'Dark Future' | ходы игроков | • Фортуна •

Выхватил из кармана коробок, едва не рассыпав драгоценные щепки на неровный холодный пол, дрожащими руками схватился за две палочки, выхватил, сжимая в зубах картон, одной рукой по чиркашу ударил - зашипела парафиновая капелька, вспыхнула огоньком ярко-рыжим. Никого нет. Револьвер в руке. Ствол подрагивает. Водишь из стороны в сторону. Нет ничего. Нет.
Оборачиваешься, чтобы проверить округу.
Выхватывает крошечное пламя, разбегающееся волнами по темной пещере, силуэт. Тело. Яков. В снегу. Лицо белое, с красными пятнами. Закатившиеся опухшие глаза. Струйка заледеневшей крови на губах и подбородке. Бледно-белый вестник смерти посреди тьмы.
Миг.
Задул ветер, гуляющий под сводами пещеры, спички в твоих руках.
Тьма надавила на разум.

Какого... Какого черта? Надо уходить. Срочно. Черт. Спокойно, Жилин, спокойно! Сразу тебя не убило. Что бы это ни было. Хотя ты был беззащитен. Помни об этом. Паника - худший враг. Вылетело из памяти, кто говорил. Неважно. Спокойно, говорю! Побежишь сейчас - как минимум споткнешься и башку расшибешь. Спокойно! Идти к Якову. К телу Якова. Нащупать. Свет. Спичек много. Прятаться поздно. Зажечь. Прикрыть от ветра. Найти фонарь его дурацкий. Найти. Нужен свет. Будет свет - все будет хорошо. Можно будет думать. Ноет под ложечкой. Кожа сжалась в мурашки. Найти фонарь. Включить фонарь. Найти ружье. Спокойно. Сосредоточься. Это твой лучший шанс выжить. Не слушай инстинкты. Побежишь - пропадешь. Никого тут нет. Спокойно, мать твою!

Продуло свечку. Дрожащими руками вытягиваешь еще одну, шумно чиркаешь - не загорается, вспыхивает и гаснет. Тянешь другую и слышишь шорох. Прямо впереди, там, где Яков лежит. Шевеление. Заползающий под куртку страх, обтягивающий скользкой оболочкой грудь и спину, поднимающийся по шее вверх, вздымая жесткие темные волосы на голове.
Ты точно это слышал.
Спичка между пальцев. Зажги - и увидишь источник шума. Просто всё.

Замер. Застыл камнем. Перестал дышать.
Страшно выдать себя.
И страшно не видеть.
Взаимно противоречащие страхи. Инстинкты, одновременно толкающие на противоположные действия. Смех, да и только. До чего же коряво устроен человек.
Как будто кто-то внутри головы хихикает. Напоминает, что спичку Жилин уже зажигал и давно себя выдал. Умом пользуйся, Жилин, а не инстинктами! И спокойнее. Эта спичка должна загореться. Доставать вторую долго.
Револьвер вперед, в сторону шороха. Взвести курок. Клац. Унять дрожь в пальцах. Чиркнуть спичкой. Осторожно, но резко. Чирк.

Чирк.
Щелкнула спичка, пляшущим рыжим светом озаряя твоё лицо. И не только его.
Тонкие, словно спицы, клыки, кольями острыми усеявшие безгубый рот. Темная кожа лица, - или морды, - лишенной носа, но так отдаленно похожей на человеческую. Узкий разрез хищных глаз, вспыхнувших пламенем в свете зажженной палочки. Узловатые крюки длинных четырехпалых рук, тонких и безволосых, сжимающих крепкими темными пальцами череп мертвого товарища. Громоздкая грудная клетка, впалый живот. Какие-то слабенькие половые признаки между двух мускулистых, черных лап. Гуманоид. Мутант. Нечеловек. Монстр. Ужас успел погасить искорки рационализма за какие-то считанные доли секунды. Безумие прошило разум молнией, заставив вжать крючок. Открылась пасть черного монстра, живущего во мгле подземелья. Издал он предсмертный рык. Грянул выстрел, огласив своды пещеры громогласным хлопком, и ответом ему были десятки рычащих, завывающих стонов - в резкой вспышке силуэты черных худых тел появились, облепляющие ледяной потолок и неровные стены.
Кровавая вспышка исчезла вместе с окружающим миром, с его монстрами. Остался только страх. И знание. Там - выход. Недалеко. Но когда вокруг свора страшных ублюдков, "недалеко" превращается в "бесконечность".

