Верность/Смерть | ходы игроков | Во тьме цехов

Темнота преследовала нас. Не отступала. Только и ждала момента, чтобы накинуться и растерзать.
Свет от фонарика казался карикатурным и ненастоящим.
Шли в тишине. Глупо было разговаривать, когда не знаешь что таится за этим мраком. Остался только невнятный стон вдалеке и звук наших шагов. Он шептал мне что-то. Что-то очень болезненное.
Я прислушался.
«Ты убийца, ты убийца, тыубийца, тыубийцатыубийца…»
- Блядь, - честно сказал я все, что думаю об этом. И тут же обругал себя – слово разнеслось по коридору так громко, словно громовой раскат. Весенний гром, хлопающий в ладоши.

Раз-два-три-четыре-пять.
Я иду искать.
По кровавым пятнам на полу.
По чужому, черствому дерьму.
А ты спрятался, чудик?

Голова гудела от боли. В голове варилось и булькало рагу из мыслей. Сумбурных и непонятных.
- Блядь, - на этот раз едва слышным шепотом.

Впереди оказалась дверь. Такая же вела в мой собственный цех.
Я осторожно дернул за ручку. Открыта. Сделав глубокий вдох, я приоткрыл ее ровно настолько, чтобы впустить свет фонарика. И понял. Что сил не хватит. Ни за что. Вот так пойти в черное помещение, когда только что чуть не погиб в зубах огромной, жирной хуйни.
«Блядь» - теперь про себя.
Сделав еще один глубокий вдох, я задержал дыхание, как перед прыжком в ледяную воду, и резко распахнул дверь. Так резко, что она с громким треском ударилась об стену.
Не смотря на немца, я нырнул в темноту и вскоре растаял там, как какое-нибудь призрачное наваждение.

- Раймунд, - так же ни к кому не обращаясь, в тон Анатолю ответил я. Сколько человек в Верности знают мое имя? Реестр всех присутствующих у хозяев имеется - и все. А уж им-то явно безразлично, что за люди там вписаны. Главное чтоб были живыми и способными работать. А кто такой вот этот один конкретный Раймунд Штерн, или там Анатоль какой-нибудь - какая разница? Другой уровень. Другое отношение.
Если кому и есть дело до имён - то только тем, кто одного с тобой уровня. И - не в таких условиях, как в этом городе. С другими гиё не пообщаешься особо. Незачем. Друзья, родня и прочие глупости остались там, за стенами. Заново заводить? Нет, увольте. И обходишься лишь редким кивком в лифте при случайной встрече взглядом со знакомым лицом. Очень редким.
И вот теперь - сразу трое. Практически ничем не связанные с ним. Зачем? Я сам пока еще не совсем понимал. Тот же странный порыв, что и заставил его как-то прокомментировать стон.

Ты глупец. Ты умрешь.
А ты - всего лишь ночное видение. Глупое, не имеющее надо мной власти.

Заткнув Ей рот и продолжив размышлять о людях, с которыми меня столкнул случай, я шел по коридору вслед за Анатолем. Свет двух фонариков создавал причудливую игру теней на стенах и, черт возьми, это было немного пугающе. Судя по всему, русский тоже так думал. По крайней мере, хоть его слова и были незнакомы мне, но по интонации звучали явно как ругательства.
- Scheiße, - не удержался и я. Двери в цех были уже совсем рядом. Протянуть руку, открыть... Кто из нас окажется более решительным? Кто сделает это?
Русский оказался первым. Распахнул дверь и нырнул в царивший за ней мрак, словно в омут. Исчез, растворился в ней. А я... Я остался стоять снаружи, не решаясь последовать за ним. Постоял некоторое время, опасаясь услышать крики ужаса и боли, треск ломаемых костей или жадное чавканье невидимой в темноте твари. Ничего. Лишь все тот же стон, что и раньше. И, как ни странно, такой же далекий. Это слегка успокоило.

Я сделал шаг вперед. Ничего. Еще несколько шагов - и я уже внутри. Свет фонаря скачет по помещению. Куда же убежал этот парень? Кто здесь стонет?
Я искренне надеялся, что источником этого звука был человек. А не лишенный покоя оживший труп, например. Но надежда таяла на глазах. Если это человек, почему он не оставался на месте? Наверняка наши голоса тоже были ему слышны. Почему не приблизился, если может передвигаться? Слишком много вопросов, слишком мало ответов.
Темнота и одиночество. Но я не боюсь их. Я боюсь лишь того, что может скрываться здесь. И потому я иду тихо и осторожно, освещая пространство перед собой и изредка оглядываясь. Хотя осторожность, конечно же, мне не особо поможет. Свет фонаря в этом цехе увидит любой, у кого есть глаза. У кого нет глаз - услышит мои шаги, как бы осторожно я бы ни шагал. Но осторожность и тишина хотя бы дают мне шанс увидеть и услышать того, кто попытается приблизиться ко мне. И, возможно, это меня спасет. Я надеюсь.

Я люблю тебя, Рай.
Шептала тьма, чавкая твоими шагами. Ползая за тобой. Растекаясь и образовывая фигуры. Ты помнил их. Откуда-то. Ты знал их.
Это тетя Бэтт. Круглая, страшная старуха, обожающая маленьких псин и кровавый бифштекс.
Кто такая тетя Бэтт, Рай? Кто она?
У тети Бэтт было хобби. Она любила варить кишки маленьких детей в большой синей кастрюле, напевая старого доброго Дэвида:

«I walked into the room one night
I found her mother and gun
Well, the man was dead and I kneeled and cried
The sheriff ran in and said "I'm holding you, son"
Lalalalalalalala...»

