Шанхай 1935 | ходы игроков | Флэшбек Чжао Инь

2.02.1935 16:54
Шанхай, Международный сеттльмент,
Вэйхайвэй-роад, квартира Ли Сю

За окном не смолкал треск хлопушек, который должен был усилиться ещё более к вечеру, а ночью и вовсе превратиться в безостановочную канонаду. Двери квартир, забитых новогодними подарками магазинов и зарезервированных на неделю вперёд ресторанов были украшены картинками няньхуа с изображением символа наступающего года — деревянной свиньи, а по бокам дверей везде были расклеены продолговатые красные плакаты чуньлянь со стихотворными пожеланиями счастья, удачи и богатства. По улицам, завешанным красными бумажными фонарями и гирляндами, уже какой день ходили пышные маскарадные процессии с актёрами, обряженными в пёстрые костюмы демонов, которых в эту предпраздничную пору всем миром полагалось изгонять. И не только китайцы, но даже многочисленные шанхайские иностранцы, для которых этот праздник был чужим, тоже проникались атмосферой, складывали в праздничном приветствии ладони и поздравляли друг друга — чуньцзе куайлэ, ваньши жу-и! С Новым годом, пусть исполнится десять тысяч ваших пожеланий!

Этот Новый год был важен для Чжао Инь. В отличие от прошлого праздника, который она, как и полагается незамужней девушке, провела в кругу семьи с родителями и сестрой, в этот раз Ли Сю объявил, что готов взять её с собой в дом своего отца, господина Ли Дуна, где соберётся вся большая семья Ли, перебравшаяся в Шанхай откуда-то из глухой северо-западной провинции Ганьсу. Конечно, родители Чжао Инь, узнав о том, что в этот раз дочь не встретит с ними Новый год, испытывали противоречивые чувства — с одной стороны, китайский Новый год всегда был временем, когда семье полагалось, пусть и на короткий срок, но собраться вместе, и отсутствие дочери за праздничным столом в бедном одноэтажном домике на окраине Шанхая вряд ли могло обрадовать стариков, но с другой стороны, приглашение отпраздновать Новый год в богатой семье Ли практически убедило родителей Чжао, что дело с замужеством их дочери можно считать решённым.

Ли Сю, уже готовый выезжать, нетерпеливо поджидал Чжао Инь за дверью. Обычно Ли Сю предпочитал европейские костюмы, но в этот раз надел чёрный долгополый чаншан:

Видимо, это было сделано в угоду вкусу его отца, человека весьма консервативных взглядов. В китайском платье была и Чжао Инь, только вчера доставленном из ателье шёлковом ципао, также достаточно консервативном — доходящим до щиколоток и с длинными рукавами:

И ещё в картонной коробке, в которой лежало платье, лежала пара серёжек с изумрудами — прямо так, на шёлке, без всякой коробки. А рядом с серёжками лежал небрежно заполненный рукой Ли Сю чек на оплату ещё одного года обучения в университете святого Иоанна — две тысячи долларов. Ли Сю не говорил ни слова о том, собирается ли он платить за следующий год, и обрывал все расспросы коротким «Поглядим». И вчера, вручив Чжао Инь коробку с платьем, серьгами и чеком, тоже не сказал ни слова.

Чжао Инь сидела перед зеркалом, прихорашиваясь, а Ли Сю нетерпеливо мерил шагами прихожую. Вдруг из-за двери раздался телефонный звонок. Ли Сю взял трубку.
— Вэй?* Цао? Здравствуй, Цао, — услышала Чжао Инь голос Ли Сю. — Чуньцзе куайлэ, ваньши жу-и, — ответил Ли Сю на поздравление Цао Хуэя, одного из его подручных. Худощавый молодой человек Цао Хуэй был неприятным типом: нервным, вёртким, с суетливыми движениями и свойственным его кругу людей отсутствием всяких манер. — А, с этими русскими? — продолжил Ли Сю. — Ну и что? Продать они согласны? Что, за пятьсот долларов? Скажи им, что за пятьсот долларов я могу купить всю их семью, хотя я сомневаюсь, что она столько стоит. Пускай соглашаются на двести, а если не будут соглашаться, то сам придумаешь, что с ними делать. И вообще отложи это всё на пару дней, праздник на дворе. Вы там с парнями сами-то собираетесь? Братья Бай, да, я знаю, что они домой уехали. А сам что не уехал? А, ясно. Ну, удачно отметить.

