Уильям напрягает память, и вот уже в его воображении оживает старенький «харрикейн». Возможно, в глубине души пилот считает, что это всего лишь игра, но проводит её со всей тщательностью, пытаясь проговорить для спутницы малейшие нюансы. Ника очень старается помочь. Она мало что знает о самолетах, зато воображение в этом странном лабиринте натренировать успела. Уильям плывет по волнам памяти. Воспоминания о том полете, мирном вечернем полёте с инструктором, когда не надо было ежеминутно опасаться теней с неба, отдают светлой грустью и запахом табака. "Харрикейн" в воспоминаниях словно настоящий, такой же, как он был тогда, в тот безвозвратно ушедший вечер. Вовсе не такой вдруг осознает Уилл, вырываясь из нахлынувших грез. Желтый. Тот истребитель вовсе не был желтым.
А желтый самолет, заправленный и готовый к взлету стоит в ожидании. Хочешь-не хочешь, а приходится верить в реальность произошедшего. А потом желтый "харрикейн" бежит по взлетной полосе, набирая скорость, и они поднимаются в воздух. Небо снова приветствует Уильяма. Приветствует Нику, ведь мечты должны сбываться.
Земля остается далеко внизу, пока и вовсе не скрывается из вида. Уже не рассмотреть, что там: взлетная полоса, лес или что-то иное. Все поглощает темнота. А здесь, наверху — облака. Словно гигантские хлопья сладкой ваты. Можно прошить их насквозь и лететь, любуясь на проплывающие мимо белые острова сверху. Ощущение полёта пьянит, уже не так важно, куда и зачем, главное — они летят. Машина слушается, словно живая, откликаясь на любое действие гораздо гибче, чем самые лучшие модели, на которых Уильяму довелось полетать. Счастье. В эти минуты путники на время забывают о тех не слишком радостных событиях, что привели их сюда, забывают о неопределенности будущего и туманности цели путешествия, забывают, что в конечном счете это небо и этот полет — всего лишь иллюзия. Обо всем, кроме самого полета. Ника и Уильям наслаждаются высотой, общением друг с другом. Что бы ни принесло будущее, в данный момент им хорошо. Вдобавок, мечта девушки сбывается. Руки Ники прикасаются к штурвалу. Уильям в кресле инструктора, выдавший подробные указания и готовый в любую секунду перехватить управление, любуется на нее в те минуты, когда Вероника самостоятельно и гордо ведет желтый самолетик. Потом снова берет управление.
По субъективному времени проходит часов шесть, борт набрал довольно хорошую скорость. Внутренний навигатор, который обнаружился у обоих, твердит, что осталось совсем немного, цель уже близка. Гасят волну эйфории только дыры, то и дело наблюдаемые в иллюминатор. Рваные раны в созданной путешественниками реальности — в синеве неба и белизне облаков, через которые просачивается вездесущая тьма. Даже если просто смотреть на них, становится не по себе, а когда самолёт попадает в одну из таких, начинается болтанка. Это можно сравнить с воздушными ямами и турбулентностью, только здесь трясёт саму реальность, контуры борта чуть заметно расплываются и приходится сосредотачиваться, прикладывая усилия, чтобы удержать образ. Уильям старательно вглядывается в пространство, пытаясь избежать этих мест.
Поэтому пилот первым замечает это. Но через пару секунд видит и Ника. Огромные шары — сгустки, порождение концентрированной тьмы настигают борт сзади. Там, где эти монстры пролетают, остается чудовищный след. След тьмы, разрез в небесной сини, словно шары сожрали, поглотили реальность. Скорость их воистину огромна. Сначала они — лишь неясные точки, потом объекты, напоминающие шарики для гольфа, и вот уже несутся величиной с самолет каждый, стремительно нагоняя путников, клацают огромными зубами. Да, у них определенно есть зубы. Это смутно похоже на... Лангольеры. Слово всплывает само по себе. Вероника видела этот фильм.
Два шара уже почти сели на хвост самолету, еще два пока маячат в отдалении, но с их скоростью надежды на то, что это надолго, мало. Невольно вспоминаются слова Глисса о том, что решившие идти вперед, могут не осилить дорогу. Но как же обидно и нелепо будет погибнуть именно сейчас, не дотянув совсем чуть-чуть до выхода из Лабиринта. Второй раз за сегодня по своему субъективному времени Уильям Харпер переживает это чувство. Только времени на раздумье и сожаление не остается. Нужно срочно предпринимать хоть что-то.