*Рах Г'ьыну | ходы игроков | Тлуокка Ками

Тлуокка Ками пахнет смертью, горькой и противной. Он выжег себе глаза зеленым углем, выщипал шерсть, а потом нарисовал белой глиной на груди узоры. Чтобы было красиво. Глазницы гноятся и болят, сводят с ума, пытают жреца долгими ночами и днями. Коричневые клыки в зловонной пасти крошатся и гниют. Таков закон жизни. Говорящий с Рахом должен заплатить своей плотью, чтобы лакать чистую кровь мира. Таков закон стаи. Тлуокка Ками отдал зрение и обрел такхъём – истинное знание.

Теперь Тлуокка знает обо всем, слепые глаза его смотрят в будущее – сухой нос ощущает запахи дальних миров. Уши полнятся шепотом мертвецов. Такхъём наполнил тщедушное тело жреца, выдавив боль и жалость. Теперь. Железный коготь жреца вспарывает животы нечистых, проворно вытаскивает живые сердца. Без жалости, без сожалений. Так всегда случается на большой праздник кхъём, когда верещащих пленников призывают к алтарю, а потом пытают и убивают. Это хорошо. Потому что Рах любит горячую кровь, а содранные шкуры пленников украшают его стену.
Находиться рядом с Тлуокка страшно. Но сегодня, ты, маленький г'ьырни стоишь рядом с ним – железный коготь упирается тебе в грудь, чуя твою кровь и слабость. Ощущая. И приникая.
Железный коготь испытывает жажду всегда – ты это знаешь - он любит боль. Он желает тебя выпить…

- Успокойся г'ьырни. Гони призраков из своей души. Сегодня не умрешь. – Хрип грязного голоса в твоей голове. Слепые провалы глаз, уродливая опухоль обезобразившая морду. Бордовым мешком пульсирует.
Такова цена такхъём. Ты не можешь на это смотреть, но ты должен. Тлуокка Ками почует твой страх если испугаешься. Железный коготь убьет тебя без всякого сожаления, если окажешься недостойным.
- Сечас говори, кто ты, г'ьырни? Что ты возьмешь в трудную дорогу? Черный, наполняющий вены р'ьих или жадный белый такхъём, которым нельзя напиться? Ты возьмешь с собой силу или разум?

Рысе так страшно, что на ней едва шерсть дыбом не встает и кажется что топни сейчас кто погромче - она подпрыгнет от страха в два собственных роста и ударится головой от потолок. Да и как не бояться, глядя в мертвые глаза старого жреца и чувствуя его железный коготь у самого сердца?

Но весь этот страх внутри. Внешне Рыса ничем его не выдает. И не только потому что Тлуокка Ками может почуять её страх и забрать её жизнь, но и потому что помимо мертвых глаз жреца, на нее смотря и глаза других г'ьырни. А если и не смотрят, то будут смотреть. Вот сейчас.
- А я и не боюсь - Темные глаза самки смело смотрят прямо в пустые черные глазницы уродливого Тлуокка Ками и будь у жреца хоть четыре зрячих глаза вместо двух слепых, он не нашел бы в них и следа того ужаса, что сейчас терзает крысу.
- Я Рыса. И я ничего не боюсь - Поблескивают от слюны крепкие и острые клыки в пасти Рысы - А и того и другого взять нельзя? Вдруг что в дороге потеряю, крхкхкхккх... - Довольно заскрежетала-засмеялась собственной шутке крыса, но тут же вновь посерьезнела.
Ум или сила? И правда что выбрать? Воин или Знающий? Что будет заметнее? Что заставит других смотреть на нее с восхищением и со страхом? Что сделает её самой-самой?
- Такхъём. Я - Рыса-Знающая.

Ратор стоит спокойно. Друзья рядом. Вины нет. Значит и смерти бояться нечего. Страшна позорная смерть когда тело разорвут родичи, а душу страхи из темноты. А сейчас только страсть, только жажда жизни. Ками говорит что смерть не сегодня. да. Это хорошо. Это придает еще силы.
- Если ты так говоришь я не буду бояться. И страха своего не буду бояться. Того чего нет никогда бояться не надо.
Смотрит. Глаз нет, а смотрит. Смотрит прямо в душу.
- Я Ратор. И у меня нет сомнений. Р`ьих. Теперь я не просто Ратор. Я Ратор воин и готов выполнить твои приказы.