Кто такая, мать твою, тетя Бэтт, Рай? А?
Тьма уродовала себя. Вращалась. Клубилась. И постепенно сводила с ума. Стон удалялся все дальше. Пока не смолк окончательно. Затих, оставив тебя в звенящей, коварной тишине.
- Mommy…
Ты хотел отмахнуться от видений, разделяя явь и безумие в твоей голове. Пятилетнее безумие. Нет. Нет. Оно началось раньше, Рай. Оно началось раньше.
А видение не хотело отступать.
- Mommy… - плакала маленькая девочка в сером платье. Она сидела у одной из стен, высвеченных светом фонаря. Вжавшись в холодную поверхность. Закрыв лицо руками. Так тихо, что, конечно, ее никто не услышал бы. Ни человек, ни монстр. Кому нужна такая тощая, маленькая девочка?
Тете Бэтт, которая любила варить кишки.
Услышав твои шаги, она отняла руки от лица. Человеческого, нормального лица. Заморгала двумя синими глазами. Такими яркими в этой тьме, что хотелось кричать на нее, чтобы она их закрыла. Ведь они обязательно выдадут.
И словно насмехаясь, глаза девочки распахнулись еще шире. Она подняла руку, выставляя дрожащий пальчик, указывая за твою спину. И завизжала. Так громко, что заложило уши.

Кто такая тетя Бэтт? Я сам не знал. Маленького роста, в неизменном синем платье в цветочек, с пучком вечно немытых седых волос на голове и очками, висящими на шее на тонкой цепочке. Полубезумная старуха с жуткой ухмылкой. Я не знал, кто это. Не знал, но вспомнил. Увидел ее как наяву, услышал противный скрипучий голос, напевающий что-то смутно знакомое. Возможно, одна из тех покрытых мраком страниц моего прошлого. Возможно, не стоило жалеть о такой потере.

Отмахнувшись от надоедливого видения, я шел дальше. Шел туда, где раздавался стон. Вполне человеческий. Плач ребенка, зовущего маму. Даже если это была какая-нибудь хитрая тварь, умело имитирующая голос, я бы, пожалуй, не простил себе, если бы не пошел туда.
Девочка. Лет пять на вид, маленькая и тощая. Говорят, беременных тоже пускали в Верность - судя по всему это и было правдой. И как только она выжила здесь? Я не слышал ничего подозрительного, ничего, что можно было бы принять за приближающегося монстра и это радовало.

- Привет, - я совершенно не умел разговаривать с детьми. Не было нужды. Но я надеялся, что все обойдется. Не обошлось. Я знал, что пять лет в стенах этого города никого не красят, я знал, что выгляжу ничуть не лучше того же Анатоля. Даже хуже, возможно. Но я не ожидал, что при виде меня она так испугается. И только когда она подняла руку, я понял, что все дело в другом. Но... Но я же не слышал ничего подозрительного. Но было достаточно обернуться, чтобы понять, как и почему я ошибся.

Оно летало. Черт, как же это было нечестно.

От страха и неожиданности я замер на месте, уставившись на него. Что ж, по крайней мере, оно не двигалось. Не отрывая взгляд от твари, я сделал несколько шагов к располагавшемуся неподалеку конвейеру. Оно не двигалось. Я продолжал пристально на него смотреть. Пошарив руками по ленте, я нащупал что-то острое. Сверло. Я бы предпочел нож, стамеску или хотя бы отвертку, но выбирать не приходилось, а оторвать взгляд от этого летающего мешка с дерьмом мне было слишком страшно. Несмотря на то, что оно все еще не двигалось. Все так же не отрываю взгляд. Делаю несколько осторожных шагов по направлению к девочке. Может быть, если на нее смотреть, она и не приблизится?

И тут оно последовало за мной. Этого оказалось достаточно для того, чтобы мои нервы сдали окончательно. Кажется, вопил я ничуть не хуже ребенка. Швырнув сверло куда-то в направлении твари, я подхватил девочку на руки и побежал.

Девочка будто ждала – она сама протянула руки и крепко обхватила твою шею. Так крепко, что стало резко не хватать воздуха. И откуда столько сил в маленькой соплячке?
Сзади послышался болезненный стон, разнесшийся по коридору острым жалом. Видимо, сверло попало в тварь. И может даже удачно. Иначе отчего бы она так громко стенала?
Но надежда на то, что она не станет их преследовать резко оборвалась – девочка еще крепче сдавила твое горло, прижалась всем телом и закричала:
- Летит! Летит! Вуня летит!
Свет фонарика трепыхался, как бабочка в банке. Пол. Шаги. Попытка дышать. Сердце. Сумасшедшее сердце. Больно. Легким больно.
Существо не хотело отставать. Оно мчалось, петляя в воздухе, но никак не могло их настигнуть.
Твои ноги сами понеслись вперед. И вынесли тело на открытое пространство помещения. Справа полуоткрытая дверь. Слева труп. Женщина. Вернее, ее останки. Нижнюю часть кто-то оторвал и выбросил. Или съел. В свете фонарика блеснули размазанные по блестящему полу кишки и желудок свело тошнотворным комком. Лицо застыло в гримасе боли. Разинутый рот. Настолько широко, что сухожилия порвались и челюсть слегка выпала вперед. Руки будто еще царапали пол в приступах боли. В надежде убежать.
- Мамочка!! – Взвизгнул ребенок на твоих руках и попытался вырваться.
И разрушая любые законы физики, тело на полу зашевелилось. Глаза завращались, из глотки разнесся судорожный стон:
- Ааааа-аааа-аа-ааааа…
Именно его вы слышали все это время.
Как может шевелиться разорванный пополам человек? С вывалившимися кишками? С выпавшим глазом и разорванной челюстью?
Кто такая тетя Бэтт, Рай?
- Мама!!! Мама!
А летающая голова была уже очень близко.

