Игнач Крест | ходы игроков | Корчма

К корчме подъехал всадник на небольшом но жилистом коне. Хотя, скорее, можно было бы сказать, что подъехал просто конь, так как всадник, бессильно лежал на шее коняки, отпустив поводья. На одежде его была кровь. Когда конь остановился, всадник с трудом поднял голову, и осмотревшись кругом тихо застонал. Вышедшие из дверей корчмарь и конюх разглядели, по чертам лица и одежде, что неожиданный гость не русский, это был половец...
Половец дернулся, попытавшись слезть с коня, и начал заваливаться на бок, если бы не хозяин корчмы, вовремя подхвативший его, он бы так и упал на замерзшую смесь земли, навоза и снега, перемешанную копытами лошадей на протяжении всей зимы проезжавших или стоявших тут.

Не успел нежданный гость свалиться на руки доброго хозяина, как к корчме подскакали ещё два всадника. От них самих и их лошадей клубами валил пар. Судя по внешности, это были дружинники князя. Один из них, тот, что больше походил на славянина, обратился к державшему половца мужчине:
- Добрый человек, отнеси нашего побрательничка хозяину корчмуги - пусть он о нем позаботится! Мы из дружины княза Александра, а ранен этот воин стрелой черной - монгольской. Сам видишь, ехать дальше он не может. Ежели до нашего возвращенья выходит да сбережет воина, то получит ещё столько же и княжеские подарки. - с этими словами дружинник бросил на землю серебряную гривну. Кони заржали, закрутились на месте, словно бы им передавалось нетерпение всадников.- А это оставь себе! Ну а если не убережёте - пиняйте на себя! - с этими словами всадники развернулись и быстро набирая ход понеслись по дороге дальше, в сторону Новиграда.
Половец на руках корчмаря совмес плохо держася на ногах, но постоянно пытался встать на них твердо, явно не желая быть беспомощным. Наблюдая как уезжают его товарищи, Олвур напрягся, собрался с силами и во все горло прокричал им в след: "- Князю! Как апостолов христких! да ещё два пятка, не забудьте!" - едва успев докончить сказанное, он соогнулся пополам и выхаркал на снег порцию крови. Тут сознание его покинуло и он тихо повис на руках славянина, тихо, едва заметно выдыхая в зимнее утро утруйки пара изо рта.

Время шло, легкий морозец понемногу крепчал, вдали выли собаки, луна то скрывалась за тонкими облачками, то снова появлялась.
Из корчмы выбежал, одетый в рваный тулупчик мальчонка, не останавливаясь он побежал на окраину деревни, звать бабку Неждану. Ведь, кто ещё может лечить басурманина, нехристь ведь, как лечить то такого...

Серый морду поднял, поглядел вопросительно. "Бди!" - сказала. Лобастый службу знает - за хозяйкой увязываться не стал, вместо того встал, с достоинством прошёлся по двору, дескать, в лучшем виде всё будет. Добрый пёс. От его батьки-волка достались Серому шкура да челюсти. А прочий характер - от мамки. Тоже серьёзной сукой была Лешачиха, кличку такую зазря не получают. До того Неждана с ней ходила, покуда не стала Лешачиха дряхлеть да не напоролась на острый камень во вражке. Тогда Неждана на руках её до дому донесла, думала выходить - да не оправилась она, ещё с полгода лежала, на солнце грелась, только голос подавала, если что не так; а потом и померла. Короток собачий век, не чета человечьему. Ну да не зря Лешачиха пожила, её щены (все полуволки - не особо с деревенскими собаками зналась; а вот один ли батька у всех или разные, про то и Неждана не ведала), чай, по трём деревням сейчас живут. И охотники, и сторожа, и даже с чадами подмога - но только если хозяева им по сердцу придутся. Бывало, и уходили. В мамку норовистые, тумака али пинка по пьяному делу не прощают. А коли по сердцу хозяин - бывало, и спасали. И замёрзнуть не давали, и с неудачной охоты раненого вытаскивали. А Серый - всё-таки лучший. Долго думала Неждана, кого себе оставлять, - и не прогадала.
Скрипит под ногами снег - не по весеннему холодно, уже задалживает зима весне. Идти недалеко - с юности легконогой была Неждана, да и сейчас не последний ходок, хоть и побаливают уже старые кости, - да нутряно тревожно. Серьёзное дело свершить надобно, а для того - чтобы все в слова её поверили...
Ну да ладно, о том позже. Сначала выведать попробуем чего от нехристя этого, кем бы он ни был, - ежели, конечно, получится.
Отворила тяжёлую дверь, вошла, впустив морозный воздух.
Коротко обвела корчму взглядом.
Не тратя прочих слов:
- Где?

