СИС --- Ветер перемен. | ходы игроков | (завершён) Ветка: Вдохновением живём

Муза чутко уловила перемену в барде, но это не мешало ей чувствовать себя счастливой рядом с ним. Он не понёс прямого наказания, а значит всё будет хорошо. Безвыходных и не решаемых ситуаций не бывает и быть не может - так гласит основное правило муз-вдохновительниц. Лина не заметила как погрузилась в воспоминания, старые, полуистёртые картинки из прошлого закружились перед глазами и унесли с собой...

Вначале мне здесь даже понравилось.
Истертые временем скалы, повисшие в неподвижном бледно-сером воздухе. Ни дуновения ветерка, ни звука – абсолютный покой.
А мне и хотелось покоя. Я свернулась калачиком, закуталась в мягкие перышки крыльев и приготовилась уснуть в удобной ямке, будто специально для меня устроеной на поверхности уступа.
Но сон не шел. Здесь не было солнца, и не было луны. Не было дня, и не было ночи. Да и времени не было тоже. Как можно узнать, сколько прошло времени, если ничего не меняется? Если все, что тебя окружает это давным-давно потерявшие цвет каменные глыбы, поднимающиеся из ниоткуда к равнодушному, блеклому небу?
Ах, да – на скалах застыли неудачники, выбравшие, как и я, отстойник жизни. Иногда откуда-то сверху опускается бледная капля света. Снижаясь, она облекается плотью - полупрозрачной и такой же бесцветной как и все вокруг. А из плоти показываются кончики крыльев, которые выпадают из неё как нож из ножен. Только очень-очень медленно. Потом они расправляются веером и вновь прибывший, планируя неуверенно, занимает свое место на свободной каменистой площадке, чтобы погрузиться в тяжелые и бесконечные размышления. А что еще остается делать в таком месте?
Память услужливо возвращалась к тому моменту когда всё ещё было хорошо, когда не было того предательства, когда я ещё не знала о том, что он замышляет украсть мою Силу и с её помощью подчинить себе мир. Постепенно его нежность ко мне стала таять, а мне её стало не хватать. И я стала за ней тянуться. А его это начало раздражать. Баланс нарушился и все начало разваливаться, как домик из песка под занудным ливнем. А может, это был не ливень, а мои слезы?
Я плакала и не понимала, как мне жить дальше. Как вернуться из сказки, которую он мне дарил, в серые будни. Где нет его, где пусто. Как пуста моя душа, в которой не осталось ничего. Он лишил меня надежды.
Тот страшный день часто возвращается ко мне во сне. В этом сне я некрасивая. Бледное, синюшное лицо. Страшная, бурая вода глубокого холодного озера. Мама, бедная мама. Сердце рвется от жалости к ней. Она воет в голос, моя несчастная, разом постаревшая мама. На кладбище она падает на колени прямо в мокрую, раскисшую от дождя глину и тянет руки к гробу. Её оттаскивают от ямы.
А его нет. Он не пришел.
Так хочется найти его, увидеться снова, но меня отрывает и тащит куда то с огромной скоростью. Я ничего не вижу, а в ушах нарастает дикий гул.
Совершенно неожиданно темнота кончается и я зависаю в белесой пелене. Она принимает серо-голубую окраску, а я покачиваясь, как перышко, опускаюсь все ниже и ниже. А потом у меня за спиной разворачиваются легкие крылья. Я взмахиваю ими слабо, но и этого достаточно, чтобы услышать их звук за спиной, отдаленно напоминающий свист скакалки, упруго вспарывающей воздух.
Где-то очень далеко девочки прыгают в скакалки, ощущая в себе такую легкость, что кажется можно оторваться от земли, которая по весне покрывается молодой и сочной травой. А по этой траве мамы ведут смешных, неуклюжих малышей, делающих свои первые шаги в этом мире, улыбаясь и ожидая от этого мира прекрасного. И мир щедро им дарит свои краски, и звуки, и запахи. Их бесчисленное множество и картинки сменяют одна другую, как в каллейдоскопе.
Но только не для меня. Для меня все уже закончилось и я могу только сожалеть о содеянном.
О том, что уже никогда в жизни не будет у меня ни рассветов, ни закатов. Никогда я не посижу на берегу вечерней реки. Не услышу дурацких сверчков. И ветер, что шумит в листве, не коснется моего лица своим дыханием. И запаха этой молодой листвы, омытой весенним дождем, тоже уже никогда не будет.