Ли Сю положил трубку. Разумеется, говорил он о своих делах с бриллиантами. Чжао Инь знала, что он по дешёвке скупает драгоценности, в основном у русских эмигрантов, которые несколько лет назад, после захвата японцами Маньчжурии, тысячами хлынули из Харбина в Шанхай. Какой-нибудь разорившейся русской графине, вероятно, принадлежали и серьги с изумрудами, украшавшие сейчас Чжао Инь.

В дверь раздался нетерпеливый стук.
— Инь, скоро ты там? — крикнул Ли Сю. — Машина ждёт!

Инь отложила пудру, поднялась и вышла из комнаты, подхватив пакет с приготовленным для господина Ли подарком.

- Я готова, - коротко сказала она, направляясь к двери.

В последнее время в ней росла тревога - за себя, за отношения с Ли Сю, за собственное будущее. Равнодушие юноши, ставшее привычным за прошедшие два года, всегда оставляло место сомнению, как скоро ему наскучит живая игрушка. И его нежелание говорить об обучении... Какие бы чувства ни удерживали Чжао Инь в этом доме, они оставляли место расчёту - а без помощи Ли Сю она не сможет закончить университет.

Приглашение в дом отца было ответом на чувства девушки - не только родители Инь верили, что это о многом говорит; подарок Сю - ответом на её расчёт. Сейчас, впервые за несколько недель, Инь испытывала спокойствие - и благодарность за это спокойствие. Небрежность Ли Сю виделась не более чем внешней, и в новый 1935 год можно было смотреть без страха.

Инь обулась и взяла с вешалки пальто.

Телефонный разговор она никак не прокомментировала. Девушка никогда не вмешивалась в дела Ли Сю и даже не показывала, что вообще слышит, о чём он говорит со своими людьми.

Ли Сю подал Чжао Инь пальто и шляпу, пропустил за дверь, и молодые люди спустились вниз, где их уже поджидал «пежо» Ли Сю:

У машины, поджидая начальника, стоял Си Юань, высокий улыбчивый парень в потёртой кожаной отороченной мехом куртке, какие носят лётчики. Его Чжао Инь видела нечасто — обычно машину Ли Сю водил другой его подручный, Яо Пэнь, но он, видимо, тоже уехал отмечать праздник с родными, и поэтому его подменял Си Юань, которому ехать до дому было далеко — в Шанхай он перебрался аж из самой Маньчжурии, где жил где-то близ границы с Советским Союзом, пока в Маньчжурию не пришли японцы. И, наверное, поэтому привыкший к снежным зимам и холодам Си Юань сейчас радостно щурился, глядя на спускающийся с неба снежок, — в субтропическом Шанхае снег выпадал дай-то Бог, чтобы пару раз за всю зиму.

— Господин Ли, госпожа Чжао, — Си Юань с поклоном открыл заднюю дверцу машины, — чуньцзе куайлэ, гунси фацай. Это выражение было ещё одной устойчивой формулой поздравления с китайским новым годом и означало «разрешите пожелать вам богатства».
— Гунси фацай, — откликнулся Ли Сю. — Держи, — Ли Сю вытащил из кармана и протянул Си Юаню красный конвертик хунбао — в таких китайцы дарили друг другу деньги, которые в Китае, в отличие от других стран, считались не только приемлемым, но и очень подходящим видом подарка. Разумеется, как заботливый начальник, Ли Сю не мог не раскошелиться на пару десятков долларов в красных конвертиках для каждого своего подчинённого.
— О, спасибо вам, господин Ли, — Си Юань заглянул в конвертик, благодарно поклонился и сунул его в карман.
— На Харбин-роад, — объявил Ли Сю, усаживаясь на заднее сиденье.

Машина поехала по припорошённым лёгким снежком празднично украшенным улицам Шанхая и уже скоро свернула на центральную улицу города, Нанкин-роад, с её увенчанными шпилями многоэтажными универсальными магазинами и дорогими жилыми домами:

Один многоэтажный жилой дом на перекрёстке, на котором по сигналу регулировщика остановилась машина, был весь в бамбуковых лесах — видимо, здесь шли работы по отделке фасада. Ли Сю показал на здание рукой в перчатке:
— Видишь? — обратился он к Чжао Инь, — Дом обещают сдать к апрелю. Тогда мы с тобой в него и въедем. Все магазины близко, тебе будет очень удобно.

Да, об этой новой квартире в «Хардун-билдинг» на Нанкин-роад Ли Сю любил говорить, обсуждать с Чжао Инь её будущую отделку и мебель, рассказывать, как удобно Чжао Инь будет ходить за покупками и в театры. Квартира на Вэйхайвэй-роад тоже была хороша, но, конечно, не могла сравниться с квартирой на самой дорогой улице во всём Китае (а то и во всей Азии).