Стон твари за спиной говорил о том, что я попал. Но оборачиваться я не стал - откуда-то была уверенность в том, что сильно ей это не повредило. И раздавшийся вскорости крик девочки только убедил меня в этом. Я бежал, не жалея сил.
Но, как будто мне было мало этой штуки за спиной. Впереди лежал труп. Стонущий труп. Сбывались худшие предположения. И, как будто одного этого было недостаточно, этот труп, разумеется, оказался мамой девочки. Еще сильней прижав ее к себе, я побежал к двери. Не хватало только, чтоб она вырвалась и побежала к этой шевелящейся груде мяса. А летающая голова, может быть, не пролезет в проем...

- Мама! Мамочка! Мамамамамама!!!
Этот крик мог свести с ума любого. Чем заслужил это маленький ребенок? Не молилась богу по вечерам? Наступила на ногу кому-то? Чем она заслужила то, что смотрит сейчас как развалившаяся на куски мать ползает по полу и мычит от невообразимой боли?
Тетя Бэтт знает, Рай.
Дверь открылась. По спине что-то полоснуло. Щупальце. Боль. Жгучая. Острая. Но не настолько, чтобы тратить время и силы на крик.
- МАМА!!!!
Кажется, одно ухо оглохло. То, что было ближе к девочке. Барабанная перепонка дернулась и перестала пропускать звуки. Хорошо, что у человека два уха.
Впереди коридор. Уходящий во тьму. Тьма стала уже привычной и нормальной.
Ноги послушно неслись вперед. Словно обладали собственным сознанием и тоже не хотели умирать. Нет, мы еще поживем, Рай – говорили они.
Пока шепот их шагов вдруг не прервала чертова груда робота. Потухший, погасший, он валялся в центре коридора. И отчего-то ты его совсем не заметил.
Кувырок. Потолок внизу. Девочка. Девочка… рефлекторно пытаешься прикрыть ее. Прижать покрепче, защищая голову.
Пол. Потолок. Пол.
Холодный и очень твердый пол. Врезается в лицо. В правую его часть. Голова пухнет от боли и наливается алым туманом. Но сознание не ускользает. Наверное, просто повезло.
Существо, названное Вуней, протяжно стонет в дверях, летая туда-сюда и будто примеряясь. Однако, почему-то не делает попыток залететь внутрь.

Я бежал, желая лишь оказаться подальше от этой летучей твари. Пинком распахнул выбранную дверь - судя по всему, недостаточно быстро. Достала-таки. Спина горит - мелочи. Бежать дальше, не отвлекаться. Темный коридор - достаточно длинный и прямой для того, чтобы набрать скорость. Для того, чтобы резко эту скорость сбросить, налетев на груду металлолома.
Кто я? Где я? Лечу куда-то, не понимая, что где. На автомате сильнее прижимаю девочку к груди - или панически пытаюсь уцепиться хоть за что-то? Сам не знаю.
Остановился пол. Прижался к лицу - настолько нежно и ласково, насколько к этому способен металл. Тьма коридора озарилась алым светом и я увидел все. "Вуню", тетю Бэтт, девочку, себя самого, лежащего на полу, троицу-из-лифта, стоящих чуть в стороне... Моргнул пару раз. Изгнал часть видений.
Лежу.
Прохладно. Хорошо.
Я больше не хочу ничего. Я хочу и дальше лежать, прижавшись правой скулой к этому полу. Еще было бы неплохо перевернуться на спину. Наверное. Тоже горит. Тоже хочется прохлады.
Неплохо, да.
Но я не могу найти в себе ни сил, ни желания, чтобы это сделать.
Девочка кричит. Отпустить руки. Пусть её. Плачет, бежит куда хочет... А я больше так не могу.
Не хочу.
Устал.

Девочка просачивается сквозь руки и тонет в темноте. Вязнет. Исчезает. Словно, стирается. Из этого мира. Из твоей памяти. И глаза ее блеснули на прощание укором, которого ты не мог увидеть. Синие глаза.
Когда усталость сжимает пальцы на горле. Когда страх отупленно уходит прочь. Когда краски блекнут и смысл теряет сам себя. Когда острые удары сердца становятся тупыми и никому не нужными.
Приходит покой.
Умиротворение.
Бесценные секунды пустоты.
Что-то было важно? Жизнь? Смешно. Жизнь не имеет цены, а значит и даром никому не нужна. Спасение кого-то там? Ты кем себя возомнил? Думаешь, один маленький ничтожный человек сможет купить чье-то спасение? Герои. Вымершие страницы черной книги небытия. Ироничные тем, что и не существовали никогда.
Просто холод. Просто тишина. Просто темнота. Здесь и сейчас. Совсем близко. Так близко, как не было еще никого и никогда.

Прямо под кожей, Рэй. Бугрится и течет. Заполняет тебя собой. Разливается. Под кожей, Рэй. Представляешь? Там, глубоко. В мягких тканях. Что-то живет в тебе. Для кого-то ты стал целым домом. Кто-то поглощает тебя.
Рэй. Эй, Рэй.

- …останусь? – Фраза донеслась каким-то обрывком. Не стоит уходить глубоко в себя, если хочешь вернуться. Ибо там, глубоко – бездна пострашнее всего ада снаружи.

Вокруг тебя, Рэй, ложь. Проснись. Проснись же наконец, чертов Рэй. Когда ты уже поверишь мне? Когда же…

- Можно я останусь? – Повторил голос. Звонкий. Бодрый. Детский. Да, это она. Та самая девочка, что исчезла в темноте. Когда это было? Минуту назад? Или год?
Фонарик валялся на полу и светил прямо в ее лицо, наклоненное к тебе. Что-то изменилось. Разве у нее были такие оливково-седые волосы? Разве у нее были эти черные глаза без белков?

