Динка бежит – себя не помнит от обиды. Кричит Макс, зовёт, да она не оборачивается – обида кричит сильнее, заглушает слова парня.
– Ишшохор! Ишшохор! – обида кричит голосом деревьев, злорадных статуй да высокой травы. Сама не заметила девчонка, как в траве очутилась.
– Ишшохор! Ишшохор! – зовёт трава. Пониммает вдруг Динни, что не мерещится – взаправду. Что-то страшное, жуткое, но не злое. Жуткое, но не злое, а очень-очень даже ей, Динке, радое, поёт зов. И нестерпимо захотелось вдруг отозваться, бежать ещё быстрее туда, где мелькает неясное фигура. Ждёт её. Даже про печаль свою Динни позабыла. И истории про детей, что в камышах болотных пропадали, не вспомнила. И другую историю не вспомнила. Совсем недавно книжку читала про Томаса-Рифмача и круг фей. Ничего Динни не вспомнила и про ребят забыла тоже вмиг, только о том и думает, как бы успеть. Чтобы не исчезла фигура, не растворилась, не оставила Динни одну с тайной неразгаданной.
Бежит, торопится к тому, что бродит у болота, зачарованная, только рыжие косички между травой мелькают.