Регулировщик свистнул, и машина в окружении других машин, рикш и велосипедов поехала дальше, свернула на набережную Бунд,

по мосту Гарден-бридж пересекла речку Сучжоу-крик и поехала по району Хункоу, который иностранцы иногда называли «маленький Токио». Здесь проживала японская диаспора, насчитывающая несколько десятков тысяч человек, и потому над многочисленными японскими лавками и ресторанами виднелись вывески на японском языке, а многие окна были украшены флагами с Восходящим солнцем.

Машина проехала мимо камня, отмечающего границу Международного сеттльмента, и выехала в китайскую часть города. Японская колония продолжалась и здесь, но вид города отличался от Сеттльмента — тут и там попадались следы трёхмесячной войны с японцами, прогремевшей в китайской части Шанхая в 1932-м году, — то обнесённое забором обрушенное крыло здания, то трещина по фасаду, а то заштукатуренные выбоины от пуль на каменных оградах. И всё-таки люди и тут радовались празднику — с края перекрытия третьего этажа, опасно нависающего над грудой кирпича, оставшегося от обрушившегося крыла здания, мальчишки бросали петарды; прямо поверх трещины в фасаде был наклеен большой плакат с изображением бога богатства Цайшэня; а мимо забора с щербинами от пуль, стуча в барабаны и треща трещотками, шла весёлая процессия, во главе которой десяток молодых людей поднимали на палках длинного тряпичного дракона.

Наконец машина остановилась перед обитыми железными полосами воротами в высоком каменном заборе, за которыми высился трёхэтажный особняк, к широкому крыльцу которого вела обсаженная пальмами аллея. Крыльцо дома, по обеим сторонам которого стояли крупные каменные львы, было украшено перевязанными красными лентами сосновыми ветками — обычно в южном Шанхае ими дом не украшали, но семья Ли переехала сюда с севера и, видимо, держалась своих традиций. На крыльце гостей встречала полноватая женщина лет около шестидесяти с широким крестьянским лицом, одетая в ципао — ещё более консервативное, чем у Чжао Инь, не облегающее фигуру, а просторное, из плотной подбитой ватой ткани и с рукавами, опускающимися ниже кистей.

— Тётя Айшунь! — радостно воскликнул Ли Сю, вылезая из машины.
— Сю! — воскликнула женщина. Ли Сю стремительно взлетел по ступенькам крыльца, будто собираясь обнять тётю, но на последней ступеньке резко остановился и вместо объятий отвесил тёте глубокий церемонный поклон. Тётя Айшунь засмеялась.
— Чуньцзе куайле, Сю! — поприветствовала племянника женщина.
— Ваньши жу-и, тётя Айшунь, — откликнулся Ли Сю. — Позволь тебя познакомить… — Ли Сю обернулся и раскрытой ладонью показал Чжао Инь подняться к нему. — Это Чжао Инь, ты, конечно, слышала про неё от отца.
— Конечно, слышала, — кивнула тётя Айшунь, глядя на Чжао Инь. — Вы очень красивая, госпожа Чжао.
— Инь, это моя тётя Ли Айшунь, — обернулся к Чжао Инь Ли Сю.
— Как красиво вы вместе выглядите, — умилённо покачала головой Ли Айшунь, ответив на поклон Чжао Инь своим лёгким поклоном. — Но полно нам на холоде стоять, полно! Проходите внутрь, мы как раз собирались начинать лепить пельмени!

Совместная лепка пельменей в новогодний вечер была одной из самых сильных и символичных традиций китайского народа — напоминающие по форме слиток серебра пельмени считались в Китае символом богатства в наступающем году, а совместная их лепка означала поддержание и укрепление связей в семье. В Шанхае, как и вообще на юге Китая, вместо пельменей всей семьёй, как правило, лепили рисовый пирог — и именно этим, наверное, сейчас занимались родители и сестра Чжао Инь.

Вечереющий Шанхай щедро плеснул в лицо девушке холодным воздухом и праздничным шумом.

— Гунси фацай, — эхом откликнулась Инь, садясь в машину. Предстоящее знакомство с семьёй Ли Сю её тревожило. Инь смотрела в окно на проезжающие улицы, пытаясь отвлечься от тяжёлых сомнений и нервного беспокойства.

— Дом обещают сдать к апрелю. Тогда мы с тобой в него и въедем. Все магазины близко, тебе будет очень удобно.
А университет будет вдвое дальше. И возвращаться Инь теперь будет позже. Неужели Ли Сю и правда думает, что магазины ей важнее?