Будет бесконечная серость с торчащими в ней зубьями скал. И выброшенные в этот остойник души, которые раньше времени простились со своими телами.
Я безумно устала постоянно кружиться в собственных мыслях, тонуть в жалости к себе и к матери, и бесконечно раскаиваться в своей глупости. И когда это кончится, я не знаю.
Время от времени один из нас отрывается от скалы и поднимается вверх. Он поднимается не по своей воле, судя по тому, что крылья его висят безвольно и с них осыпаются мелкие, легкие перышки, которые белой мукой оседают на скалах.
А потом эти крылья пропадают, словно кто-то потянув за ниточку, распускает и крылья, и того, у кого они были. Остается только маленькая светящаяся точка. А потом пропадает и она.
Наверное, когда нибудь у меня будет другая жизнь, если я до неё дотерплю. Хотя, о чем это я. Другого выхода, кроме как терпеть, все равно нет. Остается только сидеть и ждать.
Но я очень и очень сильно постараюсь запомнить, что все поправимо, кроме смерти. Пусть мне оставят это знание в следующей жизни. Пожалуйста...


Память прошлых жизней. Так или иначе она всегда где-то рядом с нами. И Лина навсегда запомнила, что всё поправимо, кроме смерти. А значит, до тех пор пока бьется её сердце и пока бард хочет быть с ней она будет бороться.

Кошка долго смотрела на него, потом протяжно мяукнула. Если бы Сириэль умел понимать кошачью речь, он услышал бы:

- Не надо клятв. Просто будь счастлив.

Стук копыт по мостовой. Тряска повозки от кривых старых камней, кои время и тысячи незнакомых ног успели истоптать. Да яркие лучи светила, освещающего окружающий мир своей безкорыстной любовью. Такая идиллия, ежели не считать того испытания, которое выпало на долю сидящих в повозке барда и его музы, ставшей не по своей воле кошкой.

Они ехали три дня и три ночи, останавливаясь на ночлег подле тракта. И возница, сидя у костра вместе с торговцами, слушал песни и рассказы барда, пока муза сидела рядом, на коленях Сириэля. Охранять повозку даже не было нужды, ибо слова трактирщика оказались правдой. Ведь благодаря стараниям местного лорда, тракт, по которому они ехали, считался самым тихим и спокойным в Империи, хотя этому способствовал ещё и нрав местных жителей.

- Подъезжаем! - проговорил возница и указал рукой на показавшиеся в трёх часах езды, первые дома, стоявшие у края града Аркольн, окружённого пахотными угодьями, на которых что только не росло, хотя товаров, что везли торговцы, там точно не было.
- Фух, успели. - облегчённо вздохнул торговец, назвавшийся Прунзиком Седьмым. И знаете, он ведь действительно подходил своему имени. Был тонкий на вид, мужичок лет тридцати, с длиннющими усами, которые частенько накручивал на пальцы. Одет он был в просторную рубаху, нелепо вылезающую из-за ярко-жёлтого жилета. Но несмотря на свой вид, он, по словам возничего, считался вполне честным торговцем.

Повозка приближалась, периодически трясясь от очередных камней под колёсами. Теперь приезжим уже виднелось небольшое поместье, возвышавшееся над остальными сооружениями, находящаяся сразу за центральной площадью Аркольна, на пути к которой они были. А чуть севернее, за градом, высилась башня, вокруг которой постоянно летали птицы. Видать башня была для них отличным местом гнездовья.

В последний день альвари отложил лютню и свирель. В последний день они ехали молча и взгляд Сириэля становился всё напряжённей и серьёзней. Под конец, он даже вытащил из ножен свой тонкий клинок и несколько раз провёл по нему точильным камнем. Альвари не очень любил оружие и обнажал его совсем немного раз после того как покинул дом, хотя прекрасно с ним обращался. Затем он проверил оставшиеся семена и разочарованно цокнул языком.
- Успели? - Недоумённо отозвался Сириэль не совсем понимая облегчение, прозвучавшее в голосе торговца. В Аркольне Сириэль не был, равно как и не был знаком со здешними местами.

Муза зашевелилась в его руках, обеспокоенно, но тихо.
Хотелось поговорить с ним, но возможности не было. Лина страдала.

