не ожидавшая такого эмоционального порыва, с ошеломлением и радостным предчувствием наблюдала за метаниями Амадэо. Ей льстило то, с каким чувством и воодушевлением мужчина говорил о будущем спектакле. Провались всё пропадом, если этот деятель искусства не сможет повлиять на горожан, но синьора Джованни верила в обратное. Она так же верила в то, что если любишь какое-то дело, то оно обязательно должно принести свои плоды.
- Превосходно, синьор! Мы с мужем будем ждать вашей пьесы с нетерпением. До встречи, Амадэо. Я пришлю всю необходимую для представления сумму.

***

День подошёл к концу. На тёмном небосклоне сияли яркие звёзды, и свет луны окутывал уснувший город. Воцарившаяся тишина лишь изредка прерывалась отдалёнными звуками шагов и эхом чужих разговоров. Сейчас, под пологом ночи, в Пьяченце творились странные, страшные и беззаконные вещи – со смертью графа Росси в город пришла смута, обнажая самые худшие стороны человеческой натуры.
Герцог Сфорца – настоящее чудовище, решившее поставить на шахматную доску четвёрку королей и, сидя в стороне, наблюдать, как выбранные им пешки будут действовать, погружая город в сплошной хаос. Матиас был согласен с ним в одном – наблюдать за междоусобными войнами было весело, но определённо опасно, если ты являлся их частью… В который раз Джованни спрашивал себя – почему он? Почему герцог выбрал для этой игры именно его? Какими соображениями он руководствовался?.. В любом случае, это было уже неважно. Матиас был одним из избранных, кто мог официально бороться за самую высшую должность города, и разве важно, каким именно образом он был выбран?..

Власть. Само слово так сладко и текуче перекатывается на языке. Осознание того, что она вот-вот попадёт в твои руки, ублажало и грело душу. Человек – существо слабое и не чуждое порокам, всегда ищущее для себя самого лучшего. Человеку всегда всего будет мало. Занимая не последнее место в обществе, владея несколькими прибыльными заведениями, он всё равно будет думать о том, чтобы отхватить из возникшей ситуации кусок побольше – больше золота, больше признания и славы, больше власти…
Кто бы мог подумать, что ему откроются такие возможности?
Но стоит ли игра свеч? У него была семья, которую он любил и стремился защитить. В ходе борьбы за власть может произойти что угодно, и Матиас потеряет самое дорогое, что у него есть.
Но… Отступать и выходить из игры он не хотел. Сама алчность въелась в его сознание, лишая возможности рационально мыслить. Власть. Он может получить весь город. Весь! Он сплетёт паутину покрепче, окутает ей всю Пьяченцу и проглотит – всю, без остатка.

Матиас отвернулся от созерцания ночного города и вошёл с балкона в спальню. Беатрис сидела на кровати спиной к мужу, снимая последние одежды. Мужчина остановился, любуясь тонкой и хрупкой фигуркой своей жены. Прошло несколько лет с тех пор, как они встретились. Их маленький сынишка подрастал. А фигура молодой мамы и зажиточной синьоры нисколько не изменилась. Всё та же узкая талия и ни грамма лишнего веса, то же округлое по-девчачьи личико, те же манеры. Многие знатные дамы Пьяченцы могли бы позавидовать её неподвластной времени красоте.
Бесшумной походкой мужчина подошёл к кровати и опустился в большое мягкое ложе, на котором супруги провели все ночи своего брака. Вопреки предрассудкам некоторых знатных особ, они не стали делать раздельные спальни, продолжая спать в одной постели. Оба надеялись, что день раздела никогда и не наступит.
Рука мужчины потянулась к девушке, легла на бедро, ощущая под собой гладкость шелковистой кожи, и начала медленно подниматься вверх, стягивая ткань ночной сорочки. Беатрис, казалось, только теперь обратила внимание на присутствие мужа, и томно подняла на него глаза, обернувшись. Несколькими минутами ранее они обсуждали то, что смогли сделать за этот день и насколько продуктивным он оказался, но сейчас все мысли о делах начинали постепенно испаряться, уступая место совершенно иным думам. Пальцы уже достигли упругой груди, мягко её сдавив и ощущая в ладони приятную тяжесть.
…В следующее мгновение сорочка оказалась на полу, как и нижние одежды самого Матиаса. Прохлада ночи, впускаемая в комнату через открытое окно, приятно пощипывала разгорячённую кожу. Сплелись обнажённые тела в едином чувственном порыве, сорвался с губ девушки первый стон. Волна жара охватила любовников с головой, кровь всё быстрее струилась по венам, впрыскивая сладковатый и приторный яд удовольствия. Нежные пальчики Беатрис сильнее вцепились в выгибающуюся спину мужа, оставляя красноватые следы. Нет сил ждать, нет сил тратить время на какие-то прелюдии – к чему они? В его объятиях – её хрупкое, податливое тело, и он получил, что хотел. Одной рукой вцепившись в густые волосы жены и повернув её голову в сторону, обнажая её шею для грубых поцелуев. Пальцы второй жёстко и с силой сдавливали её бедро, перемещаясь иногда к подрагивающей в ускоряющемся ритме груди. Частое, сбивчивое дыхание ласкало кожу, и от накативших чувств девушка закусила губу.
Феерия ночи. Торжество любви. Самый древний, самый желанный для человека акт. Всё становится пресным и серым в сравнении с финальной вспышкой удовольствия и чувством удовлетворения после. Капельки пота выступают на коже, и ощущения становятся настолько острыми, что сдерживать себя становится невозможно…
Сегодня Пьяченца со всеми её интригами подождёт.

***

Новый день принёс Матиасу порцию новых слухов. Синьор Джованни, пребывая в отличнейшем расположении духа, восседал в своём кресле в гостиной, вытянув ноги на предназначенный для этого табурет. На столике рядом покоились письма, которые он с потрясающей скоростью вскрывал и откладывал в сторону. Среди таких отложенных писем было приглашение от дома Фаррадечи – прочитав его, Матиас тут же о нём забыл. Но вошедшая в гостиную Беатрис заметила это письмо и вытянула из стопки. Внимательно прочитала и улыбнулась.
- О боже! Матиас! Это же приглашение на приём!
- Би, малышка, оставь эти мысли о приёме. Я их ненавижу.
- Но это ведь приглашение от Фаррадечи!..
- И что ты хочешь этим сказать?
- Мы обязаны пойти. Там будет весь свет Пьяченцы, ты сможешь найти союзников. К тому же, дорогой, некрасиво будет, если ты откажешься прийти. У тебя должны быть очень веские для того причины…
- Дорогая моя, у меня есть веская причина – я не хочу участвовать в этом спектакле лицемерия.
Беатрис тактично промолчала, зная, что именно сейчас мужа не уговоришь – он останется так же непреклонен. Стоило немного подождать, чтобы мысль, которую она посеяла в его голове, укрепилась.

Матиас, тем временем, открывал другие послания. Среди них было сообщение от Бартоломео.
Во-первых, покушение на человека де Боно. Что ж, Матиас был не удивлён – этот старик слишком громко кричит о собственной исключительности и недостойности четырёх домов, выбранных герцогом. Жаль, что попытка провалилась.
Во-вторых, лейтенант Джустиниани выезжал за город и сегодня вернулся. Матиас помрачнел. С какой целью, интересно?.. Явно, послал его никто иной, как Эстакадо.
В-третьих, в доме Альберти состоялся прелюбопытный разговор между ним и известными республиканцами Пьяченцы, и позже к ним присоединился сам Фаррадечи, объясняя, что не хочет кровопролития. Уж не он ли послал людей к де Боно?.. Джованни по себе знал, насколько слова могут расходиться с реальными делами. Строит из себя невинную овечку, но Матиас прекрасно знает, что может за этим образом скрываться.
Это были не единственные новости.
На центральной площади состоялась любопытная сцена. Служитель церкви во всеуслышание продиктовал волю епископа и двух названных оппонентов. И заключалась она в том, чтобы запретить дуэли… Матиас не сдержался и рассмеялся в голос, запрокинув голову. Беатрис с любопытством за ним наблюдала.
- Милый?..
- Глупцы, губят самую суть итальянской души… Ну вот, дорогая, а ты хотела, чтобы я целовал подол этому старому ублюдку-епископу. Ему уже запудрили мозги Сальваторе и Эстакадо. Не знаю, что они ему наговорили, но теперь волей церкви дуэли запрещены. В Пьяченце мир и покой.
Девушка вытянула лицо в удивлении, но, подумав, ответила:
- Но, с какой-то стороны, это даже хорошо. Зато в городе не будет кровопролития…
- Малышка, не будь глупенькой, - Матиас нежно погладил жену по щеке. – Кровопролитие в любом случае будет, но теперь неофициально. В Италии – и без дуэли? Как по-другому честно решить спор? По-моему, лишать горожан этого удовольствия было глупо. Но, впрочем, пусть продолжают, посмотрим, что из их гениальных затей выйдет дальше. Когда, говоришь, выходит наше представление?..
- М-м-м, завтра, Матиас…
- Отлично. Кто-то лишит народ развлечения, а кто-то подарит его. Меня только одно смущает, моя голубка, - что наш спектакль сильно не понравится конкурентам и обратит на нас внимание.
- Но…
- Не переживай, Би. Вряд ли они пойдут в открытую, тем более сейчас, когда сами от лица епископа запретили бои.

Матиас вновь углубился в чтение. Следующей новостью как раз была пьеса Амадэо. Он пропустил её и прочитал следующую.
Альберти выдвигает награду за голову некоего разбойника Апостола, что с недавнего времени начал действовать на окраине Пьяченцы, мешая продвижению торговых караванов. Цены растут, народ в смятении. Матиас усмехнулся и дал прочитать эту часть Беатрис.
- Что ты думаешь об этом, Би?
- Хм… - девушка углубилась в чтение (читала она не так быстро, как её муж). – Я думаю о том, что это отличный шанс заслужить расположение городского совета и горожан.
- Да, ты права. Но я вижу в этом другую возможность.
Синьора Джованни прищурила глазки и изогнула тонкую бровь. По лицу Матиаса было видно, что он что-то придумал и был этим доволен.
- Я чувствую, в твоей голове рождаются какие-то особенно хитрые планы. – Девушка пересела на колени мужа, обняв его за шею.
- Возможно. Я думаю о том, что не стану убивать беднягу, решившего нажиться на бедственном положении нашего города, не имеющего в данный момент правителя.
- О, неужели это противоречит каким-то твоим принципам? – между сказанными с иронией словами сквозила игривость. Под пышную юбку скользнула рука мужа, и он, не отводя глаз, смотрел на её губы.
- Он сможет стать пешкой в нашей игре. Я дам ему покровительство, людей и деньги. Я дам ему возможность впиться в этот город и высушить его досуха. Я подкину конкурентам сложную задачу и отвлеку их. Если они не хотят устраивать в городе побоище, его устрою я.
- Звучит крайне любопытно… - голос девушки становился всё более хрипл, и пальцы сжались в прокатившихся по телу сладких судорогах.
- Этот город будет нашим, любовь моя. Нашим.

***

Чуть позже Матиас уехал на встречу со своими приближёнными из гильдии воров. Он рассказал о своих планах Беатрис, теперь стоило поделиться им с ними и выдать несколько указаний.
- Во-первых, - начал он, - я хочу дать понять этому человеку, что готов содействовать ему. На какое-то время он должен стать нашей фигурой на доске и делать рискованные ходы. Чем хуже он будет себя вести, тем лучше для нас, - Матиас усмехнулся и почесал обросший щетиной подбородок. – В городе слишком спокойно, да и последние новости о дуэлях не прибавляют энтузиазма. Пусть оппоненты отвлекутся на Апостола; в особенности капитан стражи, это его обязанность. Мне не нравится то, что он затевает и куда посылает своих людей. Во-вторых, - продолжал глава гильдии, - я не хочу, чтобы Апостолу раскрывали моё имя. Сказать ему о том, что глава городских criminale предлагает ему покровительство, будет достаточно. Если его поймают – а рано или поздно его поймают, - он может раскрыть некоторых личностей, в том числе и меня. Но вы и так всё прекрасно понимаете. В-третьих, обязательно узнать, не спонсирует ли его кто-либо ещё из моих конкурентов. Мне не нужна помощь собаки, кормящейся за счёт моих врагов. И если ему уже предложили деньги – перекупить. Любым, дьявол побери, способом. И ещё, если ему, по какой-то причине, не нужно покровительство гильдии воров, я его уничтожу.
В последних словах можно было не сомневаться. Некоторым избранным было хорошо известно, настолько жестоким может стать Матиас в стремлении к собственной цели.

Синьор Джованни полагал, что если уж его люди задействованы в одной конкретной сфере, то и незачем поручать идентичные задания широкому кругу лиц. Так было и надежнее и безопаснее. И, раз уж в своей борьбе за власть в Пьяченце он начал работать с папашей Карло, то пока незачем впутывать в это дело других. Папаша, хотя и не производил впечатления умного человека, был надежный l'uomo, не обделенный природной крестьянской смекалкой и хваткой. А главное - он был верен, и ни за что не стал бы злоумышлять против Маттиаса.

И сегодняшнее утро досточтимый синьор посвятил именно встрече с Папашей и его caposquadra. План главы ночной гильдии, хотя и был непрост, тем не менее являлся вполне осуществимым. Criminale слушали хозяина со всем вниманием, наматывая на ус не только ценные указания, но и намеки на судьбу того, кто решит попробовать получить beneficio сразу с нескольких сторон. Обыкновенно спокойный, Маттиас, при желании, мог быть весьма и весьма убедителен, и, когда он заговорил столь жестко и напористо, здоровые мощные teppisti аж прижухли и попытались слиться с пейзажем. Спокойствие сохранил только Папаша, толи отнесшийся ко всему философски, толи несомневавшийся в себе.
Когда синьор Джованни закончил свою речь, Карло неопределенно фыркнул и поскреб бороду. Высморкавшись и вытерев руку о штаны, он облокотился на грязный стол и произнес:
- Capo, не ругайся. Мы поняли, что делать, и немедленно займемся этими cazzo. Вшивые деревенские idioto, возомнившие себя настоящими criminale, будут обнаружены, а до их commandante будут донесены твои слова. Я лично займусь этим делом. А пока скажу: ко всем нужным людям мои топтуны уже сели на хвост, и только battona Эстелла Сальваторе пока еще не покидала дом. Ребятки взяли объекты поздно вечером, так что за вчерашнее сказать почти ничего не могу. Ну а сегодняшние новости доложу завтра, как парни сменятся и отчитаются. Не изволь переживать, никто с крючка не должен соскочить.
О попытке покушения на Гастоне Чени, sergente солдат де Боно, тебе же известно? Я попытался копнуть, кто это мог сделать, но neanche un cazzo невыяснил. Это не наши, точно, и наверняка не ребята Корноухого. Он, хотя у него вместо мозгов полная buca di culo, на такую cavolatta даже он неспособен. Я бы предположил, что это солдаты кого-то из твоих соперников. Но доказательств и даже подозрений пока нет, вот так. Если бы ты сумел провести какой-нибудь смотр всех войск, то можно было бы вычислить хозяина этих безруких cretino: вроде как Чени парочку из них прибил.
Ну да ладно, к чему это я, ты итак все знаешь. Хватит толочь merda в ступе, мы за работу. Как что проявится - пришлю к тебе мальчонку с весточкой.
Ci vediamo lì!

Но, прежде чем Маттиас покинул место встречи, кто-то из пребывавших в помещении бандитов решил усладить слух остальных пением, и, взявши гитару, запел чуть хриплым голосом:
Бросьте кости на грязный стол,
Залитый дешёвым вином,
Ведь если повезёт мне в этой игре —
Повезёт и во всём остальном.
Пусть осталась одна монета,
Но вином ещё полон кувшин:
Это зелье, наверно, растопит
Лёд великих горных вершин…
И кто знает, небыли ли слова нежданного певца случайным предсказанием для Джованни?

...К делу папаша Карло подошел со всем тщанием. Зная о том, что награбленные товары всплывают в городе через третьи руки, а то и вовсе в деревнях, он здраво предположил, что банда Апостола сбывает свою добычу за бесценок хуторянам и, если тех покрепче потрясти, можно попытаться выйти на след шайки. Но рассчитывать только на то, что кто-то из скупщиков поплывет и сдаст Луку, было бы опрометчиво, и осмотрительный бандит собрал у себя восемь молодых парней, наказав им пошляться в лесу, кпждому в своем секторе, и поискать разбойников. При встрече же передать им, что с ними желают иметь дело серьезные люди из городских ночных цирюльников. Визит же к подозрительным поселянам Папаша решил оставить себе, полагая, что у него-то мозгов всяко больше, чем у юных срезателей кошельков с шумных улиц Пьяченцы.
Все, кому выпало работать по поискам банды Апостола, разошлись, и только вечером синьор Джованни получил послание, в котором были описаны результаты усилий городских воров.

