«Действует, действует же!» — возликовала Динни. И Макс вернулся, говорит с ней заботливо, ласково. О Саньке беспокоится. И правда, где Санёк? Шевельнулась тревога у Динки внутри, но Афоня вроде бы не волнуется. Значит — всё с парнишкой в порядке, всё ладно. Главное — Макс снова с ними. И шоколадка на сдачу. Шоколадка правда какая-то дефективная получилась. Видимо, сил у крови не хватило, всё на Макса ушло... И бестолковая кровь эта ещё, учить её и учить. Кто же на землю шоколад кладёт? Нехорошо. Подняла Динни кусочек, сдула пыль. На Макса смотрит, улыбается весело. А тревога не отступает. Вернулся вроде парень, а всё же ведёт себя как-то странно, как-то не так. Будто чёрный весь, словно пирог в духовке перестоялся. А вдруг и он, как шоколадка... кусочек только? От этой мысли Динни вся похолодела, но виду не подаёт. Нельзя его пугать раньше времени. Ничего, она ещё потренируется и научится. Хоть шоколад, хоть апельсинку, хоть Макса, хоть Санька.
Хорохорится девчонка, а у самой мурашки по коже бегут. Мокрая вся, да не в этом дело. Место это непростое. Глядит Динни на кость, вокруг глядит. Жутко здесь. Но интересно. Возьми её кто сейчас за руку, да вывести предложи, ни за чтобы не ушла. И слова древние, такие притягательно-кошмарные в голове вертятся: хэннэки, ишхор... Фигурка в траве. Та, за которой Динни побежала? Другая? Какая разница. Бабушка. Зовёт ласково, а у девчонки глаза слипаются, словно колыбельную поёт старушка. Вот же оно — это место. Страшная тайна под зонтиком к ним руки тянет. Испугаешься, Динни, погубит тебя, всех вас погубит. А не будешь бояться — в руки дастся, как птица дикая, но прирученная.
Страшно погубить, но от тайны отступиться выше её сил. Ишхор? Что же значит это? «Может быть, кровь?» — думает Динни, потускневший узор разглядывая. Потускнел он что-то. Устал что ли? Не время спать. Ковырнула царапинку, капельку крови добыть.
— А ну-ка, не ленись. Одежду мою высуши, — велит тихонечко. Холодно же, да и проверить надо, послушает ли кровь.
А сама всё про ишхор думает. Может и кровь, а может здороваются здесь так. Не выдержала — зевнула. И тут же ладошкой рот прикрыла — неудобно-то как, неловко. На Макса с Афоней вновь взглянула, улыбнулась им ободряюще и заговорщицки немного. Шоколадку на ладошке показывает. Вот, мол, как я умею. И опять зевнула. Да что же это такое! Запела тихонько:
— Nessun dorma! Nessun dorma! Tu pure, o Principessa, nella tua fredda stanza guardi le stelle...
Это не по-нашему песенка. Динни сама толком не знает, о чем она, но звучит красиво. И спать не велит. Там так и поется, пусть никто не спит, нечего дрыхнуть. Голосок у певицы звонкий, тоненький, как колокольчик на ветру. Дрему прогонит. Допела. Подождала, может поаплодирует кто. Пару шагов к старушке сделала.
— Ишхор, — говорит. Что бы это не значило, может станет им паролем. — Я Динни-Колокольчик, — (почему-то прозвищем захотелось назваться, а не именем, вот показалось — правильно это сейчас), — а это мои друзья, — их и вовсе называть не стала. Да и то, бабушка-то сама не представилась. — Возьми, бабушка, подарок от нас, — и кусочек шоколадки протягивает.