- А вы не знаете? Ну что же, рад буду просветить! - сначала удивлённо спросил Прунзик, а потом накрутил в очередной раз правый ус на указательный палец и с видом серьёзного монаха, будто сам им был, продолжил, хотя глазки у него сверкали радостью - Завтра намечается ярмарка, которую проводят раз в три лета. Отличная возможность укрепить свои торговые связи, да полюбоваться ночным празднеством. Ведь обычно ярмарку проводят в праздник Огненной Кошки! Да к тому же, это редкая возможность узреть чудеса местного жреца. Он так редко покидает свою башню, что это большая редкость. Некоторые даже верят, что его появление в Аркольне приносит удачу! - это всё Прунзик говорил с почти детским энтузиазмом в глазах, пока повозка с товарами, самим Прунзиком Седьмым и Сириэлем с его кошкой, продолжала свой неторопливый ход к Аркольну. Ещё малость, и они доедут. Правда пришлось разок остановить повозку, дабы по дороге прошла мать гусыня со своим пищащим семейством. Шла она словно была дамой самых верхов аристократии и важно так гоготала. За ней шёл с десяток гусят, старавшихся во всём подражать своей мамаше.

- Я буду не я, если это не тот самый помошник, - пробормотал Сириэль, однако в его голосе не чувствовалось особой уверенности. То, что помощь можно получить в Аркольне ещё не означало, что помощь он получит наверняка. Да и этот самый Буу Фафик не являлся самым надёжным источником информации. При этом, нужно было как-то добиться расположения жреца...

Короче говоря, Сириэль слегка приуныл. Раньше он никогда не думал наперёд. Жил одним днём. Делай, что должен и будь, что будет - это было нечто вроде девиза. Сейчас же в голову лезли тысячи ненужных мыслей и их количество росло и росло по мере приближения к цели. Пожалуй, с потерей музы до него стала добираться пренеприятная мысль, что мир это не красная ковровая дорожка, по которой можно топать ни за что не цепляясь.

Интересно, у нас могут быть дети? Среди многих и многих мыслей внезапно мужчину посетила именно эта... Усмехнувшись ей, будто горькой шутке, Сириэль нерешительно провёл рукой по шерсти кошки. За последний день он прикоснулся к ней впервые. Мучительно больно было сознавать свою беспомощность и осознание собственной виды незримым барьером отдаляло его от любимой. Сириэль знал, что расшибётся в лепёшку ради того, чтобы вернуть свою Музу... Но в таком виде, в котором она была сейчас... она не вдохновляла Сириэля и, о, ужас, отдалялась... Нужно было спешить.

Свою невесёлые мысли бард держал при себе...

- Поспешим! - Отозвался Огасси, снова проверяя клинок словно это было решением проблем. Впервые за долгие годы... клинок, а не музыка.

Сириэль менялся вместе с Линой... Сириэль изменился вместе с Линой.

Лина сидела у него на руках, а думала о своём, хотя даже наверное и не о своём, она составляла для него балладу! Немыслимо, неслыханно, уму непостижимо! - закудахтали бы прочие музы, прознай они о таком, но Лине теперь было откровенно наплевать на чужое мнение. Благодаря барду она поняла что надо жить своим умом и не упускать своё счастье. Баллада получилась хорошая и музу это порадовало, оставалось теперь только ему её передать...
Решение пришло неожиданно - кошка коготками уцепилась за его одежду покрепче и стала карабкаться ему на плечо, потом уселась там, как на троне и тихо замурчала прямо в ухо.

Новый сон был так приятен
В чудеса меня позвал.
По дороге необъятной
Красоту мне открывал.

Я входил в пейзажи неба,
А казалось, что влетал.
Словно воздух дал мне крылья
Иль с души оковы снял.

Но полётность чувства ново,
Мир волшебный предо мной.
Я смотрю в его просторы
Вижу солнце над рекой,

Как оно склонило в воду
Золотой весенний свет.
Чтоб цвела по всей природе,
Жизнь, не знающая бед.

Чтоб она как день сияла,
Всюду счастье собирала,
Как прекрасные цветы
И была с людьми на ты.

Вот от этого видения
Стал я, ближе подходить,
К берегам где ''Озарение''
Вдаль звала с собою плыть.

Сел я, в лодку у причала
И поплыл к её мечтам.
А она мне отвечала;
Ты увидишь меня там,

Где река впадает в море,
Ну а море в океан,
Той любви, с которой зори,
Освещают наш роман.

Будь смелее в этой сказке
Если встретится беда.
Время снять иллюзий маски,
Верить в то, что навсегда,

Ты готов со мной остаться?
Вместе нам легко парить,
Средь воздушных замков этих
Знать что мы с тобой на свете,
Готовы мир любви открыть.

Новый сон был так чудесен,
Волшебством очаровал.
Я проснулся с птичьей песней,
У зелёных древних скал.

Шёл по острову, не зная,
Что идёшь на встречу ты.
Ты красивая такая
Как из сказочной мечты.

