Врачеватели | ходы игроков | Предместья Гросфорда

Стылость осеннего дня. Ты кутаешься в плащ. Ты двигаешь плечом в доспехе. Ты перебираешь чётки, глядя в плюющиеся угли. Кто-то посмотрел вдаль. А кто-то вздохнул. До Гросфорда один дневной переход. До Молчаливого леса – столько же.

Ди Саббия, стянув перчатки и присев у костра, перебирает струны музыкального инструмента, пользуясь редким случаем размять пальцы и сыграть что-то для них - людей близких и чутких, с которыми и в огонь, и в воду, и на край света, в случае чего.
Пики, нахохлившись, сидит на плече. Широкий наброшенный капюшон с громким "тап-тап", вкрадывающимся в уши, принимает на себя удары редких капель. Осенний дождь, нестройный и даже приятный.
Если бы Карстен не знал, что где-то там, впереди, свирепствует Мор, пожирающий людей как чудовищное пламя, что пожирает посевы во время засухи, он сыграл бы что-нибудь более жизнеутверждающее. Но на душе скребли кошки, а потому звон струн сливался в печальную мелодию всего уходящего.
За Осенью придёт Зима.
За молодостью - старость.
А уж за ней, не стоит сомневаться - Безносая старуха с Косой.
Нотки грусти, за которыми, тем не менее, скрывалось нечто большее, нежели "Мы Все Умрём". Где-то там была неугасимая надежда, как те угольки, что раскаленно-красным трещат среди белого пепла.
Закончил струны перебирать Картограф. Взглянул на соратников, задела губы полуулыбка теплая.
- Заглянем в Гросфорд по пути в Молчаливый лес, мадре? - обратился к Мессалине почтительно. Карстен, будучи человеком не слишком суеверным и, откровенно говоря, слабо верующим, тем не менее, уважал всех преподобных служителей Церкви, и Первой, и Второй. И тех, кто защищал людей с оружием в руках и магией в рукаве - в том числе. Инквизиторы славились своей жестокостью, в том числе - и к тем, кого коснулась длань Чумы. Но и они умели быть Добрыми. Их Добро было Жестким. Своеобразным. Иногда его легко было спутать со Злом.
Но это было Добро.

Каменный рыцарь громадой темной сидел у костра.
Языки пламени красиво отражались бы в его сияющих доспехах, если бы те были сияющими.
Голова его могла быть полна пафосных и благородных рассуждений, если бы он не был столь стар и опытен.
Если бы он не был столь стар и опытен, то никогда бы не отправился в этот путь.
Потому он просто сидел, прорези своего шлема уставив на пламя. Тепла не чувствовал (давно уже) - просто смотрел.
Рассуждать - не его дело.

Тяжелая булава с шипастым набалдашником воткнута острым концом в землю и увенчана инквизиторской шляпой с высокой тульей.

Неизменные четки с солнечным камнем, прицепленные к поясу, тепло поблескивают в такт сполохам костра.

Пламя потрескивает, пляшет на дровах, разгоняет осеннюю мглу, с шипением выпивая дождевые капли, отбрасывает мягкий отблеск на лицо Матери Мессалины.

И лицо это в свете костра кажется мягче и добрее.

И еще одно делает ее сейчас похожей на обыкновенную женщину, домашнюю и уютную.

Мать Мессалина заплетает волосы.

Мирное обыденное занятие, коему никогда бы она не предавалась в присутствии посторонних. Но лохматой ходить негоже, а сегодняшние ее компаньоны - не столь уже и посторонние.

Огненные волосы струятся под пальцами Преподобной матери, переливаясь золотистыми искрами.

Вопрос ди Саббии вывел ее из апатичной сосредоточенности.

- В Гросфорд? - переспросила она своим резковатым голосом. - В Гросфорде наверняка свирепствует чума. Что нам там искать?

Она помолчала, доплела косу, закрутила ее в тугой узел, упрятала под шляпу.

- Разве что... Это последний город перед гнездилищем чумной гнили. Может быть, нам повезет, и с помощью Всевышнего мы найдет там что-то ценное. Информацию.

А монах сидел у костра, попивал вино, да запекал свиную ногу, изредка подшуровывая угли. И единственное, что его беспокоило сейчас - нога была одна, последняя. А людей было четверо. А это значит, что на каждого выходило... да ни черта не выходило почти. По крайней мере, по меркам Никодима. При мыслях таких тоска его брала. И сомнения, опасные как для веры, так и для текущего дела. Грустно было брату. И аккомпанемент бурчащего желудка нисколько не оживлял обстановку.

