[ש] DEA-D | ходы игроков | Act 2 - NKDA

"...по существу заданных мне вопросов могу пояснить следующее: в криках детей, ветеранов бесчисленных войн за песочницу, в вырезанных валяющихся на мясных лавках сердцах, в голубой ткани ваших подкительных рубашек вместе с моей кровью и осталось то наименьшее, что я мог звать "я", остальное ушло и растворилось в кислотных улыбочках, в пепле сигарет, в девочке, которая хотела отпиздить землю ногами, и ей это удалось."

В комнате для допросов было светло - ярко горели люминесцентные лампы по всему периметру потолка. Белый с голубоватым отливом свет отражался от светло-серых бетонных стен, и некуда было отвести взгляд от слепящей белизны.
За столом в самом центре комнаты сидел мужчина лет тридцати. Руки его были скованы замками, закрепленными на столешнице. Мужчина, опустив голову, изучал снимки, лежащие перед ним. Нет, это со стороны могло показаться, что он внимательно смотрит на них - так думали те, кто взирал на происходящее через зеркальное пуленепробиваемое стекло. Взгляд мужчины был устремлен сквозь снимки, сквозь столешницу; очень далеко.
В метре от стола, скрестив руки на груди, стоял человек и молча смотрел на допрашиваемого. Его глаза скрывали солнцезащитные очки очень старого дизайна. Его белоснежная рубашка своим сиянием затмевала все в этой комнате.
Человек прервал молчание сдержанным, почти покровительственным тоном:
- Это твоя вина.
Мужчина уронил голову на грудь, не в силах справиться со своими мыслями.
Человек в темных очках прекрасно знал, какая битва разворачивается в голове у допрашиваемого. Он хорошо подготовился к допросу - участвовал в облавах и задержаниях, беседах с наркозависимыми, подробно изучал отчеты наркологов и психологов. Он наизусть знал психологический портрет наркомана, сидящего на "бустере". Дети - так он их называл. Большие радостные дети с широкими улыбками и объятиями, которые не смогли ужиться с миром и создали себе свой мир, где за счастьем гнаться вовсе не нужно - вот оно, белое в кристаллах, в фольге или полиэтиленовом пакетике с герметичным клапаном.
Даже мурашки по коже пробирают от осознания, насколько же все-таки низменная и примитивная тварь человек, несмотря на его уникальный разум, полный не поддающимся расшифровке механизмами. К чему все эти механизмы, если банальным изменением количества пептидов или алкалоидов в мозгу любого человека, несмотря на всю кажущуюся уникальность каждой личности, можно превратить его в животное, жаждущего лишь покоя в абсолютном удовлетворении, либо ограниченное единственной целью ввести себя в такое состояние? Насколько далеко в таком случае человек ушел от той же крысы, которой дали кнопку от собственного центра удовольствия? Вся эволюция человека, все великие изобретения, все произведения искусства, все подвиги - абсолютно все, совершенное человеком, сделано исключительно из желания еще одной дозы дофамина, которое зашито в него с рождения вместе с внутренним механизмом поощрения. И если избавить человека от необходимости прилагать усилия ради этой дозы, вручив ему пакет с амфетамином - дав ему кнопку, провода от которой тянутся к мозговому центру удовольствий - все праведные ораторы пойдут лесом. Ведь собственный мозг, который из-за нерушимой, краеугольной ассоциации "дофамин = польза", трактует прием наркотика, в результате которого он получает желанный дофамин, как безусловно полезное действие, не может врать. Правда ведь?
И все разговоры о морали, все условности современного общества, все механизмы, благодаря которым значительная часть людей живет в достатке и безопасности (а ведь они тоже завязаны на психологии, которая сама по себе - всего лишь трактовка закономерностей во внешних проявлениях химических процессов) - все перестает иметь смысл. Потому что совершено в высшей степени полезное действие. Потому что высшая и единственная цель человеческого существования достигнута. Пусть даже и оказалась такой отвратительно простой.
Вот только разум торчков может сколько угодно принадлежать миру наркотического счастья, но задницы их навсегда принадлежат миру реальному, в котором все еще нужно зарабатывать себе на хлеб. И на дозу. И когда реальный мир, от которого так старательно торчки бегут, своей холодной рукой на мелкие осколки разбивает линзы в розовых очках, наркоману открывается суть происходящего с ним. Для кого-то, правда, открывается слишком поздно.
Человек в темных очках за свой многолетний опыт все это уже видел. И все же сидящий за столом мужчина, который едва сдерживался, чтобы не зарыдать, удивлял его. Вернее, не сам задержанный - он служил лишь напоминанием об этом мерзком явлении, которое разворачивается в Англии. О том, как стремительно извращаются нравы общества. Как собираются петиции о легализации "бустера". Как устраиваются марши и шествия - не беспорядки, нет! - за эту же легализацию. Как наркоманы, широко улыбаясь, предлагают задержавшим их полицейским изведать этот "новый мир во благо человечества". Как все больше людей, чей психологический портрет характеризовал их как "ярых противников наркотиков", подсаживаются на эту дурь. И это всего за три недели с момента первого упоминания о новом наркотике в сводках!
Они настолько влюблены в действие наркотика, настолько убеждены в собственной правоте, что даже не пытаются прятаться. Они искренне верят, что могут воплотить созданный ими мир в реальность, а не прятать его от цепких рук закона.
Дознаватель сложил руки на груди, бросил взгляд на фотографии бойни в многоквартирном доме в спальном районе Ливерпуля, разложенных перед подозреваемым, и одной фразой довел до апогея напряжение, тяжело висевшее в воздухе:
- Если из-за вашей идеи гибнут дети, цена этой идее - дерьмо.
Мужчина вздрогнул. Всхлипнул, не выдержав. Из-под его зажмуренных век полились скупые слезы.
Человек в темных очках выдержал театральную паузу, наблюдая за его эмоциями, затем продолжил:
- Хочешь знать, почему ты плачешь? Это осколки твоих разбитых розовых очков попали тебе в глаза.
Он медленно обошел стол и встал у мужчины за спиной.
- У тебя есть шанс искупить свою вину. Ты просто расскажешь нам все. У кого покупал, кому продавал. Почему в это ввязался. Почему втянул мальца. И тогда мы сделаем все, чтобы это, - он ткнул пальцем в фотографию казненного Лайса Атраша, - больше никогда не повторилось.
Он расскажет. Потому что он обманут. Потому что его прекрасный мир, столкнувшись в реальностью, лопнул, как мыльный пузырь - такой же яркий и пустой.
Но дознаватель решил закрепить эффект.
- И тогда мы тебя спрячем в тюрьму, года на два, пока все не уляжется. Потому что иначе эти уроды, - он снова указал на фотографии, - доберутся и до тебя.