Конец.
Это конец, понял Жилин. Сейчас он умрет здесь, загрызенный мутантами. Так и не узнав о себе ничего, кроме имени. Бессмысленный человек, бессмысленная жизнь. Ни на что не влияющая. Флуктуация. До выхода далеко. В пещере темно. Прорваться невозможно. Если только ему не повезет. Есть ли смысл бежать?
А почему бы и нет? Хуже все равно не станет.
Жилин бросился в сторону выхода, высоко поднимая ноги, чтобы не запнуться ни о что. Палец со спускового крючка убрал. Патронов все равно не хватит. Не они теперь решают жилинскую судьбу. Просто удача решает.

Рывок. От страха скрутило всё внутри, обдало жаром, и сразу же ледяной водой окатило. Побежал. Или побрел, спотыкаясь, слыша рев и вой, вглядываясь во мглу и видя дерганные, смазанные черными чернилами тени. Выход был рядом, и Жилин чувствовал это. Маленький проём. Серая пустота посреди океана тьмы и искр хищных глаз. Шорох, вой. Капли пота на висках градинами падают на ворот куртки.
Взмах, неуловимый удар твердой и тонкой лапы, вышибающий из легких воздух. Падение лицом вниз, в битые камни, на обледеневший пол проклятой пещеры. Провернулся Жилин, по плечу перекатился, не тратя патроны в пустую - если бы тварь хотела оторвать ему голову, она бы уже это сделала.
Провал.
Когда холодный воздух ударил в лицо вместе с крупными хлопьями молочно-белого снега, обжёг льдом глотку и вихрем взъерошил мокрые волосы, страшная пещера была уже позади. Тьма позади. Вокруг. Всюду. Звезд нет и не было уже много лет. Солнце - легенда. Юг, Север - всё пустое.
Ледяная равнина, заснеженная пустошь. Неизвестность.

Повезло. Дико повезло.
И дико не повезло одновременно.
Чудом остался жив Жилин. То ли сыты были твари, то ли сонные, пес их разберет. Но вырвался. Выбрался.
И остался с голой жопой. Ну ладно, штанами прикрытой. И в куртке на голое тело. С пятью патронами, коробком спичек, и пачкой сигарет, от которых кашель один. Винтовка, фонарь, еда - все осталось в пещере. И еще хуже - Яков остался. Все, что он знал - погибло. Где тот Город? Где вообще Жилин находится? Не узнать теперь. Вокруг, куда не глянь, снежная пустошь. Илья помнит ее со вчерашнего дня - сейчас-то не видно ни зги. Сплошная темнота. И холод. Какой там Город, до утра бы дожить.
Жилин остановился, тяжело дыша, чувствуя ледяную хватку мороза в мокрых волосах. Утер кое-как шевелюру рукавом - слабо помогло. Тепло. Срочно нужно тепло. Пусть даже найдут - без тепла все равно не жить. Вчера добыли дрова. Где это было?

В кромешной тьме, под завывания промозглого ветра, ковыряя завалы снега онемевшими от холода пальцами, бродил и искал хоть что-то, что может подарить драгоценное тепло в мире холода. Какие-то веточки, палочки худосочные, сплошной сор. Где-то слышался улюлюкающий вой, горловое хрипение, и эти звуки явно доносились из пещеры, и звучали страшные голоса пугающе по-человечески, будто бы стадо уродов, рожденных в муках, уродливых и угрюмых, согнали в одну толпу и заставили петь.
Это были люди. Своеобразные, почти что обезьяноподобные, скатившиеся в каменный век, а может и ниже по ступеням эволюции. Но в жилах их предков текла та же человеческая кровь, что и в тебе.

Кучка веточек, черных и тонких, зажата меж стремительно холодеющих пальцев. Спички есть, "дрова" - тоже. Необходимость в укрытии вышла на первое место.