Ратор.
Поглядел на тебя хитро Тлуокка Ками, ушами своими дряблыми шевельнул – словно из отстойника гнилого холодным вихрем дохнуло. Мерзеньким да ядовитым ветерком таким, что кислотными слезами протачивает добрый камень. Рассказы старших припомнились. О топях, где безымянные живут в липкой воде бесшумно скользя. О болезнях, что в годину большой смерти выедают жизнь стаи, унося сотни душ в красную тьму. О Мойрах – проклятых ведьмах, что завлекают детенышей порой в опасные и хитрые коридоры. Всякое припомнилось неприятное, то о чем помнить не хочется. Но придется. И мелкий горький червь – ради которого однопометного брата убил. И трусости миг – когда во время нападения скрипучих гашей, бросив всех, с визгом, понесся ты в теплую нору. Как оттолкнул стража, как вцепился ему в хвост до боли в клыках, кусок мяса выдирая. Как успел проскользнуть в спасительный тоннель, а страж за тобой уже не успел…

Все вызнал хитрый Тлуокка Ками в твоей душе своими слепыми глазами. Когтем шевельнул. Зубами скрипнул. Удовлетворенно.

- Юная душа. Хочешь р'ьих. Хочешь согреться им, хочешь стать сильным, большим. Р’ьих греет, то правда, р’ьих делает тебя сильнее. Да-да. Ты хочешь стать сильнее! А таким как Тлуокка Ками, хочешь стать? – Заскрипел мучительно жрец. Так смеется. Будто кашляет и прокашляться не может, влажный и грязный смех тебя коконом скрутил. Тлуоока смеется – на твою морду алая слюна капает, - противно тебе, а отвернуться нельзя.
- Ладно, ракху. Кончим теперь. Железный коготь тебе дам, большой коготь. Сильный коготь. Хочет пить железный коготь, станешь его поить. Всегда будешь поить железный коготь, только он не напьется никогда. Будет мучить тебя, будет детенышем пищать в твоей голове. Будет приказывать, будет умолять: «Больше, больше Ратор, дай мне больше крови!». Сможешь дать? А если не останется кого убивать, что делать станешь? Аааа? Чем накормишь прожорливый р'ьих?


Рыса.
Покуда задумался храбрец Ратор, жрец на Рысу свою морду обратил. И вот беда - у него и глаз нет, и страшная болезнь морду изуродовала красными пузырями на живой плоти, вспухнув. А только знаешь ты, презирает тебя Тлуокка Ками. И морда его грязная морщится мысленно, с тусклым презрением смотрят на тебя отсутствующие глаза.
- Самка. Нуш. Низкая, зачем пришла? Жди своей очереди. Я тебя не вижу. Нет. Не может самка такхъём владеть. Мерзость. Эй, - крикнул воинам внизу. - Уведите её! Зачем она здесь, кто пустил сюда. Нет самкам места. Нуш это просто грязь…
Так говорит Тлуокка Ками с тобой. Смотришь, уже стражи приближаются клыки оскалив – злобой наполнены, благородным кипящим гневом. Самка. Перед очами Тлуокка Ками. Какой позор!!!

Так стражи думают, громко думают, с хрустом, и ты нехитрые эти мысли прекрасно понимаешь без всякого такхьём. Хотят убить тебя за то, что большое дело осквернила, хотят предать благородной казни. Сначала уши отгрызут в назидание – потом побьют сильно пресильно - потом на хвосте повесят перед стеной Раха. Такое наказание для самок в стае Г’ьирни, такой закон.Ты будешь висеть и долго умирать, никто не принесет тебе воды, никто не накормит. И если повезет, то скрипучие гаши найдут тебя гораздо раньше, чем долгая, мучительная смерть от жажды....

Почему так разозлились? Потому что ты самка. Нуш. Бесплодная маленькая Нуш. Потому что всегда должна знать свое место – когда самцы едят. Ждешь в стороне довольствуясь обслюнявленными объедками. Когда о больших делах говорят – смиренно молчишь. Приносишь самцам радость. Только для этого Нуш и нужны ведь – рожать новых самцов, приносить радость старым, быть покорными. Только ради этого самок кормят. А сейчас вперед вышла, почему?
Видно, хочет тебя испытать старый грязный Тлуокка. Посмотреть, что делать станешь – как поведешь себя сейчас маленькая г'ьырни?
...Страшно тебе. А братец твой Нокка, между тем, уже вперед вырвался глаза сузив – еще несколько мгновений, прыгнет Нокка, ударит тебя костяным жалом по голове, на радость толпы начав терзать. Во славу правосудия.