Гарри Макферсон действительно рассказал все, что знал. Помощь правоохранительным органам была для него самой малой долей того искупления, которого он желал. Через три дня после допроса майор Джозеф Олфорд, тот самый человек в темных очках, что проводил допрос, застрелился в собственном кабинете из табельного пистолета. На его компьютере была открыта запись допроса, остановленная на моменте, когда он же закончил фразу: "Если из-за вашей идеи гибнут дети, цена этой идее - дерьмо."

Восемь вечера. За окном барабанил дождь.
Кабинет, в котором работала Кира Клифф, освещала только настольная лампа да неяркий свет голографического проектора, служившего устройством визуального вывода для офисного компьютера. На столе остыл нетронутый кофе.
До самоубийства майора Олфорда осталось двое суток.
Кира откинулась на спинку ортопедического кресла, закрыла уставшие глаза и принялась легонько массировать виски. Отдыхая от компьютера, она пыталась выбрать правильные формулировки, но они, словно мелкий песок, рассыпались и утекали сквозь пальцы.
Не нужно говорить, что на ведущего специалиста психологической службы DEA навалилось работы. Но дело было не в наркоманах. Проходя по коридорам и кабинетам агентства, Кира в последнее время то и дело встречала "взгляды на две тысячи ярдов". Пессимизм, напряженность, тоска, апатия проникали в ряды сотрудников, и с этим нужно было бороться - изучать, проводить осмотры и беседы, составлять отчеты, прогнозы и распоряжения. Пока что не было ни одного нервного срыва. Пока что. И Кира старалась, чтобы этот список так и остался пустым. Если кадровый и личный состав понесет психологические потери, "бустер" нанесет DEA серьезное поражение, которое может потянуть за собой полный провал. Что случится в таком случае, Кира не могла представить и не хотела.
Очень много работы. Так много, что психолог начинала у каждого сотрудника видеть психологические проблемы. Может быть, травма была нанесена и ей самой? Но подобные мысли отбрасывались и только добавляли энергии, чтобы продолжать. Ведь кто, если не она.
Кира открыла глаза и уставилась невидящим взглядом в проектор, на котором было открыто окно текстового процессора с единственной надписью: "ЗАКЛЮЧЕНИЕ О СОСТОЯНИИ ПСИХИЧЕСКОГО ЗДОРОВЬЯ: КИТ ХОУП".
"Дельте" необходим отдых. "Дельте" необходимо обследование. "Дельте" нужно восстановиться, черт возьми.
Кира насмотрелась на то, как люди ломаются. Ветераны войн или спецопераций, ставшие свидетелями или участниками шокирующих событий. Расстрелы. Гибель заложников. Убийство невооруженных по ошибке. Смерти товарищей по службе. Она подписала много рапортов об отказе от приема на службу или об увольнении в связи с психическим здоровьем. Посттравматические синдромы. Аффективные расстройства. Но вряд ли в ее практике найдется похожий случай, который произошел с "Дельтой".
Кира участвовала в разработке плана операции. Она знала, на что предстояло пойти ребятам. Но она не могла до конца поверить, что они действительно это сделали.
Были беседы с каждым из членов группы. И на первый взгляд бойцы стойко перенесли пережитое. Даже холодок по спине бежал, когда психолог слушала рассказы участников - спокойные, безэмоциональные - о вещах, которые неподготовленного человека вывернут наизнанку. Но и это спокойствие могло быть симптомом. Большее всего ее беспокоил Кит Хоуп. В отличие от остальных членов "Дельты", имевших тяжелый негативный психологический опыт, он был морально неподготовлен. Уязвим. Необходимо долгое и тщательное обследование и профессиональная помощь, нужно выявить, где в психике того или иного бойца пошла микроскопическая трещина, и заделать ее, пока рассудок не затрещал по швам.
Но это было невозможно, Кира и сама это понимала сейчас, когда счет шел на часы и каждый человек был на счету. Но понять - не значит принять.

Может быть, Роберту было проще, чем остальным. Насколько он знал, он единственный в группе имел боевой опыт, полученный не в полицейских операциях, а в настоящих БД, тем более, полученный в Африке и на БВ. А там жизнь... проще. И дешевле. Особенно, если речь идет о человеческой жизни. Дерьмовый АК, мешок риса или муки, бутыль воды, все это для местных могло в одну секунду там стать дороже жизни человека. Иногда — даже хорошие кроссовки или дерьмовые, но зато одетые в якобы "золотой" корпус часы. И в том, что люди с готовностью гибли за пару грамм дарящего счастье порошка, открывающих новые миры кристалликов или глоток отправляющей тебя в космос без скафандра жидкости, не было ничего нового. Особенно на востоке. Нет, все эти идиотские легенды про гашишинов и сопутствующее можно выкинуть на свалку истории — если, конечно, им там найдется место между британской монархией, лирическими комедиями, рок-н-роллом и кодеиновыми болеутоляющими. Бывший пастух, по самые брови накачанный стимуляторами, с выкаченными, белесыми от курения гашиша глазами, обвязанный взрывчаткой вперемешку с подсумками, набитыми рубленными гвоздями, подшипниками, проволокой и пятью долларами в кармане — современное лицо этих легенд. Пятидолларовый джихад, джихад трубки-себси уже давно сменил джихады сердца и джихады меча. Ничего нового.

А может быть, Роберту было и одновременно тяжелее других. В деплойменте ты четко знал — ты здесь не живешь. Ты приехал сюда выполнять свой долг, воевать. Нести бремя белых угрюмым племенам, как писал в свое время певец маскулинности, джентльменства и пробковых шлемов Киплинг, про которого теперь современная британская толерантная мультикультура вспоминала как-то со смущением и даже стыдом, примерно, как немцы про Гитлера и холокост. Ты знал, что тут, в этих выжженных солнцем и артиллерией каменных и глиняных городах, в утопающих в пыли и грязи деревушках — двенадцатый век от Рождества Христова, если только он когда-то и сходил на эту землю. Век религиозных войн, работорговли и феодальной раздробленности. А век двадцать первый, век киберспорта, двадцати вкусов кока-колы и бионических стимуляторов потенции остался позади, дома. И что ты не более чем гость здесь, в этой дикости — тот самый киплинговский джентльмен, отправившийся на восток от Суэца воевать во славу уже не сидящей на троне Королевы. Эта граница спасала. А сейчас, когда что-то подобное, просто завернутое в куда более красивую и привлекательную обертку, начиналось тут, в веке двадцать первом, эта граница становилась не более, чем линией на песке. Как и все века развития человечества. Добро пожаловать в эпоху твоего личного крестового похода.

