DM Tribune | ходы игроков | Отыгрыш: Закуток корректора (Кьюсак)

— Д-да?.. — раздалось из-за двери не очень уверенно. Поскольку дальше ничего не последовало, то, наверное, это и было приглашением.

Мисс Кьюсак, нервно выпрямившаяся на своём стуле, глядела на вошедшего широко раскрытыми глазами через толстые линзы очков. Минуту назад она наводила порядок в ящиках своего рабочего стола. В процессе, как это обычно с ней бывало, настолько погрузилась в занятие, что совершенно выпала из реальности, и стук в дверь её попросту напугал. В данный момент по выражению лица ещё не до конца пришедшей в себя Бекки было ясно: она никак не ожидала увидеть перед собой живого человека и пока не вполне успела понять, зачем он явился.

Она опомнилась, заметив наконец в руках визитёра статью. Мисс Кьюсак мелко покивала головой и протянула руку за листком. Теперь и кофейные принадлежности попали в её поле зрения. Жестом, означающим: «Секундочку!», Бекки воздела палец к потолку. Она быстро дважды пробежала текст глазами. Без каких-либо эмоций, лишь пару-тройку раз слегка поморщившись. Уточнив контекст, где требовалось, черкнув что-то карандашом и пообещав, что готово всё будет через пятнадцать-двадцать минут, корректор отпустила журналиста восвояси.

К тому моменту, как кофе был выпит, Табарнака на краешке стола мисс Кьюсак ожидал перепечатанный начисто текст со всеми необходимыми пометками для наборщика и редактора, заверенный корректорской подписью.

"Судя по голосу, это серомышь вульгарис — самая опасная зверюга редакционных джунглей. Перегрызёт межпальцевые хрящи любому слону от журналистики." Калис решил не искушать судьбу и ухитрился перехватить листок рукой. К корректорам у него была застарелая неприязнь. Ещё в начале своей карьеры ему пришлось готовить сюжетно-иллюстративный шмуцтитул для монографии одного известного графика. Трудность макета заключалась в двух текстовых блоках в виде крыльев. Блоки служили символическим акцентом фотографии автора посередине. Текст в блоках дублировался на двух разных языках и упорно не хотел укладываться в намеченные формы. Дотошность двух тихих корректоров и художественный вкус пылкого графика сражались на распечатках Калиса в течении полугода и оставили неизгладимый след в его ментальности.
Внешность и психомоторика корректора соответсвовала самым мрачным прогнозам Калиса. Невыразительные черты лица, уродующие глаза очки, скованность движений. Манера воздевать палец в мужском присутсвии, такая же как и у мадмуазель Пасквиль, отражала подсознательный фаллический символ, который обычно формируется у женщин при отсутствии регулярного секса. Задевать такие гормональные мины было рискованно даже для опытного сапёра. Поэтому он молча вручил своё творение с дежурной улыбкой "мы-тоже-очень-рады", терпеливо дождался результатов предварительного сканирования своего опуса и быстро отбыл на кухню готовить любимый кофе по-турецки.

Несколько мгновений мисс Кьюсак, прищурившись, изучала вошедшего сотрудника. Явно пытаясь определить: тот ли самый перед ней корреспондент, что приходил недавно, или уже другой. Судя по тому, как она нахмурилась и слегка покачала головой, прежде, чем протянуть руку за листком, определить это с уверенностью не вышло, и попытка была признана провалившейся.

Ещё какое-то время она изучала текст. С каждой секундой губы мисс Кьюсак сжимались плотнее и плотнее, пока в конце концов не превратились в тонкую прямую черту, проведённую на бледном невыразительном лице унылого цвета помадой. Сам процесс правки был недолог. Замазав одну лишнюю запятую, в двух местах она исправила случайные дефисы на тире: протянула карандашом на их месте жёсткие длинные линии, такие же напряжённые, как линия её недовольно поджатых губ, едва ли не залезающие на соседние слова, грозящие их перечеркнуть. Не требовалось особенной проницательности, чтобы понять: никакие это были не тире, а самые настоящие минусы — огромные и жирные. Личная оценка, от которой невозможно было удержаться.

Не утруждая себя тем, чтобы начисто перенабрать текст, мисс Кьюсак бегло набила и распечатала к нему стандартную сопроводительную записку, украсив её автографом. Даже мелкая убористая подпись умудрялась смотреться как-то уязвлённо.

— Пжалста, — сквозь зубы проявила вежливость мисс Кьюсак и протянула статью корреспонденту.

Корректор немного посидела, непонимающе и как будто недоверчиво уставясь на фигурку. Потом, так же не доверяя, осторожно, потыкала в бумажное брюшко обратной стороной карандаша.