- Пожалуйста, - в голосе просьба. – Я хочу остаться. Мне одиноко.

Сколько я так лежал? Не знаю. Время как будто исчезло. А вместе с ним - и все остальное. груда металлолома, коварно попавшая под ноги, коридор, девочка - все они растворились в темноте. Оставили меня в покое. Дали отдохнуть.
Может быть, секунды. Может, минуты. Вряд ли дольше. За большее время меня бы уже трижды съели и дважды - распотрошили. Здесь нет героев, которые бы нашли тебя, привели в чувство и увели с собой.

Ты один такой глупец здесь, Рэй.
А голос-изнутри все набирал силу. Он уже не таился, не шептал, как обычно. Того гляди, его скоро услышу не я один. Может, это все из-за темноты?
Заткнись, сволочь. Просто заткнись.
Ты не сможешь затыкать меня вечно.

Послав ее к черту, я открыл глаза и все вернулось. Валяющийся на полу фонарик, коридор, девочка... Девочка. Странно. Я был уверен, что она уже убежала куда подальше отсюда. Да.
- Что?
Можно ли ей остаться. Странный вопрос. Недетский совершенно. Но... Это же она, верно? Ну, глаза и волосы... Мог ли я перепутать? Головой ударился, как-никак... Хм.
- Остаться? Можно... - все же я был удивлен ее словами.
- Кто ты?

- Pain, - сказала девочка. Она сидела на корточках, оперевшись в колени локтями и положив голову на обратную сторону ладоней. Длинные волосы паутиной волочились по полу. Что-то было ирреальное в ее образе. Что-то ненастоящее.
- Я настоящая, - убежденно сказал ребенок, протягивая руку и касаясь твоей головы. Осторожное, но вполне ощутимое прикосновение.
- Спасибо. Я так устала быть одной. Я больше не хочу быть одна. Ты разрешил – и я останусь. Вот тут, - указательный палец уперся в твой лоб.
Яркая вспышка в глазах. Словно кто-то светит ксеноном. Впивается в мозг крапива света. Тлетворного. Отвратительного. И живого. Лишь один короткий образ. Неуловимый. Скользнул. Коснулся сознания. И улетучился.
Девочка поднялась, отряхнула коленки от пыли. И указала рукой себе за спину:
- Твой друг. Он попал в беду. Ты поможешь ему?
Она посмотрела на дверной проем, где до сих пор качался вуня.
- Ему очень нужна помощь.
Пейн обняла себя, словно страдала от холода. Словно пыталась убедить себя, что все хорошо. Из ее черных, антрацитовых глаз стекали угольные разводы.
- Благодарю, Раймунд Штерн. Что согласился принять меня. Это важно.
Сделав пару шагов, девочка вдруг раскинула руки, словно собираясь взлетать и исчезла.

Ты сходишь с ума, Рай? Разговариваешь с несуществующим ребенком? Чувствуешь ее прикосновения? Беда, Рай. Скоро совсем плохо будет. Скоро пелена безумия затмит разум и ты перестанешь отличать реальность от снов. Больных, бледных снов, терзающих тебя правотой.

Одиночество снова прильнуло к тебе. Свернулось кошкой рядом и заурчало. Стоны той женщины смолкли и осталось только дребезжание вуни, скользящего за дверью.
Да голос внутри. Такой надоедливый.

А потом ты умрешь и уже ничего не станет удерживать плотину твоих кошмаров. Они вырвутся и заполнят собой весь мир. Они съедят живьем все, что осталось. Потому что ты плохой человек, Рай. Ты очень плохой человек.

Образ вторгся глубоко в мозг. Пустынный парк. Мокрые от серой мороси качели. Примятая осенью трава. Клены. Осыпающиеся, нахохлившиеся клены. Кукла с двумя пшеничными косичками прямо в грязи. Лежит. Смотрит стеклом своих глаз. Укоризненно. С обидой. Кукла, заляпанная кровью.

Вспоминаешь? Вспоминай. Вспомни все, Рай. И умри уже, наконец. Если не примешь зверя внутри – он тебя сожрет. Он проглотит тебя. Ты плохой человек. Ты…

- Замолчи, - тихий звонкий шепот девочки. Ее нет, а голос остался. Такой же уверенный и жесткий. И тьма отходит. Отступает в угол, завернувшись своими воспоминаниями, как покрывалом. Тьма скулит. Стонет.

И стон этот постепенно переплавляется в реальный мир. Он доносится спереди.

Боль? Да... Мне больно. Я не сразу понял, что девочка всего лишь назвала свое имя. Оно такое. Как будто ненастоящее. Как и она сама. Видимо, что-то подобное и читалось на моем лице, потому что она поспешила убедить меня в обратном.
Прикосновение ко лбу. Осторожное, мягкое. Теплые пальцы, упирающиеся в лоб. Добро.

- Оставайся, - повторил еще раз я. И тут же ослеп. Вспышка света, несущая... Нечто. Я не знал, как это описать, но отчего-то было такое чувство, будто это мимолетное прикосновение таит в себе что-то большее. Что-то, что останется со мной навсегда.

- Друг? - я не понимал, о ком она. Здесь нет друзей. По крайней мере, у меня. Разве что люди, с которыми я рядом. Анатоль что ли? - ты говоришь о том парне, с которым мы сюда пришли?

Она не ответила. Просто поблагодарила меня, назвав по имени и исчезла. Чертовщина какая-то. Она... Она не человек. Что она такое? А кожа все еще хранила прикосновения ее маленьких пальцев.