"Серые глаза", кстати, нравились Роберту больше, чем вся остальная киплинговская бравурщина...

Он не избегал общения с психологом. Зачем? С мисс Клифф всегда было приятно поговорить, да и выполняла она важную и нужную работу. Прайс не считал себя неуязвимым и безусловно защищенным от подобных проблем. Конечно, во многом, ПТСД и прочее — как ветрянка, переболев однажды, получаешь иммунитет, если только не случается чего-то из ряда вон выходящего. А у него период в жизни, когда крыша Робби Прайса слегка съехала и потрескивала ненадежными стропилами, выбирая, отвалиться совсем или вернуться обратно, уже был. После первого деплоймента. Когда тебе девятнадцать, тебе дают в руки винтовку, упаковывают в десяток килограммов керамо-композитных доспехов — разве что без белого халата с красным крестом поверх — и заставляют смотреть на мир одним глазом просто так, а вторым через неудобный монокуляр армейской системы нашлемного прицеливания, а в этом мире творится такое дерьмо... Это, знаете, как-то да сказывается на твоей психике. Если не съедешь с катушек, получишь прививку на всю жизнь. Роберт свою получил. Но теперь у него не было уверенности, что вирус не мутировал и ему не нужна новая вакцина.

Все остальное время он жил так же, как и раньше. Ну или функционировал — Роберт не знал, какое именно слово должно относиться к нему, учитывая процент кибернетики в его организме. Конечно, можно было проконсультироваться у врача или священника. Кажется, Папа издавал даже буллу, посвященную этому вопросу. Она, конечно, Роберта не интересовала и по понятным причинам его принадлежности к англиканской церкви интересовать не могла, но... Но священника он все же посетил. Побеседовал, рассказал о своих сомнениях — конечно, без конкретики и подробностей, но все же. Получил пару советов. Хотя и говорил священник минут десять, свести суть можно было к двум кратким фразам: "ты делаешь доброе дело, сын мой, так не терзайся" и "иди и не греши". Ну, не принимать же всерьез предложения участия в церковных собраниях и благотворительности, хотя какую-то сумму "на добрые дела" Роберт церкви и перечислил. Как благочестивый крестоносец, делящийся частью военной добычи с благословившим его когда-то епископом. Аминь, братья и сестры.

Тренировочный зал. Стрельбище. Регулярные пробежки. Служебное дежурство. Растущая в углу единственной жилой комнаты ведомственной квартиры гора смятых жестяных банок из-под Monster и Winter Scotch вперемешку. Обычный распорядок жизни в ожидании следующего приказа начальства.

Гарри Макферсон до работы в Royal Mail служил в RAF Regiment - Полк Королевских ВВС. Весь контракт он проторчал на Острове, охранял маленький военный аэродром между Ливерпулем и Уиганом, на котором базировалось звено Апачей. Аэродром использовался как запасной, правда редко - раз в полугодие прилетит какой-нибудь военный грузовой самолет да курсанты потренируются сажать свои A/F-37. Через некоторое время после окончания его контракта Полк сократили - от него осталось только четыре полевых эскадрона и один РХБЗ - а охрану большей части объектов на территории Федерации, в том числе и аэродром, на котором служил Макферсон, возложили на частную военную компанию MSW. Многие сослуживцы Макферсона после контракта пошли работать в эту компанию, и кое-кто перевелся на знакомое место. С этими-то людьми он и поддерживал деловой контакт.
С разной периодичностью он встречался в Ливерпуле с сослуживцами и получал от них товар. Особо о способах доставки они не распространялись, говорили только, что на аэродроме все схвачено и груз прибывает воздухом. Позже, во время очередной передачи ему рассказали, что наркотик прибывает легкомоторным самолетом, но откуда, ему не сообщали.
К слову, Макферсон снабжал не только Атраша. Он назвал еще несколько имен, на следующий день этих людей задержали. Среди задержанных оказался Брайан Харрельсон, известный на лондонской электронной сцене под именем Serious Bo композитор. Новость уже распространилась в СМИ и получила широкий отклик, в том числе группа молодых людей, очевидно, поклонников творчества, с криками "Отпустите Serious Bo! Отпустите Брайана!" забросала бутылками и банками здание следственного изолятора.