Ничего. Мисс Кьюсак бросила подозрительный взгляд на прикрытую дверь.

Наконец она вскочила с места, подхватила фигурку со стола и водрузила её на одну из полок застеклённого книжного стеллажа, что располагался позади её рабочего места. Села обратно, торопливо вытащила откуда-то из выдвижного ящика крохотное зеркальце и, словно стесняясь собственного отражения, оправила мышиного оттенка пряди, выбившиеся из незамысловатой причёски. Спрятала зеркальце обратно и ещё раз глянула через плечо.

Подарок.

Фиолетта шла по коридору и бурчала:

- Дедлайн, дедлайн... Я сюда, что, работать пришла? - она рывком распахнула дверь в кухню и недовольно запустила кофейную машину. Пока кофеварка урчала и шипела, Фи быстрой пробежкой рванула к закутку корректора. Влетела, запыхавшись:

- Привет! Я Фиолетта, критиканша и скандалистка. Сорри, я тут тебе работу принесла, - да, принося работу другим людям, Фи чувствовала себя ужасно виноватой. - Я не хотела, правда! Но дедлайны! В общем, посмотри, ладно? Там точно тонна опечаток, я никогда по кнопкам не попадаю. Кофе принести? Я как раз кофеварку запустила.

Свежеотпечатанные листки легли на самый краешек стола.

Бекки подпрыгнула на месте, как будто её застали за чем-то постыдным. Она скособочилась на стуле, с неуклюжей очевидностью стараясь загородить собою что-то, находящееся за её спиной. По бледным щекам неумолимо расползался румянец.

— А?.. Прос-ст... В-вы... М? — пока визитёрша говорила, корректор совершала честные попытки вникнуть в происходящее и, наверное, поучаствовать в беседе. — НЕТ!!! — уф-ф, по крайней мере, на то, чтобы вежливо отказаться от кофе, духу ей хватило.

Немного нервным движением мисс Кьюсак сграбастала листки со стола и сейчас же стала изучать текст, демонстрируя полную сосредоточенность.

Оставшись наконец одна и сумев действительно вчитаться в напечатанное, Бекки сперва обмерла: столько ошибок, как же она это пишет? Столько... А, нет. Теперь корректор разглядела, что самые чудовищные участки принадлежат другому автору. Точнее, другим. Править предстояло только пару-тройку журналистских абзацев и критические замечания в цитируемых кусках... гм... текста.
Это было трудно. Кьюсак, в случаях, если требовалось «сохранить орфографию и пунктуацию без изменений», привыкла притворяться, будто не вовсе не видит этих проблемных мест. То есть, заставляла себя их не читать. Но к середине статьи любопытство, вызванное хлёсткими ремарками «критиканши», взяло верх.

Через минуту из-за двери корректорской каморки послышалось сперва еле различимое, а затем — совершенно явное хихиканье. Мисс Кьюсак читала, хватаясь то за голову, то за сердце, потрясённо качая головой, снова и снова прыская от смеха. При этом она не забывала и о работе: остро заточенный карандаш сновал туда-сюда по бумаге, делая пометки.

На заключительных строках статьи мисс Кьюсак прослезилась. Хлюпая носом, она перепечатала текст и долго ещё умилённо поглядывала на лежащую перед ней готовую статью.

Покинув кабинет, господин Тэтлер начал свое путешествие по редакции. Оно оказалось коротким и не сильно содержательным.
Куда содержательнее были мысли господина Тэтлера. Для того, чтобы их понять, следовало бы знать диспозицию событий и факторов, имеющих на Геральда влияние.
Во-первых, это были тосты с клубничным джемом.
Во-вторых, это были плохо выглаженные брюки.
В-третьих, это был фильм "Дориан Грэй" и конкретно Ребекка Холл.
В-четвертых, это был почивший в бозе Табарнак.
В-пятых, это были ковбои и Ои.
В-шестых, это был "Йокс", который Геральд забрызгал только что себе в горло. В качестве профилактики.
В результате получалось что-то странно-комбинированное, где поход к Бекки Кьюсак обрастал настроением Дикого Запада из-за мятых штанов. Хриплый после гадского лекарства голос прекрасно вписывался в ковбойскую эстетику, а клубничный джем наводил на мысль о кетчупе, бутафории и крови. В результате складывалось трагикомическое настроение и картинка - "Алар Оя убивает собственного Калиса". Почему именно Оя, когда на его месте должен быть Тэтлер, Тэтлер не знал. Наверное, по редакторской привычке скидывать всю ответственность на других. В любом случае, знаменитое иствудовское интро - та-та-да-дам, там, там, там - насвистывалось.