Этого тебе не хватало, верно, Рай?
Верно. Не человек. Людям в Верности было не до того и раньше, не до того и сейчас. Вспомнилось, как женщина из лифта отказалась от предложенной руки, предпочитая забраться наверх самостоятельно.
Ты сходишь с ума?
Нет. Нет, тварь, не схожу. Разве не очевидно, что я сделал это давным-давно, в тот проклятый день, когда ты в первый раз открыла свою поганую пасть. Вспоминать? Нечего вспоминать! Молчи.
Я почти никогда не мог заткнуть ее. Она говорила до тех пор, пока считала нужным. Но сегодня - сейчас нашелся голос, который был способен заставить ее замолчать. Голос той самой девочки, которую я так неожиданно для самого себя "остаться вот тут". И тьма отступила.
Я удивлен. Но где-то глубоко в душе я доволен происходящим.

Новый стон где-то впереди. Летающий мешок позади. И я. Лежу на полу, глядя на все еще работающий фонарик. Выбор невелик. Подняться. Подобрать его. И потихоньку двигаться вперед.

Скользкий пол. От чьей-то крови скользкий. Пятна переливаются в свете фонарика синеватыми и черными разводами. Ноги идут вперед. Подгибаясь от тяжести веса. Это тело слишком много знает о боли. О наружной. О внутренней. Оно несет в себе непосильный груз, падающий на несчастные ноги. Когда-нибудь они просто подкосятся. Остановятся. И не пойдут дальше. Они не могут вынести всего. Нет. Не могут. Это же просто ноги.

Но Тьма больше не терзает. Отступила, спрятавшись от того другого, поселившегося внутри. Большого. Очень большого. По сравнению с ним собственная гадость казалась незначительной и маленькой. Оно приняло приглашение и разлилось ртутью. Обволокло. И, на удивление, успокоило. Пусть в другой жизни это потревожит кого-нибудь. Кого-нибудь похожего на Раймунда Штерна. Но не тебя. И не сейчас.

Бесконечный коридор, по которому ты шел уже несколько десятилетий, прислушиваясь к биению внутри, кончился. Уперся в открытую дверь. Еще одну из многих.

Небольшое, шесть на семь метров помещение. Склад. Тут хранились сломанные и не нужные запчасти. Тут валялись мешки с испорченными деталями. Бочки с надписью «токсично». А еще тут был Анатоль.
Он лежал у одной из стен и держался за бок, тяжело дыша и сжав зубы. Ты долго не мог понять, отчего вдруг он решил устроить пикничок, пока фонарик не высветил сине-черные разводы, сочащиеся сквозь его пальцы. Кровь. Много крови. В очень нехорошем месте.
Сталь взгляда поднялась на тебя. Задержалась на лице. Потухла.
- Вали отсюда, - неизвестный язык. Резкий и обрывочный. Спохватившись, Анатоль повторил на английском, - уходи. Быстрее.

Снова по коридорам. Уже не бегом - где там. Тут и просто идти не так уж и легко. В том-то состоянии, до которого я себя довел. Вперед, мимо закрытых дверей, на стон.
Комната. Одна из многих. Отличающаяся от них только наличием лежащего на полу тела моего знакомого. Нашел место, тоже мне. Не сразу я понял, что лежит он в луже крови. Собственной крови. Определенно, девочка была права. Помощь ему была нужна. Но - явно не от меня. Я ведь сейчас даже утащить его отсюда не смогу.
- Donnerwetter! О какой к черту помощи может идти речь?! - в пространство. Крик отчаяния. Не то, чтобы я надеялся на явление странной девочки, которая все расскажет и подскажет. Но я действительно просто не представлял что делать.
Ну как "не представлял"... Представлял, разумеется. Но этот вариант мне не нравился. Очень.

- Ты… глухой… идиот… - выплюнул Анатоль слова вперемешку с кровью. Ему было хреново. Очень хреново. Мертвенно-бледный. С иссохшей, посеревшей кожей. Глаза навыкате. Кровь повсюду. В журнал плейбой его бы точно не взяли сейчас. Впрочем, как и два дня назад.
- Глухой… ид… злоебучий мир… - последнее словосочетание ты не понял, но что-то подсказывало, что оно как нельзя кстати описывало всю окружающую обстановку и последние пять лет вкупе.
«Сзади, Раймунд» - тихий шепот девочки в голове. И почти бессознательное движение. Оборот всем корпусом. Такой резкий, что хребет затрещал. И правильно. Ведь сейчас каждая секунда стоит чью-то жизнь.
Взгляд. Огненно-жалящий. Полный ненависти. Не любопытство, как у вуни. Не голод, как у той фигни в лифте. А ненависть. Живая. Яркая. Приторная.
Дахира. Быстрая, грациозная тварь. От ее клыков, острых как зубы мурены, истекал кровью Анатоль.
«Брюхо, Раймунд»
Да. С брюха дахиры капает кровь. Анатоль успел вонзить в нее свой нож. Крепко. По самые ребра. Он еще торчал там. Не смертельная рана, но…
Существо пригнулось к полу, готовое прыгнуть на новую жертву.

Вдумываться в слова Анатоля не было времени. Тихий шепот в голове. Рывок в сторону, такой, что спина отзывается болью. Пусть, главное живой. Полусекундная передышка, пока пролетевшее мимо существо разворачивается ко мне. Снова девочка. Откуда она все это знает? Оскаленная пасть прямо перед глазами.
Ненависть.
Что-то - уж не девочка-из-головы ли? - подсказывало, что бежать поздно. Поздно с тех самых пор, как он вообще дошел до этой комнаты. Это не Вуня, не монстр из лифта. Даже если сбежишь - выследит.
Нож Анатоля в брюхе твари. У меня такой же. Где-то. Достать его. Всадить зверюге куда-нибудь. И не попасться под ее клыки и когти.
Проклятье, сколько дел-то...

Ножик показался игрушечно-маленьким и горячим. Обжигающе-горячим.