Черти бы их всех побрали. Вместе с этим ветром, и снегом, и холодом, и темнотой, и вообще всем. Так думал Жилин. Уйти бы отсюда, да подальше. Но ночь. Темнота и холод. Черти бы их побрали, да. В руках - жалкая охапка прутиков - их даже хворостом нельзя назвать, чтобы не оскорбить хворост. Однако же, им придется сгореть.
Бродить в темноте, ища укрытие - гиблое дело. Но и рядом с мутантами оставаться не хочется. Что ж, Жилин, совмести-ка приятное с полезным - иди прочь от пещеры и ищи большой-большой сугроб. А как найдешь - выкопай в нем нору с подветренной стороны. Внутри даже костерок можно будет развести. За пальцы не бойся - если не будешь копать, ты их и так отморозишь.

Нашёл. Сахарно-белый, режущий обмороженные пальцы похлеще грубой наждачной бумаги, снег, сухой и ледяной. Руки, красные и дрожащие. Ветер, воющий в ушах. Яма. Могила твоя, наверное. Снежная могила. Курган.
Не зная, сколько времени прошло, лежит Жилин, у крошечных корявых веточек, по удачному стечению обстоятельств горящих мягко и ровно. Там, наверху, вьюга завывает и убивает всё живое, неприспособленное к таким условиям жизни. Еще минут двадцать на морозе - и ты бы умер. Здесь тоже не ахти как тепло. Но здесь нет промозглого ветра, а вытянутые руки щиплет и греет теплое пламя, рыжее и тоненькое, танцующее от каждого вдоха.
В дрожащий и плохой сон провалился, кажется. То просыпался, будто бы задыхаясь. То снова засыпал в позе эмбриона, кутаясь в куртку свою с головой. Мысли нехорошие. Холод, не дающий спокойно дышать - каждый короткий вдох режет глотку, каждый выдох отдает драгоценное тепло ледяному миру.
Сон.
А затем - быстрое пробуждение. Кашлем заходишься, диким и хриплым. И понимаешь вдруг.
Обваливается убежище твоё.

Ах мать же ж твою! Что еще скажешь в такой ситуации?
На самом деле, ничего не скажешь: снег забьется в рот, вот уже он лезет в лицо, пытается забраться через нос, запорошивает глаза. Лежал Жилин клубочком - теперь развернулся, задергался в панике. Встать, выползти, бежать, спастись! Руки упираются в колючий снег, загребают холодную крошку, выкопаться, вырыть себя отсюда!
Илья уперся темечком в снежный свод, не особо понимая даже, где верх и где низ, обрушил еще снега себе на шиворот и немного пришел в себя. Это же не лавина, в конце концов, всего лишь сугробчик. Видно плохо, в глазах снег. Ощупал вокруг себя, протыкая снег пальцами - вот она, зола от костерка. Значит, выход в той стороне. Недалеко.

Разгребая онемевшими руками снежные отвалы, стараясь перебороть страх и не тратить запасы кислорода попусту, довольно быстро выбрался из своего убежища. Вытянутая ладонь из сугроба вынырнула. Следом рука, плечо. Голова твоя, волосы в снегу, на глазах снежинки, иней на куртке. Дышишь, пара клубы в воздух холодный пуская. Темно, но всё же видно округу. Нет бурана, нет этой проклятой метели.
Тени вокруг. Пальцами поковырял глаза, проморгался.
Бойцы. Плащи теплые, противогазы, сапоги.
Хотелось бы исчезнуть в снежных пучинах, когда на тебя вдруг направили стволов десяток, а один из силуэтов темных шагнул вперед и сказал по-немецки искаженным вокабулятором голосом:
- Wohnen möchten?*
Черные перчатки, сжимающие рукоять и цевье АК-89. Сапоги военного образца. Ты в таких бегал по лесам, болота гнилые топтал, прячась от "Ищеек" арийских, от многочисленных патрулей. Форма, шлем, оружие.
Всё ваше.

Руки вверх. Ладони вперед. Пустые. С колен не успел подняться даже.
- Не стреляйте! - Голос сиплый. Дорого обходится холод. - Эээ... нихт шиссен! Я свой. Свой.
Только бы поверили. Только бы.
Вот ведь штука какая. Эти люди - одновременно жизнь и смерть Жилинская. Одежда, еда, тепло - жизнь. Стволы - смерть. Потенциальные.
И граница между ними - где-то в разуме их командира.