По Рейнфорд Бай-Пасс шла колонна черных машин с огромными белыми буквами DEA на броне. Агенты ехали на операцию.
Классифицировалась она как "обыск"... но для обыска не используют бронированные полицейские транспортеры, экзоскелеты с полной броней и не поднимают десантный самолет с отрядом SAS в воздух для поддержки.
В пассажирском отсеке бронеавтомобиля было сухо. Тускло светили лампы под потолком.
Оперативники "Дельты" сидели по двое с правой и левой стороны, лицами друг к другу. Между ними стоял массивный металлический ящик, в котором ждало своего часа оружие бойцов. На фоне едва пробирающегося в салон шума колес иногда шуршали механизмы экзоскелетов, в которые оперативники были облачены.
Не лишним было бы пройтись по плану операции, который был доступен каждому бойцу на тактическом экране.
Казармы. Главный корпус. Ангар, он же склад. Диспетчерская вышка. КПП. На этом число зданий на аэродроме Камхолс заканчивается. Маленький аэродром.
Общая численность личного состава - 42 человека, из них шесть - пилоты AH-64 и семнадцать - контрактники MSW, вооруженная охрана.
Из боевой техники, кроме трех небоеготовых Апачей, на аэродроме два легкобронированых джипа с 7,62мм-пулеметами, да и все.
Казалось бы, простая задача - окружить, призвать к добровольному сложению оружия и устроить обыск. Немного сыщется дураков сопротивляться обыску со стрельбой по сотрудникам наркополиции. Зачем? За что воевать? И с этим выводом не поспорил бы никто.
Но ни героиновый систематик на кумарах, ни параноящийся спидовый на отходняках, ни торчок на крэке - никто не сравнится в опасности и желании защитить предмет своей зависимости, как наркоман на "бустере". Это фанатизм, приближающийся к религиозному. Именно поэтому DEA изначально планировала штурм как наиболее вероятный вариант развития операции. Если информация о прибывающих партиях наркотика не выходит за пределы аэродрома и на этой почве не произошло ни одного преданного огласке конфликта, значит, весь персонал аэродрома в доле. И каждый из них сидит на "бустере". Это уже наверняка.
Ближе к водителю вместе с оперативниками сидел Мэттью Уайт - официальное лицо операции. Тридцативосьмилетний мужчина, одетый в деловой костюм, поверх которого был застегнут бронежилет с буквами D E A на спине и груди, водил руками перед собой, работая с видимым ему одному голографическим интерфейсом дополненной реальности.
План операции: броневик с Уайтом и "Дельтой" проезжает через КПП, агенты встречаются с начальством аэродрома и начинают обыск самолета, который прилетел всего восемь часов назад, складов на ангаре и казарм. В это время экипаж грузовика с фурой, заранее свернувшего в лес неподалеку от аэродрома, достает из фуры и подготавливает ко взлету "маленькую птичку" - легкий вертолет MH-6HA Sparrow c группой поддержки. В случае сопротивления птичка поднимается и прикрывает c воздуха ведущую неравный бой "Дельту". Ей не составит труда прибыть на место, пока по тревоге поднимаются спящие крепким сном контрактники. Тем временем с кружащего над аэродромом самолета C-130DS сбрасываются десантные капсулы с операторами Специальной Авиадесантной Службы по периметру объекта для перехвата инициативы и окружения противника. Убедить SAS принять участие в операции было несложно - проблема беспокоит людей на самом верху, соответствующие приказы были отданы быстро.
Колонна свернула с шестиполосной трассы Рейнфорд Бай-Пасс на Ормскерк-роуд. Мэттью оторвался от голограмм и оглядел бойцов - этим людям сегодня предстоит защищать его жизнь в самоубийственной прогулке прямо в толпу вооруженных наркоманов.
Роберту и Кейн тоже не помешало бы присмотреться к сидящим в салоне людям, потому что среди них были новые лица, пришедшие на замену Борису и Киту.
Борис и Кит выбыли.
Не сказать, чтобы это было неожиданно - к этому можно было, пусть и неосознанно, но подготовиться после встречи с чуть более неулыбчивой и уставшей, чем обычно, мисс Клифф. Но все же оставался осадок, на который можно было только сказать: "Такие дела."
С Китом было проще - его забраковали. После того, как рапрот появился на столе у начальника отдела, Хоупа сразу же отстранили. По слухам, ему предложили то ли перевод в другой, более спокойный отдел, то ли должность "по призванию" - в информационной безопасности... то ли просто уволили. Во всяком случае, после разговора с начальством на связь с бывшими коллегами он не выходил.
Борис же вовсе пропал. Не явился на беседу с психологом, не появлялся в отделе, ни с кем не связывался. В DEA заподозрили неладное и отправили к нему домой двух человек, которые по возвращении передали его пожелание уволиться к чертям. Говорили, что с самого задания он беспробудно пил.
Отдел по борьбе с наркотиками понес первые небоевые потери.
Джеймс МакКаллин, 31 год. Переведен в "Дельту" из CO19 Force Firearms Unit - лондонского полицейского спецназа. Ветеран войн против терроризма на Ближнем Востоке. Помогал американской DEA FAST в уничтожении партий наркотиков в Афганистане.
Вот он, сидит прямо напротив Роберта - огромный мускулистый мужик, чьего тела никогда не касался луч лазерного скальпеля хирурга-киберпротезиста. Судить можно либо о везении, либо об огромном опыте - но раз встретившись с ним взглядом, в последнем сомнений не оставляют.
При знакомстве с новыми товарищами по службе особой радости он не проявлял, так, кивнул лишь, оценивающим взглядом с головы до ног оглядывая, да на рукопожатие ответил. Однако, насколько могли судить Роберт и Кейн с высоты своего опыта работы с людьми, Джеймсу они пришлись по душе.
Айвен Волконский, 24 года. Сравнительно молодой сотрудник полиции, работал в убойном отделе в Ливерпуле. Чем-то насолил начальству и перевелся в DEA в опергруппу, два месяца назад закончил подготовку силовика. Участвовал в нескольких задержаниях героиновых барыг и облавах на наркопритоны. Для восполнения "Дельты" предложили его кандидатуру, поскольку с остальными бойцами расставаться в опергруппе не хотели.
Поменьше, чем МакКаллин, но такой же высокий. С "Дельтой" он уже был знаком после штурма промзоны в Ливерпуле - он был в группе поддержки, в то время как "Дельта" входила первой. Хорощий парень, в меру общительный и дружелюбный, но доверчивым его назвать нельзя, работа в силовиках успела пройтись по нему напильником.
Желтый свет фонарей сменился тенью деревьев, машину покачивало на ухабах. Слышались всплески от шлепающих по лужам колес.

Кейн не ждала, что будет легко. Знала, что после массовой казни - по другому и не назовешь, - которую они устроили во время той операции, просто так в покое их не оставят. Были бесконечные отчеты. Бесконечные разговоры с миссис Клифф, ведущим психологом DEA. И такие же многочисленные тесты, проверки и снова тесты.
Они сделали это, и Кейн могла жить с последствиями. Она с самого начала знала, что придется.
Вот только легче от этого не становилось. Пока что.
Оперативница знала, что со временем воспоминания потеряют яркость и свежесть, подернутся дымкой, сглаживающей остроту восприятия и переживаний. Благословен будь сложный человеческий мозг, имеющий собственные, так до конца и не изученные механизмы защиты от эмоциональных перегрузок.