Закончив свою речь и слушая человека, что с недавних пор считался его приближённым, Матиас обводил взглядом людей, что сидели перед ним и внимали голосам своих лидеров. Он поймал себя на мысли, что жаждет увидеть на их лицах выражение страха и уважения – того, что он видел когда-то на собраниях своего отца. Он помнил, какое Гаспаро производил впечатление на всех окружающих, помнил, с каким немым почтением и ужасом взирали на него преступники Пьяченцы. Помнил… и хотел забыть. Призрак отца преследовал его, и тщетно Матиас изгонял его образ из головы прочь. В собственных поступках и речах он искал его отражение и… ненавидел себя за это. Тиран, человек, не считающийся ни с чьим мнением, кроме себя самого – не стал ли он его неотъемлемой частью?..
Наверное, что-то от отца в нём было. Потому что в этих лицах он видел смутное сходство с тем, как смотрели на Гаспаро его люди. И разливалось внутри него чувство тщеславной радости, самоудовлетворения. Каким бы похожим на отца он ни был, теперь эта империя беззакония принадлежала ему. И уж в одном он был с отцом согласен – своих подчинённых нужно держать в узде.
- Предполагаю, что это были именно они, - сказал Джованни на слова о покушении на человека де Боно. – Кому-то сильно досаждают самопалые речи этого свихнувшегося старика. Уверен, что от этого ублюдка не стоит ждать подвоха, по крайней мере пока. До тех пор, пока он не додумается заткнуться. – Тонкая улыбка освещает лицо главаря гильдии. - Что ж, в одном они подсобили – кто бы это ни был. Припугнули де Боно.
- Жду вестей, господа, - произнёс он, вставая со своего места. – Не медлите с ними.

***

Беатрис не теряла времени даром.
Новость о приёме взволновала её до крайности. Не слишком зажиточная горожанка в прошлом, синьора теперь – она не часто посещала приёмы, и оттого ощущала себя несколько одиноко и отстранённо. Она прекрасно понимала нежелание мужа посещать подобные мероприятия – слишком светиться среди знати ему не хотелось, да и скопление людей действовало на него несколько угнетающе. Всех, кого нужно, он встречал в тратториях – и этим был доволен. Основной род его занятий требовал большей осторожности, чем мог себе позволить любой дворянин.
Но Беатрис любила общество. С раннего детства она любовалась собой в зеркало, отмечая цветущую свою красоту и представляя, как её украшают разноцветные самоцветы и жемчуга – а вокруг кружатся танцующие пары, и её саму окружают молодые кавалеры, постреливающие взглядами в её сторону. Мечтала, как зайдёт в зеркальный зал под руку с богатым, и по возможности красивым мужем, и их будут провожать заинтересованными взглядами, а потом – возле пианино – подле неё будут толпится первые леди, с восторгом вопрошая, каких тканей её платье и каких краёв её драгоценности…
Мечты. С годами они увядают, оставляя место лишь будничной суете. Беатрис родила прелестного сына, и в заботах о нём забыла о приёмах, о балах, о первых леди… Те приёме, на которых ей посчастливилось бывать, не могли похвастать подобным размахом, что намечалось сегодня. Подумать только! Вся знать Пьяченцы и все четыре дома... Она должна быть великолепна.
Оставив сына на нянечку и взяв с собой слугу и телохранителя (строгий наказ мужа), который, впрочем, не слишком маячил перед глазами, Беатрис поехала за покупками.

…Карета остановилась напротив салона для знати, коим владела достопочтенная неаполитанка Магдалена Дестефани.
Беатрис некоторое время разглядывала дом, в котором обустроилась владелица. В её голове вихрем проносились мысли, а сердце выстукивало быстрый ритм. Она волновалась. Могло показаться, что молодая синьора переживает за выбор материала будущего платья или за то, будет ли оно пошито в сроки – но подобное предположение было бы совсем не верным. Беатрис Джованни во многих вещах видела возможности, и сейчас в её головке созрел очередной план. Пожалуй, не обладающий достаточной детальностью, но имеющий право на существование и вероятность его выполнения.
План был очень простым. Снискать у синьоры Дестефани дружбу.
Беатрис вышла из кареты, поддерживаемая за руку своим слугой. За краткие мгновения она обдумывала, есть ли в её соображениях недочёты. Но ничего подобного не обнаружила. Основным преимуществом этой затеи было то, что Магдалена знала многих знатных синьор Пьяченцы, а женщины, как известно, обладали весьма болтливым острым язычком.

Небольшой трехэтажный особняк Дестефани располагался на via Colonia, одной из улиц города, бравшей свое начало от центра Пьяченцы - площади Ангелов. Не смотря на непрезентабельное название, via Colonia была одной из самых дорогих улиц города, и немногие могли себе позволить владеть недвижимостью там. Помимо самых дорогих лавок, на этой одной из старейших улиц города располагался трактир "Золотая Роза" - самое дорогое заведение подобного типа в Пьяченце, уже не первое поколение принадлежавшее достойной купеческой семье Верди. Нынешний хозяин "Золотой Розы", Оттавио Верди, стабильно был вне политики, не уставая повторять, что хорошего купца и владельца трактира от своих дел может оторвать только война, чума или папский легат.
Особняк синьоры Дестефани был одним из самых новых зданий на улице, и был возведен на месте Дома Падилья, принадлежавшего некогда знатному дому, истребленному в междуусобице лет сто назад. Выкупившая заброшенный дом неаполитанка приказала снести руины, и вскоре на месте пользовавшихся дурной славой развалин было возведено уютное белое поместье в древнеримском стиле.
Вокруг особняка был разбит аккуратный цветник, а у невысоких побеленных стен росли невысокие оливы и смоковницы. В центре дома, меж высоких колонн, подпиравших расположенную на втором этаже анфиладу балконов, шла мраморная лесница, по которой гости дома могли попасть на первый этаж, где услужливый лакей помогал синьорам и синьоритам оставить верхнее платье и провожал их в большую залу, композиционно разделенную на три части. Центральная из них представляла собой большое пустое пространство, отведенное под танцы. В правом крыле был расположен большой стол, могущий разом вместить за себя до полусотни гостей, а также выход в служебные помещения, откуда расторопные слуги приносили благородным гостям еду и напитки. В левом же крыле, по образцу римских поместий, были расположены маленькие домашние термы, в обычное время отгороженные от остальной части дома непрозрачной ширмой.
Из центральной залы также вела лесница на второй этаж, где почтеннейшей домовладелицей были устроены ряд небольших комнат, в которых визитеры могли без опаски общаться и решать интересующие их вопросы. Кроме того, на втором этаже располагались жилища профессионально нелюбопытных слуг неаполитанки, многие из которых были сарацинами и ни слова не понимали по итальянски. Основным же украшением этажа служила длинная балконная анфилада, опоясывающая весь дом и открывающая превосходный вид как на сад, так и на окружающий город - благо особняк был расположен на небольшом холме, возвышаясь над окрестными постройками.
На третий этаж гости практически никогда не допускались, так как именно там располагались покои Магдалены, а также ее таблиний. Впрочем, по рассказам тех, кому довелось подняться туда, третий этаж ничуть не уступал всему остальному дому, являя собой доказательство того, что молодая вдова явно не бедствует. Будучи поклонницей античности, синьора Дестефани не поскупилась на приобретение подлинно древнеримских произведений искусства, и теперь ее особняк был украшен статуями и бюстами давно минувших веков, времен погибшей Империи. Впрочем, уж в чем, а в отсутствии чувства вкуса Магдалену Дестефани упрекнуть было нельзя: все было подобрано очень аккуратно, выдержано в едином стиле и общей гармонии.

...Когда Беатрис прибыла к поместью и поднялась по высокой лестнице, выйдя в атриум, ей предстала картина предпраздничной суеты. Слуги накрывали стол, подметали центральную залу, из кухни доносились запахи готовящихся явств... Посреди всего этого великолепия, в центре атриума, в глубоком кресле сидела в платье, стилизованном под тогу, сама синьора Дестефани и на неизвестном Джованни языке отдавала распоряжения.
Увидев вошедшую, женщина поднялась со своего места и, открыто улыбаясь, подошла к гостье.
- Добрый день, синьора Джованни. Вы прибыли на удивление рано. Я, увы, не ждала визита в это время, и несколько неготова встретить вас так, как подобает. Посему будьте ко мне милосердны и не откажите разделить со мной легкую трапезу.
Обратившись к подошедшему слуге все на том же языке и о чем-то распорядившись, неаполитанка взяла Беатрис под локоток и предложила проследовать за ней в восточную гостиную. Когда женщины поднялись на второй этаж и проследовали в одну из комнат, гостья увидела, что слуги уже расставили приборы и принесли легкую трапезу. Низко поклонившись синьорам, прислужники удалились.
За едой, к которой было выставлено вино с антиохийских виноградников, хозяйка дома поинтересавалась у гостьи целью визита и, услышав просьбу о помощи в подборе платья, согласилась вместе с Беатрис выбрать наиболее подходящий для раута наряд. Поев, женщины приступили к задуманному. Пока синьора Джованни перемеривала платья и подбирала аксессуары к ним, она всячески пыталась сблизиться с неаполитанкой и узнать у нее какие-либо интересные новые сплетни, новости, слухи. Увы, но Дестефани умело обходила все спорные и скользкие темы, умело переводя беседу на наряды и общеизвесные подробности светской жизни Рима, Милана, Венеции, Неаполя. Она оставалась все так же общительной, доброжелательной и милой, но Беатрис быстро сообразила, что все ее усилия завоевать дружбу Магдалены бесплодны. Проклятая южанка, не смотря на всю вежливость и спокойность, продолжала оставаться все такой же чуть отстраненной и спокойной. Синьора Джованни, слышавшая некоторые слухи о нравах и обычаях неаполитанского двора, поняла, что собеседница гораздо опытнее ее в игре слов, и то, что женщина ей явно не доверяет. Впрочем, по слухам, она была такой доброжелательно-нейтральной со всеми, не делая исключений ни для кого.

Дом, представший глазам Беатрис, являл собой образец роскоши. Внешне выдержанный в колониальном стиле, в окружении цветущего сада, и внутри - обставленный со всем присущим владелице вкусом и строгостью её традиций. Девушка не могла не отметить, насколько потрясающее производили впечатление архитектура и интерьер - этот дом, словно экзотическая райская птичка среди обыкновенных птиц, был единственным в своём роде в Пьяченце. Беатрис в этот миг пожалела, что так мало посещала этот райский уголок и не наведывалась с визитами. Особенно, она пожалеет об этом чуть позже.
Слуги сновали по дому, разнося утварь и занимаясь украшением стола и зала. Казалось, они вовсе не замечали гостью или уже привыкли к постоянным посетителям синьоры Дестефани. Беатрис не задержалась надолго внизу и проследовала за хозяйкой наверх, на второй этаж, где обычно происходили её приёмы. Там девушка попыталась осуществить свой план.
Беатрис использовала не все, но многие из известных ею уловок, чтобы задобрить строгую хозяйку и войти к ней в расположение. Это были и лучезарные улыбки, коими она одаривала неаполитанку, и дружественные беседы ни о чём, и разговоры на более умные темы. Беатрис не могла бы похвастаться актёрским мастерством, но всегда считала, что присущее ей кокетство позволяет ей в должной мере производить нужное впечатление. Каково же было её разочарование, когда она обнаружила, что все её способы не возымели никакого эффекта! Дестефани оставалась к ней холодна и учтива и явно держала дистанцию. Не сразу, но Беатрис поняла, что хитрая хозяйка разгадала её не слишком хитрые планы. И тогда улыбка на лице девушки увяла, в ней взыграло негодование и вполне объяснимые эмоции.

"Старая сука," - пронеслось в голове синьоры Джованни прежде, чем выйти за порог особняка. Настроение было самым прескверным, а ей ещё предстояло провести вечер на её ужасном рауте. Но она, в сопровождении слуги двигаясь по направлению ювелирного магазина, надеялась, что подбор украшений позволит ей отвлечься и забыть эту ситуацию. Пошив платья должен был осуществиться в кратчайшие сроки, и, по расчётам Беатрис, она успеет сделать все необходимые покупки, вернуться в особняк и переодеться к приёму.

***

Матиас вернулся домой немногим позже отъезда жены. Без неё он казался несколько пустым, словно из интерьера убрали какую-то важную деталь - как бы нелепо это ни звучало. Джованни привык к тому, что каждый раз его встречает дома жена и бросается к нему сын, требуя внимания. Сейчас в ритуале отсутствовал один из элементов, и это заставило Матиаса задуматься. Прошло всего пару дней с тех пор, как глашатай герцога объявил снискавших его расположение претендентов, а они успели сделать несколько важных дел. Самое главное - они. Ибо до этого события Матиас всё делал один, не посвящая жену в тонкости. Та, прошлая жизнь, резко контрастировала с сегодняшней. Беатрис взялась за дело с удивительным для самого Матиаса рвением. Не то чтобы его это не радовало... Но в его понимании женщина должна была заниматься совершенно иными вещами.
Пожалуй, - он усмехнулся, набил трубку и закурил, сидя в любимом кресле в кабинете, - в конкуренции вся женская натура. Они впитывают её с молоком матери. Они вырастают с осознанием того, что должны каким-то образом выделиться среди своих конкуренток и привлечь внимание потенциального мужа, да и просто снискать мужское внимание. И для того прибегали к различного рода хитростям. Возможно, сам Матиас когда-то становился жертвой этих ухищрений, но никогда не обращал на это внимание. Забавно было видеть этот механизм в действии - на примере собственной жены. Прошло шесть лет с их свадьбы, и только теперь он начинает узнавать её истинный облик. Словно обнаружил под шкурой овечки лисий хвост.

Но предаваться размышлениям он мог ещё долгое время. Часы показывали, что время близится к началу раута, а значит, настала пора собираться. Недавно пошитый чёрный костюм с чёрной рубахой под низ камзола гармонировал с несколько мрачным настроением его владельца, а привезённые из Франции духи завершали образ резкими, немного агрессивными, но оттого не менее приятными древесными нотками. Матиас не слишком задумывался над тем, как лучше одеться для приёма и какое впечатление он может произвести, в отличии от его жены. Его костюмы практически всегда имели чёрный или тёмно-коричневый цвет, единственное, что отличало его сегодняшний наряд от повседневного - дороговизна ткани и некоторые алые части гардероба, что делали его более официальным и ярким.

Пока слуги занимались его гардеробом, Матиас думал вовсе не о рауте. Ему, в действительности, было наплевать, кто там умер и почему по этому поводу собирают гостей, - его заботило лишь то, что могли сделать за это время конкуренты и смогут ли его люди связаться с Апостолом. Казалось, что время безвозвратно утекает, а он не сделал ровным счётом ничего, когда как его противники успевают всё. Возможно, его начала преследовать излишняя паранойя и злость на медлительность своих доверенных лиц, и он заражается нетерпеливостью собственной жены.
Но потом он вспомнил Гаспаро. Он вспомнил себя и свой план, что вынашивал долгие годы и претворил в жизнь в момент, когда его враг и отец в одном лице ожидал этого менее всего.
Терпение, Матиас. Всё придёт к тебе со временем. А сейчас - расслабься и получай удовольствие, наблюдая за сценой полнейшей фальши и лицемерия.

Совершенно определённо прошедший раут нельзя было назвать таким уж плохим. Матиас видел в нём некоторые преимущества - например, общение с интересующими его людьми. Однако в остальном всё прошло... довольно странно. Конечно, он насладился балом, выступлением приезжих танцовщиц, и всё же... Основная его цель заключалась в ином.
На данный момент он имел минимум информации, и это положение дел его совсем не устраивало.

...Особняк Джованни встретил своих хозяев привычной тишиной. Вышколенные слуги, если и не спали, то передвигались по дому тихо и подобно призракам. Маленький Фредерико давно спал. Матиас бросил обеспокоенный взгляд на лестницу, ведущую на второй этаж. Этот вечер напомнил ему о том, что являлось для него важным. При своей внешней хладнокровности Джованни не часто проявлял теплоту к домашним, но, безусловно, любил жену и сына. Сейчас, стоя в холле, он задался вопросом: что для него важнее? Его репутация, положение в обществе, деньги? Или семья?..
Матиас бросил взгляд на жену. Беатрис. Маленькая, хрупкая женщина. Почему-то она ассоциировалась у него с домашним животным, которое он когда-то завёл: её нужно было одевать, кормить, оберегать и любить. Она была его сокровищем и его украшением. Так было до того момента, пока он не углядел в ней острый, по-лисьему хитрый ум. Возможно, из положения собственности на данный момент она перешла на ступень выше, и её мнение он принимал в расчёт. Но главным по-прежнему считал себя и в первую очередь считался с собой, во имя собственного эгоизма. И всё же... Какая-то нить связывала его с этой женщиной.
В нём всё ещё кипела холодная ярость. Он безумно злился на неё. Чувствовал, как ноет сердце от осознания того, что с ней могло произойти нечто страшное. Но он затолкнул это чувство как можно глубже в душу. Он обязательно разберётся с ней. Но немного позже.

