— Хороший мой! Мой хороший! — Дженни захлёбывалась от восторга и даже не пыталась этого скрыть. Грифон кувыркался в восходящих потоках вместе с седоком, ветер трепал волосы и одежду девушки — свежий, свободный ветер. Она дышала им и никак не могла надышаться. Свобода была в этом вдохе. Полная, неистовая, безграничная. После апофеоза цивилизации. После ароматов дорогих духов и вычурных слов — свобода.
— Мой хороший! — летун выписывал круги, приноравливаясь ко всаднице, а Дженни привыкала к нему. Отличная наездница — она даже при, увы, совсем мизерном времени на тренировки великолепно держалась в седле на лошади, не сплоховала и здесь. Одной рукой придерживая поводья, другой Дженни продолжала поглаживать своего грифона всё приговаривая ласково:
— Самый сильный! Самый красивый! Чудо моё!
Потихоньку привыкая, устанавливая границы своих возможностей, пробуя управлять чудесной птицей разными способами, девушка всё нахваливала и нахваливала пернатого льва, бессовестно ему льстя. Хотя, почему льстя? Грифон и в самом деле был великолепен, а контакт с животным для Дженни являлся, пожалуй, столь же важным, чем собственно ездовые навыки. Лошади, грифоны, да любые животные — умны и мудры. Но ещё и очень горды, иначе грош им цена. Их, конечно, можно взять силой, укротив. А можно и по любви. Тогда зверь и сам будет делать то, что требуется сейчас, без всяких поводьев и почти без команд, и сообразит, как лучше лететь, гораздо быстрее, чем сам человек — уж в чём в чём, а в перевозках этих странных мешков с костями он разбирается побольше вашего.
Когда грифон, описав разминочный круг, начал набирать высоту, Дженни поняла, что уже при необходимости удержится и вовсе без поводьев. Это было важно — две свободные руки. Но пока она не лихачила, с замиранием сердца созерцая открывающийся снизу вид. Красота рукотворных творений приводила в восторг, но им, при всём великолепии, было далеко до чуда, созданного природой. Глядя на лес, на озёрную гладь, на льющуюся мелодию водопадов, она чувствовала одно — это её дом. Так было всегда. В любом походе. Дженнифер очень любила города, архитектурные памятники и причудливые украшения дворцов, могла часами расхаживать по какому-нибудь, разглядывая интерьер, но только оказавшись посреди леса, на берегу реки, возле озера или у подножия горы, остро чувствовала — там, в городе, она всего лишь в гостях. В заботливых, радушных, но в гостях. Она играла по городских правилам, отдаваясь гламуру, играла с радостью и беззаботно, как резко меняют в гостях привычный режим, чтобы насладиться чужим и непохожим, зная, что через пару дней вернёшься к своим уютным дырявым носкам и обыденному укладу. В гостях было хорошо. А вот здесь... Здесь — она, наконец, дома.
Она хорошо помнила, когда впервые испытала это чувство. Семилетняя девочка тогда даже сама не осознавала, что с ней происходит, и уж тем паче, не могла вот это так разложить по полочкам и сформулировать. Но чувство родного дома пришло именно тогда. В школе не уделяли много внимания «человечьим» предметам, за них не спрашивали и с половиной той строгости, с которой заставляли тренировать навыки. Чисто формальный подход, который тем не менее обязывал освоить необходимый минимум. При других школах Петрозаводска были разные туристические кружки, на выходные дети ходили в походы, на лето часто ездили в лагеря. Если живёшь в Карелии, просто грех этим не воспользоваться. Да и в самом городе парки были великолепны. У них ничего этого не предвиделось, чародеи может быть и рады были бы тоже вовсю наслаждаться красотами, но не имели возможности тратить столько времени даром. Однако всё же на положенный по программе «урок живой природы» их, первоклашек, единожды сводили. Дженни стояла на берегу речки, отойдя от гомонящих одноклассников подальше, потому что они мешали. Хотелось сказать, чтобы замолчали, дали послушать. Она сама не знала, что. После одетой в гранитные кандалы Невы, покорённой людьми, но не смирившейся и замкнувшийся в гордом молчании, эта река пела. И ещё чуть-чуть — Дженни бы разобрала, о чём. И вот тогда-то она впервые поняла, что вернулась домой...
