- Я ведь понимаю, что это вы сами… — говорит Мириам. — Хозяин бы этого никогда не сделал.
- Моя дочь сейчас в Париже, - говорит Пипа. - Её зовут Луиза. - Она улыбается. Её дочь сейчас в Париже. Это всё объясняет.
Пипе немного страшно. Нарисовать её. Это напоминает подох к врачу. Отчасти. Синьорита Мириам умеет видеть. Что получится из портрета? А вдруг она на рисунке выйдет равнодушной или злой. Или ленивой. Это ведь не скроешь. В жизни можно скрыть, а на картине? Идет человек приличный, солидный, а попадет на картину - все его грехи, как на ладони. Всем станет ясно, почему Августо больше не курит трубку в доме. И ей самой станет ясно. Это страшнее всего. Думаешь о себе одно, а выясняется совсем другое. Пипа перебирает свои грехи, копается в себе. Ей страшно. Но хочется узнать. Она хороший человек? Или все же нет? Может ей просто нравится то, что Августо ушел. Она не стала бороться. Танец - это борьба. Может, им стоило иногда танцевать. Они танцевали на свадьбу. Августо оттоптал ногу. Приятно обвинять Августо. Он оттоптал ногу, потом бросил ее. А она? Что она сделала? Себя обвинять не хочется. Эта картина, какой она будет? Пипа решается.
- Конечно, синьорита Мириам, - говорит она. - Мне будет очень приятно.
Пипа идет на кухню. Долго всматривается в зеркало. Распускает волосы. Ей идет с распущенными волосами. Подкрашивает губы. Вот бы изобрести помаду, что подкрасит все внутри. Она встает. Нужно разносить кофе. Пусть Мириам нарисует ее за работой.