Сердце пело песни:
«Та-та-татата-ты-умрешь-сейчас-та-тататата…»

«Сосредоточься» - сказала умную, но абсолютно бесполезную вещь девочка в голове. Сосредоточься, иначе сейчас присоединишься к Анатолю и быть вам тут съеденными вместе. С другом. Друг Анатоль.

Дахира оказалась быстрой. Эти твари всегда были быстрыми. И никогда не промахивались.
Она прыгнула, целясь в шею, а попала в вовремя выставленную руку. Клыки вошли в плоть, как в масло. А боли не было. Был страх.
«Нож»
Вторая рука вскинулась и вошла твари в подставленное брюхо. Глубоко. По самую рукоять. Твердая, древесная кожа там уступала место мягкой, похожей на мокрую листву.
Вес твари вдавил тебя в пол. Ее глаза не хотели потухать. Клыки прошли до кости, оцарапав ее противным, режущим нервы, звуком. И пришла боль. Бездонная. Вечная.

Пустота. Мир в мире. Жидкое стекло мыслей. Ненужных, как песок. Летаргия оборачивает коконом. А впереди, среди необъятной, хохочущей тьмы – силуэт девочки с оливковыми волосами. Она сидит на чем-то красном. Жидком. И смотрит так внимательно, что все другое кажется прахом.

Когда зверюга еще только начинала прыжок - я уже понял, не будет того, что задумано. Не будет ловкого дядьки Раймунда, уворачивающегося от клыков твари. Не будет ножа, ловко распарывающего брюхо этой крысы-переростка. Как максимум - успеть подставить ей руку, а не горло.
А через несколько мгновений, уже после жгучей боли в руке и клинка, вогнанного в бок твари по самую рукоять, пришло еще одно понимание. Что не будет даже искалеченного, но живого меня. Потому что та, что должна была сейчас перестать двигаться и замереть, почему-то этого не делала.

А я... Я, еще даже не успевший почувствовать боли от ее клыков, прижатый этим полутрупом к полу, я почему-то мог с трудом пошевелиться.

А потом пришла боль. Вместе с ужасным скрежетом клыков по кости. Или он мне лишь показался таким? Не знаю. Главное - я от этой боли начинал потихоньку уходить. Куда-то. Туда. В пустоту. К девочке с оливковыми голосами. Одиноко сидящей в пустоте я глядящей на меня. Почему-то я даже не удивился.
- А, это снова ты? Привет. А я вот... Не сосредоточился, - развел руками виновато и улыбнулся. Глупо? Глупо. А что поделать...

Девочка улыбнулась и кивнула. Она была чем-то занята. Приглядевшись, ты понял чем: из красной жидкости, подозрительно похожей на кровь, вырисовывался силуэт Верности. Маленькие, игрушечные заводы и пластмассовые фигурки людей. А еще монстры. Тоже маленькие и такие забавные. Они были сделаны из чего-то резинового. Девочка взяла одного из них – большого, розоватого, и поставила в проход коридора, где находилось пятеро людей. Маленький монстр ожил, издав кровожадный писк, какой издавали раньше детские игрушки, и растерзал маленьких игрушечных людей. Они пищали от боли и пытались убежать, но по маленькому коридору маленький монстр двигался быстрей. И скоро от маленьких людей остались только красные пятнышки краски.
- Они всегда бегут куда-то, - шепотом сказала девочка. – И без нас бежали, и с нами бегут. Только без нас они бежали без цели. А мы подарили им ее.
В одном из переходов игрушечной Верности шла вереница маленьких зомби. Они проходили по коридору, блестящему от мороза, и за ними плелся недавний знакомый – маленький Лэнс. Свесив голову набок и волоча ноги. А у стены с широко распахнутыми глазами, сидела маленькая, испуганная Эвелин.
Девочка подняла руку и ткнула пальцем в одно из помещений. Ну конечно. Маленький Анатоль сидит над телом маленького Раймунда. А рядом лежит маленький труп дахиры.
- Мы умираем, растворяясь в чьих-то снах. У нас нет той вечности, что подвластна вам. Это так несправедливо.
Она взяла в руки трупик резиновой дахиры и осторожно поцеловала. Так ребенок целует любимого мишку на ночь.

Сначала я даже не нашел слов, чтобы описать увиденное. Девочка, играющая с игрушечными монстрами в декорациях Верности. Иногда картины, нарисованные подсознанием умирающего настолько причудливы... В том, что я уже умирал, почему-то не получалось даже сомневаться. И я просто молча подошел поближе и принялся наблюдать. Забавно. Маленькие монстры, маленькие люди. Маленькие соседи из лифта и маленький я, лежащий на полу в одном из цехов. Все прямо как наяву. Наверняка, если бы я присмотрелся получше, я бы смог найти и вуню, и маленькую девочку, которую пытался унести от него... Но мне этого не хотелось. Последние моменты жизни так не проводят.

- Можно? - я осторожно протянул руку к одному из мертвецов, плетущихся по коридору и вопросительно посмотрел на девочку. Я не помнил своего детства, но именно теперь почему-то хотелось вести себя подобно ребенку. Ребенку, которым я никогда не был. И что с того, что игрушки выглядят как порождения ночных кошмаров? Удивленно моргнув, моя собеседница внезапно широко улыбнулась и развела руками:
- Конечно-конечно! Попробуй.
Мои пальцы обхватили туловище выбранного мертвеца. Он пищал и махал руками, и знаете что? Это было забавно. Девочка смотрела на меня с нескрываемым любопытством, а я с не меньшим любопытством смотрел на свою игрушку.

