[Чашка кофе. Ностальгия.]
Самое время взять паузу... но Эсперанса медлит. Они смежены как правая и левая ладони сжатых рук, и огонь, которым внезапно вспыхнул Хорхе, он обжигает и ее; их разделяет круто выставленное вперед жесткое плечо Хорхе, и даже улыбка самой Эсперансы на ее откинутом назад лице, она тоже разделяет. Проклятие лицедейства! Часть Эсперансы откликается на вспышку давнопрошедшей страсти, а другая часть, качнув головой, замечает: это - было. Это - давно прошло. Эсперанса чуть отстраняется - не спеша, продлевая миг объятий. Со стороны совсем не видно, лишь ее разогретое танцем тело, податливое, изогнутое навстречу мужчине и дышащее с ним в лад, едва заметно напрягается, становится чуть более неуступчивым и неподвижным. Хорхе... удивительно, как за годы они не разучились понимать друг друга. Одна часть Эсперансы млеет от разделенного тепла и нежности, другая замечает: запомни, женщина, старый друг - важней, чем новый любовник.
...Просто потанцуем, Хорхе; если это вообще возможно - просто потанцевать. Мы встречались, танцевали, расходились в разные стороны... нигде нет прямых путей.
...Иллюзии жизни...
...обманчивость прямой дороги...
Хорхе танцует свою жизнь, а она - свою; жизни, которые прошли на одних и тех же улицах. Их ноги соединяются, перекрещиваются, она ускользает от него внезапным поворотом, уходит в сторону, чтобы потом приблизиться вновь. Каждый ее поворот, пауза, каждая парада, которой она завершает его сэндвичито, это ее маленькое "а ты помнишь?", "помнишь?"
И вот чашка кофе выпита до дна, и день умер за окном, утонул в густых лиловых сумерках старого, давно не существующего города, с его дребезжанием конных экипажей на неровной брусчатке и резким светом портовых огней в чернильной тьме, с хриплым бандеоном на площади, смехом и нестойным гулом голосов...
Яркие огни и тени времени, которое прошло...
Этого города больше нет, Хорхе; и знакомые лица все реже в этой толпе. Только все танцуем и танцем на той же самой брусчатке, в кругу теней - бывших дорогих людей, и спираль танца уносит все дальше и дальше, в глубину времени и той прежней жизни. Куда уходит все это, Хорхе? Что происходит, когда гаснут огни рампы, опускается занавес и зал, только что бывший одним большим гулким сердцем, откликавшимся твоим поддельным страстям, слезам и веселью, становится пустым и темным?
Улица пуста, как и моя судьба.
- и мы на ней одни, Хорхе. Совсем одни. И все еще танцуем.
Музыка смолкает, а они все стоят неподвижно, рядом. Все еще близко; хотя, кажется, что еще можно станцевать? Кажется, вокруг обоих витает пепел...
Неужели прошлое - все, что нам осталось?
Эсперанса вопросительно глядит на Хорхе. Молчит.