Молодой Ратор, глупый. Страшно ему. Должно быть страшно, да только будто облегчение. Железный коготь поить это участь лучше куда лучше, чем у большинства. И чтоб он не нашел чьей кровью коготь напоить? Зачем тогда вообще браться.
И мысли эти словно прочистили ему голову. Ох ты. Да это испытание. И не только для этой мелкой нуш, но и для него. Доказать он должен. Доказать что достоин силы, достоин железного когтя. Что же делать, как доказать? Убить эту нуш? Да ну, это любой самец сможет сделать, даже и не напряжется особо. А кто это так на нее смотрит? О вот это достойный противник, на таком и силу показать не стыдно.
Начал отходить Ратор, так чтобы понятно было, не совсем он уходит, а дает время чтобы на недостойной могли сосредоточиться. не смотреть на противника, не смотреть. Не подать виду что готовишься. А вот и момент, он на тебя совсем не смотрит, а ты в расстоянии одного прыжка.
Рвать, кусать, завладеть костяным жалом, порвать горло, перевернуть на спину. Посмотрим что получится, а сейчас не упустить момент

Ратор.
Ты ради этого момента жил, наливался силой, матерел. Не тебе выклянчивать огненный р’ьих.
Ты в темноте грязной стаи родился – не в теплых норах нижних миров, где живут и плодятся в безопасности жирные стражи. Где своих жирных самок имеют, где жрут жирную еду передавая костяные жала понаследству изнеженным своим сыновьям. Ты в верхних норах родился, - а там болезни, грязь, кровавое месиво жарких тел - самки нуш перепутанные хвостами навечно. Скулят. Дерутся между собой. Влажно. Вездесущие ручейки грязной ядовитой воды, день и ночь капают капли, медленно сводя сума – кап, кап, кап. Под это кап кап кап, в верхние норы частенько захаживают визгуны. Никто их не останавливает. Визгуны убивают детенышей, - спокойно убивают так, без суеты, у всех на глазах высасывая острыми жвалами д’агьым. Огонь тела. Они жрут, чавкают, похрюкивают весело, потом утаскивают похолодевших метрецов в красную тьму бесконечных коридоров. Зачем утаскивают? Никто не знает…
Там, в верхнем мире мокрых нор, только один из десяти выживает. Ты выжил. А значит р’ьих твой. Значит, никто не смеет его у тебя взять. Он твой по праву, по рождению. Для тебя!

Так подумал, очень быстро подумал, очень остро подумал – словно взмах железного когтя, просвистел в тебе гнев. Д’агым – пожар сердца! Ощерился, пасть раскрыл, бросился на своего врага. Уши прижал плотно к голове, сморщил морду и острыми клыками, прямо в глотку ему вцепился, ощущая как что-то живое клокочет в тебе, разрастается гнилой опухолью. Ударами сердца в ушах отзывается – р’ьих. Р’ьих. Р’ьих!!! Сопротивляется страж. По земле катается, выворачивается проворно, пытается тебе глаза выцарапать, острыми когтями хочет живот распороть. Жалом взмахнул – пронзила заднюю лапу колючая боль. Опасная травма, а тебе смешно. Перевернул своего врага ловко ты, лишил достоинства. Почуял запах мочи мускусно приторный. Значит, сделано дело.
Страж завизжал тонко-тонко, пощады запросил признавая твою власть.
- Не надо! Признаю. – Заскрипел отчаянно, всхлипнул словно ребенок. Но р’ьих хочет большего. Хочет сладкой крови, хочет осклизлый мешок его снулого сердца твоими когтями сдавить. Сопротивляешься, споришь с самим собой. Но уже пьешь кровь побежденного г'ьырни – что-то живое, мягкое нащупал в его теле, приятное скользкое такое. Потянул на себя. Перекусил с хрустом. Погас навсегда д'агым твоего врага. Его сила – теперь твоя сила. Ярче разгорелся в твоих костях огненный р'ьих. Последние слова в твоей душе намертво отпечатались:

- Пощади. Не надо…

Страх внутренний перед уродливым жрецом, перед тем темным, непонятным, что он видит своими слепыми глазами, сменился иным, привычным и понятным - перед чужой грубой силой. Сейчас ударят, сейчас убьют, сейчас навалится на нее толстое тело братца Нокки и в плоть вопьются острые зубы и костяное жало, сейчас втопчут самцы в грязь мерзкую нуш посмевшую было поднять из нее морду, как это всегда и бывает...
Но нет. Не впились. Сорвался с места стоявший рядом самец, ни с того ни с сего и бросился на защиту грязной, бесплодной нуш. Повалил на землю стража, забрал костяное жало и лишил жизни. Ради нуш. Грязной самки. Почему?