Дикая Косуля спряталась в ивняке. Бедняжка долго бежала и теперь устала. С одной стороны был отвусный склон холма, с другой - широкая полоса реки, а единственный проход, через который можно было выбраться из зарослей перегородил степной охотник. Вот он уже достал лук, грозный взгляд заметил добычу среди ветвей. Не будет больше Косуля бегать по степи вольно, это её последняя весна. И вот она гордо выходит из своего укрытия, втайне ещё надеясь обхитрить охотника... Олвуру всегда снился один и тот же сон, когда было плохо. В нем он вспоминал, как настиг свою главную добычу - свою невесту, Дикую Косулю. Так он её называл, когда оставался наедине с девушкой, и тогда весь мир застывал вокруг.
В тот раз они приехали с отцом к дяде на неделю. Была беззаботная весна. Молодые убегали надолго резвиться в степи, а отцы беседовали о наследстве и условиях брака. Два мудрых кочевника понимали, что отдать своих отпрысков за других было бы большой глупостью, но, хитрецы, никак не могли договориться о цене, а может быть им просто нравилось спорить, как теперь знать.
Теперь и степь, и дядя, и те заросли ивы остались позади. Нынче Олвур лежал на жесткой кровати в корчме где-то в лесах славян и грезил в бреду. Время от времени он громко кричал, а последние пару часов взялся ещё и кашлять, сотрясая добрые стены хесритовским "Кхы-ы-м! А - ка-ка-хым-хым!" Все-таки не хитрое это дело, схлопотать монгольскую стрелу. Не то, что лечиться опосля.

Корчмарь протянул руку, указывая на дверь в дальнее помещение.
- Вона там, лежит, стонет, орет... -

Кивнула трактирщику, обернулась, коротко кивнула всем: "Вечера доброго", прошла к раненому. Бросила девке Зорянке, что при трактире жила да трактирщику помогала: "Горячей воды принеси, большую мису. И с холодной водой. И ещё пару мис пустых". А внуку: "А ты, Будило, снегу притащи, да чистого, в одну из мис набей плотно".

Стала разбираться - что стрелой сотворено, что потом, когда везли да когда сам дёргался, случилось. Только руки в воде отогреть, чтобы неуклюжими с мороза хуже не сделать.

Стрелу вырезать - дело нехитрое, хитрое - чтобы выжил потом. Потому сначала снегом обложим, чтобы кровь меньше текла. Вошла-то неплохо - хоть и глубоко, а жил кровяных главных, где кровь быстрая да алая, вроде не повредила. Так что - "Будило, крепко пальцами тут сожми!" - вынуть, трубку, чтоб плохая кровь стекала (под наглядом, дело ясное, но от того вреда не будет - порченая кровь уже), вложить, и быстро зашить, чтобы хорошей крови поменьше вытекло.

Теперь ещё раз Зоряну кликнуть, чтобы ещё чугунок горячей воды принесла, да травок бросить. Покуда запарятся. Тёмная гнилая кровь уже почти не идёт - вот и хорошо: распороть - "Будило, теперь тебе тут и тут держать, да крепко!", промыть холодной водой, зашить быстро и уже крепче, не на время, за которое разве что собаке почесаться, а на пару дней, а то и неделю. Это как пойдёт. Парень вроде крепкий, если до того ел нормально, не голодал - рана должна затягиваться хорошо.

А вот теперь посидеть да подождать. Коли всё верно сделала - а с чего бы неверно? мало, что ли, вынимала и стрел охотничьих, и просто суков при неудачных падениях что с лошади, что в овраг... - скоро в себя начнёт приходить. Травки-то вот уже заварены, хорошие. И здоровью на пользу, и языку в подмогу. Вот и поговорим о делах наших скорбных...

-Когда мы просыпаемся, мы засыпаем, но истинно бодрствуем лишь во сне. Запомни это. мальчик! - госол степного шамана утихал, уступая место женскому. Кто-то из русичей возился над ним, Олвур это чувствовал. Парень покашлял. скорее чтобы почувствовать, что это не сон и открыл глаза. Быстро завращял глазами, осматривая помещение. Изба. Хорошая, но странная русская изба. Бабка. Странная и непонятно почему располагающая к себе русская бабка. - Где я? - не нашелся чего спросить Олвур.