— Это замечательный дом, — улыбнулась девушка, — И это самое сердце Китая.

Глупая мысль. Конечно, Ли Сю и вовсе об этом не думает. Ему всё равно, за что его девушка будет любить новую квартиру. Он даже не сомневается, что Инь должна быть счастлива туда переехать. Это просто ещё один повод насладиться выгодным приобретением.

По крайней мере, Ли Сю вообще берёт в расчёт её чувства. За время, проведённое с ним, девушка научилась ценить каждое мимолётное проявление интереса к ней, в минуты отчаяния перебирая их в памяти, как нищий перебирает накопленные медяки.

Иногда ей казалось, что всё должно быть как-то по-другому. Что мужчина должен иначе относиться к любимой женщине. Что многие женщины живут совсем не так. Иногда она думала, что эти женщины живут с другими мужчинами, а она, Чжао Инь, живёт с Ли Сю, и любит именно его, со всеми его недостатками. Иногда это даже помогало.

...Особняк Ли Дуна был красив. Чжао Инь вышла из машины и остановилась, любуясь открывшимся видом. Ею внезапно овладела атмосфера праздника, детское чувство, память о подарках, которые все восхитительны, когда тебе ещё нет и восьми лет, о семейных вечерах, ожидание чуда и сказка, которая заглядывала в окна глазами тряпичных драконов. Девушка поднялась на крыльцо и дважды поклонилась Ли Айшунь: сперва почтительно и низко, здороваясь, а затем коротко и с улыбкой, благодаря за комплимент.

Тётя Айшунь, мелко семеня изуродованными традиционным бинтованием ступнями, повела Ли Сю и Чжао Инь через украшенный всё теми же сосновыми ветками и картинками няньхуа светлый холл, где прислуга приняла их верхнюю одежду, а оттуда в гостиную на первом этаже, застеклённым эркером выходящую в заснеженный классический китайский садик с выложенным плиткой озерцом, павильоном под крышей над покрытыми красным лаком деревянных столбах и обточенными ветром декоративными камнями причудливой формы — может быть, садик был не так изыскан, как знаменитые сады соседнего города Сучжоу, но уж во всяком случае он старался им подражать.


А в самой гостиной стоял большой овальный стол, сейчас покрытый красной скатертью, на которой были разложены доски с раскатанным тестом и стояли миски с мясным, рыбным и грибным фаршами. Вокруг стола сидели около пятнадцати человек — мужчины, женщины и один ребёнок — лет пяти от роду, тоже неумело лепивший пельмени. Мать ребёнка, женщина лет тридцати-тридцати пяти, наклонилась к сыну, помогая ему справиться с тестом. В гостиной шла оживлённая дружеская беседа.

Никого из присутствующих Чжао Инь не знала, но сразу поняла, кто из них Ли Дун — им не мог быть никто кроме этого высокого сухого седовласого господина лет шестидесяти в расшитом золотыми драконами халате, круглой шапочке и очках в тонкой оправе. По правую руку от Ли Дуна сидел полноватый румяный мужчина в чёрной с красным рубашке на завязках.

На вид ему было лет тридцать, и судя по всему, это был любимый старший сын господина Ли Дуна, Ли Нинли, о котором Ли Сю частенько упоминал, как Чжао Инь казалось, с плохо скрываемыми завистью и неприязнью. По левую же руку от Ли Дуна сидели две богато одетые женщины, обе на вид около тридцати-тридцати пяти лет. Разумеется, это были теперешние две жены господина Ли, о которых Ли Сю также упоминал, но имён не называл. Мать Ли Сю, как Чжао Инь знала, умерла, когда Ли Сю ещё и десяти не было, а мать Ли Нинли до сих пор жила где-то в провинции Ганьсу.

Господин Ли Дун отложил готовый пельмень в аккуратный ряд таких же, поднял взгляд на вошедших в зал и снял очки. Ли Сю сложил ладони в традиционном новогоднем приветствии и глубоко поклонился отцу, а затем взял ладонь Чжао Инь в свою и пошёл к отцу. Похоже, что Ли Сю нервничал — во всяком случае, в поклоне его не было и следа той беззаботной весёлости, с которой он приветствовал тётю Айшунь.