Застыли фигуры. Черные провалы стволов на тебя смотрят молчаливо. Дыхание едва слышно, фильтрами приглушаемое. Командир поднимает свой автомат вверх, в воздух направляет. Говорит:
- О. По-русски шпрехает, ты смотри.
Несколько минут спустя ты уже стоишь на коленях, в снегу. На плечах - теплое пальто, на голове шапка теплая. Отогреваешься понемногу, глядя на фигуры мощные, возле тебя зависшие. Пещера эта зловещая - вот она, рукой до неё подать. А тебе казалось, будто блуждал ты в темноте часами, прошел пару километров.
Нет. Не прошёл. Повезло же, что заблудился.
Бойцы изнутри выбираются, несут обмотанное в тряпки тело - вернее, останки его. Следом - толчок подземный, облако пыли кипящее, вырывающееся из черной дыры. Выжгли пещеру. Нету полубезумных тварей теперь.
Тело уносят дальше, к небольшой винтокрылой машине, чем-то схожей с вымершим насекомым. Ты помнишь, читал про него. Стрекоза называется. Такую видишь впервые. Не было их у вас. У вас вообще почти воздушной техники не было.
- Ну что, залётный, - командир к тебе подошёл, поправляя перчатки, - рассказывай, как попал сюда, откуда этого, - кивком головы на Якова погибшего указал, - знал, когда успел маячок включить. Доказательства есть слов твоих - дерзай, показывай. За вранье я тебе лично ноги отрежу, если что.
Маска резиновая, непроницаемые стекла, черные, как смоль. Смотрит, не отрываясь. Не моргая. Как та тварь в пещере.

Помолчал чуть, наслаждаясь теплом, пытаясь мысли в порядок привести. Поднял воротник, ладони подмышки засунул. Да. Свои, да не совсем. Не верит командир Жилину. Ну что ж, его право.

Поднял глаза, встретил взгляд маски. Постарался ответить четко, как мог.
- У меня травма головы, - сдвинул шапку на лоб, наклонил голову, показывая пластырь. - Возможно, было тяжелое сотрясение мозга. В любом случае, я помню события только начиная со вчерашнего дня. С середины где-то. До того - обрывочные воспоминания. Знаю, что я служил - или хотел служить - на фронте. Да, мое имя - Илья Жилин. Вот, - показал на бумажку, отнятую при обыске и теперь лежащую перед командиром рядом с прочим, - узнал из этой бумажки.

- Пришел в себя вчера в каком-то строении, полуразрушенном. В городе, где-то недалеко отсюда. Вот он, - кивок в сторону "стрекозы", - меня подобрал и положил там. Яков его звали, - вздохнул. Жалко мужика. Илью спас, а сам пропал ни за что, ни про что. - При каких обстоятельствах подобрал, не знаю. Мы и поговорить толком не успели, - о странном человеке в плаще, передавшем Якову Илью, он решил умолчать. - Там на нас напал мутант. Яков застрелил его, потом велел бежать. Мы побежали через город. Нас преследовали мутанты. Потом мы наткнулись на истребителя, спрятались в каком-то здании. Нашли там люк, спустились, оказались в чем-то вроде трубы. На нас напали зонды-охотники, мы отбились, дошли до конца трубы, вышли наружу. Над нами прошел летающий танк, но не заметил. Была уже ночь.

Зачем Жилин рассказывал все эти подробности? Скорее всего потому, что больше нечего и рассказывать было. А может быть, для того, чтобы его жизнь, как бы коротка она не была, стала известна не только ему одному. Чтобы след оставить, хотя бы в памяти одного человека.

- Яков привел меня в эту пещеру, мы развели костер, поели и легли спать. Я проснулся среди ночи. Яков был мертв, вокруг куча мутантов. Я рванул из пещеры, выбрался наружу, выкопал себе берлогу и сидел там, пока не заснул. Потом меня нашли вы.

- Ни о каком маячке не знаю, - Жилин подумал. - Может быть, его Яков включил? У меня, по крайней мере, ничего с собой не было, кроме этого, - кивнул на вещи свои. - И то пистолет мне Яков дал.