...Слуги были уже на ногах. Разожгли камин, подвинули к нему два кресла, принесли бренди и закуску. Атмосфера как нельзя кстати соответствовала душевному разговору.
- Иди в спальню. Закрой окна наглухо, ясно? И до утра не спускайся. - Его тон был сух и чёрств.
Беатрис протянула руку, желая коснуться щеки мужа, но он отступил. В карих глазах - искры холода.
Она вовсе не собиралась мириться. Не собиралась уступать и признавать свою вину - она её просто не видела. Но сейчас... хотелось сгладить тот негатив, что возник между ними. А он... принципиальный дурак.
Девушка одёрнула руку, резко развернулась и взбежала по лестнице вверх.

Чуть позже Матиас, усадив нетрезвого спутника в одно из кресел, сменив выражение искренней злости на маску душевной радости, начнёт говорить:
- Друг мой, я заметил, вы заглядывались на хозяйку раута, Дестефани. - Позволив слуге наполнить бокалы янтарной жидкостью, он взял один из них и сделал первый глоток. - Хороша чертовка, ничего не скажешь. На вечере она выбрала объектом своего внимания Эстакадо; сочувствую, что это не вы.
После того, как первый бокал был опустошён, он продолжал:
- ...О, остальные сегодня были тоже "хороши". Заметил, как вёл себя де Боно с дочкой Сальваторе? Старик, видать, ещё что-то может.
Второй бокал:
- ...Всё же этот бренди чересчур сладок. Тебе не кажется, Леопольдо? Полная дрянь! Любопытно, чем могут похвастать твои закрома?..
Третий!
- ...Знаешь ли, я тоже рос в семье обедневших аристократов. Мой дед по отцовской линии - загнулся, обеднел и не смог выйти из этого замкнутого круга. Бедность - это ужасно... Отцу пришлось пробиваться, чтобы чего-то достичь.
За разговорами текли минуты, часы. Светлело небо. С каждым глотком Матиас подводил Кальдерони к тому, что его действительно интересовало:
- Кстати, ты что-нибудь знаешь об Апостоле? Я слышал, этот сукин сын неплохо так портит кровь караванщикам, везущим в город провизию. И тебе в частности, да? Как бы из-за него нам не пришлось голодать, - усмешка. - Впрочем, это его работа, за которую, скорее всего, кто-то платит. Не задумывался об этом? О его роли во всей этой чёртовой игре... И да, пей, мой друг. Сегодня мы пьём до дна.

Пить с Кальдерони оказалось милое дело. Зерноторговец оказался хорошим интересным собеседником, вполне способным поддержать разговор на любые темы. Бренди не делало его злым или нелюдимым - наоборот, дворянин разулыбался, расшевелился, стал активнее жестикулировать.
Лицо Леопольдо раскраснелось, и он с жаром, размахивая в так своим словам рукой, немного збивчиво зачастил, отвечая на вопрос "любезного друга Матиаса":
- Магдалена... О, это прелестнейшая из фемин! Какие губки, какой стан! А походочка - как в море лодочка! Да к тому же - вдова, как и старуха-Пикколомини, кстати. Только Женьев, - он расхохотался, - рожей не вышла. А неаполитаночка да, хороша-а-а! Говорят, что она изредка из гостей дома выбирает себе мужика и крутит с ним разные амуры, но насчет серьезных предложений - сразу дает афронт. А еще, представь только, поговоривают, что ее супруг был знаком с тайнами тамплиеров, и передал знания ей. Так что, поговаривают, что она - ведьма!

На рассуждения о гостях в общем и де Боно в частности Леопольдо согласно покивал и, чокнувшись с Матиасом и залпом осушив бокал, высказал свое мнение:
- Я вот что думаю - этому воинственному старику давно пора жениться, а то хотелке у него, прошу прощения за такие неприличные слова, совсем неймется. Не, я понимаю, Эстелла дамочка авантажная, но Стефан ее ну наверняка не собирается выдавать ни за кого из местных. У него на свою дочь наверняка бо-ольшие планы! Так что я даже удивлен, что он не полез объяснять Эмилио всю ошибочность его позиции и бесперспективность ухаживания. А вот развратник-Колонна, танцевавший с Марией де Боно, меня поражает: она ну совершенно не в его вкусе! Ой чую, тут что-то неладное! Неспроста наш женолюб-римлянин решил приударить за этой недоделанной амазонкой, ой неспроста!

Вопрос о качестве алкоголя на столе и о запасах его у самого Кальдерони вызвал у мужчины неконтролируемый приступ здорового смеха. Отсмеявшись, Леопольдо утер проступившие слезы и, широко улыбаясь, ответил:
- Ну, друг, ты скажешь так скажешь! И бренди, и вино у тебя выше всяких похвал! Вот те крест, завидую белой завистью! У меня самого, конечно, похуже будет. Зато, я тебе так скажу, у меня гонят такую пшеничную настойку на травах, что пальчики оближешь! А уж в голову бьет тараном - пара бокалов, и ты под столом.

...Выпив еще по одной, мужчины закусили, и Кальдерони перешел к рассуждениям о зерноторговле. Тяжело поднявшись, он нетвердым шагом прошелся по комнате, рассуждая, до чего довела его жизнь: дворянин вынужден торговать зерном! Позор! Кошмар! Ужас! Ну, а что делать-то? Жить всем хочется. И вообще, он, Леопольдо Кальдерони, считает, что лучшие люди - это те, которые вмего добились своим умом и трудом. А всякие титулованные cazzo, способные только перерабатывать еду на дерьмо - так, гниль, а не люди.

Наконец, вдоволь наслушавшись исповеди зерноторговца, Матиас аккуратно подвел разговор к теме Апостола. Веселое, раскрасневшееся лицо Леопольдо мигом помрачнело, посуровело. Грянув со всей силы бокалом об стол, он поднялся и подошел к окну, опершись на подоконник. Помолчав несколько минут, он проговорил:
- Апостол... Встречу этого brutta vасса - собственноручно голову оторву! Ох уж я из-за этого отродья и натерпелся! Три! Три обоза разграбили подчистую! А эти cretino из городской стражи ничего не делают! Эти bastardo не смогут даже свою задницу двумя руками найти! О голоде ты не волнуйся, я раскошелился на найм крепких парней, и усилил охрану груза. Так что, тьфу-тьфу, все пока спокойно. Но если бы кто принес мне голову Апостола, я бы не поскупился наградить героя - это мне выйдет дешевле, чем тот ущерб, который наносит мне этот cazzo. А о том, что он работает на кого-то: сомневаюсь. Часть его банды - точно из местных, а он сам и его ближайшие criminale, поговаривают, из Флоренции. Типа, они следуют заветам безумного Саванаролы и грабят богатых во имя бедных. Правда, они и бедных грабят - как слепых прислужников богатеев. Так-то, друг.

Матиас наблюдал за Кальдерони поверх хрустального бокала. Янтарная жидкость окутывала приятным ароматом и горела в отсветах каминного огня. Потрескивали поленья, на почерневших угольях игрались искорки, отплясывая причудливый древний танец. Чуть поскрипывало от расслабленных движений кожаное кресло.
Хозяин особняка видел, как изменилось лицо его собеседника. Заметил тень, мелькнувшую в проявившихся морщинках. И в глазах, отражающих пламя, - выражение искренней злости.
Леопольдо поднялся с места и направился к окну, продолжая говорить. Матиас, несмотря на лёгкое опьянение, ещё вполне соображал, чтобы кое-что понять.

Значит, стража Апостолу не помеха. Либо излишне ленятся, либо им кто-то приплатил - тот же Апостол. Но неужели Эстакадо настолько уж умён, чтобы организовать разбойничью шайку и терроризировать ей город, приказав своим людям не вмешиваться? Джованни предполагал этот вариант, но оставил в конце списка. Понимал, что в данный момент сильно Данте переоценивает. Вполне возможно, что Апостол - действительно простой разбойник. Только вот начало его деятельности подозрительно связано с кончиной графа.
Шанс подзаработать на убийстве Апостола Матиас тут же отмёл. Совершенно не в его стиле геройствовать, тем более что подобные вещи могут погубить все его планы. А Кальдерони... видно, не настолько сообразителен, как Джованни считал.
- Друг мой! - Матиас соскользнул с кресла и кошачьей походкой подошёл к Леопольдо. - Я вижу, как ты переживаешь: меня хватил бы удар, узнай я о том, что моим тратториям что-то угрожает. - В его руке был второй наполненный бокал. - Не волнуйся, выпей. Забудь на минуту о том, что грабежи обозов влияют на твоё собственное благополучие. Представь: люди в городе страдают, продовольствие приходит реже. Паника. Караванщикам приходится сильно рисковать для того, чтобы перевезти в город продукты... А что является хорошей платой за риск? Друг мой, деньги решают всё... Звонкая монета - неплохой аванс за троекратно усилившийся труд. - Матиас говорил тихо, вкрадчиво; стоял совсем близко, усиливая собственное влияние. - Горожане вовсе не ценят то, с каким риском тебе и остальным торговцам приходится действовать. Мой тебе совет: подними цену. А Апостол... этого ублюдка я возьму на себя. Я думаю, при некотором стечении обстоятельств, с этим разбойником можно договориться. Некоторая доля золота в его карман, большая доля золота из карманов горожан... Леопольдо, я только подаю идею! В это нелёгкое время просто грех не нажиться, не думаешь? - Джованни хищно улыбнулся, продемонстрировав ряд белоснежных зубов. - К сожалению, нам, некогда обедневшим дворянам, только и приходится, что заботиться о собственной шкуре.

Леопольдо застыл, задумался, нервно побарабанил пальцами по столу. Перевел взгляд с бокала вина на Матиаса, с Матиаса на стену, а затем на очаг. Было видно, что Кальдерони быстро прокручивает все возможные вероятности предложенных действий и оценивает их выгоду.
Наконец, лицо зерноторговца просветлело:
- Ну, если ты меня поддержишь рассказами об ужасах за стенами, то можно бы и рискнуть. Главное, fra Matti, что бы на первых порах, пока город не проголодается окончательно, мне компенсировались убытки от вынужденного простоя, - он хихикнул и залпом допил бокал, - Если ты понимаешь, о чем я.

Матиас наблюдал молча. Наблюдал за выражением лица своего собеседника, отмечая, что Кальдерони несколько протрезвел, сообразив всю серьёзность затеи.
- Друг мой, я поддержу тебя во всём, что касается этой скромной авантюры. Готов рассказывать каждому встречному о том, что творится за стеной. Только вот… за городом-то я практически не бываю. Боюсь, мне поверят в гораздо меньшей степени, чем ты думаешь, Лео. Но вот твоё слово, подтверждённое чьим-то свидетельством, будет твёрже и надёжнее. Я ведь не купец, друг мой, караваны привозят мне товары, но мне не принадлежат.
Матиас посмотрел в окно. Где-то вдали, на самом горизонте, сверкнули первые лучи солнца, заливая холм золотистым светом. Его взгляд упал на близлежащие дома и улицы, что между ними ветвились. Пронзила внезапная мысль. Джованни повернулся к своему гостю и, положив руку на его плечо, увёл от окна, продолжая разговор:
- Не торопись. Обдумай эту идею. Хотя – уверяю – дело абсолютно выигрышное. Ты ввозишь товар – ты диктуешь цену. В конце концов, тебе ведь нужно усилить охрану? Нанять крепких ребят, вооружить их, телегу получше снарядить? На всё это нужны деньги. И кто кроме нас будет знать, что они идут не совсем по назначению?
Матиас сделал глоток бренди, выдержал паузу. Он размышлял о Гильдии купцов, в которой могут появиться вопросы по поводу внезапного увеличения цены на зерно. Но глава воров был абсолютно уверен, что пройдёт время, и в их головы придёт осознание. Графа нет. Кто регулирует экономику?.. Евреи станут первыми, кто спохватится и начнёт набивать цену. Но пока – всё относительно тихо. Матиас хотел положить этой тишине конец. Но не своими руками. О нет.
- Пока за стенами относительное затишье – не увеличивай цену. Не рискуй первое время. Об Апостоле ещё слишком мало болтают. Товар приходит слишком часто и хорошего качества, а шайка разбойников не вызывает страха у большинства, - Джованни улыбнулся и посмотрел в глаза собеседнику. – Эту проблему я возьму на себя.

Собеседник Матиаса ответил взглядом на взгляд и расплылся в ответной улыбке:
- Идея хороша... А если... Если мне и тебе вооружить с десяток своих людей и самим попотрошить обозы? Ускорить, так сказать, процесс? А все грехи повесим на душу Апостолу - у него их и так тьма-тьмущая!
Кажется, Кальдерони раззодорился, проникся идеей. Усмехнувшись, он продолжил:
- Это же какие баснословные прибыли мы слупим с города! И еще, кстати. Ты же метишь в графы? Что если вообще прервать поставки зерна на неделю, а потом провести типа купленный тобой обоз? Ты бесплатно раздашь товар - и люди тебя полюбят сильнее, чем своих матерей! А ты им пообещаешь, что если станешь графом - зерна у них всегда будет хватать. А бандитов ты повыведешь. Это черни, ну а мне - сольдо за содействие. И преференции - после получения тобой титула.

Леопольдо идея явно пришлась по вкусу, судя по ажиотажу, с которым он начал развивать тему. Матиас слушал с выдержанным спокойствием и широкой улыбкой на лице. Что ж. Всё вышло даже лучше, чем он предполагал. «Обработка» Кальдерони прошла успешно.
- Друг мой, у тебя замечательное воображение! Действительно стоящие идеи, и, если их развить, из нашей затеи может выйти крупное дело. – Конечно, Матиас понимал собственный риск, с которым на всё это шёл. И так же понимал, что Апостол нужен ему гораздо больше, чем сам Леопольдо. – Вдвоём провернуть подобное будет очень легко, но подумай, каков велик риск разоблачения. Наблюдатели есть везде, в особенности среди этой чёртовой стражи… Нужно отвлечь их внимание, и у меня есть некоторые задумки на этот счёт. Я возьму проблему на себя. А насчёт ограбления… Когда твой следующий обоз выйдет из города? Припрячь в телегах моих людей, они помогут в осуществлении плана. Я дам им некоторые указания. – Матиас быстро прокручивал в голове все возможные варианты. - Но, Леопольдо, потрошить чужие караваны мы не будем. Чужой товар на наших складах – доказательство вины… Сожжём их, - Джованни улыбнулся, и в глазах его полыхнуло отражение каминного огня. Он думал о том, что их действия привлекут внимание Апостола, и его люди через какое-то время с ним свяжутся. – Город только и будет, что говорить о нападениях за стенами. И вот тут-то уже можно говорить о повышении цены.

- Я согласен!
Леопольдо отсалютовал собеседнику бокалом и мигом допил остатки вина. Поднявшись со своего места, широкой, но не слишком твердой походкой он достиг Джованни и порывисто обнял его:
- Ты гений, Матиас! Быть по сему! Так все и сделаем! Мой следующий обоз выйдет... хотя нет, сегодня же вечером!
Разомкнув крепкие объятия, он восхищенно посмотрел на собеседника:
- Какой же ты хитрый дьявол! Вот уважаю тебя за находчивость и изобретательность, уважаю!

Матиас коротко посмеялся и поднял свой бокал, пригубив остатки бренди. Он был рад. Конечно, он был рад – его план потихоньку осуществлялся, и Леопольдо сам же и согласился быть пешкой в его игре. Всё просто прекрасно.
Однако… Всегда есть вероятность того, что Джованни помешают. Нужно быть осторожным.
- Друг мой, вместе мы горы свернём, - произнёс хозяин особняка, отставил пустой бокал и подозвал слугу, распоряжаясь о подготовке комнаты. – Сегодня вечером – так и быть. Но сначала хорошенько отоспись, Лео. И помни – никто не должен знать о нашем плане. Иначе всё просто бессмысленно.

...Заночевал Леопольдо у своено нового друга. А с первыми лучами солнца, попрощавшись с гостеприимным хозяином и его очаровательной супругой, отбыл к своей лавке - готовиться к исполнению совместного с Матиасом плана. Утро не повлияло на зерноторговца, и он по-прежнему был готов принять участие в этой игре, бросить свою монету на чашу весов, отмеряющих дела четырех домов Пьяченцы.