И страх ушел. Не насовсем, но спрятался куда-то глубоко, внутрь Рысы, погребенный волной рвущегося из горла клекочущего-скрежещущего хохота. Она не зря отмечена - Рах на её стороне! Чего же тут тогда боятся?
- Кхркхкхкхкхк! - Рыса снова заскрежетала зубами, даже не глядя на драку двух самцов - Боишься грязная нуш лучше тебя окажется, Тлуокка Ками? Кхркхкхк! А я вот не боюсь. Я не боюсь тебя Тлуокка Ками. Ни твоих мертвых глаз, ни твоих гнилых зубов, ни больной плоти. И если надо мне свои глаза отдать, чтобы получить такхъем - отдам. А они боятся. И правильно. Отдай его самцу - и стая потеряет воина. А я уже не принесу детей и мне не страшно отдать свою плоть за знание
А затем Рыса бросилась вперед на жреца и вцепилась в лапы железный коготь вырывая

Рыса маленькая и слабая, ей не тягаться с самцами в драке. Но самцы боятся изуродованного жреца, а значит будут бояться и ту, в которой нету их страха.
Ну или хоть убьют за такую дерзость побыстрее.

Ратор смотрел. Смотрел с удивлением. Слова странные. Непонятные. Длинные. Не нужные. А затем вообще несусветное. Бросилась на Тлуокка Ками. Пытается отнять р`ьих. Ратор замер в оцепенении. Получится отобрать, ей смерть. Он не отдаст своего. Подаст жрец сигнал, Ратор ее покалечит, пусть навсегда запомнит свою глупость. Но может это именно ее испытание, может именно этого и ждут? Нет, Ратор не знал что делать в таком случае.

Рыса.
Сочной гнилью пахнет от скверного тела Тлуокка Ками. А ты и не боишься маленькая нуш.
Рванулась, подпрыгивая на свои коротких лапках, напружинилась, смешно усиками на мордочке подрагивая, и гнилого мяса шматок зубьями вырвала из плоти жреца, терзая сморщеную морду Тлуокка Ками. Пережевывая по живому, проедая кожу до костей, сглатывая как можно быстрее пенно-алую кашицу живительного такхьём. Хотела железный коготь отобрать, а сделала больше! Народилось в груди приятное тепло и захотелось тебе сначала убить старика, долго-долго грызть его старую шкуру, потом бить камнем, превращая тело старика в красную слизь. Чтобы летели ошметки плоти в разные стороны красивыми брызгами. А потом вдруг, зародилась внизу живота тянущая жаркая мука. Пришло влечение и возмечталось тебе повалить жреца на землю, возжелалось, завизжать в порыве страсти, скрежеща зубами от наплыва ярких любовных чувств. Отдаться мускусным инстинктам, забыть про всё и всех, и здесь же, на этой горе липких костей и старых панцирей мертвых зверей…!

- Осторожно, глупая г’ьирни, если не удержишь такхьём он очень быстро съест тебя изнутри. И тогда от тебя не останется даже шкурки. Даже последнего крика. Потому что такхьем сжигает как зеленый огонь. Только еще быстрее.
Холодной водой сквозь лапы вытек жрец из твоих объятий. И на уродливой морде его нет ни ран, не повреждений, - зато у тебя у самой глаз заплыл, помутнел, распухнув порезанным веком. Свою кровь пьешь, рассеянно слизывая. Вовсе не кровь Тлуокка Ками. Ушла приятная истома из твоего молодого и горячего тела, ушли странные фантазии, только железный коготь остался в руке. Не такой большой как у воинов или знати, совсем маленький железный коготь, не больше твоего собственного когтя на пальце.

…Разве это похоже на синее железо мойры, способное резать камень и хитиновые шкуры низших зверей? Совсем даже не похоже. Расстраиваешься про себя.

- Но это железный коготь! Совсем юный железный коготь, пораженный ржавчиной и коростой. Ничтожный коготь для ничтожного г’ьырни. Не успел еще напиться крови, не сумел повзрослеть. Заботься о нем. Чисти. Корми. Тогда коготь станет больше, тогда крепко прирастет к твоей лапе. Станет сильным. Станет жадным очень! Тогда, маленькая нуш, ты обрадуешься и сможешь убить любого врага. А возможно, глупая нуш, ты проклянешь силу такхьём самыми горькими проклятьями. В слезах вспомнишь тот день когда Тлуокка хотел тебя изгнать. Ты пожалеешь что не умерла тогда, и будешь есть свою лапу, чтобы отгрызть ее и избавиться от когтя.