Я поднес малютку-зомби к лицу и начал его рассматривать. Надо же, прямо как живой. Правда, маленький и мертвый, но это мелочи. Зато совсем как настоящий. Даже руки-ноги шевелятся. Почему-то возникло такое чувство, что если бы сейчас тут нашлись пинцет и микроскоп - можно было бы извлечь из маленького кармашка на одежде уже ненужную существу карту с пятью процентами. Или его ножик, или фонарик. Если, конечно, он их не потерял после смерти.

А можно стянуть штаны и обнаружить там задницу, Рай. Голую задницу, подумай об этом!

Ну уж нет, голые мертвые задницы интересовали меня в последнюю очередь. Удовлетворенно хмыкнув, я вернул игрушку в коридор, из которого ее забрал. Кажется, при этом она оказалась излишне близко к плетущемуся в толпе ирландцу, но я не придал этому значения. Я наконец сообразил, что так толком не понял, о чем говорила девочка. "Без нас бежали, с нами бегут; У нас нет вечности..."
- Без вас? А кто вы?

Девочка проводила взглядом зомби, который качнулся и привалился к маленькому Лэнсу. Издав протяжный свист, зомби вцепился в него гнилыми зубами, но тут же отпустил и поплелся дальше. А маленький Лэнс с трудом сохранил вид мертвяка, потирая сочащуюся, новоявленную рану.
Махнув рукой, словно это было совсем не важно, девочка сказала:
- Это пока не имеет значения и смысла. Хотя…Она посмотрела в твои глаза.- А что ты можешь дать мне за ответы, Раймунд?

- Что я могу дать, - усмехнулся я, - Все свое ношу с собой, - я развел руками, демонстрируя, что ничего у меня толком и нет. Пресловутые фонарь, ножик, карточка - ее, кстати, можно было и выбросить уже, пожалуй, - да одежда, что на мне. Немного воды и тюбики с питательной дрянью.
- А что я могу дать? - задумчиво повторил вопрос, - Я не знаю. На скрипке сыграть, разве, - усмехнулся нервно. Все это начинало напоминать не то балаган, не то сделку с дьяволом. Но почему бы и нет?

Девочка встала. С ног ее капала кровь. Не ее кровь. Она подошла поближе и рукой дотронулась до твоей щеки. Она казалась невинной и красивой. Даже несмотря на кровь.
- Тебя терзают кошмары, Раймунд. Тот голос в твоей голове. Он не умолкнет. Ты инфицирован тем, что я знаю так хорошо. Что есть часть меня. Я помогу тебе. И отвечу на твои вопросы. Но мне нужно кое-что взамен, - Девочка обернулась, посмотрев на игрушечную Верность, - Я не могу решать. А ты можешь. Раймунд, - Она подошла к своим игрушкам, бережно проведя рукой по башням завода. Они задрожали, но выстояли. Резиновые куколки монстров теперь были повсюду. Ими все кишело.
- Я отвечу на твои вопросы, если ты уничтожишь сейчас эту глупую, бездарную игрушку. Уничтожь Верность, Раймунд.

Вот оно как. Уничтожить Верность. То, о чем так или иначе мечтал, наверное, каждый из живущих здесь. Нет, не так. Каждый из существовавших здесь. Те кто жили - они вряд ли этого хотели. Положить конец этому серому городу, тянущему соки из своих жителей. Последнему их прибежищу на мертвой Земле.

- Но... Но как? Я лишь человек... И... И вообще умираю, - я бросил короткий взгляд на пару маленьких людей в цехах, - даже если я очнусь, я дойду не дальше чем до следующей такой зверушки, - кивок в сторону трупика дахиры, который девочка так и не выпустила из рук, - Я... Не смогу.

- Сможешь, - убежденно кивнула девочка и указала пальцем на свой макет, - вот так и вот тут сможешь. Это слишком жестокое место, Раймунд. Оплот страданий и боли. Люди никогда не вырвутся из его стен. Все ваши глупые попытки сбежать – иллюзия. Вы останетесь тут навечно, замкнутые страхом. Ад, не имеющий границ.
- Я не могу решать, - грустно повторила она. – А ты можешь. Помоги мне освободить вас. Уничтожь Верность здесь и сейчас.

- Здесь и сейчас? - я недоуменно посмотрел на нее. А потом... Потом как будто кто-то смыл грязную пелену, закрывающую смысл сказанного девочкой. Объяснил, что надо делать.
- Я понял тебя, - подойдя к нарисованной Верности, я опустился на колени. И, повторяя недавнее движение девочки, провел рукой по кровавым башням завода

Башни задрожали. Затряслась игрушка, носящая в магазине название «Верность». В картонной коробке с синими полосками и кровожадным набором монстров в подарок.
Затряслась. И сломалась.
Схлопнулись башенки, вздыбился пол. Соты жилых домов осыпались крошкой. Раздался громкий писк. Где-то люди пытались карабкаться. Монстры пытались выжить. Но все тщетно – твоя рука была рукой творца. Казалось, все игра. Просто игра. В детстве не наигрался паровозиками и вот теперь – можно с треском разрушить песочный замок. Ведь разрушать всегда приятнее, чем строить. Особенно, если замок пропитан насквозь кровью людской.
Игрушка начала рассыпаться, а вместе с ней вдруг начала рассыпаться и тьма вокруг. Она сползала пластами, открывая белоснежное небытие.
Девочка глубоко вздохнула, прикрыла черные глаза и опустилась рядом с тобой на колени. На лице ее читались облегчение и благодарность.
- Спасибо, - просто и по-человечески сказала она. – Этим бесконечным терзаниям пришел конец. Ты выполнил мою просьбу, Раймунд, и я выполню твою. Задавай свои вопросы, пока время не истекло.