Вроде бы пробуждается, всплывает из забытья. Это хорошо, но пусть ещё побудет там.
Вокруг людей нет - девка к печи отошла, Будило за снегом, а прочие и не приближались. И не нужно. Хоть и доброе дело врачевание, а всё равно тайное.
Наклонилась к раненому, тихо да внятно спросила:
- Чего боятся монголы? Не воины - а дети? Какие тёмные сказы им на ночь сказывают мамки да няньки? Какие чудовища к ним приходят в сны?
Замолчала, убедилась, что слышит.
- Ты меж явью и навью сейчас. Спроси у тех, кто не здесь. Пусть ответят. И возвращайся. Я жду тебя.

***

***

Дэлвин, неужто тебя в гугле забанили? ;-))))) Или тогдашне-тамошних легенд в интернете не водится ? :)))

На самом деле речь вот о чём. Неждана прекрасно знает местные легенды о Змее Горыныче. Предполагает, что подобные есть и у монголов-татаровей И оч-чень хочет это выяснить (чем больше подробностей - тем лучше).
И не потому, что она на старости лет фольклористом-любителем заделалась...

-...боятся...воины...на ночь...чудовища...приходят в сны? - чужие слова ворвались в сознание Олвура и упрямо отказывались покидать это святое для всякого половца место. Добро бы это были просто слова, но говорящий их(понять, кто вопрошает: мужчина или женщина, старик или...страшно подумать - ребенок) ни мноо ни мало упрекал воинов в страхе, да к тому же утверждал, что им в снах является чудовища.Вот этого как раз совсем не можно было понять. Пока Олвур отгонял из своего сознания эти странные слова. А делал он это как ни странно, березовым веником, пустая темень вокруг него закружилась, завертелась, нагрелась и стала исходить клубами пара. Из его белых клубов вынулнули Ярослав с Игорем - два добрых товарища степного воина. Оба улыбались в русые усы.
-Ну что, пошли, татарин! - с недоброй улыбкой обратились они к Олвуру.
-Куда пошли? - и тут он вспомнил! Это уже было. Сейчас они потащят его в эту страшную избу - в баню! - Нет! Нет! А-а-а, разбойники! - как ни упирался степняк, русичи были сильней. Они подхватили его, будто ребенка и поволокли куда-то, откуда несло теплом и раздавались мужские крики, веселые и от того страшные.
Но до экзекуции дело не дошло. Вот они с теми же Ярославом и Игорем лежат в кустах на краю леса и стирают глаза о бескрайнюю степь. Олвур чувствует, что они здесь для дела. Все напряжены и сосредоточены. Они чего-то ждут под этим хмурым небом. И вот это что-то появляется в дали облаками серой пыли.
- Монголы!- шепчет Ярослав.
- Все-таки явились. - отзывается Игорь.
- Война...- мечтательно вздыхает Олвур. И все трое замолкают, наблюдая, как к кромке леса приближаются вражеские отряды. Неожиданно раздается гром и с неба на землю устремляются крупные капли дождя. Ветер раздирает и треплет их, расщипляя на тонкие иголочки, которые впиваются в незакрытые участки тела своими холодными остриями. По небу широкими компаниями начинают гулять молнии. Неожиданно для троих разведчиков весь табун степных всадников останавливается, наездники спешиваются и в жуткой панике спешиваются, стараясь укрыться то ли от жгучего дождя, то ли от грома и молний. Только один отряд монголов, тот, что вырвался дальше всех не останавливается, ускоряя ход скачет к лесу, надеясь найти укрытие от гнева небес под кронами чужих деревьев. Троица переглядывается. Олвур достает из ножен меч. - Встретим гостей как полагается. - славяне по началу с неодобрением смотрят в горящие глаза половца, но спустя мгновенье согласно кивают...
Молнии все ещё сверкают на небе и гром гремит все так же яростно. По-прежнему трясутся под своими лошадьми в степи монголы. Трое воинов оттирают кровь со своих мечей, перешагивая через убитых врагов. - Олвур! - взволнованный игривый женский голос раздается откуда-то сзади. Один из мужчин оборачивается. Половец узнал этот совсем неуместный голос - но зачем он здесь?

В общем мастерским произволом добавлю, что Олвур назвал не просто чудовищ, а именно этих самых, замечтательных монстров системы "Ужас Монголов"
1) Мангусы: чудовища, некогда населявшие мир, но потом запертые или истребленные неким эпическим героем, заперты они в смрадных, ужасных местах. Мангусы не имеют имен, они зачастую многоголовы, змеевидны, смрадная пасть от земли до неба, цвет чешуи, шерсти черный с желтым. Иногда могут жить целые семьи Мангусов.
2)Шулмасы: обычно ужасная ведьма, сила которой в пучке волос на голове.
3)Чотгор: дух совершившего более десяти ужасных грехов мужчины, мужской аналог Шулмасы.