Кальдерони вышел нетвёрдой походкой из залы, в сопровождении слуги. Матиас, вытянув длинные ноги, расположился в любимом кресле, потягивая вновь наполненный бокал. Янтарь сиял в отблесках огня, и пламенная жидкость, попадая в рот, горячила ум и тело. Приятное тепло разливалось по венам, разжижая мысли и оставляя пустоту. Джованни прикрыл на миг глаза, наслаждаясь спокойствием. Ему чертовски этого не хватало за прошедшие сутки.
Последние звуки в доме стихли, погружая особняк в блаженную тишину. Он слышал, как поскрипывал палац от чужих шагов. Слышал хлопок дверцы. Единственный оставшийся слуга безмолвной тенью стоял возле двери, ожидая, пока хозяин не соизволит отклониться.
Несмотря на усталость, Матиас не хотел спать. Алкоголь травил его тело и душу, но не мог отравить разум до полной потери здравомыслия. Он никогда не пил до того, чтобы достать своих собственных демонов на дне бокала. Для подобного ему нужна не одна бутылка. Однако… Нечто тёмное и извилистое достигло его сердца. Щупальце страха, обвившее его настолько сильно, что участился пульс. Его мысли вновь возвращались к жене.

…Беатрис не могла уснуть. Не могла расстаться с событиями прошедшего дня, всплывающими в памяти каждый раз, когда девушка закрывала глаза. Холодность Дестефани, улыбка Сальваторе, восторг Амадэо… Отрешение и злость во взгляде собственного мужа.
Он не захотел оставить её в гостиной. Она наивно полагала, что теперь он начал ей доверять. Вверять свои тайны. Но он заперся внизу наедине с Кальдерони. Что ж… Женщина слишком глупа, чтобы понять мужские разговоры, не так ли, Матиас?..
Беатрис понимала, что в ней играла обида. Понимала, что наутро, конечно, он расскажет ей всё, о чём беседовал с Леопольдо – но сейчас ей нужен был повод для того, чтобы позлиться. В ответ на его собственную необоснованную ревность. Синьора Джованни полагала, что это была именно она – иначе с чего бы ему так резко обрывать светский разговор практически на полуслове?..
Беатрис думала о тех, кого сегодня повстречала, и мысленно пыталась составить портрет каждого – со всеми качествами и недостатками, что по крупицам находила в отдельно сказанных фразах. Пыталась понять, почему Дестефани отказала ей в дружбе. Ради каких целей Сальваторе заговорил с ней. Искренние ли чувства владели братом умершего Фаррадечи и каким образом Эстакадо удалось продержаться в тени весь вечер.
Но каждый раз мысли возвращались к мужу и его холодной отстранённости. Каждый раз она смотрела на дверь и представляла, как он перешагивает порог. Представляла выражение его лица – брезгливо-озлобленное, и практически ощущала волны исходящей от него ярости. Боялась признаться самой себе, что в глубине души в ней жил некоторый страх. Матиас никогда не был тираном, ни разу не поднимал на неё руку – не считая исключительных случаев ссор, когда он просто замахивался. Но было в нём что-то… звериное, нечеловечески хладнокровное.

Палитра красок за окном сменялась по мере приближения утренних часов. Рассвет залил золотистой краской верхушки деревьев и крыши домов, мазнул широкой кистью по небу, собирая звёзды и раскрашивая редкие облака в розовато-оранжевый цвет. Сон пришёл неожиданно, неосязаемо коснувшись сознания девушки и растворяя гнетущие её думы.
Лёжа на боку, лицом к ведущей на террасу дверце, Беатрис засыпала, подвластная обыкновенной человеческой усталости. Она практически не обратила внимание на едва слышный щелчок замка и отзвук смазанных петель. Не услышала тихих шагов и звон пустого бокала, поставленного на тумбу рядом с кроватью. Не услышала шорох сбрасываемой одежды – части тщательно подобранного гардероба превратились на полу в смятые тряпки.

…Резкий разворот заставил её проснуться. Неожиданно для себя она оказалась лицом к лицу с объектом своих недавних волнений. Его рука, лежащая на хрупкой ключице, вдавливала её в постель, а длинные пальцы впивались в кожу шеи. Аромат бренди смежался с горячим дыханием, окутывая её облаком приторного алкогольного запаха.
- Ты играешь с огнём, дорогая, - угрожающе-тихо и хрипло произнёс Матиас, нависая над девушкой. В падающей тени не было видно выражения лица, Беатрис различала лишь блеск тёмных глаз. – Ещё раз я увижу твою улыбку в его присутствии и сотру её раз и навсегда.
Ладонь опустилась на приоткрытый ротик, прерывая готовые вырваться из её уст проклятья. Беатрис, как следствие, начала вырываться, но бунт был тут же подавлен, а запястья – сцеплены над её головой свободной рукой.
- Ты не подойдёшь к этой троице и всем, кто с ними связан. Ты не будешь улыбаться, как ни в чём не бывало, строя из себя хорошую девочку. И играть в эти чёртовы игры. Ты меня поняла, Беатрис? – С каждым словом его тон становился громче и злее, по мере выплёскивания накопившегося раздражения. – Я прекрасно знаю, на что способны люди ради чёртовой власти. Ты просто идиотка, если этого не понимаешь. Они как псы, способны перегрызть друг другу глотки ради того, чтобы связать себя цепью… Не рыпайся, сука! Не понимаешь, о чём я говорю? Ты – инструмент в этой игре. Чертовски красивый инструмент. Не удивляюсь, что кто-то решил тобой попользоваться. Превосходная игра намечается, милая, не думаешь? Может, и мне стоит поиграться девочкой Сальваторе? Сёстрами Фаррадечи или Эстакадо – дьявол, у меня богатый выбор! – В белоснежной улыбке не было ни капли доброты. – Или мне позволить тебе выступить на этой сцене? Подтолкнуть тебя в направлении, которое ты же сама и выбрала?.. Давай, девочка моя, раздвинь ноги перед моими врагами – вдруг принесёшь пользу.
Он отстранил руку от её лица и тут же заглушил крик жёстким, далеко не нежным поцелуем. Получил за это кольнувшую боль в прокушенной губе, ощущая привкус металла на языке. Притаившаяся глубоко внутри злость выплеснулась наружу, и дальнейшие события приняли совсем не приятный оборот. Беатрис, пожалуй, впервые познала на себе грубость выведенного из себя мужа.

***

Солнечный луч ласково коснулся лица, позолотив тёмные волосы и опустившись на дрогнувшие ресницы. Сон уходил постепенно, ленно уступая место возрождающемуся сознанию. Оставляя после себя туман, размывающий приходящие в голову сумбурные мысли.
Первые минуты – лежишь абсолютно бездвижно, ощущая приятную мягкость частично накрывшего тебя одеяла и липкую духоту. Начинаешь приходить в себя и осознавать, что, раскинувшись в постели, не чувствуешь рядом присутствия близкого человека. Открываешь глаза и смотришь в потолок, и лишь некоторое время спустя, потягиваясь, сбрасываешь одеяло и садишься. Обращаешь внимание на отсутствие сваленной на полу одежды – как обычно, прислуга бесшумно прибралась за тобой.
В памяти всплывают события прошедшего вечера и ночи. Начало разговора с Леопольдо помнишь практически дословно, но дальнейшее утопает в пелене алкогольного опьянения. Яркие картины появляются перед глазами вспышками запомнившихся мгновений. Касаешься шрама на нижней губе, ощущая покалывающую боль. Ноют оставленные на спине свежие царапины.
Сожаление? Горечь? Обида?.. Трудно разобраться в собственных чувствах и признать свою вину. Уже сейчас знаешь, что не хочешь извиняться совершенно. Произошедшее – вовсе не в порядке вещей, но точно единичный случай.
Медленно поднимаясь с кровати и зовя служку, думаешь, что принесёт тебе сегодняшний день помимо нового союза. Вовсе не хочется обретать врага в лице собственной жены…

***

- До свидания, Леопольдо. Надеюсь, мы ещё увидимся, - Беатрис очаровательно улыбнулась, протянула новообретённому другу семьи тонкую ручку и удалилась из прихожей. Скрывшись за дверью, девушка остановилась и прислушалась к разговору двух мужчин.
Матиас говорил о плане, который они собирались осуществить, и просил Кальдерони быть поосторожнее. Пошутил про синее от похмелья лицо и капюшон, который может это скрыть, подарил новому союзнику бутылку бренди. После - послышались шаги и всё стихло.
- Беатрис?
Девушка вздрогнула, но не обернулась. Почти физически ощутила присутствие мужа и предпочла его проигнорировать, невозмутимо направившись в столовую. Ощущая его взгляд на своей спине.

...Завтрак прошёл в гробовой практически тишине. Обычно Беатрис интересовалась успехами сына или вела светскую беседу с мужем о вещах, совершенно не касающихся их тайных дел. Но сегодня, выпрямившись на стуле и не глядя на Матиаса, она сохраняла абсолютный нейтралитет. Фредерико, словно почувствовав настроение матери, елозил на месте и постоянно её дёргал. Старший Джовании спрятал улыбку в поднесённом ко рту кулаке.
- Малыш, возьми деревянный меч и беги к Флавио. Нам с мамой нужно поговорить.
Рико, радостный от того, что ему не придётся доедать свою порцию каши, соскочил со стула и бросился прочь из столовой. Нянечка едва за ним поспела.

Беатрис молча закончила завтрак, воспользовалась салфеткой и, наконец, повернулась к мужу. Внешне холодная, как лёд, - но взгляд чёрных глаз обжигал разгоревшимся внутри пламенем.
- Не хочу, чтобы между нами была какая-то недосказанность. Надеюсь, ты понимаешь, что сегодняшняя ночь была исключением.
- Надеюсь, ты понимаешь, что сделал мне больно? – выпалила девушка, и ответом ей послужила улыбка.
- Ты мне тоже. И я говорю не только о царапинах. – Он потянулся и опустил ладонь на маленькую ручку жены. – Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.
Лёд, казалось, треснул. Матиас мастерски играл интонацией, и в лёгкой хрипотце его голоса слышалась столь редкая и не присущая ему мягкость.
- Я понимаю, - тихо ответила Беатрис. – В подобных делах ты разбираешься больше, но… кажется, ночью ты всё же кое в чём со мной согласился.
Джованни нахмурился, силясь вспомнить детали. Хитрая полуулыбка на лице жены говорила только о том, что она чего-то от него добилась, причём вполне традиционными способами.
- Ты согласился, что близкое общение неплохо помогает узнать конкурентов, и был не против с ними увидеться. Пригласить на сегодняшний спектакль, например…
Матиас буквально остолбенел. По его лицу было видно, что где-то внутри черепной коробки у него происходил лихорадочный мыслительный процесс. В конце концов, он произнёс:
- Наверное, ночь закончилась гораздо приятнее, чем я предполагал… Впрочем, не хочу разговаривать об этом сейчас. Тебе ведь интересно о чём я договорился с Леопольдо?..
Мужчина вкратце поведал о диалоге с Кальдерони. Беатрис, казалось, была обескуражена и восхищена одновременно.
- Очень неплохо, дорогой муж, но вдруг что-то пойдёт не так?.. Матиас, я не переживу, если всё это всплывёт наружу и общественность узнает…
- Не беспокойся. Я постараюсь отвлечь общественность, чтобы не прояснились все детали.
- Дело в том, что не только твои люди следят за происходящим в городе.
- Конечно, эта стража…
- Я говорю не о страже.
Матиас перевёл на девушку вопросительный взгляд.
- Пока ты отсыпался, я получила от твоего человека новости. Некая шайка под предводительством Корноухого нанята Сальваторе.
Джованни опустил голову на кулак, в глубокой задумчивости глядя куда-то в стол.
- Что ещё он сказал?
- Во-первых, что Сальваторе и Эстакадо виделись с де Боно, - начала перечислять девушка, вертя перед собой салфетку и ощущая себя в это мгновение важной фигурой, в руках которой были сосредоточены необходимые мужу знания. – Во-вторых, сын Сальваторе, не помню его имя совершенно, был у сборщика податей и помогал ему с отправкой их в Милан. В-третьих, сестра Эстакадо, дрянь, тоже захотела спонсировать у Амадэо пьеску. В-третьих, Колонна посещал Альберти с визитом. И ещё. Я не знаю, обратил ли ты внимание, но я не заметила, чтобы ты близко подходил к главе стражи… Вчера на вечер Эстакадо явился в потрёпанном виде. Рукава – в крови, на лице – шрам. Он явно во что-то ввязался. Кстати, ты вчера оставил меня… ради каких дел?
Джованни практически не услышал вопроса жены, углубившись в собственные раздумья. Ей пришлось переспросить, и только тогда он ответил.
- Господи… ты не думаешь, что…
- Вполне возможно, что именно Данте остановил моих людей. Вполне возможно, что именно он организовал покушение на де Боно. И в тот же день к нему и явился… Чертовски странно.
- Мне страшно, Матиас. Эти покушения…
- Надеюсь, теперь ты понимаешь мои волнения, девочка моя.
- Зачем Сальваторе и Эстакадо посещали де Боно? Зачем второй Сальваторе виделся со сборщиком? Что Колонне нужно от главы совета? Матиас, я не понимаю!
Джованни улыбнулся. Он был спокоен как свернувшаяся змея.
- А ещё уход с раута Дестефани и её беседа с Данте. Слишком много мух. Для того, чтобы знать о каждом их действии, нужна прочная паутина. Прошло всего пару дней, дорогая, мы не можем понять всю картину. Меня это не устраивает. Я хочу знать всё. Пока я могу только предполагать, так же, как и ты. – Матиас постучал по столешнице кончиками пальцев и поднялся с места. – Касаемо семейки Сальваторе – я недооценил их сообразительность. Похоже, они решили косвенно связаться с герцогом Миланским через сборщика налогов. Или узнать о наших доходах. Другой причины я не вижу.

***

От потемневших со временем кирпичных стен, увитых густым плющом, эхом отражались звуки тренировочного боя. Небольшой внутренний двор вместил в себя несколько узорчатых скамеечек, клумбы с цветами, апельсиновые деревья и небольшой фонтан в центре. Вокруг него бегали две фигуры – ребёнок и взрослый мужчина. Последний чаще оборонялся деревянным мечом, врученным ему нянечкой, отложив собственный клинок на бортик фонтана. Фредерико, высунув язык, с усердием нападал, иногда промахиваясь по ловко отскакивающему противнику, но и частенько попадая ему по ногам.
Матиас, облокотившись о дверной проём и скрестив руки на груди, наблюдал за развернувшимся сражением. Стоя в тени, какое-то время он оставался незаметен.
С гордостью мужчина смотрел на маленького Джованни, узнавая в нём какие-то свои черты. В столь юном возрасте Рико демонстрировал ярко выраженные таланты, коим, несомненно, являлось и фехтование. Затем он перевёл взгляд на человека, которому доверил обучение сына.

Флавио Ферро был на полтора десятка лет старше его самого. Смуглая кожа, чёрные волосы, которые капитан личной стражи предпочитал стричь очень коротко. Под аккуратной бородкой с усами, посеребрёнными первой сединой, скрывался уродливый шрам. Пересекая левую щёку, он достигал полуприкрытого глаза, раздваивая густую бровь.
Матиас увидел его впервые подростком, в составе нанятых телохранителей Гаспаро. Как он узнал после – Флавио был одной из тех ищеек городской стражи, что стремились найти главу criminale и отправить на эшафот. И упрямый в своём деле Ферро действительно его нашёл. Гаспаро слегка приукрасил его лицо и сделал предложение, от которого Флавио не смог отказаться. Некоторое время спустя капитан покинул свой пост ради частной службы, аргументировав тем, что синьоры раскошеливаются на жалование больше, чем магистрат.
Но Матиас знал ещё причины, по которым Флавио поступил так. Теперь, столько лет спустя, он хорошо узнал этого человека. И видел в нём жажду, которую не могла утолить старая должность. Отец увидел это сразу, и именно потому не убил Ферро на месте.
Флавио, сколь был преданным старому делу, столь же преданным оказался и на новой службе. Отцу не приходилось в нём сомневаться, и воин достаточно быстро заслужил его доверие. Иногда Ферро выступал в роли его тайного советника.
Капитан личной стражи не знал, кто именно убил Гаспаро, но догадывался. И Матиас, прекрасно понимая нрав Флавио, самолично предложил ему остаться служить его семье. Как он и думал, капитан остался. В случае отказа… Ферро ждала бы участь прежнего господина.