Все, как на духу выложил. Почти все. Ни слова лжи. Ну, может, одно. Доказательств, правда, тоже нет особенных.

Слушал тебя командир, буравя непроглядными стеклышками окуляров. Бумажку осмотрел твою, историю выслушал, про мутантов, про летающий танк, про охотников и про пещеру. Невозможно было сказать, делал ли он вообще какие-то выводы - просто стоял и слушал. Закончил ты, молчание воцарилось. Ледяной ветер под одеждой плясал, вздымал в холодный свежий воздух снежные крошки с протоптанных военными сапогами сугробов, кусал лицо и щипал за нос.
- Хорошо травишь, товарищ.. Жилин, - сказал, наконец, командир.
- Мы.. возьмем тебя с собой. И будем разбираться. Но учти, Жилин. За ложь жизнью поплатишься, так и знай.
Тебя обыскали, повторно. И пихнули в "стрекозу".
Здесь было немного теплее, чем на улице, и всё же, дыхание курилось белоснежным паром, да и зуб на зуб то и дело не попадал - лишь тогда, когда странная машина поднялась в воздух, дрожь твоего замершего тела слилась с дрожью летательного аппарата. Визг, щелканье, вой турбин. Объемные ребята, сидящие по обе стороны от тебя, крепко сжимающие свои автоматы. Дыхание шипящее сквозь противогазную маску. Безразличные резиновые лица. Сердце уходит в пятки, когда "стрекоза" набирает скорость.
Гул.

Эх, товарищ.. командир. Напугал ежа голым задом! Жилин только что чуть не поплатился жизнью вообще ни за что. Просто так. И неоднократно.
Ухмыльнулся, только в мыслях.
Но все равно страшновато. То ли это желудок от взлета проваливается, то ли боязно поплатиться все-таки. Амбалы эти по бокам тоже на нервы действуют.
Однако признай, Илья, среди десятка людей, готовых тебя чуть что застрелить, ты все равно в большей безопасности, чем там, внизу.
Странная штука жизнь, да. Своеобразная.
Интересно, что они думают там, за своими масками?
И почему на них маски, кстати?

Маски. Фильтры воздушные. По легенде, дышать чистым воздухом запрещено из-за опасности отравления ядовитыми газами, выброшенными в атмосферу третьим рейхом еще лет двадцать назад. На деле - вероятность интоксикации, конечно, есть, но она крайне мала. Да и, если нету у тебя противогаза на руках - сам себе дурак, да. Можно пыли наглотаться. Или отравы. В первом случае кашлять будешь долго и противно. Во втором - недолго и кровью. Разъедающий кожу воздух. Кислотные дожди. Всё это уже было. Помнишь ты. Выживал в этих условиях. Но тот воздух, которым ты дышишь сейчас, кажется чистым. И ты не чувствуешь недомогания. Может, прошла уже старая угроза?
Кабина в темноту вдруг ныряет, когда "стрекоза" замедляет ход. Минута-другая для плавной посадки - и, наконец, гул вперемешку с щелканьем прекращаются. Люк открыт. Выходишь ты наружу.
Недостижимый купол потолка, словно окаменевшее небо. Километры инфраструктуры, скромные на вид дома, прилепившиеся к стенам, залезающие друг на друга. Военная база, вжимающаяся в одну из огромных стен. Стрекозы. Боевые танки класса "Витязь". Шагающие танки, вооруженные тесла-пушками. Стройные ряды автомашин и бронетранспортеров. Бойцы в шлемах, с автоматами на плечах, занимаются строевой подготовкой. Толстый бетонный забор отделяет базу от остальной части города. Нет, не города. Города. Не врал Яков. Правду говорил.
- Новая Москва, Жилин. Не доводилось тут бывать, ха? - говорит командир, снимая маску. Обезображенное ожогами и шрамами лицо, искореженный нос, оголенная под щекой металлическая челюсть, хромированные ходовые части. И глаз. Красный, словно горящий рубин, заключенный в оболочку из темного металла. Сжимается, разжимается искусственная мышца. Следит за тобой. Словно ариец. Словно вражеский солдат с красными окулярами-глазами.
- Ступай.
Проводят тебя. Заводят в основное здание, ведут по ступенькам наверх, по коридорам бетонным, мимо железных дверей кабинетов, мимо снующих туда-сюда людей, мимо солдат с автоматами, охраняющих помещения и лестничные пролеты. В левое крыло. В одну из камер глухих. Три на три метра. Вытяжка над койкой, прямо из стены выходящей. Умывальник, туалет. Тошнотворная зелень толстых бетонных стен. Клацнул замок, вытащил охранник ключ. Ушел. Тишина.