— Чуньцзе куайлэ, ваньши жу-и, — формальным тоном поприветствовал он отца, подойдя к столу. — Я счастлив возможности провести этот праздничный вечер с вами, отец, — добавил Ли Сю. Ли Дун, внимательно выслушав сына, согласно покачал головой. Чжао Инь заметила, что Ли Нинли, не отрываясь от лепки пельменя, внимательно наблюдает за братом.
— Ваньши жу-и, Сю, — не вставая из-за стола, откликнулся Ли Дун и похлопал сына по предплечью вымазанной в муке ладонью. На чёрном чаншане Ли Сю остались белые пятна муки. Несколько мгновений отец и сын молчали, отец — внимательно глядя на сына и, видимо, ожидая от того каких-то слов, а сын — видимо, не зная, что сказать. Наконец, Ли Сю обернулся к Чжао Инь, и вслед за сыном и Ли Дун окинул девушку оценивающим взглядом, выдающим в нём то, что, несмотря на седины под расшитой бисером шапочкой и морщины на лице и руках, к женской красоте старший господин Ли всё-таки остался неравнодушен.
— Отец, позвольте представить вам мою спутницу Чжао Инь, — сказал Ли Сю. Ли Дун снова покачал головой и неожиданно мягко, по-отечески улыбнулся Чжао Инь.
— Добро пожаловать в мой дом, Чжао сяоцзе*, ваньши жу-и, — сказал он, помолчал и добавил. — Вас не обижает Сю?

Роскошная жизнь в роскошном доме. Вот что видела Инь, проходя через холл — роскошную жизнь в роскошном доме.

Семью Чжао никак нельзя было назвать богатой. Нет, они не бедствовали и не считали каждый цент, но никогда не смогли бы сами оплатить обучение дочерей. Не говоря обо всех остальных бессмысленных радостях высшего света.

Жизнь в иезуитской школе тоже могла быть какой угодно, но уж точно не роскошной. Дисциплина? Да. Хорошее образование? Несомненно. Привычка к аскетизму, однако отнюдь не любовь к нему. А потом — Французская концессия, женщины в дорогих мехах, мужчины, считавшие её месячный заработок скорее шуткой, чем деньгами, вино, смех, запах дорогих сигарет, они проходили мимо, а Чжао Инь провожала их заученной улыбкой. И всем им легко, без усилий доставалось то, ради чего она работала с утра до ночи, ни на шаг не приближаясь к цели. Девушка чувствовала зависть и отчаяние.

Ли Сю был её пригласительным билетом в этот мир. Красивый юноша, позволявший себе тратить на любовницу больше денег, чем её родители заработали за всю свою жизнь. Дорогая квартира. Престижный университет. Наряды, украшения. Роскошь. Всё это — в обмен на свободу. Чжао Инь до сих пор не могла ответить себе, готова ли она заплатить эту цену.

На любовницу, мысленно повторила девушка. Кто она сегодня в этом доме - невеста или любовница? Волнение Ли Сю усилило её тревогу. В происходящем будто имелся второй смысл, и об этом знали все, кроме неё.

Ли Дун, Ли Нинли и Ли Сю, догадалась девушка. Отец и два сына. Треугольник сегодняшнего вечера. Остальные — только наблюдатели. И она — в качестве нового аргумента.

— Чуньцзе куайлэ, ваньши жу-и, — в тон Ли Сю откликнулась девушка, церемонно кланяясь хозяину дома, — Я счастлива разделить этот вечер с вами, — и, улыбнувшись в ответ на вопрос Ли Дуна, добавила, — У вас очень красивый дом.

Ли Дун согласно кивнул в ответ на комплимент Чжао Инь.

— Так садитесь, садитесь, — показал он Ли Сю и Чжао Инь на пустующие два стула слева от двух жён Ли Дуна. Ли Сю сел справа, рядом с женой Ли Дуна. Чжао Инь заняла место между Ли Сю и господином лет за тридцать в чёрном чаншане. Этот господин выглядел как типичный китайский бюрократ — это было видно и по его лишённому выражения лицу, с тщательно зализанными на пробор жидкими волосами, и по железным круглым чёрным очкам на носу, и по его важному виду, который господин сохранял даже при таком, казалось бы, не располагающем к важничанью деле, как лепка пельменей. По левую руку от господина сидела его жена, а рядом с ней — примеченный до того Чжао Инь ребёнок.
— Привет, Мячик! — наклонившись, Ли Сю вполголоса поприветствовал господина.
— Привет, Сю! — улыбнувшись, откликнулся господин.

Так вот, значит, кто это был! Двоюродный брат Ли Сю Тао «Мячик» Чжуси — чиновник китайского Бюро по борьбе с опиумом. Название этой организации не могло обмануть Чжао Инь — в Шанхае все знали, что государственная структура, называемая «Бюро по борьбе с опиумом», была ни чем иным, как прикрытием для главного китайского опиумного дельца Ду Юэшэна*, с помощью которой он боролся со своими врагами и продвигал свои интересы.