Когда-то, едва получив перевод в спецотряд, во время первой же операции с группой Прайса, Кейн участвовала в зачистке притона. Это был небольшой дом в ближайшем пригороде Ливерпуля, полный торчков разной степени обдолбанности. Все молодые, почти подростки. В доме играла музыка, рокот низких частот отдавался вибрацией в костях, заглушая все остальные звуки; редкие лампы, светившие не в полную силу и создававшие некое подобие интимного полумрака, выхватывали образы, странным образом запечатлевшиеся в памяти молодой оперативницы. Маленький стол, застланный настолько грязной клеенкой, что стало совершенно невозможно определить ее первоначальный цвет. На подоконниках, на столе и прямо на полу разномастные банки, заляпанные какой-то пакостью, почерневшие, убитые вхлам кастрюли. Посреди комнаты, на полу - блюдце, ощетинившееся многочисленными окурками. На стене коридора потемневшие до коричневого брызги и потеки. И везде тела. Живыми людьми большую часть из них назвать было сложно - обмылки, поломанные куклы. Кто-то одет поприличнее, кто в заношенных донельзя тряпках. И запахи. Душная вонь химии и потных, немытых тел, к которой примешивается еще бог знает что. От запахов резало глаза, они казались почти осязаемыми, как будто от этой вони, липнущей к телу, потом невозможно будет отмыться.
Спокойно повязать хозяина не удалось. Несколько человек еще не утратили окончательно связи с реальностью, да и сам хозяин был трезв, как стеклышко. Кто-то достал оружие, грохнул первый выстрел...
Среди торчков была одна девчонка, совсем молоденькая, лет четырнадцати, не больше. Она не выглядела завсегдатаем подобных мест: тощая донельзя, но, скорее, в угоду современной моде, а не изможденная, она была в короткой юбчонке, открывавшей еще по-детски угловатые коленки, и в задранной чуть не до ушей яркой майке. Ей даже не пришло в голову поправить одежду, прикрыть едва оформившуюся грудь. Кейн в одно мгновение охватила взглядом и подростка, и распростертое на узком диване тело пребывавшего в полном отрубе ёбаря со спущенными до колен штанами, едва открыла рот, чтобы сказать что-то. Девчонка, вжавшаяся в спинку дивана при виде затянутой в черное человеческой фигуры, рывком вытянула откуда-то из-под себя пистолет, дрожащими руками навела его на оперативницу. Оружие казалось для нее слишком большим и тяжелым, но, тем не менее, девчонке удалось выстрелить. Кейн успела рухнуть на пол, уходя с линии огня, и открыть ответный огонь.
Безымянная девочка умерла не мгновенно. Далтон, благодаря усиленному слуху, услышала тихое "Мама, мамочка, забери меня домой".

Лицо этой девчонки, на котором смешались искренняя детская обида и удивление, некоторое время преследовали оперативницу во снах. Кейн изматывала себя, практикуясь в стрельбе или до изнеможения молотя боксерский мешок в тренировочном зале.
За этим занятием ее как-то и застал Прайс. Девушка специально выбрала время, когда в зале никого, кроме нее, не окажется, и можно будет сбросить напряжение, отыгрываясь на ни в чем не повинном мешке. Роберт молча придержал мешок, не давая ему слишком болтаться, и какое-то время смотрел, как Далтон отрабатывала удары. Наконец, девушка остановилась, вытерла лоб и потянула ворот мокрой от пота майки, липшей к спине и к груди.
- К этому можно когда-нибудь привыкнуть? - спросила она хрипло.
Роберт не стал переспрашивать, понял и так. Кивнул и негромко ответил:
- Можно. Не буду говорить, что станет легче и все будет хорошо, легче не станет и ничего не будет хорошо, но со временем научишься воспринимать это по-другому

Он оказался прав: через некоторое время лицо этой девочки не то чтобы стерлось из памяти оперативницы, но стало менее ярким. Она никогда не интересовалась у сослуживцев, снятся ли им те, кого пришлось убить, или те, кого не удалось спасти. Несмотря на то, что отношения в группе были вполне дружескими, девушка считала, что есть вещи, про которые не стоит выспрашивать. Захотят - сами поделятся. Ей кошмары снились не чаще обычного. Кейн только жалела, что теперь уже никогда не сможет спросить у брата, как он переживал подобное.
Зато ненависти к тем, кто распространяет так называемый "новый мир" и подсаживает на него детей, здорово прибавилось.
Как-то раз услышав краем уха выступление по тв какого-то чина, Далтон только фыркнула на жутко пафосное "мы делаем мир чище". Хотя, если отбросить позерство и лишний пафос, суть-то была верной.


Скорость, с которой распространялся по стране новый наркотик, пугала, как и отношение к нему людей. У Кейн в голове не укладывалось, как можно жаждать легализации новой отравы, тем более, сегодня, когда просвещенный мир давным-давно в курсе, какое воздействие наркотики оказывают на организм. Ладно, торчки, они и массовых шествий не устраивают, но обычные-то люди куда?! Какой, к дьяволу, новый мир? Полный блаженных уродов, день и ночь пускающих слюни и приходящих в сознание только для новой дозы?
То есть, умом девушка понимала, что люди в целом - очень странные создания, а распространение "бустера" может быть очень выгодным для кого-то. Но вот принять - не могла.

И вот теперь их ждала новая операция. Официально названная вполне невинным словом "обыск". Ага, конечно. А поддержка в виде десантного самолета, тяжелый бронированный транспорт и экзоскелеты - это так, для красоты и суровости образа.
Первую половину дороги Далтон делала вид, что дремлет, нахально привалившись головой к плечу Прайса. Заснуть на самом деле так и не удалось: слишком много мыслей крутилось в голове. Девушка думала и о плане операции, и про потенциальные последствия, и про возможную реакцию общественности, буде информация просочится в массы, и про Бориса с Китом, которых в этот раз не было с ними. Их отсутствие ощущалось тянущей пустотой, и Кейн старалась поменьше думать об этом, не давая себе отвлекаться.
Оставшуюся часть пути оперативница изучала карту небольшого аэродрома, который и был целью их путешествия. Расположение зданий, сведения о личном составе, информация о технике.
И чем дольше девушка вчитывалась в ровные строки сводок, тем меньше ей нравилось. Бронированные тачки с пулеметами - уже весело. Если предположить, что весь личный состав плотно сидит на "бустере" и будет защищать свое гнездо с яростью самки, у которой пытаются отнять детеныша, то удержать контроль над ситуацией может быть непросто.
Ладно. План операции есть и изучен, а действовать по обстоятельствам оперативникам было не привыкать.
До аэродрома оставалось совсем ничего. Скоро начнется.

Роберт сидел, привалившись спиной к борту транспортера, насколько позволяло пространство, качка и экзоскелет. Тихий шелест покрышек и жужжание приводов экзо-рамы не то что убаюкивали, но успокаивали, давали возможность привести мысли в порядок и подумать над ситуацией. Прайс не был сверкающим интеллектом гением, но и жизненный опыт со своеобразной житейской же мудростью, и кое-что в котелке, еще не выбитое контузиями, у него были. И сейчас он не пытался ограничивать себя в размышлениях. Размышлял он, в первую очередь, о сложившейся ситуации. Нет, не с данной конкретной операцией, а о ситуации в Отделе вообще.