Не закончились еще злоключения. Сколько еще предстоит? Как доказать подозрительным безопасникам, что ты не шпион и не засланец?
С другой стороны - койка. Непродуваемые стены, вода из умывальника вволю, и настоящая койка!
Жилин почувствовал, что урывки сна на холодном полу пещеры, а потом под сугробом - не считаются. Лег на койку, на раздеваясь, только сапоги снял. Свернулся клубочком, насколько ширина позволяла. Подумал сонно, что делать все равно нечего. Пока не придут. Пусть будят тогда.

Сон. Настолько реальный, живой и эффектный, насколько это вообще возможно. Пламя, пляшущее искрами в глазах. Раструб огнеметный, длинный толстый гофрированный шланг, сосущий керосиновую кровь из металлического баллона с высеченными буквами, сияющими полированной медью: "Brennbar". Пламя, сверкающее на черном шлеме, танцующее рыжими чертиками на огнеупорном кожаном пальто, на начищенных до ослепительного блеска сапогах с тяжелыми стальными носами. Пламя играет, танцует, лижет тела, одежду, кожу, плоть и волосы, шипит влага, щелкают и взрываются патронные ленты, тлеет мех, трещит дерево, плавится металл, и ночь горит ярко-красными, золотыми и рыжими огнями, а вокруг клубится тьма, разгоняемая полыханием мировых костров, вдыхающая запах тлена, дыма, вдыхающая проклятые души умерших. Смыкается черным непроницаемым мраком, и горят в нём глаза - ярко-красные, как то пляшущее пламя, глаза - немигающие, всевидящие. Они, казалось, смотрят на тебя даже сейчас. Смотрят и видят твоё нутро, пробивают насквозь, заставляя всё твоё существо мелко дрожать.
Ты открываешь глаза. Что-то мешает думать, трезво оценивать ситуацию, реальность и твоё место в ней - наверное, резкая боль там, где должен быть шрам еще новый совсем, на затылке. Тот, из-за которого ты, предположительно, потерял память свою. Кусок её. Или всю, без остатка.
А еще мешает дверь тяжелая, распахнутая настежь. Не вписывается совсем в понятие "безопасности и изоляции". Как и труп, распластанный на бетонном полу. Охранник. Вернее, его останки жалкие, истрёпанные.
В руке уцелевшей, мертвенно-бледной - пистолет.

Ужас.
Свет. Желтые отсветы на черном.
Звук. Шипение и треск.
Запах. Жареное мясо и удушливый дым.
Острая боль в затылке даже обрадовала, вырвав из объятий кошмара. Наверное, повернулся неудачно (или удачно!) во сне. Однако же, могли бы и к врачу отвести, а не оставлять так в камере... Черт, как же болит-то.
Жилин заворочался, едва не упал с узкой койки, рефлекторно раскрыл глаза - и сон мгновенно улетучился.
Опять. Второй раз. И суток не прошло после первого. Снова Илья просыпается рядом со следом прошедшей мимо смерти.
Но здесь? В самой глубине набитой вооруженными людьми крепости? Как? Кто? Что?
У Жилина похолодело в груди. Не банальная боязнь опасности, а древний, сверхъестественный страх не неизвестного даже - непознаваемого.

Илья осторожно сел на койке и сунул ноги в сапоги. Встал, стараясь ступать потише. Приблизился к мертвецу, стараясь не показываться потенциальному наблюдателю в коридоре. Что тут произошло?