Как за Гросфорд разговор зашёл, встрепенулся монашек. Ухмыльнулся даже. И, с воодушевлением, обратился к Мессалине:
- Уверен, мадре, Всевышний нам поможет. И не только пересудами пустыми, да сплетнями городскими, поспособствует, но и чем-то, куда более как пользительным, одарит. Более того, жизненно, для усмирения плоти нашей грешной, необходимым! Дорога дальняя истощила запасы наши пищи, как земной, - кивнул на ногу свиную, вздохнув грустно, - так и, - кувшином поплескал чуть-чуть, пытаясь определить на звук количество внутри оставшейся жидкости, - духовной. И, так как нам ещё не пора потуже затянуть пояса и, с молитвой на устах, начать Великий Пост, думаю, стоит посетить Гроссфорд и, положившись на доброту и милость местных жителей и безмерную мудрость Божьей Воли, оставившей нас почти без еды возле города, чуть лучше подготовиться к делу грядущему. В конце концов, хоть оно, без сомнения, свято, но кто сможет заявить, что знает весь Его замысел? Пути Господни неисповедимы и, думаю, лучше нам подготовиться к долгому пути. Молчаливый Лес, как я слышал, место опасное, кто знает, сколько мы будем там бродить.

Высказался. Угли пошуровал опять. И добавил:
- К тому же, в свете того, что некоторые из нас, возможно, уйдут в лучший мир на пути к цели, думаю, не будет лишним перед испытаниями ближайшими, службу местную посетить, может быть, в последний раз. Причаститься, возможно. Свечку поставить. И исповедаться, конечно же, не нагружая нашу, и без того нелёгкую ношу, ещё и тяжёлым грузом грехов! Нет, без сомнения, как я, так и преподобная мать, способны, при необходимости, отпустить каждому из нас его грехи, и Верховным Синодом нам дарована индульгенция, но, думаю, в предверье нашей миссии будет, всё-таки, лучше очиститься, не доверяя дела случаю. И, к тому же, - ухмыльнулся слегка, к самому для себя интересному перейдя, - уверен, посидеть перед походом в своём кругу, выпить пару чарок за успех мероприятия, да потрещать по доброму, будто и нет никакой чумы и не нам её останавливать - весьма богоугодное и полезное нашему начинанию дело, - хмыкнул, в предвкушении. И понизил голос до заговорщического тона, будто товарищей своих в тайну великую и только ему открытую посвящая: - Я знаю трактирчик местный один. Ах, какие там грудки куриные готовят!

Брат Никодим, невысокий толстячок, охочий до мирских удовольствий, корпел над окороком хряка, крутил-вертел его над углями, протыкал его ножом, проверяя, не изготовилась ли снедь, и всем своим видом выражал уныние. Нога одна, а ртов - четыре.
Карстен знал разных монахов. Он встречал их почти всюду, куда ступала его нога. Одни были снисходительными и величественными, вроде Мессалины, да только за душой их, кажется, не было и гроша. Другие, похожие на Никодима, пили эль и веселились, не забывая при том исполнять свои прямые обязанности, время от времени.
Бывали и другие монахи и попы. Культисты - так стоило бы их назвать. Черные души, кровожадные, кормящие чужих нам Богов.
Но всех их объединяло рвение, неистовая Вера. И в черный час их Боги воздавали им сторицей за их непогрешимость и служение. Ди Саббия был рад, что в это путешествие с ним были эти люди. Наёмники бездушны и требуют монету за каждый свой шаг. Воины, в большинстве своём, черствы, их зовёт горн войны, им хочется великой Славы.
А что же люди церкви?
Они здесь ради самого человека. Человечества. Они не ищут наград, ни материальных, ни духовных. Им претит право собственности, и всё, что им нужно - видеть свет и тепло в душах простых мирян. Прогонять заразу, что черные щупальца запустила в мир людей.

А я? Зачем здесь я?
Чтоб записать всё то, что мы увидим и свершим. Я летописец. Архитектор истории. Словом и делом кую своё собственное правосудие и открываю новые дороги, которые на карты занесу, когда появится возможность.
В походную суму запустил руку. Отломил кусочек от хлебца, который не черствеет. И Пики протянул. Попугайчик, оживившись, лапу протянул, принял дар, с благодарностью чирикнув на языке природы.
- Хороший план, брат мой, - Карстен не собирался вымаливать грехи и, если честно, расставаться с жизнью, но, коли хочется кому благословить его, не воспротивился бы. Кто знает?
Может быть, и этой крупицы Веры хватит, чтобы перевесить Чашу Тьмы на Весах Жизни?

В предместьях Гросфорда.

Стих дождь. Засыпан костёр. Остывают следы ушедших в серое равнинное небо людей. Втягивает влажную прелость листьев и трав подвижный, болезненно чуткий нос. (Он сух). Здесь была Пища. (Он горяч). Здесь была Жизнь. (Он принадлежит больному животному). Тяжёлые лапы переступают через тёплое место кострища. Трое Мужчин. Одна Женщина. (Запахи-линии. Линии-следы). Они ушли. (Дёргается конвульсивно загирвок). Нет сомнений. В человеческий город.