Подошла и посмотрела
В мои светлые глаза.
Обняла, теплом согрела
И сказала что слеза,

Это признаки всех грёз.
Я сказал; не плач мой ангел,
Я влюблён в тебя всерьёз.

Посмотри на белый парус,
Что виднеется в дали.
Мы его с тобой дождались
Чтоб увидеть свет любви...


Слова и мелодия оживали в сознании барда, сплетались в причудливый узор и поднимали настроение. Сириэль чувствовал что Лина хоть и стала кошкой, никогда не переставала и не перестанет быть музой. Его музой.

Наконец-то повозка тронулась дальше, оставив позади матушку гусыню и её гусят. Извозчик держал поводья и кивал некоторым из прохожих. Видать то были местные, его знакомые, а может и друзья. Народу по пути повозки было не так уж много, ибо в это время большинство местных находится за градом, трудится на полях.

Повозка остановилась около двухэтажной таверны, над входом которой висела вывеска с изображением как бы лучше сказать, подобия натюрморта, под которым была надпись, "Жратва". Уж кто мог так назвать таверну, вопрос был скорее риторический...

- Рутгар! Помоги с грузом! - прокричал Прунзик Седьмой, успев уже и слезть с повозки и открыть дверь таверны. Он сразу зашёл, так, словно был тут как у семя дома.
Извозчик тоже слез, правда не спеша. А куда ему спешить-то? Дело он сделал, теперь только коней накормить да напоить и можно всласть отдохнуть.

- Благодарю и прощай, почтенный Прунзик.
Спрыгнув с повозки, альвари заложил клинок в ножны и взял кошку на руки.

В последний час поездки он задремал. И ему снился прекрасный сон, только вот... только вот он никак не мог вспомнить, хорошо ли кончался этот сон. А может быть как и все хорошие сны он оборвался в самый последний момент, когда пришла пора просыпаться? Но как бы там ни было, на душе у альваре стало легче, хотя с того момента он так ни разу и не притронулся к музыкальным инструментам.

- Завтра, - непонятно к кому обратился Сириэль. Хотя нет... очень даеж понятно к кому. Хотя смотрел он куда-то далеко вперёд, та к кому обращался Сириэль всё поняла. Прижав кошку к груди, Сириэль накинул капюшон на голову и вошёл в таверну. Сегодня за ночлег он расплатится деньгами, а не музыкой. Быстрее бы наступило это завтра...

Таверна "Жратва" изнутри была под стать своему названию. Не слишком чистое помещение, хотя всё же приемлемое для местных завсегдатаев, которые кстати были на причитающихся местах. За одним из столиков сидели полупьяные мужики, и даже со стороны входа было слышно, как они обсуждают чью-то жену. Переходя от её нрава, бюста и прочего к её новым похождениям. В общем, пустой разговор. Кроме них, в зале таверны были сам хозяин, имя которому похоже Рутгар, мужчина лет уже за сорок, слегка тучного виду, но при этом, довольно крепкого, ежели судить по его внешности. Рядом с ним стоял Прунзик Седьмой и обсуждал планы по распределению товаров, да торговался с хозяином таверны на предмет покупки привезённых им товаров.

Сириэль мог почувствовать ароматный запах, идущий из чертогов местного повара, то-бишь с кухни. Он видел что в самом зале больше никого не было, кроме замеченных сразу. Да и зал-то был всего на пять столиков. Четыре пустовали, и единственное что добавляло залу малую толику уютности, так это выбежавшую из кухни девочку лет десяти, почти тощую. Она быстренько подбежала к ближайшему из столиков и вытащив откуда-то из подола своего платьица тряпку, принялась рьяно протирать столик.

Лина мяукнула, перелезла с плеча барда в его котомку и спряталась там. Одни только Боги знали, как она ненавидела такие места! Но если проявлять характер, Сириэль может не понять, расстроиться, а портить ему настроение лучше не надо, оно уже и так хуже некуда. Поэтому кошке хотелось просто максимально обезопасить себя от атмосферы этого заведения, а лучше уснуть. Сон - прекрасное лекарство, в нем нет проблем, голода, сомнений и страхов, невысказанных слов, обид, лишений и сожалений. Просто смотришь себе цветные картинки и тебе хорошо...

Бедный мой бард, тяжело ему приходится, видно что извёлся весь. И утешила бы его, но не знаю как. Похоже он испытывает чувство вины, или даже хуже - ненавидит...избегает смотреть, почти не заговаривает...и главное - не поёт...Плохая ты муза, Аойда, неудачница, наломала дров, а теперь твой подопечный должен сам проблему решать...Куда это годится? Ну умный, красивый, ну влюбилась, ну близости захотела, а дальше? Что у тебя после этого осталось, кроме кошачьей шкуры да парочки воспоминаний? НИЧЕГО. И у него так само, только вместо кошачьей шкурки - чувство вины. Вот скажи мне теперь - стоило оно того?