В гимнастерке разорванной светло-бежевого цвета, заляпанной кровью густой и будто бы черной. Левая половина грудины и живота словно откушена огромным жадным беззубым ртом - ровно так, сглажено. Видел ты такое. Руки заметно подрагивают. Воспоминания какими-то куцыми обрывками проносятся. Вспышка энергетическая, превращающая боевой тесла-костюм, новейшую разработку советских умов, в металлический неподъемный гроб с катушками на спине, с корчащимся в агонии человеком, запертым внутри машины, сплавленной и сожженной плазмой. Вспышка, которая разрывает человека пополам, словно и не человек это вовсе, а пластилиновая фигурка. Кожа, кости, мускулы - да чего уж там, бетон и сталь не помеха. В прах, в пыль, в слизь полужидкую всё превращается.
Обрывки видений.. И.. что самое странное.. Моцарт. Классическая музыка, с хрипцой, характерной для военных звуковых машин. Смерть и разрушение, зеленые всполохи за толстыми перегородками, рокочущий многоствольный пулемет, жужжание электродвигателя, вращающего зенитное орудие вокруг своей оси, огонь, огонь, пыль, смерть. И Моцарт. Лицо.. типично арийская внешность.. какой-то.. странный, глупый, страшный сон..
Недавно парень убит. Еще остыть не успел. Кровь на зубах обагренных, на губах тонких, искривленных в немом крике, застыла кляксой скользкой, темно-красным пятном, ползущим по щеке и шее на пол и плавно превращающимся в лужу. Две гильзы рядом лежат. И тишина. А где-то в голове, словно эхом каким-то - Моцарт.. откуда, почему?.. Серенада его.. маленькая.. ночная..

Мысль проносится невпопад - должно ведь быть мерзко. Брезгливость должна быть, отвращение какое-то. А нету. Может, тогда, раньше, было. В те времена, обрывки которых всплывают в памяти, как куски пены в чане биореактора, и как куски пены расползаются в ничто. А сейчас будто перегорело что-то. Не срабатывает больше.

Накатило странное спокойствие. Фаталистическое умиротворение человека, от которого ничего не зависит. Последние пару дней (единственные пару дней?) убедили Жилина в этом. Что он не имеет власти над своей жизнью. Что ни делай, выйдет так, как на роду написано.

Это, правда, не повод ничего не делать.
Илья подобрал пистолет, отер с рукояти налипшую кровь прямо о гимнастерку погибшего, выщелкнул магазин, проверил количество патронов. Поглядел в один конец коридора, в другой. Прислушался. Подумал, и ощупал еще карманы мертвеца. Вдруг что-нибудь полезное найдется.

Пистолет. Макаров модифицированный. Слабенький, маломощный такой, стандартной сборки, с магазином без двух патронов. Значит, успел парень пострелять в своего убийцу, но, по всей видимости, - помимо одной липкой лужи, следов крови больше не наблюдалось, - без особого результата. В карман гимнастерки руку запихал, нащупал еще одну пластинку магазина - полный, девять патронов плотно сидят в своей металлической коробочке, дожидаясь сигнала.
Прислушался, еще раз. На этот раз - прогнав все мысли, все сны и видения прочь. И Моцарт вдруг растворился. Исчез. Пропал. Тишина. Абсолютная. Как в могиле.
Путь помнишь. Как вели тебя к камере, знаешь. Найдешь. Сейчас вперед, потом налево, там вниз по лестнице, три пролета. Направо. И налево. И выход будет.

Тихо. Очень тихо.
Не катятся по бетонным коридорам отзвуки далекой стрельбы, не доносятся команды, мат и дикие вопли. Не стучат дробно бегущие ноги, не гупают мерно сапоги истребителей. Ничего не происходит. По крайней мере, в относительной близости.

Значит, все уже закончилось?

И еще одно волнует: кто открыл дверь камеры и зачем?
Солдат, что мертвым перед ней лежит? Но он стрелял. Стрелял наверняка в нападающего. И дверь должна была уже быть открыта. А Илья не слышал ничего.
Тот, кто убил его? Но зачем? И почему Илью не тронул?

Жилин вздохнул. Слишком много вопросов без ответа накоплено. К черту их. Подумать можно будет потом. Что делать теперь?
Илья помнит дорогу обратно. К выходу. Но там - холод. Голод. Мутанты, истребители, танки чертовы летающие.
Здесь, внутри, правда, тоже черт-те что творится. Но зато есть шанс найти что-нибудь полезное. Одежду. Пищу. Снаряжение. А там можно и наружу, если надо.