И не то чтобы она ему нравилась. Довольно давно, еще после первого деплоймента, из разговоров с опытными сержантами и уоррентами, он сформировал для себя довольно простую и понятную схему того, что происходит с молодым солдатом, впервые попавшим в зону боевых действий. Да он и сам все это испытал на себе, чего уж тут говорить. Может быть, его схема отличалась от хитрых и сложных многомерных моделей, которыми оперировали армейские и полицейские психологи вроде мисс Клифф, но пока все, с чем он сталкивался, в нее укладывалось. И, к сожалению, все происходящее сейчас — тоже.

В этой схеме было четыре довольно простых этапа. На его взгляд, не стоило ничего излишне усложнять. Наверное, профессиональные психологи с ним бы не согласились, но тут, в десантном отделении бронетранспортера, их не было. К счастью, наверное.

Первый этап — как правило, это восхищение. Да, именно оно. Особенности современных локальных конфликтов и контр-террористических операций таковы, что ведутся они, в основном, в странах третьего мира, в странах с неразвитой промышленностью, которая не смогла или еще не успела загадить природу, уничтожить животный мир. В странах, где люди живут племенами или родами, так, как жили их предки столетия назад. От двадцать первого века до двенадцатого — меньше суток пути... И первое, что видит попадающий в зону БД солдат — величественные пейзажи, нетронутую человеком природу, суровую красоту мира, к которой он, прожив всю прежнюю жизнь, зачастую, в урбанизированной местности, совершенно не привык. Он встречает людей, которые похожи на если не на героев библейских притч, то на персонажей древних легенд и сказок. Порой в глазах восточного старика можно увидеть больше жизни, чем в глаза некоторых западных юношей. И все это его поражает. Он восхищается всем этим.

А потом период акклиматизации и знакомства с ТВД проходит, начинается боевая работа и наступает второй этап. Разочарование и депрессия. Столкнувшись с тяготами войны, с простой, но каждодневной жестокостью, со скверными условиями даже обычного существования, сказка разбивается на множество осколков, которые больно ранят. Новобранец перестает восхищаться окружающим миром, он впадает в депрессию, падает самооценка. Многие в этот момент начинают сомневаться в необходимости их присутствия тут. Причем определение "их" может быть самым разным. От личного присутствия новобранца в зоне деплоймента, до нахождения там всего контингента вообще. Он начинает подвергать сомнению приказы и саму целесообразность ведения войны или операции. Опытные офицеры умеют замечать, когда такое приключается с новобранцами и успевают шепнуть сержантам, чтобы те от них не отходили и по возможности, максимально заваливали работой. Чем сильнее солдат за... устал, тем меньше у него сил думать о никчемности всех его действий тут.

И если новобранца не упустили и он не совершил суицид или что-то такое, за что его бы вышибли из контингента, начинается третий этап. Ненависть. Солдат уже знает правила игры, уже знаком с жестокостью, с которой она ведется. У него уже сформировался образ врага — местного жителя, не обязательно вооруженного, не обязательно члена террористических групп или бандформирований. Потому что все местные априори враждебны. И он начинает думать, что если убить их всех, то решатся сразу все проблемы. Не будет больше засад, нападений на базы и конвои, не будет взрывов на базарах. А самое главное — его отпустят домой. Он начинает воспринимать каждого встречного местного как прямую угрозу, палец на спуске становится безумно легким. Именно находящиеся на третьем этапе солдаты разряжают магазины по недовольной решением местной администрации толпе, видят гранатометчика в пацане с кетменем на плече и террористку-смертницу в обычной местной женщине, идущей с базара. В любой армии есть офицеры-ублюдки, которые подмечают, кто готов вот-вот сорваться и отправляют именно их на самые опасные задания. Потому что солдат в таком состоянии не оставит позицию, останется за пулеметом до последнего. Воспримет как данность необходимость полной зачистки населенного пункта. И не станет противиться решению не брать пленных. Нормальные же командиры стараются таких подчиненных контролировать еще более жестко, чем на втором этапе, порой доводя дело до рукоприкладства и гауптвахты.

А если же новобранец прошел через все эти этапы живым, не тронувшимся умом и остался допущен к ведению боевых действий, он вступает в четвертый этап. Принятие и понимание. Он начинает понимать, ради чего все это происходит, начинает видеть в этом работу, обычную. работу, а не подвиг и не преступление. Он старается не слишком уж заметно цинично ухмыляться, стоя в строю, пока старший офицер разглагольствует о долге перед страной, перед местными жителями, о чести и все прочем. Он пропускает длинные начальственные речи мимо ушей, мысленно проверяя содержимое разгрузочного жилета и ранца, в сотый раз вспоминая, как распределены по подсумкам магазины с разным типом боеприпасов. Потому что для него перестала существовать эта, бесспорно красивая страна, перестал существовать этот конфликт в целом. Осталась только та высотка в полуклике от ФОБа, с которой повадился обстреливать базу снайпер, да группа кочующих минометчиков, которые уже три раза клали мины на плац и едва не отправили в полет столовую, а сейчас вроде начали осваивать пуск самопальных РСов с листа шифера. И что надо бы обновить растяжки на подходах к высотке, да выбить у элти разрешение оставить на двое-трое суток засаду у одного места, очень уж подходящего для следующей минометной атаки. Да и самому в эту засаду пойти...

В принципе, вот тогда и можно считать, что человек из гражданского стал солдатом. К сожалению, становятся ими не все. Роберт покосился на парней, присланных на замену. Борис и Кит вот не смогли. Это понятно и в этом нет ничего страшного, но... Неприятно. Пусть он и был лишь их оперативным командиром, но все же... Наверное, должен был заметить. Или нет. Все же, они не солдаты.

И в этом главная проблема. Они не солдаты. И находятся не за тридевять земель от дома, в воюющем ради своего бога или племени куске Нигде, а на самой что ни на есть родине. В этом то и заключается главная проблема... Роберт чувствовал что, кажется, весь Отдел, как тот новобранец, по понятным причинам вообще пропустив первый этап, резко подошел к перелому между вторым и третьим. И это было опасно. Полное дерьмо, на самом деле.

