... Илларин едва стукнуло двенадцать, когда отец впервые взял её с собой в город. Поселение грязноземцев произвело на девочку впечатление. Наполнило ужасом и восторгом. Она смотрела них самих, их строения, их бесчисленные товары тогда почти так же, как сегодня смотрела на Сайрекса и сокровища его усыпальницы. С блестящими от возбуждения глазами, бешено жестикулируя, потому что одних только слов не хватало передать всё увиденное, она взахлёб рассказывала друзьям об Исире, о базаре, о неслыханных обычаях и привычках. Тогда Аль-Асам ещё жили в пустыне. Они стояли на песке босиком — стайка ребятишек. Вместо ожидаемого восторга в глазах вчерашних друзей плескалось презрение, чуть ли не ненависть. Они стояли, сбившись в кучу на песке, а Илларин — отдельно. В тот день она впервые поняла, нет, скорее почувствовала, что это значит — отдельно. И плакала только убежав за барханы далеко-далеко, где не найдут ни отец, ни мать, ни братья. Фарида отыскала её к вечеру...
За прошедшие годы равнодушие и презрение Аль-Асам стало постоянным спутником Иллы. Её это больше не трогало. Разве что в глубине души жило желание, что-то доказать им, заставить считаться. Где-то совсем глубоко. Но когда Землеройка вспоминала тот день, глаза начинало предательски щипать. По крайней мере, так было до сегодняшнего дня. Теперь же воспоминание не значило ничего, тусклая картинка, на которую Илларин смотрела как будто со стороны. Ни боли, испытанной тогда, ни жалости к той глупой девчонке, она больше не чувствовала. В тот день Илла поняла, что такое быть отдельно от всех. В этот — что такое быть связанным с кем-то. Тёмная тварь сосала её эмоции, как и предупреждал Сайрекс. Не то, чтобы боль этого воспоминания была дорога Илле, но чувствовать пустоту оказалось жутко. Она никогда не вынашивала ребёнка, но, пожалуй, сейчас ощущала себя беременной в каком-то извращённом, тёмном смысле. Связанной пуповиной с существом, питающимся её соками. И телесная боль была пустяком по сравнению с этим осознанием.
— Вроде бы, — слабо пискнула Илларин на вопрос Короля, силясь подняться и нащупать очки. Не разбились, к счастью. Водрузив их на нос, девушка кое-как встала и сделала пару неуверенных шагов.
— Да, кажется, могу. Так приятно, что ты беспокоишься обо мне, — откуда взялась ирония, она бы и сама не могла определить. Но, пожалуй, это скорее было похоже на дружеское подтрунивание. Король ей нравился, и она совершенно его не боялась. Да, он мог превратить её в пыль в мгновение ока, но ведь и существа из плоти и крови могли легко это сделать. Что им какая-то девчонка? Не всё в мире решалось силой. Сайрекс ей импонировал чем-то. Илла попыталась ответить себе, чем же. Жестокое, железное чудовище, беспощадный, холодный мертвец. Сколько тысячелетий он провел наедине с этой тварью? И всё же она не сумела его победить. Победить полностью. Он всё ещё думал не о себе в первую очередь, о своём народе. И эта забота она была такой... человеческой. Хотя король бы не понял, скажи ему Илларин об этом.
Она, наконец, кое-как сумела справиться с болью. И с отвращением к тому, с чем теперь была неразрывно связана.
— Ладно, Король, что же дальше? — спросила Илларин. — Сумею ли я обуздать эту тварь и затолкать обратно, если дам ей волю? Думаю, что предстоящая война наполнит сферу до краёв. Но мне выезжать на рассвете, а ты хочешь, чтобы мои люди ушли. Если я расскажу им всё, как есть, то им это не понравится и тебе, думаю, тоже. Да и не поверят мне просто так. Есть ли способ напугать их хорошенько, не причиняя вред? Если всё получится, на рассвете я уйду и приведу войско Исиры к стенам их врагов. Но что если мне это не удастся? Ты говоришь, что люди мягкотелы, но они ещё и смертны. Путь через пустыню опасен. Если я, — почему-то такая мысль сейчас не вызвала ни ужаса, ни боли, наверно, стоило встретиться с бессмертным, чтобы оценить смерть, как нечто естественное и даже ценное, — если я умру раньше, чем выполню обещанное, что будет со сферой? И с тобой?