О Мячике Чжао Инь тоже слышала от Ли Сю. Например, то, что Мячиком его прозвали из-за необычайной гибкости в вопросах лояльности — Тао Чжуси, по уверениям Ли Сю, менял покровителей, как теннисный мячик перелетает с одной стороны корта на другую — только головой успевай вертеть. Сейчас Мячик устроился одновременно под тёплым крылом Большеухого Ду и другим тёплым крылом своего дяди Ли Дуна, а завтра — кто его знает, что будет завтра?

— Здравствуйте, госпожа Чжао, — не спуская улыбку со своего рыбьего лица, обратился Тао Чжуси к Чжао Инь. — Гунси фацай.
— Я хочу сказать, что Чан Кайши в последнее время выглядит достаточно беспомощным, — видимо, продолжая начатую ранее беседу, подал голос человек, сидящий за столом напротив Чжао Инь, по правую руку от спутницы старшего брата Ли Сю. Этот господин лет сорока-пятидесяти, с седыми бровями и бородкой на лысеющем черепе, обращался к господину Ли Дуну.
— Да, в последнее время он сдал, — согласно кивнул Ли Дун, занятый лепкой очередного пельменя.
— О чём вы говорите, дядя Фэн? — обратился к этому господину Ли Сю.

Видимо, это был Ли Фэн, младший брат Ли Дуна, коммерческий директор банка Нинбо, один из ближайших сподвижников главы семейства Ли.

— О политике, — коротко ответил Ли Фэн.
— Ведь ты не занимаешься политикой, Сю? — подал голос старший брат Ли Сю Ли Нинли.
— Нет, нет, — сказал Ли Сю. — Я терпеть не могу политику.
— Возможно, с возрастом ты изменишь своё отношение, — сказал Ли Дун.
— Возможно, — покорно согласился Ли Сю.

Тётя Айшунь, неслышно подошедшая из-за спины, забрала со стола пустую миску из-под фарша и отдала ожидавшей рядом служанке. Ли Дун, оставшийся без фарша, откинулся на спинку стула, оглядывая свои извалянные в муке ладони.

— Сю, а как продвигается твой бизнес? — спросил Тао Чжуси.
— О, благодарение Небу, всё отлично, — ответил Ли Сю. — Скоро мы переезжаем в квартиру на Нанкин-роад.
— Ого, — поднял бровь Тао Чжуси.
— В «Хардун-билдинг», — с видимым удовольствием пояснил Ли Сю. — Новое здание.
— Завидую… — сказал Тао Чжуси, беря новый кусок теста.

— А как у тебя дела, Нинли? — обратился Ли Сю к своему брату.
— Хорошо, — коротко ответил Ли Нинли. Ли Сю продолжал вопросительно смотреть на брата. Ли Нинли закончил лепить пельмень и положил его к остальным.
— У Нинли всё хорошо, — поспешил подтвердить слова брата Ли Дун.
— Я никогда не сомневался, что мой старший брат очень способный человек, — сказал Ли Сю.
— У Ли Нинли большое будущее, — сказал Ли Дун.
— В этом я тоже никогда не сомневался, — сказал Ли Сю.

Ли Нинли поднял на брата взгляд, в котором ощущалось чувство собственного превосходства и значимости. Ли Сю с безразличным выражением лица принялся лепить новый пельмень.

— И у тебя тоже, Сю, и у тебя тоже, — поспешил нарушить тишину Тао Чжуси, протянув руку через спину Чжао Инь и похлопав Ли Сю по плечу. На чёрном чаншане снова остался мучной след.
— Спасибо, Мячик, — улыбнулся Ли Сю, — я знаю.

Женщины за столом пока не вмешивались в разговор. Молчала и Чжао Инь, аккуратно лепя очередной пельмень и стараясь не слишком испачкать длинные рукава своего нарядного ципао. Только слушала и осторожно, почти не поднимая глаз, присматривалась к гостям. В стороне от беседы и пристального внимания, она почувствовала себя спокойнее, волнение понемногу отпустило, уступая место интересу: что за люди — семья Сю?

Или, может, её будущая семья?

Ли Нинли вызывал у девушки наибольший интерес. Если раньше она и могла заподозрить Ли Сю в излишней мнительности, то теперь видела — они на самом деле соперники. Похоже, что — за внимание отца. Ли Дун отдавал предпочтение старшему сыну, как казалось Инь, несколько подчёркнуто. Неудивительно, что Ли Сю злится.