Ратор.
Меж тем смотришь и не вмешиваешься, будучи воином, о многом не задумываешься далеко. Р’ьих не любит суеты длинных слов. Ждешь. Сложное оружие рассматриваешь свое. Костяное жало из сегментов состоит, такие носят повелители скрипучих Гашей. Три острых гибких уса. Получить такое оружие – большая вкусная удача. Гаши сражаются до последнего за своего вожака, а вожак бьется усами, перебивая словно хлыстом живые тела нападающих бойцов. В целую крысу длинной твое гибкое жало. Хорошее оружие, но сложное. Если правильно держишь – оно как копье разит, а если по другому правильно держишь – тогда это гибкий кнут, тогда, таким пленников забивают, медленно соскребая алую стружку мяса с белизны ребер. Жало может по разному ранить, будучи твердым и одновременно мягким в умелых руках – оно может плясать, оно может мечом становиться. Усом ядовитого жука! Оно может извиваться и костенеть тут же, выворачиваться, разить, каменеть. Оно может многое. Но не в твоих руках. Ты не умеешь с ним обращаться, потребуется время чтобы ус стал оружием в твоих цепких лапах, что ударив как следует, ты не свою собственную пораненную ногу отбил или хребет, или кость. А чтобы сумел уничтожить врага, рубанув как следует. Стражей этому учат. А тебя в твоих грязных верхних норах этому не учили никогда.


Общее.
- Ракху! Закончим теперь. – Раздался скрипучий голос большого Тлуокка Ками. Обжигая ненавистью отступили стражи, теплыми искрами глаз, пронзили двух выскочек обещая месть. Такая волна слепая. Яростная и злая. Подчиняются Тлуокка Ками стражи, но надолго ли…Как долго плотина может прибывающую воду держать, против стихии сопротивляясь?

- Закон теперь говорит. Молчать! (перебивая недовольный гвалт стаи) Закон отдает Ратору вещи убитого слабака Нокки, и все что Нокка приобрел в жизни - теперь Ратора достояние. Ратор получает четыре самки нуш. Костяное жало и панцирь из костей многоглаза. Получает волшебный котел мойры, серебряную веревку и почетное место стражника в большойе стае (взорвались стражи недовольным визгом, ударяя ногами в земляной пол синхронно. Докху! Докху! Дохкх! Крови. Крови. Крови!!! Стали требовать пока еще робкой разноголосицей).

Быстро сообразила Рыса что нужно уходить как можно быстрее, - напитался страхом такхьём, ощутив нарастающую волну гнева в стае. Проворно увернулась нуш от брошенного кем-то камня...
Большой гнев черным шаром пульсировал под сводами общей норы, подпитываясь злобой от бешено стучащих сердец. Собиратели. Разведчики. Кормители. Наполняясь липкой неприязнью стражей, сопереживая, начинают ненавидеть вас и злиться. Скорее! Отвлечь чем-нибудь внимание толпы, наобещать каких-то непонятных, несбыточных вещей, и бежать, покуда толпа не очнулась. Ведь. Разное стерпят стражи, но только не грязного выскочку верхних нор убившего их собрата ради презренной нуш. И не саму грязную нуш, посмевшую встать выше самцов. И если возьмет себе Ратор жен, если возьмет себе титул хотя бы и формально, даже Тлуокка Ками не удержит беснующуюся толпу. А вот волшебный котел захватить надо обязательно и крепкую веревку тоже, и неплохо бы панцирь многоглаза взять, потому что он защитит тело от ударов и вообще сказочно редкая вещь…

Оторвав острыми зубами кусок от мерзкой морды уродливого жреца, Рыса прянула назад, словно сама удивляясь собственной наглости и не удержав равновесия покачнувшись плюхнулась на хвостатый зад, удивлено поводя усатой мордочкой из стороны в сторону. Хотя странное то происходило не вокруг крысы, а внутри нее. Тело сначала налилось горячей, жаркой ненавистью, а потом противным липким возбуждением, путая все мысли в голове у маленькой глупой нуш. Вот что ей со старым жрецом теперь делать, любиться или убивать? Или и то и другое сразу?