Кошка горько вздохнула и поглубже спряталась внутри котомки. Так им обоим будет лучше, ему - не видеть её такой, а ей не разговаривать самой с собой и не думать о том, чтобы оставить барда. Понятно, что это ради его же блага...но, Лина просто не представляла себе хотя бы дня своей бессмертной жизни, без того, чтобы услышать его голос.

Это любовь. Моя и его. Странная и ни на что не похожая...Любовь, сбивающая с ног...

Сириэль занял место за стойкой и осторожно положил мешок себе на колени. Запустив руку за пазуху, он немного позвенел там чем-то и достал маленький мешок. Высыпал на стол ровно половину содержимого - три монеты - и поймав взгляд Рутгара поманил его к себе лёгким движением изящного пальца.
- За ночлег, питание и... мне нужно молоко и рыба. Отдельно, - Негромко и слегка подсевшим голосом произнёс альвари.

Даже Прунзик Седьмой, которому наверняка было наплевать на дальнейшую судьбу недавнего попутчика, мог заметить как быстро менялся альвари под конец путешествия.
- Во сколько начинается ярмарка?

- Слухай, Прун. У меня итак навалом ягод тургоса, куда мне ещё столько?! - причитал хозяин таверны, дошедший в обсуждении со своим давним товарищем до одного из не шибко покупаемых в здешних местах товаров.
- Рут, перестань, где мне их сбывать, как не у тебя? - вопрошал Прунзик, он уже неплохо сторговался, продав пять мешков с различными фруктами, какие в Аркольне редки, да приобрёл шесть мешков здешнего зерна. И пока он уже по традиции изображал из себя недовольного торговца, а Рутгар по той же традиции ему подыгрывал, помощники с обеих сторон возились с виновниками торга, перетаскивая мешки от повозки в склад и обратно.
- Во сколько начинается ярмарка?
- С рассвета, но открытие будет к обеду. Катя! Принеси им заказ! - проговорил деловито Рутгар, ответив вместо Прунзика, обогнал он его на каких-то пол-вздоха, отчего Прунзик в который раз накрутил на мизинец левой руки свой длинный ус и молча уставился на Катю. А так как оказалось, звали ту самую девочку, которая уже завершала протирание стола и довольно выдохнув после проделанной работы, девочка улыбнулась во все двадцать шесть зуба, да, были не все, возраст, что тут сказать. Катя послушно убежала в чертоги великого повара, хотя насколько, Сириэлю ещё предстояло испытать.
Спустя несколько минут, дверца из кухни отворилась и в зал вышла Катя, медленно и осторожно. Хотя она шла иногда пошатываясь, по её лицу было видно, что девочка боится уронить деревянный поднос, на котором стоят чаша с кашей, приготовленной из местного зерна, дубовая кружка с какой-то жидкостью, да небольшой кувшин молока и пустое блюдце. И всю эту тяжесть пришлось нести маленькой девочке. Она пару раз по пути чуть не споткнулась и с трудом удерживая поднос, поставила его рядом с бардом. А затем молча поглядела на Сириэля, особенно её привлекли его волосы. По глазам девочки можно было понять, что ей хочется ухватить барда за прядь волос, таким уж необычным он казался юной девочке.
- Дядя, а ты *авари, да? Мне мама о вас рассказывала. - спросила Катя, решившись по-приставать с расспросами к Сириэлю.

Сириэль быстро встал (придержав, при этом, котомку) и взял поднос из рук девочки. Поставил его на стойку перед собой и слегка улыбнулся.
- Альвари, - мягко поправил девочку, откинул капюшон, чуть наклонился и позволил себя коснуться, не переставая улыбаться. Хотя мысли его по прежнему были заняты далеко не самыми весёлыми мыслями.

Затем он очень аккуратно достал из котомки кошечку и поставил возле блюдца с молоком. И рыбу подвинул. Когда он отвернулся от девочку улыбка медленно-медленно растаяла, а в глазах снова появилось привычное за последние дни выражение - смесь боли и вины. Плечи альвари беспомощно опустились.