Фредерико сделал рывок в сторону, ударив искусственным мечом по рёбрам соперника, и тот поморщился от вполне реальной боли.
- Погоди минутку, Рико, мне нужно передохнуть, - произнёс Флавио, заметив в тени фигуру Джованни. И, как только мальчик отошёл к няне, приблизился к дворянину. – Синьор?
- С каждым разом Рико поражает меня всё больше.
- Он совсем не похож на вас характером, - улыбнулся Флавио, - но, абсолютно точно, унаследовал ваши способности.
- Кто знает, что ещё он унаследовал, - криво усмехнулся Матиас и перевёл взгляд на мужчину. – Флавио, ты прекрасно понимаешь, что происходит сейчас в городе.
- Да, синьор. Но пока на улицах относительно тихо.
- Неудивительно. Никому не выгодны покушения, способные взволновать толпу. Пока все только наблюдают. Я к тому, капитан, что ты и твои люди должны быть осторожными. Повсюду глаза и уши, и я не хочу, чтобы кто-то из моей стражи нечаянно о чём-то проговорился или упустил из вида важные вещи… Понимаешь?
- Синьор?
- За мной следят. Об этом мне сообщили мои люди. Я хочу, чтобы чужие шпионы знали как можно меньше.
- Вы знаете, что я слежу за всем, что говорят и делают мои люди, - несмотря на слегка досадный тон, в глазах Ферро плясали искры заинтересованности. Он любил игры в прятки. И более всего любил находить.
- Да. Я верю тебе, Флавио. Но я хочу, чтобы ты следил не только за моей стражей. Мои слуги. Если углядишь хоть намёки на предательство – задерживай и веди ко мне. Ещё я хочу, чтобы ты пристальнее следил за моей женой. У меня дурное предчувствие, что с её миротворческими идеями она наживёт себе проблем.
Ферро едва заметно улыбнулся, но промолчал.
- Конечно, это не единственное, о чём я хотел поговорить. – Матиас провёл в задумчивости пальцем по губам и слегка поморщился от боли. – Меня не оставляет в покое мысль о том, что через главу городской стражи проходит поток информации, уловить который не в силах даже мои люди. Стража повсюду. Я хочу знать, насколько обоснованы мои догадки.
- Я оставил службу в городской страже уже давно, - хмыкнул Флавио, - порядки внутри могли измениться. Однако не думаю, чтобы каждый стражник занимался подобной слежкой. Рядовые стражники вряд ли осведомлены о том, что именно нужно начальству. Для таких вещей в гарнизоне есть специальные люди. Не забывайте, что стражники тоже люди, и не все из них хотят играть в ваши игры.
Матиас улыбнулся, обнажив ряд белоснежных зубов.
- И именно от этого, Флавио, я и буду отталкиваться. Но немного позже. Ещё слишком рано. А пока… Я знаю, что иногда ты захаживаешь на вечер к Аньес. Как и многие стражи порядка нашей Пьяченцы. Ты передашь ей сольдо, а взамен – я хочу услышать, что говорят спьяну молодцы Эстакадо и чем они, возможно, недовольны. Хочу узнать, что говорят о моих соперниках в общем, какие ходят о них и обо мне в частности слухи.

***

Он не мог знать всё. И не мог допустить, что бы всё узнали о нём.
Он ощущал нити, связавшие город. Нити из подвижных человеческих тел, из знаний, что они держали в своей голове, из слов, что текли из уст. Сеть информационных шпионов. Ими были не только нанятые люди или стража – но и твои собственные соседи, дворяне и простолюдины. За каждым твоим шагом обязательно кто-то следит, и информация об этом, порой, доходит до ненужных ушей.
Он ощущал, как давят на плечи обязательства и риск. Как прочно сковала его решётка из интриг. И с каждым днём ощущение становилось острее. И всё быстрее и глубже он падал в бездну, возврата из которой не было…
Оставались вопросы. Сотни вопросов, ответы на которые могли дать только интересующие его люди.

Люди… Его главные на данный момент цели. Что он, в сущности, знал о своих противниках? Домыслы, сплошные домыслы.
Правда ли, что Бернардо умер от сердечного приступа, или это работа его брата? Уже – не важно. Представляет ли собой угрозу новый глава дома?.. Несомненно. Если второй Фаррадечи действует исподтишка и при этом имеет связи в учёных кругах – его стоит опасаться. Знания вообще опасная штука. В определённых руках они способны играть против человека, а не служить во благо.
Эстакадо. Фигура определённо тёмная, он соблюдает осторожность и действует в тени. Если Матиас предполагает верно, то именно Эстакадо является его главной палкой в колёсах. Но последний вечер не дал о нём совершенно никакого представления. Данте вёл себя откровенно тихо.
Сальваторе. Его презрительный взгляд на вечере трудно забыть. То, как он оглядывал зал. Как смотрела его дочь на де Боно. Совершенно точно, самомнение и тщеславие у этой семьи в крови. Пожалуй, в этом и есть их слабость.
Были и другие люди, к которым стоило присмотреться пристальнее. Дестефани, что неожиданным образом начала симпатизировать Эстакадо и явно что-то замышляет. Де Боно, которого посетили оба его соперника. Альберти, к которому ласкаются и Фаррадечи, и Колонна.
Он должен был знать всё.

…Матиас вышел из задумчивого состояния и оглядел собравшихся. В подвале одной из его тратторий было сухо и душно, и из соседних помещений раздавались аппетитные запахи хранящихся в них запасов. Слегка дрожало пламя свечей, оранжевым сиянием освещая столешницу и сосредоточенные лица воров. Все смотрели на главу гильдии, ожидая, когда он нарушит молчание.
- Отличная работа, господа, - начал Матиас и поднялся со своего места. – Просто превосходная. Ваша информация оказалась полезной. Дала кое-какое представление о моих конкурентах… Но этого всё ещё слишком мало. В сущности, я не знаю о них практически ничего. И в этом, пожалуй, главная проблема. – Джованни выдержал паузу. – Мне нужны осведомители. Свои люди. В каждом из трёх домов. Вы понимаете, к чему я подвожу?.. Нет, я не отправляю вас наряжаться горничными и строить глазки домоправительницам этих господ. Пока – кто-то из вас должен заняться тем, чтобы присмотреться к вхожим в дома людям. Горничные, слуги, кухарки, те, кто приносит еду… Пока только присмотреться. Поговорить невзначай. Узнать, как сильно действуют на них деньги. Есть ли те, кто боятся, и на кого можно надавить. Или, что ещё лучше, не требуется ли в дома новая прислуга. Это первое.
Матиас отошёл от стола и начал расхаживать вокруг.
- Второе. Дополнительные цели для слежки: Дестефани, де Боно, Колонна, Марио, Нинни и Альберти. Они явно расшевелились в этом муравейнике, особенно республиканцы. Я хочу знать, что они затевают. И третье. – Мужчина остановился на другом конце стола, положив руку на плечо одному из своих людей. Улыбнулся несколько зловеще. – За городом намечается кое-что интересное. Мне нужно несколько людей. Сегодня вечером они спрячутся в повозках торговца Кальдерони и уедут. – Следом он назвал человека, на плечо которому опустил руку. Одного из тех, кому, как считал, мог доверять. – Ты отвечаешь за то, чтобы затея осуществилась. Не хочу даже думать о том, что она провалится. Я должен связаться с Апостолом. Не спешите поджигать абсолютно все обозы. Слишком много – и в городе тут же обратят на вас внимание. Главная цель – Апостол. И не действуйте сразу. Выждите несколько дней, иначе ваша активность может показаться подозрительной. – Матиас резко отпустил плечо, и выражение его лица приобрело оттенок кровожадности. – Это будет весело. Но не смейте кричать, как предложил мне один не шибко умный парень, явившийся вчера на раут. Чей он человек? Я с радостью отрежу ему пару явно ненужных пальцев… Я знаю, что загородом есть один человек, лесничий. Если вы найдёте его, возможно, узнаете какие-то подробности о набегах Апостола.
Джованни дошёл до своего стула и сел обратно.
- И последнее. У нас появилась, как вы знаете, проблема. В лице Корноухого, которому, как оказалось, платит один из моих конкурентов. Меня не устраивает это положение дел совершенно. И я знаю, что кто-то из вас с удовольствием прирезал бы его людей. Но. – Глава Гильдии воров поднял уголок рта, перекатывая в пальцах монетку. – Я приказываю их не трогать, и передайте это своим людям. Пускай следит. Пока. Так, мы будем знать о передвижении бандитов Корноухого и о том, какую именно информацию получает Сальваторе. И посему, если он уже знает о моём госте, он обязательно пошлёт кого-то следить за Леопольдо. Аккуратнее. Не выдайте себя.
И Матиасу вовсе не хотелось устраивать резню. По крайней мере, резню, подключающую его людей.

***

Беатрис капнула несколько пахучих капелек на ладошку и поднесла её к шее. Нежный цветочный аромат впитался в кожу, окутывая приятным ароматом стройную фигуру синьоры Джованни. Последние штрихи перед зеркалом - и Беатрис была готова.
У главного входа её ждала собственная карета, и возле - Флавио, скрестивший руки за спиной и ожидающий, пока девушка не сойдёт вниз. Она не заставила себя долго ждать, и минуту спустя Ферро подал ей руку.
- Я чувствую себя ужасно глупо, - произнесла Беатрис. - Эти игры со слежкой...
- Вам же нравится театр, - с едва заметной, можно сказать холодной улыбкой ответил Флавио.
- Верно. Именно поэтому мы едем к Амадэо. Разыграть очередной спектакль.
Синьора поднялась в карету. Дверца захлопнулась.
Беатрис была недовольна тем, что Матиас отказался от приглашения соперников. Впрочем, она не теряла надежды, что они сами явятся лицезреть представление. Ей хотелось узнать о них как можно больше. Не от кого-то. Самой.
Но до представления оставалось ещё какое-то время. Она надеялась повидаться с Амадэо до его начала. У Беатрис тоже созрел некоторый план, о котором утром она поведала мужу. Матиас улыбнулся и поцеловал её в лоб. "Ты умница". Умница... Ещё ночью он с жаром называл её словом гораздо более неприятным, оставляя на нежной коже синяки от грубых прикосновений. Беатрис усмехнулась. Да. Она "умница". Она не станет закатывать истерики и строить из себя обиженную. Не станет гробить их планы на почве идиотской ревности...
Казалось, прошло всего несколько мгновений, когда дверца распахнулась. Один из сопровождавших её стражников опустил лестницу и подал ей руку. Пора.

...Взвесив все pro et contra, Флавио разумно решил не дожидаться вечера, а почтить Аньес ранним визитом: так больше шансов, что maman будет свободна и уделит время его вопросам. Раздав стражникам обычные указания и призвав их проявлять больше внимательности и рвения в это сложное время, capitane отправился в лучший бордель Пьяченцы - "Ночную Волчицу". Maman Аньес, хозяйка "дома наслаждений", услышав о том, что в ее заведение вошел сам любезный господин Ферро, лично спустилась поприветствовать дорогого и неизменно щедрого гостя.
Хотя красота немолодой дамы уже вступила в период увядания, но с помощью мазей, кремов и вечно веселого настроения она пока что продолжала оставаться такой же яркой и горячей, как в более молодые годы, что могли засвидетельствовать многие ветераны стражи, неизменно отзывавшиеся о ставшей бордельмаман женщие только хвалебными эпитетами.
К самому Флавио хозяйка публичного дома относилась очень трепетно и заботливо: ей льстило внимание мужчины, да былые деньки располагали только к хорошим воспоминаниям. Но сегодня Ферро пришел в бордель не за тем, что ищет в нем большинство посетителей: его интересовало нечто более возвышенное и важное, чем женщины - информация. Знание, если угодно. А уж этой ценностью maman всегда могла поделиться с посетителем: были бы у того деньги. И, хотя Аньес всегда предупреждала алкающих новых слухов и сплетен, что не всегда они могут быть достоверны, но, к чести женщины, в подобных вещах ошибалась она редко: сказывалась долгая практика.
Maman никогда не трепалась о своих клиентах, пришедших с иной целью, и capitane мог не волноваться, что о его интересе узнает Данте или его люди. Сегодня свои сведения женщина оценила в пятнадцать золотых: а это значит, что она знала не так уж много. Помимо уже известной Ферро информации об убийствах, Аньес с ним поделились следующим:
Primo. И не надейся, хороший мой, их переманить. Они уверены, что если Эстакадо станет графом, то он их не забудет.
Secundo. Они сейчас будут работать со всем тщанием - по той же причине, и по причине того, что за успешный поиск убийц Данте их наградит.
Tertio. С оружием и доспехами у них все так же хреново.
Понимаю, этого мало. Пока что мало. Так что, милый мой, приходи через пару деньков - добавлю еще что нибудь. Расцеловав мужчину, maman Аньес попрощалась с ним со всей горячностью своей натуры.

...В полутемном подвале траттории сегодня собрались те, кто всегда шел по линии наибольшего сопротивления, всегда шел поперек законов человеческих. Тусклая лампадка давала лишь слабый свет, и полутьма вокруг казалась живой от скачущих теней. Неверные отблески пламени придавали что-то демоническое лицам, собравшимся вокруг, рисуя в подвале строгий черно-алый этюд. Впрочем, многие мирные обыватели, узнав присутствующих, наверняка бы испугались, ведь здесь собрались все сливки воровского и разбойничьего общества. Но тем сильнее бы удивился наш вооброжаемый свидетель, если бы углядел лицо того, кому молча внимали замые знаменитые criminale. Матиас Джованни, весельчак и хозяин ряда тратторий, говорил, а бандиты его слушали, как дети отца. И, когда он закончил, поднялся один из кого общество вне закона уважало больше всего. Почесав седеющий клинышек бородки, он согласно кивнул:
- Задача ясна, старший. Сделаем. Найдем и собеседников для слуг, и помощников для Кальдерони, и дополнительных топтунов. Если тебя постигнет судьба Фаррадачи, в ночном братстве начнется склока - а нам это не нужно.
Говоривший сел на свое место, и поднялся следующий: борода лопатой, крепкие руки в шрамах, пронзительные черные глаза. Он пробасил, оперевшись на скрипнувший стол:
- Матиас, из последнего. В город пришли кондотьеры, остановились в особняке Пикколомини. С ними видели крысюка-Кольвицци. Надеюсь, тебе это поможет.

...Дорога Беатрис не была долгой. Вот и лагерь актеров, готовящихся вскоре отыгравть заказанную пьесу. Все довольны, счастливы и в предвкушении ошеломительного успеха. Похихикивая и расточая комплементы, "Эней", представившийся Маурицио, отвел ее к шатру хозяина труппы, наказав ничему не удивляться - сегодня маэстро превзошел самого себя.
Маурицио не ошибся: перед синьорой Джованни предстала картина Амадэо, наряженного в женское платье, мило накрашенного и что-то увлеченно писавшего убористым почерком. Услышав вошедшую женщину, он сначала раздраженно выругался голосом, почти неотличимым от женского: - Кого еще черти на закорках принесли? Я занята, - но обернувшись и увидев Беатрис, весь расцвел, подскочил к даме и расцеловал ее.
- Ах, как я счастлива, что пришла та, чье сердце отдано искусству! А я - творю, но ты важней мне, чем муки творчества и томные потуги отдать бумаге то, что в голове моей парит! Сегодня нас ждет чудо, и я в восторге, что ты здесь, Прекрасная Елена - Беатрис!

Беатрис словно перенеслась в другой мир.
Ещё мгновениями ранее, сойдя со ступенек кареты и оглядывая представший её взору лагерь, она находилась во власти собственных проблем, неумолимо давящих и не дающих расслабиться. Но стоило ей ступить на принадлежащую актёрской труппе территорию, как все невзгоды остались позади. Неприятные мысли выветрились из головы, и на лице молодой синьоры всё чаще появлялась очаровательная улыбка.
Она шла мимо шатров, мимо ярко разукрашенных людей, приветствующих её дружелюбно и открыто. Почти каждый был облачён в нарядный костюм, обличающий тот или иной образ, что некоторое время спустя актёры примут на сцене Пьяченцы. Беатрис действительно нравилось здесь. Она действительно любила театр и его творчество. Гораздо больше, чем тех же художников. Картины не дарили веселья. Не двигались, не пели, услаждая взор и слух. По её мнению, живопись должна служить исключительно для написания портретов. Скучных, висящих над камином и подчёркивающих знатность изображённых на них людей.