Первый класс Дженнифер закончила отлично, даже не прилагая к этому особых усилий (как сейчас, с высоты своих восемнадцати, она понимала, тогда-то казалось, что это было ого-го как тяжело), и родители спросили, что она хочет в подарок за такой результат. Весь год девочка скучала по Питеру, там остались друзья, знакомые, родственники, любимые места... Весь год скучала и мечтала, как на каникулы поедет в гости к родне, будет гулять по улицам и есть мороженое. Но что-то иное уже пустило в душе корни и требовало полива.
— Хочу плавать по реке, — сказала, даже не задумываясь. Родители за руку отвели в один из городских турклубов, где, наряду со взрослыми, возились и с такими сопляками. И Дженни стала плавать по реке.
Глядя вниз, на пеструю полосу леса и озёр, она понимала, что это всё, что ей собственно в жизни по-настоящему нужно. Любовь, семья, дети, конечно, как любая девушка, она об этом мечтала, но... Но больше потому, что об этом принято было мечтать. А если быть честной с самой собой, то дорога и свобода — этого бы хватило с лихвой. Иногда девушке казалось — она родилась не в том клане. Ей стоило бы быть Странником, идти вперёд, только вперёд к неизведанному, не оглядываясь. Вперёд по своему дому.
Грифон поднялся ещё выше, и Дженнифер впервые увидела собственными глазами, что сотворили с её домом. ЕЁ домом! Обострённое заклинанием зрение проникало далеко вперёд, и везде была одна и та же картина: выжженная, безжизненная пустыня, там, где должны быть реки и озёра, весёлые водопады и хмурые горы, шуметь леса и распускаться цветы. Ненависть. Конечно, она знала, что где-то есть мерзкие и злые твари. Что по их воле гибнут хорошие люди. Что хорошие люди гибнут по сотне других причин. Но знать и видеть — разные вещи. Её тёплый, уютный мирок был похож на этот островок Радужного леса посреди выжженной пустыни, и только что Дженнифер пересекла его границы. Дожив до восемнадцати лет, она умудрилась никого и ничего не возненавидеть. И вот теперь это чувство добралось и до неё, ставя в душе клеймо. Жажда крушить и разрушать поднялась
тёмной, неведомой доселе волной, как поднимается на дыбы внезапно только что спокойное море в шторм.
— Мой хороший... — тихо в который раз повторила Дженни совсем другим тоном, чем раньше. Как-то даже виновато, успокаивая себя и его. И нахмурившись стала смотреть на огоньки вдалеке. Цветные всполохи, которые были бы даже красивыми, если не знать, что это вспышки битвы.
А потом стало ясно, куда они летят и зачем. На сожаления и размышления не осталось времени. Как всегда на тренировках, Дженни словно увидела себя со стороны. Та другая, посторонняя делала отработанные движения, выполняя задачу и оставляя эмоции зрительнице. Та Дженни не сомневалась, не огорчалась и не боялась. Она просто делала то, что должна была. Механически, чётко, правильно. «Режим тренировки». Пожалуй, теперь это уже боевой режим. Она подлетела к эльфу так быстро, как только смогла, спрыгивая с грифона и подставляясь под заклинание. Швырнула сумочку в сторону ящика с очками — бой не пробежка, будет мешать, нацепила визоры. Мир тут же стал другим, еще раз подтверждая истину, что то, что мы видим, и то, что на самом деле существует — две большие разницы.
«Принято, колетор», — ответила мысленно, и тут же вскочила обратно в седло. На этот раз она больше не гладила летуна, не давала команды словами, да и мысленно тоже не обращалась. И он, и она уже сработались вместе, и теперь оба прекрасно понимали оптимальный вариант в бою — скупой язык движений. Дженни пару раз легонько ударила грифона в бок, чуть потянула поводья, регулируя направление и выдвигаясь на свою позицию. Мозг работал холодно и отвлеченно, почти отдельно от остальной Дженни, производя свои расчеты. «Массовое замедление и клинок, если овца подберется близко. А если нет, то выгоднее снять её пулей. По возможности помочь замедлением соседям. Венгер справится сам. Значит, остальным». Правая рука, между тем, на мозг не обращала особого внимания, изучая новую игрушку. Пистолет лёг в ладонь удобно, оружие как раз для таких дилетантов, как она. Дженни немного повертела его, прицеливаясь пока в никуда, просто привыкая к оружию. Боковым зрением же она зорко следила, не покажется ли кайпот. И только какая-то малая часть души никак не участвовала в процессе, глядя откуда-то сверху и сбоку. Та самая, что будет грустить, восхищаться и переживать. Но после. После.