Затем её внимание привлёк Тао Чжуси. Незаметно поглядывая на него, Инь попыталась вспомнить, как отзывался Ли Сю о своём кузене. Было похоже, что Мячик откровенно льстит юноше, и это было странно. На минуту девушка устыдилась своих мыслей. Неужто во всём должна быть выгода? Они же семья, как знать, может, Тао Чжуси испытывает искреннюю симпатию к двоюродному братцу.

Или всё же нет?

Чжао Инь попыталась вспомнить, как Ли Сю отзывался о Тао Чжуси.
«Тао ненадёжный человек, — припомнила девушка слова Ли Сю, сказанные им по телефону в разговоре неизвестно с кем, — и он очень переоценивает свои силы, думая, что может бесконечно менять стороны. Однажды Ду Юэшэну и Гу Чжусюаню надоест перебрасывать Мячика между собой, и они его просто выкинут. Если до тех пор его резиновое пузо не продырявит кто-нибудь другой».

На короткое время столовая погрузилась в молчание, пока, наконец, голос не подала одна из жён Ли Дуна — та, которая сидела ближе к мужу.

— Действительно, не всем здесь интересно говорить о политике, — эта женщина лет около тридцати пяти, с волевым непробиваемым напудренным лицом и такими же, как у Чжао, завитыми волосами, говорила на путунхуа с лёгким сужчоуским выговором. — Сю, — обернулась она, — может быть, познакомишь нас всех со своей спутницей?

То, что жена Ли Дуна назвала своего пасынка (хотя вряд ли это слово выглядело так уж уместно по отношению к человеку всего-то десятью годами младше) по имени, говорило о том, что свой статус она видит никак не ниже, чем у Ли Сю, а скорее всего — и выше. И потому такое обращение, уместное в разговоре близких людей, сейчас звучало фамильярно-покровительственно.

— Это хорошая идея, Чжэньчжу, — откликнулся со своего места Ли Дун. — Действительно, возможно, нам придётся ещё не раз справлять Новый год вместе. Сю, представь нам Чжао сяоцзе.
— Конечно, отец, — кивнул Ли Сю. — Дорогие родственники и гости дома господина Ли Дуна! — обратился он к собравшимся за столом, — позвольте представить вам Чжао Инь. Она уроженка Шанхая, ей двадцать три года, и она учится на юридическом факультете университета святого Иоанна.

— Ого! — уважительно покачал головой Ли Дун. Многозначительно поднял бровь и его младший брат Ли Фэн. Ли Нинли с безразличным выражением лица лепил пельмень. — Сю, а ведь это предусмотрительно — всегда иметь под рукой адвоката, особенно с твоей склонностью постоянно попадать в передряги.

Пожалуй, здесь Ли Дун преувеличивал. Чжао Инь, конечно, не могла знать о всех подробностях того, чем занимается Ли Сю и в какие передряги попадает, но сидеть в тюрьме ему, насколько девушка могла знать, ещё не приходилось. Да и судебных повесток в почтовом ящике Чжао Инь никогда не видела. Правда, Ли Сю говорил, что в новую квартиру на Нанкин-роад он заедет под именем Чэнь Сю, но никаких особых неудобств такой маскарад не сулил.

— Чжао сяоцзе, а на какой области права вы специализируетесь? — задал вопрос Тао Чжуси.

Чжао не понравилось, как говорят о ней. Ей вообще не нравилось то, что происходило в этот вечер. Под маской непринуждённой семейной беседы здесь будто шла непрерывная борьба за место в иерархии. Ли Дун с высоты своего трона небрежным жестом раздавал подачки.

Цена власти, подумала она. Цена богатства. Неважно, нравится тебе это или нет. Хочешь быть больше, чем Чжу* на столе — придётся бороться. Игроки прикидывают, какую комбинацию разыграть? Что ж, нужно поднять свою цену, а затем, когда момент будет подходящим, сойти со стола, присоединившись к ним. Может, не сегодня. Может, не скоро.

— Гражданское право, — слегка улыбнулась Чжао, — Так безопаснее... для всех.

— Хм, безопаснее… — задумчиво протянул Ли Дун.
— Я надеюсь, отец, что Чжао может рассчитывать на Вашу помощь в трудоустройстве после получения диплома? — подал голос Ли Сю.

Чжао Инь обратила внимание — он второй раз подряд назвал её не по имени, а формально, по фамилии. А вот к отцу он обращался с почтительным «Вы».

— Посмотрим… — не очень уверенно сказал Ли Дун.
— Мой старший брат весьма консервативен в вопросах подбора персонала, — улыбнувшись, сказал Ли Фэн. — Но нам в банке приходится придерживаться самых современных западных принципов. Как бы мы ни любили наши традиции, а конкуренция с Западом сильна, и на перевязанных ступнях нам за англичанами не угнаться.