Красавец-Эней подвёл её к одному из шатров, предупредив при этом, что девушке не стоит удивляться. Однако Беатрис стоило усилий, чтобы сохранить на лице безмятежное выражение, потому что при виде облачённого в женский наряд Амадэо ей захотелось смеяться. Право, вовсе не насмешливым, глумливым смехом. Просто причуды эпатажного мужчины были ей забавны.
Амадэо, следуя привычке, горячо и с комплиментами её приветствовал, по обычаю расцеловав румяные щёчки девушки. Беатрис кокетливо улыбнулась, наигранно засмущалась. Подумала о том, какие же красивые фразочки придумывает он для девицы Эстакадо?..
Беатрис присела на одно из кресел, обводя взглядом внутреннее убранство. Столько косметики и аксессуаров она, наверное, не увидит больше нигде. Поправила роскошную кремовую юбку, окантованную кружевами кофейного цвета. Раскрыла веер.
- Рада видеть тебя, Амадэо. Прекрасно выглядишь, а наряд просто чудесен. Не сомневаюсь, что ты приложил свою изящную ручку и мудрые советы к созданию костюмов – они прелестны. Твои артисты словно сошли со страниц произведений. – Серия комплиментов была непреложным правилом светского общения. Правда, в этот раз её восторги были вполне искренни. Ей нравилось оживление, царящее в лагере, и то, как проходила подготовка к спонсированному ею спектаклю.
Но комплименты – сказаны, пора переходить к делу.
- Признаюсь, я очень рада нашему сотрудничеству, и до сего момента я пользовалась им бескорыстно. Как ты понимаешь, я пришла не только затем, дабы насладиться твоим очарованием и красотой артистов… Я очень обеспокоена тем, что творится сейчас в городе. Везде какие-то шпионы,слежка... Я далека от этих дел, но очень переживаю за своего мужа.
Тёмные, почти чёрные глаза Беатрис действительно выражали печаль. Девушка доверительно пожала руку Амадэо.
- Милый, милый друг, я искренне надеюсь, что вы сможете мне помочь. Ничего сверхординарного, ничего сложного я от вас требовать не хочу и не буду. Всего лишь небольшую услугу. Ответьте мне… в вашей труппе есть мужчина, похожий на моего мужа, знающий основы верховой езды? Я могла бы… заплатить за этот небольшой, невинный спектакль. От артиста потребуется только побыть синьором Джованни, время от времени. Соответственно, - кокетливо улыбнулась синьора, - только в дневное время суток.

***

Матиас наблюдал за своими подчинёнными, всё так же перебирая пальцами монетку. Падающие лучи отражались от золотой поверхности, бросая на лица присутствующих яркие блики.
Заканчивая свою речь, он думал… стоит ли этим людям доверять? Он знал каждого из них достаточно хорошо. Многие поддержали его ещё до того, как Гаспаро был свергнут со своего воображаемого «трона». Джованни усмехнулся – какая ирония. Его отец всегда стремился к власти. Черпал её отовсюду, жаждал владеть всем и сразу. Какая ирония, если графская цепь достанется именно его сыну. Всадившему нож в его спину.
Люди, сидящие здесь, слушали его внимательно, пристально. Все без исключений – сосредоточены. Пожалуй, они действительно верили в своего главаря.
Один из его людей, Марко Фальконе, Зверь, в равной степени обладающий умом и силой, поднялся с места, донеся до Матиаса последнюю новость. Монетка застыла в его руке.
- Скоро в городе прольётся кровь, - задумчиво проговорил глава гильдии, скорее себе, чем своим людям. После произнёс уже громче: - Свяжитесь с Кольвицци. Я слышал, этот подонок за деньги и родную мать продаст. Мне нужно знать только одно: сколько? Только не попадитесь на глаза людям Корноухого и ни в коем случае не раскрывайте, кто заинтересовался его "интересной" персоной.

Слушая плавно текущую речь Беатрис, мэтр никак не мог усидеть на месте: сегодня творца явно обуял приступ энергичности и готовности творить. Он то подскакивал с места, чтобы пройтись по комнате, то на несколько секунд замирал у зеркала, чтобы потом вернуться к креслу и, сделав пару танцевальных па вокруг него, снова усесться только для того, чтобы через пару ударов сердца снова вскочить, словно подброшенный пружиной. Руки мужчины постоянно вертели то веер, то перо, то флакончик с духами, то изящный и явно не батафорский стилет.

С нетерпением дождавшись окончания монолога гостьи, Амадэо, шурша юбками и махая перед собой руками, совершил круг почета вокруг шатра, активно шевеля губами, но не говоря ни слова: видимо, придумывал достойный ответ. Наконец, соединив слова в нужную вязь, мужчина, подобрав подол, подбежал к синьоре Джованни и рухнул перед ней на колени, склонив голову. Несколько секунд он простоял так, а затем в плавном развороте подняв голову и положив ладонь на колено гостьи, он воззрился на девушку взглядом полководца, готового к битве: исполненный мужества и решительности взор Амадэо разительно контрастировал с его нарядом. Голос маэстро стал тверд и четок, даже обрел некоторые нотки жесткости:
- Сестра моя, я не глупец,
И понимаю я твои идеи.
Пусть мне тот час придет конец -
Я отказать тебе не смею.
Любви к супругу ты полна,
И жизнь его спасая, не желаешь
На землю прóлить слезок семена.
Любя тебя, как брат
Суровый, непреклонный
Любое сделать рад -
Чтоб обошли тебя невзгоды.
Такого человека я найду:
Я бы не смог иначе.
И обещаю помощь я -
Над телом мужа не заплачешь.

Поднявшись и расправив плечи, маэстро начал стягивать платье, ни в коей мере не смущаясь присутствием дамы: мыслями он уже был в решении той задачи, что поставила перед ним Беатрис. В процессе разоблачения Амадэо комментировал:
- Извиняюсь за плохие рифмы, сестра: времени их отточить у меня не было. Извиняюсь и за мой неподобающий облик: я писал сейчас от женского лица, и мне требовалось полное погружение.

Оставшись в одних нижних штанах, Амадэо дал женщине убедиться, что годы и пороки не оставили на его теле ни следа: он был подтянут и свеж. Накинув рубаху и надев штаны, ставший воином человек искусства зычно крикнул командным тоном:
- Агосто и Луку ко мне, живо, ротозеи!

Вскоре в шатер ворвались двое: щуплый старичок и юноша, по фигуре и прическе действительно смахивающий на Матиаса. Указав на них повелительным жестом, маэстро представил вошедших: - Агосто - актер. Лука - гример, - и продолжил, обернувшись к вошедшим: - Лука, бери грим и этого юношу с ветрами в голове и зад... Простите. Поступаете в распоряжение моей сестры по духу и чувствам. Воля ее вам - моя воля, а моя воля - воля Господа.
Обескураженные мужчины неуверенно кивнули и, испросив время на краткие сборы, отбыли. Улыбнувшись, Амадэо продолжил:
- Чем я еще могу помочь тебе, душа моя?

***

...Выслушав старшóго, Зверь кивнул:
- Возьмем в оборот мы твоего Кальдерони, поспрашиваем да пораспрашиваем. И убедим, что с нашим "нанимателем" сотрудничать выгодно. Да и парням cazzo-Корноухого не попадемся: мы-то почти всеих рожи знаем. Если сделают хвост, малехо начистим им едальники: чтоб, значица, эти bastardo знали, где ходить. Но бить будем по-дружески, почти любя, и не сильно.

Что-то внутри словно оборвалось. В тот момент, когда всё её существо рвануло навстречу ускользающему счастью, всё материнское сосредоточилось лишь на одном действии – спасении собственного малыша, – она ощутила пронзительную и ноющую пустоту. Наблюдая за попыткой Рико вырваться, за тем, как окрашивается его одёжка кровью с руки Джулио… И это алое, растекающееся по дорогой ткани пятно – словно распускающийся бутон розы – ужасало и напоминало о смерти. О хрупкости жизни. О том, что она могла потерять всё. Если бы с Рико что-то случилось…
Она помнила. Как, не жалея юбки, подползла к барахтающемуся ребёнку, забрала его у стражника и крепко обняла, прижимая к груди, целуя в макушку и тихо шепча его имя. Хныкающий мальчик начал затихать, ощущая тепло материнских объятий.

Этот момент жил в её памяти ещё долгое время. После него она просто существовала и текла по течению жизни. Смутно помнила, как попала в дом, неся сына на руках. Как кто-то из слуг доложил, что на крыльце стоят пострадавшие и просят убежища. Как отдавала приказ впустить их и вышла принимать нежданных визитёров. Как ожил дом, засеменили слуги, выполняя различные её распоряжения – подогреть воду, смочить полотенца, готовить бинты. И как сама, беря в руки очередную тряпицу, протирала заботливо чьё-то лицо, наблюдая, как полотенце постепенно окрашивается в красный. Кровь, которую уже не отмыть… Отвечала на чью-то благодарную улыбку, но мысленно была совершенно не здесь. Её тело действовало и двигалось, а перед глазами мелькала всё та же картина – убегающий из дома мальчик.

Но, несмотря на то, что внутри дома всё бурлило от суматохи, один единственный, никем не высказанный вопрос повис в воздухе и угнетал его жителей. Вернётся ли?.. Тот, кому особняк принадлежал. Тот, кто ушёл, оставив семью в окружении стражи. Тот, кто бросился в бой с жаждой его выиграть. Поступил так, как обычно поступали мужчины. Все понимали и принимали его решение, как само собой разумеющееся. Лишь старая нянечка причитала, что из-за таких походов страдают дети, убегая из дому… Но никто её, конечно, не слушал.
Сам Рико заметно осунулся и притих. Теперь, когда за ним неустанно следили, у него не было никакой возможности сбежать. Всё внутри кипело от желания вырваться и бежать как можно дальше, но внешне он был полностью подавлен и послушен. Он лучше других понимал, насколько это важно для мужчины – побеждать. Но с течением времени энтузиазм начал утихать, и иные мысли посетили голову ребёнка. Тот же немой вопрос. Вернётся ли?..

…Прошёл не один час. В доме стало гораздо тише. Беженцы больше не прибывали, а большинство прибывших уже получили посильную помощь и были заботливо накормлены гостеприимной хозяйкой. Сама же хозяйка едва находила себе занятие – слуги расправлялись со всем самостоятельно, для Беатрис не было работы. Но сидеть на месте ей тоже было в тягость. Чувствовала, что ей просто необходимо чем-то себя занять. И потому девушка суетливо бродила сквозь ряды горожан и слуг, постоянно спрашивая, всё ли в порядке. Ломала от нервов руки. Думала о сыне и о том, что едва не произошло. И волновалась о муже, что не возвращался…
Беатрис была умной женщиной. Она прекрасно понимала, что Матиас далеко не единственный, кто захотел урвать себе выгоду из сложившихся обстоятельств. Это был не бой, не война, на которую уходят мужья, а нечто похуже – охота. В которой Матиас выступал как в роли охотника, так и в роли жертвы. И чем окончится сегодняшний инцидент предвидеть было невозможно…

Переживания укреплялись с каждой минутой. Синьора Джованни была на взводе, когда со стороны улицы послышались шаги. Беатрис, выронив бинт из рук, застыла на месте, и всё внутри неё словно сжалось в один комок. Воображение нарисовало ей толпу вооружённых солдат, впереди которых – тот самый человек, что неприятно улыбался ей на вечере. Но теперь улыбка носила иной характер. Это была улыбка триумфа.
Она напряглась, словно натянутая струна, ожидая, когда просвистит в воздухе первый арбалетный залп, пускаемый стражниками с крыши дома. Но ничего не происходило. Шаги приближались. Всё ближе. И ближе…

…Входная дверь распахнулась. Дюжина солдат действительно стояли на крыльце, вооружённые до зубов. Их доспехи были заляпаны кровью, а лица – безжалостно-суровы. На фоне их померкла слегка фигура, но, различив её в толпе, Беатрис ощутила, как внутри неё будто раскололась глыба льда и полыхнул пожар. Жизнь втекала в её тело вместе с участившимся сердцебиением, на бледном лице проявился румянец. Она улыбнулась и медленно двинулась в сторону прибывших солдат. И подойдя к человеку, что вышел вперёд, молча прильнула к нему и обняла за шею. И человек этот разительно отличался от того, что в её воображении пришёл разрушать её мир.

***

Рико с трудом отпустил от себя отца, выспрашивая его буквально обо всём. Нянечка, понимая, что хозяин утомился, пыталась утихомирить ребёнка, но выходило у неё плохо. Сам же Джованни, подавив в себе отчего-то возникшее раздражение, постарался описать произошедшее в красках. Но маленького Рико никакими красочными подробностями невозможно было удовлетворить. Он продолжал осыпать отца вопросами, и тогда вмешалась Беатрис. Пришлось прикрикнуть на сына, что, дескать, папа очень устал, а тебе пора спать. Фредерико пришлось подчиниться.
Оставшись наедине с женой, Матиас пересказал всё и ей, в этот раз делясь собственными соображениями.
- Скверно, - произнесла девушка со вздохом. – Теперь всё слишком непредсказуемо! На Альберти можно было повлиять, но кто встанет во главе совета теперь?.. Что будет с нами, если это окажется человек Эстакадо? Или Сальваторе? Или кто-то из них?..
- Не окажется, - коротко ответил Джованни, шумно втянув носом воздух над волосами жены. Внезапно понял, насколько ему нравится их запах. – Потом, Би. Я расскажу тебе всё после встречи.
- Какой ещё встречи?
- Узнаешь.
Кальдерони уже на его стороне. Пикколомини умерла. Колонна сбежал. Весомой фигурой оставался отец Феликс - но Джованни был далеко не из тех, кто целует подолы священникам. Ещё до того, как Рико увидел отца, Матиас, не теряя времени, послал гонцов с просьбой о встрече. Ещё два человека имели влияние в совете, и Матиас не собирался пренебрегать их фигурами на доске разворачивающейся игры.


Получатели: Матиас Джованни.

Чем отличается умный игрок от профана? Кто-то скажет - разумом, кто-то скажет - предчуствиями, кто-то скажет - рассчетом. Все они будут по-своему правы, и по-своему ошибутся. Хороший умный игрок - это тот, кто может решать судьбу партии, не бегая вокруг стола с громкими воплями, тот, кто может, невозмутимо сидя на мягких подушках и потягивая вино, делать так, чтобы его карты играли сами за него, следуя всего лишь скупым, выверенным движениям рук.
Матиас Джованни был хорошим игроком. И умным, куда уж без этого. А еще - рисковым. Изъять семьсот золотых из дома Совета - шутка ли!? Если бы кто-то об этом прознал - не сносить ему головы. Но свидетелями этого были только его собственные люди да бывшие солдаты Альберти: а ныне тоже подчиненные дома Джованни. Даже если всем им отсыпать золота за молчание, хватит денег на то, чтобы перекупить половину новообразовывающегося Совета - и еще на вино останется. Подвиги, геройство, слава и популярность - это все, конечно, хорошо, но маленькие желтые кружочки способны сотворить куда большее с куда меньшими затратами - и куда менее заметно.

Покинув чудом спасшуюся супругу, Матиас посвятил свои часы как эпистолярному жанру, так и искусству конверсационии - или, если говорить по-простому, переговоров. Начертав письмо приятелю и собутыльнику Кальдерони, мужчина передал его вместе с серебрушкой Джанфранко - одному из верных и преданных домашних слуг, знавшему Пьяченцу как свои пять пальцев, с твердым наказом вручить письмо лично в руки адресату. Молодой человек глубоко поклонился, шаркнув ногой, и поклялся именем святой девы Марии, что никто, кроме синьора Кальдерони, к конверту не притронется.

Когда юноша покинул особняк, а большая часть спасеных разошлась по домам, в ворота постучались некий достойный торговец со свитой, доставившие синьору Джованни заказанную бутыль баснословно дорогого сицилийского вина, только намедни, по словам купца, доставленного в город. Когда ворота закрылись за его спиной, представившийся Бенито мужчина утер лоб платочком и посетовал, как страшно в родной Италии жить - даже в ранее мирной Пьяченце разбушевались кондотьеры. Вот и приходится ему, достойному виноторговцу, ходить под надежной охраной и разносить столь драгоценные бутили самостоятельно: не приведи Господь, разобьется сосуд с живительной влагой или на него самого нападут негодяи.
Конечно же, Матиас ждал гостей, и виноторговец с охраной совершенно не были теми, кем казались: criminale города пришли на зов своего старшого. Или, как за глаза величали нового главу дома Джованни, Молодого Льва - в противовес старому, покойному.

Доклад воров, сделанный в личном кабинете хозяина особняка, был короток и точен: даже стража позавидовала бы такой точности изложения. С телегой для Кальдерони все было в порядке, и операция должна была пройти, как по нотам; стражники скрылись в своей норе, взвалив охрану города в первую очередь на солдат; Корноухий уже перестал каяться Санто-Петро в своих грехах, и сейчас для него бесы подыскивают котел погорячеее и вилы поострее: равно как и для его людей; семейка Эстакадо еще не показывала носа; а вот Сальваторе с охраной разъехались кто куда: младший, например, не таясь отбыл к дому де Боно, где бородатый и красноносый вояка отмечал победу над кондотьерами, а глава семьи, напротив, решил отдохнуть после трудного дня в обьятиях прекрасной неаполитанки. К слову, о синьоре Дестефани: прислуживающие ей мавры вывесили на воротах ее дома обезображенные тела пяти кондотьеров, являющихся, по-видимому, жертвами этих безбожных и жестоких магометан.
Отчитавшиеся бандиты получили указание продолжать работать с Кальдерони и предпринять меры к тому, чтобы занять место слуг в домах оппонентов Матиаса. Пожав руку Старшому, они направились к выходу, но Карло внезапно остановился, задежав уже опустившуюся на ручку двери ладонь. Развернувшись, он задумчиво произнес:
- Capo, а ведь наследник capitane Эстакадо - всего лишь маленький ребенок... Если его выкрасть, мы сможем держат Данте и его шоблу за яйца... А, как тебе идейка? Не простая, да, но если, если...