А ничего не надо с ним делать, он уже выскользнул из объятий Рысиных, оставив её с кровью текущей по морде и железным когтем в намертво сжатой лапе. Маленьким совсем железным когтем. Не под стать "самой-самой".
- Не пожалею - Черные бусины глаз снова смотрят прямо на гнилую морду Тлуокка Ками, а лапа почти нежно гладит железный коготь. Розовый язык медленно слизнул текущую по мордочке кровь. Болит порезанное веко, вернулся бежавший было страх, только сильнее стал - в черных бусинах отражается гниющее тело жреца, а в душе нуш видит свое собственное - болезнями изуродованное, с глазами выжженными зеленым огнем, с пастью полной крошащихся коричневых клыков, из которого такхъем всю жизнь и силу забрал. Но Рыса только повторяет еще громче, как-будто не только жреца, но и себя пытаясь убедить.
- Не пожалею!

А жалеть уже есть о чем. Толпа вокруг шумит, наливается гневом, а гнев сильнее страха, пусть даже и страха перед Тлуокка Ками. Бежать надо, как можно быстрее и как можно дальше, пока ненависть толпы не победила разум, но вот только, сам то нежданный защитник это понимает? Решать то ему. Противно признавать "самой-самой", но не будь его была бы она уже мертва и если не станет его сейчас, то ей останется только железным когтем себе горло перерезать и рядом лечь.
- Бежать надо! - Зашипела Рыса в спину Этому-из-верхних-нор - Мертвому от четырех самок и места в большой стае проку не будет! Я котел возьму, а ты бери остальное - и бежим, пока не растерзали!

- Тихо, большая стая. Мы уходим. Пусть грязная нуш докажет, что достойна даров. А если она оплошает, я порву ее на части. И не помогут ни железный коготь, ни такхьём. Я уведу ее туда ,где даже выжить уже подвиг и не дам ей вернуться пока она не докажет, что заслуживает места в стае. Это сказал, я Ратор. И в знак своего обещания клянусь не прикасаться к своим самкам до тех пор пока не вернусь. не вернусь с нуш или ее головой.
Спокойно но быстро одев панцирь, взяв в руку веревку и сжав покрепче костяное жало, ратор повернулся к Рысе.
- Иди нуш, иди куда я скажу, а не то почувствуешь пляску ударов у себя на спине.

Колыхается толпа живым морем. Сдавливая грудные клетки, похрустывая костями, повизгивая - топча друг друга и ломая хребты насмерть. Разносятся слова Ратора над этим тысячеглазым монстром, прерывая возмущеный клик - Докху. Докху. Докху!!!
Живут слова в горячем воздухе общей норы, но Ратора нет и Рысы тоже. Нет панциря многоглаза и волшебного котла тоже нет. Только хитрый Тлуокка Ками поет свою длинную песню. Что для него эти два г'ьирни? Сколько стоят их простые жизни? Тлуокка Ками улыбается гнилой улыбкой:
- Приведите недостойных пленников. Так устроим же Кровавые танцы! Да расцветет Кхъём!

Тлуокка тянет время. Точит ножи и крюки, раздувает зеленые угли. Неторопливо разогревает железо. Сколько жизней будет стоить жизнь Ратора и Рысы. Кто знает? Плевать старому жрецу на двух крысят. Но Надежда...Надежда это великая вещь. Кто-то же должен позвать на помощь.

Н.а.д.е.ж.д.а.

Дрожат от страха и молят о пощаде напуганные пленники, им глупым невдомек, что у всего есть своя цена. Что жизнь их взвешена, что души признаны годными. Только кровь может открыть дорогу двум посланникам, только кровь может выкупить милосердие Раха. Кровь может задержать стражу. В конце-концов.
...Грустно Тлуокка Ками, убийства давным давно приелись старому больному жрецу. Забраться в тесную нору, лечь и умереть скрутившись клубком, дать своим гнилым костям роздых. Чтобы не страдать. Не быть. Не мучиться дальше. Но такхьём определяет иначе.

- Рах, пощади гонцов ибо мы вымираем!!! Выложи их дорогу своей шелковой шкурой. Дай им воды и мяса щедро. А когда придут они в тоннели мертвых, когда почуют красное безумие и ослепленные падут ниц, сокрушенные страшным величием древних. О Великий Рах, в этот миг сомнения, убереги двух г'ьырни от призраков мор'аа. Ибо выступят из темноты мор'аа и придут пилить горячие души двух напуганных крыс, ржавой пилой...