- Расскажи, расскажи, дядя. А правда что вы видите духов? А какие они? Мама говорила что вы их видите. - не переставала говорить маленькая девочка. Катя, как её звал хозяин "Жратвы", продолжала восторженно глядеть на Сириэля, в надежде что тот поведает ей что-нибудь интересное и сказочное. А потом девочка с явным интересом следила за действиями барда. Она думала что Сириэль вытащит из котомки что-нибудь волшебное, а это оказалась просто красивая пушистая кошечка. Девочка подумала, сдвинув тонкие бровки, пригляделась к кошечке и повернула свою голову к барду.
- А можно её погладить? - спросила девочка улыбнувшись барду наивной детской улыбкой.

- Погладь, - кивнул альвари, пропустив мимо ушей предыдущие вопросы девочки. Отвернувшись, он принялся ожесточённо поедать заказ.

Девочка нахмурилась, надув розовые щёчки. Ведь её вопросы были проигнорированы, но она не обижалась, знала, что приходящие сюда зачастую слишком устали с дороги. Катя поглядела на занятого трапезой Сириэля и перевела взгляд на кошку. Тонкие ручки девочки потянулись к пушистой красавице.
- Катя! Неси скорее пива за пятый столик! - прикрикнул хозяин таверны, завершивший все дела с Прунзиком и проводивший того взглядом. Торговец прошёл через зал и поднялся по лестнице на второй этаж.
- Ууу... иду... - негромко ответила Катя, и уже через минуту, забежала на кухню. А потом опять несла поднос, уже с тремя кружками пива. Она положила их на стол, где сидели простые крестьяне, любившие отдохнуть за кружкой пива после дневных дел. Каждый занимался чем-то своим. Постояльцы отдыхали, Катя и ещё две официантки обслуживали вновь пришедших. Кто-то из них косился на барда и его кошку, впрочем быстро забывал о новичках в Аркольне, когда приносили горячую кашу с недавно пойманным поджаристым кабанчиком.

Прошло ещё некоторое время. Тарелка опустела, как и молоко в блюдце. По древесным ступенькам лестницы на второй этаж, тихо и неторопливо постукивали шаги. В зал спускался мужчина. Лишь Парну известно, отчего он был одет лишь ниже пояса, показывая миру свой тренированный торс. Он приостановился, опустившись в зал и оглядел картину порхающих средь жратвы официанток. Остановил взгляд на музыкальном инструменте барда и подошёл чуть ближе.
- Хороша лютня. Может сыграешь нам, развлечёшь народ. - говорящим оказался человек, по виду путник. На поясе у которого висели два тонких меча. Он присел рядом и не обратил никакого внимания на кошку.

- От тебя разит смертью, - даже не взглянув на подсевшего рядом человека произнёс Сириэль, ещё при приближении незнакомца почувствовавший к нему острую неприязнь, - музыка которую ты любишь не развлекает народ. Лишь пугает.

Сириэль оторвался от невидящего созерцания стойки перед собой и поглубже натянув капюшон медленно повернул голову к незнакомцу, встречаяст с ним взглядом.

Взгляд Сириэля был парирован взглядом путника. Он глядел без злости на слова барда, хотя и видно было, по слегка опустившимся уголкам губ, что выпад барда оставил некий малоприятный осадок. Впрочем, человек ещё раз окинул взглядом зал таверны, и медленно вертя глазами по изгибам платьев официанток, стал тихо говорить. Достаточно тихо, чтобы его слова донеслись лишь Сириэлю.
- Все мы смертны, друг. Но ты прав в одном. Я видел смерть, как и та девочка - он еле заметным жестом указал на идущую с подносом Катю. Опять кто-то заказал столько, что девочке приходилось трудиться, лишь бы не упасть с подносом в руках.
- Что же касается музыки - продолжил путник, не глядя на барда - Жаль что ты так подумал. Я уж надеялся в последний раз насладиться хорошей мелодией.

- Ты несёшь смерть, - поправил Сириэль человека, отворачиваясь и переводя взгляд на кошечку .

- Тебе не повезло. Я больше не играю музыку, - в голосе альвари мелькнула печаль. Но и решимость.

"И не сыграю ни одной мелодии пока не исполню данную клятву" - мысленно закончил бард.

- Вижу твою решимость. - произнёс путник после короткого вздоха. Первую фразу Сириэля человек пропустил мимо, но всё же с досадой во взгляде. Путник видел как веселятся постояльцы. Но когда его взгляд шёл мимо окон, он казалось что-то заметил, мелькнувшее в сумерках, что уже опустились на землю за окном таверны. Схватился за рукоять одного из своих клинков.
- Похоже всё решится уже сегодня. Прощай бард. - голос путника был полон решимости, но уже другой, не такой же как у Сириэля, более мрачной. Он резко встал, и побежал к выходу. Спустя миг, он уже скрылся из-виду.