Негромко вздохнув, Роберт отвлекся от мрачных мыслей. Покосился на привалившуюся к его плечу Далтон. Кажется, та не спала, но если ей так хочется, пусть делает вид. Разговаривать сейчас все равно не хотелось, да и было как-то не о чем. Потом поговорят, после операции, если будет желание. Поймав взгляд Уайта, Прайс показал тому большой палец. Он не слишком хорошо знал Мэттью, но его готовность сунуть голову в пасть дракону, будучи в одном бронежилете поверх костюма, уважал. Тут уж без дураков. Правда, какого черта надо играть в эти игры, если подозреваемый сдал цепочку... Ладно, начальству виднее. Эту мантру следовало зарубить себе на носу, кажется, надолго. В том числе и в вопросе подбора личного состава. Ни к Джеймсу, ни к Айвену у него не было претензий, но какой-то дискомфорт, сродни тому, что испытываешь, надев чужие туфли, Роберт испытывал. До этого момента в одной команде они не работали, а времени провести серьезное слаживание не было. Оставалось надеяться, что опыт и подготовка сгладят неровности.

Пробежавшись взглядом по контрольным огням и датчикам у обреза забрала, он вызвал карту местности.
— Ладно, просыпаемся. До места осталось недолго. Самое время еще раз проверить домашнюю работу.
Ткнув носком ботинка в контейнер с оружием и снаряжением, Роберт кивнул Уайту.
— Сломайте ногу, босс.

Уайт, в свою очередь, кивнул в ответ Роберту. Этим и ограничился. Потому, что нервничал? Конечно, не без этого. Подрастерял уже боевую сноровку, но держался крепко. Достойно.
Броневик остановился, послышался глухой голос водителя: "Приехали, леди, выходим." Роберт глянул на карте дистанцию до аэродрома: до него оставалось еще полтора километра. А пока необходимо завершить приготовления.
Открылись задние двери броневика. Снаружи была непроглядная темнота: деревья заслоняли Луну, свет которой и без того с огромным трудом пробивался сквозь облака.
Бойцы спрыгивали на сырую грязь проселочной дороги, обнаруживая себя посреди леса на размытой дождями дороге.
Из следовавшего за ними автобуса уже вылезали черные фигуры снайперов, все в полном снаряжении, раскрывая большие чехлы своих винтовок.
Водители вели свои машины в приборах ночного видения, подсвечивая себе дорогу инфракрасным светом фар, соблюдая маскировку.
Впереди, съехав с дороги, остановился грузовик с фурой, экипаж которой разбирал крышу прицепа. Слабый лунный свет блестел на сложенных лопастях маленького вертолета. Группа прикрытия заряжала все, что стреляет, пилот уже сидел в кабине и прогонял тесты авионики и бортсистем - об этом можно было догадаться косвенно, поскольку в современной модификации "литтлбёрда" пилота от внешнего мира отделяло не стекло, а глухая бронированная капсула с огромными обзорными мониторами внутри.
Ночной лес наполнился звуками деятельности людей и техники, негромкими и теряющимися среди деревьев.
"Дельта" вытащила из пассажирского отсека оружейный ящик и принялась снаряжаться для предстоящей операции.
Помимо стрелкового оружия, боекомплекта к нему, ручных сканеров, тазеров, наручников и всякой иллюминационной и тактико-информационной мелочевки в ящике лежали две большие сумки. Сверху в них располагались автоматические дроны-сканеры для поиска наркотика на территории аэродрома, а под ними, укрытые тканью, скрывались всевозможные гранаты, дымовые шашки, заряды взрывчатки с дистанционными детонаторами и прочие наступательные и оборонительные спецсредства.
Спецназ не ходит, не увешанный примочками и оружием с головы до ног - это классический образ, который не вызывает вопросов и опасений. Но одно дело, когда на бойце, сопровождающего инспектора в поиске наркотика, стрелковка и нелетальное оружие, пусть и с кучей боекомплекта - в этом случае все можно списать на необходимые требования безопасности, а совсем другое - ворох гранат, одноразовый противотанковый гранатомет за спиной и бандольера с выстрелами к подствольному гранатомету на поясе.
Мэттью Уайт, имевший из оружия только пистолет в набедренной кобуре, высунулся из отсека и сказал почти закончившей рассовывание магазинов по подсумкам "Дельте":
- Оделись? Брифинг у грузовика через полминуты, - после чего выпрыгнул из броневика и пошел к фуре, где группа поддержки уже раскрывала последнюю лопасть вертолета.
Через некоторое время, закинув пустой ящик обратно в броневик, ребята поспешили присоединиться к Уайту.
Четверка подошла к фуре, борта которой были откинуты, а крыша, разобранная, стояла в стороне, прислоненная к дереву. Вертолет MH-6HA стоял, раскинув лопасти во все стороны, вокруг него сновали люди, укладывая ленты 25-мм снарядов в механизм электроподачи.
Уайт, стоявший в окружении одетых в боевые комбинезоны полицейского спецназа людей, махнул приближающимся оперативникам. Люди стояли вокруг виртуальной карты аэродрома, которую через AR-интерфейсы могли видеть все, кто находился в тактическом канале - и "Дельта" в том числе.
Пестрящие в ночи значки легенды карты, яркий свет фар, мигающие габаритные маячки грузовика, символы, горящие на обшивке вертолета, иконки на груди у бойцов - все то, что превращало стоянку ОБН в украшенный на Рождество парк, существовало только в дополненной реальности и инфракрасном диапазоне, на самом деле на лесную дорогу не проливалось ни капли света. Люди безошибочно перемещались в темноте и смотрели в пустоту - таким бы увидел процесс приготовления к операции сторонний наблюдатель без прибора ночного видения.
Человек с радиогарнитурой на голове подытожил:
- Связь с бортом SAS установлена и устойчивая, они докладывают о готовности к сбросу.
Стоявший посередине полукруга мужчина сказал "Хорошо", вдохнул воздуха и начал хорошо поставленным голосом, который больше подходил инструктору в морской пехоте:
- Итак, пробежимся еще раз по основным моментам! Снайперы уже выдвинулись пешком на позиции вокруг аэродрома, достигнут точек примерно через двадцать минут. Наблюдательные вышки здесь, здесь и вот тут, - он указал пальцем их местоположение на карте, - снайперы возьмут их под контроль, входить можно без опасений. На аэродроме нет средств раннего обнаружения и противоснайперских комплексов, так что развернуться им будет без проблем. Когда вы будете внутри, - он обернулся к Мэттью, стоявшему по правую руку от него, затем повернулся к "Дельте", - помочь вам мы сможем не сразу, будьте готовы и держите глаза открытыми. Как только от вас дойдет сообщение о поднятой тревоге, мы говорим самолету сбрасывать десант и поднимаем птичку. Эй, кавалерия! - он крикнул в сторону вертолета, - Вы должны успеть к аэродрому быстрее SAS, сделайте их! Я на вас поставил, - он усмехнулся, - Позывные! Снайперы проходят под позывным "Хранитель". Птичка - "Валькирия". Десантники - "Ангелы". Ваш позывной - "Пророк". Мы - "Небеса". Вся связь идет через нас, главные от вас, Валькирии и Ангелов будут в одном канале. Ну, с богом, сынки! По машинам!