Осторожный стук в дверь. Дверь открывается. Входящему редактору показалось, что в помещении очень темно и тесно. На самом деле там было просто тесно. И не темно. Но с ощущениями спорить трудно. Подавив иствудовщину в душе, Тэтлер осведомился:
- Мисс Кьюсак? Пустите погреться?

Настроение у Бекки было всё ещё приподнятым. На этой волне работа над правкой очередного текста, присланного по внутренней почте (точнее, одного текста и одного интервью), шла на редкость легко и даже приятно. Пальцы мисс Кьюсак, если и не порхали изящно, то, по крайней мере, очень шустро и бодро, по-обезьяньи, шебуршали по клавиатуре.

При появлении очередного посетителя корректор сперва по привычке молча подняла указательный палец, призывая подождать, пока она закончит своё занятие. Но, быстро разглядев в вошедшем своего нового начальника, устыдилась и торопливо спрятала руки под стол.

— Да-да?.. — глаза за толстенными стёклами очков внимательно уставились на главреда.

- Погреться. Пожалуйста.
Нет, все-таки игривое настроение так просто в себе не задавить. Это все равно что бороться с ветром. Прижав руки к груди в классическом жесте просящего и молящего, господин редактор грустным взглядом ответил на внимательный взор госпожи корректора. Сделал шаг вперед. Присмотрелся. Толстенные стекла очков, маленький кабинет, полутьма, какая-то серо-невнятная, строгая одежда. Бекки вызывала какую-то странную, щемящую жалость в душе, похожую на жалость к щенку или котенку, граничащую с садистским желанием выкрутить этому самому щенкотенку хвост. Это было довольно забавно ощущать - однако сбивало с волны. Игривое настроение тухло, и, по инерции следуя за ним, Геральд все тем же просящим тоном выдал:
- И почитать бы чего-нибудь умного...
Но ощущение было уже другим. Не тем. Чужим. Руки от груди упали по швам. Главред поморщился. Засунул руки в карманы - тем же вороватым жестом, что секунды до этого продемонстрировала Кьюсак.
- Как продвигается работа?

Мисс Кьюсак с готовностью закивала головой и приглашаюшим жестом указала на стул напротив, одновременно с этим размышляя: в самом ли деле снаружи холоднее, чем в её кабинете (с отоплением что-то случилось?..), или это мистер Тэтлер так шутит. А может... ох, возможно, ему снова плохо? Бекки обеспокоенно заглянула в лицо главреду.
— Может быть, чаю принести... или кофе? — поинтересовалась корректор, как бы стесняясь того, что ни чая, ни кофе, не оказалось сразу же в её каморке в готовом виде. — Почитать... я даже не знаю. Есть словари, — как ни странно, прозвучало это вполне серьёзно.

— Продвигается хорошо, — поспешно заверила Бекки начальника, — Пишут. Только... как-то мало.
Сказав это, Бекки заметно смутилась. Всё же количество материала, производимого сотрудниками, было совершенно не её делом. Просто не удержалась.

Наконец, в каморку редактора постучался и Алар Оя. Вид он имел бледный, темные круги под глазами говорили о бессонных ночах, однако, горели они победным огнем. Стремительно преодолев и без того небольшое расстояние до стола, он торжественно положил перед Бекки два листа третьего формата.
— Не прошло и... а, неважно сколько там прошло... зато вот, прошу любить и жаловать — это наш первенец! Специально распечатал без фона, чтобы читалось легче. Там на второй полосе один из фонтов веселый и тире разные, но прошу считать это творческой находкой, ну, или проще сказать, заменителем цитатных заливок...

Он прищурился, будто вспоминая что-то, но махнул рукой.

— В общем, сами все увидите...

Бекки, поспешно изобразив, будто тоже заражена воодушевлением, закивала головой, приняла листы и разложила их перед собой на столе. Стоило двери в кабинет закрыться, она деловито склонилась над макетом.

Да, шрифт был в самом деле — веселее некуда. И тире эти... Но Кьюсак потому так давно и прочно занимала своё рабочее место, что ещё на заре карьеры накрепко уяснила себе: всё, что касается «стилистики» пишущих сотрудников, следует оставлять за пределами своего внимания. И уж тем более — никогда и ни за что не касаться «творческих находок».

Покончив с работой, Бекки заскучала. Теперь вся редакция традиционно станет веселиться и стоять на ушах, будто и в самом деле кто-то родил какого-то «первенца». Её это всегда удивляло — такая, в сущности, серьёзная и ответственная работа, а с выходом в свет каждого выпуска издания весь коллектив принимается вести себя, словно стадо маленьких детей. Она навела порядок на столе и выключила компьютер.