Провел рукой по кровавым рисункам, стирая их с пола. Дрожь ощутил. Дрожь рушащихся сот, умирающих монстров и людей... Я представил себе, что сейчас все это происходит на самом деле и улыбнулся. Да, многое бы я отдал, если бы так случилось на самом деле. Если бы... Мелькнула мысль, что, наверное, надо было их сначала в коробку убрать. И пропала. Мелочь это. Незначительная ерунда. По крайней мере, сейчас и для меня.
Оглядел еще раз разводы кровавые. Вот она какая теперь, Верность. Послушная игрушка в руках творца. Уже безумного, запутавшегося в себе и уставшего. Застрявшего на несколько лишних мгновений между скорбью земной юдоли и вечным покоем небытия.

- Вопросы... У меня есть вопросы, - вздохнул устало. У меня и в самом деле они были. Кто она? Или, вернее, кто они. Что случилось с миром? С людьми, попавшими под мою руку. С Лэнсом, Анатолем и Эвелин. С маленькой девочкой, облик которой приняла моя собеседница. Со мной. Но это все уже имело безумно малое значение, даже если допустить что все это - реальность. А в этом я сильно сомневался.
- Есть вопросы, да. Но я не думаю, что ответы так уж важны. Просто отпусти меня.

Девочка смотрела на маленькую Верность, постепенно растворяясь в темноте. Ее глаза из угольно-черных вдруг начали принимать человеческий оттенок. Синий. Цвет давно забытого неба.
- Я не могу, - просто пожала она плечами. – Тебе придется ждать, пока этот мир тебя не отпустит. Все должно быть решено. Все значения расставлены. Все переменные найдены. Все неизвестные пройдены. Вам ведь важно это, да? Людям. Чтобы вот так. По полочкам. Чтобы вопросов не осталось в самом конце.
Тьма стекала из ее глаз. Она скатывалась по щекам и заползала на щеки. Испарялась. Прошло время тьмы.
- Ты боишься смерти, Раймунд Штерн? Я вот боюсь. Так долго… так бесконечно долго. В этой пустоте. Когда крик рвется и застывает. Когда нет принципов. Нет чувств. Неведома истина. Не знаешь правильного ответа. От тебя все зависит, и ты ничего не можешь сделать. Так долго, Раймунд. Целую вечность, представляешь? Я просто ждала. Этого момента. А теперь…
Она содрогнулась, укутавшись в свои длинные волосы.
- Мне так страшно… - шепотом. С выдохом. Маленькая девочка. Испуганная. Дрожащая. Одинокая.
- Вы были хорошим поколением. У вас были цели. Ну и что, что рушили. Дети они всегда такие. Все разбивают и роняют. Убивать за это что ли? Нет, конечно. Не звери же мы.
Слезы ее стали чистыми и прозрачными. Где-то в макете Верности маленькие игрушки людей падали в бездну.
- Мы защищали и берегли. Как получалось. Пока страхи ваши не вышли из-под контроля. Пока ненависть ваша не заполнила каждый уголок, каждого микрокосмоса. Такая… такая звериная. Безразличная. Ужасающая ярость. Мы не знали, что делать. Мы растерялись.
Взгляд перестает быть пустым. На него, как на эскиз, манекен, надеваются чувства. Те самые человеческие чувства.
- Может, это наша вина. Что не смогли понять, когда нужно вас… ликвидировать. Мы были родителями. Мы любили. Да. Даже мы научились у вас. Узнали, что такое – любовь. Знаешь, я…
Кусочек Верности вдруг отпал и рассыпался пылью. А вместе с ним растаяла во тьме рука девочки.
- Я видела, как вы живете. Под солнцем, подаренным нами. Под небом. На земле, которую мы сотворили. Это был простой макет… простой макет, Раймунд. Полигон. Наши игрушки. Мы возомнили, что все знаем. Что имеем право. Мы нарекли себя вашими богами. И не рассчитали. Вот так просто. Где-то была ошибка. Не в логике, нет. Глубже где-то. Когда смотришь на игрушку и понимаешь – она чувствует больше, чем ты. И верит, что у нее в груди есть душа. Но самое страшное – она верит в тебя. Как в своего Творца. Такой безграничной и непоколебимой верой, что становится страшно. Вы научили нас этому страху.
Верность осыпалась, унося с собой пятилетние терзания и мучения. Вместе с ней исчезала девочка.
- А потом вы выросли. Из этой песочницы. А с вами выросли и ваши страхи. Они приняли форму. Они вырвались. Затопили. И поглотили вас. Что нам было делать? Истреблять вас? Как же можно…
Слезы капнули на маленькую фигурку дахиры. Девочка подняла ее уцелевшей рукой и вновь поцеловала.
- Вы ведь такие хрупкие. Даже вот так. В облике монстров, пожирающих друг друга. Ты не понял, Раймунд? Вы не с тьмой боролись. Чужой и инородной. Вы с собой боролись. Все эти монстры… это вы сами. Поэтому…
Она поднесла руку к Верности и уронила дахиру вниз. Мертвое существо перевернулось пару раз и исчезло.
- Поэтому я не могла решать. Я не могла просто взять и уничтожить. Это должны были сделать вы сами. Принять решение. Вы ведь не дети уже. Вы выросли. И все стало еще сложнее.
Улыбнувшись, она вытерла сопли и ее вторая рука тут же исчезла. Тело начало искриться и растворятся.
- Я осталась последняя. Остальные давно отошли от дел. Но кто-то же должен был остаться… следить за вами. Помогать. И таким, - она кивнула на фигурки людей, - и таким, - кивок на монстров.
- А теперь все будет хорошо. Солнце взойдет, Раймунд. Где-то. Новое солнце. И ты проснешься.
Синие глаза пару раз сморгнули слезы и исчезли. Вместе с девочкой. Макет Верности осыпался трухой. Ты почувствовал, как воздух сперло. Горло сжало. Мир нырнул куда-то и…
Ты проснулся.