За столом засмеялись.

— В нашем юридическом отделе работают и женщины, — продолжил Ли Фэн, — и, возможно, там найдётся место и вам.
— Об этом пока рано говорить, — поморщился Ли Сю.
— Действительно, — вмешался в разговор Тао «Мячик» Чжуси. — Чжао сяоцзе, а вы знакомы с доктором Цзинем? Он ведь тоже из вашего университета.

Фамилия Цзинь была относительно распространённой, и Чжао Инь попыталась припомнить, не знает ли она какого-нибудь доктора с этой фамилией. Не припоминалось.

— Зачем ты говоришь глупости, Чжуси, — ворчливо заявил Ли Дун. — Откуда Чжао сяоцзе знать Цзинь Го? Так ведь, доктор?
— Я действительно не имею чести быть знакомым с Чжао сяоцзе, — послышался голос от дальнего края стола. Чжао Инь обернулась. Там, почти на самом удалённом от Ли Дуна месте, сидел лысоватый интеллигентный господин лет пятидесяти в чаншане и с очками на носу. Безукоризненно правильной манерой речи и благообразным внешним видом, контрастирующим с общей значительностью остальных присутствующих за столом мужчин, он действительно походил на университетского профессора, но его Чжао Инь не знала. — Полагаю, что к счастью, ведь Чжао сяоцзе учится не на медицинском факультете, и единственным случаем познакомиться со мной для неё было бы попасть в клинику.

Ли Дун засмеялся. Улыбнулись и другие гости.

— Я и не знал, что у Вас новый личный доктор, отец, — сказал Ли Сю.
— Нет, — отмахнулся Ли Дун. — Пэн всё ещё на месте. Он сейчас уехал к родным в Ганьсу. Пэн отлично делает массаж, это правда…
— Да-да, я помню, как в детстве он мне чуть не сломал позвоночник своими железными пальцами, — засмеялся Ли Сю. — Простите, отец, я Вас перебил.
— Да, хм, — продолжил Ли Дун, — Пэн отлично делает массаж и готовит укрепляющие отвары, но с возрастом у человека появляются и иные проблемы.
— Ничего серьёзного, я надеюсь? — озабоченно спросил Ли Сю.
— Ничего, о чём стоило бы волноваться тебе, — ответил Ли Дун.
— Доктор Цзинь, — поднял взгляд от доски с пельменями Ли Нинли, — а как дела у господина Вана?

Чжао Инь заметила, что Ли Дун кинул на старшего сына неприязненный взгляд. Ли Нинли тоже это заметил и стушевался, опустив взгляд назад к доске с пельменями.

— Он передаёт семейству Ли пожелание исполнения десяти тысяч желаний в наступающем году, — любезно откликнулся Цзинь Го.
— А что за господин Ван? — поинтересовался Тао Чжуси.
— Общий знакомый, — нехотя ответил Ли Дун. — Он порекомендовал мне обратиться к доктору Цзиню.
— Просто я думал, что речь о Ван Гане, — улыбаясь, заметил Тао Чжуси.
— Не напоминай мне об этом своём Ван Гане, — отмахнулся Ли Дун. — Зачем ты только держишь у себя эту бестолочь?
— Ну, во-первых, не такой уж он и бестолочь, — ответил Тао Чжуси, — а во-вторых, вы же понимаете, что я многим обязан господину Гу…
— И в знак благодарности держишь близ себя его шпиона, — ядовито сказал Ли Нинли. На этот раз Ли Дун одобрительно усмехнулся.
— Именно так, — спокойно подтвердил Тао Чжуси.
— У всех свои методы, Нинли, у всех свои методы, — ласково обратился Ли Дун к старшему сыну.

Ли Сю играет грубо, подумала Инь. С лёгкостью отмахнулся от собственных слов, выставив Чжао разменной монетой. Или Ли Дуну нравится такая неприкрытая лесть?

Девушка молчала, только вежливо улыбнулась доктору Цзиню. Она пыталась понять, что происходит в этот праздничный вечер в этом роскошном доме. Казалось, что все здесь плетут интриги, ищут способ выбить себе место под солнцем потеплее. Но делают это лениво, грубовато, по-домашнему. Будто бы все здесь свои, и нет смысла напрягаться, максировать лесть, скрывать свои намерения.

Мельком глянув налево, Чжао вновь задумалась, что движет таким человеком, Тао Чжуси. Казалось, он поставил своей целью - сгладить все острые углы, которые возникнут в ходе беседы. Характер или мотивы?