Жилин поставил пистолет на предохранитель, засунул в карман, запасной магазин - в другой, и зашагал по коридору.

Камеры. Крепкие двери распахнуты, кое-где - выбиты, вырваны с петлями, а внутри - пустота, перевернутая койка, опрокинутый стул, радиоприборы какие-то, лампа на столе горящая, стакан крепкого сладкого чая, ложечка, портрет генсека С. Л. Берии на отвратительно-зеленой бетонной стене. Дальше, вперед по коридору, следующая комната, следующая. Где-то пустая комната, и стол тоже пустой, внутри - бумаги какие-то, какие-то планы, теория, исписано всё шифровками, сводки с фронтов, о которых ты никогда не слышал, позывные, которые тебе неизвестны. Всё какое-то.. иное.
Дальше.
Дальше коридор кончается.
Дверь. Металлическая. Как в бункерах. Приоткрыть её осторожно. Приоткрыть, чтобы увидеть громадный пролом во внешней стене, разваленную напрочь лестницу, осколки бетонные и голый каркас; приоткрыть, чтобы увидеть тот самый Город, или уже не тот самый - чтобы холодком обдало, чтобы звуки дошли до твоих ушей - до боли знакомые, те самые звуки.

Свист снарядов, которыми плюется шагающий на двух ногах-платформах темно-серый танк с наброшенной на корпус белой маскировочной сеткой, с черными крестами на металлических плитах брони. Грохот разрушающихся построек, надсадный титанический скрип балок и перекрытий, рушащихся под ударами фугасов, рокот пожаров, дым и смог, вздымающийся до самого потолка Города, затмевающий всё вокруг - и вспышки эти, ярко-зеленые, изумрудные вспышки плазменных винтовок, посвистывания сервомоторов и жужжание электродвигателей, и резкие громовые перекаты свинцовых ливней, обрушиваемых на безвинных жителей, может быть, последнего Города на всей Земле...

Шар. Раздутый черный шар с большим плоским экраном, с трубками и антеннами, с двумя тонкими, словно когти-крючья, манипуляторами и антигравитационным хвостом-репульсором. Он включает небольшой, но мощный источник света, освещая холодный, густо насыщенный едким дымом воздух прямо перед собой, тяжко взбираясь на высоту, подлетая всё ближе и ближе к твоему укрытию.
- Герр Жилин! - вдруг доносится из недр шара искаженный техническими помехами голос со слабым немецким акцентом, а на плоском экране появляется лицо - бесконечно знакомое мужское арийское лицо, правильное лицо, которое ты знал и помнил, но почему-то забыл. А на лице - знакомая улыбка. Тошнотворно-сладкая.
- Я вижу, вы уже пришли в себя! Отличная работа, не правда ли?

Комната за комнатой. Ни одного человека. Только следы их пербывания, совсем недавнего, но сейчас все равно что как древняя история. И тишина. Жилину начало казаться даже, что он так и будет до скончания времен бродить по беззвучным коридорам и видеть следы людей, которые ушли вот буквально только что, мертвые свидетельства прежней жизни.

Но за очередной дверью жизни оказалось вдоволь. Только чужой, чуждой жизни, той, быстро переходит в смерть. Жилин испытал порыв немедленно закрыть дверь, отрезать грохот и гром, запереться в тишине пустых комнат.
Но нельзя. За этой дверью - единственный путь наружу.

Жилин постарался разобрать что-нибудь в мещанине обломков лестницы. Моежнт быть, там можно пробраться как-нибудь, вверх или вниз или куда-нибудь. И тут - шар.

Мерзкая машина, немедленно узнаваемое творение тех, кто гнал Жилина в его снах и наяву. Илья отпрянул вглубь коридора и потащил из кармана пистолет. Но появилось лицо, и рука Жилина напряженно замерла.

Знакомое лицо. Почему? Почему?? Откуда? Почему знакомый голос обращается к нему из недр вражеского механизма? О чем говорит?

- Кто вы? - напряженно спросил Жилин, медленно поднимая пистолет двумя руками.