...Прошло около часа с того момента, как воры покинули дом Джованни, и новые гости не заставили себя ждать, прибыв по такому случаю даже верхом. После краткой беседы с привратником и домоправителем они были препровождены в кабинет Матиаса, где слово взял один из них - никто иной, как Марио Марио. Переминаясь с ноги на ногу и косясь на замершего рядом Нинни, невозмутимого, как статуя Геркулеса, он осторожно и опасливо поинтересовался:
- Синьор Джованни, вы хотели встречи с нами? Мы... Извините, мы скорбим о гибели синьора Альберти и многих горожан, но незамедлительно прибыли сюда, и готовы выслушать вас - как верные слуги Города и народа.

Стоя на открытой террасе и облокачиваясь о периллу, Матиас смотрел вниз, на раскинувшийся перед ним город. Двух- и одноэтажные домики, украшенные резными колоннами и арками, утопали в море зелени. Узкие улочки вились между особняками, расчерчивая город на отдельные кварталы.
Когда-то и его отец стоял здесь, на этой террасе, и таким же взглядом окидывал Пьченцу. Задумчивым и спокойным. И какая-то мимолётная искра блестела в его карих глазах… Природу его эмоций Матиас едва понимал в детстве, но прекрасно понимал сейчас. Когда столько возможностей было в его собственных руках и, одновременно, столько опасностей вокруг… Он смотрел на город, и в глазах его сияла та же искра. Огонёк, что полыхал внутри него, извивался языками пламени, точа его сердце…
Алчность. Порок, порицаемый духовенством. Но Матиас скептически относился к тому, как трактовали его сыны божьи. Он полагал, и небезосновательно, что их самих пожирает изнутри тот же грех.
Матиас знал, кто он есть. Не пытался затушить в себе пламя пороков. В конце концов, именно они вели его вперёд, к власти. Пусть за его спиной остаётся множество грехов, и они продолжают копиться, сокращая его путь до адской бездны… Но здесь и сейчас он совершит то, что когда-то не осмелился сделать его отец.
Будь он более трусоват или, быть может, благоразумен – он собрал бы вещи, прихватил кругленькую сумму и выехал с женой и ребёнком из города. Подальше от всей этой грязи. Подальше от зла и смертей.
Но он не мог так поступить. Не мог бросить всё на полпути.
Ибо алчность завладела его душой.

***

Стоило двери захлопнуться за виноторговцем, как прибыли новые гости: слуги бросились их встречать и, по наказу хозяина, сей же час проводили господ в дальнюю гостиную, используемую Джованни как раз для таких случаев.
Матиас, завидев гостей, поднялся с любимого кресла и расплылся в улыбке.
- Марио! Самсоне! Не стойте на пороге, проходите и чувствуйте себя как дома.
Подведя гостей к дивану с множеством разбросанных по нему турецких подушек, он усадил их и предложил вина и закусок. «Сицилийское», - прокомментировал он, наблюдая за тем, как молодая служанка разливает напиток по бокалам.

Как только с основными правилами гостеприимства было покончено, Матиас приступил к основной беседе.
Для начала поведал им о том, что произошло в ратуше, упустив деталь, связанную с деньгами.
- Право, мне бесконечно жаль, что Альберти так рано нас покинул. Сейчас, когда несчастье унесло его жизнь, не могу вспоминать о нём плохо. Да и ничего на ум не приходит. Благородный муж, щедрый гость тратторий, отличный собеседник…
Джованни, продолжая угощать глав гильдий вином, старался вызвать в них ностальгические эмоции – исключительно положительные. Он действовал так же, как и всегда. Не торопился и разбалтывал даже самые неповоротливые языки.

Время шло, и когда Марио и Нинни заметно расслабились, нежась на пёстрых подушках, Матиас начал подводить к главному. Вначале обрисовав в красках короткую стычку на крыльце ратуши: по его словам, де Боно пыжился от злости и зависти, в то время, как стражники понуро стояли поодаль, не в силах изменить ситуацию, а только подливая масла в огонь.
После чего Джованни поведал о завтрашнем собрании, о котором благородные господа, верно, уже знают. Ненавязчиво намекал – а точнее, взращивал внутри собеседников мысль – о том, что Сориа взвалил на себя слишком многое. Альберти мёртв, кто теперь станет главой совета?.. Кого выставят, как на базаре, Сальваторе, Эстакадо и все остальные взамен погибших достославных горожан?..
Всё слишком нестабильно, непредсказуемо. Им всем угрожает опасность. Альберти – верный товарищ Марио и Нинни – мёртв. Они остались без опоры и поддержки. Но Матиас на их стороне. Он – такой же делец, глава своего собственного предприятия, готов стать для них столь же верным другом, помогать во всём, насколько хватит его собственных сил.
- …Я привык, что друзья отвечают мне взаимностью. Я могу называть вас друзьями?

Задача перед Матиасом стояла нетривиальная: за один единственный разговор не только убедить давних республиканцев Марио и Нинни в своей лояльности, но и склонить их на свою сторону. Джованни понимал, что его задача - переубедить весьма подозрительных и недоверчивых людей, и прилагал для этого все свое красноречие и искренность. В отличие от прочих претендентов, у него перед республиканцами было небольшое преимущество - собственное дело, приносящее прибыль. Марио и покойный Альберти всегда чувствовали в нем родную торговую душу, и смотрели как на равного.
Иное дело - здоровяк Нинни. Кузнец был мужчиной суровым, настороженным и склонным к рукоприкладству: чего стоила только одна его дефенестрация по одношению к молодому напыщенному миланцу, пробовавшему в Совете добиться преференций для своего патрона в Пьяченце. К счастью самоуверенного наглеца, он, птичкой покидая окно второго этажа, не убился, отделавшись лишь переломом. Самсоне не пожалел даже заплатить крупный штраф потерпевшему - отведя душу, он вновь успокоился. Если он почувствует в словах Матиаса фальшь - не избежать главе воров столкновения со здоровяком.

Но синьор Джованни не собирался отступать - слишком много было поставлено на кон. И он говорил, говорил, говорил, сам в эти минуты веря в свои слова, и заражая слушателей своей убежденностью и уверенностью. Из почтенного владельца тратторий явно мог выйти хороший актер, столь было похоже на правду его выступление.
Посетители поместья, поначалу нервные и робкие, мало-помалу расслаблялись и успокаивались, чувствуя, что пребывают в гостях у единомышленника. Вместе с Матиасом они скорбели о покойном Альбери, поминая его многочисленные достоинства, вместе хаяли проклятых кондотьеров, устроивших Пьяченце кровавую баню. Расчувствовавшийся Марио даже всплакнул, поднимая очередной бокал за то, чтобы глава Совета непременно попал в Рай - как мученик.
Впрочем, не только гибель Альберти беспокоила достойного торговца. Может, он и был слаб телом и духом, но его республиканские убеждения были тверже стали, равно как и желание освободить Пьяченцу из-под власти Моро, в чем, наверное, немалую роль играли и большие налоги, которыми герцог облажил крупных торговцев. Как бы то ни было, а проблема, указанная им, оставалась одной из первоочередных: что теперь делать республиканцам, в один миг лишившимся и защиты, и лидера. Ни Марио, ни Нинни не стремились к верховной власти, осознавая свою неспособность самостоятельно твердой рукой вести корабль города к бухте процветания.
Нинни, судя по его коротким отрывистым репликам, переживал не меньше приятеля, но в силу своего твердого характера это не демонстрировал. Зато предложения его были куда более радикальными - каким-нибудь образом склонить на свою сторону будущего градоправителя, и учредить Республику, перевешав всех несогласных, после чего создать общегородской Совет, который и выберет нового главу уже независимой Пьяченцы. От осторожных возражений Марио о том, что на стороне ретроградов гарнизон и стража, он только отмохнулся: дескать, Эстакадо и Сориа, как показали сегодняшние события, верные и исполнительные служаки - они будут служить любой власти, только бы она была законно избрана. Если создадут Республику, они вместе с подчиненными будут служить ей не менее рьяно, чем покойному графу Росси.

Когда же Матиас перехватил у собеседников нить разговора и начал вести свои осторожные речи, Марио и Нинни с радостью включились в обсуждение грядущего Совета. Тут мнения республиканцев несколько разделились: по вопросу о Сориа торговец поддержал трактирщика, иогда как кузнец возражал, считая, что капитан правильно поступил, не дав надменным аристократишкам в смутное время пустить друг другу кровь в попытке вырвать графский титул в жестокой битве. Нинни не сомневался, что Сориа не будет создавать военную диктатуру, и после выбора градоначальника вернется к исполнению своих обязанностей - он слишком солдат для того, чтоб быть политиком.

Ну а когда Джованни, отбросив в сторону все славословия, протянул республиканцам руку дружбы и сотрудничества, он был награжден бурными апплодисментами Марио и крепким рукопожатием впервые за вечер улыбнувшегося кузнеца. Смотря глаза в глаза Матиасу, Самсоне довольно пробасил, выражая общее мнение:
- Я рад, что ты с нами, товарищ Джованни. Я думаю, ты просто божий дар нашей партии. Жаль только, что ты озвучил это так поздно. Где ж ты раньше был?

Матиас, восседая в глубоком кресле и смакуя превосходное вино, обводил изучающим взглядом своих собеседников. Ему приходилось общаться с ними и ранее: почивший Альберти на пару с Марио составляли для дельца крайне приятную компанию в минуты скуки на многочисленных раутах. Ещё до смерти графа главы гильдий могли вести оживлённые и вдохновляющие беседы на тему торговли – и Матиас всегда их поддерживал. И лишь затем, когда почтенный Росси отдал свою душу богу, как выразились бы священнослужители Пьяченцы, отношения Джованни с торговцами несколько ухудшились. Альберти и Марио объединились с Нинни в единую коалицию, строя собственные планы на этот город. Свидетельством чему было их поведение на вечере Дестефани.
Нинни.
Матиас перевёл взгляд на кузнеца, одним своим видом внушающего трепет. Заслужить уважение этого человека казалось откровенно нелёгким делом: у Самсоне были исключительно свои понятия о чести и справедливости, а также о методах их демонстрации. Джованни как-то был свидетелем подобного события, и повторения этого мероприятия с собой он не хотел. Однако именно эта черта характера - вспыльчивость натуры - и притягивала. Если найти правильный подход к такому человеку, манипулирующую ниточку, то можно сотворить много интересных дел…
Что, собственно, и собирался сделать Матиас.

…Разговоры о покойном Альберти плавно перетекли в обсуждение возникшей ситуации. Захмелевшие изрядно торговцы не скрывали своего отношения к некоторым обсуждаемым личностям и уже вполне открыто изъясняли свои позиции. Матиас лишь ухмылялся, запечатлевая улыбку на горлышке бокала и чувствуя на губах вкус победы и сладковатого вина.
Раззадоренный алкоголем Нинни совершенно не стеснялся в выражениях, открыто демонстрируя свои взгляды на будущее Пьяченцы. Самсоне был рьяным приверженцем республиканского направления, и более скромный Марио его в этом поддерживал. Джованни лишь кивал и поддакивал, особо не распространяя своё мнение на сей счёт. Естественно, учреждение Республики не входило в его планы. Но конкретно эти представители радикального течения были ему нужны, и Матиас готов был пойти на любую ложь, лишь бы заполучить их расположение.
Впрочем, лояльность к самому Матиасу они выразили крайне скоро. И протянули ему руки для дружеского рукопожатия.
- О, дорогой мой Самсоне! Более всего жалею, что обделил вас дружбой и поддержкой, как только наступило время смут и перемен. Но мы ещё можем наверстать упущенное, - Джованни коварно улыбнулся. – Поверьте, в этот раз собрание совета пройдёт совершенно иначе…
И Матиас начал говорить и излагать свой план. И его речи были поистине устрашающими.

***

Несколькими часами ранее…

В личном кабинете Матиаса, устроенном в глубине дома, собралась пёстрая компания его подручных. Переодетые, они казались благовоспитанными горожанами, но никак не ворами и убийцами. А предводитель их, Бенито, рассевшись в кресле напротив и распластав по нему свои телеса, и вовсе создавал впечатление зажиточного купца. Именно он говорил с главой гильдии, донося до Молодого Льва столь необходимые ему вести.
Матиас, скрестив пальцы и опустив на них голову, внимательно слушал, буравя Бенито тяжёлым взглядом карих глаз. Как обычно, лицо предводителя не выражало никаких эмоций, и свидетелям разговора было крайне трудно понять, о чём именно в данный момент думает Джованни.

Джованни думал о многом. Джованни слушал и сопоставлял, и предполагал, какое положение в городе и для отдельных лиц он занимает теперь. Совсем скоро его ряды пополнятся разбойничьей бандой Апостола, и Матиас сможет контролировать не только город, но и его окрестности. Но это волновало главу воров в последнюю очередь: на первом месте в списке его дел стояло собрание совета. И ему было крайне необычно слышать, что его соперники не предпринимают ничего, чтобы на будущее событие как-то повлиять. Сидение дома? Празднества и развлечения?.. Всё это казалось ему бутафорией, его люди упустили нечто важное. Под крышами особняков, в чужих словах, что были сказаны однажды и не услышаны нужными свидетелями, крылась истина.
Но об этом Матиас тоже предпочитал не думать. Что делают его соперники, какие просчитывают ходы, он всё равно не узнает. И выведать не сможет, если не будет следить за ними самолично. Его терзало чувство недостаточности сведений, но он прекрасно понимал, что, погрязнув в деталях информирования, он попросту увязнет в ненужных проблемах.
Нет, Матиас хотел совсем иного. Матиас думал уже о другом.
О завтрашнем дне.

- Благодарю за информацию, Бенито. Отлично поработали, - наконец прервал молчание Матиас. – Твоё предложение не лишено смысла. Мне нравится в нём степень… - Джованни ухмыльнулся, - кровожадности. Ребёнок. В заложниках. Из этого вышло бы стоящее мероприятие. Эстакадо был бы в бешенстве. – Матиас откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди.
Мужчина опустил глаза, уставившись на столешницу. Задумался, и во взгляде его отпечатался бушующий вихрь мыслей.
- Слушай внимательно, Бенито. И передай остальным мои слова…
И Джованни в подробностях изложил свои приказания.
В первую очередь, говорил он, Зверю поручается выбрать из многочисленной гильдии самых преданных подчинённых, обладающих отличными бойцовскими и фехтовальными навыками. Эти люди сегодня ночью проникнут в ратушу, где будет проходить собрание, и затаятся в их стенах ровно до того момента, пока им не подадут сигнал… С этими словами Матиас передал Бенито подробный план ратуши с указанными на нём красными крестами – места, где затаиться будет проще всего и мародёров не услышат. Условный сигнал – как всегда, громкий свист, естественно издаваемый самим Джованни.
Во вторую очередь, продолжал он, самые лучшие воры гильдии, славящиеся незаменимыми навыками скрытности и бесшумности, проникнут в дома его оппонентов и столь же бесшумно вырежут членов их семей – в тот момент, когда старшие будут присутствовать на собрании.
В третью – одному из посыльных необходимо сбегать к Феллипе и выкупить у него бутылочку яда.
В-четвёртых, проблему в лице стражников нужно устранить. Джованни выделяет Бенито деньги, дабы подкупить людей Сориа. В определённый момент они должны пойти против своего лидера и встать на сторону Джованни. Согласившиеся стражники обязаны пометить нагрудный доспех условным знаком – красная точка, чтобы люди Матиаса не вырезали их в тот момент, когда выберутся из своего укрытия. Стражники без знака получают арбалетный залп в голову или удар ножом в спину и остаются лежать на полу ратуши до тех пор, пока новый граф не прикажет убрать их тела…
В-пятых, вокруг ратуши Зверь должен расставить стрелков. Не сразу – как только начнётся собрание и стражники займут свои посты. Арбалеты должны быть наготове – дабы выстрелить в любого, кто выйдет из ратуши, когда начнётся… бойня. И пусть Зверь хорошенько запомнит: если из окна выпадет маленький, но увесистый мешочек, набитый камнями – значит, здание необходимо… поджечь.
И, наконец, в-шестых – Беатрис и Рико уедут из города этой ночью.
- Бенито, внимательно слушал? Теперь повтори.

