Пока Иван Иваныч жевал стихотворение, Ника незаметно оглядывалась по сторонам, подмечая детали начальственного кабинета. Мелочей, которые не сразу бросались в глаза, было много. Корешки книг кое-где очень потрепанные, ветхие, пятно на бордовой скатерти: должно быть, кто-то разлил тут чернила, солидный письменный прибор на хозяйском столе, сова, вопреки опасениям, пока не проявляющая агрессии, а ведущая себя, как самое безобидное чучело. Немало было деталей, но вот сути они нисколько не проясняли. То и дело взгляд невольно останавливался на странной картине, но чем больше девушка пыталась сосредоточиться, рассмотрев ее, как следует, тем больше ныло в висках. Наконец, видимо взглянув под нужным углом, совсем как в тех самых всплывших в памяти стерео-картинках, Вероника увидела тьму, ничто. То самое ничто, откуда они только что вернулись. Кто сказал, что вернулись? После того, как изображение встало на место, пропорции начальственного кабинета, напротив, поплыли, сквозь них заплескалась тьма. Ниоткуда они не вернулись, просто кому-то из путешественников (а не трудно догадаться кому) повезло придать тьме вещественную форму, удобную иллюзию, за которую с удовольствием цеплялся мозг. Вот и пусть цепляется дальше. Иллюзия, не иллюзия, но ощущать под собой твердое сидение деревянного стула и рассматривать пятна на бордовой скатерти было гораздо приятнее, чем пустоту. Девушка тряхнула головой, возвращая миру материальность и, достав из рюкзачка газету, задал свой вопрос.
Иван Иваныч как раз закончил свою, с позволения сказать декламацию. Он подарил Нике довольно тяжелый взгляд. Ощущение было такое, как будто тебя ощупывают и чуть ли не в зубы заглядывают, и веско сказал:
- Странный вопрос, товарищ. За заслуги перед народом. За работу во благо... - пауза, начальственно тело поднялось со своего кресла и отправилось в неспешное путешествие вдоль стола, к Веронике, - ... народа. За заботу о его просвещении, - он уже стоял перед девушкой, нависая над ней так близко, что Ника почуяла благородную отрыжку: пахло у Иван Иваныча изо рта чесночком и колбаской. Сосиски потянулись к сложенной газетке. Внезапно, что-то отвлекло начальника. Это Тиберий негромко, но властно велел секретарше принести вина.
- Не положено, - в голосе Инги, которая уже перестала всхлипывать, послышалось некое злорадство и на лице отразилось скрытое торжество. Возможно, такое пренебрежение к своему чаю, блондинку уязвило, а может быть, она отыгрывалась на римлянине за что-то. Впрочем, прокуратор на нее не смотрел. Его вниманием завладела сова и картина. Если первая вела себя смирно, то вторая начала выкидывать кренделя, и скоро Тиберий увидел то же самое, что и Ника. Мир зашатался было, но устоял. Какая в конце-концов разница, чудится им тьма, а сидят они в кабинете, или плывут они во тьме, а кабинет лишь мерещится? Главное было... А вот что главное, собственно Тиберий не знал. Двигаться дальше? Выбраться отсюда? Куда. Он не сел за стол, хотя больная нога была рада стулу, а подошел к окну, разглядывая пейзаж. За окном был день, светило солнце, чахлая зелень - какие-то деревья и кустики, притулившаяся у прямоугольных каменных строений, грелась в его лучах. Мирная картина, хотя и не особенно приятная взору. Видел Тиберий дома и покрасивее, а этот город был весь словно собран из серых квадратов. И людей видно не было.
- С пьянством мы боремся, - подтвердил Иван Иваныч, брюзгливо мазнув взглядом по прокуратору. - А вы садитесь, товарищ, в ногах правды нет. Что это вы там высматриваете все? Может вы шпион? - последнее было произнесено вроде бы как в шутку, но с некой угрозой. И тут же вниманием начальника вновь завладела газета.
- Нет, вы только посмотрите, - в голове Иван Иваныча сквозило разочарование, обида и даже некий прообраз гнева. Так гневается хомячок не обнаруживший в закромах вожделенного ореха. - Некоторые несознательные товарищи считают, что народ все скушает. Что народ всеяден. Это же совершенно не съедобно! - он обвиняюще постучал пальцем по заметке, кажется из светской хронике, о престарелой эстрадной диве, произведшей на свет к семидесяти годам наследника, с помощью своей молоденькой помощницы.
- Народ такое есть не будет! - пальцы скомкали и отбросили газету, чело Ивана Иваныча побагровело. Инга только что торжествующая свою локальную победу над прорвавшимися, сникла и втянула голову в плечи. Неизвестно, чем бы закончилось дело, если бы в бой не вступил Ростислав Тихонович. Вот кто провел атаку по всем правилам. Перед начальником появлялись все новые и новые бумажки, вкусные, свежие, пахнущие типографской краской и грифельными карандашами. Как завороженный глядел хозяин на эту вакханалию. А затем просто протянул руку через весь стол, даже не отойдя от Вероники. Рука Ивана Иваныча каким-то чудесным образом удлинилась и сгребла к себе все эти сокровища.
- Инга Витальевна, - требовательно произнес шеф. Инга тотчас просеменила к куче и оба акта выполненных работ, стопка нормативных документов, чертеж блока дугозащиты мгновенно оказались на подносе вместе с остальными своими собратьями. Секретарша бросила на Ростислава несколько удивленный взгляд и поспешила удалиться с этим добром, а очень довольный начальник повернулся к нему. Остальных, кажется, он вовсе перестал замечать.
- Прекрасная работа, товарищ. Не знаю вашего имени. Прекрасная работа. Вы руководитель группы? Насчет визы не беспокойтесь. Сделаем в лучшем виде, у нас все по простому, без бюрократии, без волокиты. Вам какая нужна: индивидуальная на каждого или групповая? На сколько дней пути? Не думали вы о том, товарищ, чтобы остаться у нас? Нашему институту нужны хорошие специалисты.
Иван Иваныч разливался соловьем. Его просто-таки было не узнать, сама любезность.
- Инга! - крикнул он строго где-то в середине этой тирады. Секретарша, видимо не зря ела свой хлеб, сообразила что к чему. Болотная жижа и конфеты оказались на подносе, а перед путниками волшебным образом возникли дымящиеся чашки с кофе, блюдо с печеньем, сахар и даже бутылочка коньяка и небольшие рюмочки. Вина, впрочем, не подали. Не уважали тут видимо слабый градус.