- И зачем так спешить? - задался вопросом Рутгар, стоявший в тот момент у барной стойки - Ну хоть платил вперёд.- потом хозяин таверны поглядел на барда - Может хотите заказать комнату?

Лина смотрела на барда с некоторым непониманием, едва ли не переходящим в жалость. Кошка сидела рядом с ним, не отводя от любимого задумчивого и странного взгляда зелёных глаз.
Быть того не может, чтобы он из-за того что произошло отказался от музыки! Нет, поверить не могу! Сириэль не такой, не может он отказаться от своей души, своей сути...

И муза нашла самый простой способ напомнить ему о том, как прекрасно его искусство - она запела, удивительно красиво и неожиданно мелодично мяукая его лучшую балладу о счастливой любви.

Ночь медленно, но верно опустилась на землю, окутав её своей мягкой вуалью. Зал постепенно пустел. Большинство местных вернулись в свои хаты. Приезжие же, на вроде Прунзика и его товарищей, разошлись по своим комнатам. К сожалению, мелодичное мурлыкание, хоть и привлекло к себе внимание девочки Кати, но так и не подействовало на барда. Казалось, что он теряет себя. Впрочем, Сириэль краем уха слушал кошку.
- Дядя, давай покажу твою комнату - весёлым голоском произнесла Катя, глядя на кошку. Та ей приглянулась, но девочка уже поняла, что кошечке не до неё. Катя проводила барда. Они поднялись на второй этаж и остановились у третьей двери от лестницы. Когда бард прошёл в свою комнату и дверь закрывалась, в открытое окно комнаты, влетел ворон. Только вот был он какой-то седой что-ли. Поглядел на барда и музу, каркнул что-то своё, да принялся важно так прохаживаться, туда-сюда. Лапами когтистыми цепляясь за оконную раму.
- Брысь! - прокричала девочка, не успевшая к тому моменту закрыть полностью дверь. Она вбежала в комнату и давай руками размахивать, прогоняя странноватого ворона.
- К-каарр! - мощно каркнул ворон и взмахнув крыльями, ткнул девочку клювом прямо в носик, не больно, но всё же. А затем выпорхнул из окна и направился в сторону башни, пока не скрылся из-виду. Ночью разглядеть хоть и седую птицу, всё же сложновато.
- Извините дядя, этот ворон часто здесь бывает. - проговорила виноватым тоном Катя, пока закрывала окно. - Покойных вам снов. Надеюсь завтра останетесь на праздник, наш старичок наверное что-то интересное покажет. - закончив разбалтывать завтрашние планы к празднику, девочка выбежала из комнаты, не дожидаясь ответа и закрыла дверь. Теперь Сириэлю оставалось лишь как следует выспаться на чистой перине, и решить, как же поступить дальше. Праздник, это конечно приятно, но вот, удастся ли ему достичь задуманного...

- Оставь! - Резко (возможно, резче чем хотел) крикнул Сириэль, выставив руку и перекрыв дорогу девочке. Однако не успел. Более того, рассерженная птица клюнула девочку в нос. Альвари без восторга посмотрел на Катю и откинул капюшон, показывая нахмуренные брови и недовольный взгляд. Впрочем, долго злиться он не умел. К тому же на маленьких девочек.

Опустившись на одной колено перед Катей, Сириэль в нескольких предложениях втолковал ей, что старость должна быть уважаемы. Спросил, подметила ли она, что ворон даже не чёрный, а пепельно тёмный и напомнил поучительную историю, довольно популярную в здешних местах, о том, как юнец насмехался над старостью и только превратившись в старика понял, насколько это тяжёлое бремя, бремя возраста.

- А теперь иди, - отпустил он девочку, провожая её лёгкой улыбкой и искренне надеясь, что она извлечёт уроки из его рассказа.

- Подожди, Катя, - словно бы о чём-то внезапно вспомнив, окликнул девочку - тот господин с которым я беседовал за стойкой... да-да, с обнажённым торсом... он вернулся?

И почему вспомнил об этом странном мужчине, от которого пахло смертью?

...

Пододвинув к окну единственный стул, Сириэль положил руку на подоконник, подпёр подбородок и грустно посмотрел на видневшийся силуэт башни. За ночь он не сомкнул глаз. И даже не повернул голову в сторону кровати, на которой лежала кошечка.