***

Сейчас…

Матиас опустил деталь, что люди, которых от засылает в ратушу – члены его воровской гильдии, но в общих чертах план Марио и Нинни поведал.
- Прошла пора переговоров. Наступило новое время. Время действовать и брать этот город, пока насиженное гнёздышко графского трона никто не занял, - заканчивал свою речь Матиас, и глаза его сияли яростным огнём. – Вы хотите Республику? Хотите новые порядки, маленькие проценты налогов, власть? Вы это получите. Только… оставайтесь мне друзьями, - мужчина тонко улыбнулся.
- Завтра всё изменится. Но свою роль вы должны играть до последнего. А в нужный момент… не побояться дать отпор людям, что медленно и верно захватывают ваш город.

- Сделаем, capo, - размашисто кивнул Бенито, - сделаем в лучшем виде. Компании для прогулки по домам я соберу сам, и самолично же разработаю их действия. Два вопроса по этому пункту: неудачников, то есть Фаррадечи, мы трогаем? Людишки говорят, что их уже можно в расчет не брать - в Пьяченце не осталось ни одного из них, кто мочится стоя. Или лучше побережемся? И второе: comandante, я все понимаю, но, скорее всего, эти шлюхины дети оставят часть своих людей для защиты домов. А у них все-таки могут и доспехи быть, и луки с арбалетами, и все такое. Так что я тебе так скажу, как брат брату: не будет у наших парней оружия посерьезнее - можем запросто обосраться. Дело-то оно конечно твое, но я бы поостерегся.
Откинувшись в кресле, бандит нервно стучал ногой по полу и грыз костяшки волосатых пальцев. Волновался он не меньше старшого, но, будучи хорошим игроком, понимал, что это их первый и единственный, скорее всего, шанс сорвать одной ставкой внсь банк. А награда победителю была больше всего, что только способна была представить фантазия разбойника: весь город. В случае победы самая скрытая гильдия Пьяченцы сможет выйти из тени и, получив от нового графа деньги и привелегии, зажить жизнью настоящих богачей. Не надо будет скрываться по притонам и каждый день рисковать жизнью ради куска хлеба и пары мелких монет (тут Бенито, ясное дело, несколько преуменьшал в мыслях своих и объемы добычи, и сложность ее получения) - тем, кто, поднявшись с самых низов, в неравной борьбе добыл у судьбы право жить достойно, достанется все. Этот город упадет к ним в руки, как перезрелый плод, достанется им, как кошелек богатого ротозея, отдастся им с огромным наслаждением и рвением, как шлюха в борделе - обеспеченному клиенту.

Размечтавшийся criminale и сам не заметил, как заулыбался своим мыслям. Улыбка, больше заслуживающая наименования "ухмылка", выходила некрасивая и даже отталкивающая, но синьор Джованни понимал, что таким масштабом деяний и размахом планов он купил этого своего подчиненного со всеми потрохами. Уж кто-кто, а Бенито будет драться за него до конца, потому что имеет в этом деле свой собственный интерес.
Отогнав непрошенные мечтания, ряженный торговец наконец собрался с мыслями:
- Что до подкупа, то сам понимаешь - веры этим солдатам нет. С них станется на словах согласиться, а на самом скачке передавить нас, как крысят. Mortacci tua! Может, придумаешь какой-нибудь запасной вариант? Хер знает, какионо пойдет на самом деле, а ставить все на одну карту - дерьмовая идея. Да что я говорю - ты сам знаешь. Сам же осторожный сукин сын!

Других идей и предложений и идей у бандита не имелось, и ему оставалось только согласиться с высказанными главарем идеями. Окрыленный предстоящим богатством, он торопливо распрощался с Маттиасом и умчался в ночь. По крайней мере, за эту часть своих планов синьор Джованни мог быть относительно спокоен: его люди приложат все усилия, чтобы выполнить его распоряжения.

...

Не с меньшим восторгом предложения гостеприимного хозяина выслушали и почтенные республиканцы. Особенно они понравились Самсоне: здоровенный кузнец скалился довольно и сжимал кулаки так, словно бы собственноручно душил цыплячьи шейки раыинированных аристократов. Кажется, идеей физического устранения идеологических противников Свободы Маттиас завоевал его полное уважение и доверие. Марио, хоть роже был ободрен, был настроен несколько более скептично. Как видно, он опасался грядущего смероубийства, хотя старался и не подавать вида. Впрочем, некоторое напряжение от него все равно чувствовалось. В своих контрпредложениях он по мере своих сил попытался достичь равновесия между решительными идеями Джованни и собственными страхами:
- Это все хорошо, но, может, будем более осторожны? Зачем рубить с плеча? Оступимся, прольем лишнюю кровь - и нас народ не простит. Мы с Нинни можем вывести на улицы пару сотен человек в поддержку Республики. Я не уверен, что городские стражники и гарнизон не будут проливать кровь тех, с кем живут в одном городе. А если кто-то из людей наших оппонентов убьет одного из толпы - тогда у нас будут развязаны руки. Тут ни стражники, ни гарнизон, ни народ не останутся в стороне. Вместе мы - сила! Против такого союза никто не сможет устоять!
В конце-концов, - он снизил голос до шепота, - мы же можем сами эту провокацию организовать?

Нинни, не ожидавший от приятеля таких изощренных планов, лишь удивленно переводил взгляд с Марио на Маттиаса и обратно.

Джованни внимательно следил за Бенито, разглядывая его пухлощёкое лицо, пересечённое в этот момент полоской улыбающегося рта. Глаза могут рассказать если не всё, то многое. И по глазам бандита Матиас понимал, что тот сейчас видит перед собой те богатства и то положение, что приберёт к рукам гильдия, если всё получится.
И Матиас улыбался в ответ, терпеливо ожидая реакции собеседника. Несколько дней прошли практически в полном безмолвии - гильдия воров занималась разведкой и кое-какими локальными делами, но удар такого масштаба никто из них не предполагал. Сегодня все будут говорить о Молодом Льве. Сегодняшней ночью воры Пьяченцы действительно узнают, на какие поступки способен их новый лидер.
Сидеть и выжидать, а затем - ударить в спину. Да, такова была политика Джованни.

- Фаррадечи? Семейка, что дохнет, как мухи? - Матиас презрительно усмехнулся. - Не будем распылять на них свои силы. К тому моменту, когда всё закончится и новый граф определится, Фаррадечи уже не будут представлять из себя никакой угрозы.
- ...Бенито, ты просто кладезь ценных мыслей, мой друг, - улыбнулся лидер. - Да. Конечно. Оружие. Займись его приобретением. Если не хватит денег - не стесняйся обратиться к еврею. Я ему должен, и он будет недоволен возросшим долгом, но пускай увеличивает проценты - плевать. Я выплачу ему всё, - в этот момент в глазах Матиаса блеснул огонёк безумия, и во взгляде явственно отпечаталось, что ждёт Пьяченцу под его правлением...
На минуту Джованни задумался, но твёрдо ответил на вопрос о стражниках:
- Мы играем по-крупному, Бенито, отступать некуда. Если стража не будет с нами заодно - наш план рухнет. Если не захотят по-хорошему, наплетите им всякой ерунды, что их жизни и жизни их семей под угрозой, что нас много и мы, как крысы, способны забраться в каждый дом. Можешь пойти на крайности, мой друг, и выдумать байку, вроде той, что монеты, которые они взяли в руки, отравлены, а противоядие только у нас. В конце концов, пообещай им новое материальное положение. Намекни, что Сориа умрёт. - Матиас улыбнулся уголком рта. - Я верю в твой изощрённый ум.

***

Самсоне идеи Матиаса явно пришлись по вкусу. Это было заметно по его взгляду, буквально буравящему главу гильдии воров, и довольному потиранию рук в предвкушении предстоящего совета. Джованни был крайне доволен произведённым эффектом, всё сложилось именно так, как он хотел: стоило влить в Нинни горячительное и чиркнуть перед ним искрой революции, как тот уже пылает в нетерпении действовать.
Марио же был более осторожен и труслив. Планы Джованни его пугали, но он старался не выказывать свой страх. И тут же у него нашлись свои предложения.
Матиас, выслушивая ремесленника, ярко представил себе картину будущего собрания. Как толпы людей выходят на улицы города, окружая ратушу и скандируя имя героя, что освободил их от убийц-кондотьеров... А в самом здании, пока они рьяно выкрикивают его имя, происходят убийства куда более кровавые, чем совершили наёмники... И что потом? Джованни представляет, как выходит на крыльцо ратуши. И что он произносит?.. Ваш герой победил. Ваш герой - ваш новый граф. И улыбается тёплой, отеческой улыбкой... Весь измазанный в крови.

Матиас покачал головой, отгоняя видение. Что станут говорить люди - неважно, по сравнению с тем фактом, что за один день он может совершить переворот и стать главой города. Средства, репутация - он бросает на кон всё.
- Мой дражайший друг, - Матиас опускает руку на плечи Марио, - я понимаю ваши опасения. Это шаг очень рисковый. Но подумайте какие выгоды... Одним махом устранить всех зайцев, что набились в клетку. Избавить Пьяченцу от их пагубного влияния. И самим заняться обустройством нашего любимого города. Здесь много над чем стоит поработать, многое изменить, не правда ли? - мужчина тонко улыбнулся. - Но что бы я делал без ваших советов? Вы с Самсоне мне дороги не только как друзья, но и как ближайшие советники. - Доверительные речи Матиаса расточали сладкую лесть, вместе с тем укрепляя в сознании собеседников мысль, что он немного их выше в иерархической лестнице. - Мне нравится ваш план, Марио. Заставим их понервничать. Чем раздражительнее будут оппоненты и Сориа, тем лучше.
После чего Джованни отстранился и, подобно кузнецу, потёр руки.
- Итак, первым необходимо устранить Сориа. Как командир графских подразделений и организатор, он представляет большую опасность. А после его смерти останутся немногие, кто способен дать отпор. Колонна, Пиколоминни и Фаррадечи мертвы. Кальдерони, я уверен, сопротивляться нашему восстанию не будет. Отец Феликс представляет из себя явно небоевую единицу, но его необходимо будет заткнуть. Де Боно... старый вояка опасен. Сальваторе и Эстакадо - вполне могут объединиться в попытке противостоять нам, но они в меньшинстве, если не приведут на совет каких-то своих претендентов. Тем не менее, за нами будет наёмничья армия. И толпа народа. - Матиас на секунду замолчал. - И... будьте осторожны, друзья. Вполне вероятно, они приготовили нам палки для колёс.

***

В этот вечер Рико беспокойно ворочался на постели, не в силах сомкнуть глаза. Нянечка задремала в своём кресле и не видела, как юный сын хозяина ворочался с боку на бок, думая о чём-то своём, немудрённом, из-за чего обычно не спят по ночам дети.
Рико грезил о войнах и битвах, где он сможет встать рядом с отцом и поднять настоящий меч.
Мальчик мечтал. И вместе с тем необъяснимое чувство преследовало его в этот поздний вечер. Практически неуловимое, на грани интуитивной догадки.
Странное беспокойство грызло младшего Джованни. Проникало в уголки его разума, мешая сосредоточиться на столь сладких мечтаниях.

И в какой-то момент его тревоги словно воплотились.
Короткий вскрик раздался из коридора. Рико повернул голову в сторону двери, из-за которой слышались чьи-то шаги. Мальчик откинул одеяло и тихо, крадучись, направился к выходу, сгорая от любопытства и вместе с тем ощущая, как беспокойство внутри разрастается всё больше.
…Ребёнок протянул ручонку и открыл дверь. Слегка. Оставаясь в тени своей комнаты и занимая наиболее удобный наблюдательный пункт – из-за дверного косяка. Отсюда он видел часть длинного коридора, вдоль которого стояла различная мебель вроде кушеток и тумб, зеленели в дорогих вазах экзотические растения – на фоне разноцветных ковров. Но убранство, столь ему знакомое, сейчас не представляло для него интереса.
То, что он видел, заставило его замереть на месте.

- …Ты сделал ЧТО?!..
Мама всё больше повышала голос на отца, что окаменевшей статуей возвышался над её миниатюрной фигуркой. Его взгляд Рико не понравился – несмотря на внешнюю холодность, он обжигал.
Но мама сопротивлялась незримому давлению и, казалось, не обращала на него внимания. Её голос начал срываться до крика, она резко развернулась и замахнулась на отца рукой. Рико подпрыгнул на месте от испуга - в коридоре раздался звон пощёчины…
…Мама остановилась, прижимая руку к алеющей щеке.
- Ты уедешь. Возьмёшь с собой Фредерико и покинешь этот город. Точка.
Из всего разговора мальчик понял исключительно эту фразу. Крохотное сердечко забилось с удвоенной силой.
- Ты думаешь только о себе. Теперь я это понимаю, - опустив глаза, ответила после некоторой паузы мама. – Что будет с нами, если твой план покатиться к чёрту? Ты подумал об этом?..
- Начнёте новую жизнь под крылышком родственников, - огрызнулся отец. После чего развернулся и ушёл, оставляя маму в коридоре одну.
Рико выбежал из своего укрытия. Приблизился к ней и обхватил её ноги руками.
- Мам, куда мы едем? Я не хочу никуда ехать…
Мама, казалось, нисколько не была удивлена его присутствию. Опустив руку на плечи сына, она продолжала смотреть куда-то вперёд. Но одного этого действия оказалось достаточно, чтобы успокоить ребёнка. Под покровительством матери он ощущал себя неуязвимо.
- Я тоже, малыш. – Но в голосе её слышалась обречённость.

Сказать, что Бенито был доволен - значит ничто не сказать. Головорез просто таки лучился счастьем и довольством, демонстрируя всему миру щербатый плетень зубов. В его голове, словно живые, вставали картины кровавого безумия на улицах Пьяченцы, растерзанные стражники, рыдающие толстосумы, выпотрошенные сундуки, изнасилованные рафинированные арисстократки, грудастые шлюхи, льнущие к сорящему золотом клиенту. А посередь всего этого великолепия - он, Бенито, и capo Матиас с дружками: новые хозяева города.
А что дальше? Нет, Пьяченцу они больше грабить не будут: ну какой дурак срет там же, где и спит! А вот окрестные городки, села, поместья... О, тпм можно изрядно поживиться! Но уже не по-старинке: грабежами и разбоем маленькими бандочками, нет. У них будут собственные солдаты, у них будут наемники, которые будут делать за бывших воров и бандитов всю их работу. А уж их бывшая bande будет въежать в города победителями, и грабить, грабить, грабить. Вот уж воистину: кем больше размах, тем более он считается законным. Пять человек, поджегших и ограбивших чью-нибудь загородную вилу - преступники, а армия из двухсот человек, разорившая целый город - неповинна: это же война, что тут такого?

Впрочем, не только сладкие грезы манили бандита: его разум опытного человека по ту сторону закона уже продумывал разные варианты исполнения распоряжений главаря. Он прикидывал, кого на что отправить, кому что и в какой форме говорить, кого подмазать а кого припугнуть. Понимая, что лидер сейчас ведет свою игру, где ставки высоки, он и не думал высказать Матиасу недовольство тем, что он переложил всю работу на подчиненных: у того и так много не менее важных дел, направленных на тот же результат.
Польщенный оказанным доверием, Бенито был незамедлительно готов развить бурную деятельность, и первые идеи у него уже были. Крепко обняв Джованни, он хлопнул capo по плечу и заговорщицки усмехнулся:
- Удачи тебе, bastardo! Мы еще спляшем на могилах наших врагов! Давай сделаем этих чванливых cazzo! Знай, мы все - с тобой! И да не оскудеет золото в наших кошельках! Удачи тебе, и всем нам!
Бросив к небесам сжатый кулак, лже-торговец расхохотался и покинул поместье своего главаря, помчав со всех ног в логово: собирать людей.

***

Марио, кажется, понял, что его гениальный и почти бескровный план стал всего лишь дополнением к высказанной Матиасом идее, причем не самым важным. Вот только отступать было некуда: сам Джованни от своей идеи не откажется, Самсоне, нашедший в кабатчике единомышленника, предвкушает кровавую расправу над врагами Республики, а ему самому остается или пытаться в одиночку противостоять им, или же смиренно согласиться со всеми их предложениями, какими бы безумными и жестокими они не казались.
Конечно, торговец был счастлив установить новый, свободный строй, вот только не такой ценой. Жаль, соратники были куда как более решительными. Мужчина понимал, что если он начнет активно спорить, эта парочка мигом объявит его врагом Республики и незамедлительно приведет приговор в исполнение. Причем максимально жестоким и болезненным для Марио способом.
Осторожному и немного трусоватому Марио Марио не оставалось ничего, кроме как сокрушенно кивнуть и сказать: - Согласен...
Вскоре кузнец и торговец, согласовав план с лидером мятежа, отбыли готовить народ к выступлению.