Собственно рекомендую использовать Мангусов, ибо самые страшные.

Сидит Неждана, только головой слегка кивает. Кто со стороны посмотрит - решит, что разомлела старуха в тепле да кимарить начинает. А глаза Неждана прикрыла. А перед глазами - здоровенный сом, коего в детстве с отцом да братьями вытаскивали. Только не когда он уже в сети бился, хвостом мужиков расшвыривая и кровя жабры о плетёнку, а раньше - когда осторожно обводили его сетью, почти ласкаючи. Неверное движение - и рыбина либо просто уйдёт, так что ищи его потом, либо ещё что хуже. Такой зверюге что шею, что хребет человеку переломить - труда не составить. Злая была рыба. Сначала уток да гусей таскал, а потом осторожность потерял - заглотнул малого Антипку, хромого бондаря Немила сына. Вдова Немилова... как бишь звали её?.. тогда и прибежала на двор к соседям, голося. Ну и пошли - мальца-то не спасти уже, да рыбину найти проще. Нашли, да глазам своим не поверили, когда приблизились - сколь велик. А что делать-то? Эдак он человечье мясо распробует - и прощай аль река с рыбой, аль деревня...
Когда выловили - все деревни в округе диву давались: восемь с половиной пудов заважил. А пока обводили, набрасывали, удержать старались да вытащить - казалось, все двадцать в чудовище.
Сидит Неждана, слушает раненого. И марится ей, что набрасывает она снова сеть. Не набросила ещё - но и ошибки пока нету. Только-только подходит.
Так и думала. Боятся люди гигантских змеев - что новогородцы, что татарове. Чёрное с жёлтым, пламя и дым, пар и крики... что ж, можно это. Не первый день на свете живёт, как огонь ярко-жёлтым сделать - невелика наука, как неживое кричать заставить - про то любая завирюха знает, уж зимой-то попробуй не услышь.
Улыбается Неждана.
- Пей, касатик.
Кружку с отваром прикладывает к губам. Пусть возвращается - негоже людям необученным долго по тем пределам ходить. Вот уже и глотает сам, и лицо розовеет - ладно оно, жить будет.
Кликнула девку, сказала ей - пусть спит в тепле, а как проснётся - тёплой водой поить да вставать не давать, ежели же надобность - как со стариком больным, что до ветру сам не выйдет. Раненый - он что старый, да только к молодости вернуться может. К утру легче быть должно, по всему видать.
Встала, распрямилась. Много народу в корчме, то добро. Но не все.
Подошла к старосте. Сурьёзен он, многие перед ним до немоты робеют - да не Неждане, знавшей его, жёнку его и чад от первого крика, о том забота.
- Собирай завтра сход о полудне, Бажай Бериславич. Видение мне было, как спастись нам - и о том всем разом говорить надо.
Негромко сказала, да слышно - как тяжёлый камень положить. Все Неждану знают - и всё будут думать до. И что не светла лицом, когда о спасении говорит, - тоже вспомнят. Будут ночью разговоры - оно тоже дело.
А вдову ту Дарёной звали - некстати вспомнилось. Да, точно, Дарёной.

- Господь Бог мой Исусе Христос, спаси и сохрани! - Прошептал староста, и перекрестился.
- Что ты такое напридумывала? Как нам спастись то, если бежать токмо? Да только куда, да и может они и мимо пройдут? - Мужик неуверенно переступил с ноги на ногу. Бабка Неждана славилась своей мудростью, и шла эта мудрость по мнению многих жителей села от Старых Богов. Думая, что никто не заметит, староста на миг сложил пальцами левой руки обережный знак Перуна.

Покачала головой Неждана.
- Не я надумала, Бажай Бериславич. И тяжёлый путь к спасению - да нету другого. Не пройдут они мимо - на пути мы им стоим. Не сумеем ежели - сметут они нас, как крошки со стола, и дальше пойдут, Новгород жечь. Сумеем ежели...
Помолчала, подняла палец кверху:
- Она сказала - можем суметь.
Ещё помолчала:
- Собирай сход. Говорить буду.
Повернулась, сказала: "Мир дому сему" - и пошла по заснеженной дорожке к своему дому. Небось банька уже хорошо истоплена, мужики попарились - ну вот второй пар ей, самое то тепло, мягкое да душистое.