Катя выслушала наставления странствующего барда со всей причитающейся ей серьёзностью, точнее, её полным отсутствием. Девочка зевала, кивала, крутила головой в стороны, изображала недовольство надодув щёки и косилась на пушистую кошечку. Хоть та и скрывалась в рюкзаке Сириэля, но вот порою её пушистый хвост вылезал наружу. Катю это привлекало, но девочка не решалась сделать то, что ей в тот момент хотелось. Наслушавшись Сириэля и уяснив, что ей уже пора как бы дать гостю отдохнуть, Катя была остановлена вопросом.
- Нет - коротко ответила Катя, вспомнив о ком идёт речь, и закрыла дверь, пожелав барду спокойных сновидений.
Дверь закрылась. Бард и муза остались одни. Когда же Сириэль сидел у окна и вглядывался в силуэт башни, он пару раз за ночь заметил маленькие вспышки света, мелькавшие где-то в башне. Ночь была тихой, ежели конечно не считать псиный лай, иногда доносившийся со стороны соседней улицы.

Утро Сириэль встретил сидя всё там же у окна. Глаза его слипались, но удерживаемые волей, всё так же смотрели на улицу. Светило уже давно сменило собою три луны и теперь освещало жёлтые небеса своим белоснежным сиянием. А внизу вовсю готовились к ярмарке. Шумели проснувшиеся дети, среди которых уже вовсю бегала Катя. Под окном стояла пустая повозка, на которой ехали Сириэль и Прунзик. Торговец ещё на рассвете покинул таверну и заготовив всё необходимое, отправился на площадь Аркольна. Где и должна была состояться ярмарка, по завершению которой, как уже говорил ранее Прунзик, состоится празднество Огненной кошки. Да и жрец-отшельник должен был появиться ближе к ночи. По крайней мере, так сказал Прунзик.

Только к утру Сириэль очнулся от невесёлых мыслей. Бард прилёг на край кровати, лицом к кошечке, и снова повторив обещание, усилием воли заставил себя уснуть. А вечером, ближе к концу ярмарочного дня, вышел на улицы, разыскивать нужного ему человека.

Вечер, ночь давно опутала вуалью весь Аркольн. Обычно он погружается во мрак и тишину. Люди спят, уставшие от дневных забот, но не в этот вечер. Ярмарка проходила на ура. Торговля шла так, что шуму стояло выше крыши, а весельчак скоморох, весь день веселил честной народ, да так, что смех людской и до комнаты барда доносился. Но Сириэль как бравый медвед, уснул что никак не разбудишь.

Сириэль покинул таверну и словно попал в другой город. Мимо его пробегали дети в масках кошек, прыгали и смеялись, порою подражая кошкам. Они бежали по направлению к улице, от которой шла дорога к башне жреца-отшельника. И в той же стороне играла весёлая музыка. Бард ещё не знал, где может быть тот жрец, но поиски его потянули за детьми. А сзади уже послышался чей-то "мурф" и тут же перед Сириэлем выпрыгнула девочка с маской рыжей кошки, улыбнулась во все свои зубки, да как схватит барда за руку.
- Пойдём, дядя, а то пропустишь самое интересное. - проговорила рыжая кошечка, или маска кошечки, хотя голос оказался знакомым, таким же как у девочки из таверны. Она явно предлагала пойти за ней, да так настойчиво.
- Мрряяуу - прозвучало спустя миг и стоило Сириэлю взглянуть на крышу ближайшего дома, как там мелькнуло что-то светящееся и скрылось в направлении башни. А затем маленький огонёк проявился на другой крыше и вновь исчез. И вот опять он появился, уже впереди той дороги, куда убежали чуть ранее прочие детишки.
- Она появилась! Она появилась! - весело прокричала девочка в рыжей маске и побежала вперёд, повторяя одни и те же слова. А огонёк принял форму пушистой кошки, чьей шёрсткой был настоящий огонь, но вот что интересно, он не трогал ни травинку, что росла близ дороги, ничего вокруг. Кошечка взглянула на Сириэля и вновь исчезла.

Двинулся к башне.

Сириэль Огасси, слывший в миру странствующим бардом, смело шагал на встречу судьбе. На пути к башне его сопровождала та самая огнекошка, указывая ему короткую дорогу до башни жреца-отшельника. Бард шёл не ради себя, но ради той, кого полюбил, ради музы, которую постигла незавидная участь. Единственной зацепкой её исцеления был отшельник. Огнекошка исчезла у порога лестницы, ведущей в башню. Сириэль поднялся по ней и скрылся из-виду, зайдя в приоткрытую дверь.

Встретил ли бард жреца, согласился ли тот помочь, этого никто так и не узнал. Впрочем, были две души, что знали продолжение сего сказа. Странствующий бард, и его говорящая кошка. Вместе они искали то, о чём поведал им жрец-отшельник. Но это уже другой сказ...