Броневик шел с горящими в видимом диапазоне фарами, заливая дорогу перед собой ослепительным белым светом. Он выехал из леса на ровное пространство, на котором располагался аэродром.
Контрольно-следовые полосы. Трехметровый забор с колючей проволокой. Наблюдательные вышки с прожекторами. Довольно типичное внешнее убранство для маловажного военного объекта.
По накатанной дороге, объезжая лужи, броневик подъехал к воротам КПП. Боец внутри будки вел машину прожектором, пока два его товарища с автоматами вышли наружу и жестом потребовали остановиться. Один из них подошел к водительской двери. Его вопрос не дошел до сидящих в пассажирском отсеке бойцов, в отличие от ответа водителя, который сказал "Отдел по борьбе с наркотиками. Вот ордер". Контрактник отошел от машины на два шага, не убирая руки с автомата, и запросил по рации начальство.

"Небеса на связи. Ангелы готовы. Валькирия готова ко взлету. Проверка. Прием."
"Это Хранитель-главный. Все на позиции, все готово. Прием."

Мэттью, наблюдавший за действиями постовых, шепотом произнес: "Это Пророк. Проходим КПП, пока все тихо. Прием". Необходимости говорить это вслух у него не было, поскольку все переговоры велись через киберком - наверное, сказанное относилось больше к "Дельте", чтобы убедить их в том, что все в порядке. И убедить самого себя.
После нескольких секунд переговоров постовой махнул бойцу в будке и сказал водителю, на этот раз разборчиво для пассажиров: "Проезжаете тридцать метров прямо и выходите из машины, все, сейчас выйдет начальство, ждите," - и ушел внутрь.
Ворота открылись. Броневик тронулся.
Уайт снова оглянул бойцов и сказал: "Ну, понеслась. С богом."
Машина остановилась, открылась боковая дверь, и сотрудники ОБН вышли на улицу. Водители, повинуясь требованию контрактника с КПП, также вылезли из машины, нервно оглядываясь по сторонам, но двери оставили открытыми. На случай чего.
Из здания комендатуры аэропорта уже шли к броневику два человека.

"Пророк, это Хранитель. Видим вас, из здания вышли двое, ведем их. Часовые на прицеле, агрессии не проявляют. Готовы стрелять. Отбой."

Уайт закурил сигарету и повернулся лицом к приближающимся людям.

В этот раз дорога показалась Кейн более короткой, хотя в действительности ехали они дольше. Напряжение и нервозность остались позади. Там, дома, где можно было позволить себе отвлечься на собственное состояние. Теперь осталось только сосредоточенное спокойствие, все остальное будто отодвинулось на задний план. Впереди работа, и она будет сложной - тут к гадалке не ходи.
Маленький аэродром, личного состава - всего ничего, тихое местечко. В самый раз, если хочешь перевозить что-то втихаря. И, скорее всего, почти все служащие аэродрома были в курсе, что за груз к ним периодически приходит.

Высаживались в темноте, посреди леса, едва не по щиколотку в грязи. Если не знать - и не догадаешься, что совсем рядом цивилизация. До цели оставалось совсем немного, Кейн, прежде чем вылезти из броневика, сверилась с картой.
Работали тихо и быстро, и, хотя человеку непосвященному могло бы показаться, что толпа народу перемещается на темном грязном пятачке совершенно хаотически, на самом деле, каждый точно знал, что и когда ему делать. В этой операции участвовали только профессионалы, четко знающие свои задачи. Далтон даже пришлось один раз напомнить себе, что калейдоскоп ярких цветных огней и быстрые переговоры незаметны ни для кого, кроме непосредственных участников действия. Девушка тихонько хмыкнула, представив, как это могло выглядеть со стороны: странные люди, суетящиеся в полной темноте и тишине в глухом лесу посреди ночи. Жутковато, должно быть. Не то стадо бесов, вырвавшихся погулять откуда-нибудь из ада, не то призраки, сбежавшие с ближайшего кладбища.

Разбирая необходимое барахло, вслушиваясь в едва слышное шуршание экзоскелета и проверяя работу систем, Кейн поймала себя на мысли, что ей не хватает Кита с его бесконечными шуточками и серьезной сосредоточенности Бориса.
Они были сработавшейся командой, способной очень неплохо взаимодействовать. Ей, единственной девушке в группе, когда-то было очень непросто привыкнуть к новой работе. Другие люди, другая специфика, совсем другие отношения в коллективе.
Несмотря на то, что Далтон давно уже не была девочкой, едва выпустившейся из Академии, и имела за плечами богатый опыт работы в полиции, ей все равно казалось, что она должна кому-то что-то доказать. Новым сослуживцам, новому руководству, ни разу даже не намекнувшим, что Кейн может быть в чем-то хуже, только потому, что она женщина. Или самой себе. По этому поводу девушка имела не одну беседу с мисс Клифф, и, в конце-концов вынесла для себя осознание того, что попытки вылезти вон из кожи могут только повредить работе.
Так или иначе, Кейн привыкла к своей команде, рядом с Робертом, Китом и Борисом она чувствовала себя... комфортно, пожалуй.
И вот теперь Хоупа и Эйзенвейна не было с ними. Неприятное и болезненное ощущение, от которого следовало избавиться как можно быстрее.
Времени сработаться с новыми членами команды не было. Кейн могла только приглядываться к ним и рассчитывать на их профессиональные навыки.
Она тряхнула головой, отбрасывая лишние мысли.
Брифинг закончился, указания были получены, оперативники быстро, но без лишней суеты погрузились обратно в броневик и тронулись в сторону аэродрома.

КПП они преодолели без проблем, как и ожидалось. Попробовали бы их не пустить... И дело даже не в том, что отряд "Дельта" был вооружен до зубов и в состоянии не оставить тут камня на камне. Как бы там ни было, запретить въезд на территорию представителям отдела по борьбе с наркотиками - означало только подтвердить имеющиеся подозрения.
Нет, в то, что их без проблем пустят на аэродром, Кейн не сомневалась. Куда больше ей было интересно, насколько легко они выйдут обратно.